Повесть об академике Георгии Александровиче Николаеве
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие
Часть 1. Беседы с Г.А. Николаевым (Уроки реализма)
Часть 2. Беседы о Г.А. Николаеве (Учитель, определяющий судьбу)
Часть 3. Георгий Николаев. Неопубликованное
ПРЕДИСЛОВИЕ
«Я следую стилю Николаева, который говорил, что познает себя через других людей, через отношение к другим людям» — профессор В. Н. Волченко.
Если бы нужно было кратко охарактеризовать Георгия Александровича Николаева, выделить в нем главное, я бы сказал, что он Мудрец и Учитель. Это — ключевые слова книги, представляемой на суд читателя.
Книга выросла из дневниковых записей, которые я вел много лет, откликаясь на то, что меня волновало. Изложения бесед с Георгием Александровичем появлялись в моих дневниках по мере того, как они случались, среди множества других событий и встреч. Поначалу я и не предполагал как-то их выделять и систематизировать. Но то, что это общение — значительное событие в моей жизни, я почувствовал сразу.
Наша первая беседа была записана 35 лет назад. Георгий Александрович был удивительным собеседником. Все, о чем он поведал тогда, мне захотелось записать...
Несколькими годами позже, когда Николаев оставил пост ректора МВТУ, сохранив за собой должность заведующего кафедрой сварки, а я, окончив аспирантуру, перешел на работу в НПО «Энергия» им. С.П. Королева, наши встречи и беседы приобрели регулярный характер. После смерти Георгия Александровича, наступившей в 1992 году, я решил собрать записи этих бесед в одну рукопись, снабдить их пояснениями и показать профессиональному литератору. Н. А. Горохов, редактор издательства «Интер-Весы», поэт и литературный переводчик, внимательно прочел мои записки и сказал, что их обязательно нужно издать. Горохов не только внес ценные правки в рукопись, но и посоветовал:
— Посмотрите на это дело шире. Повстречайтесь с теми, кто работал и дружил с вашим академиком. Они наверняка расскажут много интересного.
Так появилась вторая часть книги. Я встречался с учениками Георгия Александровича и обрабатывал записи этих встреч. Работа продвигалась медленно. Записи бесед годами лежали в письменном столе, пока я не поверил в то, что они представляют самостоятельный интерес. Это была не биография Георгия Александровича, а живые впечатления от общения с ним, которые не укладывались в русло биографического жанра.
Более того, это были рассказы о нем, и них самих. В конце концов, мне показалось естественным, что академик Николаев, так или иначе, определил судьбу каждого из представленных в настоящей книге рассказчиков, причем чаще всего в их молодые, критически важные годы жизни. Поэтому я решил оставить диалоги и сцены такими, какими они были записаны. Пусть они помогут сохранить в памяти живой облик того, кто при жизни заслужил к себе совершенно особое, уважительное и теплое отношение огромного коллектива и еще многих людей в нашей стране и за ее пределами.
Я выражаю искреннюю признательность ученикам Георгия Александровича — академику РАН Н.П. Алешину, профессорам С.С. Волкову, В.Н. Волченко, А.Г. Григорьянцу, А.И. Киселеву за их бесценные воспоминания, президенту МГТУ им. Н. Э. Баумана, академику РАН И.Б. Федорову, ректору МГТУ, профессору А.А. Александрову — за интересные рассказы об их взаимоотношениях со своим предшественником на труднейшем посту руководителя Бауманского университета. Я признателен доктору философских наук, профессору Н.Г. Багдасарьян, доктору философских наук А.В. Иванову за заинтересованное отношение к рукописи и полезные замечания, кандидату юридических наук В.М. Ганюшину за удачное, на мой взгляд, название книги. И, наконец, хотел бы отметить вклад выпускников МВТУ–МГТУ И.Г. Коломенской и А.В. Алешина в подготовку книги к изданию.
Особенные слова благодарности моему научному руководителю профессору В.И. Солонину. Я обязан ему почти всем, что умею делать как исследователь — в науке в частности, в отборе и анализе фактов вообще. Не будь школы Солонина, вряд ли бы я мог общаться с академиком Николаевым и моими позднейшими учителями именно в научной плоскости. Другой человек, которому я особенно признателен — моя жена Татьяна. Она не давала мне забыть о моем долге по отношению к памяти Георгия Александровича и создавала все условия для работы над книгой.
Мне хотелось бы также сказать несколько слов об МВТУ–МГТУ — нашей альма матер, этой удивительной корпорации студентов и педагогов, инженеров и ученых, в которой мне выпала удача учиться и работать, близко общаться с крупными людьми, многие из которых были причастны к истории России. Я уверен, что глубокое историческое и художественное осмысление жизни этой корпорации, неотъемлемой частью которой в течение 59 лет был Георгий Александрович Николаев, еще впереди.
Сергей Жуков
ЧАСТЬ 1. БЕСЕДЫ С Г.А. НИКОЛАЕВЫМ
(Уроки реализма)
«Учителя, как и любимые, спускаются с небес...» Восточная мудрость права. «Учитель встречается на твоем пути, когда ты созрел для встречи». Не зря сказал поэт: «Случайных встреч и не было, и нет...»
Так, наверное, было и со мной. Правда, мой учитель с небес не спускался или сделал это очень давно... Еще до рождения моего отца он успел заложить основы науки о сварке. Тысячи студентов учились у него, сотни тысяч знали о его существовании — еще бы! — ведь он был ректором крупнейшего вуза, председателем Совета ректоров Москвы, действительным членом Академии наук СССР.
Я впервые увидел его за много лет до поры, когда мы подружились. Беседы, изложенные здесь, — малая толика того, что обсуждалось нами. Я записывал не все... Остается теперь сожалеть об этом.
Наверное, многие узнают по этим запискам академика Георгия Александровича Николаева — ГАНа, как звали его между собою студенты МВТУ имени Баумана, — человека незаурядного во всем, чем бы он ни занимался. Он достоин целой книги, оставил неопубликованные мемуары. Будущему биографу есть чем заняться...
Я же добавлю, что пятилетний период (1987-1992 годы), который охватывают мои дневники, пришелся на время перелома не только в стране. Неожиданно для самого себя, я очутился в глубоком душевном кризисе...
Что случилось? Я закончил аспирантуру, перешел в НПО (ныне - Ракетно-космическую корпорацию) «Энергия» им. С.П. Королева с желанием летать в космос и... запутался во внутренних противоречиях. За плечами у меня была детская мечта о полетах, хорошая инженерная школа и богатая комсомольская практика. Я был кандидатом наук, членом ЦК ВЛКСМ. Мне исполнилось тридцать лет — самое время для кризиса. Старое казалось пресным, силы разрывали мою грудь, голова кружилась от обилия возможностей! Мне одновременно хотелось попасть в отряд космонавтов, писать художественную литературу, заниматься научными исследованиями, разрабатывать общественно-политическую теорию, заниматься большой политикой. Мотивы? — они были сложными. Наверное, я переоценивал себя, но страдал по-настоящему. Не мог ни на чем остановиться, метался, не видел для себя стоящего дела. Среди тех, кто давал мне советы в этот критический период, был Георгий Александрович Николаев.
Меня мучил юношеский вопрос: кем быть? — немного, правда, странный в тридцатилетнем возрасте... Под этим углом зрения и протекали наши беседы о философах, художниках, космонавтах, политиках и вузовских профессорах.
21 апреля 1987 года. Выписка из дневника Шел в гости к Георгию Александровичу Николаеву. Мимо Театра сатиры, дома Булгакова, мимо Патриарших прудов — в академический дом по Пионерскому переулку. Много раз я навещал его в ректорском кабинете, потом на кафедре, но на квартире не был ни разу, поэтому немного робел... Дверь с номером 12. Звоню и слышу шаркающие шаги...
Николаев человек точный. Договорились — он помнит: вернулся домой ровно к семи.
— Здравствуйте, Сережа! Вешайте одежду здесь... Вот тапки...
Прохожу и осматриваюсь. Просторный коридор со старинной тумбой.
Налево — кабинет, направо — гостиная. Книги, книги, золоченые переплеты фолиантов. Целлофановые пакеты с открытками стран, где побывал хозяин. Старинные вещицы... Фотографии седой женщины, похожей на старую учительницу.
— Это моя мама, — поясняет Николаев.
Старомодный шкаф темного дерева, большое и тусклое от времени зеркало, круглый стол... Тут же кровать, заправленная простым шерстяным одеялом. Обыкновенный телефонный аппарат, покрытый пылью.
Хозяин оставляет меня в тяжелом кожаном кресле и уходит поставить чайник. Он живет один. Я ничего не слышал о его родственниках. Говорят, что он был безответно влюблен в какую-то балерину Большого театра. Никогда не был женат и не имел детей. Очень любил свою маму, которая умерла в преклонном возрасте. Папа-адвокат оставил семью, когда Николаев был совсем маленьким.
Академик возвращается. Заходит разговор о философии. Меня одолевает интерес к этой науке. Скучные семинары по марксизму-ленинизму — позади, а вместе с ними ушло и отвращение к сухим догматам. Помните, читатель, как не любили мы классиков, готовясь к урокам литературы? Обязаловка есть обязаловка... Но приходит время, и знакомые книги раскрываются с иным чувством и прочитываются запоем. Классики реабилитированы: оказывается, они замечательно умные и часто веселые люди!..
И приходит черед философии... «Давай, Сергей, за Маркса тихо сядем...»
Николаев слушает мою сбивчивую речь с любопытством. Улыбается, когда я храбро излагаю: начну с досократиков, Пифагора, Лукреция Кара, потом — Блаженный Августин, Фома Аквинский, Спиноза... Мягко возражает:
— Можно, конечно, изучать многих (следует ошеломляющий заряд имен), но, боюсь, вы погрузитесь в историю философии. Все-таки марксистско-ленинская теория довольно стройная. Плюс Гегель (обязательно) и Кант, хотя он тяжело читается... Не поленитесь завести конспекты.
— А вы, Георгий Александрович, конспектировали философов?
— Непременно, голубчик! Многих я прочел еще в юности, в подлиннике. Сидел в Сочи и читал, знаете, было время... Спасибо мамочке...
— Мамочке? Она вас учила?
— В 1917 году она увезла меня из Москвы, ну и прожили два года в Сочи. Там собралось немало интеллигенции — пережидали грозу. Я экстерном заканчивал курс гимназии. А заодно читал греков, римлян... Мамочка спрашивала строго, она учительница.
Я готов расспросить подробнее, но его мысли возвращаются ко дню сегодняшнему.
— Вы знакомились с только что опубликованным Постановлением о высшей школе? Я очень, очень доволен. Снимаются многие бюрократические рогатки. Например, сказано: «улучшить условия аспирантуры», — и вы можете принимать решение по аспирантуре. Сказано: «создавать докторантуру», — можете заниматься докторантурой. «Строить дома для профессоров и преподавателей», — а раньше не разрешали (под словом «вы» Николаев, очевидно, подразумевает ректорат). Конечно, вызывает вопрос фраза «увеличить объем научных работ в 2-2,5 раза». А деньги под это выделят?
Академик частит, у него такая манера речи, но голова светлая, и мысли молодые, заразительные. Он видит во мне недавнего члена парткома, участника заседаний ректората, и обсуждает проблемы как со своим человеком. Николаеву и невдомек, что у меня в мозгах происходит переворот, я погружен в глобальные вопросы бытия и совершенно забыл о прежней жизни, а вместе с нею — о заботах вуза... Впрочем, кое-что мне интересно.
— Можно ли в МВТУ стать ученым мирового уровня? У меня на сей счет имеются большие сомнения. Я только что закончил аспирантуру и насмотрелся, как соискатели ученой степени таскают болты со свалки, ладят на коленке установку — каждый сам по себе. Это ли путь к вершинам знания? В технике все решают коллективы, специализированные институты... Хотя и энтузиасты-одиночки достигали многого...
В те дни вопрос об уровне науки в доступных мне организациях, начиная с альма матер, чрезвычайно занимал меня. О том, что в Училище глубокие корни, лучшие кадры, я слышал нередко. Но что видел на практике?
...Надеваешь промасленный халат, идешь на захламленный факультетский двор включать старинную ревущую воздуходувку. Термоанемометрическая аппаратура фирмы DISA поблескивает огоньками близ твоей самодельной установки, соседствуя с допотопными заглушками, стеклянными манометрами из прошлого века. Змеятся запыленные провода и шланги, о которые вечно спотыкаешься. На рабочем столе, рядом с дымящимся чаем — обрезки медной фольги, сгоревший электродвижок, лампочки, датчики, клееные хонейкомбы — все внавалку. Шум от воздушных струй, продуваемых сквозь каналы; внизу водяной стенд: если сорвет заглушку, попадешь под душ вместе с бумагами... Будничная, мастеровая обстановка — это ли путь к науке мирового класса? Это ли важная работа для Родины? Где-то свершаются великие открытия, а здесь лишь кропотливые промеры — месяц за месяцем, модель за моделью... Тут же идут лабораторные работы у студентов. Наука на коленке...
Академик спокойно кивает головой:
— Вам хочется знать место вашей лаборатории в государственной программе? Попробуем разобраться. Допустим, министерство дает заказ на разработку нового ракетного двигателя или перспективной установки, такой, как ваш газофазный ядерный реактор. Заказ приходит на профильное предприятие, к примеру, на НПО «Энергомаш», так? Оно, в свою очередь, поручает прикладные исследования специализированному институту — НИИ тепловых процессов имени академика Келдыша. А институт имеет договорные отношения с вашей лабораторией и отдает ей небольшой кусочек работ, зная, что газодинамические измерения тут делают добротно. Результаты ваших экспериментов используют в создании общей картины физических процессов, протекающих в реакторе... Полезное дело делаете? Несомненно. Жаль, что с вашего места общая работа не видна. Плюс секретность... Ваш скепсис понятен. Но, для того чтобы в оборонке решать задачу целиком, надо подняться по служебной лестнице...
— Кому охота быть винтиком? — защищаюсь я. — Откуда я знаю, используют мои результаты или положат на полку? Прикладные исследования могут иметь самостоятельную ценность, получать признание! В Массачусетском технологическом институте (похожем по профилю на МВТУ, ведь так?) работает целая плеяда Нобелевских лауреатов. А у нас — ни одного! Да и своих членов Академии, в стенах Училища выросших, — раз, два и обчелся. Вы, Георгий Александрович, кажется, были первым...
— Вузовская наука, голубчик, вообще отстает от академической. Сейчас главное внимание — академиям. На последней сессии выступал президент Марчук, он рассказывал о гигантских успехах в исследовании макро и микромира (эх, не хватает мне мастерства, чтобы передать весь колорит николаевского слога!). Обнаружено тело, которое находится от Земли на расстоянии 150 тысяч световых лет. И мы можем его ощупывать! В термоядерных установках достигнута температура 90 миллионов градусов, осталось чуть-чуть: при 100 миллионах градусов термоядерный синтез должен пойти нормально... Конечно, фурор произвел Святослав Федоров. Вы знаете Федорова? (Я показываю на глаза, дед кивает.) Он ведет исследования по лечению близорукости, глаукомы. И ведь наладил точный процесс лечения (дед произносит старомодно «процесс»)! Был гром аплодисментов, стены тряслись! Общее впечатление мощи...
— Но почему ж этой мощи нет в наших вузах, как, скажем, в американских университетах?
— Подход совсем другой... Елютин, прежний министр высшего образования, всегда требовал качества подготовки специалистов на базе работ, полезных промышленности. Нам все время твердили: давай кадры! Чем занимается ученый в вузе? Учебный процесс, картошка, ССО (эс-эс-о» произносит Николаев). Если сравнить эти затраты с затратами чистого времени работника НИИ, получится не более 25%. В университетах капи% талистических стран работает много научных работников, не связанных с учебным процессом... Геннадий Алексеевич Ягодин, нынешний министр, говорит, что в вузах сосредоточено более половины всех докторов и кандидатов наук, а продукции они дают на 10%. Понятно, почему!
— Вот вам и «потолок» ученого в родном МВТУ, степень его отдачи, пользы для державы!
— Я бы осторожнее рассуждал по этому поводу, Сережа. Все-таки немало ценных технологий и разработок исходит от кафедр. Взять хотя бы газотурбинные установки профессора Уварова и его учеников, или работы радиоэлектронщиков, плазменщиков... Мелкие темы, говорите? Мал золотник, да дорог! Не сметите одним махом: тут много чего уникального — оригинальных подходов, редких умений, ценных как раз своей частностью, неповторимостью. Порою один человек на маленьком стенде работает, а вся промышленность к нему ездит...
(Сегодня, когда над вузом пронеслась реформаторская буря, бездумно порушившая многие связи, когда и по иным причинам с уходом умельцев целые пласты инженерной культуры теряются безвозвратно, слова Николаева кажутся мне провидческим предостережением... Но с другой стороны, его кафедра сохранилась стараниями учеников, а с нею сохранились и ценные разработки, знания, навыки в сварке, пайке, контроле надежности - запись 1995 года).
— Георгий Александрович, верно ли, что по сравнению с дореволюционной и довоенной профессурой уровень нынешних профессоров упал?
— Да... — согласно кивает он. — До революции годовой набор студентов по России составлял 13 тысяч человек. Теперь по Союзу принимают около миллиона. В двадцатые годы о МИИТе (Московский институт инженеров транспорта) говорили: это крупнейший институт, в нем тысяча (!) студентов. А теперь — пятнадцать тысяч. А раз увеличилось стадо, возросло число пастухов, то и требования к ним снизились.
— Но остались ли в Училище «зубры», у которых можно поучиться настоящей науке? — не отступаюсь я.
— Конечно, остались. Ну-у, на факультете «П» («Приборостроение») — Пельпор и Солодовников. На «AM» (факультет «Автоматизация и механизация производства») — Баландин и Попов. На «Э» («Энергомашиностроение») — ваш заведующий кафедрой академик Доллежаль. Конструктор первой в мире атомной станции — это ли не крупная фигура! На «М» («Машиностроение») — Феодосьев. На «К» («Конструкторско-механический») — Малинин. Конечно, остались «зубры»... И поучиться есть у кого.
— Раньше, по-моему, крупных ученых было больше. Пройдешься по музею МВТУ — какие важные профессора в пенсне глядят со стен!
Мне хочется побольше узнать о добрых временах начала века. Николаев для меня — осколок «старого мира», доисторический мамонт, ископаемое, связь времен, живой свидетель прошлого. Еще бы! — он был студентом в двадцатые годы. Страшно представить!
— Георгий Александрович, а верно ли, что с революцией, которая смела дворянство, многое потеряно? Дворяне ведь были носителями культуры...
— Не надо путать дворянство и интеллигенцию. В обществе было несколько образованных слоев: духовенство, придворная аристократия, офицерство, мещане, интеллигенция. Так вот, интеллигенция почти вся осталась в России. Да, почти вся...
Я снова завожу разговор о марксистско-ленинской теории. Мне не дает покоя тайное желание ее подправить. Почему? Я разочаровался в технике. В тех областях, которыми мне пришлось заниматься — атомной энергетике, космонавтике, — прошло время революций. Другое дело, общественные дисциплины — теперь, в эпоху перестройки. Кажется, напишешь новый «Капитал» и переменишь жизнь всего Советского Союза!
— Хотите поближе познакомиться с общественными науками? Давайте, я позвоню Александру Даниловичу Педосову. Он закончил МВТУ и исчез. А потом объявился как доктор философии, нашел себя в этом. Он ученый, с ним можно поговорить. Только не рекомендую идти к нему работать. Там круг своих, выпускников университета. Они вас не примут.
— Как тут не вспомнить презрительное отношение Ленина к штатным профессорам философии! — бормочу я не вполне справедливо. — Сидят на своих кафедрах, новых идей не приемлют...
Нашу беседу прервали. Пришел Сережа Бессмертнов, и мы уселись пить чай. Потом появился незнакомый мне человек лет пятидесяти со стеснительным сыном. Незнакомец работает на ЭОЗ (экспериментально-опытном заводе МВТУ). Разговор пошел о производственных делах. Прощаясь, Николаев сказал:
— Приходите еще.
Я шел к метро по залитому весенним солнцем Садовому кольцу и вспоминал прежние наши встречи.
...Мы, ленинские стипендиаты, сидим за длинным столом в ректорском кабинете. Сегодня — День отличника, наш день. Стол уставлен пирожными, тортами, булочками, испеченными в институтской столовой. Секретарь комитета комсомола сидит около ректора, дальше расположились лучшие студенты всех факультетов. Они держат чашки с чаем и благоговейно внимают Николаеву.
Он рассказывает о том, как учили в московских вузах в 1920-е годы. Говорит о пользе общественной работы, и тут же: «но не забывайте об инженерном деле, о науке». Мы собираемся вокруг ректора, фотографируемся на память (такие фотографии хранятся всю жизнь многими бывшими именными стипендиатами!), вместе идем в музей МВТУ, потом на торжественное собрание, где ректор выступает перед студенческим активом. Нам вручают подарки, фотографируют для доски почета. Перед посещением ректора — заседание кафедры, где тоже благодарят за учебу, дарят подарки. Праздничная приподнятая суета, которая западает в юные души, запоминается надолго.
...Ритуал посвящения в студенты. Я абитуриент, слушаю ректора, мое лицо крупным планом показывают в программе «Время». Видит вся страна. Я — знаменосец, ленинский стипендиат, пять лет спустя — секретарь комитета комсомола Училища, сам организую ритуал. Мы с ректором на одной фотографии, которую он подписывает: «Моему другу Сереже Жукову».
...Николаев был дружен с Евгением Оскаровичем Патоном, великим сварщиком. Сын его, Борис Евгеньевич Патон, президент АН УССР, выступал на 80-летнем юбилее нашего академика. Я вручил тогда ректору скатерть, вышитую по краям стихами от студенчества (идея принадлежала не мне, а сочинял я). Все знали, что ректор категорически не принимает дорогих подарков, и мы, помню, долго выдумывали, что бы такое ему подарить...
...Однажды ехали на его служебной «Волге» из дивизии Дзержинского, где Николаев агитировал солдат поступать в МВТУ. Солдаты слушали внимательно, и некоторые из них потом действительно поступили. У станции метро «Авиамоторная» ректор попросил водителя остановиться: «Спасибо, Сергей Иванович, дальше я на метро». Позже я узнал, что это не было случайным эпизодом: Николаев пользовался казенным автомобилем исключительно в служебных целях, а на работу и с работы добирался городским транспортом. С торжественного собрания во Дворце съездов шел пешком. Шутил: «Высокое начальство дольше меня разъезжалось — вся площадь запружена черными лимузинами».
...Идет заседание парткома Училища. Ректор дремлет, сидя за столом, но в нужный момент просыпается, встает и по-гвардейски отвечает на заданный ему вопрос (за долгую административную карьеру он научился засыпать на заседаниях, не обращая внимания на шум, но чутко реагируя на важные моменты обсуждений).
...Я, комсомольский секретарь, взялся за освоение аутотренинга — для обретения внутреннего спокойствия и борьбы с переутомлением. Каждый день после короткого обеда я прихожу в заднюю комнатку его кабинета поспать 20 минут, сидя на стуле. «Я расслабляюсь и успокаиваюсь... Мои руки теплые, расслабленные, неподвижные...» Если ректор на рабочем месте, его секретарша Александра Николаевна препровождает меня в крохотную кабинку, где у нее гардероб и рукомойник. Николаев о моих визитах в царство Морфея не знает.
...Как-то летом мы вдвоем с ректором инспектировали хакасские стройотряды МВТУ. Николаев с ребяческим любопытством осматривал плотину Саяно-Шушенской ГЭС, завод по разделке мрамора, добываемого неподалеку в карьере (здесь он задал множество вопросов, связанных с производством), поселок строителей ГЭС, над которым стояла рукотворная радуга — водяная пыль от водосброса.
— Есть номер за два рубля тридцать копеек и люкс — за три пятьдесят... — регистраторша абаканской гостиницы явно робела перед удостоверением члена Верховного Совета РСФСР.
— Ну, зачем же вводить в расход государство? – засмеялся Николаев и выбрал номер подешевле.
Это было одним из правил, к которым приучила его мама, — жить на то, что звенит в кармане. Есть рубль — потратит 98 копеек. Его расходы никогда не превышали доходов. Денежных долгов за Николаевым не числилось. Зато ему должны были многие. Впрочем, он быстро забывал, если кому-то дал в долг.
Другой совет мамы, которому он свято следовал, звучал так: помогать не от щедрот своего служебного положения. «Если ты начальник, можешь и квартиру подарить человеку без особого труда. Но этого нельзя делать по блату. Помогай личным участием и человечностью, помогай собственным трудом, а не привилегиями!»
Николаев был ректором МВТУ двадцать один год — с 1964 по 1985 годы, а до этого двадцать пять лет работал проректором по науке, и никто никогда не мог упрекнуть его в злоупотреблении служебным положением.
...Имя Николаева драматически связано с именем его преемника на посту ректора — космонавта Алексея Станиславовича Елисеева. Став руководителем МВТУ в 1985 году (ранее он работал заместителем генерального конструктора НПО «Энергия» им. С.П. Королева и по совместительству заведовал одной из кафедр Училища), Елисеев свой вес и связи космонавта и дважды Героя Советского Союза употребил на осуществление радикальных перемен в вузе. Первым делом, он добился смены прежнего названия МВТУ на МГТУ (Московский государственный технический университет). Потом решительно поменял состав ректората, сделал из факультетов НУКи (научно-учебные комплексы: факультет + НИИ), замы% сел которых состоял в привитии большой науки на почву учебного вуза. Малые договоры, которыми кормились кафедры, быстро испарялись, а крупные промышленные темы оказались преподавателям не по зубам, к тому же заказчики не спешили давать комплексные заказы. Самих факультетов вместо пяти стало десять — в тех же старых стенах, где любой буфет, тупичок, иногда даже туалет, были перегорожены, использованы под лабораторию, дополнительную аудиторию или кабинет ученого. Вскоре ректор «пробил» в Политбюро грандиозный план строительства Большого МГТУ в Бутово. На практике это означало долголетнюю стройку и переезд. Профессура стала роптать: желающих сняться с насиженных мест было мало. Елисеев действовал круто: снимал всех несогласных с реформами. Слег с инфарктом его учитель профессор Всеволод Иванович Феодосьев, пытавшийся образумить ректора. Получил инфаркт и секретарь парткома Николай Андреевич Лакота. Николаеву нелегко было наблюдать разрушительную деятельность преемника, но, будучи человеком очень тактичным, он ни во что не вмешивался и публичных высказываний о новом ректоре себе не позволял.
Забегая вперед, скажу, что через пять лет ректорства университет не переизберет А.С. Елисеева на новый срок. Он оказался слишком крутым и жестким реформатором и не рассчитал свои силы, к тому же некоторые черты его характера не способствовали приобретению сторонников. Он был упрям, высокомерен, действовал командно-административными методами — настоящий промышленный генерал, и потому остался одиночкой. Между тем, в его нововведениях было немало полезного, что понемногу теперь принимает и МГТУ, и вся российская высшая школа. А.С. Елисеев ставил на американскую модель образования с ее системой магистров, бакалавров, широким привлечением ведущих специалистов из науки и промышленности в качестве преподавателей. Что же до проекта Большого МГТУ — это так и осталось неосуществленной мечтой.
17 августа 1987 года. Выписка из дневника Три дня назад я был в гостях у Николаева. Он встретил меня по-домашнему, в светлой рубахе с расстегнутым воротом и стареньких, давно не глаженых брюках. Выглядел он посвежевшим и умиротворенным.
— Как вы себя чувствуете, Георгий Александрович?
— Соответственно возрасту, Сережа...
Завели разговор о литературе.
— Читаю нынешних, которых, наконец, начали печатать. Раньше у современников читать было нечего. «Плаха» не вполне цельна. «Последний полустанок» у Айтматова мне нравится больше... «Дети Арбата» читали? Много информации... У Распутина хорошее «Прощание с Матерой». Совестливый писатель, и русский ум... А вам из писателей советского периода кто симпатичен?
В числе прочих называю Александра Блока.
— Ну, Блока, знаете ли, нельзя отнести к советским, — вскидывается мой собеседник и в доказательство читает на память строфу. — Это типичная (выделяет слово) старая интеллигенция. Поэма «Двенадцать» для него нехарактерна. Все удивлялись, чего он так шарахнулся.
— Эпоха такая, Георгий Александрович. А может быть, воздействие молодежи — того же Маяковского. Они встречались на литературных вечерах, во всяких там поэтических кафе...
— Вы думаете? Я все же полагаю, что Блок сам был чрезвычайно восприимчив к жизни и никогда не пел с чужого голоса. А о Маяковском — это вы к месту вспомнили. Он, конечно, очень хорош. И ведь знаете, его стихи не стареют. Пятьдесят лет назад я их так не воспринимал, как сейчас. Недавно перечитывал — прекрасные строчки. Все уже тогда он видел... К слову сказать, в двадцатые годы московская интеллигенция не очень-то признавала его как поэта — считала публицистом, который искусно рифмует свои лозунги. К Сергею Есенину куда теплее относились, считали крестьянским самородком, талантом из народа.
— А как вы относитесь к Твардовскому?
— Твардовский мне нравится (читает стихи, что-то о том времени, когда все мы хлопали в ладоши)... А «Теркин»! – это же изумительная вещь. А последние его стихи... Да, Твардовский — замечательный поэт, кстати, не вполне еще оцененный... Некрасов — прекрасный поэт, я люблю его перечитывать. Столько у него проникновенной гуманности... Но один из моих любимейших — Лермонтов. Сколько мыслей в каждом стихе! «Печально я гляжу на наше поколенье...» (с чувством декламирует все стихотворение). И ведь в 27 лет погиб... А Пушкина, я считаю, перевознесли. У него очень живое описание природы, чувств, но философских мыслей меньше, чем у Лермонтова (задумчиво покачивает головой)...
Мы вспоминаем одного автора за другим.
— Шукшин мне нравится... Чаковский прекрасно написал «Победу»...
Булгаков хорош. А вот «Мастера и Маргариту» я не понимаю; другие произведения у него лучше. Вы читали Писарева? Только Добролюбова? Писарев острее... А ведь был совсем юноша. Алексей Толстой — наш последний граф — крепким письмом обладал, фактуру любил...
У меня как раз идет полоса чтения классической литературы. Упоминаю о списке произведений, который набросал для меня доцент Юрий Андреевич Абрамов, известный «лоцман в книжном море».
— Знаю Юрия Андреевича, — отзывается Николаев. — При случае привет ему от меня передайте... Так вот, если говорить о классике, сразу за нашей надо читать французскую литературу. Сколько там всего, — прикрывает глаза и покачивает головой.
Он сидит напротив меня в старом кресле с гнутыми ножками; в комнате вполне академический беспорядок: старинная мебель, на большом, темного дерева столе — бумаги, бронзовый прибор, высокие часы... Хозяин кажется моложе своих лет. Он смотрит в окно:
— Какая была буря! Ветер поломал все мои помидоры (я их высаживаю прямо на балконе, видите?). Деревья валило... Холодное лето... О чем мы говорили? Ах, да, французы... Вы ставите Бальзака выше Гюго? Нет, по мне Гюго выше. Его «Труженики моря» просто великолепны. А «Человек, который смеется», а «Собор парижской богоматери», «93-й год»... Давайте-ка вспомним и Дюма, Пруста, Кокто, Жюля Верна!.. Что ни говорите, а французские писатели очаровательны.
