В голове Ивана Шарыпова

I


   Привезённые Машенькой яблоки заливались красной пеленой на письменном столике возле компактной чёрной печатной машинки и гибкой настольной лампой. Они были пышны и красивы в глубокой оранжевой миске. «Предел тупости рисовать яблоко таким, какое оно есть», - говорил Сальвадор Дали. Но эти яблоки были, действительно, неописуемо прекрасны, что даже на каком-нибудь заурядном натюрморте смотрелись бы вполне гармонично и возвышенно. Правда, в один момент их снесло на пол, возникшей на горизонте волной, в виде растрёпанного с просони Ивана Шарыпова, вставшего с постели и небрежно задевшего письменный стол своей широкой ногой.
   Овальные фруктики вывалились из миски и понуро начали падать на пол, как группа «болванчиков» гуляющих по краю крыши и случайно соскочивших вниз! Шарыпов чуть не свалился и сам, почти наступив на яблоко, как на мину. «Чёртовы яблоки!» - крикнул он, после чего недовольно принялся их собирать. Иван Сергеевич никогда их не любил и не жаловал, он предпочитал ягоды по типу черешни или клубники, а фрукты были вне зоны его предпочтений. Но его девушка, уже почти невеста, Машенька считала своим женским долгом раз в неделю заезжать к Шарыпову и одаривать его пищей и сладостями.
   Приезда Маши он ждал и сегодня. Но его волновала не провизия, которую она привезёт с вероятностью в двести процентов, а серьёзный разговор, подготовленный Шарыповым лично. Глуховская должна была приехать ближе к вечеру, для неё данное обозначение времени варьировалось где – то между 19: 00 и 21: 30. У Ивана до встречи со своей суженой оставалась ещё куча планов, которые он собирался своевременно исполнить.
   Помыться, желательно полностью с мочалкой, шампунями и всякими разнообразными гелями для волос и тела, но что более важно: побриться! За последнюю неделю Шарыпов серьёзно зарос. Колючие волосы обрамляли его круглое пропорциональное лицо от одного виска до другого, они оккупировали его подбородок и местность над губами и вокруг них. Нужно было перекусить, пускай последнее время Иван Сергеевич ел совсем немного, голод его почему – то не брал, но меньше всего он хотел портить свой желудок, поэтому собирался поесть, даже превозмогая своё нежелание. Ну, и, пожалуй, самое главное в его сегодняшнем дне была работа, которая кололась, не менее остро, чем его борода. Шарыпову подолгу службы нужно было написать статью о плюсах создания госсовета и о том, насколько же лучше заживёт народ с его появлением!
   К 40 годам Иван Шарыпов, наконец, понял, что юношеские мечты по большой карьере и идеализированному жизненному пути, практически, всегда меркнут перед суровой реальностью. Он мог бы стать хорошим пишущим журналистом, появлявшемся на полосах журналов об искусстве, но не срослось и ему приходилось писать о политике, основываясь не на своих мыслях, а на белом полном денег конверте с техническим заданием, которое он беспрекословно выполнял. Из-за этого Иван Сергеевич иногда просыпался посреди ночи в холодном струящимся поту в своём фиолетовом халате укутанный в махровое одеяло и как будто бы в пьяном бреду тараторил: «я сволочь, сволочь, сволочь…!» Но потом осознавал, что порядочный человек денег не зарабатывает, а нативный сволочизм лучше всякого автомата с купюрами!
   В те моменты, когда он чувствовал себя нехорошо морально, то есть когда внутри всё как будто бы чернело и усыхало, и он становился похожим на засохший цветок, его спасало его немногочисленное, но близкое окружение. Мама Елена Петровна Шарыпова часто звонила ему и с неподдельной материнской любовью начинала засыпать его красочными комплиментами, говоря, что он и прекрасно пишет, и интересно, и лапидарно, и, что вообще он весь такой правдоруб! На это Шарыпов отвечал только: «да, да, да, мамочка…Конечно! И я тебя люблю». А затем начинал истерично смеяться в глубине своей душонки, когда разговор с мамой заканчивался. Поддерживала его и Маша, которая говорила, что он зарабатывает для своей семьи, что у него есть любимая невеста, мама и папа, а то, что думают остальные лишь бред и их собственное никому неинтересное мнение.
   В какой – то момент Иван осознал и то, что мнение его невесты и мамы тоже в определённой степени является их собственным и никому неинтересным бредом. Подходя к середине жизни, он почему – то был уверен, что умрёт именно в 80, Шарыпов начал находить своё настоящее я. Психология утверждает, что не найдя своё истинное эго, человек может пребывать в состоянии стагнации и, что ещё хуже быть нарциссом. Шарыпов, пускай, и был человеком эгоистичным, но он никогда не был самолюбив. Он презирал свою работу, свою сущность и свою падкость на лёгкие деньги.
   Лучшее лечение от такого состояния – алкоголь. Машенька и Иван встречались уже очень долго, но всё ещё не жили вместе. Глуховская, будучи хорошо воспитанной девушкой, была уверена, что совместная жизнь должна начинаться только после свадьбы, поэтому и пыталась форсировать события и уже чуть ли ни сейчас собиралась накинуть на себя белое платье с фатой. Такие вот отношения на расстоянии, при этом редкие встречи, давали Шарыпову возможность использовать подобной метод лечения от хандры довольно часто. Водка, виски, коньяк, вино и даже мартини – он многое попробовал из данного репертуара и всё же решил остановиться на виски. Желательно шотландском!
   Когда сорокаградусный спирт создавал реакции с его горячей текущей по венкам кровью, Ивану Сергеевичу становилось хорошо: вот он уже и не последняя сволочь на свете, и время летит куда быстрее в таком состоянии, и даже жить совершенно не скучно! Утро, монотонная работа, Машенька. Утро, монотонная работа, скучный сериал по телевизору. Утро, монотонная работа, бессонница. График Шарыпова был похож на теплоход, регулярно плывущий с одного берега на другой, а Иван был его постоянном пассажиром, который изо дня в день наблюдал один и тот же наскучивший пейзаж. И только с бутылкой в руках этот пейзаж изменялся: краски привычного цветущего берега сменялись экзотическими пляжами с чистым тёмно – голубым океаном и пальмами.
   Безусловно, он понимал, что каждый подобный вечер постепенно стягивает его на дно. Одна бутылка виски дарит ему билет на поезд, который едет в никуда, направляется в бетонный столб, а на месте машиниста он сам – журналист, недовольный своей жизнью. «Больше так продолжаться не может!» - сказал он однажды, когда проснулся наутро с больной, трещащей по швам головой. Тогда он решил бросить пить. Но многие люди, впрочем, как и он сам поначалу, наивно полагают, что бросить алкоголь это легко, что алкоголики пьют просто потому, что хочется! Всё это обман, в первую очередь, самих себя. Главное правило при отказе от вредной привычки это не отказ себе в покупке бутылки вина в магазине, а отказ и борьба с теми вещами, которые являются катализатором того самого желания купить себе высокоградусный напиток.
   Поняв данную теорию, Шарыпов, наконец, пришёл к единственному правильному выводу: выбросить на обочину жизни то, что мучает его и заставляет упиваться алкоголем перед сном. Первая – Машенька. Да, да, именно она самая. Шарыпов уже давным – давно разлюбил её и собирался с ней расстаться, но его мягкотелость не давало ему этого сделать. И сегодняшний разговор, который он запланировал, касался именно этой самой темы. Иван давно хотел сказать ей такие простые по произношению, но такие сложные по его моральным принципам слова: «прости, Маша, моя любимая Маша, прости, но нам нужно разойтись!»
   Каждый раз, когда он представлял этот диалог с Марией, ему становилось не по себе лишь от одной мысли, что эта хрупкая ранимая девушка начнёт плакать, кидаться ему в ноги и умолять его, ВЕЛИКОГО ЧЕЛОВЕКА, остаться с ней. Он не любил женских слёз, они создавали дискомфорт внутри него, но больше это продолжаться не могло. Сегодня нужно было обрубить все связи, соединяющие их. Любовь, которая цвела долгих полтора года, к сожалению, окончательно засохла. А он, ощущая себя гениальным флористом, поставил ей неутешительный диагноз – конец любви!
   Вторая – работа. То из – за чего он чувствовал себя нежитью, существом, которое является как будто бы предателем родины. Журналистика ему осточертела. А журналистика продажная, та в которой он работал, казалась ему и вовсе бездыханным телом, в которое он пробовал вдохнуть воздух, но выполняя это оживляющее действие, в каком-то смысле и сам становился похожим на труп. Если раньше он оправдывал свои злодеяния зарабатыванием денег, то сейчас деньги казались ему обычной вещью, которую запросто можно было сжечь на тихом огне.
   Когда он расстанется с двумя этими вещами, тогда - то он и заживёт! По крайне мере ему так казалось, когда он вставал со своей постели и задевал ногой письменный стол, а затем собирал рассыпавшиеся яблоки обратно в миску. Наконец он был уверен в себе. Сегодня вечером они разойдутся с Машенькой, а вечером он ещё раз выпьет. Завтра он сдаст последнюю грёбанную статью в издательство и снова всё – таки выпьет вечером. А уже послезавтра он проснётся совершенно новым человеком, который будет чувствовать себя полностью свободным, и уже не будет пить перед сном, а просто ляжет спать со спокойной душой. Таковым был его план!



