Пересказки, часть 45-яя, о совпадении

 
из сборника: «Записная книжка»
Часть №45:


     …– Пересказки?
     – Да!.. Хотя, не совсем.
     – Как так?.. А написано – Пересказки.
     – Ну, понимаешь, Пересказки – это удивления чьими-то мыслями, высказанными когда-то прежде, но записанными теперь здесь в ракурсе собственного сомнения… ими, поиска в них Истины, а главное собственной мечты. В общем, это перенос великих и не очень… мыслей в своё собственное мироощущение, пересказ их и определение в конечном итоге «зовут» ли они и если зовут, то куда!
     – И что сегодня… не так?
     – Сегодня?.. Сегодня особый случай: как-то так вышло – сомнения автора в поиске собственной мечты в мыслях-повествованиях не вызвал встречного сомнения и…
     – Они были туманны и размыты?..
     – Напротив… всё в них казалось весьма ясным и понятным, естественным.
     – Они были стандартны, словно аксиома, не вызывающая сомнения?..
     – Так вот и снова нет!.. При всей их ясности и естественности поиск в них не был прост и, если честно, понятен, но…
     – Что?
     – Не вызывал… ни капли несогласия, как это обычно бывает при встрече двух разновременных потоков мыслей навстречу друг другу.
     – А что вызывал?
     – Новое неизвестное чувство: желание просто молча наблюдать, – не спорить! – за происходящим, погружаясь в новую незнакомую музыку звуков неподражаемого диалекта, точней – диалектов разговорной русской речи, виртуозно переданных автором-лингвистом, и за…
     По-хорошему завидую такому умению, способности!
      …до мелочей логическим ходом его повествования и отступлениями в них.

     Итак, к делу!
     Сегодня постоянно уносящийся в бесконечность поток мыслей Пересказок врезается во встречный, распахнутый настежь ураган чувств незнакомого пока ещё, – хотя и современника на более чем сорокалетнем отрезке временной плоскости, – великого и недостижимого, потому как не дотянуться, Солженицына Александра Исаевича в его рассказах «Один день Ивана Денисовича» и «Матрёнин двор».
     Так вот: сомневаться… его поиском мечты в абсолютно голых, в смысле без какого-либо подтекста, как это обычно принято, обезоруживающих по чистоте восприятия одах послевоенному времени…. просто невозможно!
     И не потому невозможно, что он так мудр и велик, что само по себе несомнительно, а потому что действительно поиск этот его не подвигает на новый собственный поиск недосказанного им, а лишь приближает каждой страницей и даже каждым словом к пониманию его настоящей мечты.
     Какой?
     Да всё к той же, на все времена: «Счастье для всех, и пусть никто не уйдёт обиженным» – по памяти, из «Пикника на обочине» братьев Стругацких. 
     А это редкость!
     Такого вообще не бывает, чтобы точки наблюдения изнутри и со стороны, да к тому же разных эпох, разделённых полувековым расстоянием, вдруг совпали, но не согласиться с этим…

     «Теплый зяблого разве когда поймет?..»
     «Легкие деньги – они и не весят ничего, и чутья такого нет, что вот, ты заработал. Правильно старики говорили: за что не доплатишь, того не доносишь».
     «Чтоб носилки носить – ума не надо. Вот и ставит бригадир на ту работу бывших начальников».
     «… нужды своей не знаешь… запасливый лучше богатого».

     …не могу, как и не могу усомниться с этим…

     «Завстоловой никому не кланяется, а его все зеки боятся. Он в одной руке тысячи жизней держит…».
     «Брюхо – злодей, старого добра не помнит, завтра опять спросит».
     «Есть надо – чтоб думка была на одной еде, вот как сейчас эти кусочки малые откусываешь, и языком их мнешь, и щеками подсасываешь, – и такой тебе духовитый этот хлеб черный сырой».

     …хотя и не испытывал, к счастью, такой несправедливости  никогда.
     Но почему-то вдруг верится, что всё это непросто не вызывающие сомнения слова, а пробуждающая в них Истина собственных мыслей-исканий (читай «Антилопа», «Феликс»), дарящих неожиданное открытие безусловного превосходства света внутри каждого человека над бесконечной тьмой…

     «Кто быстро бегает, тому … не дожить – упарится, свалится».
     «… он в шапке есть не научился».
     «Натихую, как много приказов ломается».
     «Она и есть семья, бригада… Начальник и в рабочий-то час работягу не сдвинет, а бригадир и в перерыв сказал – работать, значит работать. Потому что он кормит, бригадир. И зря не заставит тоже».
     «… москвичи друг друга издаля чуют, как собаки. И, сойдясь, всё обнюхиваются, обнюхиваются по-своему. И лопочут быстро-быстро, кто больше скажет. И когда лопочут, так редко русские слова попадаются, слушать их – всё равно как латышей или румын».
     «… у неё было верное средство вернуть себе доброе расположение духа – работа».
     «… воровали раньше лес у барина, теперь тянули торф у треста».

