Инквизитор

               
                I
По серой каменной стене стекают угрюмые капли. Стекают и ударяются об пол, их эхо перекликается со стоном.  В их лужах отражается бледные ножки весящие в воздухе.
За скрипучие, толстые, плотные веревки, испачканные не одним десятком страданий, была подвешена девушка.  Перед ней взад- вперед ходил священнослужитель, его ярко белая одежда святилась на фоне ее грязных лохмотьев. За его почти солдатскими шагами лениво волоклась плеть, которую он держал в руке:
- Onizgonyaet te, de quo nihil latet. Onizgonyaet vobis cuius imperium ubique. Amen. -твердил он, как будто пытаясь заглушить ему ненавистные звуки сырой комнаты.

                II
Как прекрасна пора поздней весны, высокая трава так нежно играет с подолом льняной юбки, ветер то и дело играет с прядями волос, путая их и превращая в волны океана. И юная, еще не тронутая ржавчиной жизни, красота резвится на ярком солнце и так хочет дышать еще глубже еще и еще...!  Тонкие пальчики погружается в воду, как в негу, чтобы зачерпнуть прохладной воды.
   Мария истинное дите леса, природы, она с детства жила со свей бабушкой на окраине леса, и та учила ее разным секретам и премудростями, связанными с цветами и травами. Так, что за не имением другого Мария обожала это занятие, она днями напролет бродила по лесам, гуляла среди полей собирая травы и коренья, не редко к ним приходили домой люди с хворью и она наблюдала как ее бабушка им помогала.
Звук ручья заглушал, и потому нельзя было различить, чьи голоса она слышала, но  очевидно кто -то разговаривал своем рядом.  Выглянув из-за столетнего дуба Мария увидела, как две девочки резвятся на полянке у того же ручья, похожие на две бабочки - чудная картина.  Они заливались смехом и кружились  без передышки, пока  одна из них не споткнулась о речной камень и, упав, не расшибла себе коленку до крови.  Мария и не думала оставаться на месте. Девочка только хотела золиться слезами, но появление незнакомки смутило ее:
- Не переживай, я только посмотрю - тихо сказала наша травница.
Немного испуганные и настороженные девочки переглянулись и после не сводили глаз с незнакомки. Она совсем не была похожа на взрослых из их города или ближайших поселений. На ней было платье из некрашеного льна, многочисленные кожаные мешочки, из которых торчали разные веточки, босые ноги да к тому же растрепанные, не убранные в прическу волосы. Ну а когда Мария достала из мешочка маленький сосуд с жидкостью, девочки и вовсе метнулись назад:
- Это всего лишь настой травы, я полью на твою ранку и кровь перестанет идти. – произнесла Мария. Но никакие тут могли быть разговоры! Вскрикнув они побежали прочь, бежали периодически оглядываясь и что-то кричали на перебой. На крик ли пришел или уже давно наблюдал сцену, но за спиной Марии стоял мужчина, повернувшись к нему, она вздрогнула от неожиданности и, немного смутившись, хотела идти прочь.  Седой не погодам, с лицом обезображенным какой-то мучающей его болезнью. Пустыми глазами он смотрел на нее, но Марии казалось, что глядит он в пустоту. Он взял девушку за запястье, как-то грубо и неуклюже:
- Что это у тебя? - он вырвал из руки флакончик, поднес к носу, не отрывая взгляд от девушки.
Из далека обратно бежали две знакомые девочки, а за ними несколько мужчин. Увидев их девушка дернулась, но хватка незнакомца была сильна:
- Я ничего не хотела, простите, если чем-то прогневала вас, я лишь хотела помочь девочки, она...
- Замолчи, будешь говорить перед всеми на суде. – отозвался седой незакомец.
Подбежавшие схватили ее за руки, причиняя жгучую боль. Мария вырывалась, кричала и ни как не могла понять, что такого она сделала, пока как холод по спине не пришло осознание, когда одна из девочек  плюнула ей на юбку с криком:  "Ведьма!". Как вкопанная Мария стояла, не чувствуя землю под ногами, лица улыбающихся девочек казались страшными, лицо седого незнакомца чем-то нереальным. Время резко остановилось, а из памяти лезли страшные слова ее бабушки, о святой инквизиции, о причине жизни их столь далеко от города, о пытках, о кострах, о тех ужасах, что творились в городах. Язык прилип к небу и она не могла вымолвить и слова. Из ступора ее вывело резкое движение руки - с нее содрали бабушкин кулон.
- Я исполняющий волю Бога Единого и Церкви Святой! Поставленный на мой пост  священнослужителями, являюсь Инквизитором Святой Церкви! Вы все свидетели. – обратился он ко всем. -  Не будет прощения отступникам! Эта женщина обвиняется в колдовстве! В предательстве  Господа Нашего Бога Единого! В соитии с дьяволом! Увести ее.
Нет, ее не вели, а волокли за руки, лишь на мгновение обернувшись, она увидела двух девочек только, что кружившийся на полянке, подобно бабочкам, которые теперь стояли на коленях перед инквизитором со сложенными ручками, а тот как коршун  знаменовал над ними крест.
     Не может истина прибегать к насилию, ведь истина - есть истина, кто бы и что о ней не думал. И потому, она не нуждается в доказательствах. А если нуждается? Тогда это и не истина вовсе.
А что на счет детей? Благотворная глина! Лепи, что хочешь. Вот и думай теперь, есть ли на свете просто дети, которые еще не стали зеркалом своих воспитателей.