Мы коснулись англичан с их чисто английским юмором (многие имена я называл с уверенным видом, хотя и не читал — Хлестаков!). Потом перешли к американцам. Фицджеральд, Марк Твен, Меллвил, Джек Лондон, Хемингуэй — имена мелькали, как страницы на ветру.
— Жаль, что я ничего не читал у японцев и латиноамериканцев, за исключением Маркеса... Из литературы соцстран читать почти нечего. Поляки в свое время дали миру Мицкевича (я добавляю: и Станислава Лема), чехи — Ярослава Гашека. Болгары, венгры? — почти никого, нескольких поэтов. Немцы — другое дело, там были Гете, Шиллер... Литература питается своими национальными корнями; значительные произведения создаются в тех странах, где фундамент, традиции... Писатель сначала должен быть мыслителем, а потом художником. И, повторяю, иметь народные корни. Хороший пример – Гарсия Маркес, его «Сто лет одиночества».
Я соглашаюсь с Николаевым: обращение к родным истокам почти гарантирует успех литературного произведения. Вспоминаю Есенина, который говорил: «Есть в тебе чувство родины — молодец, нет — пропал, себя не найдешь...»
Обсуждаем новости альма матер.
— Там все непонятно... — академик не очень-то верит в успех строительства Большого МГТУ в Бутово. — Надо исходить не из того, что хочется, а из того, что можно. Сталин строил МГУ, но то Сталин, который мог заморозить все строительство в Москве. И стоило это всего 150 миллионов рублей. Ленинградский университет строится уже 25 лет, тоже по решению Политбюро, и всего за 250 миллионов. А тут 900! Если дадут 10 тысяч солдат, тогда еще можно о чем-то говорить... Да и стоит ли переезжать? Возможности Бауманского района для расширения института далеко не исчерпаны.
За чаем мы перешли к политике.
— Для Черчилля его неизбрание на новый срок было страшным ударом. Представьте себе: Великобритания только что выиграла войну, причем, когда он стоял во главе страны... Можно понять, как он был ущемлен, — а как вы думали, конечно, ущемлен! Сразу перешел в оппозицию...
— Англия — демократическая страна, — отзываюсь я. — А о переизбрании другого победителя, Иосифа Сталина, не могло быть и речи.
— Да, такого явления как Сталин не было во всемирной истории. По расчетливой (не эмоциональной!) жестокости, по планомерному истреблению своего народа ему нет аналогов. И вот что удивительно: он диктовал людям не только модель поведения, но и мысли. Отца арестовывают по ничтожному доносу, а сын пишет заявление: он мне больше не отец. Причем, арест производился не по приказу товарища Сталина, а по воле какого-нибудь майора НКВД. Воздействие на мысль — вот что поразительно. Молодежь воспитывалась в убеждении, что страну ведет великий человек, полный разума, который заботится обо всех нас.
— И вы так думали?
Академик молча улыбается, потом говорит:
— Хотите анекдот?
— Конечно!
— Молотов, Берия и Микоян играли в дурака. Условием было то, что проигравший подходит к Сталину и говорит: «Я прав, ты неправ. Извини». Микоян проигрывает. Надо идти. Всю ночь мучился, а на следующий день, на банкете, подходит к вождю и говорит: «Я прав? Ты неправ?! Извини!»
Николаев мотает головой, выражает голосом отрицание и весело хохочет, повторяя:
— Я прав? Ты неправ?! Извини!
Он умолкает, задумчиво смотрит в окно.
— Хрущев, это, знаете ли, был не Сталин. Сталин всегда поступал осторожно, умно. Окружение убирал незаметно, путем хитроумных передвижек. Слово никогда не расходилось с делом.
— Зато Хрущев первым выступил против Сталина.
— В этом его заслуга. Но он совершал ошибку за ошибкой. На съезде КПСС заявил: «Через 10 лет у нас будет коммунизм. Это вам не кто-нибудь, а первый секретарь ЦК говорит». А что за коммунизм, где он? Снимал руководящих работников. Ответом было глухое недовольство партработников, страх: как будем жить? Настроил против себя ЦК. Плыл в Америку и грозился: «Нападут на мой штандарт, нанесем ракетный удар». Все боялись, как бы он не развязал войну. Когда Политбюро собралось обсуждать вопрос о первом секретаре, его немедленная реакция была: «Наказать бунтовщиков!» Не дали. А ЦК, естественно, проголосовал за предложение Политбюро о смещении товарища Хрущева с должности. Голосующих против не нашлось.
— И пришел Леонид Ильич...
— Брежнев начинал по-иному. Никого не снимал, всем давал жить. Оттого ему и пели на съезде и пленумах ЦК: «Наконец-то началось благословенное время, когда мы можем безбоязненно жить и работать!» Но Брежнев постепенно деградировал, перестал работать, утратил способность реально оценивать действительность и растерял авторитет. Вот урок... Партийная жизнь — это, знаете ли, особая жизнь, со своими законами.
Дорогой читатель, конечно же, тебе интересно, каким Николаев был ректором. Тут мое перо замирает в нерешительности. Материала — горы. Можно собрать рассказы десятков, сотен очевидцев: не так ведь много времени прошло с тех пор, как Николаев умер. Что-то взять из его собственной автобиографической книги «Повесть моей жизни», в которой есть даже глава «Каким должен быть ректор».
Если вы приметесь расспрашивать бауманцев об их бывшем ректоре, они расскажут вам кучу забавных историй и анекдотов. И много разных мнений услышите вы о Николаеве — от восторженных до ругательных: и хозяйственная служба при нем была не та, и в кадрах наблюдался застой.
Если человек сидит на своем посту так долго, как сидел Николаев, он поневоле начинает тормозить рост идущих следом... Все так, дорогой читатель, да не так. Назрели перемены, спору нет, но рушить всегда проще, чем созидать. При Николаеве вуз был славен демократическими устоями и мощными традициями, рос и развивался. И не принял другого, жесткого, реформатора. Произошла реакция отторжения.
Повторяю: это все материал для позднейших исследователей. Моя задача скромнее — рассказать о своих впечатлениях от общения с этим удивительным человеком. Николаев и сам призывал меня ставить узкие задачи и непременно добиваться в них успеха. И все же не могу удержаться, чтобы не рассказать несколько историй...
Вот что поведал мне Владимир Васильевич Драгомир, много лет проработавший при Николаеве проректором по финансово-хозяйственной деятельности.
В ректорате и в парткоме бурно обсуждали план перевода ПОДа (подготовительного отделения) в Училище. «Подовцы» (часто бывшие солдаты) жили и учились в подмосковном общежитии «Ильинское», неподалеку от города Жуковский. В силу нехватки учебных площадей авторы плана предлагали учить в фойе общежития № 10, расположенного рядом с МВТУ. Для этого предполагалось отгородить часть фойе и сделать аудиторию. Проректор Драгомир возражал. Он считал, что места там мало, к тому же пожарные будут против.
Партком попросил ректора образумить своего зама по хозяйственной части, которому по долгу службы и полагалось заняться строительством. Ректор вызвал Драгомира и спросил, нельзя ли все-таки построить аудиторию, но тот стоял на своем. Вопрос пришлось вынести на ректорат.
Докладывал представитель учебного отдела. Развернули план фойе: между колоннами значилось десять метров и в глубину десять. Аудитория получалась вполне приличной. Не загораживала вход. Казалось бы, можно делать. Взоры отцов Училища обратились к мятежному проректору.
Он молча смотрел в план: странно... нет в общежитии таких размеров. В углу чертежа — никакой подписи. Что-то не то... Минута была решающая. И вдруг, словно молния озарила его мозг, — это же план фойе главного входа в МВТУ со стороны набережной Яузы! Там, конечно, размеры больше! Обида взяла Драгомира. Швырнул он чертеж на стол:
— Разберитесь, что показываете! Это же фойе главного входа!
Общий смех разрядил грозовую тишину. Проректор по учебной работе вспыхнул, сгоряча наговорили друг другу обидных слов. Драгомир, чувствуя себя оскорбленным, произнес, обращаясь к оппоненту:
— Жаль, возраст у нас разный, да и времена не те. А не то вызвал бы вас на дуэль.
И вышел из кабинета. Сидит он у себя, не знает, что ему делать. Вопрос не решен, строить аудиторию не может по принципиальным соображениям, впору хоть увольняйся. Тут заходит главный инженер:
— Все только и говорят о твоем бунте на ректорате.
— Глупо получилось, — запечалился Драгомир. — И Георгий Александрович, небось, сочтет меня за скандалиста.
Послал он главного инженера к ректору подписать какие-то бумажки, а тот вернулся удивленный:
— Ректор сияет: «Представляете, Феликс Францевич, Владимир Васильевич хотел своего коллегу на дуэль вызвать!»
Это его поразило больше самого конфликта. Ректор вообще ценил в людях проявление смелости и благородства.
Другой случай был связан со строительством студенческой столовой во дворе главного корпуса.
По проекту 4-этажное здание нужно было привязать к старинной части архитектурного комплекса, возведя его на узком пятачке внутреннего двора, стесненного, к тому же, разными пристройками и флигельками. Это была сложная инженерная задача, браться за которую силами училищного РСУ Драгомир не решался. Дело слушалось на парткоме, разговор был крутой. Драгомир запросил отставки, ректор его остановил.
— Вы считаете, мы не справимся, Владимир Васильевич? — спросил Николаев.
— У нас нет ни техники, ни квалификации.
— Тогда поищите подрядчика.
Подрядчика нашли в лице городского СМУ, которое и построило корпус. Однако в ночь перед традиционным Ритуалом посвящения в студенты здание рухнуло. Комиссия установила, что разошлись колонны, поддерживающие плиты перекрытий, и те сложились, как карточный домик.
К счастью, никто не погиб. Дело обошлось тем, что прораба посадили в тюрьму, из которой, благодаря хлопотам ректората, он был отпущен досрочно и даже принят в штат Училища как дельный специалист. Николаев вызвал Драгомира и сказал:
— Знаете, Владимир Васильевич, а ведь вы были правы.
Он умел признавать правоту за подчиненными...
Ректор был неизменно поразительно любезен с людьми любого ранга и звания и редко употреблял власть. Но бывал и крут.
Время от времени в ректорат для исполнения секретарских обязанностей призывались сотрудницы кафедр — такое случалось, если постоянная секретарша болела или уезжала в отпуск. Одна из таких временно прикрепленных числилась на кафедре профессора Александра Михайловича Кугушева, орденоносца и лауреата, известного в стране специалиста по радиоэлектронике. Кугушев находился в МВТУ на привилегированном положении. Его бывшие ученики, выросшие до генеральных директоров и конструкторов, помогали кафедре денежными заказами. У кафедры была своя экспериментальная база с радиотелескопом и внушительный штат сотрудников.
Заходит профессор Кугушев к ректору, подписывает какие-то бумаги, собирается уходить и, как бы между прочим, спрашивает, чего это Георгий Александрович не спешит отпустить его сотрудницу на кафедру? Словно искра проскочила между двумя седыми профессорами!
— Она работница ректората вплоть до иного моего распоряжения, — взвился Николаев.
— Это моя сотрудница, — не отстал в запальчивости Кугушев. — Не мешайте мне как заведующему кафедрой руководить моими людьми!
— А я ректор, и распоряжаюсь сотрудниками так, как мне нужно...
— В таком случае, я отказываюсь заведовать кафедрой!
— Как это отказываетесь? Вы же коммунист!
После краткого спора, в котором верх взял Николаев, оба с полчаса извинялись друг перед другом. Невольный свидетель этой сцены Владимир Драгомир отмечает, что перепалка велась исключительно корректным, интеллигентным языком.
Иные действия Николаева отличались этакой хитринкой. Помню, как послал он меня, комсомольского секретаря МВТУ, в Минвуз просить деньги на пробег студентов по местам боевой славы. «Вы комсомольцы, вам Елютин не откажет...» Пошли мы с моим заместителем Мишей Головановым. Два замминистра футболили нас один к другому, пока помощник Елютина не подсказал: «Министр будет сейчас выходить к машине — там и ловите». Машина стояла у зашторенной двери справа от главного входа в министерство; водитель отнесся к нам благожелательно. Дверь распахнулась, министр вышел и... был атакован нами. Дружный молодой напор его развеселил; он улыбнулся и пообещал рассмотреть вопрос. Николаев от души смеялся. Кажется, министр попенял ему, но дело было сделано — деньги пришли, пробег состоялся.
Однажды в отдел, где я работал, позвонил помощник генерального конструктора В.П. Глушко и сказал: «Валентин Петрович примет вас по просьбе академика Николаева».
Длинный кабинет, который помнил еще С.П. Королева, был пуст.
В дальней от входа стене видна была открытая дверь. Я прошел в комнату меньших размеров. За столом, уложенным стопками бумаг и отчетов, сидел высокий костистый старик с гладко зачесанными назад седеющими волосами. В молодости он был красив и силен, это чувствовалось сразу.
Генеральный конструктор встал, пожал мне руку и строго предложил сесть. Ладонь его была широка и тверда. Я положил на стол заявление. Суть моей просьбы заключалась в следующем: сократить трехлетний карантин, дать попытать счастья в медкомиссии для последующего зачисления в отряд космонавтов.
— Я кандидат наук, а занимаюсь пустым перетаскиванием бумажек...
Лицо генерального посуровело.
— Вы, молодой человек, не понимаете важность работы куратора. Говорите, у вас есть время? Учите технику...
Я уходил недовольный. Еще два года ждать у моря погоды!.. Николаев сочувственно качал головой:
— Я советовал бы вам обратить внимание на Институт атомной энергии и Институт машиноведения. Это серьезные организации с хорошей научной репутацией. В обеих могу помочь. К широте лучше идти через узкую специализацию: окончить, например, мехмат МГУ. Тогда с вами начнут считаться. А в оборонке, боюсь, вы не найдете творчества — свои идеи там развивать не дадут.
Полеты в космос были, по мнению Николаева, нетворческим занятием:
— Кем вы там будете? Подопытным в скафандре да еще ремонтником на орбите — вот, собственно, и все...
В промежутках между поисками жизненной цели я занимался подведением итогов, пересмотром накопленного багажа. Так была написана статья об опыте работы в аспирантуре. Она называлась «Другу аспиранту». Работая над диссертацией, я учитывал время по методу профессора Любищева, о котором узнал из повести Даниила Гранина «Эта странная жизнь, регулярно голодал, занимался аутогенной тренировкой, ездил на спортивные сборы, участвовал в соревнованиях по борьбе самбо, словом, активно готовил себя в космонавты... В моей голове зрела и другая статья — об организации вузовской науки вообще. Я начал делать наброски к роману об ученичестве (увы, так и оставшемуся ненаписанным). Тема становления таланта очень занимала меня.
30 октября 1987 года. Выписка из дневника
Посетил Георгия Александровича на его кафедре. Он впился глазами в мою статью «Другу аспиранту», опубликованную в «Бауманце», вузовской
многотиражке, быстро прочел, хмыкнул:
— Нет, я никогда не учитывал время. Выписки из литературы — да. Время не учитывал. Может быть, пользы не понял.
Подпер подбородок рукой, постучал пальцами по столешнице...
— 3600 часов потратили на диссертацию? Забавно. Ну-с, посмотрим по статьям: 1200 часов ушло на подготовку и проведение экспериментов, немногим более 1000 часов на осмысление результатов и написание текста. Х-мм, похоже. А что такое «200 часов на руководство студентами»? Вы параллельно руководили студенческими научными проектами?
— У меня было пятеро помощников, Георгий Александрович, лучшие студенты кафедры. Они помогали мне в эксперименте и оформлении результатов, да так, что трехлетнюю работу мы сделали в два года!
— Каков молодец! А скажите, интересно вам было со студентами?
— Еще как! Талантливый человек в двадцать лет умеет уже очень многое: и сложный расчет провести, и тонкий механизм починить, и плакат нарисовать. А какие разговоры мы вели по ночам, на перекурах!
— Вы что, курите?!
— Нет, — смеюсь я. — Нам жены и подруги собирали в котомку всякой вкусности, мы чаю крепкого заварим — до чего же приятно поболтать о вечности, когда за окном чернота, воздуходувка мерно гудит, отделяя тебя от забот дневных, аппаратура мерцает неяркими огоньками... А если еще кривые удачные пойдут...
— Да, — оживляется Николаев, — хорошее время...
Пока академик перечитывал понравившиеся ему места, я листал его записные книжки — толстые ежедневники, исписанные цитатами из разных авторов, справочными данными. Записи велись крупным, небрежным, быстрым николаевским почерком.
— Голодать 36 часов?! — Николаев оторвался от газеты. — Кому это нужно? Я никогда так не делаю, просто придерживаюсь правила: есть, когда тебе хочется, а не по расписанию. А в целом, хорошая статья. Я покажу ее Сереже Бессмертнову. Он в последнее время у меня живет, учится в аспирантуре на кафедре сварки. Знаете, работает много, идет вперед быстро, но перенапрягается. Занимается до двух, до трех ночи. Зачем?.. Да, это вы верно про переутомления и срывы написали...
У Николаева на квартире живали многие молодые люди. Мне рассказывали, что он, став профессором, из своей зарплаты выделял средства на стипендии и назначал их нуждающимся студентам.
Я вспомнил беседу, которую мы вели, прогуливаясь по улочкам Тарту. Николаев тогда навещал спортивный студенческий лагерь МВТУ, расположенный в эстонском городке Пыльтсамаа.
— В чем секрет вашего долголетия, Георгий Александрович?
— Не волноваться попусту. Я понял это, пережив тридцатые годы и войну. Но это правило имеет и обратную сторону — не сможешь и сильно радоваться чему-то...
«A любовь, семья, Георгий Александрович?.. Продлевает или сокращает жизнь?» — вертелся у меня на языке наивный вопрос. Но я тактично удержался и спросил о другом:
— А питание, спорт?
— Я не слишком привередлив в еде. Организм всегда подскажет, что тебе надо — ягоды, хлеб, овощи. Предпочитаю простую пищу. Я физкультурник. Люблю смотреть на подтянутую, тренированную молодежь. Летом и зимой по выходным дням всегда ходил в походы...
По воспоминаниям Станислава Степановича Волкова, непременного участника походов, Георгий Александрович обыкновенно брал отпуск на 5 дней зимой, 5–10 дней осенью (никогда — на месяц). Покупал путевку в какой-нибудь скромный дом отдыха. В марте обыкновенно ездили на несколько дней в Баковку, жили в комнате втроем-вчетвером, завтракали — и на лыжню. Доходили до станции Жаворонки, оттуда — в Крекшино. В день наматывали 25–30 километров. Ходили по трассе от Белорусской до Киевской железной дороги. Летом — пешком. Регулярно выбирались плавать в бассейны «Чайка» и «Москва».
Когда Николаеву стало трудно одолевать длинные дистанции, он начал ходить по аллеям парка в Сокольниках.
Николаев чрезвычайно уважал спорт. Будучи ректором, он особенно поддерживал кафедру физвоспитания, выдвинул заведующим Аркадия Чернышева, после его смерти пригласил на эту должность олимпийского чемпиона по боксу Валерия Попенченко, опекал своего воспитанника Алексея Киселева, тоже боксера, двукратного серебряного призера Олимпиад.
Часто навещал спортивные лагеря МВТУ в Ступино, Джан-Тугане, Эстонии и Латвии.
Николаеву нравилась НОТ — научная организация труда, но он никогда не уделял ей чрезмерно много внимания. Гораздо важнее, по его мнению, было схватить общую идею работы, не зацикливаться на второстепенном и еще — не раскачиваться на старте, сразу брать быка за рога.
— Докторскую надо делать быстро, дорогой Сережа.
Разъезжал много. Проверял стройотряды в Подмосковье, Смоленске и Хакасии. В возрасте далеко за 80 ездил в Китай читать лекции.
Не будучи крепким от природы, Николаев рано осознал, что ему заказаны погрешности в образе жизни.
— В молодости я много работал, — рассказывал он, — и в 32 года заболел. Не мог взбежать по лестнице на 4-й этаж — начинались сердцебиение, одышка. Тогда я решил себя закалить. Начал приседать по утрам с четырех раз. Лет за 15 довел свою норму до четырехсот приседаний в день...
Организм — штука удивительно пластичная, его надо развивать постепенно. Каждый может стать богатырем по сравнению с самим собой...
Николаев считал, что большой спорт вредит здоровью, а вот физкультура — вещь полезная и необходимая. Он вставал в 6 часов. Делал зарядку в течение часа. Это продолжалось много лет изо дня в день. Алкоголя он не употреблял. Вообще. «В МВТУ семеро непьющих: шесть статуй на портике главного входа и ректор», — шутили бауманцы.
— Не понимаю, — говаривал он, — как можно поменять ясное, чистое сознание на затуманенный мозг. Какое сомнительное удовольствие! — и упорно отказывался выпить хотя бы глоток вина.
К этому все привыкли и воспринимали как естественный ход вещей, хотя если кто другой пытался отказываться выпить на училищных сборищах, коллектив ему этого обычно не позволял. Пил ли я? Увы! Хотя этот процесс не доставлял мне особой радости. Я в те годы занимался борьбой, регулярно тренировался и хорошо знал, что такое внутренняя чистота и свежесть. Студенческие, а потом комсомольские или стройотрядовские пирушки вызывали ощущение отравленности, выбивали из формы — после них на тренировках я задыхался, потел, проклинал себя, но нередко на очередном сборище терпеливо глотал горькое зелье. Впрочем, когда я сгонял вес к соревнованиям, то не только не выпивал, но и от еды воздерживался. Но это была не Николаевская строгость к спиртному! Второго такого в Училище не было. Старик был свободен (или гораздо свободнее всех нас) от чувства стадности. Знаю лишь несколько случаев, когда он пренебрег своим правилом.
...Кабинет ректора. За столом — профессура, деканы, члены парткома. Чествование юбиляра: Николаеву 80 лет. С его стороны стола стоит самовар с чаем. На другом конце — самовар с коньяком. Лица отцов Училища потихоньку багровеют. Ректор не пьет. Я произношу пламенную речь и прошу: «Георгий Александрович, выпейте за студенчество!» Он машет рукой, берет стакан и делает порывистый глоток коньяка. Всеобщий вздох удивления!..
Десятью годами раньше — чествование Алексея Елисеева, выпускника МВТУ, только что совершившего второй полет в космос. Все предлагают тост за третий полет. «Полетишь, Алексей?» — «У нас не принято летать по три раза, — скромно отвечает виновник торжества. — Но если пошлют — готов!» Дружно выпивают. Один из проректоров замечает, что у Николаева рюмка полна до краев.
— Георгий Александрович, вы не желаете Елисееву полета?
— То есть, как не желаю? — вскидывается ректор, застигнутый врасплох.
— По русскому обычаю, если не выпили за успех, дела не будет! — зашумело собрание.
— Ну, если от меня зависит судьба полета... – несколько растерянно бормочет ректор и под крики: «Зависит! От вас теперь и зависит!» — выпивает до дна. Иногда его можно было поддеть на удочку...
Отвращение к алкоголю, возможно, всегда жило в его душе, но в прежние времена, я слышал, он мог разделить компанию и выпить по поводу. Пока не случилась трагедия: после веселого застолья, в котором участвовал и ректор, любимый им Аркадий Чернышев, заведующий кафедрой физвоспитания, пошел купаться в море и утонул. Потрясенный этой смертью, Николаев перестал прикасаться к спиртному...
Под воздействием режима жизнь его обретала благотворную размеренность. Он вставал и ложился в одно время, ел, когда хотел (ректорат закрывался на обед в отличие от других вузовских подразделений). Годы, десятилетия текли по заведенному распорядку — без заметных потрясений, болезней и слабостей. Ум его оставался ясным и гибким до последних дней жизни. Без лишнего шума адаптировавшись к среде, он — дворянин по происхождению и мудрец по взглядам на жизнь — спокойно делал свое дело — воспитывал молодежь.
Что такое европейски образованный человек, можно было понять, хотя бы немного поговорив с Николаевым. Это трудно описать словами, но масштаб личности чувствуешь сразу. Однажды мы говорили об учителях.
— Колмогоров большой ученый, но средней школе навредил. Набрал себе способных ребят, они показали быстрые успехи — и давай, мол, распространять его опыт на всю среднюю школу. Но способный ученик не есть серая масса. И школьная учительница никак уж, знаете, не дотянется до Колмогорова.
— Георгий Александрович, скажите, сильно отличается советская школа от гимназии?
— С гимназией школу сравнивать не надо. То были все-таки элитные заведения. Конечно, мои учителя были превосходные. Как учили! Им просто свечку ставить надо (руками изображает свечку с хорошее бревно). И очень чистоплотные. Если ты что-то сделал, это только твое...
— Бывает, что начальник становится учителем, но это — необязательно, — вспомнил я слова Андре Моруа. — Редкость ли, что ученый не дает ученикам хода? Свою фамилию ставит на их работах, заваливает административной текучкой, задерживает продвижение или написание докторской. И удивляется: что это молодежь с кафедры разбегается?..
— Да, — вздохнул Николаев. — Настоящих учителей — по пальцам перечесть. А инженеру учитель очень нужен. Тот, кто может направить на широкое образование. Я считаю, что инженер должен знать хотя бы один иностранный язык, тогда его мышление становится иным — более гибким, свободным. Человека, знающего иностранные языки, видишь сразу...
Сам Николаев знал французский, английский, немецкий, латынь и греческий. У него был богатый, чистый русский язык 20-х годов. Много блистательных профессоров и выдающихся ученых работало в МВТУ в те годы, но по уровню культуры они до Николаева не дотягивали. Многие учились, стремились, вытаскивали себя за волосы, у него же культура была органической, с молоком матери впитанной, в крови живущей — это большая разница.
Николаев описывал свои путешествия стихами. Конечно, то была не поэзия, а просто рифмованные строчки, он и сам понимал, что не поэт, но продолжал свои занятия — «так легче выразить и запомнить впечатления». Университеты рифмовались с паритетами, фьорды с лордами.
Я прочел листков сорок пожелтелого машинописного текста: туманная Норвегия, загадочная Австралия, Мексика с ее огромным столичным университетом, Япония, Англия, Соединенные Штаты... Где только он не побывал! — у меня перехватывало дыхание. Передо мной был человек, проехавший стран 50 или 60, — он точно не помнил, — было от чего голове закружиться.
Вот он в Чехословакии сразу после 1968 года. «Русских оккупантов» не любят. Обратиться к пану по-чешски или по-польски он не умеет, зато может по-немецки, а немцев здесь уважают... А в Штатах заглянул в один из университетов. Как скажешь, что ты из Советского Союза — в разгар-то холодной войны? За англичанина себя не выдашь — акцент. Николаев заговорил по-английски, сказал: «Я француз, хочу внука пристроить к вам на учебу, нельзя ли посмотреть ваш университет?»
— Отчего же нельзя? — обрадовано воскликнул сотрудник. — Позвольте, мсье, сопроводить вас...
А какие латинские и греческие пассажи выдавал он под настроение!
— Языки не забываются, если их учить в детстве. Во взрослом возрасте не та восприимчивость. Одна моя сотрудница выучила английский вполне прилично, но через пять лет без практики забыла.
Николаев никогда не фотографировал.
— Зачем делать непрофессионально то, что другие уже сделали лучше? — и покупал открытки, которыми туго набивал полиэтиленовые мешочки. Можно было разложить их, и гостиная наполнялась воспоминаниями о далеких странах, говором и ликами людей, звоном машин, шепотом песка и ветра, диковинными обычаями разных народов.
— Хороша Америка, — приговаривал академик, — но лучше дома сидеть. Милее родины ничего нет.
Мне, тосковавшему о мире за горизонтом, было непонятно. Как дома?! Обойти бы всю планету! А здесь — чего мы не видали?
Время от времени мы возвращались к писательскому призванию.
— Почему, почему, Георгий Александрович, вы не напишете книгу о своем уникальном жизненном опыте?
— Не хочу, Сережа, обвинят в том, что полез не в свое дело. Скажут, Николаев ищет популярности... Хочется спокойствия — и так ведь немного жизни осталось. Да и какой я писатель? Настоящие писатели рано проявляются...
Однажды я взял его мемуарную рукопись, задержал под предлогом: нельзя ли постараться где-нибудь издать? По прошествии нескольких месяцев получил письмо: «Здравствуйте, Сережа, хотел бы видеть вас. Как там моя книга? Николаев». Почерк у него был крупный, резкий, размашистый, с характерной стариковской угловатостью — не всегда разборчивый, но выразительный.
Портретная галерея, которую он дал в своих мемуарах, весьма живо%писна: профессор Павел Аполлонович Велихов (Николаев у него учился), репрессированный и реабилитированный посмертно (с его внуком, академиком Евгением Павловичем Велиховым, Николаеву доведется тесно сотрудничать в науке); профессор Леонид Павлович Лазарев, продержавшийся на ректорском посту с 1959 по 1964 годы и долго затем преподававший на кафедре, — я еще застал его, крепкого 80-летнего старика, крестьянского сына, — удивительная это была, кремнёвая порода рабфаковцев, веточка культуры, привитая на мощный народный корень... И многих еще отметил Николаев в своей книге. Среди виднейших — профессор Василий Петрович Никитин, ректор института в 1938–1939 годах, больше дипломат, чем ученый, по складу характера, предводитель движения сварщиков. Удивительная по своему динамизму глава «Сварщики ворвались в МВТУ» — о том, как в конце двадцатых Никитин организовал и возглавил техникум, сделал из него небольшой институт, ввел факультетом в Училище, а дальше... Через пару лет в МВТУ (в те годы — МММИ) ректор — сварщик, секретарь парткома — сварщик, в месткоме, комитете комсомола — тоже. Операция, проведенная по всем правилам воинского искусства, прямо-таки троянский конь!
А Ижевск! В начале войны туда из Москвы эвакуируют МММИ. Студентов обучают по сокращенной программе, готовят для фронта, но больше — для оборонных заводов. Профессор Иван Иванович Куколевский жалует свою Сталинскую премию на покупку танка и содержание койки в госпитале (в ногах раненого красноармейца висела табличка с его именем). Николаев — проректор по науке, его дело — организация создания новых вооружений. Он лично участвует в работах по сварке танков вместе со «стариком» Патоном, встречается с Дмитрием Федоровичем Устиновым, ездит в Куйбышев, где разместилось правительство. Профессура живет бедно-голодно, но все дружны. Студентам тяжелее. Николаев делит комнату со своей мамой. Процесс эвакуации из Москвы организует инженер Сергей Сергеевич Протасов, назначенный на пост ректора в 1941 году и рано умерший...
В начале войны Николаеву было 38 лет. В предвоенные и военные годы он и выработал свое правило «не волноваться попусту», которое сильно помогло ему в жизни. Вокруг были похоронки, лишения, аресты, которых он, благодаря своей осмотрительности в высказываниях, счастливо избежал.
