Как поссорились Елизавета Петровна и Иоганна- 4

«Государь мой,  Михайла Ларивонович»

Именно так обращалась Елизавета Петровна в своих деловых и частных письмах к камер-юнкеру своего Двора, будучи еще цесаревной. Само обращение, а также и подпись в конце текста указывают на особую близость Михаила Илларионовича Воронцова к будущей Императрице. Вот, например, в одном из своих посланий Елизавета пишет: «Прошу мой поклон отдать батюшке и матушке, и сестрицам вашим. Иного более писать не имею, токмо остаюсь всегда одинакова к вам, как была, так и прибуду верный ваш друг Михайлова». Такие пожелания совершенно безвестным в придворных кругах родителям своего скромного служащего, согласитесь, дорогого стоят. Да и указанная фамилия цесаревны «Михайлова» - а именно этой фамилией в неофициальных бумагах иногда подписывался её отец Петр I, - говорит о весьма доверительном отношении к своему корреспонденту.
Поскольку жизненный путь М. И. Воронцова достаточно подробно описан в исторических справочниках, то напомним только, что доверительное отношение к нему Елизаветы Петровны довольно быстро конвертировалось в осязаемые блага. Вскоре после её воцарения он стал действительным камергером императорского Двора, сочетался браком с известной нам Анной Карловной Скавронской, а еще через два года получил графский титул и был назначен вице-канцлером. Историографы считают, правда, что этому способствовала не только близость Воронцова к Елизавете-цесаревне, но и его личные способности. Среди придворных он считался весьма образованным человеком, недаром ему было поручено написать манифест о восшествии дочери Петра I на престол после известного переворота. 
Но в нашем исследовании отношений Императрицы и Княгини сам  М.И. Воронцов интересен как еще одно «третье лицо» этой истории. Он активно присутствует в письмах Иоганны-Елизаветы, которые мы имели удовольствие начать читать в предыдущей главе. Будучи  в 1744-45 годах в России, Княгиня вела с Воронцовым личную переписку, причем в ней обсуждались не только частные вопросы, но и проблемы политические. Иоганна-Елизавета своим тонким умом довольно быстро поняла, что в российских придворных кругах ей стоит делать ставку на вице-канцлера, ибо канцлер А.П. Бестужев поначалу занимал по отношению к Цербстскому семейству весьма недружественную позицию.
В отечественной историографии доминирует мнение, что импульсом возникновения неприязни Императрицы к Княгине стало активное вмешательство последней в принятие неких внешнеполитических решений. Ну и попутно, якобы, Иоганна чуть ли не шпионила в пользу своего патрона - прусского короля Фридриха II. Имея в нашем распоряжении  переводы писем Княгини к Воронцову, можно попытаться понять, так ли это. Для начала процитируем письмо, написанное Княгиней во время путешествия из Москвы в Киев, предпринятого по повелению Императрицы летом-осенью 1744 года. Княгиня с дочерью Екатериной – та уже приняла православие, - также оказались в числе паломников, ибо целью вояжа было поклонение святым мощам в Киево-Печерской лавре.
Княгиня и Екатерина в обществе жениха-наследника Петра Федоровича и некоторых придворных персон были вынуждены по дороге в Киев остановиться в городке Козельце, где почти месяц ожидали прибытия большого Двора во главе с Императрицей. Княгиня, безусловно, скучала в этом украинском городишке, а её деятельная натура понуждала «решать вопросы», что она попутно и делала. Так вот, в одном из писем графу Воронцову Княгиня делает ему изысканный реверанс, высказываясь по поводу состоявшегося назначения его вице-канцлером Российской империи:  «Вся Германия воспрянула духом  узнав, что Ваша Светлость принял должность; мы не сомневаемся, что Ваш энергия и Ваш талант окажут большую поддержку Ее Императорскому Величеству, а также Римской Империи, которая только что сблизилась с Ней еще сильнее, отдав одну из своих дочерей, которая будет стремиться преданно и послушно Ей служить» (здесь и далее перевод с французского оригинала выполнен Клементом Немировским).
И тут же Княгиня, не давая Воронцову перевести дух, начинает «решать вопросы»: «Я отправляю Вашей Светлости письмо,  которое барон де Мардефельд только что поручил Вам передать. Вы поймете, познакомившись подробно с его содержанием, мотивы, которые побудили его Вам написать. Я тешу себя надеждой, как Вы понимаете, что Ваша Светлость сможет поддержать Ее Императорское Величество, нашу несравненную Государыню, в этом вопросе столь важном для моей страны, моей религии и Римской Империи...».
Но Княгиня не была бы собой, если бы ограничилась только ролью почтальона прусского посланника в России, коим был барон Мардефельд.   
В тексте письма имеется настоятельная рекомендация, касающаяся влияния России на европейские дела: «Было бы желательно, если бы Король Польши не препятствовал планам Короля Пруссии, так как усиление польских войск не предвещает ничего хорошего и негативно скажется на благе Римской Империи и еще одной державы, интересы которой, Монсеньор, мне так же дороги и бесценны, и в которых Вы являетесь наиболее компетентным судьей, который только мог бы быть».
Далее, изложив в таком же духе позицию на прусско-австрийские отношения короля Фридриха II, которая, по всей видимости, была симпатична самой Княгини, она переходит к комплиментам и отданию поклонов:
 
