Рыжая. Женская исповедь

 Много лет изводит меня тема рыжеволосых. Как только я стала осознавать себя «особью» женского пола, появилась непоколебимая убеждённость, что наличие у женщины рыжих волос – признак несравненной красоты.

 От этого понимания до принятия радикального решения я держалась достаточно долго – примерно два года. В начале семидесятых годов в Советском Союзе появились импортные красители волос; среди них – оттеночный шампунь «Арома колор», производства солнечной Болгарии. Разновидности шампуня носили самый востребованный для любителей экзотики цвет: малиновый, бордовый, махагоновый, каштановый и т.д. Стоимость тюбика красителя для приобретения «божественной красоты» – пятьдесят советских копеек.

 Вечером 31 августа 1970 года фортуна потворствовала мне. Отец уехал в командировку; мама была занята подготовкой младших детей к школе. Старшие сёстры, Мария и Татьяна, уехали на учёбу в высшие учебные заведения.

Нанеся приобретенный заранее краситель на волосы, ежеминутно поглядывала в зеркало, ожидая результата эксперимента.
 
 И он наступил, этот час! Из зеркала на меня смотрела девушка (нет, по внешнему виду всё-таки женщина!) низкой социальной ответственности. К загоревшему за лето лицу, были, как будто бы приклеены, пурпурные волосы. А обрамляющие физиономию короткие волоски, сформировали фантастический, малиново-бордовый нимб.

 Моё преображение в «красавицу» было очень сдержанно встречено мамой. Холодно посмотрев на меня, она только покачала головой. Этого укоризненного жеста для меня было достаточно, он означал: «Слава Богу, старшие дочери разумные и самостоятельные, а младшая – что угодно может учудить»

 Несмотря на явное мамино неодобрение, я в душе надеялась, что одноклассники, вернее, одноклассницы, по достоинству оценят моё чудесное «превращение»
 
 Утром, срезав георгины для букетов учителям, отправилась в школу.
 
 Алексей Константинович Сидюк, мой классный руководитель, которому я подарила цветы, воздержался от комментариев относительно моего внешнего вида. Соученики, как мне казалось, смотрели на меня с завистью: девочкам тоже хотелось быть обладательницами, несуществующего в природе, цвета волос. А мои друзья, среди которых преобладали мальчишки, после первого же урока сказали:
 
— Да, не зря ты всегда была самой активной участницей всех наших военно-патриотических игр. Мы доверяли тебе, в отличие от других девчонок, месторасположение партизанских землянок и схронов, а также пароли.
 
— Это – поступок! – подытожил Миша, предводитель игр в «войнушку», указав на мою огненную голову.
 
 Не знаю, как долго наслаждалась бы я своим успехом, если бы не урок алгебры, второй по счёту в школьном расписании. Без ложной скромности скажу, что математические науки давались мне легко.

 Мой любимый учитель Николай Давыдович Саганович, заслуженный учитель Белорусской ССР, как правило, «держал меня в резерве». Задав сложный вопрос, выборочно опрашивал учеников класса, начиная с «гуманитариев». Затем следовала проверка знаний хорошо подготовленных математиков и, не получив от них правильного ответа, обращался ко мне.

 По такой же схеме был проведен урок алгебры и первого сентября 1970 года. Николай Давыдович, опросив ещё «витающих в облаках» учеников, обратился ко мне:
 
— Ну, Лукашевич, выручай! А то за каникулы всё позабыли!

 Я уверенно поднялась из-за парты и вдруг поняла, что тоже не знаю ответа на, заданный преподавателем, вопрос. Лихорадочно искала хоть подобие какого-либо решения: увы, бесполезно.

 В голове, абсолютно свободной от всяких мыслей, как заезженная пластинка, крутился шедевр устного творчества школьных выдумщиков, вариант решения известной теоремы:

— «Пифагоровы штаны во все стороны равны!»

 До сих пор удивляюсь, как я вслух не «ляпнула» этой жемчужины школьной словесности. Упорно молчала, изучая детали рельефа школьной парты.

 Выждав время, Николай Давыдович задумчиво произнёс:

 – Да, Неля, этот новый цвет волос (хохот одноклассников), не улучшил твоих математических способностей!