II



   От остальных людей своего возраста Шарыпов отличался тем, что, невзирая на цифры в паспорте, в нём ещё всё – таки был жив маленький беззаботный ребёнок, совершающий мелкие невинные пакости и иногда готовый идти на разного рода авантюры. Чистив зубы, Иван всегда любил напевать какие – нибудь несложные песенки: «ла-ла-ла, ту-ту-ту», корчить рожицы в зеркало, двигая мышцами своего морщинистого лица и плескаться в ванной, бив по воде так, чтобы она выплёскивалась на пол.
   Горячая вода, примерно сорок градусов, вытекала из крана и омывала его, уже заросшее в некоторых местах седыми волосами, тело. Он любил, чтобы вода была примерно под 40 градусов, дабы его кожа распарилась, а голова расслабилась, и его потянуло спать. После тёплого душа всегда приятно подремать в холодной свежей постели, укутавшись одеяльцем, хотя бы 1 – 2 часика. А после этого уже можно приступать к работе отдохнувшим, свежим и счастливым человеком.
   Стоя под льющийся водой и растирая шампунь по пышной тёмной шевелюре, он вспомнил их первую встречу с Машей. В расслабленном состоянии он всегда любил вспомнить что – нибудь этакое, чтобы понастольгировать по былым временам или же наоборот, насыпать себе ещё парочку миллиграмм соли на рану. Мазохизм в его чистом кристальном виде всегда жил где-то внутри Шарыпова, располагаясь между сердцем и лёгкими. Он сел в ванную, ударившись ягодицами об чугунное дно. Сильные струи душа Иван Сергеевич нацелено направил на своё лицо, и они начали биться об его физиономию так, что его глаза зажмурились, и он сам будто бы неожиданно оказался в мире сновидений.
    Лето. Август. К вечеру солнце начало садиться и на улице, наконец, перестало царить пекло. Воздух стал свежим и нос уже без особых тяжб ловил аромат речки, цветов и приближающегося маленького дождика, который должен был освежить нагретую землю и разжарившаюся травку. Парк. Иван Шарыпов впервые за долгое время сумел найти час в своём плотном графике для обыкновенной прогулки. За то лето он крайне много трудился, писал без остановки и его начальник Шухрин в буквальном смысле силой заставил его хотя бы немного отдохнуть, отправив своего журналиста прогуляться по парку. Тогда - то Иван Сергеевич и встретил белокурую девчонку Машеньку, которая как – то по - детски беззаботно, инфантильно левитируя над землёй, бегала по центральному парку, нежилась на зелёной мягкой травке и наслаждалась прекрасным летом.
  Её красные пышные губы, малахитовые блестящие глаза и длинные развивающиеся на ветру белокурые волосы посреди цветущих зелённых деревьев и несущийся рядом голубой витиеватой речки, создавало в глазах Шарыпова неописуемый пейзаж, который настолько сильно влёк к себе, настолько мощно влюблял в себя, что скромный и апатичный Иван Сергеевич не смог перед ним устоять. Он уже не помнил то, как подошёл к ней и что сказал при их знакомстве, всё это как будто бы ушло на подкорку его памяти и на переднем её плане осталось только полотно, которое рисовали его глаза, когда видели красивую гуляющую Машеньку вдоль набережной. Подобного с ним ещё никогда не случалось и возможно уже никогда и не случится.
   Их отношения развивались с необычайной скоростью. «Иван» - сказал Шарыпов. Голос его звучал настолько уверенно, что казался сыгранным, срепетированным. Он так долго готовился, чтобы просто озвучить своё имя, что когда пришёл момент дедлайна, слишком переволновался и вёл себя, как неопытный актёр. «Маша!» - проговорила она чуть робко, отводя изумрудные глаза в сторону. Но уже через несколько минут они вместе шли по извилистой дороге в направлении небольшого кафе, ещё через короткий промежуток времени, Машенька всё также стесняясь, взяла его под руку, а затем уже через какое – то мимолётное затерявшееся в памяти мгновение, они сидели в этом заведение с открытой крышей на свежем воздухе и попивали коктейли. «Я журналист, пишу статейки, на что – то большее времени не хватает!» - Шарыпову было стыдно. Он и сам понимал свою пустоту, которую он пытался забивать работой и деньгами, но всё это было тщетно, когда он оказывался один на один с совершенно не знавшим его человеком. «Я готовлю всякое на заказ. Там торты, пирожные, конфетки! Знаете, это модно сейчас» - Машенька тоже была как будто не в своей тарелке. Она его младше почти на 15 лет, он и не знает, что сейчас модно, а что нет. Но ей почему – то всё равно было интересно с ним беседовать. Они говорили ещё долго, до того момента, пока на улице по – зимнему не стало темно.
   Маша попросила проводить её до остановки. Они шли ещё пару минут. Её жёлтое платье приподнималось, когда она совершала шаг вперёд и её острые, как пирамидки, колени оголялись так, что Шарыпов сходил сума. Он сходил сума от её милой, но в тот же момент неуклюжей улыбки. От её своеобразной мимики и непонятного ломкого голоса. Всё в Машеньке ему казалось странным, но странным до такой степени, что он не мог отпустить эту ненормальность. В ту секунду, когда она бежала к подоспевшему автобусу, маша ему рукой и спотыкаясь об мелкие камушки из – за неудобных туфель, он окончательно понял, что влюбился.
   Подобного с ним еще, правда, не случалось. Всё в его теле внезапно перевернулось, а что самое главное, что – то перевернулось в его голове. Шарыпов, человек с хроническим цинизмом и патологической боязнью всего нелогичного, внезапно не мог перевести дыхание и совершенно не мог объяснить себе, что с ним происходит. То, что случилось с ним в тот день, ударило по его взглядам отбойным молотком.
   Она тоже это поняла, но не сразу. Глуховская растеряно смотрела в окно, рассматривая своими лисьими глазками Шарыпова, одетого совершенно не по – летнему. Чёрный помятый пиджак, погрязший в волосах и серебристых пылинках, явно не его размера, размера меньшего, не идущего ему, широкие серые штаны и ботинки, больше подходящие к осени, нежели лету. Он тоже казался ей странным. Его разговор – заумный, но не скучный. Улыбка – скромная, но такая открытая и искренняя. А его глаза…Он смотрел на неё так, как не смотрел никто. И когда она поняла это, то только за один лишь его броский взгляд была готова отдать ему своё сердце.
   Он постоял на остановке ещё самую малость, продолжая смотреть на уезжавший автобус, который с каждый секундой отдалялся от него всё дальше и дальше, но он смотрел в ту сторону, возможно, в надежде на то, что он вдруг внезапно развернётся и приедет обратно, а из него выскочит Машенька и, улыбаясь, кинется ему в объятия и он больше никогда её не выпустит из них.
   Шарыпов оделся. Перекрыв кран с льющийся горячей водой, он посмотрел в зеркало и замер от того, что в нём увидел. Обрюзгший, заросший и его глаза…Они были томными и уставшими. За эти полтора с небольшим года Иван сильно выдохся из-за работы, алкоголя и лжи, в которой погряз. Влюблёно смотря в глубокие пропитанные наивностью и добротой Машины зарницы, он обманывал не только её, но и себя тоже. Это уже давно перестало быть для него «влюблёно», это стало чем – то вроде «нужно» или «приходиться». Но она этого не замечала, а он боялся ей в этом признаться. Оказываясь с Глуховской наедине, Иван Сергеевич почему-то ощущал себя безобидной пугливой ланью и, смотря на Машу, видел в ней опасную тигрицу, готовую накинуться на него и с неподдельным аппетитом сожрать. Он таил перед ней и весь его напыщенный эгоизм куда – то улетучивался.
   «Так больше не может продолжаться!» - крикнул он, стоя перед запотевшим зеркалом. В банальном фильме, он должен был бы ударить по нему, а затем созерцательно наблюдать за полётом мелких острых осколков, но Шарыпов был слишком рассудительным и рациональным человеком. Он был попросту труслив!
   «А дети!? Я так хочу детей! Знаешь, так ведь ещё немного и…» - Машенька улыбнулась, после чего залилась в зелёном неприступном смехе. Её хохот успокаивал его, делал его нежным и приторно вафельным. «Конечно! Машенька с тобой всё, что угодно!» - Знал ли тогда Шарыпов, что всего лишь через полтора года он не то, что не будет хотеть от неё детей, более того, он не будет желать её видеть и слышать. Но это сейчас. Тогда разум его был замутнён химическими реакциями и прочей белибердой, о которой пишут в умных книгах.
   Машенька положила ногу на ногу и принялась потягивать коктейль с помощью трубочки. Она неугомонно вертелась, смотрела в разные стороны, а затем перекладывала свой пронзительный, пробивающий  в самую голову до мурашек, взгляд на него и он ничего не мог с этим поделать. Её энергия, бьющая ключом, заряжала и его тоже, он становился не естественным, Шарыпов как будто бы в этот момент противоречил сам себе. И его это жутко не устраивало. В один момент, уже спустя несколько месяцев, он понял, что попросту не может совмещать любовь и своё настоящее я!
   «Забавно, ведь если лезвие немного соскользнёт или я, например, надавлю чуть посильнее, то оно может порезать мне горло!» - Думал Шарыпов, когда, практически, с закрытыми глазами на голом опыте брился, с прищуром смотрясь в запотевшее зеркало. Так он не видел свою физиономию полностью, не мог осмотреть её тщательно, дабы в очередной раз не произвести очередной памфлет, направленный в свою сторону. Лезвие аккуратно ходило взад вперёд, сбривая его колючие волосы, и он начинал ощущать лёгкий холод. Кожа Шарыпова, скидывая с себя такие привычные меха, внезапно становилась нагой и одинокой. Это не нравилось и самому Ивану Сергеевичу, но нужно было приводить себя в порядок. И данное деяние было отправной точкой в его долгом начинании.
   «Старый дурак…Как ты мог! В молодую! В глупую! Как?» - Он грохнулся на постель, и кровать хрустнула, как позвоночник грузчика. Потолок, нависавший над ним, казалось, что приближается к нему, что вот – вот рухнет прямо на его вымытую голову. «Иллюзорный обман!?» - подумал он и закрыл глаза. Перед ним вновь встала Машенька в полный рост. Совсем тощая, опрятная и милая. Её уши, ненароком вылезающие из - под длинных густых волос, всегда были его слабым местом. И сейчас они как специально были выделены, идеально подчёркнуты в его сознании. Она молчала. Неподвижно стояла перед его опустевшим взором и мило улыбалась. Только улыбка эта казалась ему больше опечаленной, нежели счастливой. Она как будто бы презирала его и вскользь говорила о том, что он её когда – то любил. Но всё это было когда – то, тогда, когда он рисовал её пейзаж в парке, а никак не сейчас!
   «Уйди пожалуйста…» - проговорил Шарыпов, но Машенька не уходила…Лишь уголки её губ понемногу начинали сужаться и милая наивная улыбка перерастала в лишённый эмоций погрустневший рот. «Я и без тебя всё это знаю, Мария…» - с каждым словом голос Шарыпова становился тише и в один момент затих окончательно.
   Шарыпов заснул.