     …И нет в них, в нем, в нас бунта, есть лишь яркие бескомпромиссные краски оголившейся вдруг до самих костей… той правды…

     «… на воле детей трое, но как сел – от него все отказались, а жена замуж вышла: так помощи ему ниоткуда».
     «Кто арестанту главный враг? Другой арестант. Если б зэки друг с другом не сучились, не имело б над ними силы начальство».
     «Такие минуты… превращавшими его из властного звонкого морского офицера в малоподвижного осмотрительного зека, только этой малоподвижностью и могущего перемочь отведённые ему двадцать пять лет тюрьмы».
     «Виноватая улыбка раздвинула истресканные губы капитана, ходившего и вокруг Европы, и Великим северным путем. И он наклонился, счастливый, над неполным черпаком жидкой овсяной каши, безжирной вовсе, – над овсом и водой».
     «Самый же плач доставалось вести родственницам. В плаче заметил я холодно-продуманный, искони-заведённый порядок. Те, кто подальше, подходили к гробу ненадолго и у самого гроба причитали негромко. Те, кто считал себя покойнице роднее, начинали плач ещё от порога… Мелодия была самодеятельная… И свои собственные излагались мысли и чувства. Тут узнал я, что плач над покойницей не просто есть плач, а своего рода политика…».
     «А она имела… Не гналась за обзаводом… Не выбивалась, чтобы купить вещи и потом беречь их больше жизни. Не гналась за нарядами. За одеждой, приукрашивающей уродов и злодеев. Не понятая и брошенная даже мужем своим, схоронившая шесть детей, но не нрав свой общительный, чужая сестрам, золовкам, смешная, по-глупому работающая на других бесплатно, - она не скопила имущества к смерти. Грязно-белая коза, колченогая кошка, фикусы… Все мы жили рядом с не и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село.  Ни город. Ни вся земля наша…».

     …Ну, не в чем тут сомневаться, нечего и искать кроме как… – вот бы так научиться! – собственную мечту.
     Настоящую.
     На все времена: «… счастье для всех …»!
     Но ведь это-то как раз и удивительно и крайне необычно, прежде всего, из-за той огромной разницы, – пропасть какой огромной! – между познанным и пережитым им и… неразумением нашим, ныне читающими это знание.
     Впрочем, мысли не имеют ни возраста, ни срока давности, они характеризуется лишь одним: степенью и глубиной приятия Мира, – «спорить с водопадом, пустое!» – таким, каков он есть…

     «Будешь залупаться… пропадешь... кряхти, да гнись. А упрёшься – переломишься».

     …таким, каким, возможно и задумал его Создатель в полном соответствии нашего соответствия той задумке на данном этапе.
     Проживая с автором трагические и на самом деле очень непростые истории, незаметно бесконфликтно втягиваешься, словно погружаешься, в строй безвинных заключенных, в диалоги таких же бесправных надзирателей, в толпу оплакивающих по плану Матрёну. И всё это настолько ярко и… ненатужно, что вот уже, кажется, и сам говоришь на всех тех диалектах твоих собеседников, начиная с нижневолжского и сибирского, – почему-то мне они ближе, понятнее, – и заканчивая западно-украинским, прибалтийским. И за всем этим как-то совсем не замечаешь, как этот его, на первый взгляд убаюкивающий, увещевающий и в тоже время глубоко сожалеющий, без капли намёка на назидание или ложное нравоучение монолог-искание, словно приоткрывает занавесь над его искренним глубоким сожалением…

     «Что добром нашим, народным или моим, странно называет язык имущество наше. И его-то терять считается перед людьми постыдно и глупо».

     …сожалением над раз за разом случающейся в нашей жизни несправедливостью… – везде и всюду, во всех странах, кстати, случающейся! – в виде естественного стремления человека возвысится над другими, что, безусловно, плохо и постыдно, но, увы, неизбежно.
     И нет в этой неизбежности конца, как и нет ничего вечного в жизни нашей, а это и есть главная неизбежность и несправедливость, хотя, кто знает, может быть, всё и наоборот.
     Но, принимая эту неизбежность, оголяя её до самых, что, ни на есть, костей, возникает вдруг мысль о неизбежной справедливости сути Жизни нашей: «лишь тот достоин счастья и свободы, кто каждый день идёт за них на бой».
     Жизнь сама по себе – это ль ни есть счастье и свобода, хотя и приобретает часто странные формы существования, прячась глубоко-глубоко внутри нас!
     А, вот, кажется, и приоткрылась шторка, явив нам подлинную мечту, – всегда и везде, при любых обстоятельствах, оставаться человеком! – Александра Исаевича, которая звучит у него так:

     «У тех людей всегда лица хороши, кто в ладах с совестью своей».


Автор благодарит своего критика и корректора (ЕМЮ) за оказанную помощь.
25.12.2019г.