Дальнобой. Часть четвертая. Аркадий Моисеевич

   Была у меня в Москве, в девяностые крыша, серьезная – номер пейджера. За номером этим настоящий полковник стоял, из конторы.
–У тебя теперь, Андрюха, проблем в Москве не будет. Набирай сообщение на номер, и мы примчимся на стрелку в любую точку Москвы и всяким объясним, что тебя трогать не следует, потому как ты с нами! Но этот час, пока мы домчимся на помощь, ты должен продержаться. Так что наездов на тебя не будет, но ты и сам не быкуй. Да, стоит это сообщение на пейджер тысячу баксов, – объяснил мне поджарый охранитель Отечества.
   А, что? Я согласился – условия приемлемы. Постоянно платить не надо, от «гоп-стопа», правда, крик о помощи для абонента не спасет, но козырь в кармане никогда не помешает.

   Работали мы тогда в Москве по пиву. Контора была на севере Москвы, мы в ней отгружались. Работали уже почти год – стали своими. Звонишь из Н…–ска, делаешь заказ на тысячу ящиков, московская контора его комплектует. Приезжаешь и забираешь. Отечественное пиво тогда было, не в пример нынешнему, не плохим. Потому как еще сохранялись традиции и ГОСТы Советского пивоварения – во-первых, а во-вторых, мировые буржуи еще не успели добраться своими грязными лапами до этой отечественной отрасли. Ныне-то, когда они оккупировали все производство, все наше пиво превратилось в евролагер – газированное, спиртосодержащее пойло сомнительного качества. Так что, каким бы питухом-дегустатором ты не был, хрен ты разберешь, что у тебя и из какой бутылки в кружку налито. Все сварено из завозных европейских концентратов. В девяностых же пивоваренные компании еще самостоятельно проращивали в теплицах солод и пивной бизнес в России цвел хмельным цветом: Волгоградское, Очаковское, Красный Восток, Толстяк… Балтика тогда вообще была вне конкуренции, но на нее у нас прямой контракт был. А мелочевку для ассортимента скопом добирали в Москве в этой самой оптовой конторе.
Пиво тогда разливали в темные бутылки, форма которых сейчас сохранилась только в дешевой газированной воде, стилизованной под старину – «Колокольчик» и «Буратино». Бутылки были оборотными, то есть после употребления их можно было сдать в пункт приема стеклопосуды. Оттуда они переправлялись на пивзаводы. А что? Очень удобно. Не так красиво, как ныне, когда алкогольсодержащий шамурдяк заливают в фирменную бутылку с гербом производителя, но зато стекла на помойках меньше было. А сами бутылки затаривались в пластмассовые пивные ящики, которые тоже были оборотными, и вмещали в себя двадцать бутылок. Ящики выходили из строя достаточно быстро – у них ломались стенки при перевозке, погрузке или перетаскивании стопки ящиков железным крюком. Купить их можно было по пять-шесть рублей за штуку. А в случае необходимости их можно было арендовать, заплатив за это залоговую цену. Непосредственно в этой московской конторе, в которой мы тогда отгружались, залоговая цена составляла пятнадцать рублей. И вот, в очередной раз затариваемся пивом. Для нас приготовлена тысяча ящиков. Наш персональный менеджер – лыс, большеголов и тщедушен. Соответственно кличку имел, как бы не кощунственно звучало для части нашего народа, Ленин. На нее он, кстати говоря, вовсе не обижался.
– Хозяин наш, Аркадий Моисеевич, прекращает пивной бизнес, и мы полностью переходим на импортную заморозку, – сообщает мне он.
– Как же так? – удивляюсь я. – Очень жаль! Хорошо ведь работали, – слегка расстраиваюсь я.
– Ну, с Аркадием Моисеевичем не поспоришь, хозяин! Но Вы не расстраивайтесь. Мы Вам дадим протекцию в другую контору, соседи наши. Цену вам там будут давать не хуже, – споро оформляет мне документы менеджер, среди которых накладная на оборотную тару.

