Доброе сердце

      У Василия. Любил: мать, отца, бабушку, старшего брата, соседей, первую учительницу, кино «Чапаев», раннюю весну, когда только-только прилетели грачи, оттаяли мухи и их жалко убивать, землю, в которое бросал зерно.
Стоял Василий на сеялке, распределял.
Любил плавать, нырять за раками, по грибы, на лыжах, смотреть, как брат колет дрова, как мать печет блины, как льдом сковало речку, украшать в клубе елку, носить кепку, нести на Первое мая портрет.
Эх, май, Первомай! Прилетели грачи, оттаяли мухи, пахнет навозом, в небе облако – родные просторы!
Любил соловьев, жаворонков, журавлей, как отец вслух читает газету: «Уральский завод тяжелого машиностроения отгрузил…»
Или: «…эти ковши изготовлены по инициативе экскаваторщика Б. Коваленко. Как известно, экскаваторщик "Куйбышевгидростроя" Коваленко в прошлом году внес предложение заменить на экскаваторе "Уралец" трехкубовый ковш на другой…»
Или: «В ночь на второе марта у И.В. Сталина произошло кровоизлияние в мозг (в его левое полушарие) на почве гипертонической болезни и атеросклероза. В результате этого наступили паралич правой половины тела и стойкая потеря сознания. В первый же день болезни были обнаружены признаки расстройства дыхания вследствие нарушения функции нервных центров…»
Это месяц назад. По сердцу тревогой – как дальше? Плакала мать. Как дальше? Василий не плакал, но понимал – все изменится. К худшему ли? Отец ободрил – вечно с нами! 
Как время летит! И рану зализывает: чуть больше месяца минуло, мир снова ожил – прилетели грачи, оттаяли мухи, солоно пахнет навозом, в МТС новый трактор.  И речка шумит полноводьем. Но купаться в ней рано пока. Да, и не в ней - рано. Закалка должна быть с умом: вымыть холодной водой лицо, шею, плечи, подмышки. Во дворе – греют спину лучи.
Любил это время – уже встал, но еще не проснулся.
Уже лег, но еще не уснул – и это время любил.
О девушках не думал. Думал осенью в техникум – на тракториста, и вернуться назад.
Поле, за ним поле, проселок, радио-столбы, за ними поле, за тем полем мерещится лес… Как без этого?
Любил ездить в Челябинск. Всего двадцать один километр на автобусе. Там ходить по асфальту, смотреть на троллейбусы и на людей, как будто иных. Не таких, как в колхозе. Как будто сложнее   устроены в головах, эти люди и ростом как будто повыше: шляпы, женские шляпки смешные.  Пальто и плащи. Чистые брюки с ботинками чистыми, ботики с кнопками, сумочки с кнопками – все замечал. 
Любил посетить Универмаг. Как иной посещает музей. Универмаг райпотребсоюза. Бабушка часто рай поминает. Но здесь означает «район». Он тоже совсем другой мир. Другой мир в другом мире – универмаг в Челябинске. Потолки высоченные, широченная лестница, продавщицы в халатах, люстры на пять рожков. Как звезда! Нет, есть на четыре рожка, на три. Войти, спрятать смущение, радость и любопытство. Воздух вдохнуть, пропахший товаром, товарами, прилавками, умноженными зеркалами. И медленно, медленно двинуться внутрь этого царства особого. Присматриваться, трогать, просить показать – продавщицы в халатах скоры и приветливы. Мир особый, без грубости. Новый, неношеный мир. Мир завтрашний – такое у всех будет завтра. Удобное, новое, прочное.
Купил себе ножик. Складной. Со штопором. Хотя, зачем ему штопор? Понравился корпус, отделка – разводы, как малахит.  И штопор пружинкой блестящий … Красиво.
Купил в прошлый раз. А в этот купил Василий платок. Даже косынку, платок - тот носят зимою.  Косынка – кайма в виде листьев. Как будто на скошенном поле листва цвета золота.
Для бабушки – в июне ей будет уже семьдесят три! Шестого июня, кому интересно.
Косынку в бумагу, бумагу за пазуху, причем, осторожно, чтоб не помять. И в булочную – домой привезти здешних хлеба и сушек. И в табачную лавку – папиросы отцу и брату, какие просили.  И на автовокзал – пора возвращаться. 
На станции, на скамейке у касс Василий увидел старушку. Желто-седая, в волосах с гребешком, печальная, сгорбленная. И вся, вся в морщинах – лоб, щеки, губы. В черном. С палочкой.  Точечки глазок слезятся.
По сравнению с этой старушкой Василия бабушка просто девица, еще хоть куда молодуха. Если с этой старушкой сравнить. А эту ни с кем сравнить невозможно – с краю она. В одиночестве скорбном. Первая в райпотребсоюз из находящихся в здании, ждущих автобусов на площадке, сидящих на скамьях, на своих кулях под деревьями. Она в рай, а мы остаемся и ухмыляемся, что нет никакого рая, есть только район.
Василий встал в очередь купить билет – немного, всего пять человек. Но пока он стоял, то успел старушкой проникнуться полностью. Ее рассмотрев, уловив ее горе или болезнь. О которых морщинистый ротик старушки никому не поведает. Никому.
Василий, купивши билет, сетку поправил (папиросы) и сразу к старушке. Встал перед нею и вынул косынку, в бумагу завернутую, продавщицей в синем халате умелой и быстрой.
- Это вам! – и протянул старушенции сверток.
Подумав, «все бабушки в мире одинаковы, в принципе. Чуть моложе, чуть старше, но, в принципе, древность. Какая разница? А этой старушке нужней мой подарок».
Старушка дрожащей рукой, не поняв, почти не расслышав, взяла. И палочку сдвинув, развертывать принялась осторожно. Не то чтоб, боясь, а по неловкости медленных рук. А Василий, тем временем вышел. И прямиком к своей остановке, к табличке с номером 36. Еще десять минут, и должен быть подан автобус. Ветер подул, взметнулся песок, обгоревшие спички и мелкие камешки.