очень прочная гибкость

Я отражаюсь от тихих ответов, от фотографий — цвет.
Я отражаюсь от непереносимости стен и комнат — звук.
Я отражаюсь от луж, от асфальта мокрого — ты еще помнишь?
Я наслаждаюсь и моё тело всё ещё кричит: "Весна!"
Вижу тебя через окно, сквозь скафандр, в сером тумане!
С веслом в пустой лодке безлюдной, набитой хламом…

Ты знаешь, всё ещё есть свободные люди, хоть для них это: нечесть, падаль, ублюдки.
Для нас — крестовые пехотинцы, попёршие закон монархии люди!
Я без претензий, ты же знаешь,
Я как на вулкане, на остроконечном центре.
На само-воспламеняющемся сером змее, на бледной махроме,
на руках ребенка.
Обобравший нас на свободу,
Он даже не человек, но в этом никому нет дела и даже мне.
Туго натянутый шторм на разрез приоткрытой дверцы.
Я за тебя всеми руками и огромным сердцем!
Всё, что есть твоё, — все мои танцы, тексты, листы пустоты —,
Им меня не сломать, не вышибить почвы — много подо мной дорог и гибкости очень прочной.
Знаю, порог не пройдет никто, даже они, завернувшись в огромные листы траурного знамени.
Но я не боюсь беззубой старухи с косой, с пустыми глазами словно блюдца.
Я помогу ей перелистать мою карму нанизывая листы времени, как бусы, 
Дабы снова, не распяли в этом мире линейности и черствова хлеба.
Пусть протянет, рассыпет, вынет все внутренности и жилы.
Знаю, что всё одно, и не имеет ни конца, ни начала, ни смысла.
Просто, что-то лишнее в этом ритме вышло.
Нет ничего, что будет искать отместки. Знаю я, знаешь ты.
Всё в равновесии, всё в осознанной верстке.
Ты только скажи, куда теперь дорога?
Как мне держать бразды, между какими пальцами,
На сколько близко к виску и как далеко бога.