Филипок из Киево-Печерской Лавры

 
Фото: Филиппок в 1930  году.

               
                Чистое и непорочное благочестие пред Богом и
                Отцем есть то, чтобы призирать сирот...
               
                (Иак 1:27)

               
            
I."Не оставлю вас сиротами; приду к вам". (Ин 14:18).

   В нашей семье отца из-за его невысокого роста или  из-за отчества ласково  называли – "Филипок".  Помню, это  имя  я встретил  в начальной школе,  где учительница Татьяна Павловна  Ильинская читала нам рассказ Льва Толстого "Филипок".  А мама загадочно  улыбалась,   слушая мой  пересказ  этого произведения:

- Когда в Киеве  я познакомилась с твоим папой,  его  представили  мне   как Филипка    и   "звонаря".  Имя  очень подходило ему, а кто  его придумал, не знаю.

  В  младшем подростковом возрасте я услышал от взрослых, что отец Гурий Филиппович  (его звали и  Юрием) был  круглым сиротой. Местом его рождения в 1905 году называли  местечко Юшковцы под Киевом. Отец и сам не ведал своего настоящего имени  при рождении. Не знал также, остался ли он  сиротой при живой матери  без отца или его оба родителя были живы, но оставили его, отказавшись от попечения о нем. О происхождении фамилии  тоже не было  точных сведений. Не помнил отец, как  и при каких обстоятельствах  он в младенчестве оказался в Киево-Печерской лавре, давшей ему тихий приют и  духовного воспитателя - некоего монаха Гурия русского происхождения.  Знал отец от насельников  обители, что появился  он в стенах Лавры  в  самом начале Филиппова поста, поэтому днем его рождения считали 28 ноября. Имя "Гурий" он получил от монаха Гурия, а отчество "Филиппович" появилось в его документах  в честь апостола Филиппа, чей день памяти отмечается 28 ноября.

   Из-за маленького роста Гурия "младшего" насельники Лавры называли  Филиппком, они же  обучали его искусству звонаря. Рядом с Филиппком  в комнате жили и другие мальчики, которых монахи учили русской грамоте, проводили занятия по катехизации, привлекали к общим послушаниям.  Украинский язык Филиппок знал, но никогда  при мне не говорил на нем. Были ли на территории дореволюционной лавры специальные "благотворительные"  кельи для детей-сирот   или  специальный  корпус призрения, куда селили сирот, -  все это стерлось из его памяти.  Жил Филиппок не только на территории лавры, но и в монастырских  постройках  в Куреневке под Киевом, где вместе со сверстниками он  работал в саду.

II. В мир - с иконой Богородицы

    Филиппок и другие мальчики-сироты получали  в лавре монастырское  обучение  и воспитание  до  1918 года, а позже их распределили по  киевским квартирам, где их приняли  к себе добрые люди, духовные чада лаврских старцев и друзья Киево-Печерской обители. Подростки с трудом привыкали к мирской жизни и постоянно поддерживали  духовные связи со старшими наставниками. С наступлением совершеннолетия Филиппка  его   духовный отец, монах Гурий, оценив  обстановку в стране и городе, благословил ему идти  в мир.  Он вручил на молитвенную память Филиппку духовные книги, передал  в дар  икону Божией Матери "Казанскую" в  металлическом окладе желтого цвета и другие подарки. На груди у Филиппка был драгоценный нательный  крестик - тоже подарок отца Гурия.  Икона, крестик и духовные книги стали неразлучными спутниками  Филиппка, с которыми   он  решил никогда не расставаться.

- Крестик, - рассказывал отец, - был особенный. В его центре было стеклышко. Если смотреть через него на солнце , то видишь силуэт лавры. К сожалению, крестик у меня бесследно пропал при неизвестных обстоятельствах. Я больше нигде не встречал такого крестика. Духовные книги в годы войны остались в Кривом Роге. Иконка была всегда со мною (в настоящее время она хранится у племянника в Тирасполе. - Примеч. автора).

... Новые власти Киева устроили Филиппка и  некоторых других его собратьев  в  местные железнодорожные мастерские. Позже его определили на курсы, где  он  освоил  профессию машиниста паровоза. Приспосабливаться к мирской жизни  Филиппку было трудно. По наказу старших  он  подчинялся существующей в обществе власти. Советскую власть воспринимал как должное, как "власть от Бога". Он не имел политических симпатий и антипатий. В комсомол и в партию не вступал.  Вспоминаю, что меня, вступившего в пионеры, даже не поздравил с этим событием... Отец никогда  серьезно  не интересовался политикой и читал только газету железнодорожников "Гудок",  проглядывал страницы  местной газеты "Победа", журнала "Мурзилки" и "Пионерской правды", подписку на которые вместе с мамой вручал мне в качестве подарка  к новолетию.