Оборонщиков трогали меньше других, если они не совались в политику. Это был народ непуганый, гордый. Через них и мы, младшее поколение бауманцев, обрели счастливую уверенность в том, что все по плечу — строить ракеты, руководить страной, развивать философию, писать стихи. Здесь, в Училище, царил мощный корпоративный дух, у людей хребет не был сломан. По гуманитариям куда больше молотили, и, признаться, думал я тогда, что зубров там уцелело меньше, чем среди технарей. Некото% рые политики и сегодня утверждают, что страну спасут технократы. Теперь, когда побродил я по разным странам и профессиональным сферам, самоуверенности у меня поубавилось, но к инженерному сословию я сохранил высокое уважение.
Николаев был далек от самолюбования, он хорошо знал и ценил философов, писателей и поэтов, некоторых политиков, но и он говорил с трибун: «Бауманцы, с их рациональным подходом и дисциплиной, могут освоить любую гуманитарную профессию, но выпускник гуманитарного вуза никогда не станет инженером». (Вероятно, все же он был не вполне прав: хорошим гуманитарием стать ничуть не проще, чем хорошим инженером.)
Трудно не стать патриотом альма матер, когда со стен бесконечных коридоров Училища на тебя взирают великие лица — создатели инженерных школ, систем оружия, руководители государства. На ритуалы посвящения в студенты съезжалась могучая рать — академики, Герои, генеральные конструкторы, партийные деятели, космонавты. Славное имя «бауманец» гремело по просторам необъятной Родины: в Смоленске, Уренгое, Подмосковье, Норильске, Хакасии, на БАМе и Сахалине, — везде, где прошли стройотряды, где построены нашими руками дома, пульпопроводы, дороги... Да и последние годы — разве тому не подтверждение? Сколько новых имен, засверкавших в политике и бизнесе, принадлежат выпускникам МВТУ. Я называю по старинке, как и многие, кому не нравится название Университет, введенное по инициативе А. С. Елисеева. Ратуем мы за то, чтобы вернулось название Училище, не впервой: было оно когда-то в течение тринадцати лет, с 1930 по 1943 годы, МММИ — Московским механико-машиностроительным институтом, — но вернулось к прежнему имени «по просьбе профессоров и студентов».
Николаев был одной из традиций Училища. Вот он — невысокий согбенный старик идет шаркающей, резкой походкой, отмахивая правой рукой. Он сед, редеющие волосы коротко пострижены. На лацкане заношенного пиджака круглый значок члена Академии наук, звезда Героя Социалистического Труда. Если вы остановите его, он повернется к вам всем корпусом и будет внимательно слушать, доброжелательно кивая наклоненной вбок головой. При этом он может прикрывать глаза и подпирать щеку рукой. На трибуне держится прекрасно – говорит бодро, с необычными, ему одному присущими, оборотами речи. Студенты ликуют, когда ректор начинает речь. «Комсомольская дача» — это он о стройотрядах. Рядом с цветущей молодежью он выглядит древним, полузасохшим деревом... Немыслимо представить «технилище» без Николаева.
Я был дитя коллектива, который выдвинул и многому научил меня. И Николаев писал, что главным богатством своей жизни он считает коллектив МВТУ, его партийную организацию. Теперь во мне началась пляска индивидуализма. Я мечтал о выделенных достижениях, личной славе. Отрицал растворенность в общем труде. Все, что было сделано до тридцати — лишь подготовительная ступень к чему-то совершенно иному. В проповедники, пророки, к всероссийскому признанию! Меня тянуло к трудному, но великому поприщу. Хотелось непременно оставить по себе благодарную память. Форма приложения сил? Я точно не знал. Мне хотелось парить в разреженных высотах теории.
Николаев это тонко подметил. Медленно и тактично подрезал он корни моего честолюбия: хорошо делать работу — одно, а сильно желать успеха — совсем другое. Короткими репликами возвращал внимание к тому, от чего я бежал — к практическому делу. Передо мной был старый человек, гуманитарий по духу и энциклопедичности знаний, который всю жизнь занимался инженерной работой, о чем, судя по всему, нимало не сожалел. Стена, которой я окружил себя, дала трещину.
Почему меня так тянуло к нему? После той школы, которую я прошел в МВТУ, у меня сложилась своя система работы. Я был, казалось, организованнее, мощнее Николаева. К тому же я не был сварщиком — у меня была совсем иная специальность.
Я тянулся к его мудрости. К широкому взгляду на вещи, выработанному долгой жизнью и той культурой, которая не прививалась системой советского образования. Старик светился миролюбием и терпимостью. Он отучал меня от фанатизма, неизбежного спутника узости мышления. Когда я приходил к Николаеву, ждал, естественно, его внимания. Я тянул на себя. Не помню, чтобы мы обсуждали его проблемы. Старый человек хочет передать, молодой — принять. «Ален был моим учителем; мне не нужно было от него ничего, кроме идей, ему не нужно было от меня ничего, кроме понимания», — мог я повторить вслед за Андре Моруа. Не могу сказать, что его уроки действовали сразу. Некоторые из семян, брошенных им, прорастают только теперь, спустя годы после наших бесед.
Мир и комфорт царили в его душе, и это привлекало к нему окружающих. Равновесие — вот ключевое слово его жизни. Во всяком случае, на завершающем этапе, который я застал. В моменты тревоги, сомнений хорошо было прийти к этому человеку, столь здоровому душой, полному разума и светлой радости, необидной иронии и тонкого юмора. Он всегда старался найти компромисс. «Жить-то среди людей, а не среди степей», - сказал он мне однажды на резкое высказывание о ком-то.
17–18 ноября 1987 года. Выписка из дневника
Николаев считает, что в общественных дисциплинах (в том числе экономике) фундаментальная наука уже сделана. Остались частности, процветает пережевывание.
— Всякая наука имеет свой конец. Я как человек объективный должен признать, например, что в науке о сварке все главное уже открыто... Новые науки не те, по которым идут массовые публикации.
Он только что вернулся из Чехии. Правит какую-то статью; в глубине стенки, выполненной по заказу и занимающей всю правую стену кабинета, шипит самовар.
— Я рад, Сережа, что вы возвращаетесь к технике, значит, думали, взвешивали.
Деду присуща особая деликатность. Это от глубокой внутренней культуры и человеческого великодушия.
— Хочу привести вам пример для сравнения. Огромный конкурс в театральные вузы. В балетные школы! В цирковые училища! Каждый уверен в своем таланте. Считает, что покорит мир. И начинается путь с множеством ступеней.
Первая ступень — это конкурс в училище. Можешь попасть совсем не туда, куда надеялся. Вторая — распределение. То ли окажешься на центральной сцене, то ли отправят в глубинку. Третья ступень — получение главной роли. Сколько тех, которые могли бы, но роли им не дают! Четвертая — получишь или не получишь звание народного артиста? Все это связано с переживаниями; народным становится один из ста, а может быть, один из трехсот... И дальше мы говорим, что народных артистов у нас пруд пруди. Но многие ли из них действительно покорили мир?
То же самое в науке. Куда бы вы ни пошли, везде стоят контролеры и спрашивают пропуск: «Ваш пропуск на рецензию парткома...», «Ваш пропуск на печатание книги...», «Ваш пропуск на степень, на звание, на премию…» и так далее. Пропуск — образно, конечно.
Николаев смеется, резко обрывает смех, ласково смотрит на меня и спрашивает:
— Вы будете со мной чай пить?.. Что вы говорите? Тренировка? Когда? У-у, еще целый час и пятнадцать минут.
Объясняю деду, как и благодаря чему, укрепилась во мне склонность к наукам об обществе.
— Маркс, Сережа, конечно, стал Марксом. Но давайте подумаем, какой у вас шанс. Вы правильно говорите, что есть хорошие экономисты. И наверняка многие думают, как и вы, о необходимости исследований. Однако никто из них не написал ничего, равного «Капиталу». Потому что там все — вот так (показывает толкотню локтями). Доступ к информации – это только первая стадия. У вас могут быть знакомые, которые будут эту информацию доставлять. Мнение кругов, которые дают оценку — вот что важно! Кто примет идеи, кто даст им ход? Кто скажет: «Да, это — истина, давайте, пойдем за этим человеком»? Вы говорите, что не ждете лавров? Как же не ждете? Ждете! Только не Ленинской премии, не круглой медальки. Вы надеетесь на большее, на всеобщее признание. Нет-нет, я не хочу сказать, что из Сережи не получится Маркс, может быть, получится, но каков шанс? Шанс обратно пропорционален числу людей, занимающихся этими вопросами, и даже меньше, потому что за истекшие десятилетия ничего путного не появилось... Допустим, к этому тянутся сто тысяч. Значит, шанс равен одной миллионной. Стоит ли ставить жизнь на карту при такой жестокой статистике?
(Тем же вечером, словно бы подтверждая мысли Николаева, член анархо-синдикалистского объединения Володя Гурболиков рассказывал мне: «Что-что, а уж «Капитал» нынче пишут все. В Ленинграде знаю двух Марксов, в Москве их не меньше троицы. Только, мне кажется, что их пухлые фолианты оторваны от жизни. Рабочих сейчас будет волновать повышение цен...»).
Наш разговор прервал профессор Николай Павлович Алешин. Я разливаю чай, ставлю на стол сахар и печенье. После ухода профессора, которого дед ласково называет «крестьянским самородком», он продолжает:
— Я всегда люблю повторять: сто метров за 14 секунд пробегут почти все. За 13 секунд — меньше, за 12 — совсем мало. За 11 — профессионалы. За 10 — единицы. А вот там, где 9,9, там-то и разворачивается главная борьба. 9,88, 9,87 — кто быстрее? Вот-вот, обошел троих, потом двоих, а одного — никак не могу обойти... Так и в науке, в жизни, везде. Поначалу новая дисциплина пойдет у вас семимильными шагами. Но чем ближе к пику, тем труднее борьба, тем труднее каждый метр, сантиметр, миллиметр... Уверены ли вы в своих силах?
Стать всероссийским проповедником — это то же карабкание. Можно сорваться или кто-нибудь обойдет. Это, знаете ли, путь крестоносца — нести свой крест нужно!
Перечитали Маркса и Ленина? Очень полезно. Прикладывайте к своей науке. Сколько у нас инженеров, которые кроме своего «эм на дубльвэ» ничего не знают. Широкий кругозор — делу помощник. Только, ради Бога, не стремитесь решать задачи в масштабах всей страны. Ставьте себе задачу поуже и добьетесь успеха.
— Как у Крылова: «...чтоб в делах утешный был конец»?
Академик кивает: именно так.
(Не послушаюсь я его, стану романтически грешить именно всероссийскими замахами, и много это принесет мне страданий, да и моим близким достанется...) А в тот вечер, помню, обсуждали мы Ленина с Марксом.
— Ленина по глубине мысли я ставлю выше Маркса. И потом, он нам, русским, ближе, — заметил дед и сменил тему. – В Институте атомной энергии я знаю Александрова, Велихова, но они, пожалуй, далеки от дел. Можно обратиться к академику Легасову, который сейчас является фактическим директором. Академик Мельников, директор НИИ «Проектстальконструкция», в какой-то степени мой коллега... Он занимается объектами, а я всю жизнь занимался мостами, рэзэрвуарами, газопроводами...
Мой рассказ о диссертации академик воспринял сразу, будто речь шла не о далеких от него исследованиях газовых потоков, а о свойствах сварного шва. В этом внешне сонном старике живет быстрый и ясный ум.
— Но ведь у вас в трубе будут разные волны — короткие, подлиннее, совсем длинные: тоны, полутоны, обертоны. Течение может разом, вдруг потерять устойчивость.
Как он умудрился в десять секунд уловить то, на осознание чего у меня ушло два года?! Объясняю, что мы «завиваем» поток в мелкие барашки, которые гасят длинные волны, оттого и течение в трубе устойчиво. Он удовлетворенно кивает и по обыкновению гудит на прощание:
— Заходите, Сережа Жуков... Всегда рад вас видеть.
Нет, так просто я не сдаюсь! Не верит Николаев в мою звезду политэконома — и ладно. Сделаю еще одну попытку найти понимание. Я отправился к Андрею Афанасьевичу Кокошину, заместителю директора Института США и Канады, бауманцу, которого знал по ЦК ВЛКСМ.
У хозяина кабинета на столе горы бумаг. Сам стол напоминает поле боя, а Кокошин — взлохмаченного медведя. Массивный, круглоголовый, одетый в простой мятый джемпер, из-под которого виден отложной воротник свободной рубахи, он дышит благородной яростью работы. Андрей Афанасьевич щурит близорукие утомленные глаза, надавливает на них пальцами и произносит, улыбаясь: «Давай, Сереж, а то мне еще работать...» На часах половина девятого вечера. Пятница.
Быстро излагаю свои намерения заняться политэкономическими исследованиями. Кокошин оживляется.
— Решил залезть в эти вопросы? Политэкономии сейчас нет. Нынешнее руководство страны поставило крест на «старой» науке. Наши экономисты только и умели, что повторять цитаты Маркса. Людей там нету. Они должны родиться...
Я удовлетворенно киваю.
— И все же считаю, — продолжает Андрей Афанасьевич, — что в политэкономию надо идти, пропахав лет пятнадцать в конкретной экономике. Чтоб знать, что к чему.
Сговорились они с Николаевым, что ли?!
6 января 1988 года. Выписка из дневника
Я пришел к академику Николаеву с наброском программы. Личный комсомольский опыт убедил меня в том, что в рамках существующей политической системы работать региональным партийным руководителем нет смысла... Это ненадолго. Уходишь — и твой регион приходит к среднему состоянию. В тоталитарном государстве реформы подвластны лишь верхушке. Надо становиться руководителем страны или не ходить в политику.
Я хотел бы попробовать себя в разработке новой общественной теории. Стратегия такова:
1. Делаю докторскую по экономике. Докторантура — это принуждение, «палка», которая не дает расслабиться. Работа над диссертацией обеспечивает объективный рост, признание среди специалистов. Научного руководителя найду сам. Работать попрошусь на кафедру «Организация и планирование промышленного производства» в МВТУ. Училище — родной коллектив, дома и стены помогают.
2. Затем перехожу в политэкономию...
Дед улыбнулся и в своей корректной, ласковой манере начал меня стаскивать с небес:
— Начнем с докторской. Объективно — для того чтобы написать ее, человек должен поработать на конкретном производстве, решить конкретные вопросы, узнать, как пишутся наряды (даже это!) и прочее. Он должен идти от практики, от живого созерцания, а не наоборот. Высоконаучных и никому не нужных диссертаций много.
Субъективно — вы идете на незнакомую кафедру. Боюсь, примут там неважно. Во-первых, вы там чужак. Во-вторых, не владеете их знаниями. Туда, знаете ли, надо идти, согнувшись в три погибели, благодарить за учебу. Дадут ли написать докторскую, и когда? На это может уйти много лет. А жизнь одна...
Теперь об общественной теории. Вы всерьез хотите стать Марксом? Это важно решить для себя сразу. В этой науке действует принцип «все или ничего». Вы замахиваетесь на роль Пророка. В этом случае вас должны слушать не 100, не 1000, а, по меньшей мере, 100 000 человек. Эксперименты почти невероятны. Для этого нужно было бы уговорить все человечество...
Давайте призовем исторический опыт. Христианство держало человечество в течение 20 веков. Но много ли было людей, которым удалось всерьез поправить христианство в период его расцвета? Мартину Лютеру... А ведь теоретиков-богословов было не мало.
Марксизм-ленинизм себя еще не проявил подобным образом. Золотой стержень — нужный, полезный — в марксизме бесспорно есть. Но вокруг него на 3 метра говорильни. Пробиться через говорильню, да еще подшлифовать стержень — это, знаете ли, трудновато...
— Мыслителям в прежние времена было проще, — продолжает Николаев. — Мыслей было мало, слушателей много. Теперь — наоборот. Знаете известную триаду?
A. Этого не может быть! Б. Это всем известно! B. Это — старье!
Все труднее становится добывать новое знание. Если хотите, это закон диалектики. Занимайтесь экономикой, как хобби, пишите статьи «К вопросу о...». Вы можете свернуть горы, но только в технике.
Дед повторил свой тезис об умирании прикладных наук:
— Если бы на вашей кафедре была реальная наука, вы, наверное, были бы удовлетворены, делая кусочек, но ощущая себя частью целого. Мои науки: сварка, строительная механика, кончились. Теперь наука есть в Институте космических исследований, в изучении морского дна, в Институте машиноведения... Не стоит заниматься науками в целом решенными, где идет перемалывание частностей — узкий нос у ракеты или широкий, прямые трубки в парогенераторе или чуть под углом?.. Можно, буду на «ты»?
Соглашаюсь.
— Твой комсомол — это к психологии, к педагогике ближе... В Подлипках ты, пожалуй, время потерял — не решал ведь научных вопросов. И не спеши вступать в Союз писателей... Как твое самбо? Прекрасно? Видишь, там конкретное дело. Для своих учеников ты, наверное, бог или полубог...
У меня проносится мысль о Коле Федорове, моем молодом коллеге. Он буквально вторит академику: «Перенеси-ка гигантов прошлого в наши времена. Не думаю, чтобы они так же сверкали — и Менделеев, и Дарвин, и Маркс. Сегодня гораздо труднее выпендриться, чем пятьдесят лет назад. Будь ты хоть сто раз умным, но надо и добыть знание, и убедить всех, и внедрить его...»
Дед налил суп из кастрюли, плеснув на плиту. Он подал мне тарелку («сиди, сиди...»), налил Сергею Ивановичу, водителю, который тут на правах члена семьи, и себе, и стал с аппетитом есть. Было около восьми вечера, Николаев проголодался.
— Ты всерьез думаешь, молодой человек, оставаться неизвестным для соответствующих органов, пока не напишешь свой «Капитал»? — весело спросил он.
— А почему бы и нет?
Николаев переглянулся с Сергеем Ивановичем, оба улыбнулись.
— Послушай радио, посмотри телевизор, — дед начал говорить серьезно. — Раньше события, которые происходили в соседнем уезде, могли не выходить за его пределы. А теперь то, что случилось в каком-то уголке планеты, мигом становится известным всему миру.
— Человечество — один «судорожно бьющийся ком», — процитировал я слова Солженицына.
— Вот-вот. Всюду идет тотальная слежка: ка-гэ-бэ, фэ-бэ-эр... Человек, вздумавший перевернуть социальное устройство, вряд ли сумеет, подобно Марксу, укрыться в залах библиотеки. Он быстро будет обнаружен.
— Что-то не очень верится, — рассмеялся я. — А, впрочем, помните историю с Иваном Ефремовым, как КГБ искал его недописанный роман, кажется, «Час Быка»? Но времена-то изменились!
— Времена движутся к созданию всемирных полицейских структур... — дед замолчал и забарабанил пальцами...
— Славный старик, но чересчур осторожный, — размышлял я, отправляясь домой.
— Энергичный молодой человек, — покачивал головой Николаев, ложась спать. — Ничего, успокоится...
Он смежил веки. Какие картины проплывали перед его глазами? Видел ли он себя четырнадцатилетним отроком, гимназистом, жившим у Никитских ворот, которого мама, спешно собрав чемодан, увезла в Сочи — подальше от революционной пальбы семнадцатого года? Или медбратом в тифозном госпитале: больные мечутся в горячке, сыпь, смерть; а вот уж едет он в Москву поступать в университет, и голодная столица встречает его звоном трамваев и пролетарскими песнями? Старая профессура еще сверкнет пенсне в университетском здании на Моховой, но тут и там мелькают кожаные тужурки полпредов советской власти. Занятия начнутся лишь с января, на дворе еще шелестит золото осенних листьев, — подадимся-ка в МИИТ, дело практическое!
И плывут мимо студенческие годы: два вуза, один за другим, библиотеки, подработки... Устает, недоедает, но все успевает сдать худенький Юра Николаев, сын дворянина, ныне красный студент, и получает два диплома, счастливо избежав общественной работы и комсомола...
А вот уже лаборатория по клепке, инженеры становятся под спроектированные ими мосты, а по перекрытиям стучат груженые подводы. Так испытывали свои сооружения инженеры в те годы, дорогой читатель, и случалось, что гибли от ошибок в расчетах... И мама мелькнет грустно-грустно, самый близкий ему человек, учительница и советчица во все горькие годы жизни...
Впрочем, все это мне грезилось, покуда я шел к метро. А Николаев мирно спал...
10 марта 1988 года. Выписка из дневника
Кафедра сварки находится в трехэтажном кирпичном здании, расположенном близ главного корпуса. Обшарпанная дверь, металлические трубы, трансформатор. Истертые ступеньки ведут на третий этаж. Влево, по темному коридорчику, крошечная приемная — только стол секретарши и два стула. Маленький кабинет, во всю стену — стеллаж с книгами. Привет% ливый хозяин. Здесь меня встречают, как старого знакомого. Секретарша Тамара Яковлевна, смеясь, рассказывает об утренней встрече с шефом:
— Георгий Александрович спрашивает меня, как, мол, отдохнули на праздники? Отдыхать, говорю, не работать. И я, говорит, хорошо провел время: 30 страниц написал.
Мы оба весело хохочем.
После ухода из ректоров у Николаева появилось время. Учебник написал, ездит преподавать в Калугу. Недавно в течение 8 часов кряду читал лекции — в его-то 85 лет!
Академик встретил несколько менее приветливо, чем обычно. Это означает — сердится.
— Почему ты не пошел к Бойцову? Я тебе по телефону сказал, помнишь?
Василий Васильевич Бойцов — заведующий кафедрой «Организация и планирование промышленного производства». Пытаюсь хоть частично оправдаться тем, что веду переговоры с его заместителем. Дед взрывается:
— Это еще хуже! Зачем ты ходил к нему? Бойцов – человек с очень широким кругозором, научным и административным (выделяет слово «очень»), он мог хотя бы посоветовать ... Или передумал? Нет? Тогда не понимаю! — возбужденно выстукивает дробь пальцами по столешнице.
Я и не думаю дальше оправдываться, признаю свою вину. Действительно, несмотря на мои сомнения и неожиданность поступка деда: незадолго до этого Николаев просил меня не спешить с кафедрой ОПП, несмотря на все это, раз уж такой разговор состоялся, я должен был пойти к самому Василию Васильевичу. Я мог проявить гибкость — прийти за советом, а не за местом на кафедре... Прийти было нужно! Когда за тебя хлопочут люди, следует быть внимательным и четким. А с дедом — особенно, он крайне щепетильный человек... Его помощник говорил мне: «Георгий Александрович вас любит, но не дай Бог однажды подвести его или обмануть. Это — навсегда...» Мне стыдно.
Николаев прерывает мои мысли.
— Знаешь, Сережа, когда ты что-то уже делаешь, стоит не семь, а семьдесят раз отмерить, прежде чем отрезать. Но на стадии знакомства нужна легкость мотылька. Пришел, поговорил, это ведь ни к чему не обязывает.
Повисает молчание. Пытаюсь перевести разговор на другую тему (а на душе тяжело):
— Георгий Александрович, хотите взглянуть на список прочтенной за прошлый год литературы?
Дед оживляется: давай, это интересно. Внимательно изучает мой отчет, радостно вскрикивая время от времени:
— О, «Кандид!»... ах, «Шагреневая кожа»!.. Гомер... помнишь, начало «Илиады»: «Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, /Грозный, который ахеянам тысячи бедствий содеял...»?
Переходит к разделу «Биографии»:
— Нет, биографии я не читаю, не люблю.
Быстро просматривает раздел «Наука», поворачивается ко мне, уже окончательно повеселевший, крепко жмет руку и ласково гудит:
— Молодец, Сережа.
Сменив гнев на милость, академик не прочь порассуждать о политэкономии.
— Двигать эту науку, как и прочие, будут противоречия. На ровном месте науку не разовьешь. Мне кажется, в экономике теория и практика — совершенно разные вещи. Марксизм-ленинизм — одно, а практика работы заводов или магазинов — другое... Сейчас политэкономия топчется на месте, повторяет каноны. Нужен какой-то крупный прорыв. (Ага, есть движение в дедовых мыслях по поводу политэкономии!)
— В общественных науках признание зависит от положения в обществе, — продолжает Николаев. — У Михаила Сергеевича Горбачева много хороших идей. Но, допустим, он был бы просто секретарем райкома. Его подняли бы на смех. Разоружение? Пришел бы какой-нибудь полковник и сказал внушительно: «Страна, Михаил Сергеевич, должна быть сильной». Или Хрущев был бы просто туристом. Вернулся из Америки, предложил выращивать кукурузу. ВАСХНИЛ ответила бы хохотом... Если Зельдович предлагает что-то, ему возразить не могут, потому что в физике ни черта не понимают. А в экономике всяк считает себя знающим.
Дед, оказывается, знает о меркантилистах, физиократах, Риккардо, мальтузианцах. В разговоре обнаруживает понимание диалектики, философии вообще. К слову вставляет цитаты Некрасова. Смотрит на меня с интересом:
— Ты уникальный человек. Молодежь, которую я знаю, ищет технические, физические, биологические науки. Но к политэкономии ты первый тянешься на моей памяти.
Переходим к техническим наукам.
— Мне было легко в сварке: в конце двадцатых я начинал одним из первых. Когда три-четыре года спустя пошло одно постановление за другим о развитии сварки, волна буквально вытолкнула меня на поверхность. Потому что другие не знали, а я знал. Не семи пядей во лбу — просто первый! Посмотри, сколько книжек на полке... А теперь сделать что-нибудь, знаешь ли, трудно. Все, что легко, уже сделано.
В том же ключе он рассказывает о строительной механике («Наука уперлась»), о космонавтике («Хорошо было первым, кто применил ньютонову механику к движению ракет; было взрывное развитие, а сейчас шлифуют частности»).
Вечером, записав по обыкновению разговор с дедом, я размышлял: «B Курчатовском институте буду шлифовать частности и накапливат знания об уже созданной технике. Это инженерное дело, а не наука. Ученый исследует процессы, открывает закономерности; инженер создает технику. Похожая судьба у науки на вузовской кафедре. Находясь на периферии научного поиска в атомной технике, которая очень быстро вышла на «полку» в своем развитии, кафедральная наука понемногу пересыхала и почти иссякла, как ручеек в степи. Старшее поколение удовлетворилось преподаванием и приличными окладами. Младшее вымучивает кандидатские. Мне еще повезло с новой геометрией твэла, я хоть хлебнул фундаментального поиска. Все яснее осознаю современное положение дел в технической науке. Жаль, не повезло с выбором в начале пути: плата за поиск слишком высока.
Неужели я один это понимаю?! В «сделанных» науках много умного народа. Почему же они продолжают делать докторские, а не уходят на поиски истины? Доктор, академик — это социальная защищенность, материальная обеспеченность. Но какова драма ученого, наделенного совестью: делать докторскую ради нее самой, зная, что ничего принципиально нового ты не создашь!..»
Я продолжал попытки попасть в отряд космонавтов. А в августе 1988 года я принял неожиданное для многих, но естественное для меня решение об уходе с фирмы. Два с половиной года я был редактором экономического раздела в советско-западногерманском журнале машиностроителей «Экономика + Техника». В составе большой делегации побывал в Штатах на «Диалоге восходящих лидеров СССР и США», шумном, весьма помпезном форуме, на котором, однако, завязалось множество контактов.
В 1989 году я стал финалистом всесоюзного конкурса журналистов за право полета в космос. Однако был забракован медицинской комиссией. Факультативно посещал занятия в Центре подготовки космонавтов, "вольнослушателем" занимаясь с набором кандидатов в космонавты, состоящим из шести журналистов и трех врачей, сотрудников ИМБП. Я не показывался у Николаева почти два года...
26 декабря 1990 года. Выписка из дневника
Георгий Александрович еще больше сгорбился — 17 января ему исполнится 88 лет; забывает многое, слышит неважно. Но — вот оно, творческое долголетие! — вручил свою книжку по сварке, только что вышедшую в издательстве «Высшая школа». Книга была сдана в печать три года назад, 2-й том еще в издательстве — скорости российские! Двенадцать глав написал Николаев, две — профессор Винокуров. Дед пишет еще две книги.
— Я писучий, Сережа. У меня без соавторов напечатано 400 листов. Правда, пишу однообразно — в одном направлении...
Подпирает щеку рукой, другой рукой выстукивает дробь по столу. Мы пьем чай на его кухне; сегодня по камбузу дежурит профессор Станислав Степанович Волков — невысокий, живой, простоватый в манерах. Он говорит:
— За мою книжку о сварке фторопластов издательство просит 5 тысяч рублей. Трудовой коллектив кафедры денег давать не хочет: это сказалось бы на кармане каждого.
— Меры не знаем, — подхватывает Николаев. — За учебники просят денег, просят спонсора! За рубежом книги стоят дороже, но цены на издание не бывают слишком велики.
— Действительно, нельзя все сводить к коммерции: высшую школу, театры, учебники. Есть вещи, о которых должно заботиться государство...
Университет бурлит против ректора Елисеева. Создан совет из 300 человек, состоящий из Ученого совета и представителей факультетов (или, как их теперь называют, НУКов — научно-учебных комплексов). Эти «триста спартанцев» будут слушать отчет ректора. Но Елисеев и здесь диктует, навязывает быстрый срок — 7 января. Люди сомневаются, что оппозиция опрокинет ректора.
— Продолжает строить Бутово, — говорит Николаев, — но на год сумел выбить из бюджета 7 миллионов рублей при стоимости проекта в 2 миллиарда рублей. Это смешно: такие деньги уйдут впустую — на содержание штатов строителей, на промеры и рекогносцировки всякие.
Коснулись отставки Шеварднадзе с поста министра иностранных дел, которая бурно обсуждается в прессе.
— Георгий Александрович знает его лично, — сказал Станислав Степанович. Оба они говорят о Шеварднадзе хорошо.
4 мая 1991 года. Выписка из дневника Академик Николаев дважды падал и сильно ушибался, его определили в больницу на Открытом шоссе, которая прежде была в ведении 4-го управления Минздрава РСФСР.
Я прошел лесом, благополучно миновал вахту и, никем не окликнутый, поднялся в палату Николаева на десятом этаже. Он лежал в постели у окна, и его белое, мертвенное лицо пронзило меня болью. На тумбочке — варенье, тарелка с парой апельсинов, газеты. В комнате стоял отчетливый запах лекарств.
Дед напряженно вглядывался в меня, наконец, узнал, протянул руку:
— А, Сережа, как вы съездили?
— Хорошо, Георгий Александрович, я был в Хантсвилле, выступал с докладом на космическом «саммите».
Город был Николаеву неизвестен, пришлось повторять по буквам. Он плохо слышал. Я не успел спросить его о самочувствии: мы заговорили о космосе.
— Вы теперь председатель космического общества?
— Президент Московского космического клуба ...
— А помнишь, Сережа, как с десяток лет назад ты хотел перевернуть марксизм-ленинизм? Сегодня он уже перевернулся сам.
Это было лишь 4–5 лет назад, после защиты кандидатской диссертации, в пору кризиса и поиска путей. Впрочем, кончился ли мой поиск?!
— Мне очень нужны экономические и политические знания, Георгий Александрович. Я чувствую, что моя дорога – это сплетение путей: космонавтики, политики, экономики. И ничто не лишнее — от знания техники я не отказываюсь.
— А что вы делаете в своем клубе?
— Пишем концепцию развития отечественной космонавтики, уточняем ее дальнюю цель, место в обществе.