                III

   Раны жглись, железные оковы впивались в руки и ноги, все собранные сегодня травы у нее отняли, отняли и кулон бабушки.  Прижавшись спиной к ледяной стене, она глядела на маленькое окошко под потолком, там безразличная к ней, текла жизнь. За дверью в темницу стоял стражник, факел бросал блик через решетки. По стесанной лестнице спускается инквизитор, узнала она его по лицу, ибо одежда на нем была уже другая, красная туника в пол, и неприличной большой крест на груди.
 По небрежному движению его руки стражник отварил дверь:
- Indulgeat tibi Deus! Давно ли дьявол похитил твою душу? – сухим голосом протянул он.
Следом за ним зашло еще два священника в серых туниках, с такими же крестами на выпирающих животах. Руки они прятали в рукава, замыкая их в круг. Страшная вещь - служить святому делу.
- Отвечай? Или черти отобрали твой язык? - продолжал выработано, холодным голосом инквизитор.
Мария молчала, не отвечала ни на один заданный им вопрос. Она гордо держала голову и смотрела прямо ему в глаза, собрав в кулак всю свою силу и храбрость. Тогда он снова поднял в воздух руку и в темницу вошел, стоящий с наружи все это время, стражник и, взяв плеть с гвоздя, обрушил на девушку десять ударов.  Глаза священников синхронно поднялись к небу и так же синхронно они перекрестились.
- Утром будет суд. У тебя еще есть время покаяться в грехах.- Мария подняла упрямый взгляд из под тяжести сыплющихся ударов. - И если ты несла с собой проклятье…
- Вы сами себе как проклятье - прошептала она в пол
- Кто Богу служит проклят быть не может, - протянутую руку инквизитора кладут ее амулет - но раз ты заговорила, тогда ответь, что это? Кто тебе это дал? Отвечай. Кто дал тебе зелье, коим ты хотела загубить светлую душу безгрешного ребенка? - Мария молчала,  глядя в пол. - Хочешь гнить в вечном заточенье?!
- Свободный дух заточить нельзя - на такой ответ лицо инквизитора незаметно искривилось, он присел напротив девушки,  старой дрожащей рукой в золотых перстнях поднял ее за подбородок.
- Я вижу дух злой твой язык подвесил для ереси. – Он помолчал. -  Кто же научил тебя этому? Покайся единой и святой Церкви. Скажи кто привел тебя к дьяволу, и мы пощадим тебя, и накажем, во имя Господа нашего Бога, неверного.  -  Мария отдернула голову.
Распорядившись о еще десятке ударов, инквизитор со священниками удалился.