III

 
   Её длинные заострённые желтоватые ноготочки шастали по его широкой спине и царапали мягкую прослойку кожи, пока он покуривал папиросу, скривив спину, сидя на не заправленной постели. Шарыпов курил редко, но метко; только в тех случаях, когда мозг его находился в стадии трудной работы или преодолении каких-либо сложных мыслей, возникавших в его тревожной голове. Дымя папиросами, он как бы отдавал долг прошлому, плюя на современные тенденции. В его небольшом шкафчике в прихожей, в месте которым хранились самые нужные для выживания вещи, неотъемлемой частью был кожаный портсигар чёрного цвета, из которого он на постоянной основе черпал запасы папирос в своём жилище.
-Тебе не больно? – Прошептала Маша, чуть вытянув трубчатые губы вперёд.
-Нет, Машенька…, - проговорил Шарыпов, поджигающий самокрутку. – Мне кажется, я много думаю в последнее время.
-А о чём ты думаешь? Расскажи мне! – Её коготки соскользнули по его спине вниз, проведя по телу несколько красных линий. Она отпрыгнула от него, как кошка и прижалась к холодной стене.
-О работе. Как всегда о работе.
-Какие – то проблемы в издательстве?
-Знаешь, что самое удивительное? Никаких проблем нет. Мной все довольны, но я не доволен собой.
-Ты хорошо пишешь, ты же знаешь!
-Я знаю, Машенька. – Сказал он твёрдо. Твёрдость эта была ему не естественна и проявлялась только в тех моментах, когда он говорил о том, в чём был крайне уверен. Шарыпов всегда знал, что с точки зрения текса, слога, называйте как хотите, равных ему попросту нет!
-Ничего тогда не понимаю! – Она вздохнула.
-Порой, кажется…, - он потушил папиросу в узорчатую пепельницу, которая бесхозно стояла у кровати и соседствовала с его голой ступнёй, - что я занимаюсь чем – то не тем. Понимаешь?
-Тебе же нравится писать. Тебе нравится публицистика!
-Публицистика…Журналистика.…Называй муху, как хочешь, хоть инфузорией её назови, только менее раздражающей она от этого быть не перестанет.
-Ты хочешь сменить профессию? – Машенька посмотрела на него такими горящими глазами, что он даже повёрнутый к ней спиной почувствовал этот жарящий взгляд. Он как будто бы оказался на раскаленной сковородке в виде готовящийся яичницы.
-Не совсем. – Шарыпов повернулся. – Хочу уйти из газеты. Надоело мне писать одно и то же. Надоело мне в 40 лет быть мальчишкой на побегушках: «Шарыпов, люди, видите ли, недовольны обстановкой. На митинги ходят и эти устраивают, как их там, твою мать, пикеты! Напишите, что всё у нас хорошо, что в гору двигаемся, как альпинисты. Хе-хе, интересную метафору я вам подкинул!» - Вот что мне говорит этот Шухрин! Достало, Маша, достало…
-Мой милый! – Проговорила она ласково и, протянув руки к его уставшему и запотевшему от нервов лицу, начала гладить его разогревшиеся щёки.
-Как ты думаешь? Я правильно сделаю, если просто уйду?
-Лучше хлопни дверью! – Маша крикнула, подняв руку кверху.
-Это как? – Он подвинулся к ней поближе.
-Напиши что – нибудь этакое! Чтобы они там все рты пооткрывали, а ты бы после этого сказал: «Я ухожу!» - Голос Машеньки, ломающийся специально ради придания ему напускной мужественности, казался очень карикатурным, от того и очень забавным.
-Наверно, ты права…
-Я всегда права, дорогой! – Она улыбнулась, сверкнув зелёными глазками. А Иван снова задумался, немного попятившись пятой точкой назад.
   Сладкий сон прервался телефонным звонком. Шарыпов долго лазил в поисках смартфона, пытаясь параллельно расщепить слипшиеся глаза. Он пощупал подушку. Она была сыра из – за его мокрой головы. Впрочем, как и простынь. Точно по той же причине.
    «Перезвонят» - сказал Шарыпов, когда мелодия из нескольких нот прекратила свою игру. Он подошёл к окну и уставился на уличный пейзаж. Бледное солнце освещало грязную побитую жизнью дорогу, ведущую к детской площадке, на которой царил самый настоящий природный хаос. Мотоцикл на пружинке превратился в остров, окруженный океаном из маленьких лужиц и чёрной грязи. По границам «коробки» находился ещё не растаявший снег, представлявший из себя маленькие ледяные глыбы. «Ойкумена» - расстроено проговорил Шарыпов. Подобная погода угнетала его. Не хватало ещё разве что проливного дождя…
   Когда за окном шёл даже самый маленький дождь, Шарыпов грустил. Ещё больше он печалился, когда понимал, что ему нужно идти на работу под этими небесными слезами. Иван Сергеевич доставал из гардероба свой серый макинтош, приготовленный специально для подобных случаев, и брал с верхней полки тёмный зонт с удобной кожаной ручкой. Так понуро он шёл в издательство, слыша удары капель по поверхности своего дождя – убежища.
   Звонок повторился. Пришедший в себя Шарыпов смог быстро найти телефон. Он валялся между стопкой бумаг и толстой книгой в твёрдом переплёте. Иван, на конец - таки сумел дойти до прочтения Толстого, до этого руки у него до Льва Николаевича не доходили. Читал Шарыпов преимущественно вечером и планировал закончить до нового года.
-Шарыпов? – Раздался голос из динамика.
-Да, слушаю. – Он долго не мог распознать, кто же находится на другом конце.
-Ваня?
-Да, да, я вас слушаю!
-Ваня Шарыпов!?
-Да, твою же мать, он самый.
-Хотел просто убедиться наверняка.
-Извольте представиться. – Шарыпов сел на стул, халат его случайно распахнулся и он почувствовал холод: сквозняк нёсся в открытую дверь из прихожей.
-Николай Рассказов.
-Рассказов? – Удивился Иван Сергеевич. Никаких Рассказовых он не знал.
-Ну,…Гонзо журналист. Хантер Томпсон!
-Ааа! – Шарыпов, наконец, вспомнил низенького пухлого Колю «рассказа», ходившего в одних очках и в одном и том же свитере все 4 года студенческой жизни. – Извини, не признал.
-Да, я всё понимаю.
-А что ты хотел? – Шарыпов искоса посмотрел в окно и увидел голубя, севшего на отлив. Ему вдруг резко тоже захотелось стать птицей, вольно и непринуждённо перелетающий с места на место, чтобы он ни от кого не зависел, а что самое главное, чтобы никто не зависел от него самого. Голубь как – то жалостливо посмотрел на него, после чего благополучно улетел. «Грустно, когда даже глупая птица смотрит на тебя с сожалением» - подумал Шарыпов.
-Увидеться с тобой хотел, поговорить.
-Вот как! – Шарыпов даже не мог подумать, о чём с ним хотел поговорить Коля рассказ и с чего бы вообще им видеться!? В институте они не были друзьями, лишь изредка сидели вместе, когда, скажем так, приходилось. Рассказова многие доставали, издевались над ним и подтрунивали. Все, кроме Шарыпова. Возможно, именно отсюда и шло такое тепло, которое чувствовалось даже в голосе, доносившемся из динамика телефона. – Ну, ладно, приезжай…
-Скоро буду! – Радостно крикнул Рассказов. Он крикнул это так громко, что в ушах Ивана Сергеевича зазвенело.
   «Почему я не умею отказывать людям?» - Подумал он про себя и замер, смотря на настенные часы с кукушкой. Шарыпову было, мягко говоря, плевать на какого там Рассказова, с которым последний раз он виделся 16 лет назад. Сейчас он вообще бы ни с кем не хотел разговаривать, но его проблемой было то, что он не мог сказать человеку, нет! Казалось бы, такое простое слово, состоящие всего лишь из двух согласных и одной бедной гласной, застрявшей среди них. Но, а вдруг он кого – нибудь обидит или выставит себя в не лучшем свете. Шарыпов и так уже ощущал себя последней сволочью, куда уж дальше!
   Иван принялся судорожно ходить по квартире, осматривая свою берлогу в поисках чего – нибудь сладкого, идеально подошедшего бы к столу, но было тщетно. Без Машеньки этот дом был холост на сладости. «Да, и к чёрту! Поговорим ведь всего лишь час» - Иван Сергеевич вдруг остановился посередине прихожей и его зоркий глаз устремился на маленький шкафчик, где хранился портсигар.
-Ещё раз хорошенько подумай об уходе. – Машенька надела шапку с помпоном и начала расправлять волосы, джинсы и радужную куртку.
-Да, хорошо. Но можешь считать, что я уже ушёл.
-Отлично! – Она улыбнулась.
-Но знай, могут возникнуть проблемы. Например, денежные.
-Главное, чтобы ты был счастлив! Ты ведь будешь счастлив?
-Да, наверно, буду. – Она задумался, снова уйдя в какой-то свой собственный мир. Машенька не стала его отвлекать, поцеловала Ивана Сергеевича в щёчку и только тогда, когда она хлопнула входной дверью, он вернулся в мир настоящий.
   «Счастлив…Счастлив». Шарыпов опёрся на подоконник на кухне и всмотрелся в запотевшее окно. В комнате было темно и почти, что ничего не было видно, кроме сверкающих лезвий ножей, стоящих в подставке для кухонных приборов на низком столике. Он всплакнул. Слезинка вытекла из его глаза и стремительно начало течь по его лицу, огибая нос и рот, а затем плавно нырнула под его одеяние и породила на его теле мурашки.
   Как бы он хотел вернуть всё назад. Вернуть свою молодость и сделать всё иначе. Так, чтобы подходя к середине своей жизни, он был бы счастлив по дефолту, и для этого бы ничего не пришлось менять в своей жизни. Пускай, желания и мысли Шарыпова были ретроградными, но он, действительно, хотел идти назад. Он желал ещё раз оказаться в шкуре себя восемнадцатилетнего.