«Монсеньор, Ваша дружба и благородство, в которых я не сомневаюсь, направляли моё перо, а  мое сердце не способно выразить все те чувства, которые я испытываю в адрес Вашей Светлости.
Друг, кузина и Ваша смиренная слуга, Элизабет.
Козелец, 12 августа  1744 года
P.S.  Мы, к счастью, завершили наше путешествие; Великий Князь страдал один день легким расстройством желудка, с тех пор он чувствует себя  хорошо. Великая Княжна более скромна в своих предпочтениях, поэтому чувствует себя всегда прекрасно. Ни один из них не устал. Мы ждем с нетерпением прибытия нашей божественной Государыни.
Дом графа Разумовского восхитителен!
Моя дочь поручила мне передать тысячу приветствий Графине, ее прекрасной кузине.
С самыми наилучшими пожеланиями».

Ну что можно сказать, прочитав подобное?! В этом письме Княгиня, несомненно, предстает как агент влияния. Причем она весьма недвусмысленно дает понять вице-канцлеру, какова должна быть позиция России в некоторых вопросах европейской политики того времени. А тема, касающаяся прусско-польских отношений, видимо, напрямую подсказана если не самим королем Фридрихом, то его послом в России. А, нужно сказать, в это самое время Пруссия готовилась ко Второй Силезской войне, и её король хотел заручиться если не поддержкой, то, по крайней мере, нейтралитетом России.
Не наша тема разбирать политические интриги, но что касается поведения Княгини, то, ознакомившись с этим письмом, можно сделать один вывод. Та выволочка, которую Императрица устроила  Иоганне-Елизавете тремя месяцами ранее в Троицо-Сергиевой лавре, видимо, не пошла ей впрок. Княгиня продолжала участвовать в дипломатических играх, причем весьма напористо. 
Но, с другой стороны, каков же граф Воронцов!? Почему в переписке с ним Княгиня позволяет себе давать ему подобные рекомендации, вроде бы она не для того была приглашена в Россию?! Может быть, не лишены были оснований подозрения, что вице-канцлер не просто так бескорыстно поддерживал позицию нейтралитета России в европейских конфликтах 40-х годов XVIII столетия? Впрочем, получение дипломатами различных «субсидий» от иностранных держав в то время было обычной практикой. Так что не будем осуждать вице-канцлера … 
Можно, конечно же, предположить, что после такого откровенного давления со стороны Княгини вице-канцлер в сношениях с ней будет соблюдать некую дистанцию. Но ничуть не бывало - их переписка остается такой же активной и «теплой», по крайней мере, со стороны Княгини.
К сожалению, историки не располагают ответом графа Воронцова на это и другие послания Княгини – её архив был утерян. Но, судя по тому, что переписка Княгини и вице-канцлера продолжалась, ответные послания Воронцова были вполне благожелательны.
Иоганна-Елизавета Цербстская находилась в России полтора года, поэтому имела возможность поздравить вице-канцлера с наступившим новым годом. В письме от 2 января 1745 года Княгиня дает волю своему красноречию:
 
«Монсеньор, Я была бы глубоко признательна Вашей Светлости, если бы Вы сохранили в памяти то великодушие и внимание, которое вы мне оказывали, и в новом году. Чем больше они убеждают меня в вашей дружбе, монсеньор, тем больше я узнаю им цену и тем больше я им признательна, со своей стороны, смею заверить, что все мои обстоятельства будут исполняться и впредь».
Следует отметить, что это письмо было написано в драматические дни, когда здоровье, да и сама жизнь, Наследника престола Петра Федоровича находились под угрозой. Великий князь подхватил оспу по пути из Москвы в С.-Петербург и несколько недель находился, что называется, на грани…
В этом же письме Княгиня комментирует происходящее следующим образом: «Хорошие новости, переданные Вашей Светлостью, о добром здравии Великого Князя, мне еще более важны, так как они исходят от Вас; все те новости, что мы получали от Вас с самого начала, помогли успокоить все наши пережитые тревоги. Ведь если молодость и жизнерадостность Великой Княжны позволили ей успокоиться и доверять содержанию писем, то я должна Вам признаться в своем недоверии к отчетам, которые созданы, чтобы всегда приносить хороший новости. Я еще больше страдала из-за своего недоверия, так как обязана скрывать мою душевную боль под маской благополучия. Поэтому я переживала вдвойне. Но с момента как я получаю известия от Вашей Светлости, я могу им полностью доверять.
Новости о прекрасном самочувствии Её Императорского Величества и о скором возвращении Великого Князя оказали положительное влияние на Великую Княжну и сейчас мы не желаем ничего сильнее, чем видеть Великого Князя рядом с нами ...
К этому можно было бы добавить только абсолютное уважение, которое я испытываю к Вашей Светлости.
Ваш преданный друг и смиренная слуга, Элизабет.
Петербург, 2 января 1745 года».
Согласитесь, получив подобный дифирамб в свой адрес, вице-канцлер должен был ощутить себя осведомленнейшим и объективнейшим сановником императорского Двора!
Однако Княгиня не была бы сама собой, если бы не попыталась выведать у графа Воронцова придворные новости:
«P.S. По приезду я нашла несколько писем, в которых было указано, что мой брат Август получил приглашение от Ее Императорского Величества быть представленным ко двору. Смею ли я, полагаясь на доверии Вашей Светлости, спросить о целях этого приказа, и быть уверенной в том, что Вы не сочтете неправомерным это маленькое любопытство, вполне естественное в данном случае».