                IV
Маленький мальчик бежит по коридору, его хватает  отец, ребенок пытается вырваться, плачет, кричит и зовет маму. Отец подхватывает его на руки и быстрым шагом идет в противоположную сторону. Они заходят в комнату, дверь запирается изнутри:
- Мама! Мама! Куда они ее ведут! Пусти меня к маме!
- Твоя мать говорила вздор! И не слушала меня! Но если ты будешь так плакать о ней... - его шепот был устрашающе громкий, он держал малыша за локоть и тряс, глаза его были полны страха и отчаяния.
- Но мама...!
- Ты хочешь той же участи!? Хочешь затащить нас туда же!? Ну говори отцу в лицо! Говори, хочешь?! – мальчик испытывал неясное чувство вины и дикого страха. Он глядел на отца своими большими, заплаканными глазами и качал головой.  -  Вот молодец.  - отец протянул мальчику библию, тот схватился за нее, прижав к себе. – Молодец. - прошептал отец,  крепко обняв ребенка.
                V
Не дождавшись утра, инквизитор снова явился в темницу к Марии, как испуганные крысы от нее разбежались стражники, не ждавшие прихода инквизитора в это время. Страшно горели ее глаза на фоне смятого, порванного, грязного платья. Синяки и кровавые подтеки от ударов были ярками пятнами на ее белой коже. Нижняя губа была разбита, нос был испачкан кровью. Длинные волосы грубо обстрижены.
 Инквизитор поднял глаза к небу и наспех перекрестился, безучастно поглядел на девушку:
- Покаялась ли она в своих грехах?
- Молчит! - выпалил один из стражников.
- Ни слова не сказала. - хихикнул другой, но осекся, поймав на себе взгляд инквизитора.
- Крысы - прошипел он и махнул рукой, с поклоном все вышли - Упрямая. Не ужели ты не боишься? Проси прощения у Бога нашего, ибо милостив он.
- Милостив? Так же милостив как и ваши люди – хриплым шепотом проговорила девушка, глядя в глаза инквизитору. Губы слипались от сухости и запекшийся крови.
- Ты говоришь безумие, ибо нечестью ведома. – так же размерено продолжал инквизитор, хотя глаза его горели.
- Ведомы вы! Гадкие отродья! – почти крича застонала Мария. Не могла она больше держать в своей груди боль и несправедливость всего того, что происходило с ней, ее бросило в дрожь.

И этот недо-крик как будто разбудил инквизитора. Глаза его забегали. Забегали по ее лицу, по этой мрачной темницы с кровавыми пятнами на полу, по лицам довольных стражников, по своей жизни, наконец. Сколько нечестивых он допрашивал в этих стенах. Не было случая, чтобы жертвы церкви в иступительном безумии не молили о пощаде, признаваясь во всех грехах, которые только могли придумать. Отчего же она не боится, не просит пощады, смутное чувство вины сдавило его грудь.  Он стоял перед ней выполняя свою каждодневную работу вот уже на протяжении 30-ти лет, но сейчас как будто первый раз он тут, как будто первый раз увидел все, что происходит прям перед его глазами. Запах разлагающейся плоти ударил ему в нос, к горлу подступило, больное сердце снова дало о себе знать.  Дрожащей рукой он положил библию и взяв плеть с неистовой силой обрушил на тело Марии множество ударов. Он замахивался на нее, сжимая до красноты рукоять, но бил он вовсе не ее, но свою жизнь, себя и свои чувства, которые так долго гнили под ему ненавистной мантии. Увидев, что происходит стражники поспешили остановить его, обезумивши он мог добить ее до смерти. Отбросив плеть он быстро ушел.
- За твою одежду твой бог тебе все простит – думала девушка, теряя сознание.
               