   Уже будучи взрослым,  когда я прочитал Послания святых апостолов,  мне  все более  понятными  становились "политические" взгляды  и отношение   молодого Филипка к властным структурам в стране. В полном согласии между собой два первоверховных апостола говорили: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение» (Рим.13:1-2). Об этом же говорил и святой апостол Петр: «Итак будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым» (1 Пет.2:13-14).

   В  отличие от отца  я свои юношеские годы  еще не познал Бога,  не читал духовных книг и возрастал  пионером и комсомольцем . И моя мать, считавшая себя "подкованной в политике", слушая мои нетипичные оценки первых лиц государства,  особенно любимого  ею  Никиты Хрущева, перебивала меня, старшеклассника: "Ешь суп с грибами и держи язык за зубами". А старшей дочери, указывая на меня, сокрушенно говорила: "Ой, Лина, боюсь,  он будет сидеть..."

   Отец любил  профессию   машиниста и  до выхода  на пенсию не носил гражданскую одежду. Он любил повседневную форму одежды личного состава железнодорожного транспорта. Помню, что у него были фуражка, однобортный китель  с отложным воротником, металлическими  пуговицами с изображением  на них технического знака. Погоны младшего  рядового состава,  напоминающие  эполеты,  он хранил в шкафу. В санаториях Одессы и Крыма  он носил  парадный китель белого цвета. Одевал он его  и в  свой профессиональный праздник - День железнодорожника,  отмечаемый 4 августа.

III. "Снова цветут каштаны"

    Мои родители  познакомились друг с другом  в Киеве благодаря  жившему   в миру неизвестному   монаху, знавшему Филиппка еще отроком. Знакомство  Филиппка с будущей его избранницей  произошло весной 1930 года. Место действия - крепостная стена, протянувшаяся  от Троицкой  надвратной  церкви, где Святые врата Лавры, к башне Ивана Кушника. 25-летняя вдова Мария Чернова несколько раз исповедовалась этому монаху и, вероятно,  успела рассказать ему, что  первый ее муж Федор Чернов, бывший белогвардейский офицер, погиб  при неизвестных обстоятельствах на Дальнем Востоке. Это якобы случилось уже после рождения в 1926 году их общей дочери Евгении.

   Мария, став вдовою, тосковала  и вслушивалась  в мелодию  и текст ставшего  дорогим  ее сердцу вальса "Амурские волны". Один из товарищей  Федора Чернова передал Марии весть о смерти  ее мужа, а также о  том месте, где это произошло -"левый берег  Амура". Знал монах и намерения Филиппка после получения им профессии машиниста локомотивного депо - оставить холостяцкую жизнь и обзавестись  семьей. Знакомство молодых людей, как говорят сегодня, было "постановочным". На фоне каменной стены  в установленное время Мария медленно прогуливалась. Она  глубоко дышала от волнения  и   переминалась с ноги на ногу, переживая, каким будет тот молодой незнакомец, кого обещал "посватать" ей лаврский монах-исповедник? Вдруг мимо нее пробежал какой-то  неуклюжий мужчина,  наступивший на край лужи,  и брызги от талой воды попали на ее летнее пальто. Она вскрикнула, а  незнакомец вдруг остановился, подошел к ней с улыбкой и  извинениями, потом стал  вытирать платком заляпанный край  женской одежды. Тут же  подоспел  к  будущим невесте  и жениху улыбающийся  и знакомый им обоим чудаковатый монах, он же -"сват"  и  "сценарист".

- Юра, - представился  растерянной Марии молодой с красивыми чертами лица  мужчина. Правда, женщину смутил  его невысокий  рост.

- ...Он же - Филипок, наш звонарь - добавил улыбающийся монах.

   Что было дальше, догадаться не трудно.  Мария и Юрий повенчались  в том же  30-м году во Владимирском соборе.  Киевские цветущие каштаны были свидетелями вспыхнувших   чувств молодоженов. Они полюбили эти деревья, вышли на Крещатик и  сфотографировались на память. В  дорогом фотоателье  у Юрия не хватило денег для оплаты  свадебных художественных фотокарточек. Ему пришлось сдать  в ломбард  свою белую новую рубашку. А шею и обнаженный участок  груди под пиджаком  Филипок обмотал своим шарфиком - таким и запечатлела его с избранницей  фотокамера.

   Сестра Евгения мне, взрослому,  рассказывала, что Мария со времен второго замужества  полюбила "Киевский вальс" и вместе с нею часто  пела  его на украинском: "Ночі солов'їніі, ночі весняні, //Доли подніпровські наснились мені. // Знову цвітуть каштани, //Хвиля дніпровська б'є.// Молодість мила, - ти щастя моє. //Знову цвітуть каштани, //Хвиля дніпровська б'є.//Молодість мила, - ти щастя моє..."