— Скажи, будет космонавтика, наконец, общечеловеческой?
— В Хантсвилле мы обсуждали идею создания мирового космического агентства. Я сказал: «Давайте двигаться шаг за шагом: мировой космический клуб — мировой центр космической философии — мировое космическое агентство».
— В том, что разные страны объединятся для больших проектов в космосе, я не сомневаюсь. Но какие общечеловеческие задачи будет решать космонавтика?
Несколько теряюсь и повторяю заученное: экология, наблюдение Земли с орбиты, связь, навигация, индустриализация космоса, изучение планет... Дед перебивает:
— Меня интересуют дальние перспективы. Вокруг Земли — это понятно. А дальше? Добывать полезные ископаемые на других небесных телах? Не слишком ли дорого? (Стучит пальцами по одеялу.) А переселяться в космос не намерены?
— Намерены, Георгий Александрович. Легко подсчитать, например, будущий тепловой кризис Земли... (дед вскидывается: отчего кризис? но быстро соглашается, вспомнив про парниковый эффект)... поэтому мы пишем вслед за Циолковским и другими, что возникнут поселения на орбите, на других планетах. Другая задача — предотвращать космические катастрофы...
— А не погибнут люди в космосе? Там ведь лучистая энергия, невесомость, множество других, еще неизвестных факторов.
— Около Земли люди год летали. К Марсу полет будет дольше: год туда, год обратно. К тому же радиация в открытом космосе не в пример выше околоземной.
— Два года — это уже кое-что. Проверять надо не только сиюминутное состояние здоровья космонавта, но и длительные изменения, в том числе на генном уровне. Понадобятся время, статистика.
Излагаю коротко теорию Циолковского, по которой человек будет продолжать эволюционировать в космосе и приспособится к жизни в новых условиях, как приспособились когда-то организмы, которые вышли из воды на сушу.
— Но для этого понадобились миллионы лет. А мы хотим быстро научиться жить в космосе.
— Браво, Георгий Александрович! Отсюда шаг до таких мыслителей, как, скажем, Шри Ауробиндо с его утверждением, что человек сознательно может ускорить свою биологическую эволюцию.
— Марс... — дед стучит пальцами. — Конечно, наша гуманность не позволяет нам послать людей без возвращения на Землю. В войну считалось: протаранил на самолете судно, сам погиб — герой! Взорвал мост, погиб — герой! А на другую планету послать смертника — это негуманно. А почему? Взять осужденного на смертную казнь и заменить ему электрический стул полетом на Марс. Он будет несказанно благодарен: во-первых, казнь откладывается, по крайней мере, на год и, во-вторых, впечатления, которых никто из землян не получал...
Вот и назови Николаева беззаветным гуманистом!
— Хороший сюжет для писателя! — говорю я шутливо.
— А вы не думали о расселении в другие миры? — направление мыслей деда снова изменилось.
— Как не думали! Одна из целей космонавтики — расселение человечества по Вселенной.
— Но это неимоверно долго и неимоверно дорого... Слушай, Сережа, а что ты думаешь об НЛО?
— Я как-то серьезно не задумывался. Возможно, наблюдаемые реальности имеют не материальный, а психический характер.
— Но их уже нельзя всерьез отрицать! Фактов великое множество. Много раз повторяющиеся свидетельства говорят о том, что мы имеем дело как раз с материальными телами, которые имеют форму, плотность, химический состав и прочее. Я не могу ничего утверждать с уверенностью, но вдруг это действительно посланцы других цивилизаций? Они могут наблюдать за нами или иметь иную цель. Какую?..
Дед вспоминает несколько фактов об НЛО и убежденно говорит:
— Эту проблему, кажется, никто не исследовал научно, систематически. А материала — горы, он просто валяется под ногами.
Я раздумчиво поддерживаю: если это — гости издалека, проще их изучить здесь, раз они уже пришли, чем лететь к черту на кулички. И вспоминаю: мой первый контакт с американцами был в Иркутске на семинаре молодых политических деятелей. Я тогда написал статью в «Бауманец» о пришельцах из Нового Света, и до сих пор не отказываюсь от сделанных в ней оценок. Мои последующие визиты в Америку не изменили, а лишь расширили первые впечатления. Определенно, изучать гостей, сидя дома, это проще и дешевле, чем ехать за тридевять земель. (Вечером одна знакомая скажет мне: «Я всегда так делаю — тех, кто интересен, стараюсь зазвать к себе».)
Пожалуй, НЛО — это недостающий кирпич в наших рассуждениях! Если уж говорим о межзвездных полетах, начинать надо с прилетевших, со звездных скитальцев. Николаев кивает:
— И поддержку вы найдете быстрее. Если заинтересованных в межзвездных экспедициях — один, к примеру, на сто тысяч, то заинтересованных в НЛО — один на тысячу, а может, и на сотню. Вам не возбраняется обратиться даже в КГБ, армию, МВД: разве не интересно исследовать объекты, которые могут представлять угрозу национальной безопасности? Здесь можно получить деньги на эксперименты. Пусть один эксперимент не получится, второй... Но что-то определенно поддастся исследованию. Подумай...
Я внимательно слушаю.
— Нам трудно установить, есть ли живые существа в прилетающих телах, — продолжает Николаев. — Но уже визуальное наблюдение, бесконтактные измерения могут определить размеры, плотность тела, его скорость. Иногда, кажется, случаются падения — по обломкам определяли химический состав вещества тел, их вязкость, упругость и прочие механические свойства. Что касается обстрела НЛО, я читал, будто снаряды и ракеты не причиняют им вреда, поскольку улавливаются сильным полем, окружающим тела. А КГБ и армия распространили инструкцию: не стреляйте в НЛО, потому что может быть ответ. Мы же не знаем, вдруг на наш выстрел последует... пулеметный огонь или что-то похуже?
— Сегодня по поводу НЛО больше слухов, чем фактов.
— Вот и займись этим! Тебе как председателю космического общества и карты в руки. Ты можешь от лица этого общества обратиться за справками в соответствующие органы и сразу получишь массу информации. Можешь привлечь мировую общественность, зарубежные космические агентства — это даст вам деньги. Несколько сот тысяч и даже миллионов долларов на такие исследования выделят легко... Мне кажется, это может стать темой твоей докторской диссертации. Причем, такой, которая тебе по душе: не углубление во что-то узкое, а широкий охват. Для начала обобщи то, что лежит под ногами, и выступай с самыми первыми, несовершенными обобщениями. Это даст новый материал. Не называй поначалу работу темой докторской — могут помешать. Просто говори: мне (нам) это интересно, мы видим здесь проблему для научного исследования. Публикуй результаты. А потом, защитив диссертацию, ты сможешь стать отцом целого нового направления. Основывай новую науку! Не теряй времени...
Звучит заманчиво!
— Помните, Георгий Александрович, мы с вами обсуждали перспективы исследований в космонавтике и сошлись на том, что наука о ракетах уже в основном сделана. Как сварка.
— Именно... Я всегда считал себя счастливым человеком, потому что попал на время, когда сварку только начали применять для создания конструкций. Теперь все испробовано: и встык, и внахлест, и тысячи других способов. Потом я первый обратился к живым тканям: резка ультразвуком, сварка, остановка кровотечения. И пошло, и пошло (вспархивающие движения кистью, как у дирижера). А теперь уж и от этого отошел: развивают другие, а мне неинтересно... Занимайся принципиально новым, что войдет в практику, может даже лет через двести. И рассказывай мне. Я, конечно, не доживу до результатов твоей работы, но начало хотел бы увидеть. Очень хотел бы...
— Это, кажется, по мне! — чувствую в груди восторг первопроходца.
— И еще. Не стремись участвовать в проектах, которые потребуют многих миллиардов. Если это международный проект, найдутся страны, которые не захотят вкладывать деньги, но захотят получать результаты исследований в готовом виде.
И наоборот, найдутся страны, из наиболее богатых, которые будут стремиться вложить львиную долю, чтобы потом кричать: «Америка впервые... Впервые!..» (Сегодня мы стали свидетелями неприкрытого эгоизма, проявляемого американцами в сотрудничестве с российской космонавтикой, и слова Николаева кажутся мне пророческими.) Не увлекайся вопросами организационными, престижными, политическими. Как и с вашим космическим клубом: организовали первый в стране?
Очень хорошо, пусть теперь развивают другие. А ты займись принципиально новым. Не бойся отдавать...
В моей голове проносится мысль: Сергей Королев или Вернер фон Браун были втянуты в военно-политические игры, занимались реализацией крупных технических проектов, которые обходились в миллиарды. Но одновременно думали о дальнем, о принципиально новом. Не зря оба замышляли экспедицию на Марс. И случайно ли их внешнее сходство: плотные, лобастые, с мягкими чертами лица и угадываемой волей, характером? Но говорю я о другом:
— Вот вам моя идея из области нового, Георгий Александрович. Я о Мировом центре космической философии на Алтае. Сегодня мы должны понимать, как и куда человечеству предстоит двигаться. Философские исследования, крайне необходимые, рассредоточены по головам отдельных мыслителей. Междисциплинарный обмен знаниями не ведется систематически. По существу, и то, о чем вы говорите, относится к космической философии.
— Да, — дед согласно кивает, — это начатки космической философии. Я, пожалуй, не стал излагать бы их другому, но тебе, как председателю космического общества, это должно быть интересно. И потом, я знаю твой характер первооткрывателя.
Излагаю Николаеву концепцию Философского центра и доводы в пользу его строительства на Алтае. Академик соглашается: дело нужное.
— А насчет НЛО хорошенько подумай. Мне кажется, сегодня это проблема № 1. Не обижайся на меня, старика, что так агитирую.
— Георгий Александрович, открою секрет: наши разговоры на протяжении многих лет я записал большей частью в дневник (показываю тетрадь).
Дед берет тетрадку, надевает очки, напряженно всматривается в мои каракули и говорит:
— Очень, очень хорошо! И сегодняшний разговор запиши, он, по-моему, важный.
Голова у академика работает ясно. А ноги отказывают. После падения он лишь неделю, как начал тренироваться, бороться за возвращение к жизни. К нему приходит «гимнастерка» — симпатичная женщина, которая делает ему гимнастику.
— Приходи, Сережа!.. — улыбаясь, напутствует Николаев.
В последующем я часто возвращался мыслями к этой, как оказалось, последней нашей беседе. Почему у деда проявилось космическое сознание? Чрезвычайно интересный вопрос. Будучи вовлеченным в социальную среду, он вряд ли имел время и силы думать на эти темы. Отставка, свободное время, а возможно, и падение на улице (ходил без провожатого по скользкому льду, глубокий старик!) и последовавшая болезнь повернули его интеллект в сторону Космоса. Не исключаю я и гипотезы академика В.П. Казначеева о том, что мозг человека с возрастом все меньше питается за счет окислительных процессов и все больше — за счет непосредственных контактов с живым информационным пространством Вселенной. Так или иначе, дед заговорил о Космосе...
Ум его почти до последнего дня сохранял поразительную ясность. Наращивая свою мощь за счет умирающего тела, он переходил к осмыслению бесконечности. Когда я видел Георгия Александровича в последний раз, его сознание почти рассталось с телом и находилось по "ту сторону". Академик производил впечатление человека не с угасшим сознанием, а такого, чья мысль почти полностью была задействована в иных, дальних сферах. Магнетическое впечатление его перехода продолжает преследовать меня, возвращает к кратким последним встречам.
Об этом свидетельствует и его ученик, профессор Алексей Киселев: «В те дни его кололи обезболивающим, то есть наркотиками, и дед стал говорить необычные вещи. Те, кто знали его хуже, подозревали, что он сошёл с ума спятил от старости. А я видел — нет, это другое. Бывало, обопрется на мое плечо и смотрит вверх:
— Лешенька, мы все летим в сияющей пустоте, к нам приближаются пучки света... Мы на невиданные еще высоты поднимемся...
Он действительно был в иных сферах. Прозрения приходили».
Право, было бы жаль, если бы это сознание распалось, ушло навсегда.
...Между тем, время шло. В августе 1991 года мы, активисты Московского космического клуба, достучались до руководству страны с предложением разработать структуру нового федерального органа управления космической деятельностью и возглавили Рабочую группу, действующую от имени Правительства и Верховного Совета России. Это стало началом большой работы, в которую немного позже включились специалисты Министерства общего машиностроения, Военно-космических сил, Академии наук, предприятий и организаций. 25 февраля 1992 года указом Президента России было создано Российское космическое агентство.
Академик Николаев не узнал об этом. Он умер 18 мая 1992 года, но за много недель до кончины потерял способность к активному общению. Я навестил его зимой в санатории «Узкое». Старик был парализован, ноги притянуты к груди, высох и потемнел, как мумия. С трудом приподняв голову, он равнодушно признал меня и скоро забылся.
— Идите, Сережа, идите, — мягко выпроводил меня его водитель Сергей Иванович, дежуривший у Николаева в этот день.
Близкие были вокруг него до конца. Три года спустя они установили скромный памятник на Рогожском кладбище, где Георгий Александрович упокоился рядом с мамой, Евгенией Владимировной.
1987–2020
ЧАСТЬ 2. БЕСЕДЫ О НИКОЛАЕВУ
(Учитель, определяющий судьбу)
Далее, мой читатель, я привожу воспоминания людей, близко знавших Георгия Александровича Николаева по работе и жизни.
Рассказывает профессор Алексей Иванович Киселев
28 июля 1995 года
Мы встретились с заведующим кафедрой физвоспитания МГТУ Алексеем Ивановичем Киселевым в его кабинете. Выглядит он превосходно: стройный, мощный, элегантный, густая прическа русых волос почти без седины — а ему уже 57!
— Как поживаешь? — спросил Алексей Иванович. Он всегда улыбается. Рассказал о подготовке к летним Всемирным студенческим играм в японском городе Фукуока. Он — президент Российского студенческого спортивного союза, глава делегации. Киселев — известная в спорте фигура: двукратный серебряный призер Олимпийских игр по боксу, заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР, профессор.
А начиналась его жизнь в подвале московского дома. У мамы их было четверо сыновей и дочь. Алексей еще до поступления в МВТУ вошел в сборную СССР, в 1957 году поступал в Училище. Недобрал один балл, идет грустный на кафедру физвоспитания, навстречу — тренер Иван Степанович Богаев.
— Киселев, что ты тут делаешь?
— Балл недобрал.
— Погоди, надо сходить к Николаеву.
Георгий Александрович был в ту пору проректором по науке. Он, действительно, помог.
— Поздравляю вас, молодой человек, вы зачислены!
Это произошло 13 сентября, две недели спустя после начала занятий. Все студенты уже получили учебные задания (в МВТУ с этим строго), а Алексей отстал и никак не мог догнать: у него были регулярные тренировки и соревнования.
Затем началась серия турниров. Осенью он выигрывает матч в ФРГ, потом побеждает чемпиона страны, выигрывает матч Москва — Лондон. Возвращается из Англии, его встречает на кафедре физвоспитания боксер Королев (был такой известный мастер):
— Киселев, ты разъезжаешь, а тебя уже отчислили.
— Как отчислили?
— За прогулы. Николаев решение принял.
Позже выяснилось, что никакого решения об отчислении не было, а был разговор у проректора, которому докладывал декан:
— Есть у нас спортсмен Киселев — на занятия не ходит, зачеты не сдает, разъезжает по заграницам...
— Отчислите его, — отреагировал Николаев.
Но как можно отчислить, когда сессия еще не кончилась? Никакого решения принято не было. Киселев об этом не знал. Идти жаловаться, искать правды? Но что мог восемнадцатилетний паренек, весь жизненный опыт которого заключался в дворовом детстве да боксе? Он просто перестал ходить на занятия, целиком посвятив себя тренировкам и соревнованиям и, в конце концов, действительно был отчислен в мае ввиду не сдачи зимней сессии и систематических прогулов. За ним уже следили армейские спортсмены. На следующий день после отчисления они заявились с милицией домой и отправили Алексея на срочную службу. Он попал в Таманскую дивизию, откуда был быстро переведен в ЦСКА и начал выступать под армейскими знаменами. На одном из турниров встретил его тренер Богаев, спросил:
— Как дела?
— Восстанавливаться хочу, не знаю, как...
— Сходи к Николаеву.
— Пришел я к нему на прием, — рассказывает Алексей Иванович, — объяснил, как дело было.
— Ах, напрасно вас отчислили, — заволновался Николаев. — Ну, ничего, это мы поправим. Где ваши документы?
— Я их и не забирал отсюда.
— Тогда совсем просто... — Николаев позвонил в отдел кадров, сказал: — Ваши документы действительно здесь. Знаете что, напишите-ка заявление о восстановлении.
Дело было в ноябре 1958 года. Алексей пытался восстановиться на текущий первый курс, хотел нагнать группу...
— Нет-нет, зачем же так спешить? К тому же при таких интенсивных тренировках вы просто обрастете «хвостами». Лучше начните с 1 сентября 1959 года и спокойно учитесь.
Так и вышло. Алексей Киселев учился на кафедре сварки у Николаева, продолжал заниматься спортом и, с учетом академического отпуска, который он брал для подготовки к Токийской олимпиаде, закончил МВТУ на три года позже своих сверстников. Причина была уважительной: диплом он писал, будучи уже серебряным призером Олимпийских игр!
— Телерепортажи из Токио смотрела вся страна — спорт был очень популярен. Студенты бросались к телевизорам, когда комментатор объявлял: «Бой ведет Алексей Киселев, СССР, студент МВТУ имени Баумана»... После Олимпийских игр меня стали узнавать в МВТУ. Если раньше знали некоторые, то теперь — все...
Киселев вернулся в Училище национальным героем.
— У меня всегда голова болела о занятиях, зачетах, курсовых, — продолжает он. — А тут Георгий Александрович соблазняет меня дипломной работой по новой теме, очень интересной, на его взгляд. Мне пришлось засесть за математику, сопромат, книги по сварке... Но когда я с успехом защитился, то вдруг ощутил пустоту. Раньше я пропускал из-за учебы предварительные сборы, а на основных сборах занимался как проклятый после тренировок, а здесь — хожу и не нахожу себя: могу отдыхать, лежать на пляже как все товарищи из инфизкульта... Ну и свободу же я ощутил, силу богатырскую: все могу! А Георгий Александрович встречает меня после соревнований:
— Поступайте в аспирантуру, — говорит. — Сейчас пайка очень перспективна, а мы ее подробно не исследовали, вот вы, Лешенька, и займитесь». И прямо в машине начинает что-то набрасывать, рисовать: пайка встык, внахлест...
— Так сразу и поступили в аспирантуру?
— Да, практически сразу. Бегу на тренировку, а в сумке — образцы пайки. И установку надо собрать, и заказ на завод отдать, рабочим бутылку купить — они меня все знали, но плата есть плата. Тут тебе не бокс, смеются... А я ведь еще действующим спортсменом был, ко второй Олимпиаде готовился... Теперь, когда приходят ко мне перворазрядники, просят помочь (тяжело, мол, Алексей Иванович, совмещать с учебой), я смеюсь: в сборной страны был и то без скидок учился. Только на пятом курсе получил индивидуальный график.
— Как вы подружились с Георгием Александровичем, — спрашиваю я. — Верно ли, что вы были его приемным сыном, или это легенда?
— Легенда. Дело было так... Видно, он чувствовал вину за то, что невольно послужил моему отчислению. Жили мы по соседству: Георгий Александрович с мамой у Патриарших прудов (в двухкомнатную квартиру по Пионерскому переулку, которую ты знаешь, они переехали позже), а я с братьями и мамой — на Малой Бронной. Прихожу как-то домой, а мама говорит: «Заходил пожилой человек с приятными глазами, седенький и с лысиной. Говорил, что проректор у вас в училище...» Мама не понимала, кто такой проректор. Она вообще первое время стеснялась, что я поступил в МВТУ. Училище — значит, ПТУ. Все поступают в институты, а Лешенька — в училище... На стене нашего дома висела доска: «Здесь жил Пров Садовский», жили там и другие актеры. Однажды Михаил Царев встречает маму и говорит: «Какой молодец сын ваш: известный боксер и учится в МВТУ, таком трудном вузе. Значит, умный...» Тут только мама зауважала меня.
А Георгий Александрович стал проявлять ко мне внимание.
— Вы на лыжах ходите? — спрашивает он однажды.
— А как же, — отвечаю, — это входит в мои тренировки.
— Не хотите ли как-нибудь в воскресенье пойти вместе?
И мы с ним стали кататься в Измайловском парке, разговаривать... Бывал он и в нашей семье. А когда у меня появились дети — два сына, — дед придет к нам, а малыши к нему прижмутся, обнимут — он млеет...
— Он помогал вам деньгами, как другим своим студентам и аспирантам?
— Я никогда не брал у него ни копейки. Георгий Александрович повторял: «Что же это за Лешенька — все сам...» Мы и на отдыхе платили каждый за себя.
Однажды, перед Олимпиадой в Мехико, он говорит мне, смущаясь:
— Лешенька, давай я помогу тебе купить кооперативную квартиру. Отдашь, когда сможешь.
Я очень нуждался в жилье: женился, родился сын. Был злой, как зверь. Но от его помощи отказался. Еду, говорю, защищать честь страны, должны же они дать мне хотя бы однокомнатную квартиру... А Георгий Александрович, когда давал взаймы, назад денег не брал. Человек возьмет, а отдать ему нечем. Начинает чувствовать себя неудобно. При встрече опускает глаза. И теряются люди: не из-за деда — он и забыл, что давал, а сам человек пропадает для дружбы. Я же мог, что угодно в глаза ему говорить. Правда, иногда был неоправданно резок, о чем сожалею.
Теперь и дня не проходит, чтобы мы с женой не вспомнили Георгия Александровича. Настолько умный, прозорливый — все видел... Когда он был жив, мы то и дело критиковали его, а сейчас начинаем понимать, как часто он был прав.
Он долго уговаривал меня взять кафедру физвоспитания. Я не соглашался, хотел продолжать заниматься пайкой. А дед мне:
— Послушай, Алексей, спорт — это твоя жизнь... Когда я в Минвуз прихожу, меня спрашивают: ну, как там Киселев? — Хорошо, говорю, докторскую заканчивает, на предзащиту выходит. — Да нет, говорят, вы про боксера Киселева скажите... Всюду тебя знают как спортсмена.
И действительно, друзья замечали: когда я прихожу смотреть или судить соревнования, сразу выпрямляюсь, глаза горят, голос становится звучным, словом — другой человек. Вот я и думаю: ну чем другим я мог заниматься? Отчитал бы лекцию по сварке — бежал в спортзал... Ностальгия замучила бы. Мы, спортсмены, живем спортом всю жизнь. Помним друг о друге. На похороны хоккейного тренера Чернышева пришли хоккеисты, боксеры, борцы — и опять мы вместе...
Георгий Александрович это видел. Продолжал убеждать меня:
— Ты пойми, кафедра не каждый день бывает свободна. Неужели потом, когда ты созреешь, мы будем другого человека снимать, чтобы тебя поставить? Не будем. Да и знаю твою порядочность — ты сам на это не пойдешь.
Я тогда не согласился, и Георгий Александрович Валеру Попенченко пригласил, а уж после его смерти я сюда пришел.
— Он удивительно умел разглядеть уникальность человека...
— Я с Георгием Александровичем дружил с 1959 года вплоть до его смерти, — продолжает Киселев, — считай, тридцать три года. Теперь мы с женой часто говорим о нем: Георгий Александрович считал так, а ведь он в том-то прав был... Вспоминаем его как святого человека.
— А я знал его 18 лет, но сначала — издалека, а последние шесть лет — дружили...
— Это были его лирические годы, когда он оставил должность ректора и целиком вернулся на кафедру...
— А как он относился к деятельности своего преемника Елисеева?
— Я думаю, что Алексей Станиславович предвидел все, что мы теперь вводим: бакалавры, магистры... — немного помолчав, ответил Киселев. — Но делал это топорно. Ввел жесткую централизацию. А Георгий Александрович стоял за демократические традиции — в этом его большая заслуга. Все знали, что каждый проректор обладает реальной властью, сам решает свои вопросы. Он то и дело отсылал: это к Евгению Ивановичу Бобкову (проректор по учебе), это — к Константину Сергеевичу Колесникову (проректор по науке). А это — к Жукову, вы понимаете, это же комитет комсомола! — и поднимал палец, подчеркивая значимость студенческого комсо% мола. Конечно, ректор мог решить тот или иной вопрос, если его убедят, но скорее — отправлял к непосредственному руководителю. А во времена Елисеева проректоры стали говорить: мы без него решить не можем...
2 августа 1995 года
К рингу в олимпийском Мехико Киселев не готовился. Его пригласили старшим тренером сборной, но он отказался, согласился на роль второго тренера. В то время Алексей активно занимался пайкой, готовил диссертацию, которую защитил вскоре после олимпиады, в марте 1969 года.
За две недели до поездки в Мехико ему предложили все же выступить под флагом сборной. Чемпионом СССР в тот год стал 29-летний Эдуард Кауфман. Это создавало этическую проблему. Решили на ринге выяснить, кто есть кто. В поединках с Кауфманом Киселев доказал свое превосходство. О полных драматизма олимпийских днях он в соавторстве с С. Шенкманом рассказал в книге «Незабываемые раунды. Бокс на олимпиадах» (М.: Сов. Россия, 1979).
А после Олимпиады он уже старший тренер сборной СССР. Работает быстро, резко, споро. Но в 1971 году уходит из сборной.
— Я ведь уходил не из прихоти — у меня инфаркт был.
— У вас?!!
— Да, да... Когда был спортсменом, не замечал той грязи, что творится в большом боксе. А еще очень ответственным был — все хотел переиначить, болел за дело. И Павлов, председатель Спорткомитета, сказал: «Я тебе карт-бланш даю, поступай, как считаешь нужным». Ну, а там началось: этого возьми во второй состав, того впиши в делегацию, с тем не связывайся — у него покровители... Деньги крутились. В один несчастный день ехали со сборов, а у меня — инфаркт! Это теперь я пообвыкся, спокойнее реагирую, а тогда... Георгий Александрович мне и говорит: «Уходи, Лешенька, из сборной».
— К нему на кафедру?
— Нет, — смеется Киселев. — Это он в 1968 году меня удерживал от ухода: тебе тридцать, защищаешь кандидатскую, становишься доцентом, через 3–4 года делаешь докторскую: пайка — новое направление, станешь профессором. А дальше сам решишь, чем заниматься... Три года спустя дед заговорил по-другому.
— Теперь, Лешенька, мы взять тебя не можем. У нас докторов наук — очередь, профессорское звание не могут получить. Очередь молодежи, которая заканчивает кандидатские. Ситуация изменилась. Раньше бы все сказали: «Киселев, ну, конечно! — он наш!», а теперь ты человек со стороны. Скажут, Николаев отодвигает других, чтобы взять тебя.
Георгий Александрович всегда считался с общественным мнением.
— И потом, — говорил он, — ты получаешь 400 рублей, а на кафедре будешь старшим преподавателем, это — 200. Допустим, станешь старшим научным сотрудником на полставки — еще 80 рублей. 400 и 280 — огромная разница. Да еще военную форму придется снять. Костюмы, какие-никакие, а покупать придется. А у тебя семья.
— Видишь, — восхищенно смеется Киселев, вспоминая тот разговор, — дед полную раскладку дал. Я тогда не оценил. Буркнул: не берете — пойду в другой вуз. Перевелся в Академию Жуковского на кафедру средств восстановления повреждений. Та же сварка и пайка — встык, внахлест... Приходишь в девять, уходишь без пятнадцати шесть. Лафа. Я сразу затеял футбол, волейбол. Но чуть что — бегу в МВТУ. Ностальгия... Однажды идем с дедом в поход, он мне говорит:
— Слушай, Лешенька, у Попенченко на кафедре есть свободная преподавательская ставка. Оформляйся к нему, он тебе не откажет, а потом с этой ставкой перейдешь — нет, не на сварку, разговоры пойдут, а на кафедру металловедения. Они тебя знают, да и рады будут, что со ставкой приходишь.
Так и сделали. Валера обрадовано прогудел:
— О чем разговор, Леш, да хоть две ставки... А чего тебе идти на металловедение, занимайся здесь своей пайкой.
— Неудобно, — говорю.
Оформился к нему, собрался переходить, и вдруг Валера погибает. Тут уж и Георгий Александрович, и Леонид Михайлович Терещенко, секретарь парткома, говорят мне: «Бери кафедру. Это тебе, Алексей, партийное поручение». Я и сам почувствовал, что должен...
— А как Попенченко стал заведующим кафедрой? — спрашиваю я.
— Встречаю я его однажды в Спорткомитете, уже после Мехико, — говорит Киселев. — А он мне огорченно говорит: «Раньше, Леша, я всем был нужен, а теперь бумажки ношу».
— Слушай, Валера, в МВТУ кафедра физвоспитания пустует...
— А чего ты не идешь? — вскинулся он.
— Я в науку хочу.
Дед тогда активно предлагал мне возглавить кафедру. Я тянул несколько месяцев. Он торопил: «Лешенька, определяйся, мы под тебя полгода кафедру держим, дальше нельзя». Валера и говорит:
— А что, я бы пошел...
Я звоню Георгию Александровичу, тот: приезжайте вечером домой. Приезжаем. Валера деду понравился — быстрый, решительный. Тут же подали документы на оформление, Валера стал исполняющим обязанности, а через месяц его избрали заведующим кафедрой. В МВТУ удивлялись — откуда он возник? Уж не родственник чей?
Георгий Александрович очень поддерживал ребят на своей кафедре. Слава Волков после действительной службы окончил школу рабочей молодежи, поступил на вечернее отделение. Дед его пестовал, направил на ультразвуковую сварку полимеров и так потихоньку довел до профессорского звания. Спортсменов он любил, окружал себя ими. Володя Лощилов был призером Олимпиады в Риме по метанию молота, Олег Стеклов — мастером спорта по лыжам, Володя Волченко — мастером спорта по альпинизму, Валера Сагалевич — мастером спорта по ручному мячу... Георгий Александрович считал, что, если студент занимается спортом и успевает учиться, — это сильный человек. «Не надо бояться набирать спортсменов, — повторял он, — они умеют концентрироваться и достигать поставленных целей, будь то спорт, наука или иное дело». Еще одна фраза его мне запомнилась: «Денег на медицину и физкультуру ни в коем случае нельзя жалеть. Здесь мы не сэкономим, а потеряем», — Киселев сморщивается и тянет речь, чуть гундося, повторяя характерные Николаевские интонации.
9 августа 1995 года
Я позвонил Киселеву на кафедру: прочитал его книжку, записал и распечатал последнюю беседу, хотелось бы встретиться. Он согласился. Мы зашли в его кабинет, и я сразу заговорил о Николаеве:
— Вот думаю, Алексей Иванович, где Николаев впитал такую культуру? Ну ладно, до четырнадцати лет учился в гимназии. А дальше, с 1917 года началась наша неразбериха. Где тут учиться? Но отрок сидит в Сочи в снимаемой комнате, читает в подлиннике греков и римлян. А в России гражданская война полыхает. В голове не укладывается...
