Леонид Мартынов, очень личное

Я не знаю, что думают о стихах Леонида Мартынова литературные авторитеты, у меня не было нужды спрашивать их об этом. С тех пор, как я узнала его, стихи Мартынова вошли в меня и стали моими, так и только так писала и говорила бы я сама, если бы раньше не сказал этого он.
Стихи эти входили в меня всякий раз по-разному, со своей интонацией, неожиданным ритмом, вопросом или утверждением, скрытой болью или насмешкой, - Мартынов поразительно разнообразен!
Вот стиль его строг и возвышен, невольно хочется встать:
 
«Вода
Благоволила
Литься!
Она
Блистала
Столь чиста,
Что - ни напиться,
Ни умыться,
И это было неспроста.
Ей
Не хватало
Ивы, тала
И горечи цветущих лоз.
Ей водорослей не хватало
И рыбы, жирной от стрекоз.
 Ей
Не хватало быть волнистой,
Ей не хватало течь везде.
Ей жизни не хватало –
Чистой,
Дистиллированной Воде!»
 
Это о воде? – Да. И нет! Понимая всю философскую глубину этого короткого и очень емкого стиха, я про себя буду его цитировать, всякий раз, когда услышу требование абсолютной формы или исчерпывающего содержания, рафинированности, невозможной в принципе, особенно в художественной ткани, это будет неестественно!
Но вот стих совсем иной: картина изменчивого заката, перед которой стоит зачарованный поэт – и я вместе с ним немею от такой земной и всякий раз необычайной красоты:
 
«Я видел
Картину такую:
День хмурый кончался печально;
Воткнулись в пучину морскую
Потоки дождя вертикально
Из тучи, нависшей продольно
Над бездной в районе заката…
И вдруг - аж глазам стало больно!
Прорезался пламень квадрата.
Квадрат этот солнцем был.
В тучах
Возникло вдруг что-то такое,
Что самых чертежников лучших
Не вычертилось бы рукою.
И было понятно: квадратно
Не солнце, а, вероятно,
В сгустившихся тучах оконце,
Зияющее квадратно,
Квадратно, как будто бы крышка
Кубышки багряной узорной,
Квадратно, как будто бы вышка,
 С которой взирает дозорный…»
 
Это только цитата. Стихотворение живописное, самодостаточное своей внутренней динамикой, единством смысла и формы, не буду вас лишать удовольствия открыть эту красоту самостоятельно!
Но он способен быть не только чутким зрителем, отразившим картину мира в стихах, но и творцом, созидающим иную реальность.  Загляните, как он это делает, он чуть-чуть приоткроет дверь в свою лабораторию… или мастерскую… или?.. Господи, да он  - Рояль!
 
« Я чуток,
Напряжен я,
Как рояль,
Но подойди хоть Бородин, хоть Скрябин –
Не трогайте, не жмите на педаль!
Шершавый от царапин и корябин,
Сегодня я уж больше не служу
Рукам умелым, как и неумелым,
Но сам себе я струнами гужу
И весь дрожу своим древесным телом.
И клавишами тихо шевеля,
Я обращаю это в звуки. Это
Воздействуют магнитные поля
Иных миров, летящих в бездне где-то.
Они звенят: украдь, украдь,украдь,
Подстереги, похить нас, извлеки нас!
 
И отвергая нотную тетрадь,
За ними я и сам в погоню кинусь».
 
Приемы Мартынова настолько разнообразны, что они уже и не воспринимаются приемами, присущими только этому поэту, скорее, это  – разнообразная ситуативная речь незаурядного человека, обладающего прекрасной лексикой, глубоким умом и богатейшим жизненным опытом. Вот он вдруг обращается ко мне с вопросом, предлагая ответить на него самой себе.
«А ты?
Входя в дома любые —
И в серые,
И в голубые,
Всходя на лестницы крутые,
В квартиры, светом залитые,
Прислушиваясь к звону клавиш
И на вопрос даря ответ,
Скажи:
Какой ты след оставишь?
След,
Чтобы вытерли паркет
И посмотрели косо вслед,
Или
Незримый прочный след
В чужой душе на много лет?»
 
А другим стихотворением, кратким, как афоризм, может дать ответ, в котором заключена высочайшая мудрость:
 
«И вскользь мне бросила змея:
У каждого судьба своя!
Но я-то знал, что так нельзя –
Жить извиваясь и скользя».
 