   Филипок  удочерил четырехлетнюю Женю, перевел ее на свою фамилию  и мечтал о собственных детях. Первый сын Боря родился через два года после женитьбы, но умер в младенчестве. В  январе 1936 года, на праздник Обрезания Господня в семье  родилась  дочь Ангелина. Однако сестры Женя  и Лина  с детских лет   ревниво относились друг к другу и никому из родителей не удавалось их примирить даже во взрослой жизни.

   А потом, через годы и  повзрослевшим  сестрам Евгении и Ангелине  тоже не удалось до конца примирить своих родителей. К сожалению, по рассказам сестры Ангелины, брачный союз Марии и Юрия, заключенный в Киеве, не вытерпел испытания Второй мировой войной  и трудностями  послевоенного времени  в Молдавии. Не сошлись супруги  и характерами:

- Наши отец и мать были совершенно разными людьми. Каждый по-своему понимал веру в Богу и евангельские заповеди. Папа был человеком  другого устроения... Он ведь  воспитывался в монастыре. А мама больше верила в религиозные  традиции и народные приметы. Говорят, у нашего деда Василия был трудный характер. Вероятно, его унаследовала  и  дочь Мария. Мне, кажется,  наши мама и папы... как супруги  по-настоящему не были счастливы.

Припев полюбившегося "Киевского вальса", начинающийся словами "Знову цвітуть каштани...", в исполнении Марии окрасился  примесью  тонкой грусти и разочарования. Мелодия вальса сменилась у нее минорными нотами   аргентинского танго.

IV.  Плод   военной разлуки и послевоенной любви

   В 1940 году на юго-западе советской страны образовалась Кишинёвская железная дорога, и Филипка  перевели из Киева  сначала в Днепропетровск, далее  в Кривой Рог, а оттуда - в  Молдавию, прикомандировав  его к  крупному  железнодорожному  узлу - станции Бендеры. Мария рыдала и не хотела покидать  родную ей Украину, где жила ее вся родня.  С началом войны она переехала с детьми в Долгинцево под Кривым  Рогом, где находились ее мать Ксения Емельяновна, братья и сестры. Филипка как  военнообязанного  призвали на войну,  и он  водил поезда сначала на Украине, а потом  в 1942 году в Сталинграде.  8 марта  1944 года ему вручили медаль "За оборону Сталинграда" (№ 32221). Отец привез с фронта и другие медали, украсившие  грудь его кителя.  О  своем участии на войне рассказывал  детям мало.  С окончанием войны родители наконец-то объединились и  в товарном поезде они  отправились к новому  месту служения Филиппка - в приднестровский городок Бендеры, что на правом  берегу Днестра. Жилье в захолустном месте им пришлось искать самим.  Родители  поселились в деревянном  высоком сарае на улице Тургенева, неподалеку от депо и железнодорожной ветки.

   Я появился на свет не в родильном доме, где был какой-то вирус, а в  сарае. Меня называли   поздним ребенком -  плодом любви  встретившихся  после долгой разлуки  счастливых Марии и Юрия. В городе моего детства  церковные колокола не звучали. В начале мая  1946 года   родители с детьми  поспешили в   местный Преображенский собор, чтобы крестить младенца, которого назвали Анатолием. Отец  часто напоминал, что меня крестил священник Николай: "Запомни его имя".  Дома   родители называли меня почему-то не по имени: "Мальчик должен идти спать..."; "Мальчик плохо кушает и выплевывает пенку из молока..."; "Надо с получки купить Мальчику карандаши, он любит рисовать..." и т. д.

В  раннем детстве  я увлекся рисованием на большом картоне, и отец однажды  нашел у хозяйки нашего сарая  старое журнальное  издание Библии с  иллюстрациями Гюстава Доре. Отец подсунул мне Священное Писание, и иллюстрации  французского художника меня тогда потрясли  и испугали:

-А кому это... отрезали ножом голову? Почему она и нож  на тарелке?

-Подрастешь- узнаешь... (Это было любимое выражение Филипка в ответ на все  мои детские вопросы.  Наверно, он подражал своим воспитателям в Лавре).