 Часть класса торжествовала: наконец-то педагог «умыл» любимую ученицу!

 Большего позора я в своей жизни не испытывала: ведь Николай Давыдович прочил мне большое математическое будущее, не предполагая, что я уже выбрала медицину.
 
 Саганович Н.Д. ушёл из жизни в шестидесятилетнем возрасте. Впоследствии, невдалеке от его могилки, были похоронены мои родители. Всякий раз, возвращаясь от их надгробия, я мысленно обращаюсь к Учителю:
 
— А я до сих пор, уважаемый Николай Давыдович, помню Вашу науку: извлечение корня квадратного из многозначного числа, без применения логарифмической линейки, пользуясь только листком бумаги и ручкой!

 И, как будто, слышу в ответ:

— А тебе это надо? Как часто в жизни ты пользуешься этими вычислениями?

 Мне нечего ответить, безвременно почившему, наставнику…

Всё-таки, странно и достаточно избирательно, устроена человеческая память. В ней сохранились воспоминания о моей первой учительнице Марии Павловне Михалкович, о классном руководителе Сидюке А. К., математике Сагановиче Н.Д. Я также с благодарностью вспоминаю «химичку» Евгению Никандровну Мартысюк и «ботаничку» Валентину Максимовну Бондаренко. Обе – специалисты высочайшего класса, хорошо подготовившие своих учеников к поступлению в высшие учебные заведения. Разумеется, в рамках обычной школьной программы. В начале семидесятых годов слово «репетитор» знали только по книгам, да и то, в «заграничном» его понимании – гувернёр.
 
 После получения письменного уведомления о зачислении в Витебский медицинский институт, до отъезда на учёбу у меня оставался небольшой временной задел, который я использовала для реализации моего давнего желания, прибегнув при этом к известной советской формуле: «Достижения науки – в жизнь!»
 
 Мои тёмно-русые волосы, в результате многоходовой технологии окраски, разработанной автором, приобрели желаемый цвет. Это, в очередной раз, убедило меня в правоте ещё одного, бывшего на слуху, слогана: «Знание – сила!». Особенно химии и биологии, в частности, неорганической химии и флоры стран Среднего Востока.

 Заключительный этап хитроумной комбинации – применение просушенной листвы кустарника лавсонии (хны иранской натуральной), дал нужный результат – я стала рыжеволосой. Безо всяких рдяных, фуксийных и других вызывающих оттенков.
 
— Напоминает окрас породистой лисы в лучшее для неё время, – подумала я, рассматривая в зеркале цвет, уже высохших, волос.

— Можно подумать, что ты когда-либо видела лису в её лучшие времена, – насмешливо отозвалось на это предположение, моё второе «я».

— Да, видела! – заносчиво ответил оригинал – …на воротнике у тёти Любы!

 Посрамленное второе «я» обескуражено пожало плечами: крыть-то было нечем. Ещё бы: тётя Люба, обладательница драпового пальто с роскошным лисьим воротником, Persona grata, заведовала самым крупным из трёх, имевшихся в посёлке, продуктовых магазинов.

 Указав «оппонентке» на её место, я морально готовилась к приходу родителей с работы. Против ожидания, резкой реакции на изменение моей внешности, не последовало. Видимо, они уже смирились с «нестандартными» поступками своей дочери.
 
 В институте я появилась скромной девушкой с причёской на все века: «конским хвостом». При необходимости облачения в медицинскую форму, включая медицинскую шапочку, рыжий хвост превращался в низкий пучок.
 
 Одногруппники, как и сокурсники, не догадывались о чудесных августовских цветовых метаморфозах моей шевелюры. Они сочли окраску волос естественной, не обратив внимания на мою смуглую кожу лица и полное отсутствие веснушек или других пигментных пятнышек, характерных для натуральных рыжеволосых особей.

 Проведение ежегодного традиционного межвузовского волейбольного турнира в 1975 году пришлось на сентябрь. Участники соревнований съехались к концу недели: на субботу и воскресенье были назначены состязания, имеющие первостепенное значение.
 
 В Витебском медицинском институте много лет действовал СТЭМ – студенческий театр эстрадных миниатюр, что-то вроде КВН. Труппа артистов-студентов развлекала публику музыкальными номерами, пародиями, импровизациями на темы студенческой жизни и другими, обязательными составляющими, «капустников».
 