IV


   Шарыпов захлопнул окно на кухне, из которого дуло холодом так, что зубы его ненароком стучались друг об друга, будто ехали в тесной маршрутке. Открыв шкафчик, он вынул оттуда все что было: кофе в банке в форме ромба, чёрствый хлеб, соль и сахар, рассыпавшийся на пол, благодаря его неуклюжим и трясущемся рукам.
   Тупым ножом он пытался сломать крепкий батон хлеба. Давно уже пора было наточить кухонные ножи, но у него до них не доходили руки, впрочем, как и до всего остального быта в его жизни. Отрезанный неровный кусок он усыпал солью, после чего намазал его сливочным маслом. Шарыпов бросил его на маленькую углублённую тарелку, стоящую на столе, а затем к ней же поставил горячий чёрный кофе, усыпанный четырьмя ложками сахара. Напиток этот был таким сладким, что Ивану казалось, будто бы даже рот его и язык слипаются при соприкосновение с жидкостью.
   Хлебом он натурально давился и насильно впихивал его вовнутрь своего организма. Когда Шарыпов волновался, то не хотел есть, в общем – то он даже не хотел существовать. Во время стресса, а сейчас нервы его были на исходе из – за ожидания важного разговора, работы и скорого приезда Рассказова, Иван Сергеевич всегда находился в помутнённом состоянии. Обычно при таких раскладах у людей потеют руки, лоб, желудок напрягается так, что вам до волчьего крика хочется в туалет, у Шарыпова всё было наоборот. Ладони его ссыхались, а желудок крепчал до бетонного состояния.
   Но Иван Сергеевич перебарывал себя силой. Этому его научила Машенька. Она говорила ему, что как бы ты себя не чувствовал, всегда нужно следить за собой: правильно и своевременно питаться, чистить зубы, умываться, в общем поддерживать свой имидж и состояние внутреннего и внешнего мира. Она, пускай и была намного младше его, но во многих вопросах являлась более мудрой и умной девушкой. Шарыпов прекрасно разбирался в римской культуре, знал о предпосылках буржуазной революции во Франции и часами мог говорить об эпохе возрождения и об её реверансах античности, но в жизни повседневной он мало чем отличался от погружённого в виртуальный мир подростка. Что уж там говорить, если всё, что мог себе приготовить Шарыпов на завтрак – соленый хлеб с солью и переслащённый чёрный кофе!
-Я плохая хозяйка! – Сказала Машенька и с помощью тёплого воздуха, выходившего изо рта, сдула нависавшие на её лбу белокурые волосы.
-Что ты такое говоришь! – Воскликнул Шарыпов, ставящий последнюю точку в своей очередной статье.
-Ну, сам посмотри – здесь пыль! И здесь пыль! А вот липки какие-то…А сколько я тебе не готовила! Моя мама меня бы давно убила за такой «порядок». – Машенька взяла тряпочку, лежавшую под рукой, и принялась протирать оболочку настольных часов, громко издающих звук «тик – так, тик – так».
-Маша, всё хорошо! Ты хорошая хозяйка, ты неплохо готовишь! – Шарыпов бегло пробежался по написанному в статье глазами, ехидно улыбнулся и откинул несколько листов в сторону также пренебрежительно, как флаер, полученный на улице.
-Вань, извини! – Она отстала от часов и грустно посмотрела на Ивана Сергеевича. Когда она на него так смотрела, то он чувствовал свою вину перед ней, даже если на самом деле виновен не был. – Просто я слишком поздно осиротела.
-В каком смысле? – Иван удивился и приподнял серые очки с глаз. – Ты же говорила, что…
-Да, нет, нет, ты не так понял. Я просто слишком поздно отдалилась от родителей! – Он выдохнул, а Маша заулыбалась и, как кенгуру, запрыгала к нему. – Вот вылети я из их гнезда чуть раньше, может научилась бы чему – нибудь, а так…как девчонка!
-Машенька, ты самая лучшая и поверь, мне вот до тебя, например, очень далеко! – Она прыгнула ему на колени, и кожаное кресло под ними хрустнуло, как позвоночник, взваливший на себя громоздкий диван.
-А очень далеко!? – Настроение её приподнялось от такой увлекательной и флиртовой игры.
-Представь расстояние от марса до земли.
-Ага.
-Вот как – то так! – Маша засмеялась, а Шарыпов вместе с ней.
-Ну, ладно, хватит. Надо у тебя и, правда, прибраться.
-Машенька, не стоит. – Глуховская встала с его колен и направилась в ванную. Иван Сергеевич осмотрел свою квартиру и начал понимать, что она уже не является его жилищем полновесно. Это уже не холостятское убежище одинокого публициста, аутентично украшенное беспорядком, холодом и хаосом, а дом настоящей семьи. Но это его почему – то ужасало. Его внутренний мир как будто бы отказывался принимать то, что он больше не одинок. Шарыпов прожил уже слишком много лет в своих консервативных взглядах, чтобы что – то менять…
-Как это не стоит!? – Она вернулась в комнату с намоченной половой тряпкой и короткой чёрной шваброй, стучащей по полу. – Это ведь и мой дом тоже! – Она скромно улыбнулась, как бы ненароком превращая своё серьёзное высказывание в милую шутку.
-Да, конечно! – Он улыбнулся ей в ответ и вернул очки на их законное место.
-А тебе, Ванюша, нужно покушать.
-Я не хочу.
-Надо! – Сказала она строго. Так когда – то говорила ему мама, когда он на позарез отказывался есть борщ, приходя со школы. Услышать подобное в 40 он никак не ожидал. – Ты же мучаешь свой организм, понимаешь? Надо есть…ну, хотя бы сутра, днём и вечером. Повторюсь, это хотя бы! Так что не отвлекай меня и иди кушать.
   Когда масло с трудом и нежеланьем растворялось на его языке, он представлял, что Маша и сейчас стоит где – то возле него со шваброй и читает ему нотации о пользе пищи. Вот она стоит слева от него возле электрической плиты, оперевшись на конфорку, и пристально смотрит на него, как на маленького ребёнка. А ему самому не хватает разве, что слюнявчика. И вот ещё чуть – чуть и она подскочит к нему, как на пружине, и начнёт кормить его с ложечки, почёсывая его голову и приговаривая: «нужно кушать! За маму, за папу…»
   «Но я не маленький ребёнок!» - проговорил он, водя ложкой по густому наваристому супу, сидя за столом. «И этот дом…Он мой! Мой дом! Мой желудок, мой дом, чёрт возьми, мои тряпки и моя пыль!» - эгоистический голос, исходивший из печёнок Шарыпова, рвался наружу, как демон, заточённой в глубинах преисподние. Уже тогда он начинал понимать, что любовь не может жить по соседству с эгоизмом. Их совместное проживание будет похоже на историю двух квартирантов: один любит тишину и покой, ложится в 9 часов вечера спать, а второй в это время только начинает жить, включая на всю громкость музыку и топая по полу ногами со страшной силой так, что весь дом начинает трястись.
-Очень вкусно! – Сказал он, продолжая жевать капусту и картошку.
-Люблю тебя! – Пропела Машенька.
-Я тебя тоже! – Ответил ей Шарыпов и в эту же минуту ахнул от удивления. Иван Сергеевич посмотрел на свою комнату и резко не узнал в ней себя. Чистота, царившая в его «коробке» подчеркивалась осенним солнечным светом, проходящим в открытое окно. Раскиданные книги были расставлены по полочкам в ряд, и на них впервые не наблюдалось пыли. А идя по комнате, носки или тапки даже не прилипали к полу.
-Чисто, правда? – Машенька светилась от выполненной ей работы.
-Я бы даже сказал слишком чисто! – Шарыпов грохнулся на убранную постель и всё также растеряно водил глазами по комнате.
-Теперь здесь даже можно жить. – Она посмеялась и села к нему. – Ты пока там ел со скоростью черепахи, я даже твою статью прочитать успела.
-И как? – Проговорил он безэмоционально.
-Как всегда прекрасно. – Его интересовало то, что в ней говорит, в первую очередь, глупость или любовь!?
   Иван поставил пустую чашку в раковину и включил холодную воду. Сильный напор воды полился в чашку. Посуду он мыл только так – ни одного прикосновения и быстро!
   На часах уже было 16 : 00. За окном вечерело. Белая туманная пелена обхватила улицу и из-за этого в глазах Шарыпова рябило. Он смотрел в окно в надежде увидеть там неловко шагающего по лужам  вперемешку с грязью Рассказова, но на улице было пусто. Люди как будто бы в один момент растворились, разойдясь по берлогам, либо умерли!
   «Что ему, черт возьми, надо…?» - Шарыпов обречённо вздохнул в такт выскочившей из гнезда кукушки. «Что им вообще от меня надо?» - Иван погладил себя по набухшему животу и, расправив руки, упал на постель. Его снова потянуло дремать, но в один момент мозг вспомнил о том, что отпугнуло его сон. «Статья!» - воскликнул он. Её наработки лежали на столе и мозолили ему глаза. Сегодня он планировал её закончить, но ему было настолько лень, что даже обыкновенную ручку взять в руки было для него мерзким занятием. «Допишу вечером!» - Шарыпов закрыл глаза, но сон не возвращался!
-Уже скоро мы будем жить вместе! – Машенька уколола его пальчиком в губу.
-Да…, - проговорил он.
-Ты что, не рад? – Она гордо приподняла шею и посмотрела на него как бы свысока, хотя на самом деле была ниже на полторы головы.
-Я рад, рад! – Он сымитировал радость. – Просто завтра столько дел, что аж голова забита до отказа.
-Да, не думай об этом! – Маша махнула рукой. – Ты со всем справишься.
-Да…, скорее всего.
-Откуда столько пессимизма?
-…Я тебя люблю! – Шарыпов всегда спасался этой фразой, когда не хотел, чтобы диалог заходил дальше коридора. После этих слов, как правило, Машенька начинала улыбаться и совершенно забывала про то, что было сказано немногим ранее!