   Отец никогда не сюсюкал, не ласкал, не целовал  и не хвалил своих детей.  Я не видел, чтобы он молился, читал Евангелие или  ходил в церковь.  Меня он водил  на местный стадион  смотреть футбольные матчи  и покупал там мне  дешевое молочное мороженое, потому что другого не продавали. Он болел за местную футбольную команду "Буревестник". В парке им. Горького  часто играл с мужиками  в домино. Учил меня правильно взбираться на гладкий шест и  лазить по деревьям, играть в городки и лапту, ухаживать за собакой, кроликами и цыплятами. Заставлял вести "дневник погоды", учил лепить фигурки из пластилина,  выпиливать лобзиком , выжигать на фанере, мастерить калейдоскопы и деревянные игрушки.   Помню, что он не пил алкоголя, не ругался бранными словами.  Правда,  один раз в день зарплаты  он здорово опьянел, упал на землю возле железнодорожного депо, и мы с мамой привезли его пьяное тело в повозке.   Много  курил и мать не могла с этим мириться. Никогда не смеялся вслух, много не разговаривал, анекдотов не рассказывал. Близких друзей не имел,  был  тихим  и любил одиночество. В санатории ездил  лечиться и отдыхать без супруги, которая с возрастом стала крупнее  и выше Филиппка. По весне на несколько дней уезжал в Киев, где цвели его любимые каштаны. Оттуда он привозил мне  открытки с видами столицы Украины, всякую одежду, обувь, сосиски,  но не игрушки. В нашем  городе любимые мною  сосиски продавали редко и  только в день проведения  выборов в органы советской власти. Отец приходил к месту голосования задолго до его открытия, чтобы в  "праздничном" буфете купить  мне "молочные" сосиски  и  себе - папиросы "Казбек" и  "Беломор-канал".

   В мае 1953 года появилась  Одесско-Кишинёвская железная  дорога, и отец продолжал водить поезда. К тому времени городские коммунальные службы  выделили нам  на улице Школьной № 3 несколько комнат в старом доме, где жили еще три семьи. Родители сами занимались ремонтом стен и латали крышу.  Отец выкопал небольшой погреб, построил сарай, гдк хранили уголь. У нас  появился  большой огород, где отец посадил вишневые  и абрикосовые деревья. Были и грядки с картофелем  и другими овощами. Меня тоже приучали посильно  копаться  в земле.  Вдоль дощатого  забора на улице Зеленой  (ныне - ул. Бендерского Восстания) родители  посадили  свои любимые каштаны - белые и розовые.

V. Отцовская педагогика

  Недалеко от нашего дома находилось здание железнодорожной начальной школы. Члены родительского комитета обходили квартиры,  изучали рабочие места первоклассников и смотрели, присутствовали ли  в доме иконы и лампады. Где   дома Филипок прятал  от атеистов  свою "Казанскую" икону Божией Матери, мне было неведомо. Портретов Сталина   в  нашем доме не могло быть. Зато висела в красивой   рамке репродукция с картины Крамского "Неизвестная". Это была мамина "икона". Еще белые  стены украшали две  старые  масляные работы: "Маки" на черной ткани и "Зима в деревне" на фанерной доске. Эти два произведения я пытался копировать в детстве карандашами и  акварельными красками.

   В семейной педагогике Филипок подражал своему воспитателю - монаху Гурию и никогда  не повышал голоса на детей.  Не наказывал, хотя я и заслуживал того, чтобы  мне дали  по шее или по другому месту.  Приведу пример. У нас во дворе были две клетки с кроликами и подросшими цыплятами. Те и другие были  исключительно белого цвета, а мне  однажды  захотелось подправить ошибку природы и показать родителям   домашних птиц и животных в цвете. Я  много рисовал  акварельными  и масляными красками, и раскрасил  шерсть двух кроликов и перья трех  цыплят в радужные цвета. Прошло некоторое время  после моего дикого художества, и  мать  первой вскрикнула от увиденного,  схватила меня за ухо и грозила  избить мокрым полотенцем. Отец отвел руку  матери от моего уха  и подвел к клеткам:

-Cмотри!

О, ужас! Все  мои "цветастые" животные и  птицы лежали мертвыми: наверно, этих изгоев забили  и заклевали белые обитатели клеток.

- Стой, смотри, думай о своем художестве. Потом расскажешь мне, как оцениваешь  свой поступок.

  Мои переживания по поводу случившегося  и  последующее самоукорение подействовали на меня сильнее  всяких оплеух. "Побитой собакой"  предстал я перед отцом. А он посмотрел на меня,  все понял и не произнес ни слова. (Так, вероятно, киевский  монах Гурий  и  воспитывал  Филипка).

  Родительские собрания в школе  посещал  только отец. Я с тревогой  ожидал его возвращения и воспитательных бесед со мною. Однажды  он мне сказал, что, мол, договорился с учительницей. О чем?  Я не буду на уроки "Домоводства" приносить девичьи пяльцы, цветные нитки "Мулине" и  вышивать "крестиком" и "гладью", как все другие.  Вместо  "бабьего дела"  буду выпиливать лобзиком  на фанере и  выжигать всякие изображения специальным прибором.  На моем круглом личике расцвела довольная улыбка!

