Глава 1. Зимняя весна из-за Гольфстрима

В качестве иллюстраций здесь и далее использованы соответствующие тексту повести фрагменты боевых документов - карт и схем подразделений, частей и соединений войск 2-го Белорусского фронта.

ЗИМНЯЯ ВЕСНА ИЗ-ЗА ГОЛЬФСТРИМА
или
В ПОЛЬШЕ ВСЁ СТРАННО, НО ЛЮБО


Большая вода была где-то совсем близко. Это чувствовалось по всему вокруг. Особенно сильно витал этот дурманящий запах в совсем по-весеннему отсыревшем воздухе, видимо, не обращавшем внимания ни на какие показания календаря о том, что по нему на дворе сейчас стоит всего лишь начало февраля.

В три часа промозглой тёмной ночи Лёха Удалов стоял на крыльце, курил, благожелательно оглядывал с трудом просматривавшиеся окрестности и одобрительно принюхивался. Слабый отсвет от тщательно прикрываемого рукой огонька «козьей ножки» едва обозначал его черты. Но даже при таком слабом освещении можно было заметить, что крупные голубые глаза со слегка опущенными уголками, немного зауженное книзу красивое славянское лицо, розоватые щёки, а также волевой подбородок с ямочкой, слега припухлые губы, аккуратный прямой нос и даже густые, но тонковатые и светлые брови – весь облик усталого двадцатитрёхлетнего солдата излучал умиротворение и удовольствие.

В этом польском сельце со странным и даже смешным названием Кокоцко, куда их 1260-й полк прибыл поздно ночью для расквартирования, даже в темноте ему сразу же всё понравилось. Во-первых, его название напоминало о пасхальных крашеных яичках с традиционными детскими соревнованиями – «коц-коцаниями» с друзьями, чьё яйцо покрепче будет. По душе пришлось и то, что местность тут была равнинная. Отчего он вдруг чувствовал себя, будто попал на родную Ярославщину. Приятным было даже то, что будто у себя на родине, дома здесь тоже вытянулись в одну улицу. Да и сам этот добротный, каменный крестьянский дом, в который их поселили на ночь, ему тоже понравился. Хотя пока непонятно было, какого он типа постройки. Навряд ли она была польской, скорее, – немецкой. Потому что выглядел он, будто подстреленный, как у него в селе говорят. Был не привычно основательным и широко развёрнутым «лицом» к дороге, а скромно узковатым и как бы устремлённым вверх.

Но даже непривычная для русского глаза готическая архитектура его вполне устраивала. Потому что после долгого пешего маша из Восточной Пруссии они прибыли, наконец-то, на Вислу. Позади остались семь труднейших переходов по тридцать и более километров каждый. Иной раз топали до пятнадцати часов кряду с небольшими привалами для приёма пищи и отдыха.

В дороге, из-за многочасовой ходьбы с опущенным долу взглядом, в голове становилось пусто и тупо. Потому что смотреть вперёд или по сторонам не хотелось. Там всё было привычно и однообразно. На протяжении многих километров виднелись следы страшного побоища.

Во время привала для приёма пищи, вблизи одного из перекрёстков, где дорога ответвлялась на север в сторону Остероде (Оструда), они позавтракали вместе с одним механиком-танкистом. Он участвовал в недавних боях, но отстал от своих из-за серьёзной поломки двигателя и ожидал ремонтников или хотя бы буксира. От него узнали, что застигнутые врасплох нашими танками и удиравшие на бронетехнике и грузовиках немецкие подразделения безжалостно сталкивали с дороги гражданские повозки с беженцами, расчищая себе путь для отступления.

Обочины дороги в этом месте и впрямь были густо усеяны сотнями опрокинутых и переломанных повозок, разбросанными домашними вещами, брошенными из-за неисправностей мотоциклами и армейскими повозками. Валялось так же много неубранных трупов немецких солдат, лошадей и гражданских лиц. В кюветах или немного поодаль в поле торчали разбитые и сожженные автомобили и пушки. В населённых пунктах вдоль дорог уныло тянулись сожжённые, частично или полностью порушенные и очень редко сохранившиеся целыми дома. Но и в других местах, начиная от самого Алленштайна, картина была такой же плачевной. А о белорусских и русских дорогах и деревнях вспоминать лишний раз не хотелось: там всё было во сто крат хуже, потому что воспринималось и острее, и больнее.

От продолжительной монотонности безрадостного военного пейзажа даже мысль не сверлила мозги усталых солдат: когда же дойдем, наконец-то, до привала?
Да дойдём, дойдем... Никуда не денемся!

Вот и шёл бездумно солдат, глядя под ноги и бережно расходуя силы, единственно заботясь о том, чтобы портянки в сапогах не ослабли. Потому что сбить до крови ноги на марше – это самое последнее для пехотинца дело. А на общем построении перед выступлением на марш приказ был отдан очень строгий: отставать категорически нельзя. В условиях военного времени такая безалаберность будет приравниваться к побегу из части и дезертирству. К тому же, никому в пути было неизвестно, сможешь ли ты со своими потёртыми в кровь ногами устроиться на забитую трофеями обозную повозку или хотя бы присесть на пушечный лафет.

Поэтому в пешем марше святая заповедь у всех солдат была одна: беречь силы и ноги! Но всё равно после каждого перехода, которые были один другого не легче, набатными колоколами тяжко гудели ноги, ныли оттянутые грузом плечи, и тянуло болью в скованной от долгого напряжения спине. Эх, итИть же ж ты, тяжкая доля матушки-пехоты на войне!..

В Кокоцко вымотавшиеся в пути товарищи первым делом вынесли из выделенной их отделению для ночлега комнаты и положили за калиткой труп пожилого немецкого солдата.
- Похоже, он был ранен, а затем кем-то добит штыком или ножом, – заметил ефрейтор Цымбалюк. – Сам себе такую рану не нанесёшь.
После этого все свалились рядком на полу и вмиг задрыхли. Ложиться на койку никто не захотел, потому что соломенный тюфяк обильно, насквозь пропитался кровью. А Алексею после тягостной процедуры с трупом немецкого солдата неудержимо захотелось покурить.

И вот теперь, в полном одиночестве стоя на крыльце чужого дома и в таком далёком от родного польском селе, он почему-то почувствовал себя, будто домой попал. Курил и получал удовольствие от царившей вокруг непривычной тишины и дурманящего, совершенно весеннего запаха близкой большой воды. Он будоражил настроение, отчего молодой человек в солдатской шинели широко раздувал ноздри, глубоко втягивая в себя воздух и переминаясь чаще, чем это необходимо во время стояния. Весна своими незримыми руками волновала кровь солдата.
Весна в феврале?.. Как странно!

И незаметно для себя рядовой Удалов окунулся в воспоминания последних дней.

Продолжение здесь: http://proza.ru/2020/05/01/1249