V


   Эгоизм Шарыпова усугублялся и его старческими взглядами. Нежелание идти к чему-то новому делало его жизнь скучной и однообразной. Само желание бросить Машу Глуховскую и уйти с работы не являлось целью изменить свою жизнь, начать всё с чистого листа, а попросту было задачей вернуть всё к начальным ориентирам, где в плоскости его координат есть только он один и никто больше не может его потревожить! И пускай разумом он этого не признавал, но в глубине своей души прекрасно осознавал то, что ему всегда нравилась его жизнь, а приход в неё чего-то нового, по типу Маши, сделал её противоречивой.
   Но Иван Сергеевич хотел детей! Он хотел, чтобы его мать на старости лет понянчилась с Шарыповом младшим: пухловатым, милым, с пышными красными губами, смешной улыбкой и с дырочкой между передними зубами и золотисто блестящими глазами, в общем, с таким же малышом, каким и он когда – то был в детстве. Но, а каком ребёнке могла идти речь, если все жизненные постулаты и принципы Шарыпова полностью противопоставлялись такой идеи, как зачатие потенциального сына или дочки!?
   В пик своего ленивого валяния на кровати, он вдруг замечтался и представил, что через 15 лет в эту халупу зайдёт его сын и, пододвинув стул к постели, сядет на него и начнёт с ним беседовать.
-У меня зелёные глаза, а у тебя они чуть потемнее, помутнее! У нашего сына глаза будут очень красивыми. Волосы, кстати…Наверняка они будут белыми – белыми, как снег. Он будет высоким и крепким. Знаешь, такая забавная мимика у него будет, что все будут ахать, лишь при одной его ухмылочке, потому, что когда я смеюсь, у меня ямочки проскальзывают, а у тебя улыбка какая – та такая неловкая, что аж до милоты пробирает. Ты представляешь, Вань? – Машенька мечтательно подняла голову вверх и уставилась на чистое майское небо.
-Надеюсь, он будет в тебя. – Проговорил Шарыпов. Он не рискнул мечтать и смотреть на солнце, оно слепило его. А Маша была в солнцезащитных очках и жгучие лучи совсем её не пугали.
-Как мы его назовём? – Она провела рукой по сухой острой траве.
-Кого? – Иван сглотнул.
-Сына, Вань, кого! – Она опустила голову и посмотрела на Шарыпова. Из – за очков он не видел её, наверняка, разгневанный лисий взгляд.
-Не знаю…
-Пусть будет Кирилл.
-Нет. – Ваня улыбнулся. – Будут смеяться. Рифмы и всё такое…
-Стас!? – Он рассмеялся и захлопал по колючей траве.
-Ты издеваешься?
-Ну, хорошо – хорошо! – Голос Маши постепенно начал меняться и переходить в такой грубоватый и каменный. – Предложи ты что – нибудь.
-Да, я даже об этом не думал…, - в эту секунду весь сквер замер, время в нём будто бы остановилось и они с Машей остались вдвоём, сидеть на зелёной траве под майским пахнущим теплом и ромашками солнцем. Шарыпов смотрел на неё и впервые ощутил на себе эффект паралича. Он не мог двинуться и даже не мог промолвить и словечка. Ступор сковал его, лишь после одного вопроса, такого простого, но неожиданного для него. Всё начало заходить слишком далеко. А в те моменты, когда Шарыпов слишком рано пересекал финиш, в нём что – то ломалось, и его окутывал страх неведенья ужасающего и непредсказуемого будущего.
 -Привет, папа! – Проговорил мальчишка, точь в точь такой же, каким его описывала Маша.
-Привет..., Антон! – Почему – то именно это имя всплыло у него в голове, хотя обычно это имя ему не нравилось. Но так за него решило его подсознание, которое он не всегда жаловал. – Как дела, как в школе?
-Все хорошо! А у тебя как?
-Тоже неплохо. Старею!
-Ты не стареешь. – Антон почесал нос, усыпанный веснушками. Такими маленькими и тёмными, как мак.
-По – твоему я ещё молод!?
-Ну, конечно! – «Мне 55 лет!» - подумал Шарыпов. 55, а моему сыну 15…О чём я могу с ним говорить…»
-Спасибо, Антоша. А как мама?
-С мамой всё хорошо. Она устроилась на новую работу!
-Да? – Иван Сергеевич удивился. – И кем же она теперь работает?
-Ой, я точно не помню, как это называется, вроде бы расфасовщик.
-Понятно. – Шарыпов погрустнел. – Может вам, чем - нибудь помочь? – Он поправил свой фиолетовый халат, спадающий с тела.
-Нет! Мама говорит, что мы живём в достатке.
-Ясно. – Иван смотрел на своего не рождённого сына и не видел в нём родства. «Хорошо, что он в Машу!» - А почему ты так редко заходишь.
-Я бы заходил чаще, но много дел. Школа, секции, да и отдыхать ведь нужно.
-Отдыхать это правильно. – Возникла пауза. Такая неловкая и скрипучая, как несмазанная дверь. В такое затемнения диалога, каждый его участник чувствует себя робко и не в своей тарелке. Хочется уйти, но уйти это невежливо, а значит нужно продолжать сидеть или стоять, смотря куда – то в сторону в надежде найти ещё одну тему, слово или даже бессмысленную фразу. В таких ситуациях лучше просто молча уходить…
-Пап можно тебя кое о чем спросить?
-Спрашивай, конечно! – Шарыпов повеселел, а Антон наоборот понуро опустил голову, чуть ли не до колен.
-В классе, все называют тебя проституткой.
-Что?
-Шлюхой!
-Антон…, - голос Шарыпова звучал нравоучительно.
-Они говорят, что ты за деньги продашь маму и меня и даже свою бесчестную задницу. – Голос Антона усиливался с каждым словом. Он уже не говорил с Шарыповым, он его словесно избивал!
-Я не понимаю! – Он приподнялся и подвинул подушку к спине. Ступор вновь начал его обхватывать. – На его лице выступил холодный пот.
-Это всё потому, что ты пишешь продажные статейки?
-Сынок…Я!
-Это ведь правда, да?
-Антон, я.…Пойми!
-А мама? Почему ты бросил меня и маму?
-Я никого не бросал! – Он крикнул. Это единственное, что он мог сделать. На телодвижения Шарыпов был не способен. – Я хотел, чтобы вам было хорошо.
-Но нам не было хорошо! Меня называют сыном шлюхи, которого бросили с нищей матерью!
-Антон…
-Ты сволочь!
-Что?
-Ты сволочь! Сволочь! Сволочь! – Шарыпов младший повторял эту фразу безустанно. Наконец он поднял голову и посмотрел на своего отца и глаза его горели ядовитым пламенем, а белые волосы кружились в беспорядочном танце, будто на сильном ветре.
-Я не сволочь! Не сволочь! Нет…нет…нет! – Шарыпов открыл глаза. Он посмотрел по сторонам. В квартире было пусто. Никаких криков, никакого Антона и никакого ступора больше его не сковывало.
   «Сволочь…», - Шарыпов уселся компактно, обхватив колени в кромешной темноте, укутавшей его комнату. Ему было страшно, больно и погано на душе. Сердце билось, как отбойный молоток, а глаза ядовито слезились, будто в них налили несколько литров морской воды. Терпкий вкус во рту заставил Ивана отправиться на кухню и выпить стакан холодный воды. После этого ему стало легче.
   Он протёр запотевшее окно на кухне и увидел за ним робко шагающего по асфальту Колю Рассказова. Он был всё таким же: пухлым, маленьким и неуверенным в себе. Через минуту зазвонил домофон.
   Шарыпов посмотрел на длинный коридор, ведущий в прихожую, и увидел там Антона. Иван испугался, что приступ повторится и уже принялся ждать наступления скоропостижного ступора, но его не случилось. Шарыпов младший начал отдаляться от него, постепенно растворяясь в пространстве, превращаясь в блеклого призрака. В его тень, в его демона, живущего у него внутри и готового явиться в любую секунду, чтобы неумолимо раздавить его напыщенное самолюбие и его самого, как комарика, сидящего на руке. Шарыпов больше не лицезрел в нём не рождённого сына, он видел в нём настоящего есенинского чёрного человека. Своего собственного!
   