— Я считаю, — почему-то понижает голос Киселев, становясь серьезным, — это мама его приучила. Чуть что: садись, Юрочка, заниматься. Представляю себя в этом возрасте. Мама кричит из окна: «Леша, уроки сделал?» — а я в футбол гоняю во дворе и только отмахиваюсь: успею еще. А его Евгения Владимировна держала строго.
— Можно представить... Николаев ведь в Гражданскую успел поработать медбратом в тифозном госпитале, потом — голодная Москва, а он учится в институте, затем заканчивает второй. Позавидовать такой дисциплине можно.
— Он до глубокой старости остался таким. Едем в поезде, я с девушками знакомлюсь или расслабляюсь, а он — за книжку, или достанет тетрадь — и ну наш отдых стихами расписывать. Идем в походе, видит склоненный ствол дерева, тут же считает: так, длина ствола примерно метров пятнадцать, угол наклона тридцать градусов, посчитаем напряжение у корня... Это какая же силища должна быть у корней!.. Или опоздает на кафедру: «Лешенька, прости, на 10 минут опоздал, ну, давай, посмотрим, что там у тебя... да, да... материалы, режимы...» Тут же включается. Если чего-то не понимает, сразу звонит кому-нибудь:
— Петр Николаевич, хочу задать вам пару вопросов по пайке. Я, знаете ли, недавно ей занимаюсь. Тут рядом со мной специалист, он в пайке практическую сторону знает, а я в теории сварки понимаю. Но эти режимы мы еще не освоили. Не могли б вы нам помочь?..
Учился он всю жизнь. Бывало, спрашиваю его:
— Георгий Александрович, вы в гимназии двоек не имели?
— Ни в гимназии, ни в институте, да и троек не имел.
— Ну, тогда вы не студент.
— Правда? Почему же, Лешенька? — спрашивает наивно. Рисуется слегка.
Но помню его буквально перед смертью — лежит парализованный, а все старается успеть. Смотрит на меня пронзительно:
— Лешенька, уходить уж пора, а жизнь не пускает... Вот рецензию обещал, надо написать.
Это уже не рисовка была, а обязанность. Не мог по%другому.
— Знаешь, Сережа, — продолжает Киселев, — встречал я его знакомых, академиков. От иных, как, например, Патон, веет сосредоточенным духом, чем-то неземным. А про Николаева не сказали б мы, что он гений, но образованность — высочайшая. По работоспособности, потрясающей обязательности ему не было равных.
— Разве это не качество таланта?
— Тут больше от воспитания. Мама, она сделала его таким цельным и сильным. Зато и держала в ежовых рукавицах до последних лет.
— Возможно, от Евгении Владимировны он и перенял это редкое каче% ство учительства. И стал не биологическим, а научным, духовным отцом для многих…
— Да. Посмотри, скольких детей он после себя оставил: не десятки — сотни. Слава Волков на него молится, Алешин, Винокуров и Сагалевич, ушедший из жизни, молился. Отец столько не сделает для детей, сколько он сделал для нас. Поэтому Георгия Александровича каждый день вспоминаем. Созваниваемся, будто его родные:
— Леш, ты сегодня к Георгию Александровичу идешь?
— К трем часам...
— А я к двенадцати пойду...
И приезжают: кто цветочки положить на могилу, кто в тишине с ним поговорить. Нет его давно, не заведующий кафедрой, не ректор, а ведь идем. Может, женись он, заведи детей — не сделал бы столько для других, семейные заботы заели бы. А, может, наоборот, расцвел — кто знает?..
— А о чем Николаев говорил перед смертью? — перевожу я тему разговора. — Меня завораживает его последняя беседа о космосе.
— Он очень боролся за жизнь. Лежал в академической больнице, старался гулять. Любил ходить, опираясь на меня — все-таки, я спортсмен. Глянет в чью-то сторону: «Этот скоро уйдет, потому что не поднимается с постели...»
А потом сам слег, парализовало его. Поначалу надеялся: встану, мол, но вскоре понял: не встанет. Все говорил мне:
— Пора, Лешенька, куда уж... — И тут же — А вот рукопись надо прочесть, обещал.
— Было ощущение, что перед смертью он стал видящим. Человеком с космическим сознанием. Это так не вязалось с его материализмом...
— Он был глубоко верующим.
— Что вы говорите?!
— Да, да. Я понял это давно. Шуткой этак начинает повторять: «Отче наш, иже еси на небеси...» Все христианские заповеди он знал назубок, говорил, что их в гимназии выучил. Теперь я понимаю, что и жить он старался по ним.
— По вере был христианин?
— Истинный.
— В церковь ходил?
— Нет. Как можно было! — ректор вуза, курируемого ЦК КПСС! Боялся. Если и начинал о вере, то все вроде шуткой. Однажды, мы, молодежь, ёрничали на тему Бога. Он повернулся к нам с улыбкой: «И у нас в гимназии такое было. Мы пытали учителя Закона Божия: «Отче, если Господь всемогущ, может он сделать такой камень, что сам поднять не сможет?» А учитель строго отвечает: «Господь может все». Так дед удерживал нас от богохульства — не прямо, а иносказательно... Однажды он предложил мне, как бы играя:
— Сегодня, кажется, прощеное воскресенье. Зайдем к маме, попросим у неё прощения?
Пришли, я — бух на колени:
— Евгения Владимировна, простите за все, что было!
Старуха этак по голове моей: прощаю, прощаю... А я нутром почувствовал — не понравилось ей, что ёрничаю. Но тут Георгий Александрович подошел: «Мамочка, прости за всё», — и сказал это серьезно.
— Прощаю, прощаю... — уже по-другому ответила она.
— Сам дед умел прощать многое, — завершает беседу Киселев и с задумчивой улыбкой покачивает головой, словно вспоминая что-то важное.
Рассказывает профессор (ныне - академик РАН) Николай Павлович Алешин
31 августа 1995 года
К заведующему кафедрой сварки члену-корреспонденту PAH Николаю Павловичу Алешину я пришел после ритуала посвящения в студенты и последующего собрания профессоров и преподавателей в Большом зале Дома культуры МГТУ. Студенты после торжественных речей не спешили уходить с площадки у памятника Николаю Бауману, что во внутреннем дворе университета. Звучали песни под гитару. Жаркий ветерок шевелил девичьи волосы, гладил листву, лениво игрался с обрывками бумаги. Вечная юность студенчества! Солнечный лучик сверкнул в душе щемящим воспоминанием — о надеждах бесконечных, о других лицах, молодых, знакомых...
Разгоряченный, я вытянулся на стуле в крошечной приемной. Зашел крупный мужчина, знакомый мне в лицо. Ладонь его была широка и тверда. Мы разговорились, не называя друг друга по имени.
— Вы к Николаю Павловичу?
— Поговорить о Георгии Александровиче. Мужчина оживился.
— Я отвечал за техническое обеспечение создания памятника Георгию Александровичу.
— Того, что скульптор Лев Кербель делал?
— Вы с ним не знакомы? (Отрицательно качаю головой.)
Кстати, у него в мастерской стоят два бюста Елисееву — он ведь дважды Герой. Удивительное портретное сходство, а сверх этого — одухотворенность. Юный, устремленный в небо. А Георгия Александровича Кербель при жизни не видел. Навезли мы ему кучу фотографий: глаза его, уши его, но — и близко не Николаев...
— Символично, что двух ректоров ваял один скульптор. Жесткий администратор вышел в мраморе одухотворенным, а исполненный духа — не похожим на себя...
— Если вы думаете, что Николаев не был жестким человеком, то глубоко ошибаетесь. Я простой доцент, но помню: когда дело касалось существенных интересов коллектива — у-у-у. Железно проводил свою линию, правда, манеры мягкие.
Развить тему мы не успели: Алешин освободился. Мне он был рад. Сел напротив и с удовольствием стал описывать состояние дел на кафедре.
— Приходится, Сережа, крутиться, но не безрезультатно. За счет хоздоговоров мы обеспечиваем зарплату сотрудников. Получаем заказы от Миннауки и Госкомвуза, от промышленных предприятий. В основном, по контролю надежности, но есть и по сварке. «Пробили» создание центра лицензирования научно-исследовательских лабораторий в Германии: 25% средств от оплаты лицензий опять же пойдут кафедре, а это деньги немалые...
— Науку пришлось отложить?
— Мне, в какой-то степени, — да. Считаю, я в личном плане потерял, когда перешел на заведующего. Не разорвешься, в контроле надежности (жест назад), конечно, стал отставать. Зато набрал молодых ребят, которые чисто научными исследованиями занимаются.
— Но ведь что-то и приобрели?
— Самой дорогой наградой за пять лет моего руководства кафедрой было то, что на Ученом совете сказали недавно: на кафедре сохранился Николаевский дух.
— По-николаевски доверяете своим заместителям?
— Обязательно. Я в правительственных учреждениях кручусь, а они внутренними вопросами занимаются. Все делают. И, представьте, ни одно% го конфликта!
— Значит, не разбежался народ?
— Ни в коем случае! Всех сохранили, и еще набираем.
— А кабинет Георгия Александровича сохранился?..
— Его не трогаем, это святое. В кабинете хотим сделать мемориальную комнату.
— Заведующим вы стали при Николаеве?
— Да, он просил. И Елисеев меня уговаривал. Я не хотел поначалу — Георгий Александрович был еще в силе. Потом согласился при условии, что Николаев останется научным руководителем кафедры с сохранением кабинета и оклада.
— В последнее время вы много разговаривали?
— Очень. Особенно у меня дома. Там мы все Пасхи отмечали. Георгий Александрович был верующим человеком...
— Мне говорил об этом Алексей Иванович Киселев...
— Вот-вот. У меня дед мог и выпить.
— ?!
— Обычно я говорил: «Мне покрепче, а вам, Георгий Александрович, — кагорчика...» —
«Кагорчика, Николай Павлович? — Алешин мастерски копирует деда. — Пожалуй, давайте кагорчика...»
Однажды я повез его к себе на родину, за триста километров, в Рязанскую губернию. Искупал в святом озере. Тут и разговорились мы с ним по вопросам веры. (Я с детства глубоко верующий, не по моде.) В тот вечер Николаев выпил кагорчику и всю жизнь свою рассказал, и как веровать начал.
— В гимназии?
— Раньше. В 1907 году...
— Ему четыре года...
— ...дед его по отцовской линии сидел в тюрьме...
— По уголовному делу или политическому?
— По политическому. И в камеру было явление Богородицы, которая сказала: в семнадцатом году будет большая беда в Москве, а вы спасайтесь. Вот они с мамой и уехали из Москвы! Да...
5 сентября 1995 года
— Не забуду, — смешок удивления, — как дед возвращался из Мексики после чтения лекций. Перед его отъездом я говорю: «Георгий Александрович, у вас ботинки как лыжи, носки загнулись, один каблук отвалился. Купите себе новые». — «Хорошо, голубчик, куплю».
Возвращается. Едем в машине.
— Заедемте-ка в Минвуз, — дед вынимает из кармана толстую пачку валюты, гонорар за лекции. — Надо сдать... Там (палец вверх) все видят.
КГБ имел в виду...
Смотрю — на нем те же чоботы.
— Георгий Александрович, ну хоть ботинки-то вы могли себе купить?
— Знаете, голубчик, а эти удобные. Не жмут.
Алешин прочитал, как Алексей Киселев рассказывает о своем поступлении в МВТУ, и оторвался от записок:
— У меня было похоже. В 1962 году после машиностроительного техникума я поступал в МВТУ на сварку. Между защитой диплома и вступительными экзаменами было дня четыре. Я получил одну тройку и недобрал балл. В списках зачисленных себя не нашел. Что делать? Особых знакомств я в Москве не имел. Родом из глухой рязанской деревни Нармушадь, отца в 1942 году убили на фронте. Мне и говорят: сходи к Николаеву.
Георгий Александрович принял, выслушал. Посидите, говорит, у секретаря. Смотрю, бежит председатель приемной комиссии, роняя папки на ходу. Слышу сквозь дверь: «Молодой человек с отличием окончил техникум, сдал все экзамены, а вы его не принимаете! Если останетесь формалистом, нам будет трудно вместе работать».
...Пролетели годы учебы. Алешин — заместитель секретаря бюро ВЛКСМ факультета МТ.
— Комсомольские секретари на факультете были личности: Чеботарев, Володя Скворцов. Но последующего секретаря (не хочу называть фамилии) я в глаза раскритиковал на факультетском собрании: «Не видишь людей, не умеешь с ними работать». Вышел крупный скандал. «Большой» комитет решил не рекомендовать меня для распределения в МВТУ.
Николаев вызвал вузовского секретаря ВЛКСМ и сказал коротко, как отрубил:
— Знаете, пока я ректор, я сам буду решать, кого мне оставлять на кафедре, а кого нет.
Так он второй раз определил мою судьбу.
Однажды, много лет спустя, мы крупно поссорились с ректором А.С. Елисеевым. Прихожу к Николаеву, сообщаю: сцена вышла, видно, не работать мне в МВТУ. И добавляю:
— Пойду в священники...
— Голубчик, — спрашивает Николаев, — вы хоть литургию знаете?
— И литургию, и все службы...
Тут Николаев и поведал мне один случай:
— Однажды в Америке сопровождавший меня профессор говорит: «Мистер Николаев, я должен перед обедом помолиться». А я ему провел литургию на латыни и старославянском, и он с час стоял ошарашенный...
— Но в церковь-то Николаев не ходил?
— Не пропустил ни одного крестного хода!
— Невзирая на все ограждения милиции и комсомольские оперотряды?
— А что? «Комсомольцев не пускают, — Алешин опять копирует деда, — а мы с Иван Иванычем — два старичка, на нас и внимания не обращают...» С Иваном Ивановичем Макаровым они были сокровенные друзья. Тот был самородок из рабочих, дед уважал его за золотые руки.
— Николаев — это эпоха... Он — потрясающий. Это же паук… — смеется Алешин. — У маршала Будённого очередная внучка поступала в институт. Выбор пал на Бауманский. Дело было в 1965 году, Николаев только стал ректором. Семен Михайлович приехал к нему, а Николаев стал валять дурака.
— М-м-м, конечно, мы постараемся, но возможности наши ограничены... Боюсь, что ничем не можем помочь...
Маршал пошел пятнами. После беседы в таком духе он быстро уехал, а дед потер руки: надо с него слупить миллионов двенадцать на строительство... Слупил!
Тактик был выдающийся! Заседания Сварочного совета вел, как дирижер. Острые углы обходил по лезвию ножа. Чувствует, что нарастает большая склока, спохватывается:
— Виталий Александрович (профессору Винокурову), совсем забыл — меня ждут в Минвузе. Проведите-ка заседание вы.
Иными словами, выясняйте свои отношения сами... Потом будет ахать: жаль, меня не было, я бы повел дело по-другому...
В прежние годы многие женщины добивались Николаева. Он был мужчина видный, глаза горят — красавец!
— Знаете, Николай Павлович, — рассказывал как-то Георгий Александрович, — одна дама хотела меня обратать. Был я у нее в гостях, так спрятали мое пальто, надеялись оставить. Я вышел в пиджаке, сел в метро, доехал домой. Пальто потом вернули. Так и не обратала...
Никогда не забуду выборов Николаева в академики, — продолжает Алешин. — Я был задействован, как теперь говорят, в «выборном штабе кандидата». Георгий Александрович выдвигался по отделению физики, химии и технологии неорганических материалов. На одно место претендовали 17 человек. Конкурсная комиссия рекомендовала для выборов троих.
Академиком-секретарем отделения был Николай Михайлович Жаворонков. Начинает заседание. Дает характеристику первому кандидату и тратит на него полторы минуты. На второго тоже уходит полторы, минуты. Наконец, переходит к Николаеву:
— Товарищи, Георгия Александровича нет необходимости долго представлять... — и следует речь на четыре с половиной минуты. Ага! Члены отделения уже знают, куда подул ветер.
Начинаются выступления. Сторонники кандидатов выступают один за другим. Слово берет Борис Евгеньевич Патон.
— Николаев, конечно, не патриарх, но уже близок... — и льется песня во здравие Георгия Александровича.
Еще несколько выступлений за конкурентов. Выступает академик Александр Иванович Целиков — новая песня за Николаева. Еще серия выступлений за оппонентов, потом слово берет академик Кишкин — опять песня о Николаеве. Противники — на издыхании. Последнюю точку ставит Александр Федорович Белов: порекомендовав деда, вдруг спрашивает: «Уважаемые коллеги, не угодно ли попить кофейку?».
Академики уединились на голосование... Сорок пять минут считали результаты. Я места себе не находил. Вдруг объявляют: прошел Николаев!
Выскакиваю из зала — навстречу Николаев. Он приехал на собрание членов-корреспондентов, там свои выборы (появляться на собственном выдвижении я ему отсоветовал).
— Георгий Александрович, избрали!
Он сначала не понял. Стоит молча. Смотрю, слезы потекли.
— Николай Павлович, шампанского, в самом узком кругу!
Собрались у него дома, втроем-вчетвером, отметили это событие... Потом были поздравления — на кафедре, в Училище. Как-никак, первый академик из кадровых сотрудников МВТУ!
Рассказывает профессор Александр Григорьевич Григорьянц
26 мая 1997 года
Кафедра «Оборудование и технологии лазерной обработки» расположена в старинном флигеле дома номер три по Спартаковской улице, рядом с площадью Разгуляй. Старая Москва оживает, перед зданием некогда принадлежавшем Бауманскому райисполкому и райкому партии, а теперь районной управе, строят коммерческий центр.
Александра Григорьевича Григорьянца я застал в его кабинете: высокая стена за креслом хозяина была до потолка занята шкафом с книгами. Улыбчивый, загорелый, он был в прекрасно сшитом костюме и разговаривал по мобильному телефону.
— Здравствуйте, Сережа. Я вас отлично помню. Вы были у нас блестящим комсомольским вожаком.
Григорьянц мягким жестом приглашает меня к столу, присаживается сам.
— Слушаю вас.
— Я пишу книгу о Георгии Александровиче Николаеве и хочу расспросить вас о нём.
— Что вы говорите! Об этом можно говорить часами... Мне очень приятно, что не только мы, выросшие под крылом Георгия Александровича, помним об этом замечательном человеке. Давайте, встретимся отдельно, уйдем от телефонов и побеседуем обстоятельно.
Александр Григорьевич говорит с восточной мягкостью и обходительностью, речь его образна и красочна. Выйдя из кабинета, я остановился перед писанным маслом портретом Георгия Александровича - в полный рост, со звездой Героя на пиджаке. Медная табличка гласила: «Основатель кафедры «Оборудование и технологии лазерной обработки», ректор МВТУ им. Баумана 1964-1985 гг. академик Г.А. Николаев».
29 мая 1997 года
— Я расскажу вам, Сережа, всю канву наших отношений с Георгием Александровичем, — начал Григорьянц. — Знакомство наше состоялось в марте 1962 года при необычных обстоятельствах. В Ташкентском политехническом институте, где я учился, был объявлен набор студентов для направления на 3-й курс МВТУ по новой для Узбекистана сварочной специальности. Отобрали отличников и хорошо успевающих: троих узбеков и двоих европейцев. Так получилось, что ребята-узбеки уехали сразу, а мы вдвоем задержались — оформляли документы, и прилетели в Москву примерно через неделю.
Когда я и Борис Яковлевич Черняк (впоследствии один из любимых аспирантов Георгия Александровича, блестяще защитил кандидатскую и уже несколько лет работает в США), так вот, когда мы прибыли... Я вспоминаю бурю чувств, которая охватила меня. Представьте себе, молодой человек двадцати лет, ни разу не отрывался от родителей, а тут — Москва, прославленное учебное заведение. Я был возбужден, обескуражен... Группа встретила нас настороженно, потому что новички-узбеки слабовато себя показали.
Поселили нас в Измайловском общежитии. Нужно было досдать предметы, которых мы не проходили в Ташкенте: военное дело, спецкурс физики. Первую сессию я сдал на одни пятерки и тем реабилитировал весь наш десант. Впоследствии я стал единственным круглым отличником в группе.
Моим первым предметом по специальности были сварные конструкции. Лекции читал Георгий Александрович, он же принимал у меня экзамен. Я постарался выучить предмет шире и глубже, чем требовала программа. Георгий Александрович заинтересовался моими ответами, пригласил профессора Винокурова:
— Виталий Александрович, голубчик, мне очень понравился этот молодой человек. Прошу вас, приобщите-ка его к работе на кафедре...
Так я начал работать с профессором Винокуровым. Это был блестящий ученый, лучший из учеников Георгия Александровича. По педантичности, собранности, научной добросовестности, работоспособности ему не было равных.
С Георгием Александровичем мы встречались раз в неделю, по понедельникам, на научных семинарах. Ему я сдавал ряд экзаменов. Вскоре он в первый раз определил мою судьбу. Я учился на пятом курсе. Однажды Николаев вызывает меня к себе (иду в ректорский кабинет, коленки дрожат!..), сажает в свою «Волгу» и везет в Минвуз. Прямо к заместителю министра Владимиру Францевичу Станису (он впоследствии был ректором Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы):
— Ректорат МВТУ имени Баумана просит открепить перспективного студента для подготовки в аспирантуре (я был целевым студентом, то есть после окончания учебы должен был ехать в Ташкент).
На пятом курсе в меня вцепились органы, хотели забрать в один из своих НИИ. И здесь Георгий Александрович отстоял меня — вызвал Касперовича, проректора по режиму:
— Виктор Александрович, переговорите с вашим ведомством, попросите, чтобы Григорьянца не трогали — он перспективный исследователь.
Дипломный проект я делал под руководством профессора Винокурова. Георгий Александрович постоянно вызывал меня к себе, узнавал, как идут дела. На защите диплома мой оппонент высказался за присуждение мне ученой степени кандидата наук. Ученый совет, рассмотрев это предложение, решил: принять Григорьянца в аспирантуру без трудового стажа.
Георгий Александрович собрал совещание: я, профессор Винокуров и мой оппонент. Николаев дал мне ровно год для переработки дипломной работы до уровня диссертации. Я продолжил работу под руководством Винокурова. Николаев постоянно торопил, спрашивал моего руководителя:
— Виталий Александрович, почему Александр Григорьевич не сдает в переплет диссертацию, ведь он главные выводы давно наметил? Что-то тут не так...
Я выполнил работу за два с половиной года. На защиту пришли профессора Евгений Александрович Попов, Николай Николаевич Малинин и сам Георгий Александрович. Члены Ученого совета под председательством академика Александра Ивановича Целикова посчитали: работу следует засчитать как докторскую.
Но Георгий Александрович произнес замечательные слова:
— Уважаемые коллеги, спасибо за высокую оценку работы нашего аспиранта. Но посмотрите на его лицо: усы пробились, а бороды еще нет. Не портите нам молодого человека. Пусть еще годик-другой спокойно поработает и придет к вам с докторской...
Мы стали встречаться гораздо чаще, обсуждать профессиональные темы. Николаев поручал мне чтение отдельных лекций по сварным конструкциям, ведение курсовых работ. Тревожно, волнительно было читать студентам лекцию на потоке Георгия Александровича в его присутствии!
В качестве основы для подготовки к занятиям я использовал не книги, а свои конспекты лекций Николаева. В них материал был лаконично, полно и удивительно доступно изложен. Мне приходилось читать много сочинений по сварке: писали сложнее, глубже — да, но никто не излагал доходчивее Георгия Александровича. Он все доводил до инженерного понимания и не любил пережевывания частностей, называл это «обгладыванием костей».
Я закончил инженерно-математический факультет МГУ. Понемногу мы с Винокуровым начали поднимать сварные конструкции на уровень современной науки — теорий упругости и пластичности.
— Александр Григорьевич, — любил повторять Николаев, — один из моих принципов состоит в том, чтобы мои ученики могли в своей области сделать работу лучше, чем я.
События развивались по нарастающей. В 1975 году, в возрасте 34 лет, я защитил докторскую диссертацию по теме «Современные теории сварочных деформаций и напряжений». Георгий Александрович торопил меня:
— Всему свое время. Вы уже опередили его... Не нужно тратить еще несколько лет, чтобы доказать то, что вы уже поняли.
Контакты с Георгием Александровичем приобрели регулярный характер. Обязанности ректора не мешали ему уделять много внимания научно-исследовательской работе, быть руководителем темы. В 1978 году Георгий Александрович настоял на том, чтобы я возглавил крупную лабораторию технологической прочности металлов, которой ранее заведовал Николай Никифорович Прохоров. В это время мы с Николаевым пришли к выводу, что прежняя тематика нас ограничивает, не позволяет выйти на новые научные рубежи. Надо начинать исследования в какой-то новой области...
Многое в сварке определяется тепловым процессом. Тепловое воздействие приводит к порче металла. Следовало искать нетривиальные подходы. Георгий Александрович впервые высказал мысль: заняться оптическим лучом применительно к сварке.
В 1978 году мы вместе отправились к академику Евгению Павловичу Велихову, вице-президенту Академии наук и заместителю директора Института атомной энергии имени И.В. Курчатова. В филиале ИАЭ в Пахре были созданы первые мощные лазеры для военных нужд.
Велихову понравилась идея создания технологического лазера. Нам передали комплект чертежей. Дело закрутилось.
Георгий Александрович действовал решительно. Он выделил для лазерной лаборатории лучший зал кафедры сварки, буквально вышвырнув оттуда старые газорезательные машины. На недовольство сотрудников внимания не обращал. В 1979 году первый в МВТУ мощный СО2-лазер заработал. И сразу пошла лавина интереснейших научных характеристик. Теперь не было дня, чтобы мы не встретились с Георгием Александровичем для обсуждения получаемых результатов.
Надо сказать, что Николаев чрезвычайно трепетно относился к своей роли в работе с учеником. Не позволял использовать свое имя, если не вложил прямого труда. Однажды мы с ним подали в Госкомитет по печати заявку на книгу «Основы лазерной обработки металлов». Договорились, что будем писать книгу вдвоем. Георгий Александрович взял на себя изучение иностранных источников: «Мне это будет легко, голубчик». Но он не оценил степень своей административной занятости. Когда я подготовил рукопись, он жестко вычеркнул свою фамилию. У него, видите ли, не было времени заниматься английскими переводами. А то, что он обсуждал со мной буквально каждое положение, каждый этап лазерных работ — не в счет!
Георгий Александрович во всем был такой. Из трехсот с лишним опубликованных мною работ он подписался как соавтор всего в двух или трех! Одна из таких статей объемом 30–35 страниц была напечатана в «Докладах Академии наук». Николаев пошел на соавторство только потому, что в основе лежал его доклад на президиуме Академии. Кстати, этот его доклад — блестящий! — был воспринят с огромным вниманием. И результатом стало то, что нам выделили здание на Спартаковской улице, а наши исследования включили в тематику Госкомитета по науке и технике...
В смысле абсолютной научной щепетильности Георгий Александрович был аборигеном. И вы знаете, Сережа, что сильнее всего влияло на окружающих? Не то, что он говорил, а что и как делал!
1980 год был отмечен мощной волной в области лазерной обработки металлов. Нашу работу выдвинули на Государственную премию. Будущее сулило блестящие перспективы. Но в 1981 году Георгий Александрович идет на беспрецедентный шаг — создает новую кафедру и самое могучее из своих направлений отдает мне! Ни умом не понять, ни сердцем, ни чувствами... Казалось бы — такие дивиденды ожидали его как заведующего!.. Здесь был высокий замысел, который тогда (да если честно, и сейчас) я не могу постичь. Ведь направление гремело, а Георгий Александрович сам, понимаете, сам инициировал его отделение от себя. Это невообразимо... Надо близко знать Николаева, его высокую гражданственность, представления о роли личности, взаимоотношениях людей, чтобы понять это...
Григорьянц умолкает. Некоторое время он думает о чем-то, явно взволнованный, потом продолжает:
— Евгений Павлович Велихов звал меня своим замом по науке в Шатуру, где выстроили крупный лазерный центр. С кем мне посоветоваться? Конечно, с Георгием Александровичем.
— Поступайте, как считаете нужным, — ответил он. — Для меня вы останетесь талантливым ученым, дорогим учеником. Но имейте в виду: пока вы человек внешний, для Велихова вы желанны, а когда перейдете к нему в штат, ваше положение изменится. Поработайте-ка с ним пару лет по совместительству.
Так я и сделал. И действительно, со временем все вошло в свою колею.
— Мы с Георгием Александровичем часто ездили в Ленинград, — продолжает Григорьянц, — исследовать причины разрушения подводных и надводных судов. Однажды он предложил мне выехать в субботу вечером, чтобы побродить в воскресенье по «Детскому Селу», как он выразился. Я вызвался позвонить директору ЦНИИ «Прометей», адресату нашей командировки, чтобы тот заказал гостиницу, прислал машину на вокзал...
— Не, не, не, никакой машины, Александр Григорьевич! А гостиницу мы с вами и так достанем.
Приезжаем утром в Ленинград, идем в одну гостиницу, другую — мест нет.
— Знаете что, поедемте-ка в Царское Село, а вечером поселимся...
Целый день мы бродили по Царскосельским аллеям, приезжаем в гостиницу — мест нет. Я хотел объявить, что со мной — Герой Труда, академик, но Георгий Александрович категорически меня оборвал. Наконец, согласился на то, чтобы я предъявил наши командировочные удостоверения. Нас поселили. А наутро я имел объяснение с директором ЦНИИ «Прометей», будущим академиком Игорем Васильевичем Горыниным. Он очень обиделся, что его не предупредили о приезде высокого гостя...
Однажды вечером Георгий Александрович пригласил меня в одну ленинградскую семью. Нас встретили муж, жена, дочь. Русская интеллигентная семья в старом стиле. Дочь только что закончила институт. Жена, давняя знакомая Георгия Александровича, оказалась потомком генералиссимуса Суворова. Ее мама и Евгения Владимировна в 1920-е годы летом с детьми ездили на Кавказ, в Сочи. Николаев растрогался, стал вспоминать...
Уже поздно, вернувшись в гостиницу, заговорили о бренности этого мира. Георгий Александрович рассказал о том, как умирал его учитель гимназии, всеобщий любимец.
— Он владел несколькими языками, любил и глубоко изучил русскую и западную литературу. Я, четырнадцатилетний мальчишка, не верил в то, что все, что знал этот человек, будет безвозвратно потеряно. Мне кажется, Александр Григорьевич, что сознание не пропадает, остается бессмертным. Не в том смысле, что мы помним о человеке, а в прямом — сознание умершего человека живет где-то в бесконечности...
— У меня было много бесед с Георгием Александровичем на религиозные, мистические темы, — продолжает Григорьянц. — Его чрезвычайно занимало все, что выходит за рамки обычных представлений. Как-то он передал мне материалы об НЛО, стал говорить о том, как это заманчиво. Я несколько раз присутствовал на семинарах «HOMO», где ребята стали заниматься изучением сверхвозможностей человека.
Георгий Александрович постоянно задавался вопросами, что же такое душа, дух, плоть, каковы их отношения. Десятки раз он заговаривал о том, почему на девятый и сороковой день проводят поминки, почему девятый день отличается самой высокой биологической активностью умершего.