 В пятницу, в день приезда команд, организаторы спартакиады решили повеселить участников турнира, заранее уведомив их, а также студентов-медиков, о предстоящем мероприятии.
 
 Едва дождавшись окончания занятий, девчонки, немедля, отправились домой, не забыв по дороге купить пиво. Проще было общежитским девочкам: почётная миссия приобретения древнего напитка поручалась одной из них; хуже – домашним: каждая из них отдельно покупала «самостоятельную» бутылку пива.

 Нет, пиво не использовалось в качестве аперитива. В комнату владелицы вожделенного напитка с небольшими ёмкостями стекалось женское население общежития и, получив «пайку», быстро уходило в свою обитель. Разбавив зелье водой, девушки приступали к выполнению колдовского ритуала: нанесению полученного снадобья на волосы.
 
 Вот на этом этапе всё волшебство и заканчивалось: начиналась рутинное накручивание волос на бигуди, спиральки, папильотки и другие женские приспособления. По правде говоря, отдельные эстетствующие особы, использовали для этих целей сахарную воду, лишая себя возможности прохождения всех этапов магической цепочки.

Я однозначно выбрала в качестве укладочного средства пиво, выстроив безупречный логический ряд. Кого предпочтёт выбрать в партнёрши по танцам в преимущественно женском обществе настоящий мужчина: сладкую сиропную барышню или даму с едва уловимым, таким приятным, знакомым и родным ароматом настоящего мужского братства? Ответ очевиден.

 В ту эстээмовскую пятницу у меня случился «передоз» пива: в традиционной, уже проверенной пропорции, я случайно увеличила долю пива по отношению к воде. Сняв бигуди, вспомнила сетования «сиропных» девушек на особенности завитых волос при несоблюдении соотношения сахара и воды: мои волосы напоминали букли париков из девятнадцатого века. Жёстко зафиксированная пивом спиралька распрямлялась при механическом её вытягивании; отпущенная – возвращалась в исходное состояние.
 
 В наше раскрепощённое время с таким невезением можно легко справиться: собрать воедино непослушные «пивные» локоны и скрепить их замысловатой заколкой, бантом или оригинальным шарфом. И, на все изумлённые взгляды наличествующих граждан, самоуверенно отвечать:
 
— У нас, на Западе, такое причёсывание – крик моды!

 Вооружившись терпением, начала поочерёдно расчёсывать каждый локон, оставляя на расчёске обрывки прядей. Закончив сеанс, убедилась, что напитанные пивом волосы, несмотря на значительные потери, выглядят достаточно привлекательно. Объёмная волна блестящих рыжих волос ниспадала до нижнего угла лопатки.

 Подруги уже собрались и, торопя меня, «стояли над душой». Я попросила их занять мне место и приступила к следующему этапу подготовки к выходу в свет: окраске ресниц. С помощью «туши-плевательницы» ленинградского производства стоимостью сорок советских копеек, быстро «нарисовала» себе, «длинные и пушистые», ресницы.
 
 В нашей студенческой молодости отсутствовали такие понятия, как: пудра, тональный крем, губная помада, блеск для губ и другие женские штучки. Материальные затраты для обеспечения «красоты» студентки сводились в основном к приобретению средств ухода за волосяным покровом: шампунь, пиво, тушь. Иными словами, натуральные, качественные и недорогие жёны!

Категорических пожеланий: фраки и смокинги – у мужчин, вечерние платья в пол – у женщин, студенческий политес не предписывал. У ребят, как это ни звучит фатально, не было выбора – практически у всех студентов был один «выходной» костюм (второй они приобретали перед свадьбой).
 
 А вот девчонкам было сложнее! Надо было учесть всё: сезон года, погоду, тенденции моды, цвет волос и глаз (свой и предполагаемого партнёра) и множество других незаметных, но важных мелочей. И, всю неделю, предшествующую праздничному мероприятию, все эти детали обсуждались с подругами и постоянно корректировались:

— А может мне надеть свою чёрную коротенькую юбку с белой блузкой? Ну, ту, что с рюшками? – советовалась девушка со своей подругой.