   Отец съездил в Киев и привез  оттуда  в подарок  фильмоскоп с диафильмами  и все необходимое для школьных "уроков труда"  и  потом много занимался мною, чтобы я  научился правильно держать лобзик, аккуратно и строго по чертежам выпиливать, старательно шлифовать и лакировать свои деревянные изделия.

   У Филипка существовала своя мудрая педагогика. В ней присутствовали и   необычные  методы воздействия. В середине 50-х годов моя старшая сестра Ангелина за полгода до начала государственных экзаменов в  пединституте  неожиданно забросила учебу и решила выйти замуж. Она  полюбила молодого человека , не имевшего  среднего образования. Любовь слепа: cестра  согласилась с глупым предложением будущего мужа: "Я не имею высшего образования и тебе не надо его иметь. Будем вместе работать в цехе консервного  завода им. 1 мая".

   Мать причитала и говорила непослушной  дочери, что  у нее от сильных переживаний  "сердце обливается кровью"!  Отец, вложивший немало денег в образование  дочери,  размышлял, как  повлиять на нее и ее избранника.  Ангелина  не прислушалась к  советам родителей и  добровольно оставила вуз. На свой свадебный  вечер молодожены не пригласили родителей. Последние   отказали  в  приданом и не выделили им отдельную комнату  для проживания. Позже мать рассказала, что отец  даже не принял  жениха  дочери. Он  попросил Ангелину присесть  рядом  с ним и выслушать его доводы:

- Ты, дочка, не спрашивала  родительского благословения на брак.  И не получила его. Брак бы подождал получения диплома. А потому приданое твое состоит  из  тех финансов, которые мы пять лет выделяли из семейного бюджета. Помогали тебе получать образование учителя. Стипендии тебе не хватало, общежитие требовало дополнительных денег.  Из одной моей зарплаты   мы несколько лет  помогали тебе. Еще выплачивали  деньги за собственную часть дома. А дорогой подарок тебе я се-таки вручу. Он из Печерской лавры  - образ Божией Матери "Казанская".  Мать тоже подарила дочери  темно-синюю с белым горошком шелковую блузку, картину "Зима в деревне", написанную маслом. С той поры отношения дочери и родителей дали трещину. Всю жизнь Ангелина жила с обидой... на мать, а вот  отца почему-то всегда хвалила.  В конце своей жизни сестра уверовала в Бога и  многое-многое  поняла.

VI. "Илья Муромец, он же «Чобиток»  и святой!?"

   Вспоминается один  эпизод   из моих   школьных лет.  На уроке литературы в средних классах  мы изучали былину "Илья Муромец и Соловей-разбойник" и  получили домашнее задание - выучить наизусть  фрагмент из  этого произведения.  В своей комнате я долго зубрил трудный  для запоминания текст. К моему  удивлению, отцу откуда-то было известно, что прообразом   былинного персонажа  Ильи Муромца был исторический персонаж, силач по прозванию «Чобиток» или  "Чобитько", принявший монашество в Киево-Печерской лавре с именем Илия:

   - А знаешь, сынок,  этот богатырь Илья Муромец имел  в жизни другое имя. А когда  пришел  к вере, то  в лавре стал православным монахом и ему  выбрали   новое имя Илья. Он  жил, умер и  похоронен в нашей Киево-Печерской лавре.  Его  называли  святым.  В пещерах был  его гроб с останками. Я сам  видел.  Мне тогда  было столько лет, сколько тебе сейчас.

   Рассказ отца  воспринимался мною  молча, но  с легкой усмешкой в уголках губ:

- Ты что, папа...?! Он же - русский богатырь, былинный герой.

   Авторы-составители   советского учебника  представили школьникам былину об Илье Муромце в адаптированном  виде. Отец  попросил Ангелину найти в институтской библиотеке  книгу с  былинами.  Через несколько дней сестра принесла   томик "Онежских былин" об Илье Муромце. Студентка Ангелина   поддакивала отцу и они вместе  прочитали  мне  на те строки, где значения многих слов мне  были  тогда непонятны.   Они подчеркивали   религиозность былинного героя:

<...>
А и тут старыя казак да Илья Муромец
Становил коня да посередь двора,
Сам идет он во палаты белокаменны,
Проходил он во столовую во горенку,
На пяту он дверь ту поразмахивал,
Крест он клал он по писаному,
Вел поклоны по ученому,
На всё на три, на четыре на сторонки
низко кланялся,
Самому князю Владимиру в особину,
Еще всем его князьям он подколенныим.
<...>

  Отец объяснил, что такое "класть крест  по писаному", "вести поклоны  по ученому" и др. Позже как машинист  локомотивного  депо  он  выписал бесплатный  семейный билет  и мы поехали с ним в Киев посмотреть Лавру  и  пещеры, где якобы покоится прах Ильи Муромца. Остановились мы на ночлег у монахини в миру  по имени Елена. Оказывается, она приходилась тетей моей матери. Она жила тем,  что шила  на дому стеганые одеяла и продавала их. Одно одеяло  с приложенными к нему  памятными подарками, крестиком, иконками и сладостями монахиня Елена вручила и  мне.