VI


-Хорошо тут у тебя. – Рассказов ходил по комнатам: заглянул в гостиную, на кухню, проверил туалет и ванную.
-Да.
-Правда,…беспорядок! – Голос Николая был тоненьким и тихим, прямо как у застенчивого юноши.
-Забываю прибраться.
-Женщины нет, да? – Он улыбнулся и как – то странно кивнул Шарыпову головой.
-Есть, просто она редко заходит.
-А! – Протянул Рассказов. – Тогда рад за тебя, а то все наши, кто в разводе, кто просто холостой. Только бабы замуж то повыскакивали. – Коля принялся раздеваться. Он стащил с себя чёрную монотонную шапку и снял серое пальто. Разулся он до этого, стащив с ног тёмные сапоги на небольшом каблуке. Так он смотрелся чуть выше.
-А у тебя? – Спросил Шарыпов. Ему было максимально неудобно общаться с Рассказовым. Они никогда не были друзьями, но их беседа напоминала диалог старых приятелей, которых разлучила преступница – жизнь!
-Есть. Светлана. Хорошая женщина, я с ней ещё в институте познакомился. Ты, кстати, может быть, её даже видел.
-Ах, даже так! Нет, не видел.
-Просто не помнишь. – Рассказов положил портфель на тумбочку и достал из него бутылку водки. – Выпьем?
-Давай.
-Ты уж извини, ты, наверно, водку не пьёшь!
-Всё нормально. – Они прошли на кухню. Шарыпов достал из холодильника закуску. Нарезанная колбаса валялась там уже неделю или две, наконец, Иван мог её добросовестно выкинуть.
-Ну, как дела, рассказывай! – Иван Сергеевич поставил на стол две рюмки, в которые Рассказов моментально налил водки.
-Да, вроде неплохо. Работа! Работа! – Николай взял с тарелки колбасу и, чокнувшись с Иваном, выпил водку, моментально поднеся закуску к носу. Шарыпов пил чистую, без закуси.
-Да, у меня на самом деле тоже. – Шарыпов до сих пор не мог понять, в чём смысл этого его приезда. – Иногда думаю, что и жизни то не вижу толком, только работаю.
-Тоже самое…
-Ну, это у нас у всех журналистов такая проблема! Новости, очерки, тексты. И так по кругу.
-Три круга Данте!? – Шарыпов и Рассказов посмеялись и выпили ещё по одной. Теперь и Николай пил, не закусывая.
-Забавно…, Ваня! Давно я тебя, конечно, не видел. Правда, соскучился.
-Серьезно, что ли?
-А почему нет? Мы же с тобой друзьями были с первого курса! А после магистратуры даже и не общались ни разу. – «Какими это интересно друзьями мы были?» - подумал про себя Шарыпов. – Как, кстати, твою невестку то зовут?
-Маша, но она не невеста.
-Маша, - ласково проговорил Рассказов, - какое красивое имя! А что же не невеста, ещё не надумали?
-ДА! – Шарыпова начинал утомлять их диалог, поэтому он предложил выпить ещё одну рюмку.
-Знаешь, что хочу тебе сказать!? На улице погода – говно! Шёл к тебе, думал, утону в этих лужах, в этой слякоти.
-Да…Ну, скоро потеплеет.
-Да, когда это скоро настанет!?
-Коля. – Сказал Шарыпов, как отрезал. Голос его звучал важно и как будто бы отметал всё то, что было сказано до этого.
-Слушаю тебя, Иван. – Он улыбнулся и потянулся за водкой.
-Скажи мне честно, зачем ты приехал?
-В смысле зачем? – Рассказов разлил водку по рюмкам. – Повидать старого друга.
-Ты же знаешь, что мы никогда не были друзьями! – Коля хотел снова чокнуться, но Шарыпов выпил четвертую рюмку, проигнорировав своего собеседника.
-Ну, как же не были…
-Рассказов! – Крикнул Шарыпов. – Говори правду или проваливай отсюда.
-Я же тебе говорю…, - Иван Сергеевич злостно посмотрел на Рассказова и в глазах его читалось то, что он говорит абсолютно серьёзно. Иногда он впадал в состояние искренней ненависти и уже не мог остановиться.
-Говори, либо проваливай!
-Хорошо…, - Рассказов опустил стопку на стол. – Я приехал просить помощи.
-У меня? – Шарыпов ткнул себя пальцем в грудь и залился красным смехом. – Ты, наверно, что – то путаешь!
-Вань, у меня больше выбора нет. Выхода уже в моей ситуации не существует. – Николай побледнел. Его и без того тоненький голос теперь стал тоньше нитки.
-И что же у тебя такое случилось?
-Проблема страшная, Ваня…
-Говори! – Шарыпов положил ногу на ногу и сел в королевской позе.
-Жена моя…Светка! Заболела сильно, понимаешь? Рак у неё…, - он  смотрел в стол так, как будто бы там было что – то интересное. – Деньги нужны.
-Ах, деньги!
-Да. Не пойми меня неправильно. Я ненавижу долги и всё такое, но выбора нет!
-Я первый к кому ты обратился?
-Нет. Многим звонил, но все мягко так отказывают. Да я их и не виню, сам всё понимаю. Вся надежда на тебя…
-С чего ты взял, что я  тебе помогу!? Эгоистичный, властный, продажный Ванюша Шарыпов! – Он встал и начал ходить по комнате, делая круги вокруг сидящего за столом Рассказова, как коршун.
-Ты известен. Ты богат. И ты моя последняя надежда! Если не ты, то…
-Если не я, то…, - Иван остановился. Он прислонил руку к подбородку и задумался, зависнув на одном месте.
-То она умрёт! – Рассказов расплакался и выпил ещё водки. Пара капель стекло у него по подбородку и упали на стол.
   «Если я помогу ему, то Машенька будет без ума от моей щедрости, а Антоша может на маленькую капельку перестанет считать меня последней сволочью! А я? Я перестану так считать?» - Думал Шарыпов. На какой – то момент перед его покрасневшим ликом снова возник силуэт Шарыпова младшего и от кромешного испуга, Иван Сергеевич отпрыгнул в сторону и вновь уселся за стол. Глубокие голубые глаза Рассказова смотрели прямо на него или даже  сквозь него и ему становилось не по себе от всей мистики, которая происходила в этом доме сегодня.
-Я помогу тебе. – Проговорил Шарыпов. Наконец его голос не звучал так надменно и безразлично.
-Правда? – Рассказов немного приподнялся, чуть  сильно не подвинув стол рукой.
-Да. Сколько тебе надо?
-350 тысяч!
-Хорошо. – На Шарыпова напал кашель. Когда он откашлялся, то продолжил, - дома я деньги не храню, всё на счету. Деньги я тебе переведу.
-Господи, Ваня…
-Давай без этого!
-Ваня! Я тебе по гроб жизни обязан буду. Всё отдам, обещаю! – Рассказов кинулся обнимать Ивана Сергеевича. Локтями он надавливал ему на шею и Шарыпов чуть ли не задыхался.