— Ага, ещё не забудь про пионерский галстук, он очень хорошо впишется в чёрно-белую цветовую гамму! Ведь твой избранник Серёжа на целых два года моложе тебя, ему очень понравится! – язвительно отвечала собеседница, не одобрявшая увлечение подружки «малолетним» первокурсником.
 
 Надув губы, несостоявшаяся «пионерка» отвернулась. Противница классического цветового чёрно-белого варианта праздничного наряда, сделав паузу, невозмутимо добавила:

— А, пожалуй, ты права! У меня, из моей танцевальной юности, сохранились два, ослепительно белых, банта.

 И, делая вид, что не обращает внимания на моё, уже заинтересованное лицо, задумчиво продолжила:

— Да, вот именно так будет хорошо! Значит, так: юбка, блузка, твои чёрные лакированные туфли с перепоночкой (высота каблука – восемь сантиметров). Лучше всего, конечно, подошли бы чулки цвета шаде, но где их взять? Обойдёмся телесным цветом…

 Я (в роли «пионерки») согласно кивала головой, уже заподозрив подвох: подруга часто отворачивалась от меня и ненатурально покашливала. Таисия Владимировна Шафранская, моя «продвинутая» подруга Тошка, продолжала:

— Аксессуары, как и договорились: красный галстук и банты. Под них мы сделаем из твоих рыжих волос два «полуконских» хвоста: пусть все завидуют!
 
 Чтобы сдержать преждевременную реакцию на эту иллюзорную «то ли девочку, то ли видение», я «выключила» свою гипертрофированную фантазию.
 
 Таська озадаченно посмотрела на меня: она не ожидала от признанной юмористки такого индифферентного результата.
 
 Настал мой черёд прикалываться:

— Ну, вот, я же тебе говорила, что так будет хорошо! Ещё один твой совет, Тасечка! Я очень хочу надеть серебряное кольцо с александритом, подаренное мне сестрой Таней. Грани камня так замечательно светятся при вечернем освещении, – гнула я линию «придурошной» пионерки-сороки.
 
 Потерявшая бдительность подруга «милостиво» разрешила:

— А почему бы и нет? Конечно, можно!

— Вот ты и прокололась, Тошка! Кто же разрешит пионерке носить в школу всякие побрякушки! Сразу же двойку поставят; или в угол поместят; или родителей вызовут в школу; или исключат из неё; или сладкого лишат; или запретят просмотр кинофильмов; или заставят три кросса километровых на время бежать, – по нарастающей, перечисляла я возможные, мыслимые и немыслимые наказания, провинившейся школьницы.
 
 На предполагаемой страшной каре – «сладкого лишат», Тошка, зная мою нелюбовь к сладкому, начала посмеиваться. На одном дыхании выпалив все виды расплаты за нарушение школьного устава, я присоединилась к подруге.
 
 Слов хватило только на указание методов школьного возмездия, причём ни одной из подруг не удавалось проговорить фразу полностью: начинался смех, отдалённо напоминающий кудахтанье и хрюканье. Перейти к повторному, детальному обсуждению наряда «пионерки» удалось только с третьей попытки: слова галстук и банты вызывали, безудержный и оглушительный, смех.

 Переход от словесного диалога к жестикулярно-мимическому вызвал новый взрыв хохота, вскоре переросшего в чудовищное гоготанье. (На следующий день, из-за выраженной болезненности мышц, тогда ещё имевшегося пресса, мы с Таськой не смогли провести полноценных тренировок.)
 
 А ведь зря смеялись! Запатентуй своевременно этот костюм для сексуальных ролевых игр, давно уже стали бы долларовыми миллионерами! Или, «на худой конец», рублёвыми…

Впрочем, это я погорячилась… Какие могут быть ролевые игры с, «невыразительным», главным героем русской пословицы!

 Какие глупые мысли, однако, приходят в голову молодой девушке с «длинными и пушистыми» ресницами (mersi – ленинградской туши) и рыжими волосами (mersi – достижениям химии и биологии) перед самым выходом в свет!
 
 Несмотря на долгие предварительные обсуждения вечерних нарядов, девушки старались надеть модное и эффектное одеяние.
 