  Тысяча пивных ящиков – пятнадцать тысяч рублей. Две с половиной тысячи долларов по тому курсу. Смешно. Посчитал тут, отвлекаясь от темы своего повествования, что с Советских шестидесяти копеек за один вечнозеленый до нынешних восьмидесяти рублей, с учетом деноминации ельцинской в тысячу раз… То есть рубль подешевел за тридцать лет в сто тридцать тысяч раз! Африка отдыхает! Держите деньги в сберегательной кассе, граждане Великой страны!
– Ладно, коли так. Но все равно жаль. Тару залоговую через две недели верну. Пока, Ленин! – прощаюсь я и иду на склад.

   Через две недели мы, вместе с водителем Толиком, снова в Москве. Заказ сделали в новой, сосватанной Ленином пивной конторе, а рабочий день начинаем на старом месте – надо сдать тару. Склад представляет собой огороженную территорию с пустым ангаром, где раньше отгружали пиво, и огромным складом-морозильником где отгрузка идет. Кладовщик – огромный двухметровый жлоб, наш знакомец. Здороваемся, но пропуск под разгрузку он не дает. Предъявляю ему накладную, но он заявляет, что ее надо завизировать в офисе. Я слегка расстраиваюсь – получить визу, потом сдать тару, потом опять в офис для получения денег – это все время, а московское время дорого. Прихожу в офис, нахожу Ленина:
– Ленин, здорово. У нас проблемы возникли на ровном месте – тару кладовщик не хочет принимать.
– Здорово! Это распоряжение Аркадия Моисеевича, – мнется Ленин. –Надо его визу.
– Да какую визу, Ленин? Вот накладная!
– Без его разрешения не могу, извини, – мнется Ленин.
И не смотрит, гад лысый, в глаза.
– Ну, свяжись с ним!
– Да ты что! – ужасается Ильич. – Аркадий – мужик суровый! Войди в мое положение! Ведь сейчас десять часов всего лишь! Может он, вообще, еще спит!
– Ленин, у меня отгрузка сегодня в другой конторе, там все скомплектовано! Уехать хотел пораньше из столицы. Не поверишь – душно мне здесь. А ты канитель развел на пустом месте! – безуспешно взываю я к московской менеджерской совести.
– А ты же все равно ящики в залог будешь брать в новой конторе. Так используй эти! – слегка проясняет переговорную позицию менеджер.
– Ленин! Во-первых, у них залоговая цена двенадцать рублей, а не пятнадцать. А это, на минуточку, пятьсот баков! А, во-вторых, у меня лично есть уже три тысячи ящиков, и я не собираюсь покупать их больше вообще, тем более бэушные по пятнадцать, когда новые стоят шесть!