-Не надо ничего отдавать. – С тяжестью проговорил Иван. Когда Рассказов, прилипчивый, как репейник, наконец, от него отлип, Шарыпов еле – еле сумел отдышаться.
-Да, это как это? – Николай вернулся на своё место и разлил каждому ещё по стопке.
-Не нужны мне эти деньги. Тратить некуда, понимаешь?
-Эх, Иван, всем бы такие проблемы! – Он громко выдохнул перед тем, как опрокинуть 50 грамм сорокоградусного спирта.
-Так только с виду кажется, Коля. Знаешь, кем я себя считаю?
-Кем же!? – Глаза Рассказова заблестели. Он всё – таки сумел вывести Ивана на какой – никакой диалог.
-Дрянью! Я себя считаю дрянью. – Шарыпов долго воротил головой с целью найти такой предмет, дабы на него уставиться. Глазами он набрел на кран, из которого текла вода. Капли воды ударялись об дно раковины и создавали неприятные ощущения для ушей. Шарыпову было лень его выключить.
-Это почему ты так считаешь, Шарыпов?
-Мы же в институте все за идеалы были. За принципы! – Он тихо ударило кулаком по столу. Бутылка водки затряслась. – А я эти принципы предал. Какой же я журналист!? Пишу то, что скажут…там! – Он показал пальцем на потолок и сам на него посмотрел.
-Ну, работа разная бывает. Кто – то должен её выполнять. А если ты за это получаешь деньги, то, чего здесь плохого?
-Деньги…Деньги…Что ж вы всё с этими деньгами!? Ну, есть они у меня. А я что, может быть, счастлив!? Ни хрена я не счастлив, Коля…
-Если тебе так будет легче, то я вот тоже не счастлив! – Рассказов по – простому улыбнулся. Улыбка его была искренней и притягательной.
-Зато ты с принципами.
-Да, ну и что? Ты же сам знаешь, в наше время принципы ни капли не стоят!
-Опять ты туже шарманку завёл.
-Ну, вот смотри. – Коля встал с места и растопырил руки в сторону, а затем начал махать ими, как крыльями птица. – Я свободен! Пишу то, что считаю нужным. Только какой в этом смысл, если я нахрен никому не нужен. Я колибри, а ты ЯСТРЕБ!
-Да, какой к чёрту ястреб!? Бред это всё, Рассказов!
-А я что не прав? На мне ипотека, кредиты, долги, жена больная.…Если бы не мои принципы, Ваня, если бы не они! Меня, наверно, вся семья из – за них ненавидит. Да, и я сам себя не очень - то люблю. – Он присел.
-Ты не счастлив, я не счастлив. В чём же тогда счастье?
-А хрен его знает!
-Я богат, но уныл. Ты беден и ты тоже уныл. Кто же тогда, чёрт возьми, счастлив на этой земле? – Он закричал. Крик как будто бы пробирался из него из самых пяток и наконец вырвался наружу.
-Возможно те, кто об этом не думает. Или те, кто любят.
-Но ты, же Свету свою любишь?
-Конечно! – Он кивнул головой и схватился за рюмку.
-И в чём же тогда проблема?
-Не знаю. – Они грустно посмеялись и выпили. – Я что думаю, Иван, не буду тебя отвлекать, пойду, наверно.
-Нет, подожди. Теперь ты мне поможешь.
-Я? – Он удивился. – Я с радостью, только чем.
-Дай мне совет, а то ведь и спросить, то не у кого.
-Хорошо. – Проговорил Рассказов с небольшим сомнением.- что – то внутри него затряслось. Он жутко волновался. Вдруг Шарыпов попросит такое, что он попросту не сможет потянуть.
-Машу свою я не люблю, к сожалению. Но не знаю, как ей об этом сказать. – Шарыпов выдохнул, будто признался в самом страшном грехе в своей жизни. Хотя в реноме Ивана Сергеевича были грешки и пострашнее этого.
-Хм…, - Николай почесал затылок, - интересно. А почему это ты  так разлюбил?
-Да, а как её понять любовь эту?
-Тоже верно. Почему не можешь сказать? – Волнение Рассказова превратилось. Все его худшие догадки оказались всего лишь домыслами.
-Да, потому, что представляю, как ей говорю это, и мне прямо не по себе становится. Холод по спине бежит, мурашки. Боюсь я, в общем.
-Так…Смотри! Ты выпей, это мы уже сделали, возьми её за руки и посмотри в глаза ласково и мило, а затем скажи ей всю правду. Только не спеши, говори аккуратно, постепенно.
-Как у тебя всё легко! – Иван махнул рукой.
-Я серьёзно, Вань. Говори правду. Зачем во лжи тонуть? Ты же сам в ней утонешь, а потом и её за собой потянешь. – Шарыпов посмотрел на него и задумчиво провёл взглядом по его пьяной физиономии. «Интересно, я выгляжу также плохо, как и он?»
-Ладно, спасибо, Коля.
-Так что, я хоть как – то помог? – Он жалостливо посмотрел на Шарыпова.
-Можно сказать, помог!
-Ну, тогда не за что. Я пойду?
-Давай! – Протянул Иван Сергеевич и, встав со стула, повёл Рассказова за собой в прихожую. – Но не думай, что я тебя выгоняю. – Ах, это желание быть вежливым. Оно бесило Шарыпова.
-Нет, нет, я так ни в коем случае не считаю.
   Николай сначала набрёл на тумбочку и ударился мизинцем об уголок, после чего схватился за него рукой и принялся прыгать на одной ноге, кряхтя от боли. Затем он опёрся на стену и попробовал надеть на себя пальто, но и этого у него не вышло. Вдруг Рассказов совсем раскис, заплакал и проехался спиной по стене вниз. Пятой точкой он уселся на холодный пол и закрыл своё пьяное плачущее лицо горячими руками, которые чуть ли по этому самому лицу его не били. «Пьянь! Видела бы тебя Светка…»
-Коль, ты чего? – Шарыпов сел на корточки и положил свою руку на Колино плечо.
-Стыдно мне, Вань.
-Всё хорошо, Рассказов.
-Я до дома не дойду!
-Оставайся у меня.
-Что, у тебя?
-Да. Приляг, поспи, а потом я тебя домой отправлю!
-Это мне говорит Иван Шарыпов, боже мой! – Это он произнёс пускай и вслух, но фраза походила на мысль, которая должна была остаться в голове. Её он проговорил так, что она прослыла по воздуху, не нацелено.
-Останешься? – Рассказов несколько раз покивал своей воздушной помятой головой.
   Шарыпов уложил его к себе. Взбил ему подушку и накрыл его одеялом. В комнате Иван на щёлочку приоткрыл окно, чтобы помещение немного проветривалось.
-На самом деле ты хороший человек, Иван Шарыпов! – Ваня его проигнорировал, только самую малость улыбнулся. Он прикрыл дверь и отправился в ванную. Репетировать.