Самой модной тканью тех времён был кримплен – легко стирающаяся и немнущаяся ткань из синтетического волокна.

 Летом к нашим телеханским соседям приезжали родственники из Польши, всегда привозившие на продажу огромные баулы товаров широкого потребления.
Территориальная близость позволила нам с сестрой Марией первыми «добежать» до соседей и выбрать понравившиеся вещи. Мы купили отрез тёмно-коричневого кримплена на две юбки и две «усечённые» (без рукавов) водолазки из полиэфирного синтетического полотна. Марии, замужней женщине, приглянулся «обрезанный» бадлон какого-то благородного цвета; я же выбрала ярко-жёлтый, с лёгким канареечным оттенком.

 Вот в эту растленную западную красоту я и нарядилась, собираясь на выступление СТЭМ. Не забыла, разумеется, и про чёрные туфли с перепоночкой, так хорошо вписавшиеся в костюм «пионерки».
 
 Я зашла в актовый зал института за три минуты до начала представления. Направляясь к подругам, призывно машущим мне руками, прошла по красной ковровой дорожке, расположенной по центру аудитории. Преодолев половину её, услышала вслед восхищённый возглас:

— У-у-у, славянка! Хороша, чертовка!

Я быстро прошла мимо компании расположившихся в креслах представителей волейбольных команд Прибалтики и присоединилась к своим товаркам. Вовремя – спектакль как раз начинался.
 
 Последовавшая за представлением развлекательная программа подтвердила безошибочность моей теории относительно «запаха женщины»: ненавязчивый пивной аромат буквально притягивал ко мне партнёров по танцам.
 
 На следующий день, обсуждая результаты студенческого бала, Тошка сделала попытку усомниться в безукоризненности моей слабоалкогольной концепции. Мол, такой загар, как у тебя, прекрасно сочетался с рыжим цветом волос и оригинальным, несоветским, нарядом.
 
 Я думаю, что подруга просто завидовала глобальности и одновременной простоте решения мною сущности распространённого физического явления, притяжения – тяготения тел друг к другу.

Многие годы меня вполне устраивал «благоприобретенный» цвет волос. В 1985 году я поехала в Минск, на курсы усовершенствования по врачебно-трудовой экспертизе для председателей ВКК  и ВТЭК*.

Путёвка на учёбу была горящей; я опоздала на занятия на один день.
 
 По сложившейся традиции, в начале цикла обучения, каждый курсант коротко рассказывал о себе. Пропустив первый день занятий, я ничего не знала о коллегах, приехавших изо всего Советского Союза.
 
В начале второго учебного дня трое опоздавших: из Молдавии, Новосибирска и Барановичей, доложили о себе. Заведующий кафедрой, профессор Леонора Семёновна Гиткина, добродушно пошутила:

— Подумаешь, представители Молдавии и Новосибирска немного припоздали! А вот «отмахать» за двое суток почти сто пятьдесят километров от Барановичей до Минска, это, знаете ли, поступок!

 В перерыве между лекциями ко мне подошла миловидная шатенка, примерно моих лет:
 
— Я тоже училась в Витебске, меня зовут Светланой, – представилась собеседница.
 
— И очень хорошо тебя помню, – добавила она.
 
Я уточнила у визави год окончания института, пытаясь провести какие-то параллели между прошлым и настоящим, или найти другие, общие с совершенно незнакомой мне женщиной, точки соприкосновения.

— 1976 год, – ответила Светлана, сохраняя интригу.

 Я начала перечислять фамилии спортсменов, однокурсников визави.
 
— Да-да, я училась с ними на одном курсе, но они здесь – ни при чём, – заявила однокашница.

 Возле нас уже собралось несколько любопытствующих курсанток; я хаотично пыталась вспомнить обстоятельства, при которых встречалась с «таинственной незнакомкой».
 
 Видя мои неэффективные «потуги», Светлана смилостивилась:

— Расслабься, ты меня не знаешь! Да и я тебя, вернее твоего имени, до сегодняшнего дня, не знала!

Немая сцена: зрители в ожидании развязки сюжета.