Но вдруг открою наугад страницу, в которой так просто и вместе с тем необыкновенно выражено человеческое чувство – любовь, многажды перепетая. Неназванная.
 
«Ты
Листик
С колен сронила.
Разные
Он изводит чернила –
Синие, черные, красные,
И самые пестрые клеит он марки
На письма однообразные…
Из Арктики,
Из Антарктиды, где айсберги-исполины,
Он пишет одно и то же: что губы твои – из малины!»
 
В молодости Мартынов прошел искушение словесной эквилибристикой, первые его стихи были напечатаны еще в 20-е годы в сборнике «Футуристы», так что к 60-м годам это уже был тертый калач! И обминали ему бока не только соратники и соперники по поэтическим объединениям, но и жизненные невзгоды. Журналистом он поездил и по Сибири, и за ее пределами, писал много прозы, случалось, что сборники очерков запрещали до публикации – и потом они пропадали безвозвратно! А самого автора ссылали. Спрашивается, куда же еще из Сибири можно сослать? – Да подальше, поглубже на север! Реабилитировали поэта только после его смерти.
Впрочем, какой смысл перебирать годы испытаний, вспоминать, что в 1966 году ему была присуждена Государственная премия РСФСР за сборник стихов «Первородство», а в 1974 году – уже Государственная премия СССР за сборник «Гиперболы». Главное – что эти сборники с нами, можно их поворошить и удивиться неувядаемости слога, глубине смыслов. Вот как в этом, очень коротком:
 
«Из смиренья не пишутся стихотворенья,
И нельзя их писать ни на чье усмотрение,
Говорят, что их можно писать из презренья.
 
Нет! Диктует их только прозренье».
 
Я могу его цитировать бесконечно, каждое стихотворение завораживает своей уникальностью, вот как это, "Хвост Земли":
 
«Так и так. Бывает всяко:
Иногда обрывки мрака
Лишь случайно только где-то
Жмутся к солнечной земле,
А порой обрывок света
Мечется в кромешной мгле,
Как бездомная собака.
Говорят: огромный хвост
У земли, как у кометы,
Простирается до звезд».
 
Этот стих сохранился у меня на выдранной страничке из журнала «Юность», там целая подборка стихов Мартынова, один другого удивительнее. Сейчас все эти Мартыновские произведения для меня еще и как провидческая мудрость тех журнальных редакторов, которые каким-то нутром понимали, что эти стихи годятся для вечности. У меня много таких страничек, заложенных в самые разные сборники. Вот, к примеру, сборник «Сибирские строки поэзии», изданный «Молодой гвардией» в 1984 году, где есть и Ахмадулина, и Евтушенко, и Вознесенский, а омичу Мартынову места не нашлось. Я ничуть не в претензии к составителям сборника, просто вложила в толстенный фолиант выдранную из журнала (сейчас даже не определить – какого!) еще одну страничку стихов Мартынова.
Он не горлопан, никого перекрикивать не собирается, но без его замечательных стихов поэзия моей юности была бы сильно оскудевшей. Я читаю и люблю многих поэтов, старых, новых, устоявшихся, как дорогое вино, игривых, о которых пока трудно говорить. Но к Леониду Мартынову у меня отношение особое, очень личное. Я же говорю – если бы писала стихи, то такие же, как у него. Ну или очень созвучные. Вроде этого:
 
«Хоть я упрямицей слыву ещё,
ресурс сопротивленья истощён.
По воле ветра и течений вод
мой утлый челн отныне поплывет.
 
Забыв о сохранении лица
в боях за истину, и принципы отбросив,
я стану отрешенно созерцать
как лист на волю отпускает осень,
как кружит снег и как цветут саранки
- всем свой черед! - на маленькой полянке.
 
Стук сердца мартовской капели соразмерен,
щебечут птицы на моих плечах,
примите, насекомые и звери,
меня в свой круг. Я заслужу доверие,
и победить сумею глупый страх.
 
Качну ветвями, головой кивну,
пока ж оставьте все меня одну"
 
Мне станут пересчитывать слоги, кричать, что нельзя мешать лексику разных времен, что смысл моих метафор смутен, а рифмы слишком просты, но мы-то с Леонидом Николаевичем знаем, что суть вовсе не в том.
Мы будем помалкивать, поглаживать камни из своей коллекции, вспоминать геологические экспедиции и журналистские командировки…
Стоп. Сильно увлеклась. Но как совпали!