Отражение в зеркале. 3. Оборванные нити

          Они жили через пару домов друг от друга на восточной окраине городка, “за путями”.  Обитателей этого района прозвали “вокзальскими”. Учились Петр и Анна в разных классах, в школе, которая была единственной русской из всех восьми школ городка и находилась в самом центре, по другую сторону железнодорожных путей. В этом районе хозяйничали уже “городские”.

     “Вокзальские” с “городскими” не то чтобы враждовали, а скорее соперничали между собой кто круче. Драки между ними случались регулярно. Петру и самому доводилось не раз хаживать с местными “стенка на стенку” против “городских”, после чего происходило “замирение”. Побежденные вместе с победителями шли на танцы в городской сад, предварительно хлебнув немножко горячительного в виде домашней наливочки. Пить, что покрепче и много, у них не было принято.

     Существовал между пацанами еще один неписаный закон - защищать и опекать девчонок своего района. В самую темную ночь, в самое позднее время, возвращаться с городской танцплощадки без провожатого можно было без опасений. Тем более что ни о каких маньяках в городке тогда еще и слыхом не слыхали.

     Для рано повзрослевшего Петра, Анька была “мелкой”, ему было интереснее со старшими, а потому иногда с танцплощадки приходилось ей возвращаться одной. И хотя дорога была длинной, пролегала через несколько улиц, железнодорожную линию и огромный темный пустырь, Ане страшно не было. Все знали, что она под Петькиной защитой. Рассердить его боялись -  в свои пятнадцать лет он был на голову выше и шире в плечах многих, кто был и постарше него. Пришлых и приезжих в городке еще не было, а если кто изредка появлялся, ушлые парни, быстро проведав о новичке, сразу же доводили до его сведения местные правила поведения и вежливо объясняли, чем чревато их нарушение. При первой же попытке игнорировать эти разъяснения, нарушителей били больно и жестоко.

     Из дому Аню отпускали без особых опасений, полностью доверяя Петру. Он рос без отца и был своим в их доме, где с азартом перенимал у деда Евдокима секреты столярничества.
     Ане оставалось учиться в школе еще два года, когда пришлось им расстаться. Уехал Петр сразу после выпускного. Аня приуныла, перестала водиться с подружками и, сделав уроки, все свободное время просиживала за пианино. Летом много читала, уединившись в саду около любимой груши, или помогала в огороде.

     Петька, успешно сдал экзамены в технический ВУЗ. По существующим тогда правилам, вновь поступившие должны были отработать месяц там, где укажут. Указали - в аудиториях, в преддверии нового учебного года в ВУЗе шел срочный ремонт.

     В большом городе, среди чужих, в основном городских сокурсников, глядевших на него несколько свысока, Петр почувствовал себя совсем неуютно. Ему хотелось обратно в свой маленький городок, где были Анька, мать и дед Евдоким заменивший ему отца. Где был большой сад. Не такой, конечно, как у деда Евдокима, но в саду этом знал он и любил каждое деревце, каждую травинку. Хотелось вдыхать запах свежих стружек,  душистыми спиральками выползающих из-под рубанка, слушать Анькину игру и пение.

     Петр был высок, черноволос, карие глаза его словно излучавшие внутренний свет были очень притягательны для особ женского пола. Одним словом, был он красив, смел и умен. Одноклассницы чуть ли не все поголовно были в него влюблены, но соблазнила и приобщила его к таинствам плотской любви Зинуля, вокзальная буфетчица. Была она старше Петра на несколько лет, очень раскована, привлекательна, и безотказна. Петр был не единственным, кто втайне посещал пышнотелую красавицу. В пятнадцатилетнем отроке бурлили гормоны, выглядел он на все двадцать и, не устояв перед соблазном, стал он тайком гонять на мотоцикле к Зинуле.

Вот только о зазнобе своей он забывал тотчас же, едва выйдя от нее. И думать, и вспоминать о том, чем занимались они в ее квартирке, Петру было неимоверно стыдно.