   Позиции сторон определены, их края даже не пересекаются. Уже двенадцать, ждем. Я уже сходил к Толику – прояснил обстановку. Два раза пил кофе. Изводил Ленина просьбами «на позвонить Моисеевичу».
Два часа дня. Все-таки уговорил Ленина потревожить Аркадия. Как чихвостил хозяин «вождя манагериата» не слышал, но Ленин вернулся с вытянутой рожей.
Три часа дня. День безнадежно пропал – мы никуда не успеваем. Звонил в новую контору – объяснял ситуацию, что завтра приедем заберем резерв под нас в любом случае. Анатолия надо гнать на УТЭП, ночевать будем в машине, так как гостиницы в Москве очень дороги. Настроение на нуле. И тут меня вызывают к Аркадию Моисеевичу. Стою возле заветной двери. Стучусь:
– Разрешите?
Вхожу в Моисеевский кабинет, я тут никогда не был. Пятидесятиметровая комната выглядит шикарно: потолки высокие, большая люстра, которая очевидно сменила какой-либо убогий театр на новорусское изящество офиса, на окнах тяжелые портьеры, мебель не известного мне красного дерева, с этого же благородного материала напольные часы с боем и, самое главное, стол. Ах, что за диво этот стол! Столешница метров шести длиной. Во главе стола, в чудном красном пиджаке, с обязательной золотой цепью на шее в палец толщиной, сидит новый хозяин земель московских и русских – Аркадий Моисеевич. Рожа его опухла, потому как – это быдляку, вроде меня и Ленина, ночью полагается спать. А новые русские ведут ночной образ жизни, когда они решают дела, встречаются с нужными людьми и вынужденно соответствуют своему положению с безмерными возлияниями, обжорством и дорогими шлюхами. Тяжел крест нового русского! А тут я докучаю со своими ящиками, даже как-то мне неудобно. Садиться мне не предлагают и Аркадий Моисеевич, крутя в наболтанных пальцах паркер, выталкивает:
– Ну!
– Здравствуйте, Аркадий Моисеевич. Тут вот какое дело. Мы Ваши постоянные клиенты, из Н-…ска покупали у Вас пиво крупным оптом…
– Ну, работайте дальше. Я-то здесь при чем, не мешаю ведь?
– Вот о этом и речь, Аркадий Моисеевич – Вы пивом перестали заниматься…
– Я не понял. Я, чо в гребаный Н–…ск должен докладывать торговать мне пивом или нет? – новый русский начал изображать нетерпение, хотя разговор с Лениным у него уже был, и он прекрасно знает о цели моего визита.
– Упаси Бог. – Я поднимаю руки, показывая потомку Моисея ладони. – Но мы у Вас ящики в залог брали, я хочу их сдать и получить деньги.
– Ты пивом занимаешься? – целит в меня пальцем Аркадий Моисеевич, видать хочет распатронить, и дождавшись моего кивка, продолжает, – Следовательно ящики тебе нужны. Всё, разговор окончен.
– У Вас тара очень дорогая по пятнадцать рублей, вот накладная, к тому же при прошлой загрузке мне клятвенно обещали деньги вернуть.
– Кто тебе обещал? Ленин? – Аркадий Моисеевич жмет кнопку интеркома, – Ленина ко мне!
Ленин появляется быстро, очевидно терся возле двери.
– Ты обещал им ящики принять? – сурово вопрошает Аркадий Моисеевич сотрудника.
– Да, но… – пытается мямлить Ленин, но перебивается своим хозяином и затыкается. Да, с кличкой коллектив не угадал, местный Ленин – не вождь мирового пролетариата.
– Бери этого пи-…са, – обращается ко мне Аркадий Моисеевич, – Это он тебе обещал, и делай с ним, что хочешь!
   Разговор на этом заканчивается. Мы с Лениным выходим из кабинета. Ленин – это птица, на которую охотится можно, поэтому я не церемонюсь:
–Ты понимаешь, Ильич, что ты попал на бабки? Две с половиной тонны баков! А Моисеич отрекся от тебя. Давай паспорт и пиши бумагу-расписку, что ты нам должен! Ящики твои я у тебя забираю – за простой машины! Возражения есть?
Бедный маленький мужичонка бледен:
– Я понимаю, я все отдам, подожди только немного – я попробую зайти к Аркадию Моисеевичу и договориться о займе для Вас в счет заработной платы.
На снова проникающего в кабинет начальства, Ленина жалко смотреть, именно в этот момент я решаю пожертвовать тысячей баксов и сдать Аркашу своей конторской крыше. Поэтому появляющегося Ленина встречаю вопросом:
– Где у Вас тут телефон? Мне сообщение надо отправить.
– Аркадий Моисеевич разрешил прием тары.
– Ну и порядочки тут у Вас. Как ты его уговорил-то?
– Уговорил, – шмыгает носом Ленин. – Иди на склад.
– Не, вдвоем пойдем, а то ты сбежишь еще…
Мы приходим на склад, где Толика уже споро разгружают. С Лениным мы расстаемся. Он не говорит мне на сколько попал, а я не сообщаю ему, что тогда решил было деньги с него не брать.
   Ко мне подходит двухметровый кладовщик:
– Давай накладную отмечу, – как бы между делом интересуется, – А, что Андрюха, крыша-то у тебя в Москве есть?
«Ай да Аркаша, ай да сукин сын! Не решил еще до конца, значит, кого обуть: Ленина или нас двоих» – все встает на место в голове у меня, и я говорю Аркашиному засланцу:
 – Есть, я им дозвонился уже, контора. А у Вас?
– Тоже не херовая, – завсклад тискает на бумагу штемпель и расписывается.
И я иду в офис за деньгами.