Стрекоза

Стрекоза
В ПАВИЛЬОНЕ
Два человека за столом. Фоном какие-то перестановки и приготовления. Разговор беглый. Не то из жизни, не то – из недописанного сценария
– Садись. Выпей чаю. Могу угостить. Видишь сыр? Один 17% жирности, другой – 45%. Не могу понять какой лучше.
– Меня чайник подвел.
– Он что, тебя бросил?
– Сам не наливает, и не заваривает.
– Может, обиделся?
– Да нет. Он ручной.  Как с ним такое могло случиться?
    Какие руки у тебя волосатые…
(резко переходят на другой тон)
– Кася, очнись, о чем ты?
– А что не так? (глухо)
– Какие руки?
– Твои.
–  Ты о чем? Там текст про чайник!
– Хорошо. Пусть будет про чайник. Волосатый чайник
(звонит телефон. Детский голос)
– У меня все хорошо…
– Господи, Миша,  что случилось?
– Мамочка, ты только не волнуйся…
– Что там? Говори уже…
– Ты оставила на плите капусту.Но ты не расстраивайся. Там, сверху, не сгорело. Сверху даже можно есть. Я тебе оставил…
– Господи... Дойди до бабушки, я сейчас ей позвоню.
– Мамочка, не надо. Я поел и уже убежал, я опаздываю.
Виктор докуривал сигарету, воспользовавшись непредвиденным перерывом...
– Как ты?
– Никак. Капуста сгорела. Пять часов на плите… Я забыла выключить.
– Вот видишь, все обошлось. Он одной рукой приобнял Касю, другой в это время стряхивая пепел: «Все хорошооооооо».
Приторно-сладковатый дым окутал их обоих, но не растворил.
– Пойдем. Там еще самое интересное впереди…
– Скажи Стасу, что не сегодня. Сегодня я не могу закатывать глаза как… там сцены в храме нет?
– Пока не знаю. Пойдем…
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ  Сегодня мы обсуждаем сценарий Гребешковой (пытаясь разобрать написанное неразборчиво) Гребенкиной. Пожалуйста,  Валентина Юрьевна, вы курировали этот проект молодых авторов.
– Мне кажется, в этом тексте есть легкое дыхание. Автор пишет вздохами. Мужчина и женщина. И между ними любовь. Мне нравится.
Голос:
– Еще бы. Эти женские вздохни. Дышать грудью в кадре? Это так театрально! (смех).
(ГОЛОСА)
– Мне это напомнило Франсуазу Саган.
– А мне – Мопассана.
– Только давайте без ерничания. Пожалуйста, вы хотели что-то сказать? Послушаем Кривцова.
– Этот фрагмент какой-то странный. Я все время ждал чего-то неожиданного. Что будет в финале. Герой окажется инвалидом? Почему он просит взять его «на ручки»? Почему он садится к ней на колени?
– Автор, у вас есть что ответить?
– Понимаете, у раннего Микеланджело есть такая работа – Пьета (гул голосов)  Женщина, когда любит, относится к мужчине как к ребенку: ей хочется его держать на коленях, купать, баловать… Вы знаете, что Пушкин любил запрыгивать дамам на колени?
(ГОЛОСА)
– Так то – Пушкин, а тут…
– А я бы сказал, что это про меня. Возьмите меня, я сыграю (смех)
 ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Этот голос за кадром. Как-то очень литературно.
–Это авторское право, вИдение. Автор так видит, так дышит…
– Знаем, слышали уже. Предлагаю первую сцену выбросить. Что тут еще обсуждать? (пауза) Остальное – пусть автор доработает, допишет. И пусть сразу начнет с этого: «Она сидела в ротанговом кресле…»

