Дженга. Глава 5

Дженга.  Глава пятая

   Похоже, когда во сне я поднималась на башню, а потом скатывалась с горы, у меня поднималась и падала температура.  Проходя в туалет мимо кухни, я бросила:
- Мам, я заболела, где у нас градусник?
- Я думала, хоть этой весной обойдется без гриппа, и прививку вроде делали, - она принесла мне в комнату чай, горячий бутерброд с вареной колбасой, шипучий терафлю и градусник.
- Я побежала, если что я на связи, звонить буду каждый час,- сказала, убегая на работу. Конечно, никто каждый час звонить не будет, при ее рабочем режиме,  по которому туалетную комнату посещают по графику. Мама работает в Сбербанке простым операционистом, и если следовать логике "сапожника без сапог", денег и вправду у нас никогда не было. То есть они конечно существовали гипотетически, ведь на что-то мы худо-бедно питались и одевались, но так, чтобы я видела хоть их какое-то  многокупюрное количество - ни разу. Для свободного расхода и незапланированной покупки денег  не было никогда. Но к тому, что не имеешь не образуется привычка, это как не пробовать с рождения шоколад по причине аллергии, и всю жизнь не хотеть его. Вот, скажем, на деньги у нас наследственная аллергия.

   Хлопнула дверь, ключ провернулся два раза, заперев меня в квартире, один на один с коварным вирусом. Когда жар поднимается до сорока,  моя кровать начинает бредовые полеты вверх и вниз, как гроб с панночкой в Вие. От этого начинается кинетоз, я даже как-то почитала о нем в википедии, это когда вестибулярный аппарат фиксирует ускорение движения, а глаза нет. Поэтому рядом с кроватью мама мне ставит желтый пластиковый таз, даже при взгляде на который кинетоз усиливается.  Внутри моего организма разворачиваются военные действия. Вирус от места десантирования за день совершает марш-бросок вверх, в носоглотку и вниз, в бронхи, и в местах новой дислокации разворачивает длительную оборону, прорвать которую не могут ни самые сильные лекарства от кашля, ни капли от насморка.
Горячий бутерброд, одиноко оставшийся на тарелке превратился в лодочку, сыр с колбасой завернулся вверх, а лист петрушки торчит сбоку как весло.
Когда температура падает до тридцати восьми, я засыпаю, проваливаясь в сон как в колодец.