Были темы, которых Георгий Александрович редко позволял касаться. Должен был присутствовать момент доверительности. Святые вопросы — его семья, отец, мама. В минуты душевной близости Георгий Александрович рассказывал о детских впечатлениях или о том, как в тридцатые годы они с мамой жили в «Черном доме»:
— Почти каждое утро, в пять или шесть часов, во двор въезжала машина госбезопасности. Громко хлопали четыре двери — гебисты выскакивали из машины и шли в подъезд. Мы с мамой сидели в коридоре и ждали. У ног мамы лежал рюкзачок с теплыми вещами. Стучат сапоги... Где остановятся они сегодня?
- А что он говорил об отце?
- Немногое. В расширенном варианте автобиографии Георгий Александрович пишет, используя старые слова: «Мой отец был стряпчим, после революции он работал в наркомюрделе».
- Папа юрист, мама учитель, оба гуманитарии. А сын стал великим инженером.
- Он был и гуманитарием, Сережа, и первостатейным, но, конечно, в первую очередь инженером и ученым. Я наводил порядок в трудах Николаева, у меня есть список всех его работ, систематизированных по разделам...
Мы помолчали.
- О Георгии Александровиче надо писать, надо говорить, - продолжил Григорьянц, - чтобы следующие поколения стали хоть чуть-чуть похожи на этого великого человека. Я встречался со многими учеными — Б.Е. Патоном, Е.П. Велиховым, А.И. Целиковым, другими крупными исследователями. Но все они по своим личным качествам уступали Георгию Александровичу. Он был в величайшей степени русский интеллигент, с мягкой манерой общения — все лучшее было присуще ему.
Однажды садимся в поезд, Георгий Александрович снимает пиджак. На нем сморщенная, поблеклая, видавшая виды белая рубашка.
— Приезжаем в Ленинград и идем в магазин покупать на ваши деньги новую рубашку, — тоном, не терпящим возражения, говорю я.
— Чем вам не нравится моя рубашка, Александр Григорьевич? Есть на ней хоть одна дырка?
— Да посмотрите, у нее и ворот стерся.
— А я подтяну галстук — и не видно...
Гляжу, на коленях тоненький портфельчик.
— Георгий Александрович, а где же плащ, помните, я просил, чтобы вы не забыли?
Он открывает портфельчик и с гордостью показывает свернутую в трубку болонью:
— У меня такой замечательный плащ, вы не представляете, какой он удобный.
— Такие уже не носят, они не модные...
— Голубчик, да причем здесь мода, если это удобно? Вот вы свой плащ сверните и засуньте в портфель — не получится!
Григорьянц вздыхает.
— Все великое построено из простых, иногда житейских мелочей. И когда они нанизываются одна на другую, проступает великий человек, со своими слабостями и силой. Поразительно! Широта и щедрость по отношению к окружающим — и скопидомство по отношению к себе... Все, к примеру, знали, что Георгий Александрович дает в долг рабочим. Приходит парень:
— Георгий Александрович, хочу купить холодильник, не могли бы вы дать денег на два-три месяца?
— Возьмите двести рублей.
Через два месяца человек приносит деньги. А Георгий Александрович ему: оставьте их себе, они вам еще пригодятся. Он доволен: убедился, что человек обязательный, и с совестью у него все в порядке. Казалось бы, мелочь? Но в ней проявляется весь человек. Ведь это был не показной поступок — в Училище никто не знал и не догадывался...
— Алексей Киселев вспоминает его как святого человека.
— Он и есть святой. Я понимаю теперь, что живут такие люди среди обычных людей, и только позже их признают святыми. Они живут простыми категориями добра, любви, прямых замыслов — и воспринимаются бесхитростными чудаками. Отправить служебную машину и пойти домой пешком! — другой, поди, думал: чудит ректор Николаев, вот если б у меня была машина и положение, я бы знал, как их использовать...
Помню, готовились мы к докладу на конференции. В течение нескольких дней я приходил к нему в ректорский кабинет за полчаса до начала рабочего дня. Шура Наседкина, секретарша, знала о наших сборах, и в одно прекрасное утро приносит нам чай и два-три персика на блюдечке:
— Угощайтесь...
— Шура, — взгляд Георгия Александровича озаботился, — откуда эти плоды?
— На рынке купила.
— Шура, они ведь очень дорогие...
— Георгий Александрович, вы же оставили мне деньги на хозяйственные расходы, вот я и купила.
— А, ну ладно, а то ведь вы знаете, я таких дорогих подарков не могу принять...
Близкие порой воспринимали его поведение с беспокойством. Взять хотя бы случай у станции метро «Маяковская», когда Георгий Александрович поскользнулся на льду и травмировал бедро, а мы ведь просили его не ходить без провожатого! Он во всем был такой. Помню, рисовал мне графики: по вертикали разные болезни, по горизонтали — прожитые годы:
- Смотрите, Александр Григорьевич, в 50 лет наблюдается среднестатистический пик инфарктов миокарда, в 70 лет — инсультов, а потом кривая болезней сходит на нет. Так что мне уже ничего не страшно, я все пики миновал...»
Мы проводили лазерные школы — в Эстонии, Ростове Великом, Усть-Ноорусе, Звенигороде, где был пансионат ЦК ВЛКСМ. И везде как штык был Георгий Александрович. Он прилетал, открывал школу, сидел на первых заседаниях, и на следующее утро мы его провожали. Больше чем на день ему редко удавалось вырваться.
Бродили как-то в Усть-Ноорусе, там дачи писателей, художников — красиво, интересно. Рассказываю:
— В Варне по приглашению ЮНЕСКО я читал доклад в Институте Жолио-Кюри. После семинара болгары оплатили нам поездку по стране. Мы поехали с женой, нас сопровождал известный болгарский теплофизик профессор Михаил Дмитриевич Михайлов.
Привез он нас в горное селение, где живут шопы, которые славятся тем, что ходят по раскаленным углям. Наступил вечер. Шопы разложили громадный костер, затем из горящих углей сделали широкую кольцевую полосу толщиной примерно 15 сантиметров. Мы подошли поближе. Извне вошли люди, пересекли горящую полосу, оказались внутри круга. Приплясывают, словно гипнотизируют себя, затем пошли по полосе, прямо по углям.
Вдруг, неожиданно для себя, я говорю жене:
— Пойду за ними по углям.
Разуваюсь, засучиваю штаны. Михайлов заволновался. Жена машет рукой — да шутит он! А я и не думаю шутить. Ступаю на огненные угли и иду — прямо за болгарами. Все вокруг смеются, думают, переодели своего болгарина для пущего смеха, выдают его за туриста.
Рассказал я это Георгию Александровичу в присутствии жены, живой свидетельницы. Как он заинтересовался!
— Что вы чувствовали, Александр Григорьевич?
— Ничего, ровным счетом ничего.
— А как вы довели себя до этого состояния?
— Да никак не доводил. Мне показалось, что я смогу — и все. Может, их заунывные песнопения сделали свое дело...
— А вы, Наталья Васильевна, что почувствовали?
— Ничего... Но я и не шла в костер.
— Александр Григорьевич, разожгу огонь — сумеете пройти?
— Конечно, нет, Георгий Александрович! Я и не вспомню теперь того состояния...
— Но как шли, помните?
— Да, помню...
А жена подтверждает:
— Он, перед тем как пойти, еще босой ногой подбрасывал уголек. А после помыл ноги в ванной — никаких ожогов...
Я и сам долго размышлял над тем, почему возможно хождение по углям. Белок при высокой температуре должен свернуться! Здесь не обойтись без мощного теплоотвода...
Георгия Александровича этот случай интересовал как ученого. В 80 лет он оставался открытым к восприятию нового, с колоссальным интересом к миру, интересом, присущим детям, учёным и художникам. Действительно, так воспринимают мир дети, с полным доверием, потому что у них нет опыта — не с чем сравнивать...
У Георгия Александровича было удивительное сочетание детской неспособности решать житейские вопросы и мощи в научной, педагогической, административной работе. Ему не хватало времени, денег и рук для того, чтобы позаботиться о себе; незнакомый человек, возможно, и воспринял бы его как беспомощного старика. Но те, кто знал его, понимали, что на эту сторону жизни Николаев не обращает никакого внимания. Его жизнь была здесь, с нами. Как только он попадал к людям, на собрание, лекцию — это был совершенно другой Георгий Александрович, собранный, сильный, волевой. К нему всегда можно было прийти за советом, за помощью.
— Это отмечают все...
— Надо оттенить, особо подчеркнуть его талант педагога, природный и благоприобретенный, — продолжает Григорьянц. — Георгий Александрович умел заметить в человеке хорошее и всячески поощрить. Это дано не каждому. Взять, к слову, Александра Ивановича Целикова — выдающийся ученый, но школы не оставил.
А посмотрите, как разбрасывал семена Георгий Александрович! Только поднялся А.И. Акулов — он его в Индию... Помню, приезжает Акулов из Индии, где проработал 2–3 года представителем ЮНЕСКО. Под воздействием южного климата у него стало сдавать сердце. Он написал просьбу о переводе на родину. Ответ был традиционный: отпустим, если подберете замену. Он обратился ко мне: «Саша, ты молодой, крепкий, доктор наук, берись за это дело. Будешь создавать крупный сварочный институт — на два-три года работы по горло! Ты знаешь, как я там жил? Трехэтажная вилла, садовник, гувернантка, шофер. Получал 2–3 тысячи долларов на руки».
— Я задумался, — рассказывает Александр Григорьевич. — Заманчиво... Мне было тогда лет 35. Зарплата на кафедре не так уж высока. Рассказал жене — я всегда так делаю, у нас очень близкие отношения, — она загорелась: Саша, давай поедем! Иду к Георгию Александровичу — а как же без него? Объясняю: Индия, деньги большие...
— Вы знаете мой принцип, Александр Григорьевич: поступайте так, как сочтете для себя лучше. Но учтите: вы относитесь к категории людей, за которыми деньги будут сами бегать. Не бегайте за ними.
После этого случая я никогда больше не подходил к Георгию Александровичу с вопросами изменений в своей судьбе. Решил: МВТУ — моя жизнь. Тем более что здесь я рядом с учителем...
— Расскажите о последних его годах на кафедре.
— Он много сидел в своем кабинете, — говорит Григорьянц. — Как же любил всех нас встречать! Чай заваривал, принесет баночку варенья — свой продукт, не с базара!
У меня два святых дня: 17 января, день рождения Георгия Александровича, и 18 мая, день его смерти. Я обязательно иду на кладбище. В этом году в январе не нашел у могилы ничьих следов, от этого не по себе стало. Зато весной, 19 мая, у памятника было много живых цветов. Я приехал сразу после заседания экспертной группы у ректора. Вернулся, ректор Игорь Борисович Федоров спрашивает: «Александр Григорьевич, вы, наверное, уже были на кладбище?» — «Был», — отвечаю. — «Жаль, мы бы с вами вместе махнули...»
— Не знаю, — продолжает Григорьянц, — кого я чаще вспоминаю — отца или Георгия Александровича. Это не показуха, а что-то глубокое и основное. Сажусь за письменный стол и гляжу на портрет...
Мне показалось, что глаза профессора увлажнились. Он сидел напротив меня, явно взволнованный.
— Жена даже ревновала меня к Георгию Александровичу... По субботам Георгий Александрович любил нагрянуть в общагу. Или на кафедру ИНО — с незаметной проверкой. Идет старичок, все подмечает. Это у него называлось «внеплановая работа».
Однажды он мне предлагает: встречаемся в 9 часов у метро «Измайловская», форма одежды спортивная. Я приезжаю веселый: недавно получил свою двухкомнатную квартиру — после того как всю жизнь промыкался по коммуналкам. На работу идти 10 минут. Чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. И вот, мы выступаем на лыжах — от Измайловского парка через поселок Восточный в Балашиху. У Валеры Сагалевича делаем остановку, попили чайку с пряниками, любимым кушаньем Георгия Александровича - и в обратный путь.
Я еще хорохорился, когда прощался со всеми. У станции метро «Электрозаводская» спустился в подземный переход, а подняться не могу... Умотал дедуля! Я крепкий тридцатилетний мужик, а ему "всего" шестьдесят семь... Маханули мы тогда километров тридцать. Кажется, я и не устал особо, а мышцы не тянут. Пришлось сесть на троллейбус. Когда я рассказал об этом Георгию Александровичу, он весело хмыкнул: вот, мол, молодежь пошла.
...Были интереснейшие встречи на дачах Д.Ф. Устинова и В.Э. Дымшица. Какой там был Георгий Александрович... видели бы вы, как он вел себя на фоне министров: скромно, но с поразительным внутренним достоинством. Он всегда был ровен и с вышестоящими, и с подчиненными.
Рассказывает профессор Юрий Александрович Бочаров
13 мая 1997 года
С профессором Бочаровым мы давние друзья. Он внес заметный вклад в становление моего мировоззрения. Но в последние годы мы виделись редко. Время, а больше странствия духа уводили меня от альма матер. Но сегодня есть повод для встречи — договорились поговорить о Николаеве.
Кафедра МТ-6 располагается в желтом кирпичном здании во дворе главного корпуса. На первом этаже — зал кузнечно-прессового оборудования. Пока Юрий Александрович принимал своих учеников, я побеседовал со своей знакомой, бывшей секретаршей в парткоме МВТУ. Тогда она была совсем молоденькой. Много воды утекло...
Профессор приглашает в свой небольшой кабинет. Стеллажи и подоконники уставлены книгами. Небогатая вузовская обстановка, пожалуй, победнее, чем десять лет назад.
— Толковые ребята, — сказал Бочаров, проводив молодых людей. — Одного хочу взять в аспирантуру, а другой уже вышел на защиту диссертации. Я со своими учениками занимаюсь уже не столько оборудованием, сколько созданием интеллектуальных систем, которые проводят весь цикл пластической обработки деталей. Создаю мозг производственного процесса, построенный на микрочипах. Будь промышленность на подъеме, на наши наукоемкие разработки был бы большой спрос. Но промышленность — в яме, и лишь редкие предприятия, такие как Воронежский завод, начинают подниматься. Они нас немного подкармливают. Ну, а ты, Сережа, как поживаешь?
Я рассказываю о работах в космонавтике, о своём центре передачи технологий, дарю сборники «Трудов Московского космического клуба». Бочаров листает, комментирует:
— Глобальные проблемы человечества — вопрос самый важный. Или человечество научится выживать сообща, или погибнет... Ты знаешь, что до нас было несколько цивилизаций?
— Я заинтересовался космогонической концепцией Розенкрейцеров в изложении Макса Генделя. Он дал систематическое описание человеческих рас и соответствующих им цивилизаций: гиперборейской, лемурийской, атлантов…
— Да, интересная книга. Я обратился к этим вопросам много лет назад на семинаре, организованном в Училище профессором Владимиром Никитичем Волченко и мною под патронажем Георгия Александровича.
— Сегодня семинар знаменит! А как была организована его работа в первые годы, когда эзотерическое знание не приветствовалось?
— Не приветствовалось, верно. Отход от традиционного материализма объявлялся лженаукой. К слову, и сегодня в Российской Академии наук есть комиссия по лженауке. Поэтому мы и не афишировали наших собраний. На первые заседания семинара собирались профессора Михаил Владимирович Вамберский, Алексей Михайлович Архаров, Владимир Петрович Злоказов, Владимир Никитич Волченко, начальник военной кафедры генерал-майор Ремаль Николаевич Пирумов и я.
— Георгий Александрович часто вел семинар?
— Бывало. Спрашивал: «Ну что, колдуны, собираетесь? Обязательно приду...» Ты расспроси о семинаре Владимира Никитича Волченко, он продолжает вести его каждый третий вторник месяца. Волченко, один из учеников Николаева, подготовил докторскую диссертацию на кафедре сварки, видный специалист по контролю надежности сварных соединений, а в вопросах синтетического знания пошел дальше Георгия Александровича.
— Мы пригласили Владимира Никитича на алтайскую конференцию и с большим вниманием выслушали его доклад… А где проходили заседания семинара?
— Чаще всего в МВТУ. Жена декана вечернего факультета Юрия Александровича Воробьева, Маргарита Николаевна, иногда приглашала нас в клуб «Известий». Там выступали два московских мага — Александр Деев и Валерий Авдеев. Помню, Авдеев ложился на битые бутылки, а люди вставали на доску, которую он клал себе на грудь. Вставал, отряхивал острое стекло — и ни ранки на коже! Аудитория рукоплескала. Однажды он вызвал мальчика из зала, загипнотизировал его и положил на спинки стульев — головой и пятками. Мальчик лежал, не прогнувшись...
— Как вы это восприняли?
— Я совершенно спокойно, с доверием, а Георгий Александрович почувствовал подвох. После выступления позвал меня за кулисы и стал дознаваться у Авдеева, нет ли здесь фокуса.
— Давайте, я и вас на стулья положу, — спокойно ответил тот.
Георгий Александрович стушевался. Тогда я предложил себя. Авдеев провел рукой по моему позвоночнику, и я будто одеревенел. Меня подняли и положили на стулья.
— Что вы чувствуете? — интересовался Георгий Александрович. А я лежу и не ощущаю ни боли, ни тяжести, не могу слова вымолвить, хотя всё и воспринимаю ясно. Наконец, Авдеев снял меня со стульев, движением руки вернул мне гибкость и повернулся к Георгию Александровичу. На лице ректора отразилась внутренняя борьба, но он так и не решился на эксперимент.
— Но поверил в его реальность?
— Пожалуй... У него была не одна такая возможность познакомиться с необычными явлениями. В начале 1980-х годов появилось много экстрасенсов. Они толпами ходили к нам в лабораторию БИОТИ. Когда кто-нибудь из людей, обладавших неординарными способностями, появлялся в приемной ректора, секретарь Шура Наседкина отправляла такого человека ко мне. Я беседовал с ним и нередко докладывал Николаеву:
- Георгий Александрович, в этом что-то есть.
Так с ним познакомился Сычеванов (по прозвищу Лозоходец), который предложил и даже внедрил на практике метод поиска полезных ископаемых с помощью изогнутых веточек лозы. При встрече с ректором он заявил:
- Георгий Александрович, я сразу начну обследовать ваш кабинет.
Он обошел кабинет со своим «прибором», комментируя:
- Так... стол у вас стоит в благоприятном месте, но вот здесь — вредное излучение.
Позже в указанном месте установили защитные сетки.
Он же, увидев, что Георгий Александрович простужен, пообещал прекратить насморк. Проведя рукой вдоль лица ректора, остановил ладонь и сказал:
- Здесь скопление. Буду его снимать, и вам станет лучше.
И действительно, насморк прошел!
— А еще, на какие темы непознанного вы беседовали с Николаевым?
— Георгий Александрович любил взять меня под ручку на первомайских и ноябрьских демонстрациях, мы немного отходили от колонны и разговаривали о Космосе, об НЛО.
— Он и со мною провел целую беседу об НЛО.
— Георгий Александрович считал эти объекты реальностью.
Бочаров задумался на минуту и добавил:
— Когда я уезжал за рубеж, то руководил лабораторией БИОТИ по переписке. В те годы я начал осваивать акупунктуру и электропунктуру. Тогда же был разработан прибор ПАКАТАН. Георгий Александрович попросил продиагностировать состояние его здоровья с помощью этого прибора. К сожалению, не состоялось.
20 мая 1997 года
Мы снова встретились, чтобы продолжить начатый разговор. Юрий Александрович листает рукопись, задерживается на страницах, посвященных А. С. Елисееву.
— Алексей Станиславович человек талантливый, умный и волевой. У него было свое видение будущего нашего вуза, и во многом, я считаю, он был прав. Во-первых, сменил название на «университет». Это был своевременный шаг. Имя «училище» себя изжило, оно соответствовало прежнему историческому этапу. Мы стали первым техническим университетом страны, а нашему примеру последовали многие другие вузы. Во-вторых, он понял необходимость изменения структуры МГТУ в соответствии с информационным веком, в котором мы живем. К моменту его прихода факультеты оставались в том виде, который эволюционно сложился в иную эпоху — технологическую. А Елисеев создал учебно-научные комплексы, ты об этом пишешь…
— Вы говорите, что Алексей Станиславович верно почувствовал наступление информационной эпохи? Видимо, его последующий переход из МГТУ в компьютерную компанию IBM был внутренне логичен? Раньше я не понимал, почему: космонавт, ректор — и вдруг IBM.
— Возможно. Так вот, он сделал для МГТУ немало полезного. Беда в том, что проводил он реформы, не считаясь с людьми. Когда Елисеева избирали на пост ректора, выступил его учитель, член-корреспондент Всеволод Иванович Феодосьев и сказал: Алексея Станиславовича я знаю много лет, он был моим аспирантом. Это талантливый человек, но не любит людей.
Не любит людей! Как в воду Феодосьев смотрел. В первое время мы с профессором Алексеем Михайловичем Архаровым старались помочь Елисееву, потому что в целом приняли его идеологию, чувство нового. Но он даже слушал неприятно: глядя не на человека, а сквозь него. От Елисеева исходило чувство холода. Наша профессура воспитана на чувствах уважения к людям и самоуважения. А тут — такое отношение…
Юрий Александрович продолжает листать рукопись. Я замечаю:
— Может быть, кто-нибудь из профессиональных биографов напишет связное жизнеописание Николаева. А пока я просто собираю диалоги.
— В диалогах раскрывается характер человека. Это — сама жизнь. А при написании биографии может возникнуть искушение идеализировать героя. Георгий Александрович был большим, одаренным и сложным человеком. И, несомненно, достойным книги о нем.
18 ноября 2002 года
Книга о Г. А. Николаеве пишется урывками. В 2002 году я предпринял очередной «натиск», и это было поводом для новой встречи с Ю. А. Бочаровым. Профессор прочитал рукопись, внес ценные правки, после чего мы продолжили разговор об академике.
— В 1964 году встал вопрос о новом руководстве МВТУ, — сказал Юрий Александрович, — и тогдашний секретарь парткома Училища Геннадий Владимирович Бечин предложил назначить ректором Георгия Александровича, проректорами по научной и учебной работе — соответственно, Константина Сергеевича Колесникова и Евгения Ивановича Бобкова, начальником учебно-методического управления — Валентину Ивановну Авдееву.
— А как сложилась судьба Бечина?
— Николай Григорьевич Егорычев, тогдашний первый секретарь МГК КПСС, выдвинул его на пост председателя горисполкома Зеленограда. Кстати, Егорычев и в моей судьбе сыграл свою роль. Отпустил меня на научную работу с должности второго секретаря Бауманского РК ВЛКСМ. При этом сказал: «Юра, имей в виду, что в свое время ты будешь мне нужен».
— А судьба самого Егорычева?
— Об этом много написано. С поста первого секретаря МГК КПСС его снял Леонид Ильич Брежнев, который видел в Егорычеве конкурента. К опальному секретарю горкома могли быть применены самые жесткие меры, но Николая Григорьевича спасла жена. Его, как ты знаешь, отправили послом в Данию.
— Вернёмся к нашему герою. Вы ведь долго работали с ним бок о бок, будучи проректором по вечернему образованию. Я помню, вы как-то упоминали, что одним из сложных вопросов, за которые вы отвечали, были филиалы МВТУ.
— Филиалы были у меня, — кивает Юрий Александрович. — Ректорат особенно волновала судьба Калужского филиала. В то время Калужский обком КПСС считал, что его надо сделать самостоятельным вузом областного подчинения. Я даже выступил на общем партийном собрании филиала, не посоветовавшись с Георгием Александровичем, и высказался в пользу «самостийности», чем вызвал аплодисменты.
— У Георгия Александровича было другое мнение?
— Да. Поймите, Юрий Александрович, — говорил он, — если мы отпустим от себя Калугу, нам сразу дадут другой филиал, и мы в нем захлебнемся. И это действительно было так. Каждый обком в те годы был заинтересован в создании своего технического вуза, а проще всего это было сделать, создав поначалу филиал известного московского института. Так мы и не отпустили Калужский филиал. В этом качестве он пребывает до сих пор.
— На ректорате, — продолжает Юрий Александрович, — часто возникали жаркие споры. Горячим спорщиком был Евгений Иванович Бобков. Он нередко вскипал и бросал оппоненту фразы вроде: «Вы ничего не понимаете в учебном процессе!» Я ему на это отвечал: «Евгений Иванович, нельзя же так волноваться! Мне-то ничего, а вас может инфаркт схватить...»
Георгий Александрович умело гасил наши споры. И еще он обладал потрясающей способностью быстро и четко подытоживать обсуждаемые темы. Он надиктовывал секретарю, ведущему протокол, 3–4 строки, буквально вырубленные в граните. Он мог задремать на каком-нибудь совещании, но феноменально включался. То, что он умел урывками спать, продлило ему жизнь...
Рассказывает профессор Евгений Иванович Бобков
Е.И. Бобков работал деканом факультета «Специальное машиностроение» с 1961 по 1964, заведующим кафедрой «Ракетные и импульсные системы» с 1977 по 1988 и проректором по учебной работе МВТУ-МГТУ с 1964 по 1986 годы.
15 ноября 2002 года
Проректора Евгения Ивановича Бобкова мы, студенты, его уважали и побаивались. Припоминаю такой случай. Уже будучи выпускником и секретарем комитета комсомола МВТУ, я попросил Бобкова за одного из абитуриентов, своего земляка из поселка Северо-Енисейского Красноярского края. На вопрос Бобкова о том, кто его родители, сказал, что, кажется, отец работает главным инженером шахты. Через некоторое время Евгений Иванович вызвал меня и строго спросил, почему я его обманываю.
Оказывается, он просмотрел личное дело абитуриента, должность отца была другая.
- Еще раз обманешь меня, я доверять тебе перестану!
В этой фразе весь Бобков, требовательный и жесткий. Мне было стыдно. Это был урок: идешь к руководителю, тщательно готовься, а если чего-то не знаешь, лучше прямо скажи, не выдумывай на ходу!
Бобков на мою просьбу встретиться и поговорить о Николаеве откликнулся сразу, пригласил домой. Его жена накрыла стол. Евгений Иванович уже находился на пенсии и был рад встрече.
Для меня МВТУ - дом родной, я нигде больше не работал, - начинает свой рассказ Евгений Иванович. - Стаж мой в Училище – более 40 лет. Пришел в 1944 году, закончил вуз в 1950-м, и ушел на пенсию в 1990 году. Был начальником курса, деканом факультета, секретарем партийной организации, даже заместителем председателя профкома МВТУ, а потом 21 год работал с Георгием Александровичем Николаевым в должности проректора, параллельно лет десять заведовал кафедрой М-6.
Разговор о делах в университете перемежался с воспоминаниями о жизни самого Евгения Ивановича. Он родился в 1924 году в Тульской области. В детстве его учили заниматься выработкой одеял: нужда заставляла трудиться смолоду.
— Расскажу тебе, Сережа, как меня воспитывали. Прихожу я однажды домой, а был совсем пацаном. Дед берет хворостину и ну меня опоясывать! Я кричу: «За что?!» А дед мне в ответ: «Старики говорят, что это, мол, твой сопляк идет и не здоровается?»
Наступил НЭП. Дед у меня был хваткий. Сразу в Кашире открыл магазин. Скоро НЭП кончился, пошли репрессии. Деда забрали в милицию. А в милиции служил некто Мягков, который в свое время с дедом работал в Москве, в найме у хозяина, который платил им по 10–12 рублей золотыми рублями.
Отец узнал, что Мягков в Воронеже, звонит ему туда. Мягков срочно приезжает в деревню, сразу в милицию:
— Вы что делаете, трудового человека арестовали!
И деда отпустили. А ведь ему грозила ссылка. Они с дедом потом неделю гуляли. А я на всю жизнь понял: вот что значит товарищество, дружба...
Евгения Ивановича живо интересовали дела сегодняшние.
- Нельзя, Сережа, менять своих убеждений!
- Георгий Александрович, - возвращается Бобков к теме встречи, - был назначен ректором летом 1964 года и сменил на этом посту Лазарева Леонида Павловича. Замена по ряду обстоятельств была вынужденной. Но Георгия Александровича хорошо знало руководство министерства, города и ЦК партии (он много лет был проректором по науке), поэтому выбор был не случаен. Николаев был, что называется, интеллигентом «старой закалки», очень образованным человеком. Поэтому его ценили, с ним считались. В действиях и высказываниях был осторожен, и никогда не принимал скоропалительных решений.
Георгий Александрович не только, но и большой общественный деятель. Как депутат Верховного Совета РСФСР он, насколько помню, состоял в комитете по образованию и хорошо знал, как работает наша школа. Способность учиться в вузе напрямую зависит от качества обучения в начальной и средней школе.
Высокие качества Георгия Александровича снискали ему большой авторитет среди коллег и студентов. По моему мнению, Георгий Александрович администратором был не сильным. Зато он внимательно присматривался к своим заместителям, абсолютно доверял им. И не было случая, чтобы мы его подвели. В ректорате сложилась деловая обстановка, каждый самостоятельно занимался своим направлением и нес полную ответственность перед ректором и парткомом. Ты же помнишь, что в те годы партком МВТУ очень многое определял.
Отношение ректора к делу, дружная работа его команды дали хорошие результаты. МВТУ стало весьма высоко котироваться в министерстве, городе и Центральном Комитете партии. Георгия Александровича избрали депутатом Верховного Совета РСФСР, председателем Совета ректоров Москвы. Училище получило поддержку оборонных министерств, так называемой «девятки», в результате чего было принято постановление ЦК КПСС и Совмина СССР о развитии вуза, так называемой программе «Большое МВТУ». В этом вопросе ключевую роль сыграл Дмитрий Федорович Устинов, в те годы секретарь ЦК КПСС, курировавший военно-промышленный комплекс. Дмитрий Федорович был с ректором в очень дружеских отношениях, и эти отношения они поддерживали до конца жизни.
Завязались хорошие отношения с зарубежными вузами: университетами Карл-Маркс-Штадта и имени Гумбольдта в Германии, Варшавской «Политехникой», Будапештом. На Георгия Александровича хорошо реагировали зарубежные гости, потому что он легко с ними общался. При встрече с делегацией всегда говорил: «Ну что, господа, на каком языке будем беседовать?» Кстати, он очень хорошо относился к Марии Станиславовне Красинской, заведующей кафедрой иностранных языков.
Первые годы своего ректорства он редко ездил в командировки. За рубеж, насколько я знаю, вообще не выезжал. Причиной была его забота о матери, которая неважно себя чувствовала и которой он звонил ежечасно: «Мамочка, как здоровье?» Уже после смерти мамы он посетил десятки стран, куда его охотно направляло министерство как достойного представителя советской высшей школы.
Своим замам он, как теперь говорят, делегировал многие сложные вопросы. Например, нам надо было утрясать вопрос со штатами в Минвузе. Количество ставок преподавателей для МВТУ определяли не по штатному коэффициенту (1 штатный преподаватель на определенное число студентов), а по суммарной учебной нагрузке. Почему? Потому что у нас были огромные отчисления, по 600–700 человек в год только с дневного отделения.
Штатное расписание в министерстве ходили утверждать лично ректоры. Мы готовили для Георгия Александровича отчеты. В Минвузе по этим отчетам давали штатное расписание. Ректор приходил в министерство и подписывал его.
Помню, утвержденный штатный коэффициент по министерству был 11,5. У нас получалось 8 или 9. Естественно, штаты преподавателей тут же сократили. Я собираю деканов:
— Братцы, с нас снимают 20–25 единиц. Юрий Алексеевич Смирнов (декан факультета «Приборостроение»), с тебя я снимаю 6 единиц, а с тебя, Геннадий Алексеевич Киселев (декан факультета «Машиностроение») — 5 единиц...