Заметим, что это письмо было написано задолго до того события, ради которого Княгиня с дочерью приехали в Россию -  бракосочетание Екатерины и Петра Федоровича состоялось только в августе 1745 года. Не будем повторяться, насколько содержательной была жизнь Княгини в этот период (см. «Три портрета….»). Т.е. все это время Иоганна-Елизавета проводила с пользой, попутно обмениваясь мнениями и новостями с вице-канцлером Воронцовым. И, заметьте, эта её активность никак не была ограничена ни Императрицей, ни, тем более, её министрами.
Однако и этот праздник жизни подошел к концу. В конце сентября 1745 года Княгиня была вынуждена покинуть новое Отечество своей дочери и вернуться в скучный Цербст. Конечно же, она отправила прощальное письмо Воронцову, составленное в соответствующих этому случаю выражениях:

«Мои молитвы сопровождают каждый ваш шаг; услышьте их  из толпы и убедитесь, что они исходят  от сердца, способного отличить и оценить истинные достоинства.
Я надеюсь заново увидеть Вашу Светлость в моей стране. Я тешу себя надеждой, что вы не лишите меня этого удовольствия, ведь, готовая покинуть самую несравненную Великую Княгиню (рядом с которой я хотела бы быть, если бы не мои обязанности), по крайней мере, я была бы утешена, засвидетельствовать  тем, кто Ей дорог, что в своих мыслях я остаюсь с Ней. Мой предстоящий отъезд, запланированный на 25 число этого месяца по старому календарю, приближает меня к этой надежде.
Я прошу с Вашего разрешения передать мою нежную дружбу графине. Я каждый раз  прошу об этом у вас обоих, Монсиньор.
Всегда к вашему распоряжению Ваша преданная кузина и смиренная слуга, Элизабет.
Петербург, 21 сентября 1745».

Какой же вывод можно сделать, ознакомившись с этими посланиями? По крайней мере, тот, что уже возникшее, мягко говоря, отчуждение между Императрицей и Княгиней никак не мешало последней активно общаться с одним из самых доверенных лиц Елизаветы Петровны – графом Воронцовым. А вице-канцлер, наверняка знавший об этих непростых отношениях, вполне себе благожелательно относился к Иоганне-Елизавете.
Как можно понять из предыдущей главы, дружба Княгини с семьей Воронцовых продолжилась и в последующие годы. Пример тому – цитата из письма, направленного Княгиней вслед гостившему в Цербсте графу, содержащего очередную просьбу:

 «Монсеньор, я прошу Вас о Вашей дорогой и ценной дружбе не только со мной и нашей семьей здесь, но и с моей дорогой и единственной дочерью, Великой Княгиней и самим Великим Князем, которые молоды и, следовательно, склонны к заблуждению. Будьте любезны, мой господин, прощать их недостатки, всегда будьте их другом, не отказываете им в советах, которые им будут полезны, оказываете им необходимую поддержку и не оставьте их, особенно в этот критический момент; сжальтесь над их молодостью, обеспечьте внимательную защиту во имя милости Божьей, в столь благородных целях».

В этом письме от 31 июля 1746 г. Княгиня также просит графа передать несколько писем: «Эти письма, которые я смею попросить Вас передать, предназначены Её Императорскому Величеству, Великому Князю, Великой Княжне, Принцессе Гомбургской …».

Последняя из перечисленных персон, а именно Анастасия Ивановна Трубецкая-Кантемир, принцесса Гессен-Гомбургская, являлась еще одним «третьим лицом» в конфликте Императрицы и Княгини, который мы исследуем. Причем, как ни странно, возможно именно от неё и зажглась та искра, от которой и затлела эта ссора …