Сон пятый

   Я стою у дома Макса, вечер, в окне горит свет. Дом пятиэтажный, кирпичный, серый, старый, деревья густо растущие вокруг гораздо выше него. Дверь балкона в торце здания на втором этаже приоткрыта и в двери зажата занавеска. Я точно знаю, что это его балкон. Сквозь закрытую штору вижу фигуру, он ходит туда сюда, рука согнута к уху, как будто разговаривает по телефону. Из-за угла дома поднимается огромная луна, как иногда рисуют на картинках, на фоне луны деревья вырисовываются черным узором, так, как если бы ветки были голые, хотя перед домом  они с зелеными кронами.  Пошел сильный дождь, а я стою и не могу сделать шаг,  ноги вросли в асфальт по щиколотки, как будто застыли в жидком цементе.  Мне очень холодно, вода стекает по телу ручьями, я почти голая, верх полностью, внизу непонятно, вроде что-то есть, закрываюсь, обхватив себя руками, губы дрожат и зубы очень громко стучат друг о друга. Дверь балкона распахивается сквозняком. Макс выбегает, чтобы закрыть ее и я вижу его силуэт на фоне луны.
- Что ты там делаешь? - присмотревшись в темноту, узнает меня.
– Поднимайся ко мне, - предложение звучит естественно и заманчиво.
- Не могу, у меня ноги вросли и я голая, - мне жутко стыдно, ведь сразу понятно, что я здесь делаю.
   Вдруг я понимаю, что стою в резиновых сапогах и могу просто вытащить из них ноги. Вытаскиваю и бегу к подъезду, боюсь разомкнуть руки, чтобы он не увидел меня без одежды.
   Захожу в подъезд, но лестница в нем идет не наверх, как обычно, а вниз. Тороплюсь, бегу босиком, ступеньки гладкие с истертой вогнутой серединкой, как в старых домах. Скорее, в теплую квартиру, к Максу.  Выбегаю в вестибюль с турникетами, понимаю, что это метро, прохожу без оплаты и спускаюсь по эскалатору. Эскалатор только на спуск, со страхом осознаю невозвратность происходящего. Неопознанная станция метро, над головой бесконечный свод, потолок неразличим, темно, никакого оформления, серые стены, пути только с одной стороны. Горит табло, на нем 00.00.  Жду поезда, переступая с ноги на ногу, от холода гранитного пола ступни жжет. На перроне несколько человек, все в одинаковых длинных серых пальто. Подъезжает не поезд, а открытая плоская платформа с углем, останавливается на уровне перрона, все заходят на нее, и я тоже. Садимся прямо на уголь, кто-то протягивает мне мужскую рубашку, байковую, несвежую, я очень благодарна, надеваю, и становится немного легче. Едем сначала по тоннелю метро, потом выезжаем наверх, по обе стороны серая  бетонная стена с ужасными граффити, изображены монстры, вурдалаки, ящеры, очень мусорно. При этом постоянно фоном  звучит веселая тарантелла из «Крестного отца». Кто-то толкает меня в плечо:
- Тебе на следующей, не пропусти, поезд в обратную сторону не едет.
   Выхожу на платформу, широкая лестница наверх. Я совсем одна, поднимаюсь и внезапно оказываюсь перед дверью. Такой радости и облегчения я давно не испытывала. Звоню, не отрывая руки от кнопки, долго, слышу звук открываемого замка, дверная ручка поворачивается, дверь открывается, но внутри никого нет, темный коридор. Вхожу в теплое помещение, впереди, в одной из комнат желтый свет. Макс сидит на старинной, с железными, коваными спинками, кровати и читает книгу. На обложке явно вижу автора "А.П.Чехов". Протягивает ко мне руку:
-Ты так долго, давай скорее ко мне, я тебя согрею.
   Я ныряю к нему под одеяло, обхватываю руками и ногами как нагретый на солнце горячий камень и тепло мощным потоком поступает ко мне. Он гладит меня по мокрым волосам и я чувствую его запах. Согрелась, жутко захотелось спать, глаза слипаются словно намазаны клеем, открывать их приходится с силой, еще немного и я засну во сне.  Слышу шум в коридоре, в комнату заходят одноклассники, Кристина выходит вперед, совсем лысая с татуировкой на шее, одета как панк.
   Кристи начинает кричать, плакать и отрывать меня от Макса. Мы деремся, больно, жестоко, я бью ее по голове, она меня в пах, в желудок. Вдруг вместо Кристины десяток черных кошек набрасываются на меня со всех сторон, я чувствую, как маленькие острые зубы впиваются в руку, ногу, очень больно, я хватаю кошек за шею и отрывать от себя как пиявок…

Просыпаюсь я вся в поту, подушка мокрая насквозь.