     Все мысли его занимала Аня. Он помогал ей с математикой, по вечерам слушал, как втроем -  она, дед Евдоким и баба Маруся по очереди читают какую-нибудь книгу. Читал и сам. Искоса поглядывая на сидящую рядом Аню, он с трепетом ощущал исходящее от нее тепло. Невзначай соприкоснувшись с ней плечом, запинался и совершенно терял нить повествования. Ему хотелось обнять ее, прижать к себе, гладить ее волосы, издающие легкий запах чайных роз, целовать ее губы. Рядом с ней душу его переполняли непонятные ему самому чувства, совершенно непохожие на те, другие, от которых ему бывало и неловко, и стыдно, а в душе рождалось мучительное раскаяние. И он в который раз обещал себе навсегда забыть дорогу к Зинуле.

Но проходило время и его снова с непреодолимой силой влекло еще хоть раз испытать необыкновенно сладкий и одновременно стыдный момент близости с непутевой красавицей. Он заводил мотоцикл, ехал на станцию, и все повторялось.
Теперь тоскуя в чужом городе,  больше всего он хотел увидеть снова совсем не  красавицу Зинулю, а “мелкую” Аньку. Хотя к ней он и прикасался-то всего несколько раз. Однажды помог перепрыгнуть через разбухшую от подтаявшего снега канаву, да по пути в школу подержал за руку, когда ей взбрело в голову пройтись по рельсу, а равновесие она держала неважно. Как же они хохотали, когда Анька оскальзывалась, а он ее ловил...

Так и случилось с ним как в песне из фильма:
Мы жили по соседству,
Встречались просто так,
Любовь проснулась в сердце,
Я сам не знаю как…

     Отработав положенный для новоиспеченных первокурсников срок, Петр возвратился домой. Все остававшееся до начала занятий время он провел в сараюшке деда Евдокима, работая с ним наравне  - к столярничеству у него был талант незаурядный. Не надеясь на стипендию, уж очень она была невелика, перед учебой он хотел заработать немного денег. Мать была в этом ему не помощница - часто болела, а рано умершего отца ему заменил дед Евдоким, обучивший Петра множеству житейских премудростей.

Они дружно работали, а из комнаты тем временем доносились звуки пианино и голос Анны.

     Именно об этом Петр вспоминал на войне, умирая от боли и ран в госпиталях. Ради того чтобы эти минуты повторились, он страстно хотел жить.

     Некоторое время между ними шла оживленная переписка. Отправлять письма Петру Аня бегала на станцию к поезду - в пассажирских поездах один из вагонов всегда был почтовым. В стене его имелось отверстие, куда нужно было опускать письма. Так сразу, без задержки на сортировку в почтовом отделении, они уходили по назначению.

     Во время движения всю корреспонденцию вручную сортировали два - три человека находящихся внутри вагона. Они же их обрабатывали календарным штемпелем, на котором была указана дата гашения и маршрут поезда. Письмо шло ровно столько времени, за сколько поезд доезжал до нужного пункта. Далее оно могло ненадолго задержаться уже на почте, где корреспонденция также сортировалась вручную, часто всего лишь одним человеком. Тем не менее, до места добиралось письмо быстрее - не за неделю, а за день или два.

     Самый первый почтовый вагон появился еще в 1838-м году в Англии - был переоборудован из вагона для перевозки скота. В Россию это новшество пришло лишь через двадцать три года. И все равно писем приходилось ждать подолгу.

     Теперь, когда в интернете письмо можно прочесть буквально в ту же минуту когда оно было и отправлено, потерялся тот ни с чем не сравнимый трепет ожидания и непередаваемый восторг, когда в руках оказывался долгожданный конверт.

     Аня с нетерпением поджидала почтальона, то и дело выбегая за калитку. А он уже издали размахивал конвертом, крича - “Ну-ка, танцуй, письмецо тебе!“. И не отдавал письмо до тех пор, пока хохочущая Анна не исполняла для него несколько шутливых пируэтов. Для старика почтальона это была самая приятная часть работы – доставка радости.

      В последний раз довелось ей встретиться с Петром, когда приехал он на зимние каникулы. Той зимой, прощаясь, он в первый раз поцеловал ее. И был этот единственный поцелуй слаще всех, что знал он раньше, и всех, что были потом. С другими.

