Платеро и я. Греческая черепаха

   Мы столкнулись с ней, мой брат и я, возвращаясь в полдень по улочке из колледжа. Это было в августе - то небо цвета берлинской лазури, почти чёрное, Платеро! -  и чтобы не идти по жаре, нас понесло туда, где быстрее. В траве у стены житницы, почти слившись с землёй, она, едва защищенная тенью, канарейки, старой жёлтой знакомой, что разлагалась на этом углу, была беспомощной. Мы её испуганно подхватили с помощью домработницы и резво вошли в дом, крича: "Черепаха! Черепаха!" после мы её помыли, ведь она была очень грязной, и, словно с переводной картинки, проявились рисунки, золотые и чёрные.

   Дон Хоакин де Олива, Зелёная Птица и другие, кто слышал эту историю, говорили нам, что то была греческая черепаха. Позже, когда у Иезуитов я учил естественную историю, я нашёл в книге картинку, в целом похожую, с тем же названием; и увидел её, забальзамированную, на большой выставке с табличкой, также провозглашавшей это имя. Таким образом, не возникает сомнений, Платеро, что это греческая черепаха.

   Она там, где и прежде. Будучи детьми, мы делали с ней некоторые пакости: раскачивали в трапеции, бросали её Лорду, целыми днями лежала она на спине... Как-то раз Сордито пнул её так, что мы видели, как жестоко это было. Отскочили свинцовые пломбы и одна из них прибила белого голубя, что пил под грушевым деревом.

   Проходили месяцы, пока я её не видел. Вдруг в один прекрасный день она появилась в угле, неподвижная, словно мёртвая. Иногда гнездо неоплодотворенных яиц - знак её существования в том месте; она ест с курицами, с голубями, с воробьями и больше всего ей нравились помидоры. Иногда весной она заводит себе гнездо, и кажется, что она теряет свою сухую вечную старость и теперь только новая страница; и ещё кажется, что она светит, точно для другого века....