Она сидела в ротанговом кресле, закутавшись в уютный пражский плед, и слушала бесконечные рассказы о странах, людях и событиях. Его профессия предполагала постоянные перемещения, однако, с появлением интернета, он мог себе позволить оседлый образ жизни, не изменяя своим привычкам.
– Знаешь, я однажды в жизни совершил мерзкий поступок. Грех. Это было в далеком детстве. В Казахстане. К нам на веранду залетела стрекоза. С крыльями в ладонь. Там, не то, что у вас здесь, на Севере. Ты меня не слушаешь.
– Отчего же. Слушаю. Внимательно.
– Так вот. Стрекоза размокла от воды. Я взял ее двумя пальцами и бросил под ноги. Тут же подскочила курица. Куриц у нас было много. И все такие пестрые, шумливые, глупые. А я отдал ей стрекозу. Сам. Какой-то безмозглой дуре.
– А в чем же грех? (она проговорила свой вопрос одними губами)
– Я убил красоту. Я отдал это изящное хрупкое существо крикливой курице – жуткая картина. 
– Понимаю.
(Отмахнулся жестом)
– Вряд ли. Вот так и несу этот грех. В ванну пойдешь? Нет? Тогда возьми меня на ручки.
У него была странная причуда. Однажды примостившись рядом, он, время от времени, просился к ней на колени. Долго это не могло длиться. К тяжести тела добавлялось что-то еще, не материальное, но пара минут ему отпускалась.   
–  Только, пожалуйста, недолго.
Она не отказывала. Ей было невыносимо жаль этого сжимающегося в эмбрион, пристраивающегося в какой-то нелепой позе взрослого человека – не то мальчика, не то – старца, впадавшего в детство. Для себя она решила, что в этом порыве, есть какое-то сходство с Пьетой, и была готова оплакивать его прошлое и настоящее.
– Ты уютная  (разливает ароматный кофе).
– А ты варишь прекрасный кофе. Научишь?
– Все просто. Я не жалею его количества. Всегда добавляю чуть больше.
 Ей нравилось его отношение к выбору еды, одежды, его педантизм,  хотя иногда он позволял себе довольно едкие комментарии о тех, кто составлял его окружение.
– Люди делятся на тех, кто ходит в синтетике, и тех,  кто не носит. Давай-ка приучай себя не смешивать разнородное, как ты любишь.
– Я хотела бы,  чтобы мой сын носил шейные платки. Ему очень пойдет. Но недавно ему кто-то сказал, что шейные платки носят только лица нетрадиционной ориентации.
– Ерунда. Их носили ковбои в Америке, защищая лицо от пыли. В городе можно по пальцам пересчитать тех, кто носит шейные платки. И все мы друг друга знаем… Хм… Я вчера видел тебя в районе библиотеки.
– Это была не я. Я была весь день дома.
– Ну, тогда я видел фыфу, вроде тебя.
 (удивление)
 А разве нет? Ну, ладно. Конфетка, если что, перед тобой.
ГОЛОС:  Темп, не теряйте темп. Есть еще сцены на кухне? Витя, начинай 8 эпизод
– Зачем тебе такая жизнь? 
– А должна быть, какая?
– А какую ты хочешь?
– Вот останусь и подумаю.
– Хорошо. Оставайся. Недели на 2.
– Почему на 2?
– Потому что, каждый должен решать проблемы сам. А раз ты хочешь остаться, значит, проблемы у тебя есть.
– Но я же женщина.
– Тем более, если ты женщина. Подумай, ведь сама для себя ты ничего не решила. Это – факт. И вообще. Почему ты опять хихикаешь?
– Это не про тебя.
– А о чем?
– О радости. 
– А она бывает?
– У меня – да.
– Расскажи.
– Это когда легко, тепло и лучисто.
– А у меня радости нет, не было и уже не будет, наверное.
– А что будет?
– Разочарование.  И только внезапно и безвозвратно.
– Не спеши. Ты мне еще даже не вскружил голову, ничего не подарил, не посвятил… 
– Зачем тебе это?
– Должно же тебя что-то удерживать здесь, среди людей, рядом со мной.   
– Ты уже случилась. И то, что тебе кажется настоящим, уже было.
– Сейчас мои крылья намокли.
– А они большие?
– Нет.С ладонь.
ГОЛОС: 
Все готовы? Вы помните текст? Хорошо. А вы?  Займите свои места. И, пожалуйста, никаких заламываний рук и театральщины. Сосредоточьтесь. Попробуйте  услышать, почувствовать другого человека как себя. Сцена
«Свидание зимой». Начали.
 
Он брал ее ладошки и растирал, вдувая в них теплый воздух, как будто было холодно и зябко, а она терла ему мочки то правого, то левого уха. Они сами понимали, когда что-то шло не так, без дополнительных просьб могли повторить эпизод, иногда останавливались, чтобы заметить детали: отбрасывающие тени ресницы, трещинки на губах, шероховатости и запахи.
– Стоп! Запахи ваша сцена не передает. Попробуем еще раз.


Рецензии