 Нет, никогда не присвоят Светлане звание народной (или хотя бы заслуженной) артистки Белоруссии. Британский писатель Уильям Сомерсет Моэм, устами одного из героев романа «Театр», учил другую героиню, актрису Джулию Ламберт:
 
— «Никогда не делай паузы без нужды! А уж если взяла паузу, то тяни её, сколько сможешь! Чем больше артист – тем больше у него пауза!!!»

 Света паузу не «держала». После очень короткого молчания, заместитель главного врача одной из минских поликлиник, заявила:

— Это всё – наши ребята! После завершения лекции, когда ваш курс покидал аудиторию, парни внимательно рассматривали, выходивший из неё, «молодняк». Разумеется, девочек. Не увидев тебя, говорили:
 
— А где же та, рыженькая?

Завершив экскурс в студенческую молодость, коллега добавила:

— Как ты понимаешь, после такого пристального внимания к твоей особе мужской половины курса, не заметить тебя, было трудно!
 
 Зрители импровизированной постановки, ожидавшие всяких пикантностей, были разочарованы.

— А твоё дефиле по красной дорожке актового зала института в вызывающем наряде и короткой, до середины бедра, юбке? – почувствовав недосказанность и утраченный интерес созерцателей, продолжила Светлана.

— Да, подвернулись по случаю длинные стройные ноги, взяла напрокат по сходной цене! – в тон лицедейке ответила я.
 
 Продолжить диалог нам не удалось: последовало приглашение продолжить учёбу.
 
 А на предмет артистических способностей Светланы я заблуждалась: в аудитории она одной из первых подхватывала запущенный кем-либо из курсантов шуточный «пробный шар», умело выстраивая, на глазах у зрителей, хрупкое здание, юмористической миниатюры.
 
 И всё было славно на этих курсах, пока я не поделилась с жиличками из комнаты общежития, своими планами на выходные:
— Поеду домой, наготовлю мужчинам еды на несколько дней. И вам, девчонки, привезу чего-нибудь вкусненького. Заодно покрашу волосы, давно пора, почти сантиметр отрос, повествовательным тоном говорила я, внимательно рассматривая своё отражение в зеркале.
 
— Как – покрасить волосы? В каком смысле? – прерывала чтение Ядвига, заведующий терапевтическим отделением поликлиники города Вильнюса.
 
— В прямом смысле – волосы покрасить. Ты же видишь – корни отросли!

 Водрузив на переносицу очки и подведя меня поближе к окну, Ядвига долго рассматривала, упорно пробивающиеся через искусственную красоту, мои натуральные волосы. Отпустив руку «ведомой», то есть меня, присела на кровать и задумалась.
 
 Пауза затягивалась. Не дожидаясь окончания раздумий товарки, я озорно спросила:

— Что, аnoplura**?

 Оставаясь на своей волне, обитательница нашей комнаты, не ответила на мой вопрос, а поинтересовалась:

— Ты действительно, по своему желанию, красишь свои «приятные» (выражение Ядвиги) тёмные волосы в этот… извини, неприличный цвет?

— Значит, ты полагаешь, что кто-то сможет заставить меня делать то, чего я не хочу! – запальчиво ответила я, первоначально не обратив внимания на, несущее основную смысловую нагрузку, окончание фразы.
 
— И, почему цвет – неприличный? – поинтересовалась вдогонку самой себе.

— У нас в Литве считают, что рождение рыжеволосого ребёнка – это беда, трагедия и чуть ли не проклятие для всей семьи. И относятся к рыжим людям с большой настороженностью, не дружат, даже всячески избегают общения с ними. И если я скажу, что лично знакома с женщиной, перекрашивающей свои тёмно-русые волосы в рыжие, безо всякого принуждения, мне никто не поверит! – повествовала в своей неспешной и монотонной, «прибалтийской» манере, Ядя.

— А ты и не говори! Ну, если только очень назойливый пациент будет портить твою руководящую жизнь «выбиванием» всяких льгот, намекни ему на близкое знакомство с профессиональной рыжеволосой ведьмой!

 Не дослушав фразы законченной еретички, Ядвига, приговаривая: «Свят, свят, свят…», перекрестилась по канонам католической церкви.
 
— И что, в такой рыжей голове даже вошки не хотят жить? – я перевела в другое русло тему ущемления прав литовских рыжеголовых.