Всеволод Николаевич Кошевой, зам завкафедрой, звонит замминистра Н.Ф. Краснову как своему заведующему:
— Беда, Николай Федорович! Киселев сказал, что 0,5 единицы надо освободить.
Краснов тут же набирает декана Киселева:
— Слушай, Жень, что ты там делаешь? У тебя преподавателей сокращают…
— А я причем? Мы ваши планы выполняем.
Краснов бросил трубку. А вскоре нам штаты восстановили. Отстоял Киселев!
Надо сказать, что Краснов помогал МВТУ всегда, как и Виталий Иванович Крутов с начальником планово-финансового управления Чепруновым. А Георгия Александровича вопросы штатов, казалось, не интересовали.
— Вот чем, Сережа, я недоволен. Отмечали 170-летие МГТУ. Выступали, говорили прекрасные слова о Георгии Александровиче. В кулуарах обсуждали вопрос о мемориальной доске в память Николаева. Но дело так и не сдвинулось. Висят ведь памятные доски Королева, Сателя. А академик Николаев, он разве менее достоин?
(К 100-летию нашего академика ему установили мемориальную доску на здании кафедры сварки. - С. Ж.)
21 октября 2011 года
На этот раз мы пришли в гости к Бобкову вместе с Владимиром Васильевичем Драгомиром. Он настоял на том, что надо встретиться с Евгением Ивановичем ещё раз и расспросить о Николаеве подробнее.
- Георгий Александрович, - начал свои воспоминания Бобков, когда мы пообедали и перешли к чаю, - очень внимательно относился к просьбам районной и городской власти. Однажды звонит мне:
- Евгений Иванович, приглашаю сходить на станцию метро «Бауманская».
- А что такое, Георгий Александрович?
- Мне позвонило городское начальство, просит перенести срок начала учебных занятий в МВТУ на час раньше или на час позже…
Занятия у нас начинались в 8-30 утра. Почему же просят сдвинуть на 7-30 или 9-30?
Дело в том, что к началу девятого к станции «Бауманская» стекались большие потоки студентов МВТУ, Московского энергетического института и Московского областного педагогического института. Кроме того, на улицах Бауманская и Радио было сосредоточено много крупных предприятий науки: фирма Туполева, ЦНИИЧермет, ВИАМ. То есть, много людей одновременно ехали на учебу и на работу.
Мы дважды приходили с Георгием Александровичем, стояли на платформе, смотрели, как работают эскалаторы. Конечно, они были загружены.
Но все же выполнять просьбу городского руководства мы не стали по двум причинам. Первая причина – если начинать на час раньше, это оторвет час от сна у студентов, которые жили в отдаленном общежитии на станции «Ильинская» Рязанской железной дороги...
- Да, - подтверждаю я, - сам там жил.
- Вот, - кивает Бобков, - ты представляешь, в котором часу они должны были вставать.
– В пять утра, наверное.
– Ну, это же невозможно! А на час позже тоже нельзя, потому что у нас вечерний факультет, который и так заканчивал учебу где-то в десять вечера. Поэтому мы сказали Георгию Александровичу: нельзя. Да, говорит он, наверное, нельзя. И мы просьбу властей не выполнили.
Об учебном процессе и традициях
- Будучи проректором по учебной работе, я принимал участие в составлении четырех учебных планов со сроком обучения в пять с половиной лет. Георгий Александрович меня всегда поддерживал. Мы шли от прочной методической базы, разработанной нашими предшественниками. Книжку «150 лет МВТУ» читал?
- Еще бы!
- Помнишь, на тыльной стороне обложки размещена выдержка из письма ректора Массачусетского технологического института ректору Императорского московского технического училища? Нас тогда критиковали за то, что на обложку была помещена выдержка из письма американского ректора, не из Маркса или Ленина, понимаешь? А там написано - ознакомившись с постановкой обучения в вашем вузе, мы решили, что никакого другого метода обучения в машиностроительных и строительных вузах Америки не будет.
(Примечание: Президент Массачусетского технологического института Дж. Рункл (G. Runckle), получив сделанную специально по просьбе американцев коллекцию моделей для обучения инженеров по «русскому методу», в 1876 году написал директору ИМТУ В. К. Делла-Восу: «За Россией признан полный успех в решении столь важной задачи технического образования… В Америке после этого никакая иная система не будет употребляться». Им же была издана небольшая брошюра «Русский метод обучения ремеслам инженеров и механиков» («The Russian system of shop-work instruction for Engineers and machinists»). Источник: https://bmstu.ru/history/hmstu/russian_engineering_school ).
Чем всегда отличался наш опыт? Тесной связью теории и практики. Именно тем, что сегодня во многом потеряно. Помнишь, были учебные мастерские, затем практики - первая технологическая, вторая технологическая, эксплуатационная, потом военные сборы? Всё это готовило студентов к практической работе в организациях.
Ты, наверное, не знаешь книжку о подготовке инженеров в МВТУ имени Баумана по дневной системе? Она написана по итогам бюджетной научно-исследовательской работы (так называемая тема «МВТУ-1»). В НИР принимали участие более 300 человек. Среди них такие корифеи как академик Александр Иванович Целиков, профессора Эдуард Адамович Сатель, Игорь Пантелеймонович Кунаев, Евгений Константинович Зверев и другие. А сколько у нас было обсуждений по поводу формулировки о том, кого мы должны готовить! Примерно год шли споры и согласования. Остановились на формуле: инженер широкого профиля.
(Выписка: «Инженер широкого профиля – это специалист, обладающий знаниями, необходимыми для осуществления инженерных функций по конструированию, производству, исследованию и эксплуатации машин или приборов, и имеющий навыки организации массово-политической и воспитательной работы». Источник: «Подготовка инженеров в Московском высшем техническом училище имени Н.Э.Баумана» / Баландин Г.Ф., Белов С.В., Бобков Е.И. и др.; Под ред. Е.И.Бобкова, И.П.Кунаева. – М.: Высшая школа, 1983. – 199 с., ил.).
- При этом было «установлено, - продолжает Бобков, - что МВТУ готовило и будет готовить инженеров широкого профиля для определенных отраслей машиностроения и приборостроения». Это значит, что мы готовим и конструктора, и технолога, и исследователя, и эксплуатанта. То есть, наш выпускник может все, или почти все, но в пределах выбранной отрасли.
Хотели мы, правда, к этой формулировке добавить некоторую политику, что инженеры не только могут быть конструкторами и прочее, но, к примеру, идейно преданы партии. Но наши историки сказали: эти слова уберите, они здесь ни при чем. И мы не стали политизировать формулировку. И правильно сделали.
Я постоянно сообщал Георгию Александровичу, как у нас идут дела и согласовал с ним формулировку об инженере широкого профиля.
Определившись с тем, кого готовим, мы составили типовой учебный план. Был строго определен состав предметов, и для каждого предмета были определены часы как на обязательную работу (лекции, семинары) и на самостоятельную подготовку. Не всем это нравилось.
У меня состоялся неприятный разговор с представителем кафедры истории партии. Наши историки заставляли студентов самостоятельно прочитать большое количество первоисточников. Они задавали столько, что невозможно проработать за три часа, отведенные на самоподготовку. Студенту нужно было тратить уйму времени для того, чтобы ответить на семинаре на вопросы о том, что написал Ленин в такой-то работе или что сказал Сталин на таком-то съезде.
Учебно-методическое управление поручило исполнителям НИР определить, сколько примерно времени среднестатистический студент затрачивает на конспектирование одной страницы первоисточника. После этого было легко подсчитать, какое количество страниц кафедра истории партии может задавать в рамках трех часов, отведенных на самоподготовку. И не более! А упомянутый представитель, вроде бы смехом, сказал: мы на вас, Евгений Иванович, в ЦК партии пожалуемся. А я говорю, да жалуйтесь хоть Господу Иисусу Христу…
Так мы определили и содержание лабораторных работ, да и всего учебного процесса. Отчисления, например, на втором курсе сократились процентов на 10-20, как минимум! То есть, тот кто раньше был между двойками и тройками, теперь стал троечником, продолжил учиться...
Ректор очень положительно оценил эту деятельность.
О конфликтных ситуациях
Мы с ректором часто вели разговоры о смене заведующих кафедрами. Причины всегда были одни: возраст и состояние здоровья. И сегодня у нас, я думаю, это один из главных вопросов. Руководитель должен не досиживать срок, а вовремя освобождать эту серьезную и важную должность.
Николаев был деликатным человеком и не любил конфликтных ситуаций. От разговоров с заведующими кафедрами, когда нужно было их освободить, он уходил (но только, подчеркиваю, в этом случае!).
Мне как проректору по учебной работе приходилось самому беседовать с некоторыми завкафедрами и просить их перейти на рядовую должность профессора. Это, к примеру, Христофор Артемьевич Арустамов (кафедра черчения и начертательной геометрии), Виктор Гаврилович Саксельцев (М8), Игорь Пантелеймонович Кунаев (М5), Николай Петрович Дубинин (общетехнологическая кафедра), Владимир Васильевич Добронравов (кафедра теоретической механики). Но что самое трудное, я вынужден был говорить с моим научным руководителем, учителем и заведующим кафедрой М6 Толочковым Алексеем Александровичем!
Хотя мне непросто было каждый раз решаться на эти беседы «один на один», я довольно легко поговорил с Кунаевым, Саксельцевым, даже Толочковым. С Дубининым тоже не было трудностей.
А вот с Арустамовым у меня тяжёлый был разговор. Можно сказать ужасный! У него был тяжелый инсульт. И вот, приходит ко мне профессор кафедры черчения и начертательной геометрии (а кафедра огромная, человек 70) и говорит: мы готовы за него даже лекции читать. Пусть числится рядовым профессором.
Я пригласил Арустамова и говорю:
- Христофор Артемьевич, вам тяжело работать, лекции уже читать не можете, у вас был инсульт, травмирована правая рука…
А он встает и говорит:
- Нет, Евгений Иванович, смотрите, у меня рука работает!
И пытается её поднять на уровень плеча.
Я ему:
- Ну и мелом вам тяжело писать, - и в таком духе, а потом думаю – дай, нажму на последнюю педаль:
- Послушайте, но ведь за заведование вы получаете всего на пятьдесят рублей больше рядового профессора!
Я уж не стал ему говорить, что за него лекции будут читать. А он мне с жаром:
- Евгений Иванович, ради меня, ради моей семьи, я вас прошу!..
Ну, думаю, сейчас его второй инсульт хватит.
- Христофор Артемьевич, я высказал свою точку зрения, что вам тяжело. Ну, раз так вы считаете, что ж, работайте...
Ну что я ему еще скажу? Это же мой учитель! Я не могу, да и потом, он – вузовская легенда, фамилией Арустамова все мужские сортиры были исписаны.
- Конечно, и в студенческой песне поется: «Арустамов заставит помучиться…»
Мы смеемся.
- А вскоре случилась беда. По окончании того учебного года, когда мы с ним разговаривали, он скончался. Это случилось летом, когда все преподаватели были в отпуске... Вот видишь: а если бы я настоял на своём? Чувствовал бы себя косвенно виновным в его смерти.
- А вот другая история. Как-то пришли к Георгию Александровичу ходоки, и от имени коллектива кафедры Э-3 попросили поговорить с профессором Владимиром Васильевичем Уваровым, чтобы он оставил заведование кафедрой в связи с состоянием здоровья и возрастом. Георгий Александрович решил поучаствовать сам. Он пригласил на разговор трех проректоров: по научной работе (Колесникова), по учебной работе (Бобкова) и по вечернему образованию (Некрасова), декана факультета Николая Павловича Козлова и самого профессора Уварова.
Разговор был тяжелый. Владимир Васильевич сказал, что он ещё хочет поработать. Ситуация было для всех психологически непростой: кафедру в большинстве своём составляли воспитанники Уварова, и вдруг они пришли и пожаловались ректору.
Мы ему предложили поработать рядовым профессором. Уваров и Козлов ушли. В кабинете остались три проректора и ректор.
Георгий Александрович нам говорит, вполне демократично:
- Ну что ж, товарищи, давайте, проголосуем. Кто за освобождение, кто против?
Проголосовали. Получилось два на два, демократия.
Георгий Александрович смотрит на нас с улыбкой и говорит:
- Знаете, ведь я ректор, думаю, что мне можно и двумя голосами проголосовать, тогда получается три – два. Оставляем!
(Бобков от души смеется).
О каких конфликтных ситуациях можно еще вспомнить? Конечно, о зачислении студентов на первый курс. Кто-то недобрал полбалла, кто-то больше… Проходной балл на разных факультетах не был одним и тем же. Кроме того, не зачисляли тех, кто не прошёл по конкурсу.
Защищать абитуриентов, особенно тех, у кого был полупроходной балл, приходили дедушки и бабушки, а потом родители. Георгий Александрович от этих встреч уходил, и просители шли в кабинет проректора по учебной работе. Иногда их было очень много. Когда Тамара Степановна, мой секретарь, не справлялась с наплывом страждущих, я выходил в приемную и говорил: «Если пришли абитуриенты, пусть идут вне очереди, а родители, бабушки и дедушки пусть подождут». На возгласы возмущения я отвечал: «Успокойтесь, поступаете не вы, а ваши дети и внуки».
Однажды был случай. Звонит мне ректор:
- Евгений Иванович, зайдите (проректора он всегда приглашал лично, не через секретаря).
Вхожу в кабинет. Сидит мужчина, с периферии, пришел хлопотать за сына. К ректору попал по записи.
- Евгений Иванович, что это за задачи на экзамене по математике дают! Я академик, два вуза закончил, а решить не мог! За что же абитуриенту поставили двойку?
- Сейчас разберёмся.
Выхожу из кабинета, звоню председателю предметной комиссии по математике Приёмной комиссии МВТУ Леониду Петровичу Паршеву: «Лёня, зайди-ка ко мне».
Он приходит, я говорю:
- Сейчас пойдем к Николаеву. Имей в виду, он тебе взбучку даст. У него сейчас папа абитуриента, которому поставили двойку по математике, а Георгий Александрович не может решить пример, который ты подготовил.
Надо сказать, что в течение многих лет все абитуриенты МВТУ, сдававшие вступительные экзамены по математике, решали задачи, составленные Леонидом Петровичем, выпускником кафедры СМ-4 и мехмата МГУ.
Заходим. Георгий Александрович на Леню обрушился, правда, не слишком грозно. Тот быстро взглянул на задачу:
- Георгий Александрович, здесь надо помнить одну подстановку.
И в течение минуты он пример решает! Довольный Георгий Александрович говорит папе:
- Послушайте, вы заняли у меня столько времени, а сын ваш не знает такую простую подстановку?
Я чуть не умер со смеха. Конфликт был решен, папа ушел ни с чем...
Вспоминается еще случай. Народная артистка СССР, кажется, из МХАТа, была у ректора на приеме. Имени её не помню. Пришла по поводу своего внука, у которого был полупроходной бал. Георгий Александрович направил её ко мне. Она пришла и говорит, Евгений Иванович, я вас очень прошу… - ну, и так далее.
Я позвонил в Приёмную комиссию, попросил дело этого парня, а его, оказывается, уже зачислили как полупроходника. Тогда я и говорю:
- Не волнуйтесь, ваш внук уже зачислен, а сам смеюсь, но есть просьба: у нас будет посвящение в студенты, не могли бы вы прийти и выступить?
- Евгений Иванович, выступлю! Обязательно выступлю!
И, действительно, пришла и такую речь закатила!.. Публика была в восторге.
Об отношении к людям
Георгий Александрович никого не поливал грязью, ни в глаза, ни за глаза, и вообще, не любил конфликтов. Людям верил, иногда слишком. Были среди них и непорядочные, подводили его, но он это как-то «проглатывал».
Однажды у него из кабинета украли справочник Брокгауза и Эфрона. Это была библиографическая редкость и стоила дорого. Довольно скоро выяснили, кто стащил: человек был из окружения Георгия Александровича. И ректор узнал, но ничего ему не сказал.
Другой пример. У него был на кафедре доктор наук, с которым он не ладил, но его не увольнял. Говорил: зачем? Как специалист он грамотный, пускай работает. Но если уж кого Георгий Александрович не взлюбит, то-о-о. Любви не будет, это точно!
Независимо от того, с кем он разговаривал, со студентом или профессором, Георгий Александрович собеседника, всегда называл на "вы". Так он был воспитан.
Об отношении к студентам
Георгий Александрович студентов любил, и студенты любили его. Глядя на эту картинку, которая перед тобой висит (Ритуал посвящения в студенты – СЖ), я всегда вспоминаю эти праздники, в которых организационными делами занимался, конечно, в первую очередь, комитет комсомола, и секретарь комитета комсомола вел это посвящение (Владимир Васильевич Драгомир был в числе первых организаторов, заложивших традицию Ритуалов в конце 1960-х годов). И первым всегда выступал Георгий Александрович с небольшой, но яркой речью – теперь уже не перед абитуриентами, а перед первокурсниками! Поздравляя их, говорил: теперь вы хозяева этого дома.
О бытовых мелочах
Как-то мы с Юрием Николаевичем Евсеевым, проректором по административно-хозяйственной работе, организовали ему комнату отдыха. Это было, когда, во время его отпуска, я исполнял обязанности ректора.
В другой раз, когда его секретарь Ольга Александровна была в отпуске, ко мне пришла директор столовой МВТУ Евгения Константиновна Светогорова и говорит:
- Евгений Иванович, мы Георгию Александровичу носим только каши и чай, а супы не носим. Так просила Ольга Александровна...
Я и говорю:
- Евгения Константиновна, поскольку Ольги Александровны нет, приносите всё, если будет кушать, то ради бога. Обед должен быть у человека полный. Вот я хожу в преподавательскую столовую, а он нет – ему в столовую как-то неудобно ходить.
Стали приносить первое и второе. Георгий Александрович с удовольствием кушал. Но когда из отпуска вернулась Ольга, она все вернула назад. Это, конечно, мелочь. Бытовым мелочам он не придавал значения.
О сварке и медицине
- Вспоминаю историю с Государственной премией за работу, которую сварщики выполнили вместе с медиками.
(В 1972 году ученым МВТУ имени Баумана и 1-го Медицинского института им. И.М. Сеченова за разработанный метод ультразвуковой резекции и сваривания костей и других биологических тканей была присуждена Государственная премия СССР - СЖ).
- Ведь это великое дело! Ректор 1-го мединститута Владимир Иванович Петров мне рассказывал: «Когда мы делали операцию на сердце, то вскрывали грудину, а здесь много маленьких артерий. Мы каждую артерию перевязывали шелковой ниточкой. А как стали пользоваться резаком на основе ультразвука, сразу происходила заварка вен, и кровотечение останавливалось». А костей они варили великое множество.
Позднее мы открыли кафедру, которую возглавил профессор Владимир Иванович Лощилов, ученик Георгия Александровича. Сегодня уже существует факультет медицинской техники. МГТУ, пожалуй, единственный вуз, который готовит специалистов по конструированию и эксплуатации приборов для медицины.
Так вот, собрались мы в столовой МВТУ отмечать государственную премию. Георгий Александрович не выпивал, и другим не потворствовал. Но на этот раз, по торжественному случаю, разрешил купить дюжину бутылок шампанского. Сварщики их быстро осушили, за столом спиртного не осталось, а Георгий Александрович этого не замечает, и со своим нетронутым бокалом шампанского произносит тост за тостом.
Смотрю – ребята приуныли.
Петров мне говорит:
- Если приду домой трезвый, жена не поверит, что я Государственную премию отмечал. Подумает еще чего…
Тогда я тихо говорю профессору Лощилову:
- Володя, ты бы как-то увёл Георгия Александровича.
А сам спрашиваю директора столовой Светогорову:
- Евгения Константиновна, у Вас спиртное есть?
- Конечно есть, Евгений Иванович…
Тогда мы с ней условились, что водку нальют в самовары. Собрались мы у дальнего от ректора конца стола узким кругом, человек пятнадцать: Виталий Иванович Крутов, Владимир Иванович Лощилов, Владимир Иванович Петров, я… Очень хорошо отметили. Петров, уезжая, смеялся:
- Теперь жена поверит, что я премию «обмывал»!
О себе
- Я сам кафедру (СМ-6 "Ракетные и импульсные системы") освободил в возрасте 66 лет. Понял, что работать так, как раньше, больше не могу, а иначе — не хочу. Проработал рядовым профессором 2 года и вовсе ушел на пенсию в 1990 году. Отдал МВТУ сорок лет, с 1950 по 1990 год. А до этого пять с половиной лет учился!
— Почему вы ушли?
— Когда Алексея Елисеева назначили ректором, я был за него. Я знал Елисеева хорошо, бывал у него дома. Но он оказался неприличным. Как каток облил грязью МВТУ.
Его назначение поддержал министр Ягодин. Однажды на демонстрации шли Ягодин, Елисеев и я. Я к тому времени 4 месяца исполнял обязанности ректора. Говорю министру:
— Геннадий Алексеевич, я буду работать максимум полгода, чтобы передать дела новому ректору. Устал.
Елисеев меня попросил:
— Евгений Иванович, сейчас идет новый прием, поработайте, пожалуйста.
Я согласился. Только смотрю, стиль у нового ректора иной. У нас с Георгием Александровичем был договор: проректора проходят к ректору, минуя секретаря. Этот порядок не действовал только 2 раза в неделю, когда ректор принимал студентов. Тогда уже ни проректоры, ни деканы не могли войти.
И вот однажды захожу я к Елисееву. У него сидит другой проректор.
— Евгений Иванович, — посмотрел на меня Елисеев, — разве вам секретарь не сказала, что я занят?
— Я и не спрашивал.
— Я занят, — твердо повторил ректор.
С тех пор я перестал бывать у него без вызова. А в 1986-м, проработав с ним полгода, ушел из проректоров на кафедру.
Вспоминаю другой случай. В декабре 1990 года хоронили мы Николая Федоровича Краснова, бывшего первого заместителя высшего и среднего специального образования СССР. Я пришел отдать ему последний долг. Мы с Николаем Федоровичем заканчивали одну кафедру, работали долгие годы вместе, когда он был еще секретарем парткома МВТУ. Николай Федорович — крупный ученый и государственный деятель.
Стоим у гроба Краснова — ректор МАИ Юрий Алексеевич Рыжов, Алексей Станиславович Елисеев и я. Елисеев не говорит ни слова.
— Алексей Станиславович, здравствуйте, — протягиваю ему руку.
— О, Евгений Иванович, здравствуйте, богатым будете...
А к своему визави Рыжову так и не подошел. Впрочем, он, кажется, уже не был ректором. Когда его не переизбрали в начале 1990 года, он бросил на стол ключи от кабинета и ушел. Космонавты приглашали его на встречи в МГТУ, он ни разу не был. Впрочем, по-человечески его можно понять. Он был очень оскорблен...
О родном вузе
Многие вещи мне в сегодняшнем МГТУ не нравятся. Открыли гуманитарные факультеты, которые вроде бы бюджет пополняют. Не очень понимаю. Разве мы можем сформировать кафедру, которая даст студентам такие же знания, которые дает юридический институт, существующий десятки лет? Разве сможем тягаться с юридическим факультетом МГУ? Моя точка зрения: для того, чтобы кафедра стала настоящим научным центром по определенной специальности, ей надо, по крайней мере, иметь преимущественно штатный состав (конечно, с совместителями из промышленности). Кафедра не может состояться, если она наполовину или больше преподавательского состава набрана из полставочников. Это уже не кафедра.
И еще я категорически не согласен, с тем, что учебу приравнивают к услугам. Есть понятие: ЖКХ оказывает нам коммунальные услуги. И вдруг, школа, вуз – оказывает образовательные услуги. Что это такое? Это какая-то чушь собачья! Потому что школа и вуз должны не только учить, но и воспитывать.
- Да, формировать сознание молодых людей, - вступает в разговор Владимир Васильевич Драгомир.
- Формировать сознание! А у нас теперь даже крупные начальники от образования говорят – что мы оказываем образовательные услуги. Это что за чепуха?
- То есть, заплати побольше, и у тебя будут отметки лучше, - говорю я.
- Вот-вот, - подхватывает Драгомир. – Там, где образование платное в основном так и делается. О каком воспитании тогда можно говорить?..
- Оглядываясь в прошлое, - завершает свой рассказ Бобков, - хочу сказать, что удовлетворен работой с Георгием Александровичем. Я не чувствовал какого-то давления. Не помню, чтобы он отменил хоть одно мое решение. Я мог с ним поспорить, но мы всегда находили компромисс, расходились без взаимных обид.
- Как вы оцениваете ваш период?
- Пусть его оценят историки. По-моему, результаты были и значительные.
Работа основывалась на полном доверии друг другу. Георгий Александрович нам доверял. У нас подобралась команда, которая его никогда не подводила, ни в чем. И он не подставлял своих заместителей. Это основа основ. Каждый из нас чтил МВТУ. Авторитет вуза, который и ты закончил, был для нас незыблем.
Рассказывает профессор Станислав Степанович Волков
20 октября 2002 года
Станислав Степанович Волков, известный специалист в области сварки пластмасс, сидел в своей небольшой комнатке на кафедре сварки. Под стеклом его рабочего стола среди прочих фотографий я увидел снимок, запечатлевший Николаева в момент консультации. Большая фотография деда висела на стене.
Волков выслушал мою просьбу рассказать о Николаеве, помолчал, глядя в окно, и медленно начал:
— Если ты месяц провел с человеком, можно рассказывать о нем несколько часов. А если большую часть жизни? Разве легко рассказать об отце или матери? Для тебя время, проведенное с ними, естественно как дыхание. Но попробуй, расскажи. Так и о Георгии Александровиче...
— Когда вы с ним познакомились?
— В 1956 году, когда я поступил работать учебным мастером на кафедру «Сварочное производство». У меня за плечами были два курса станкостроительного техникума и пятилетняя служба на подводных лодках Балтийского флота. С первых же встреч Георгий Александрович расположил меня к себе открытой и непринужденной манерой общения, мягким юмором, даже лукавинкой, горевшей в его глазах. Он, как бы между прочим, проверил объем моих знаний и составил план жизни, который можно было описать ленинской фразой: «Учиться, учиться и учиться!» Летом этого же года Георгий Александрович пригласил меня на дачу в Жаворонках, познакомил с мамой Евгенией Владимировной. Она подтвердила: образование необходимо.
— Вы тоже так думали?
— Честно говоря, нет. «Какое там образование, — думал я, — когда поесть и одеться не на что?» Материальной поддержки демобилизованным из армии и флота никто не оказывал. Нужно было рассчитывать только на себя. Георгий Александрович, отлично понимая мое положение, дал мне возможность немного заработать. В то время велись работы по сносу здания кафедры «Глубокий холод» (на месте этого здания впоследствии построили южное крыло главного корпуса МВТУ). Так вот, Николаев временно перевел меня в штат этой кафедры, определил на демонтаж, а позже, когда я получил приличные по тем временам деньги, поехал со мною в ГУМ помочь в экипировке. Мы вместе купили мне пальто, костюм, ботинки и другие необходимые вещи.
— Он разбирался в модной одежде?
— Пожалуй, нет. При покупке одежды он был не лучшим советчиком. Подходил к делу просто: «Нравится? Бери! Смотри только, чтобы хватило денег на другое. Сам заработал, сам и трать, но бережно!» Вообще, бережливость была одной из отличительных черт его характера...
— Значит, с покупками вы разделались быстро?
— Совершенно верно. Зато Георгий Александрович посвятил много времени рассказу о самом здании ГУМа, о том, что потолочные перекрытия были спроектированы выдающимся русским инженером В.Г. Шуховым. Описал он и биографию самого Шухова. Ничего подобного я не знал, поэтому слушал с большим интересом. Георгий Александрович рассказывал простым, понятным житейским языком — так, что я запомнил на всю жизнь. И впоследствии, в каких бы поездках мне ни приходилось бывать с ним, я всегда поражался его любознательности, интересу ко всему новому. В любом городе, в музее, на выставке он всегда ходил с блокнотом, записывал. Этими впечатлениями он с удовольствием делился на лекциях, семинарах, в кругу друзей.
— Но вернемся к вопросу о вашем образовании...
— Так вот, на кафедре нас собралась целая группа «служивых». Из армии и флота пришли Анатолий Наседкин, Валентин Николаев, Анатолий Соседов и Виктор Семин. У нас были похожие судьбы, и мы быстро подружились. А у Георгия Александровича появилась идея создать на кафедре кружок по подготовке нас к поступлению на вечернее отделение МВТУ. (Надо сказать, что к этому времени в МВТУ «вечерников» не было. Возможно, мы и подтолкнули Николаева к мысли обратиться в Минвуз СССР с просьбой об открытии в МВТУ вечернего отделения. Оно было учреждено в 1956 году на факультетах «Приборостроение» и «Подъемно-транспортные машины», а спустя год — на факультете «Сварочное производство».)
— И кто же с вами занимался?
— Сам Георгий Александрович! Когда он впервые сказал нам об этом, нам стало не по себе. Проректор, заведующий кафедрой, профессор станет лично готовить нас к поступлению в вуз!.. Но так и случилось. В течение полутора лет, два раза в неделю, в своем кабинете на кафедре сварки он давал нам уроки математики, физики, химии, русского языка. Занимался и иностранными языками, исходя из того, кто какой язык изучал в школе. Непринужденно, нестандартно, с какой-то проникновенной любовью он излагал нам учебный материал. Надо было видеть, как он это делал! Не заставлял нас заучивать законы физики или математические уравнения, а учил понимать суть закона и самим выводить формулу. Так нас никто раньше не учил ни в школе, ни в техникуме. Поэтому мы шли на занятия, как на праздник, несмотря на то, что поначалу нам было очень трудно осваивать новые знания.
— Полтора года учил вас без перерывов, без скидок на занятость?
— Да. Несмотря на колоссальную загруженность, Георгий Александрович всегда приходил на занятия вовремя. Исключения составляли уважительные («незначительные», как он, шутя, говорил) причины. Преображался, становился таким же, как мы, молодым, даже озорным. С удовольствием говорил, потирая руки: «Ну-с, что ж, приступим...» Удивительно, что на протяжении всего курса он ни разу не повысил голос, не сорвался на нас, имевших тогда слабую общеобразовательную подготовку и, пожалуй, грубоватые манеры. По окончании занятий мы пили чай с сухарями или сушками, что в те времена было настоящим лакомством. За чаем он рассказывал нам о своей жизни, с увлечением читал стихи и прозу советских и зарубежных авторов. Литературу он знал превосходно. Он понимал, что нам нелегко совмещать работу и учебу и старался нас подбодрить, заинтересовать. К сожалению, не все из нашей группы освоили курс, но в этом нет вины Георгия Александровича: двое наших товарищей сами отказались от продолжения учебы, несмотря ни на какие уговоры с его стороны.
— А что было дальше?
