Электричка в Варшаву. Зарисовки

 Польша читает   настоящие, большие, красивые книги. Не карманные издания, не электронные и не телефонные! Читает глянцевые журналы и газеты, решает домашние задания и учит конспекты, слушает музыку. Кто-то спит, кто-то ест, а кто-то просто общается.
   Скучающие студентки с электронными сигаретами. Будущая рок-звезда ( пока непризнанная)   с гитарой и взглядом  безысходной тоски и страдания, какой бывает лишь у подростков, познавших суть бытия. Школьники, шумно вбегающие в почти уходящий поезд и  весело щебечущие о своих важных делах. Подростки с новомодными прическами, украинскими чубами и гелевыми вихрами.
Аккуратно-одетые с иголочки работники офисов, преподаватели вузов с большими портфелями или научными журналами в руках, с карандашами для заметок и космическими взглядами.
    Молодой человек с внешностью скандалиста Дали читает увесистый том Юнга страниц этак на тысячу. Периодически заботливо разглаживает аккуратно постриженные  треугольниками усики, любовно поглаживает, заостряя кончики, и продолжает читать. Высокий лоб, глубоко посаженные глаза, тонкие гитарные пальцы.  Утонченный образ  дополняет огромная полупустая сумка, в которой он  периодически что-то ищет и не может найти. Расстроен, опять ищет и опять не находит. Вероятно, тексты Юнга вселяют надежду на  возможность находки. Еще одна почти утраченная иллюзия…
    Взрослый папа в нелепой детской шапочке со шнурочками и не менее странная, слишком спокойная и молчаливая, девочка лет пяти. Как будто  только сейчас сошли с картины  и ждут встречи с реальной Жизнью. Первые признаки нормального ребенка стали проявляться только тогда, когда заботливыми пассажирами девочке было предложено сиденье. Минут пять потребовалось ей, чтобы осознать весь ужас своего одиночества на расстоянии пятидесяти сантиметров от папы. Начался разговор на языке жестов. Она все больше и больше призывно жмурила  свои выразительные глазки, обиженно поджимала губку, готовая вот-вот расплакаться. Папа жестами объяснял, что нельзя вставать, коснувшись слегка, но достаточно нервно, ее щеки. Обстоятельный папа стал одевать ребенка за две остановки до выхода. Нам, вечно бегущим, могло показаться, что есть куча времени. Но его скорость позволила растянуть это удовольствие - одеть дочери шапку, рукавички, завязать шарф, одеть  свой причудливый головной убор ровно на две остановки.
    Мальчик лет трех в коляске, весело заигрывающий со всеми  в зоне его эмоционального доступа. Легко нашел общий язык с мужчиной средних лет, играл с ним в прятки, буквально выпрыгивая из коляски, ударяясь о поручень головой. Делился с мужчиной конфетой, отдал фантик, предлагал вместе выйти. И все это под недовольное шипение и тихое рычание мамы.
   Чуть позже была разыграна классика советской психологии в лицах. Двое детей, брат и сестра , по-честному и по справедливости разделенные на бабушку и маму. Один начинает –“мама моя”, другой отвечает на провокацию- “нет, моя мама” и так  раз десять, пока у мамы  не наступает вынужденный инсайт, и она искусно меняет тему. Достает две одинаковые книги - минута покоя, достает игрушки -две одинаковые- еще минута, достает яблоки и дает по половине. “Продвинутая мама”, -думаю я. Баловство начинается поочередно и перед глазами повторяющийся замкнутый круг-книга, игрушка, яблоко…
   Полчаса поездки все эти люди умеют превратить в комфортное путешествие. Сняв верхнюю одежду, шапки, шарфы, забросив рюкзаки и сумки на полки, уютно устраиваются на сиденьях или на полу. Они умеют жить сейчас, в каждый миг  наполняя себя Вкусом Жизни.