VII


   Стоя перед зеркалом, перед которым он стоял сутра и боялся в него посмотреться, Шарыпов репетировал свою печальную речь. «Машенька, моя любимая Машенька, я должен тебе кое – что сообщить». «Нет, так нельзя! Она может подумать, что я хочу сделать ей предложение!»
   Шарыпов сел на ванную и включил воду, она помогала ему сосредоточиться, поймать мысль за хвост, так сказать. «Маша, я должен тебе кое – что сказать. Только прошу, дослушай до конца и не перебивай. Да, так намного лучше!» - Шарыпов ещё раз проговорил эту фразу, затем ещё раз и уже на третий понял, что запомнил её наизусть. Он как будто бы учил стихотворение. Это откинуло его в школьный период. Именно тогда он последний раз так мучительно что – то запоминал, когда учил письмо Онегина.
   «Мне было с тобой очень хорошо. Но ключевое слово здесь БЫЛО. Сейчас я не могу быть с тобой, потому, что я тебя разлюбил. Но это никак не отразится на наших отношениях. Ты всегда можешь придти ко мне и попросить помощи!» - Эту фразу он повторил пять раз и когда, наконец, всё запомнил, выключил воду.
   «Идиот!» - крикнул Шарыпов. Потом он подумал о том, что мог этим воплем разбудить спящего Рассказова. Иван проверил его и убедился, что тот спит крепким сном. Ваня достал ещё одну папиросу из портсигара и уселся на кухне. Настроение его было побитым. Сегодня он помог человеку, очень сильно помог. По сути, спас его! Можно сказать пару грехов он сегодня замолил, но разбив сердце хорошей девушке, он снова всё уровняет. То есть по факту, как он был сволочью, когда проснулся сегодня, так он ей снова и заснёт!
   Это не устраивало Шарыпова, но для достижения больших целей, нужны жертвы. К сожалению, этой жертвой сегодня станет Маша Глуховская. А завтра ей уже будет Шухрин, которого он пошлёт к чёртовой матери и уйдёт из издательства с высоко поднятой головой. И тогда - то начнётся новая жизнь, как он считал. Теперь его дом будет только его домом! Теперь он не будет чувствовать себя человеком, живущим за счёт налогоплательщиков.
   Его мучило только одно. То, что для всего этого ему придётся обидеть Машу, человека, которого ещё совсем недавно он любил. Человека, который всегда его поддерживал и заботился о нём. Это ведь она была рядом, когда он рефлексировал по поводу своей никчёмной работы и именно она была с ним за одно, когда он захотел с этой самой работы уйти. А сейчас он собирается её выгнать из своей жизни…
   «Что с тобой сделала эта девчонка, Ваня?» - Говорил Шарыпов, затягивающий папиросу. «Это ведь она не давала тебе жить, как прежде! А ты её любил…» Иван Сергеевич докурил самокрутку, причесался, умылся и снова посмотрел в зеркало. Он представил, что в отражении видит не себя, а Машу и у него это получилось. Её прекрасное лицо с красивыми выпирающими ушками и заплетёнными белыми волосами показалось в зеркале, и он вздрогнул.
   Шарыпов проговорил всё то, что выучил быстро, почти тараторя. Он понимал, что нужно говорить это медленнее, но по – другому не мог. Ему сложно было сдерживать эти слова внутри себя, он хотел вывалить их все моментально, как товар, который вываливает продавец на прилавок. Машенька, находящаяся в зеркале, заплакала, прикрыв лицо руками. Шарыпову стало не по себе. На душу упал двухсот килограммовый груз, и ему стало больно. Ведь точно тоже самое случится с ним и вечером, когда это он уже будет говорить настоящей Машеньки!
   «Почему всё так, почему?» - Шарыпов простонал. Почему его, циника и эгоиста, мучают какие – то душевные терзания!? Что это за груз на душе, такого ведь попросту не бывает. «Это всё твой мозг, Ваня!» - Шарыпов принялся бить себя по голове ладонями, но всё это было без толку. В этот момент он понял, что даже если Машенька уйдёт из его жизни, то вряд ли он станет счастливее, а может быть, всё станет ещё хуже!?
-Ты веришь в платоническую любовь? – Машенька брала холодный снег с сугроба и делала комочки, после чего выкидывала их в сторону и радовалась.
-Не знаю. Наверно, верю, почему нет!?
-Мне кажется, это высшая степень любви! До неё немногие могут добраться. Возможно, только избранные.
  Зима в этом году была крайне холодной. Шарыпов шёл с тяжестью, хрустя снегом под ногами, в одеянии двух кофт и толстой тёплой куртки. Шарф, как змея, душил его шею, но зато сильно согревал. Машенька была одета, не так громоздко. Ей почему – то не было холодно зимой. Она объясняла это своей горячей кровью, которая текла в её жилках. И в правдивости этой был убеждён и сам Шарыпов. Просыпаясь с ней в одной постели, он дотрагивался до её лба или ног и всегда поражался тому, что она буквально горела, как на одре. «У тебя случайно не температура?» - спрашивал он, а она лишь мило хихикала и обнимала его.
-Может у нас тоже такая любовь?
-Ну…
-Да, это про нас! – Она не дала ему договорить. Машенька захлопала в ладоши, снова соорудила снежок и кинула его в Шарыпова. Иван сначала разозлился, он прикусил губу, но затем улыбнулся и кинул ответный в Машу. В снежки они проиграли ещё минут тридцать. Шарыпов дано не ощущал себя таким счастливым.
   «Тогда я был счастлив. Но почему я не счастлив сейчас?» - Иван Сергеевич окончательно запутался в своих мыслях и воспоминаниях. Все его возвращения в прошлое к их беседам и прогулкам с Машей оказывались для него приятными, но тогда почему он так сильно хочет её бросить? Дело в нём, он это прекрасно осознавал, но не мог понять причину своих личностных бед.
   Все наши проблемы спрятаны в маленькой коробке, которую мы, к сожалению, не в силах отыскать. Люди до ужаса нелогичны. Многие деяния, совершённые людьми, зачастую противоречивы и объяснить их, практически, невозможно. Шарыпов весь день пытался понять, почему он влюбился в Машеньку и пытался найти причину, почему же он её так резко разлюбил.
   Он любил её за верность, за заботу, за смех и забавные уши. Но почему всё это ему разонравилось!?
   Шарыпов вернулся в комнату. Рассказов всё ещё спал и изредка издавал звуки жизни в виде громкого неприятного храпа. За окном было уже совсем темно, на часах было ровно 20 : 00. Машенька должна была скоро приехать.
   Иван Сергеевич подошёл к окну и вновь увидел голубя, как будто бы того же самого, которого видел сегодня днём. Он также жалостливо смотрел на него, будто хотел подать ему грошей, как музыканту в переходе.
-В чём счастье, птица? – Сказал Шарыпов с лёгкой ухмылкой. – Мне кажется, ты хочешь ответить: «в свободе!» И я с тобой полностью согласен. Только вот я никогда не буду свободным, значит, не буду счастливым. Хотя…А с чего бы свобода должна быть счастливой?  - Голубь взмахнул крыльями и улетел с отлива, оставив Шарыпова наедине с самим с собой и храпящим Рассказовым.
   И, действительно, свобода не сделает Шарыпова счастливым. Он это понимал. Вообще любое сделанное им сегодня или завтра действие будет холостым выстрелом. Оно ничего не изменит! Он останется таким же грустным и опечаленным человеком, только теперь уже безработным и одиноким!
   Он всё это понимал, но ему нужно было доказать себе, что в нём есть стержень. Бросить сегодня Машеньку это значит доказать себе в первую очередь, что он может, что он сильный! Уйти с работы, значит показать протест. Маленький нонкомформизм в своём маленьком мирке.
   «Я это сделаю!» - Прошептал он. Зачем мучить себя и её тем более!?
   Большая проблема любого русского человека – ругаться, но ничего не делать. Мы рады критиковать власть, но смысл этой критики, если сами мы даже не можем изменить себя. Хотя бы просто попробовать что – то поменять. Мы привыкли жить от печали до радости, главное чтобы не доставали. Но именно в этом и заключается основная трагедия русского народа. Главное, что не на грани…
   Но Шарыпов уже был на грани. Или сейчас или пистолет!


VIII


   Маша приехала чуть позже 9 часов. Шарыпов уже устал ждать её. Он весь испсиховался и уже, откровенно говоря, устал причёсывать свои волосы перед зеркалом от скуки. Она забежала в квартиру очень быстро, даже не сказав «привет» с порога. Маша тряслась и плакала. Шарыпов побледнел и быстро обнял её и поцеловав в лоб.
-Что случилось? – Он снял с неё шапку с помпоном и начал гладить её длинные волосы.
-Машина! – Маша заикалась и говорила с трудом. – Машина чуть меня сбила!
-Что, как? – Его сердце как будто бы забилось в одном ритме с её сердцем.
-Я переходила дорогу здесь за углом на переходе. И большая такая машина выехала на зелёный и чуть…чуть…
-Я понял, Маша! – Она не могла успокоиться. Он посадил её на тумбочку в прихожей и принёс ей воды.
-Представляешь, я была прямо на самом волоске.
-Сейчас уже всё хорошо.
-Да, но…Ваня! Она выехала и я…У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло.
   «Значит не сегодня!» - Голос в его голове звучал грустно и растеряно. Всё, что он готовил целый день разрушилось об одну поганую машину, ехавшую где – то там на повороте. Всё же он не был настолько плохим человеком и эгоистом, чтобы сказать ей это в данный момент.
-Господи, Ваня, мне так страшно. – Она интенсивно всхлипывала.
-Я тебе говорю, солнышко, сейчас всё хорошо. Ты дома. Живая. Здоровая! – Он сел на корточки и взял её за руки.
   Машенька, наконец, успокоилась. Она отставила стакан с водой в сторону и вытерла слёзы.
-Ты пил?
-Да. Ко мне приехал, - он на секунду задумался, - «друг» и мы с ним выпили за встречу.
-Понятно. А что за друг? – Её красивые глаза всё равно продолжали блестеть на свету из – за недавних слёз.
-Коля Рассказов. Ему стало плохо, я оставил его у себя.
   Машенька кивнула головой и, не разуваясь, заглянула в комнату Шарыпова. Коля всё также неподвижно лежал на кровати и иногда вздрагивал от холода.
-Какой ты у меня всё – таки хороший! – Она мило посмотрела на Ивана и улыбнулась.
-Хороший?
-Ну, конечно! – Машенька обняла его и положила голову Шарыпову на плечо.
-Ты ошибаешься.
-Нет. Ты же помнишь, я всегда права! Ты очень хороший человек, Иван Шарыпов! – Он обнял её крепче и слёзы, которых он абсолютно не жаловал, выскользнули из его глаз.
   Второй человек за этот день считает его хорошим. Но почему? Это же сущая неправда. Хорошим может быть, кто угодно, но только не он. Он – сволочь! Он – Иван Шарыпов, чёрт его дери.
   Вдруг из – за угла показалась физиономия Шарыпова младшего. Он выскользнул из уборной и, встав посередине коридора, ведущего на кухню, уставился на них с Машей. Иван испугался, но это он попытался скрыть. Неожиданно Антон помахал ему рукой и внезапно испарился, как приведение. Глаза Шарыпова расширились, во рту вновь раздался терпкий привкус, а руки и ноги вместе со всем телом впали в ступор. Он вновь не мог пошевелиться.
   «Возможно, я сошёл сума!?» - Шарыпов и в правду был в шаге от того, чтобы впасть в истерику. Ему казалось, что ещё немного и уже ему нужно будет нести холодную воду, целовать в лоб и всячески успокаивать.
-У тебя тут, конечно, такой беспорядок! Нужно будет убраться. – Машенька вылезла из его объятий и влюблёно посмотрела в его широкие зелёно мутные глаза. – И я, кстати, яблочки привезла!