                VI               
Мальчику было очень страшно, он всегда переживал, когда родители сорились. В этот раз он стоял тихонько, подглядывая в замочную скважину:
- Но разве мы не должны свободно судить во своей совести?
- Зачем же нужна совесть, если она ведет тебя к смерти? Зачем в обще совесть, если не будет тебя. И причем тут эти идеалы, Мария, пойми! Ты разрушишь нашу жизнь!
-  Может, мои идеалы выше жизни.
-  Какая же ты упрямая! Выше жизни! – отец нервно мерил комнату шагами – Ты говоришь о свободе, но с чего ты взяла, что Бог хотел нашей свободы! Есть церковь и она…
- Бог и есть свобода – перебила она, поднявшись со стула – Послушай, я не боюсь церковных псов и если ты, мой дорогой, так их боишься - вот и прислуживай сам.
- Да, как ты не поймешь! Речь идет о твое жизни, о нашей жизни!
- А я лучше умру, чем буду жить как раб. Где в своем же доме, я не имею права говорить то, что считаю правильным и святым.
-Ты спятила. Спятила! Конечно, ты просто обезумила, Мари! Твоя свобода не принесет ничего кроме горя нашей семье! У нас есть сын! Ты о нем подумала!? Подумала!? Они уже приглядываются к тебе! Чего тебе стоит сделать вид!? Кто будет воспитывать мальчика? А если подозрения падут и на нас? Он не сможет жить, как все дети! Подумай о нем! – мать молча смотрела в окно, только тонкие пальцы с силой сжимали спинку стула. – Хорошо. Тебе все равно на сына. А я? Я люблю тебя, Мари, не смогу без тебя. Пощади хотя бы меня. Чего тебе стоит покается?
-Ты просто трус.
- Но они заточат тебя в темницу!
- Ох, Карл! Ты прекрасно знаешь, что свободную душу не запрешь ни в одну темницу.
- Оставь это! Просто покайся – вкрадчиво заговорил он – они милостивы… - его перебил наигранный смех.
- От их милости вся Европа в  человечьих кострах!
Тогда отец подбежал, схватил мать за плечи и что- то горячо шептал ей, целовал руки, потом оттолкнул ее и вышел прочь, мальчик на силу успел отбежать от дверей. Мать рухнула на стул и заплакала. Сын медленно подошел к ней и стал гладить по руке. Она улыбнулась:
- Мой мальчик, мой любимый малыш, как люди часто ошибаются,  как часто… Но не отнимешь того, что отнять не возможно. - Она вытерла мокрые щеки.  - Послушай, нам видимо скоро придется расстаться. Но ты не переживай, хорошо? Вот так,  дай свои ручки - крепко поцеловав их она продолжила - запомни мой мальчик,  жизнь на столько же жестока на сколько и справедлива, иди всегда своей дорогой и никого не слушай у тебя есть велики дар - это твоя жизнь, твоя свобода. Идти своим путем. – И снова она крепко поцеловала его.

