Хиггсфилд

 Мы с моим другом договорились встретиться в баре "Олимп" на 20-м этаже гостиницы "Венец". Смотровая площадка бара в этот раз была открыта. С неё открывался прекрасный вид на Хиггсфилд, и ещё у меня был с собой советский объектив для фотоохоты, и я разглядывал все в деталях: фонтан и аллею и мыльное щоу на ней и красную феррари, припаркованную у гостиницы. И ещё я видел общежитие моего друга Игрифа, словно кукольный домик.
Вот Игриф вышел из общежития своего с телефоном в руке, и сразу же ко мне пришло сообщение от него: "always and forevermore I text to say I'm on the way". Мой друг - поэт.
Я стал снимать праздничную аллею и увидел, что по ней передвигается фигура в фиолетовом плаще с капюшоном. Проходя мимо шоу мыльных пузырей, этот человек откинул капюшон и оголил зелёную лысую голову. Это был...
- Кактус! - подсказывают мне дети, знакомые с этой историей. Они уже знают, что мой друг Игриф не только замечательный поэт, но и горький кактусоголик. Он никак не может побороть свою пагубную страсть - несмотря на то, что это чрезвычайно больно и уголовно наказуемо, Игриф ничего не может с собой поделать: всякий раз, как встретит Кактус, пытается его сожрать. Если ему это удаётся, это влечет за собой увечья: тело Кактуса страдает снаружи, а тело Игрифа - изнутри: иглы Кактуса впиваются ему в губы, щеки, десны, небо, стенки пищевода, желудка и кишечника, а позже на выходе повреждается анус.
Кактус шёл прямо по аллее и на ходу читал журнал. Через свой объектив я мог рассмотреть, что это Cool Girl. Он направлялся навстречу перекрестку, где стоял и что-то писал в своём телефоне Игриф. Светофор на этом перекрёстке переключается раз в 2 минуты.

С ревом в фа-диезе контр-октавы планета Земля поднимала пласт в мгновенно слипающемся за её плугом черноземе околоземной орбиты. Клоун в смешных бриджах выдувал такие планеты у входа в галактический загс. Перед прозрачными молодоженами, выходящими из его дверей, выбрасывают монеты и рис, которые зависают в пространстве в виде созвездий. В пирсы, проложенные от звезде к звезде, бьют волны космической нефти. Обезьянка в плавательный маске отковыривает ракушки из зарослей тины на опорах одного из таких пирсов. Она их собирает, чтобы разрезать их пополам, насладится красотой золотого сечения и изготовить конфеты бессмертия.
Раковины в этих местах закручены против часовой стрелки.
Обезьяна бреет лицо каждый день. Своей седой щетиной она приправляет персиковое варенье, вялокипящее в тазу на плите в кухне на пятом этаже хрущевки. Персики, из которых обезьяна варит варенье, украдены неподалеку - из сада Яшмового владыки, и обладают молодильным эффектом. Она заливает варенье в раковины и подбрасывает людям, когда этакие её конфеты остынут и засохнут. Остывают они шесть тысяч лет, а засыхают довольно быстро - в течение одного сатурнианского года.
Игрифу и Кактусу досталось по конфете, получившейся из половинок одной раковины, вот почему их жизненные пути всегда пересекаются. Однажды угостившись обезьяньими конфетами, Игриф и Кактус остаются вечно юными, и процесс регенерации ран, которые они причиняет друг другу снаружи и изнутри, проходит довольно скоро.
И вот светофор переключается на зелёный и звучит сигнал для слабослышащих людей о том, что переходить можно. Всё ещё уткнувшись в свое чтение, наши герои ступают на пешеходный переход. Расстояние меж ними уменьшается, а я укрупняю кадр своей камеры.
Конечно же, они столкнулись. Игриф уронил свой телефон, а Кактус - журнал. Поняв, кто перед ним, Кактус ощетинился, иглы его встали дыбом,и фиолетовый его плащ сразу лопнул. Фиолетовые лохмотья ветер подхватил и понес по дороге, а Кактус пустился наутек по аллее.
Игриф, закусив нижнюю губу до крови, понесся следом.
Первым препятствием для Игрифа послужило шоу мыльных пузырей, в которое влетел Кактус. Кактус вбежал в огромный пузырь и его приподняло в воздух. Пузырь лопнул на тысячу маленьких пузырьков, которые осели на иголках Кактуса, и он побежал дальше, оставляя за собой пузыревый след. У Игрифа же, кроме всего прочего, была аллергия на мыло, и ему пришлось продолжать свое преследование ближе по обочине у проезжей части, за деревьями.
Вторым препятствием были кошки, ведь кроме всех прочих аллергий, Игриф страдал от аллергии на кошек. Кошки были больные - они все ранили свои лапки, и добрые люди завязали на их туловищах воздушные шары, чтобы им не больно было ступать, и кошки полу-летели над землёй. Кактус влетел в кошачью компанию и полопал все их шары, кошки упали на землю и заплакали. Игриф же бежал вдоль аллеи за деревьями, заткнув нос, и уши - чтобы их не слышать, ведь кроме всех прочих аллергий у Игрифа была аллергия на кошачье мяуканье. Едва он услышит, как мяукает кошка, сразу же опухал и становился совсем на себя не похож.
Теле-объектив был очень тяжёлый, и насколько бы захватывающей ни была погоня, мне пришлось дать отдых рукам - изображение в кадре тряслось, оттого что они сильно дрожали от напряжения.
Я опустил камеру и увидел, как от гостиницы отъехала красная феррари. За руль её сел мужчина в костюме то ли пилота самолёта, то ли стюарда. Он только что был здесь, на "Олимпе", и выпил много рюмок водки. Водка здесь по сто рублей. Феррари тронулась с места, громко взвизгнув шинами, даже здесь на 20-м этаже было слышно.
Я навел камеру на своего друга Игрифа. Он выскочил из-за кустов и почти схватил Кактус, как вдруг Кактус толкнуло что-то и подняло в воздух. Это Феррари врезалась в пожарный гидрант, и струя из него шибанула прямо в Кактус. Гидранты в Хиггсфилде, совсем как в Нью-Йорке.
Кактус упал на пьедестал фонтана. Фонтан здесь похож на подставку для пирожных - струя бьёт из трубы в самом верху и стекает по этажам. Кактус закинуло на самый верх, но он сполз на этаж пониже и спрятался за падающей водой к центру платформы. Игриф же ничего не мог поделать - у него была дикая водобоязнь и аллергия на воду холоднее 40 градусов по Цельсию.
Он стоял и смотрел, а аллею стало заливать водой из гидранта, и он отступил. Он помахал Кактусу рукой, и Кактус помахал ему в ответ, высунув руку из-за водопада. Так они попрощались на сей раз.
Игриф развернулся и глянул наверх - на меня, снимающего его с высоты. Он заправил выпроставшуюся рубашку, провел ладонью по бровям, и, заложив руки за спину, спокойнехонько пошёл мою в сторону. Он шел и насвистывал песенку. Какую? Я не мог отсюда слышать, но услышал на лестнице, куда пошёл его встречать. Лифт в этой старой гостинице ходит лишь до 16-го этажа, а дальше надо подниматься ногами. Диаметр лестничных пролётов увеличивался по правилу золотого сечения, как в раковине, и я видел руку Игрифа, скользящую по перилам, когда он поднимался, и слышал песню, которую он напевал - Something to prove из фильма "Большое плаванье".