   Посещение киевских достопримечательностей, территории Лавры без монахов было для меня настоящим озарением. Отец, кажется, помолодел на несколько лет, когда  провел  для меня обзорную экскурсию по Лавре и показал открывшиеся на его территории музеи.  Посетить  Ближние Пещеры, где "покоились мощи Ильи Муромца", не удалось: они были закрыты.  За один день  пребывания в Лавре у меня  расширился словарный запас церковных слов. Я стал понимать, что такое "поклониться  нетленным мощам Печерских святых".

  Обедали  мы в какой-то вареничной на Крещатике.  Два вечера посвятили  походам в   цирк и оперный театр, где слушали "Евгения Онегина". Перед отъездом домой отец   показал мне  Владимирский собор, где венчались родители,   и  Кирилловскую церковь ,  расположенную в Куреневке, где  находится Киевская городская клиническая психоневрологическая больница № 1 имени И. П. Павлова. Отец  рассказывал, что в Куреневке   до прихода советской власти он временно жил в   монастырских строениях,  переданных позже   психдиспансеру.

Кирилловская церковь в день нашего паломничества находилась  на капитальном  ремонте, но мы  все-таки проникли во внутрь и  посмотрели  настенные росписи. Позже   мне стало известно, что в 1884 году  в церкви трудился   и студент Императорской Академии художеств Михаил Врубель, написавший образ «Архангел Гавриил» в сцене Благовещение, «Въезд Христа в Иерусалим», «Сошествие Святого Духа»,  головы пророков Моисея и Соломона и др.

   ...В вагоне пассажирского  поезда, возвращающегося от левого  берега Днепра к  правому берегу Днестра, Филиппок, кажется, загрустил. Его глаза смотрели в окно, а душою он был в прошлом,  где-то там, на территории Киево-Печерской лавры:
-- Папа, почему ты ушел из лавры? Так бы и жил там.

Ответа не последовало.

VII. "Хочу в суворовское училище"

  Если отец научил меня вести "дневник погоды", то сестра Ангелина, студентка пединститута, проводила со мной педагогические эксперименты и всякие "опыты". Например, она составила  мне, дошкольнику,  режим дня и наблюдала, как точно он  мною соблюдается. Скидок не делалось даже в воскресные дни. На всю жизнь запомнились мне бодрые слова диктора Вячеслава Гордеева, проводившего по радио утреннюю гимнастику: "Доброе утро, товарищи!  Поставьте ноги шире  плеч …" и т.д. В конце:"...А теперь перейдем к водным процедурам, товарищи...". Кроме того, став школьником, я получал от сестры  "обязательный" список детской литературы, который должен прочитать  в течение года.

   Мало того, я вел "дневник читателя", где заполнял такие разделы: автор, название книги, главные герои, интересные мысли, описание природы, мнение о книге и др. Я жаловался  и спрашивал у матери, почему она не ведет  такой же читательский дневник? Мама увлекалась книгами только  о разведчиках  в годы войны и в мирное время. Это были книги:  "Над Тиссой",  "Подвиг разведчика в тылу врага", "Операция "Спрут"", "И один в поле воин" и др. Отец пропадал на работе, водил поезда  чаще по ночам, чем  днем.  Потом  отдыхал на своей железной кровати. Времени  для книг  было мало.  У него была своя профбиблиотечка, состоявшая из   книг по устройству и эксплуатации паровозов,  о правилах текущего ремонта, ухода и содержания паровозов и др.

  В одиннадцатилетнем возрасте  мне  попала в руки повесть Бориса Изюмского «Алые погоны».  Судьбы суворовцев,  их жизнь и учеба  в училище настолько заинтересовали меня, что я написал в своем читательском дневнике о желании дружить с такими мальчиками, как Володя Ковалёв,  Артём Каменюк,  Сеня Самсонов - главными героями книги.  Мое романтическое увлечение этой   книгой и повестью "Сын полка" закончилось тем, что в моей  голове зажглась лампочка: хочу быть суворовцем! Я  нашел на улице Дзержинского здание горвоенкомата  и удивил  там дежурного офицера своим вопросом:

- Как можно поступить в суворовское училище? Я бы хотел там учиться...