— Нет, не желают, – завершила неприятный для неё разговор, тактичная и немногословная, Ядвига.

 Вопреки её предостережениям, я ещё долгие годы, продолжала успешно играть роль рыжеволосой. Самое удивительное, что не только в Литве, но и в Латвии, и в Эстонии, меня принимали за «свою». Каждый раз, отвечая на заданный мною на русском языке, вопрос, житель Прибалтики начинал отвечать на русском, потом переходил на родной язык. Заметив, что его не понимают, вновь переходил на русский и подобно повторял сказанное ранее. При этом непременно извинялся, объясняя, что принял меня за литовку, латышку или эстонку.
 
 То, о чём подумал проницательный читатель, действительно имело место быть в моей «прибалтийской» жизни, один-единственный раз. Интеллигентного вида женщина на русском языке, подробно и доброжелательно, пояснила нашей группе «свободных путешественников», как пройти к мемориальному дому-музею Чюрлёниса***  в Друскининкае.

 Пройдя приличное расстояние, мы засомневались: правильным ли путем идём, товарищи? Торопливый прохожий объяснил, что движемся мы в противоположном от музея направлении и чётко обозначил архитектурные вехи по маршруту следования к объекту. Примерно через полчаса мы были у цели.

 Она, цель, стоила того, чтобы пробежаться пешком, по чистому и ухоженному, городку. В доме-музее, в отдельно взятой экспозиции, её организаторами была предпринята, на мой дилетантский взгляд, удачная попытка реализации идеи Чюрлёниса – «синтеза искусств». Мы любовались бесценными «Сонатами…» художника Чюрлёниса, слушая удивительной красоты музыку композитора Чюрлёниса – «Симфонию моря».

 Выйдя из дома-музея с просветлёнными лицами, мы уже и вспоминали о зловредной ненавистнице русской речи.
 
 Сразу оговорюсь, что всё это происходило в советское время. О современных взаимоотношениях коренного населения с русским языком и русскоговорящими туристами не могу судить: давно не была в странах Прибалтики.

 Продолжу, однако, тему «рыжих». Где-то к сорока годам я вспомнила, что «Джентльмены предпочитают блондинок», и радикально изменила цвет волос. И так – несколько раз. После каждого «обновления» цвета льстецы говорили:

— О, этот цвет Вам очень идёт! Намного больше, чем прежний!
 
Я благодарила за дежурный комплимент; жизнь продолжалась.
 
 В марте 2019 года, внезапно и очень тяжело заболел муж, Владимир. Немедленно к его лечению подключился мой свояк, Цыркунов Владимир Максимович, отличник здравоохранения, заслуженный деятель науки Республики Беларусь.
 
 Владимир Максимович – один из лучших врачей-инфекционистов в нашей республике. Будучи личностью неравнодушной, берёт «на себя» ведение больных, наиболее сложных в диагностическом и лечебном плане. И сейчас, в чрезвычайно сложной эпидемиологической ситуации, не отсиживается за чужими спинами: всегда на передовой отечественного здравоохранения.

 Так и в марте прошлого года: не считаясь со временем и расстояниями, Владимир Максимович регулярно осматривал своего родственника-тёзку, находящегося в реанимационном отделении Барановичской городской больницы. Корректировал лечение; после относительной стабилизации состояния Володи исподволь начал проводить мероприятия по ранней медицинской реабилитации.
 
 Мужа перевели в инфекционное отделение городской больницы, когда угроза его жизни миновала. Заведующий инфекционным отделением, врач высшей квалификационной категории, Сергей Людмила Васильевна, неоднократно побеждала в проводимом Барановичским городским исполнительным комитетом конкурсе «Лучший по профессии» в номинации «Врач года». Активно участвуя в работе медицинских профессиональных союзов, была отмечена медалью Федерации профсоюзов Беларуси.
 Награждена нагрудным знаком «Отличник здравоохранения Республики Беларусь»

 Вот к такому заслуженному доктору был переведен мой муж. Вдумчивая, наблюдательная, абсолютный авторитет для персонала и пациентов, Людмила Васильевна часто появлялась в отделении в неурочное время. Чтобы ещё раз осмотреть не совсем понятного больного, дополнить обследование и лечение, зайти к требующим особого внимания пациентам, да и просто понаблюдать за работой отделения.

