Человеческая нравственность

Мы – это три охотника, Виктор, Викентий и Я уже почти две недели сидим на болотах  на весеннем перелете гусей. Закинули нас сюда на вертолете, через неделю должны забрать также вертолетом. Другого пути покинуть, эти места нет.

 Живем в палатке, печки нет, спим в спальниках. Погода, вместо ожидаемого тепла  пришло похолодание. Двадцатое число мая, а по ночам заморозки - минус двенадцать градусов. Мерзнем по ночам, хотя днем температура поднимается до плюс трех - пяти градусов.

Но северный ветер не дает таять снегу, и проталин на болотах, где может кормиться гусь, практически нет. Поэтому отдельные стайки гусей, улетев с утра на север, после обеда возвращаются на юг. Летят они на приличной высоте и шансов добыть, что-то на обед нет. К нашему сожалению, продукты, взятые из расчета, что будет в рационе дичь, кончаются.

Связи по тем временам никакой, только договоренность с пилотами, да если невзначай - залетят проведать. Охотничьи байки уже все рассказаны, ожидание тепла уже становится тягостным. Как говорит русская поговорка, само трудное занятие:  это ждать и догонять. Мы уже порядком  устали, начинаем нервничать.

 И вот после моего рассказа, как на меня после выстрела - пошел лось. А я не в силах изменить своего положения, стоял на лыжах в глубоком снегу. В ружье последний патрон. и как он  после выстрела упал в трех шагах от меня.

  Рассказал о своих ощущениях и на краю, какой опасности стоял. Что бы было? Если бы дрогнул, видя бегущее, на меня огромное животное. Все это попытался рассказать своим напарникам. Хотя долгие годы этот момент всплывал в памяти во всех деталях, как назидание по отношению к природе живущего человечества. И после моего рассказа, начал свое повествование Викентий.

Летел он с бригадой охотников на такую же весеннюю охоту, закидывал их знакомый командир на вертолете Ми-2. И вот в одном месте они видят, стоит лосиха с лосенком, по всей видимости - он только, что недавно родился на белый свет. И командир вертолета, дабы увидеть все это вблизи, садится к животным:

«Стрелять», как говорит командир, и в мыслях не было. И когда рядом сел вертолет, лосиха отбежала метров на тридцать и встала, как бы звала его за собой. А он стоял на слабеньких  ножках и дрожал, еще  не в силах бежать за матерью.

И вот Викентий продолжил свой рассказ, как он первый выпрыгнул с вертолета  и  ни слова не говоря, выстрелил дробью в лосенка, тот упал на передние ножки, но затем поднялся. Стрелял дробью, так как летели на гусей, пуль не брали. Лосенок встал, не понимая, что происходит.

 После второго выстрела он также упал на передние ножки, но превозмогая боль и слабость, опять поднялся. А лосиха стояла невдалеке, вздрагивая после выстрела всем своим телом, как бы ощущая, как маленькие свинцовые шарики пробивают тело ее лосенка.

Материнский инстинкт не позволял ей бросить своего лосенка и спасаться бегством. Но эта большая, ревущая, железная птица не позволяла ей прийти на помощь – ее родному маленькому, несмышленому существу.

И тут у людей - если их так можно назвать!?  Думаете, проснулась - жалость? - К сожалению нет! Проснулась трусость за содеянное злодейство. И вертолет, бросив раненное беспомощное животное, взмыло вверх.

Через два часа, сделав свою работу пролетая обратно, экипаж видел лосиху, стоящую у умирающего лежащего на снегу лосенка. Викентий, рассказывал все это, как бывалый охотник, без чувства раскаяния и жалости, но я все это представил, как было на самом деле.
 
После такого рассказа мне стало тяжело дышать, в висках стучало, а рассказчик, улыбаясь, наливал себе чай. Я встал и долго бродил по местности, пытаясь прийти в себя от услышанного, не зная, как вести себя с этим человеком после всего услышанного. А неделю надо еще терпеть, и есть с одного котелка. Но есть скоро будет нечего, если не полетит гусь.
 
И вот через несколько дней я решаюсь, вытропить зайца. В этом месте на них никто никогда не охотился, так что один убитый зайчик  экологию не нарушит. И  побродив пару часов по следам – «взял» зайчишку.

Это оказался на мое счастье крупный самец. Так что угрызение совести, что загубил самку, не было. И я с хорошим настроением иду к палатке, до нее километра два.

Подхожу к ручью до палатки метров сто, кричу -  «Несите посуду, разводите костер»,  Я уже разделываю зайчишку, когда приходит Викентий, смотрит, как  разделываю зайца. За всю свою жизнь он ни разу не разделывал дичь, а только стрелял и ел.

 И тут он меня начал доставать -  «А вдруг это самка, сколько зайчат ты загубил»? Я сказал – «Что это самец», он начал сомневаться, пытаясь доказать, что я мог  и ошибиться. Я ему попытался сказать - «Что это не лосенок», и зайцев тут тысячи и один  погоды не делает.
 Но он начал меня упрекать, в содеянном. Так как будто я загубил всю окружающую природу. На все мои доводы, что нет продуктов, и третий день пьем только чай с сухарями и – «Что это просто необходимость» - у него свои аргументы.

В конечном итоге мы сошлись в рукопашной схватке, нас еле развел наш третий товарищ. Зайца я все - таки приготовил и мы с Виктором эти дни ели суп из Зайчатины, а Викентий из принципа ел сухари и запивал чаем без сахара.

Этот человек по осени со своего автомобиля, не выходя из кабины - с малокалиберной винтовки, в упор расстреливал, – за один выезд, не один десяток боровой птицы. Попадали под его выстрел песцы, лисы.

 Зачем ему нужна была эта комедия с зайцем, я не спросил.   Через несколько дней прилетел вертолет, а мы так и не дождались тепла и перелета гусей, улетели домой.

Больше с Викентием отношений не поддерживаю, мы стали чужими. И долго думал, как можно стрелять в только, что родившегося лосенка без угрызения совести, а потом пытаться доказать, что убив зайца даже по необходимости, ты чуть ли не преступник.