     Через год и Аня уехала учиться в другой город. Некоторое время Петр присылал ей письма, дважды встречались они на каникулах в родном городке. А потом писем не стало, Петр исчез, и новый адрес его был неизвестен. Поговаривали, что воюет он в какой-то “горячей точке”.

     Получив обратно три письма с пометкой “адресат выбыл”, Аня затосковала. Она без конца вспоминала последнюю встречу с Петром и тот прощальный поцелуй на перроне. Вспоминала, как гуляли они по темным улицам держась за руки, то оживленно беседуя, то надолго умолкая. Чтобы понимать друг друга, слова им были не нужны.
 
А теперь он забыл ее...

     - Забыл... Как же так?

     Эта мысль сводила Анну с ума, опустошала душу, больно ранила самолюбие. Но сама не понимая зачем, она с самоубийственным упорством растравляла и растравляла свою рану.

     - Кто я для него? Всего лишь соседская девчонка, да просто никто, - обливалась она слезами, выискивая для себя слова поуничижительнее, и не подозревала, что словами этими пытается подсознательно оправдать Петра. – Подумаешь, поцеловал на прощанье! Так всего же один только раз. Ничего это не значит... Ничего.

     Наплакавшись, она вновь и вновь перечитывала его письма, а потом бросалась в другую крайность. Ее начинала терзать тревога - с ним что-то случилось! Она принималась сочинять письмо в деканат института, где учился Петр, с вопросами о нем. Но написав пару строк, разрывала листок на мелкие клочки - поднимала голову ее женская гордость, накатывал страх показаться глупой ревнивицей.

     Однажды, давно, маленькая Аня случайно услышала разговор взрослых о ревнивых женах, которые бомбардировали письмами профкомы и парткомы, требуя наказать и вернуть их загулявших мужей в лоно семьи. Крепко запомнились ей тогда слова деда о том, как это некрасиво и стыдно. Она  навсегда “намотала их себе на ус”. Никаких усов у нее, конечно же, не было и быть не могло, просто дед, объясняя что-либо, часто легонько щелкал ее по кончику носа и говорил с улыбкой – “запомни и намотай на ус, попрыгунья”.

     Нет, не станет она никуда писать. Исчез и ладно. Значит, не хочет больше ее знать. Нашел другую. Все так делают, успела уже насмотреться.

Вот, к примеру, ее однокурсник - въехав в общежитие, всю стену над своей кроватью оклеил фотографиями жены и маленького сынишки, которых оставил в другом городе. Но не прошло и полгода, как у него уже появилась подружка, еще через год исчезли со стен фотографии, а вскоре исчез и он сам - перебрался к новой возлюбленной.

     Наконец, совершенно измучившись неизвестностью, Аня решилась переступить через свою девичью гордость и написала письмо матери Петра, тете Даше.
Вскоре ответ пришел, но не от нее, а от совершенно незнакомого человека. Он сообщил, что живет в доме Петра, который его семье сдали знакомые еще каких-то знакомых. Ничего о прежних хозяевах ни им, ни ему неизвестно.

     Все нити оборвались. И тогда Анна постаралась окончательно уверить себя в том, что забыта. Стало быть, и ей Петра нужно поскорее забыть. Казалось тогда, что сделать это будет не так уж и сложно. Однако, как кому... Одни предпочитают следовать принципу – “мы любим тех, кто любит нас”, другие – “мы любим тех, кто нас не любит”, и лишь кому посчастливилось встретиться с истинной любовью - просто любят, без всяких условий. Ведь встретить родную душу, человека с которым обретаешь духовную близость, полное понимание - это редкое счастье, которое дается, быть может, единственный раз в жизни. Если дается вообще. И потерять столь бесценный дар, означает обречь себя на одиночество.

     Тогда Анна еще не понимала, с чем именно столкнула ее судьба, Бог, или... Да разве важно как называется эта всеобъемлющая, непреодолимая сила. Непреложно лишь то, что она существует.

Больше ей с Петром увидеться не довелось. До новой встречи обоим оставалось ждать долгие двадцать лет.
____________
Продолжение: http://proza.ru/2020/05/03/888
Предыдущая глава: http://proza.ru/2020/05/01/1731
* Песня из фильма “Они были первыми”, 1956г.