 Заведующий инфекционным отделением Барановичской городской больницы Сергей Л.В. относит Цыркунова В.М. к наиболее подготовленным специалистам данного профиля в Республике Беларусь и считает его своим Учителем.
 
 С первого же дня поступления мужа в больницу, ещё в реанимационном отделении, Людмила Васильевна взяла его под свой патронат. Согласовывала с Цыркуновым В.М. схему патогенетического лечения****, в частности назначения антибактериальных препаратов. И в инфекционном отделении заведующий отделением продолжила такую же практику: в условленное время доктора созванивались для коррекции, если понадобится, лечения, с учётом результатов последних исследований.
 
 В один из визитов к мужу, Людмила Васильевна попросила меня зайти в ординаторскую. Увидев моё, изменившееся, лицо, успокоила:

— Нет-нет, с мужем всё хорошо, скоро будем звонить в Гродно! Вы тоже, Нелли Гавриловна, послушаете мой разговор с Владимиром Максимовичем!

 В служебном кабинете, ожидая назначенного профессором времени, разговорились. Вспомнили начало работы в качестве участковых врачей-терапевтов городской поликлиники №1.

 Людмила Васильевна вдруг замерла, внимательно посмотрела на меня и сказала:

— Я так хорошо помню тот погожий августовский день. Зайдя в холл поликлиники, начала осматриваться. По лестнице спускалась высокая стройная женщина, а в её золотых волосах играло солнце!

 Завороженная высокохудожественным изложением заурядной сценки, я спросила:

— А кто, кто, была эта женщина?

— Так это же Вы, Нелли Гавриловна! Это я о Вас говорю! – возмутилась собеседница.
 
 Мне сразу же мысленно представился диалог «утомлённых баром» героев Александра Михайлова и Людмилы Гурченко из фильма режиссёра Владимира Меньшова «Любовь и голуби»:

— А как назвали-то… девчушку-то?

—… Раиса… Захаровна.

 Я улыбнулась. И рассказала об ассоциации, возникшей у меня после уточнения: «А кто, кто…» и ответа коллеги на такой очевидный, как ей казалось, вопрос.

Усмехнувшись в ответ, Людмила Васильевна заключила:
 
— Не обижайтесь, пожалуйста, но это – не Ваш цвет (выразительный взгляд в сторону моей головы, тон – мокрый песок). Он не соответствует Вашему оптимистичному характеру. Вот рыжий цвет, это – да! Кстати, такого же мнения придерживается большинство моих друзей-врачей!

Раздался телефонный звонок; доктор переключилась на разговор с профессором.
 
 После разговора обсудили дальнейшую тактику ведения мужа; к вопросам женской красоты больше не возвращались.

 На обратном пути я обдумывала высказывание коллеги, и никак не могла определиться: какой же цвет волос мой, а какой – нет?

Вот и размышляю, у развилки трёх колористических дорог: рыжий цвет, с которым я чувствую себя наиболее комфортно; светлый, предпочитаемый джентльменами; или натуральный, «приятный», по выражению Ядвиги, тёмно-русый. Ведь старшие сестры никогда не изменяли своему естественному цвету волос: Мария – светло-русая, Татьяна – пепельная блондинка.
 
 Старшему сыну Денису, натуральному блондину, очень нравится, моя природная окраска волос. И каждый раз, когда вскользь затрагивается этот вопрос, он неизменно повторяет:
 
— Мама, тебе нужно возвратиться к твоему исходному цвету волос!

 Ему вторит младший сын, Павел, в раннем детстве назвавший свою шевелюру, «прекрасными тёмными волосами».

Возможно, пришло время прислушаться к мнению сыновей: взрослых, умных, обладающих безупречным вкусом, мужчин?

*ВКК – врачебно-консультационная и комиссия. ВТЭК – врачебно-трудовая экспертная комиссия.

** Anoplura (латынь) – вши.
 
***Микалоюс Константинас Чюрлёнис – литовский художник и композитор, родоначальник профессиональной литовской музыки.

****Патогенетическое лечение – лечение, направленное на коррекцию биохи-мических и физиологических процессов, нарушенных в результате болезни.