Присядьте, прошу Вас...

          Когда мы в конце девяностых  выезжали летом на озеро, наши друзья  брали с собой собачку.  У них к собакам отношение довольно своеобразное. Из  пород признается только ризен-шнауцер. Черный.  Вот такой и была их  Тина. 

          Очень крупная,  вышколенная, на охрану была натаскана замечательно. Но из семьи хозяев главным считала только Сашу. А женке его Лене с дочкой Мариной в целом подчинялась, но относилась как к  подопечным, за  которыми она должна присматривать, в лес одних не пускать и вольностей не позволять.

          С нашей командой вожак ее познакомил, велел всех обнюхать и принять, так сказать, в стаю. Эта  охранница еще почему-то не выносила вида форменной одежды. Военной, милицейской, пожарной – любой.  Говорили, ее в детстве вроде напугал какой-то тип в форме, и это неприятие закрепилось. Ничего страшного, но все же.

          В то лето обустроились на славу.  Благо, размер поляны позволял. Расставили  жилые палатки, шатер для «столовой», хозяйственный навес, прочие столики, скамеечки, лодочки… И вот однажды к нашему лагерю вышел из леса местный лесник. Или егерь. В красивой, аккуратной зеленой форме.

          Мы с Сашей в это время в сторонке дрова пилили, а Тина дежурила возле  костра, где женщины с детьми готовили обед. Ей в неположенное время еду брать запрещалось, но умница, как опытный солдат, на всякий случай старалась держаться поближе к кухне. И, когда хозяин не видел, ей, разумеется, перепадали лучшие кусочки от слабовольных членов коллектива.

          Так вот этот самый егерь прямо к костру и направился. Сидящей там  Маринке последовало указание придержать собачку, чтоб не переусердствовала. Лесник собаку увидел, остановился (молодец) метрах в пяти-шести, стал барышень расспрашивать о том о сем.

         Все бы ничего, но девочка взялась за  собачий ошейник. А это для  натасканной псины уже своего рода команда, типа «будь готов». Тина, само собой, немного напряглась и начала тихонько ворчать. То бишь «всегда готов!»

          И тут Маринка решила ее успокоить. Надо сказать, довольно своеобразно. Поглаживая,  говорит ей на ушко:

          – Ты ведь у нас воспитанная собачка, ты же  этого дяденьку ни за что не тронешь, –  у стражницы уже шерсть дыбом…  и добавляет тихонько, – Хотя он и ЧУЖОЙ!…

          Повезло нашему леснику, что у Саши слух отменный, да и пилить  мы в ту секунду прекратили…

          Поэтому, когда зверюга бросилась рвать «чужого» в клочки, он успел нужную команду дать. И  уж дал так дал! 

          – Сидеть!!!

          На поляне случилась немая сцена. Гоголь отдыхает. Сели все. Первой, естественно, Тина. А за ней и остальные – лесник-егерь, дети, я, наши женщины. Рыбаки, выбиравшиеся из лодки.

           Мне показалось, даже птички с бабочками порхать перестали. Ветер стих. И костер погас…