                VII
Утро суда для  травницы прошло как в тумане, было много народу в душно комнате, кто-то постоянно выкрикивал оскорбления, священники то и дело крестились, ее всю разглядывали, мучили, допытывали вопросами. В итоге постановили обратиться к светскому суду для выноса приговора.
  Эти два дня стали как второй жизнью для нее, время просто остановилось. После суда, девушку продолжили пытать в темницах, подвесив за руки на толстый канат. Безумие прекратилось только тогда,  когда по лестнице спустился инквизитор, дав приказ удалится всем. Сняв со стены плеть, он подошел к Марии, его безумные  глаза метались по ее лицу, он бросил взгляд на дверь, потом стал ходить взад и вперед, читая что-то на латыни, снова глянул на дверь. Там уже никого не было. Ведь он уже 30-ть лет исправно ведет свою работу.  Из- за пояса он достает нож, подходит еще ближе. Анна смотрит ему в глаза, смотрит как на последнее, что она увидит  в этой жизни.
                VIII
Мальчик вырывается от отца, он бежит со всех ног, бежит и не может остановится, его нагоняет отец уже на улице. Когда малыш eвидел невозмутимое лицо своей матери, ее гордую осанку, ее белую шею на которую кто-то одевает веревку. Рядом еще несколько женщин – одна из них орет, другая плачет, а мать стоит и смотрит, как статуя, красивая и гордая. Что дальше было он не знал, отец подхватил его и прижав к себе ушел прочь содрогаясь всем телом. Мальчик заплакал прижавшись к отцу, иногда выговаривая слова, которые он слышал от матери: «Трус».


                IX
Ты трус, ты трус - прожигал его мысли. Он дотронулся  лбом до ее ног, весящих в воздухе, обезображенных ссадинами и ранами. Замер. Перед его глазами снова и снова вставали картины из детства. Более всего разговор матери и отца, перед казнью. Жизнь за совесть, или совесть за жизнь, спор родителей продолжался в нем. Нестерпимо громкие голоса. И снова и снова гордая осанка матери на эшафоте. Холодная сталь ножа касалась кожи Марии, но девушка не издавала не звука.  Инквизитор поднялся, воткнул нож в веревку. Еще и еще, пока та не надорвалась и с хрустом не треснула, травница повалилась на пол. Он сел рядом с ней, поднял за подбородок. Поцеловал в лоб. Только пол часа назад он как загнанный зверь в своей келье, носился из угла в угол. Падал на колени перед распятием, крестился, но тут же бросал это дело, хватал библию, но все было не то. Он трус, да, это он, он сын отца- труса, и жизнь вся его трусливая, и жертв, так много жертв из-за его трусости. Но разве это действительно так? Не может быть. Он не мог всю свою жизнь заблуждаться. И снова он падал на колени перед распятием. Инквизитор слышал стоны своих жертв, бесчисленные казни и все они на его плечах. Но не он решал, а церковь, он был всего лишь орудием. Так есть ли на нем вина? В душе его была война, ужасная, страшная война, какая бывает только в сердце сомневающихся людей. И вот он тут, перед ней, он хотел уничтожить ее, за ее же превосходство над ним, он хотел поклоняться ей как святой.  Сам не свой, он схватил ее за плечо и потащил за собой, Мария не успевает, спотыкается. Они бегут по лестнице вверх, он с силой сжимаем ее руку.  Пробежав пустые коридоры и пролеты, они попадают на улицу.  Он толкает ее вперед:
- Беги. - Девушка стоит и смотрит на инквизитора. – Беги! - Заорал он не своим голосом.
Мария сорвалась с места и побежала на столько быстро, на сколько ей хватало сил. Бежала не оглядываясь, бежала задыхаясь, не обращая внимания на боль. Бежала, пока не скрылась в темном лесу.
 Наш инквизитор остался стоять. Стоял и смотрел, как она убегает. Ему было страшно. Наверно так же страшно было его матери, думал он. Теперь он понимал, храбрость не отсутствие страха, а власть над ним. 
  Бегут люди. Стража. Крик инквизитора привлек внимания, двое священнослужителей увидели убегающую узницу. Острая боль в руках, кто-то вцепился в него как коршун, но он ни секунды не отрывает взгляд от уже очень маленькой фигуры травницы, бегущий в лес. Беги - думает он – только не останавливайся.
 Приговор приведен в действие. Рядом плачет какая – то женщина, еще одна кричит, из толпы раздаются крики брани. Кто – то одевает на шею веревку. Инквизитор спокойно и гордо смотрит в толпу.