   Бутерброд ещё больше изогнулся, края сыра подсохли, петрушка поникла. Хоть на воду спускай, наверное поплыл бы...
   На следующий день стало легче, но затылок не оторвать от подушки, а мобильник все время выскальзывает из рук и кажется адски тяжелым. Он живет своей жизнью, иногда булькает Амитиным беспокойством в ватсапе,  иногда пищит новым сообщением в контакте. В общем я не сильно активна в сетях, конечно основной контент я потребляю оттуда, музыка, фильмы, это понятно, а вот переписку веду только в ответ на редкие сообщения, в основном по поводу уроков. Музыку я слушаю постоянно, любую, кроме попсы. У меня в контакте куча подписок на достойных меломанов, бывает с ними обсуждаем музыкальные эксклюзивы.
   Самым невероятным событием моей жизни в гаджете стало нелепое на вид сообщение в контакте:
*никто не дышал сегодня в спину я заметил
   Мое сердце так подпрыгнуло, что казалось вместе с ним подпрыгнула грудина. Я долго не верила своим глазам, читала много раз, ставя запятую в разных местах и сравнивала нюансы смыслов. Никто не дышал, сегодня, в спину я заметил. Марина Георгиевна по русскому всегда ругала Макса, что он не ставит в предложениях запятые, тот отшучивался, "боюсь, поставлю не там, еще казнят кого-нибудь, пусть сами, кому где удобно, там и ставят", - и упрямо писал без запятых. При любом раскладе звучало очень приятно, особенно "заметил". Решила ответить нейтрально, чтобы не показаться наивной.
*ты был в зоне поражения, вирус при дыхании распространяется на расстояние вытянутой руки.
   Ответа не было целую вечность, я просто лежала на боку с включенным экраном и смотрела когда появятся характерные точки, означающие, что пишется ответ. Наконец "... пишет"
*если что с тебя апельсины
*легко, что в школе нового?
*тоска вчера репетиционный по математике писали лариска шипела что тебя одной нет
сложно?
*да фиг его знает ты надолго
*думаю в конце недели выпишут
*ну ладно давай лечись
*спасибо
   Разговор угас, продолжать его выглядело бы навязчиво. Я сделал скрин и отправила Амите с двумя строчками вопросительных знаков. Она прислала в ответ столько же восклицательных. Я и сама не знала что думать. Этого просто не должно было случиться, это делало мою внутреннюю дженгу критически неустойчивой, казалось еще один шаг и мое душевное равновесие нарушится невозвратно.
   У меня не было опыта любви, зато был отрицательный опыт отношений. В восьмом классе, когда Амита перешла в другую школу ко мне посадили чахоточного Эдика. Он все время подкашливал, то ли по здоровью, то ли от стеснения. Родители его затаскали по врачам, но только находили в нем новые болезни, не связанные с органами дыхания. На почве моей жалости мы сдружились. Его мама позвонила моей и попросила, чтобы я позанималась с Эдиком, вполне официально, за деньги. Но видно есть неписанный закон, что бедные у бедных денег не берут и я весь год курировала его домашнюю подготовку. Часов в шесть Эдик звонил всегда коротко, один раз, долго вытирал ноги о коврик, и, с порога проходил сразу на кухню. Мы воспринимали его как собачку, подобранную на улице, всегда невкусно, но щедро кормили. Потом мы разбирали с ним домашку по математике, ну может еще по физике, остальные предметы я дома не готовила и ради Эдика начинать это неблагодарное дело не собиралась. Уходил он в восемь и скоро вошел у нас в привычку. Он был довольно милым, умел хорошо смеяться, мог в тему рассказать что-то из телевизора, похвалить нашу стряпню. Ростом он был немного ниже меня и это сразу ставило его в позицию младшего брата. Раза два мы с ним ходили в кино, в один раз даже держались за руку. В конце года я стала замечать, что он слегка краснеет когда смотрит на меня, а стоит мне поймать его взгляд - опускает глаза. Лето он провел у бабушки, сильно вырос и неожиданно поумнел. В начале девятого класса влюбился в Аню Захарову, пересел от меня к ней и с тех пор общаться со мной стал обычно, как с другими одноклассниками. Амита предположила, что он стесняется своего прошлого чахоточного образа,  и меня, как свидетеля этого просто устранил из своей жизни. Поначалу я переживала и даже пару раз ревела от обиды, но это быстро прошло по причине отсутствия серьезных чувств и намерений. Однако он возглавил список мужчин, которые своим предательством сделали мне больно.
   Предположить, что Макс проявляет ко мне интерес, равно полаганию, что земля все-таки плоская и удерживается китами. Даже если из этой истории что-то получится, вряд ли в отношениях, при моей навязчивой любви будет равенство. А, значит, Макс быстро устанет от моего столбняка, вернется к Кристи, а я залью Вселенную своими слезами...
   Рев за окном заставил меня подняться с моего необитаемого острова болезни и одиночества. Зрелище, у любого вызывающее восторг и почтение. После репетиции на дворцовой, прямо ко мне в окно, казалось, еле касаясь крыши соседнего дома а перед моим резко взмывая в небо (загадки перспективы) летели вертолеты в две шеренги по три, за ними минуты через две стрижи, в группе по пять самолетов. При этом по эффекту Доплера гул менял частоту, придавая событию какую-то киношность, нереальность. Самолеты всегда у меня вызывают чувство преклонения перед силой человеческого знания. Именно страсть к самолетам поддерживала мое особое отношение к физике.
Д   о конца недели я провалялась на больничном, потом начались майские праздники, а там только короткий забег в школу на два учебных дня, в которые Макс конечно отсутствовал, и опять выходные. Поэтому встреча с ним откладывалась чуть ли не полмесяца...