  Мне решили сделать исключение, и со мною состоялась предварительная беседа военных. Они нашли "большой минус" - я не сирота, имею отца и мать. Их пригласили в военкомат, где отец поддержал мое решение, а  мама согласилась заполнить какие-то бумаги. Мы стали ждать ответа из военкомата. Последний пришел через несколько месяцев:  по "разнарядке сверху" меня готовы были принять на учебу только  в   Северо-Кавказское Суворовское военное училище в  г. Орджоникидзе (ныне -  Владикавказ). За меня все решили взрослые.  Отец  выразил  свое согласие, а мать была категорически  против:

-Нет-нет. Мы согласились бы только на  получение места в Киевском  Суворовском военном училище.

Так на моей "военной карьере" поставлена точка.


VIII. "Все мужчины - скотины, без правды живут..."

   Отец запомнился мне  тихим и незлобивым. Никого не осуждал и  не отвечал на грубости и колкие слова в свой адрес. У отца  не было  явных врагов или   недоброжелателей, кроме... его собственной жены,  подозревавшей его в изменах  и ревновавшей его  к зубному врачу железнодорожной поликлиники  Анне Макаровне. Долгие годы он хранил  одну тайну, которую обнажили свидетели его прогулок в парке  им. М. Горького с некоей  маленькой девочкой. От меня, подростка,   эти факты  долго скрывали.  Отец вдруг оставил нашу семью  и исчез на некоторое  время.  Потом виновато вернулся к нам. Скандалов  между родителями я не припомню. Однажды мать сидела в углу комнаты и  держала у  рта платок. Потом уронила голову на стол и долго  плакала. Я услышал от нее иронические слова в сторону отца - "шпендик! ", а потом в сердцах  она выговаривала мне и  дочерям:
-В тихом болоте черти водятся.  Папа ваш "Филиппок" был тихим-тихим, а оказался "бл***ном"!  Врал, что деньги  у него то украли, то он сам  их потерял.. .А это он чужой бабе  их относил...

  Мама периодически проводила  в отцовских вещах "чекистские обыски" и  нашла в  его кителе  сначала фотокарточку  черноволосой девочки по имени Галя, а позже  и футляр  с новенькими  женскими  часиками на руку. После этого она  в гневе вытащила свою  свадебную фотографию из старой рамки и  ножницами разделила изображенные фигуры молодоженов. Отец называл маму "домашней пилой" и несколько раз уходил из семьи, снимал на Комсомольской  улице комнату. Я слышал из уст матери и такие  смешные стихи в адрес всех мужиков: "Все мужчины - скотины,/Без правды живут./Сегодня ласкают,/А завтра плюют..."

Cтаршая сестра Евгения   объяснила Ангелине и мне :

- У нашего папы на стороне  появилась женщина.  У нее есть дочка, почти  сверстница тебе, Толик. Папа долго скрывал свои связи с  этой подругой. Типичная история в романах и в жизни.

Ангелина возмутилась:

- Неужели папа и... целовался с чужой женщиной?! А как же: "Умри, но не давай поцелуя без любви!"

К нам приезжали со словами утешения  и советами дядя Анатолий из Ростова -на-Дону,  бабушка Ксения Емельяновна  из Кривого Рога, у которой сестра - монахиня Елена в Киеве.

   -Эх, Филипок, Филипок...- вздыхала бабушка.

 Гости   выпроваживали  меня  на улицу и что-то обсуждали между собою. Атмосфера  в доме угнетала меня, что  позже сказалось на моей учебе и успеваемости  в школе, где в дневнике редкими оценками стали  "пятерки". Бабушка повела меня в  местный Преображенский собор, а  я отпирался и чуть не плакал:

  - Бабушка, я же  - пионер, вдруг меня кто-то увидит там...

Бабушка на кото-то  махнула рукой, той же рукой перекрестилась сначала себя, а потом меня. Потом крепко сдавила мою правую ладонь  и  силком  ввела меня в храм и  поставила перед большим киотом с иконой Божией Матери "Умиление". Сама обошла с   молитвами  и лобызаниями  все иконы,  а  потом подошла ко мне:
- Поцелуй Божию Матерь.

Я стоял как вкопанный и вспоминал тогда  стихотворение Эдуарда Багрицкого "Смерть пионерки". Бабушка Ксения оказалась сильнее и прямо-таки прилепила мое  лицо к   иконе.

IX. "Это моя крестная дочь".

Однажды  я набрался храбрости и спросил отца:

- Я видел фотографию той девочки, с которой ты гуляешь в парке. Кем она приходится тебе? И  кем  -ее мама?

- Крестной дочерью.-Последовал ответ.- Гаоя была сиротой. Я  - ее крестный отец. Ее мать - моя духовная родственница. Кума.

Тогда в  пионерском возрасте мне были неведомы значения   слов  "крестная дочь", "крестный отец" и "кума":

- Не понимаю...Ничего не понимаю.

- Все поймешь, когда вырастешь.

Прошли годы и я понял отца, Филипка и сироты.

...В 1948 году машинист Гурий (он же - Юрий) Филиппович  во время движения поезда услышал  от кочегара паровоза:

- Юрий Филиппович, у нас в тендере  чье-то мокрое дитя лежит и плачет!

   На одной из  станций, что  на юге Молдавии,  кто-то подбросил  в тендер с углем спеленатого ребенка. Это была черноволосая  девочка грудного возраста, а  на  ее левой   ручке  висела  на   красной  нитке картонка,  где начертано  имя "Галя". Отец с напарником выработали  план действий. Ранним утром  по прибытии их вагонного состава на станцию Бендеры отец принес подкидыша в железнодорожную больницу, что находилась рядом с  перроном вокзала. Ночью в ней дежурила зубной врач по имени Анна Макаровна. Она была средних лет,  незамужней и жила со старшей  сестрой.  Своих детей   сестры не имели.

Сегодня трудно представить, какой разговор состоялся  между Анной и Гурием. Врач оценила в  появлении  в  ее кабинете подброшенной малышки  как знак свыше. Отец  точно так  же рассуждал, но  по отношению к себе. Вероятно, он поведал женщине  свою  долгую жизнь, которую он  тоже начинал подкидышом Филиппком. Сам  Бог велел  ему проявить заботу  о  девочке-сиротке  и  позже  стать ее опекуном и крестным отцом.

  Анна и Гурий решили, что ребенку-подкидышу,  возможно, лучше считать, что его родители погибли, чем знать, что они живы, но бросили его. Уже к передаче  ночной смены главному  врачу Анна Макаровна объявила Гурию и медикам-коллегам, что она  начнет оформлять документы для удочерения малышки Гали:

- Сиротку  в дом и счастье  - в нем.

  После таинства  крещения у Гурия-"Филипка" появилась крестная дочь, о чем он утаил от законной жены, ибо знал о ее маловерии и характере.  Обязанности крестного отца "Филиппок" исправно  выполнял до совершеннолетнего возраста  Галины. Но какими трудными были для него  эти годы!  Он все терпел, но  в нем теплилась  надежда, что  близкие его когда-нибудь поймут и  устыдятся  своих подозрений.

 X. "Умер и собаки не загавкали"

  Умудренный жизненным опытом  взрослый Филиппок, подражая  своему духовному отцу Гурию,  терпел душевные и физические боли. К выходу на пенсию он окончательно вернулся в  семью, однако  продолжал работать истопником в кочегарке того профтехучилища, где работала бухгалтером его дочь Евгения. После работы отдыхал и работал в саду. По весне окапывал  и белил известью стволы повзрослевших  каштановых деревьев. Осенью подбирал под  их кронами  красно-коричневые плоды и не знал, что с ними делать.

"Годы идут  и проходят как дожди", - говорила Мария. Господь посетил болезнями худощавого Филиппка, страдавшего язвою желудка. Хирурги  удалили ему часть желудка. Господь прощает, а люди - нет. Со временем Мария,  может, и простила  своему супругу все его "чудачества", но, по ее словам,  "ничего не забыла". В пожилом возрасте она поломала во дворе левую ногу, малопыный врач неправильно сложил кости, и Мария  до конца своих дней ходила на костылях.
У 66-летнего Филиппка  в Республиканской железнодорожной больнице г.Кишинева  обнаружили острый лейкоз. Врачи советовали детям  увезти тяжело больного отца умирать дома. Помню, отца вытащили из медицинской машины на носилках. Над бледным лицом Филиппка уже осыпались первые цветки каштанов.  Он попросил остановиться с носилками под деревом. С минуту все молчали и глядели на тяжело больного. Филипок промолвил :

- Уже шмель полетел на цветы...

  Со сложенными руками на груди и  в окружении  всех членов семьи  отец два дня лежал на домашней кровати и  тихо ушел  из жизни  в  среду Светлой  седмицы в апреле 1971 года.  Господь взял его к   Себе  без исповеди, причастия и соборования. Никто из присутствующих  даже  не заметил  последнего вздоха Филиппка. Когда в дом вошли знакомые  люди и заглядывали  в  незаплаканное лицо растерянной вдовы Марии, они  услышал:

-Да, умер и собаки не загавкали...


Пасха 2020 года.