— Одновременно с занятиями в кружке, Георгий Александрович предложил нам поступить на популярные тогда одногодичные курсы по сдаче экстерном экзаменов за десять классов средней школы. В июне 1957 года мы успешно окончили эти курсы и поступили в МВТУ на вечернее отделение по специальности «Сварочное производство». В 1964 году, по окончании вуза, я был принят на должность старшего инженера одноименной кафедры. С тех пор вся моя научная и педагогическая деятельность протекала под руководством Георгия Александровича Николаева.
— Какие качества вы бы выделили в нем?
— Его честность и щепетильность. На протяжении всех лет не вынес из МВТУ ни скрепки, ни листка бумаги. Тем же, кто помогал ему в личном плане, он всегда платил. Научные рукописи ему печатала секретарша Александра Николаевна Наседкина — за деньги. Тем, кто помогал ему при подготовке книги в печать, он платил. Не было такого, мол, раз я начальник, то работайте на меня за так. Всегда полностью расплачивался.
— А вам платил?
— А как же! Я участвовал в ремонте его дачи в 1962 году. Я тогда был в академическом отпуске, ну и жил у него на даче в течение года. Ремонтом занимались мы втроем: Толя Соседов, Николай Яковлевич Денисов, механик, и я. Георгий Александрович покупал лес, другие стройматериалы. А нам платил по 10 рублей в день — огромные деньги! Жили у него, кушали за его счет. Евгения Владимировна втихомолку подкидывала деньжат: «Слава, что там Георгий Александрович платит, меня не касается. Я вот пятерочку даю — от меня лично». Поддерживала студента...
— Я слышал, что Николаев был скуп во всем, что касалось его лично, и щедр там, где нужно было помочь людям.
— Совершенно верно. У Георгия Александровича было правило: «Не возьми чужого, а отдай свое». Он многим помогал. В 1963 году дал мне 800 рублей на покупку кооперативной квартиры. Однокомнатная квартира тогда стоила 1200 рублей. «Слава, оставшиеся 400 ты найдешь». — «Ну, конечно, найду, Георгий Александрович!» Так я и купил квартиру на 13-й Парковой... И таких «помощей» он делал много: Ивану Макарову, Виктору Киселеву, Сергею Ивановичу Горину. В 1975 году он отдал свою дачу Жене Чернышевой, дочке трагически погибшего Аркадия Чернышева, заведующего кафедрой физвоспитания. Георгий Александрович считал, что Аркадий утонул по его вине. Когда они собирались в отпуск на море, Аркадий почему-то не хотел ехать, отговаривался делами. Николаев его уговорил, прямо настоял: уже, мол, и билеты куплены. Когда он утонул, Георгий Александрович поклялся у гроба взять семью на полное обеспечение. И сдержал слово.
— А как к этому отнеслась Евгения Владимировна?
— Положительно. Георгий Александрович по всем вопросам, включая самые сокровенные, всегда советовался с мамой. Приходя с работы домой, он рассказывал ей о прошедшем дне, они вместе обсуждали дела, которыми ему приходилось заниматься. Она очень внимательно и строго относилась ко всему, что делал ее сын.
— Какой она была?
— Евгения Владимировна любила все красивое. Она по натуре была художником. Ее в равной мере восхищали пейзажи Кавказа, розы на даче в Жаворонках, изящный переплет книги, сервированный со вкусом стол. Больше всего она любила цветы и детей, эту красоту жизни. Она сама была полна благородства. Ей абсолютно чужды были обман, лесть, мелочность, тщеславие или зависть. Она любила и искала в каждом человеке красивое и благородное. Все эти качества она передала Георгию Александровичу.
— Они вместе проводили свой отдых?
— Да, отдыхали они, как правило, вместе. Сначала их излюбленным местом были Сочи, где прошли юные годы Георгия Александровича. В дальнейшем каждое лето они выезжали в Жаворонки. Обычно с ними вместе на даче жили Любовь Николаевна и Женя Чернышевы, а также две домработницы — Поля и Маруся. Жаворонки — прелестный уголок Подмосковья. Сюда по выходным стекались многочисленные друзья и товарищи Николаевых — Мордвинцевы, О. Н. Браткова с дочерью Татьяной, Парахины, Арбузовы, В. Н. Волченко, братья Киселевы, И. И. Макаров, В. И. Лощилов, В. М. Сагалевич и многие другие. Там совершались многокилометровые походы по окрестностям Жаворонков с купанием в прудах и Москве-реке. После походов нас ждал накрытый во дворе стол с простой едой и чаем и разговоры, разговоры... Георгий Александрович внимательно всех слушал, никого не перебивал, сам рассказывал занимательные, интересные истории, читал свои путевые заметки, а их у него было много. На отдыхе он продолжал работать — писал статьи и книги, которые обсуждал со всеми собравшимися.
— Вы там часто бывали, Станислав Степанович?
— Как я уже говорил, мне посчастливилось прожить в Жаворонках все лето 1962 года. Я и мои товарищи, которые решили помочь Николаеву в ремонте дома, были окружены вниманием и заботой со стороны Евгении Владимировны и Георгия Александровича. В том же году мы решили пристроить с левой стороны дома небольшую кухню. Но для этого необходимо было получить разрешение у местной власти. В то время это было непростой задачей даже для проректора МВТУ. И вот однажды мы отправились домой к председателю сельсовета поселка Жаворонки. Он жил неподалеку. Георгий Александрович вошел в дом, а я, одетый в черный кожаный пиджак, не спеша, прохаживался по дорожкам вокруг дома. Через некоторое время Георгий Александрович вышел, весь сияя. «Знаешь, — сказал он мне, — председатель подумал, что ты мой охранник, и тут же подписал разрешение на пристройку». В то время охрана могла означать, что человек является крупным государственным чиновником или, того пуще, работает в органах.
— Заканчивалось лето, и все собирались в гостеприимном доме Николаевых...
— Регулярно. Например, 6 января для Георгия Александровича был святой день: именины Евгении Владимировны. Этот день отмечался в особо торжественной обстановке. В квартиру по Малому Пионерскому переулку собиралось много народу. По этому поводу даже были сочинены шуточные стихи:
Всё тот же дом, Всё тот же пруд, А в этот дом Все прут да прут.
Раздвигались и накрывались столы в большой комнате. Каждый из присутствующих должен был произнести небольшую речь, вспомнить итоги года, сказать что-нибудь об этом доме и его хозяевах. Говорили и прозой, и стихами. Вечер проходил в теплой, непринужденной, душевной обстановке. «Под занавес» Георгий Александрович всегда читал заметки про какую-нибудь страну, которую он посетил в течение прошедшего года. Все слушали, затаив дыхание, и, казалось, сами побывали в этой стране. Поздно вечером, одухотворенные, получившие заряд бодрости, знаний, тепла и ласки, мы расходились по домам. Кто-нибудь из ребят оставался ночевать, чтобы утром все убрать, помыть, привести в первоначальное состояние. Иногда чаепитие проходило в два приема, потому что в квартиру с поздравлениями вдруг вторгались гурьбой альпинисты — Л.П. Лазарев, В.Д. Лубенец, В.В. Миклашевский, Ю.Н. Губанов и другие.
— Жизнь вокруг Николаева кипела...
— Он и сам кипел. Вспоминаю, — улыбается Волков, — как Георгий Александрович выезжал на проверку студенческой практики в Прибалтике. Два дня — в Клайпеде, два дня — в Риге, и домой. За время поездки не было ни одной спокойной минуты. Выходим из поезда, и, вместо того, чтобы устроиться в гостинице, отдохнуть и привести себя в порядок, сразу же едем на предприятие, где работают студенты.
— А вещи оставляли в камере хранения?
— Какие вещи? У него был один портфельчик, там туалетные принадлежности, смена белья, рубашка, галстук и блокнот... Весь день уходил на встречи: со студентами, их старостой, преподавателем, руководителями практики со стороны предприятия. После рабочего дня ребята стекались в холл гостиницы на беседу с Николаевым. Он рассказывал им что-нибудь интересное из своих поездок, а то разойдется — и ну читать стихи или петь песни! Ребята просто рот раскрывали. Не расходились до позднего вечера...
Наутро Георгий Александрович скромно завтракал: бутерброд, чай, сухарики, иногда взбитые сливки (их мог съесть три порции подряд!), и — в город. Обязательно должен посетить один-два музея. Этот закон не нарушался, где бы он ни приехал.
Бывало, начнешь его отговаривать: «Георгий Александрович, здесь и музеев-то нет...» — «То есть, как нет? Краеведческий музей есть? Вот туда и пойдем, узнаем побольше о городе!» После музея едем на Рижское взморье. Он обязательно должен искупаться. Температура воды, помню, была 18 градусов, но это деда не остановило. Залез в воду, выбежал на берег, сделал гимнастику, оделся: «Хорошо! А теперь давайте пройдемся босиком по песочку вдоль моря, километра два-три». Идем до ближайшей станции электрички, едем в Ригу и садимся на поезд, следующий в Москву...
— Таким образом, за четыре дня он успевал и поработать, и отдохнуть?
— Все в темпе. И добавь к этому постоянные заметки, которые Николаев записывал в блокнот. Они служили основой для отчета о командировке и рассказов о путешествии, все это обязательно обсуждалось на кафедре.
— Какой он все-таки разносторонний!..
— И от нас, преподавателей, требовал того же. Николаев говорил: «Преподаватель, особенно доцент или профессор, не должен зацикливаться на своем курсе. Важно, чтобы он мог читать и сопротивление материалов, и теоретическую механику, и физику, и черчение, и тепловые процессы сварки, и прочность конструкций». Поэтому сотрудники кафедры сварки были взаимозаменяемы, что повышало мобильность коллектива, а в случае необходимости успешно работали и на других кафедрах: «Черчение», «Теория машин и механизмов», «Сопротивление материалов». Мы учились у Георгия Александровича обязательности в проведении учебного процесса. Если за ним был записан курс лекций, он читал его от начала до конца, не прося подмены, без скидок на проректорские, а потом ректорские обязанности. Лишь в редких случаях, когда ему нужно было участвовать в сессиях Верховного Совета РСФСР или ином важном форуме, его заменял Валерий Михайлович Сагалевич.
— Георгий Александрович старался учить людей своим примером?
— Именно так. Своим примером, а не административной жесткостью он боролся против неорганизованности некоторых сотрудников. В 9.00 уже был на работе. При этом служебной машиной, как ты верно пишешь, для поездки от дома до работы не пользовался. Часто мы ходили в МВТУ пешком от его дома на «Маяковской» через «Кировскую» и «Лермонтовскую». На такую прогулку уходило часа полтора, поэтому выступали из дома в 7.30.
— И в спортивных мероприятиях кафедры он был примером?
— Еще каким! Георгий Александрович организовал традиционные лыжные соревнования на приз А.Г. Чернышева. Сам всегда в них участвовал. Побеждали в гонке сильные спортсмены — мастер спорта Олег Стеклов, Юрий Кондрашов. Однажды и мне удалось выиграть... А Георгий Александрович шел дистанцию в своем темпе, приходил последним и посмеивался: «Я не ставлю перед собой задачу взять приз». Но сам факт его участия заставлял собираться всех. Недаром и Николаев всегда успешно сдавал нормы ГТО, и кафедра в этом отношении была на высоте.
— Он оставался в движении до последних лет жизни?
— Да. После семидесяти пяти ему стало трудно ходить в многокилометровые лыжные походы. Мы гуляли по Сокольникам, иногда просто вдоль городских магистралей. Иной раз кто-то из спутников проявлял недовольство экологической обстановкой: «Георгий Александрович, мы здесь дышим выхлопными газами!» — «Ничего, — отвечал он. — Надо адаптироваться ко всему. Пока мы движемся, перемелем все. Вот Слава (он кивал на меня) служил на подводной лодке и месяцами дышал воздухом с повышенным содержанием углекислого газа, но, благодаря занятиям спортом, сумел скомпенсировать воздействие этого вредного фактора». В Георгии Александровиче была какая-то внутренняя прочность духа. Он отличался позитивным мышлением, и это поддерживало его здоровье не меньше, чем спорт...
Рассказывает профессор Владимир Никитич Волченко
28 октября 2002 года
Доктор технических наук, профессор Владимир Никитич Волченко известен как специалист в области прочности сварных конструкций, статистических методов управления. Он мастер спорта по альпинизму, ученый-энциклопедист, бессменный ведущий инженерно-философского семинара «HOMO» («Человек»). Недавно Издательство МГТУ выпустило его философскую книгу, вызвавшую широкий резонанс в научных кругах (Волченко В. Н. Миропонимание и экоэтика XXI века. Наука — Философия — Религия. — М.: Издательство МГТУ им. Н. Э. Баумана, 2001).
Мне известно, что семинар «HOMO» основан Георгием Александровичем Николаевым. Таким образом, передо мной должен раскрыться еще один, совершенно необычный побег от мощного ствола творчества моего героя.
Владимир Никитич принял меня в своем небольшом кабинете, прямо за стеной редакции газеты «Бауманец».
Мы стали вспоминать Николаева. Рассказ Владимира Никитича удивительным образом перекликется с историями других учеников академика - Георгий Александрович стал принимать активное участие в судьбе Волченко буквально с первого дня его появления в стенах МВТУ. Вот как это было.
— Я приехал в Москву, опоздав на три месяца, — начал Владимир Никитич. — Сдав в 1943 году экстерном экзамены за 9 и 10 классы, смог получить аттестат и приехать в Москву только в ноябре, уже после окончания приема в МВТУ. Время было военное, немцы стояли в Ростове-на-Дону, поэтому с Северного Кавказа, где я рос и учился, выбраться было трудно.
Мое обращение в приемную комиссию не дало результата. Наконец, после нескольких дней бесплодных хождений, кто-то посоветовал: «Сходите к проректору по науке Николаеву». Захожу в приемную. Секретарь Мария Сергеевна встретила меня строго:
— Вы по какому вопросу?
— Поступление...
— Это не к Георгию Александровичу.
— Но мне посоветовали обратиться именно к нему...
— Все к нему... — проворчала она, но оставила меня в покое.
Один за другим в его кабинет входили и выходили люди. Вдруг на пороге появляется Николаев, видит меня и спрашивает:
— Молодой человек, вы ко мне? Ну что же вы сидите, проходите...
Он выслушал мою историю, улыбнулся и сказал:
— Ax, так вы из Кисловодска! Мы с мамочкой там отдыхали. А на какой улице живете? На Широкой? Очень хорошо... Как же вам удалось сдать экзамены сразу за два года, да еще добраться до Москвы?
— А мы с товарищем мастерили печки, продавали их и так собрали деньги на поезд.
— Так вы, значит, с другом приехали поступать... — тут же позвонил куда-то — Александра Владимировна, пожалуйста, зайдите ко мне.
Александра Владимировна Мордвинцева была сотрудницей его кафедры. В течение получаса я был оформлен в НИС (научно-исследовательский сектор) института и определен в группу Николая Никифоровича Прохорова на кафедру сварки. За время работы в этой группе я освоил несколько рабочих специальностей: разнорабочего, токаря, строгальщика, сварщика. Одновременно был принят на факультет А (будущий факультет «Приборостроение») и проучился там до пятого курса, сначала по специальности «Оптика», а затем был переведен на «Радиолокацию». Параллельно подрабатывал радиомастером. Занялся альпинизмом. С Георгием Александровичем мы стали встречаться в горах, на лыжных прогулках в Кирсановке и на даче в Жаворонках.
Николаев не однажды определял мою жизнь. Например, в голодном 1944 году я спросил у него:
— Георгий Александрович, не перейти ли мне в мясомолочный институт? Там, я слышал, студентов подкармливают, хоть перезимую...
— Володя, — сказал мне Николаев, — тяжелые времена проходят. Вы перетерпите, зато будете знать, что удержались, прошли через трудности. А там — совсем не тот уровень... — Он положил свою руку на мою и тихо произнес: — Уходить из МВТУ — это проявление слабости. Не надо!
— Георгий Александрович, я только хотел с вами поделиться.
— Да-да, я понимаю...
Одно время Николаев заведовал кафедрой сопротивления материалов. Преподаватели этой кафедры отличались повышенной строгостью к студентам на зачетах и экзаменах. Сижу я однажды в аудитории, заполненной такими же «хвостистами», как и я, не сдавшими зачет. Вдруг заходит Георгий Александрович, идет медленно по рядам, то около одного студента остановится, то возле другого. Увидел меня:
— Володя, а вы что здесь делаете?
— Так получилось...
Он глянул на листок с моей задачей. Я сижу и мучительно вспоминаю, как же здесь делать РОЗУ («режешь, отбрасываешь, заменяешь, уравновешиваешь»)...
— Режьте здесь, — быстро ткнул пальцем Николаев и пошел по рядам дальше.
Так он проходил и спасал ребят. Немного позднее я стал сталинским стипендиатом, и в аспирантуре получал сталинскую стипендию...
В 1949 году был объявлен дополнительный набор на вновь образуемый факультет СП («Сварочное производство»), деканом которого был назначен Г. А. Николаев. Встречает меня однажды Георгий Александрович и говорит:
— Володя, я со всех факультетов приглашаю по два человека на СП. Хотите?
— К вам, Георгий Александрович, с удовольствием!
Диплом я пришел защищать на кафедру сварки. Николаев ознакомился с моей работой, похвалил:
— Хорошо, что у вас такой основательный фундамент в математике и радиотехнике. Все-таки А — самый трудный для учебы факультет...
(Волченко учился на кафедре, которая сегодня именуется «Радиоэлектронные устройства». Она стала крупнейшей в МВТУ-МГТУ. Кафедру возглавляли известные ученые Б.С. Сацков, A.M. Кугушев, М.В. Вамберский, ректор МГТУ, профессор И.Б. Федоров, ныне академик РАН - СЖ)
По окончании МВТУ Георгий Александрович определил меня на исследовательскую работу по прочности сварочной арматуры на «Куйбышевгидрострой». Он внимательно следил за моей работой. Если не хватало времени побеседовать на кафедре, приглашал в свой проректорский кабинет и просил подождать, пока закончит прием посетителей.
— Сидите и смотрите, — говорил он, — это тоже учеба.
Мне было чрезвычайно интересно наблюдать за тем, как он работает, потому что Георгий Александрович был человеком высочайшей культуры и доброжелательности.
В апреле 1954 года я защитил кандидатскую диссертацию и вскоре уехал работать на кафедру сварки Ждановского металлургического института. Там мне пришлось осваивать и читать курсы по прочности, электротехнике, сопротивлению материалов, металловедению. Одновременно я работал на заводе, организовал секцию альпинизма...
Я проработал в Жданове (ныне — Мариуполь) четыре года. Все это время Георгий Александрович не забывал обо мне, опекал, вдохновлял на научную работу. Недавно я нашел пачку его писем ко мне. Они полны отеческой заботы. На-ка вот, почитай мне вслух. Я, увы, почти ослеп...
— С удовольствием, Владимир Никитич...
С волнением разворачиваю письма полувековой давности. Некоторые написаны на обороте почтовых открыток, другие — на бланках «Ректорат Московского высшего технического училища», часть — на тетрадных листках. Письма короткие, почти телеграфные, но очень теплые и — о науке. Вот одно из них:
«Дорогой Володя!
Статью я получил. Мы ее поместили в сборник. Статьи в журнал «Сварочное производство» можешь посылать на мое имя, так как пока адреса редакции я точно не знаю. Для этого журнала подходит текст «Прочность точечных соединений арматуры железобетона» (8–10 стр.) и «Методика отработки режимов точечной сварки арматурных стержней» (стр. 7–8). Пожалуй, статья о методике испытаний больше подходит для журнала «Вестник машиностроения» (Старопанский пер., д. 3, гл. редактор тов. Петрусевич А.И.). На кафедре новостей мало, разве что справляли на днях пятидесятилетие Н.Л. Каганова... С. А. Фролов работает в ЦНИПСе и процентует тему. От всех нас привет.
Николаев. 15/XI'54»
Я читал письмо за письмом. За этими листками вставала история мужской дружбы и настоящего научного наставничества. Волченко сидел прямо, явно взволнованный.
— Какой человечище, — произнес он после того, как я окончил чтение. — Какие мы с тобой счастливые, что знали его...
— А что было дальше?
— Ждановский период моей жизни постепенно исчерпал себя, — продолжил свой рассказ Владимир Никитич. — Я обратился к Георгию Александровичу за советом: сварка, прочность — это хорошо, но в стране развиваются космонавтика, атомная промышленность. Там интереснее... По его рекомендации меня принял начальник главка Министерства среднего машиностроения. Я был назначен главным инженером одного из закрытых предприятий. Приходилось работать на атомных объектах по всей стране. К сожалению, в ходе командировок я облучился, и у меня началось редкое заболевание - эритроцитоз.
Спустя несколько лет, набравшись опыта, я вернулся в МВТУ, где возобновил активную научную работу в области источников энергии технологических процессов и математико-статистических методов управления качеством. Такое расширение моих научных интересов происходило под влиянием Георгия Александровича. Я попал в хороший коллектив, который помог мне не только в науке, но и в восстановлении здоровья. Ты правильно пишешь, что у Георгия Александровича спорт всегда был рядом с наукой. На кафедре сварки было восемь докторов наук и восемь мастеров спорта. Георгий Александрович любил говорить: «Те, кто может достичь высот в спорте, доказали, что они умеют работать. А в науке надо работать не меньше, чем в спорте».
— В 1972 году я защитил докторскую диссертацию, — продолжает Владимир Никитич, — а в 1977–1978 годах побывал в десяти университетах США. Рассказывал про нашу систему образования. Тогда американцы равнялись на нас, связывали с советской системой образования успехи СССР в космосе и других областях науки и техники. И, напротив, свои неудачи объясняли недостаточной эффективностью американского образования. Так вот, одной из сильных черт нашей вузовской подготовки я считаю коллективизм. А в МВТУ был не просто коллектив, а настоящая семья.
— Я с этим согласен.
— 9 мая 2002 года, — улыбаясь, сказал Волченко, — на слете ветеранов факультета я произнес тост за семью МГТУ имени Баумана, за тепло и душевность, что связывают людей. И тогда в каждом студенте, профессоре, декане, проректоре и ректоре вы видите близкого по духу человека. Мы — семья, и поэтому до сих пор не развалились, а, напротив, продолжаем развиваться.
— Наверное, многое для сплочения этой семьи сделал Георгий Александрович?
— Несомненно. Частичка его души живет в каждом из нас. Жизнь коллектива для него всегда была гораздо важнее каких-то собственных, личных дел. Поэтому он сумел вложить столько души в окружавших его людей...
В 1953 году мы вместе вступали в партию: на одном и том же заседании парткома Училища. Я был аспирантом, членом комитета комсомола, отвечал за СНТО (студенческое научно-техническое общество), а он — проректор. И, тем не менее, невзирая на различие в положении, он мне объяснял, почему он вступал в партию: «Понимаешь, Володя, невозможно руководить таким крупнейшим вузом, как наш, не состоя в рядах КПСС». А я излагал ему свою позицию: «Мне, Георгий Александрович, мои одногруппники, участники войны, советуют вступать, чтобы в партии было больше хороших людей. Вы — очень хороший человек, вместе с Вами я вступаю, не задумываясь».
— Как вы считаете, Владимир Никитич, — спрашиваю я, — Николаев был искренним, когда вступал в партию? Он ведь верил в Бога.
— Он был верующий коммунист, каким позже стал и я. Верил в Бога, но, в то же время, и в справедливость коммунистической идеи. Поэтому ему, как и мне, было страшно тяжело, когда Хрущев раскрыл правду о сталинском периоде нашей истории.
— Здесь мы подходим к теме «Николаев и религия»...
— Эта тема очень обширна. Я с удовольствием расскажу тебе о том, как мы говорили с ним о Боге в последнее десятилетие его жизни. Но сначала надо рассказать о семинаре «HOMO», который помог мне самому прийти к Богу и начать обсуждать эти вопросы с Николаевым. А в конце пятидесятых я был еще очень далек от религии.
29 октября 2002 года
- Итак, поговорим о «HOMO», — сказал мой собеседник. — В 1977 году Георгий Александрович предложил мне организовать семинар, задачей которого должны были стать поисковые работы в нетрадиционных направлениях, связанных с аномальными явлениями. Георгий Александрович говорил о том, что наш вуз занимается вооружениями, техникой, но мы не должны забывать человека.
— Мне приходилось читать записки Николаева, в которых он рассказывал о том, что Евгения Владимировна просила его «сделать что-то для человека». Это, как писал он, послужило толчком к развитию биомедицинского направления на кафедре сварки. Позже из этого направления выросла кафедра профессора В.И. Лощилова, а затем и целый факультет.
— Верно,— кивает Владимир Никитич, — первое заседание семинара прошло в кинозале Училища, где собралось около 100 человек. Оно было посвящено воздействию крайне высокочастотного поля на человека.
В 1980 году семинар окончательно оформился и стал собираться на регулярной основе. С первого дня работы семинара я был и остаюсь его ведущим — вот уже более двадцати пяти лет...
Чуть позже была создана лаборатория БИОТИ (биотехнических измерений). В число ее основателей вошли профессора Алексей Михайлович Архаров, Юрий Александрович Бочаров, Михаил Владимирович Вамберский, начальник военной кафедры Ремаль Николаевич Пирумов. Возглавить лабораторию поручили мне. Двое членов лаборатории (Бочаров и я) одновременно являлись членами комиссии АН СССР по аномальным явлениям. Лаборатория занималась тем, «чего не могло быть», и находилась под прямым покровительством Г.А. Николаева.
В ранние годы своего существования семинар «HOMO» тоже рассматривал явления, которых «не может быть», а потом стал широко научным семинаром. Его принципы: нетривиальность проблем, корректность материалов и дискуссий, компетентность авторов, цензура — только нравственная. Научное кредо семинара можно выразить словами: «HOMO — Человек духовный». Сегодня семинар проходит на регулярной основе в третий вторник каждого месяца.
— Много людей посещает семинар? — спрашиваю я.
— Полный зал Ученого Совета. Человек семьдесят-восемьдесят, иногда до сотни.
— А в чем заключалась роль Георгия Александровича в первые годы деятельности семинара и лаборатории?
— Он всегда с огромным интересом участвовал в обсуждениях и поддерживал наши исследования, не боясь неприятностей, которые в то время были более чем реальны. Например, в МВТУ на военной кафедре и в здании по Бригадирскому переулку мы проводили испытания первого в стране торсионного генератора, разработанного русским изобретателем Александром Александровичем Деевым. Испытания показали, что мы имеем дело с каким-то неизвестным полем. Деев называл его Д-полем. В те времена торсионное поле отвергалось официальной наукой, поэтому вести его исследование означало ходить по лезвию ножа. Георгий Александрович с доброй улыбкой говорил мне: «За вас, Владимир Никитич, я спокоен: вы — под охраной военной кафедры!»
Но когда Деева арестовали (он занимался целительством, и одна его пациентка написала на него донос), Георгий Александрович подписал письмо в его защиту, адресованное заместителю министра внутренних дел.
В этом документе он также просил вернуть торсионный генератор, изъятый у Деева среди прочих его вещей. Генератор был возвращен и установлен на военной кафедре МВТУ. Позднее, опять же при участии Николаева и сотрудников, Деев был выпущен на свободу.
Вся лаборатория БИОТИ во главе с Георгием Александровичем ездила Ленинград к профессору Дульневу, ректору ЛИТМО, наблюдать эксперименты по телекинезу (передвижение предметов посредством энергии мысли)...
— Владимир Никитич, давайте поговорим о вопросах веры...
— Я пришел к Богу, пожалуй, к 1980 году. Мои первые научные доказательства существования разумного творящего начала я изложил в брошюре «Феномены XX века», опубликованной издательством «Знание». Георгий Александрович прочел ее очень внимательно (он всегда так делал) и спросил меня: «Володя, так все-таки Бог есть?»
— Он ведь с детства был верующим...
— Верно. Но это была (и осталась в нем) вера сердцем. А в последние годы жизни он уже разумом, как ученый понял идею Творца. Наука и религия вовсе не отвергают друг друга, напротив — дополняют. Тебе знаком принцип дополнительности Нильса Бора, один из величайших принципов физики?
— Да, — киваю я, соглашаясь с тем, что наука и религия дополняют друг друга. — Но что такое психосфера, о которой вы пишете в своей книге?
— Это понятие я ввел впервые. Психосфера, являющаяся физической реальностью, представляет собой совокупность мыслительных и духовных полей планеты. Сколько же было бесед об этом с Георгием Александровичем! Пожалуйста, не путай с ноосферой. Ноосфера — это сфера разума, проникающая в биосферу. Термин, как ты помнишь, был введен французом Леруа, подхвачен Тейяром де Шарденом и развит в учении Владимира Ивановича Вернадского.
— Но что, все-таки, подвигло вас, Владимир Никитич, к изучению тонкого мира, каким является психосфера?
— Здесь есть, наверное, знак судьбы. Я уже говорил тебе, что был облучен на атомном объекте. Меня лечили пиявками, акупунктурой, электропунктурой. Я начал интересоваться энергетикой человека, затем его энергетической связью с внешним миром. А семинар позволил чрезвычайно расширить познания в этой области... Мне вообще пришлось многое пережить в плане здоровья. Первый инсульт я перенес в 1978 году, но не сдался и уже в 1980-м взошел на Пик Блюхера, что на Тянь-Шане, подтвердив тем самым уровень кандидата в мастера спорта по альпинизму. Увидев меня загорелым, похудевшим, Георгий Александрович засмеялся: «Володя, вам надо надеть на себя табличку с надписью: «Я болен», иначе люди не поверят...» Он всегда старался навещать меня в больницах... Позже я стал терять зрение. Георгий Александрович пришел навестить меня, а я разрыдался. Он и говорит: «Володя, знаете ли вы, что Аркадий Георгиевич Чернышев всю жизнь прожил с одним глазом и достиг впечатляющих успехов в спорте? Так что не расстраивайтесь». Он молился за всех нас, но старался делать это скрытно.
Волченко помолчал и произнес:
— Я хочу рассказать тебе о последних моих встречах с Георгием Александровичем. Они проходили в санатории «Узкое», бывшей усадьбе князя Трубецкого. Там когда-то окончил свои дни величайший философ России, российский Платон, Владимир Сергеевич Соловьев.
Однажды мы с Николаевым несколько часов разговаривали о вечности. Георгий Александрович хотел, чтобы его похоронили в земле, а перед этим отпевали. (Так и случилось: его отпевали в Елоховском соборе. В службе принял участие сам Патриарх Всея Руси Алексий II.) Потом заговорили о картине мира.
— Телекинез можно объяснить только с точки зрения тонкого мира, — сказал я Георгию Александровичу. — Мне удалось разобраться в том, что такое единое поле сознания (или единое поле Махариши).
Затем я изложил ему концепцию Вселенной, или Универсума, показав, что это не геометрия (пространство), а энергия (материя) и информация (сознание). Я показал, что Вселенная-Универсум имеет смысл. Смысл Вселенной — это жизнь. А жизнь — это энергоинформационный обмен, причем сложность этого обмена непрерывно нарастает. Я показал ему на графике, как косное вещество в своем развитии переходит в живое вещество, а оно, в свою очередь, на определенном этапе трансформируется в тонкий мир или дух. Причем сценарий вещественного мира творится в мире тонком, в духе... Ты, Сережа, можешь прочитать строгое изложение этой концепции в моей книге.
— Обязательно прочту...
— Работа над будущей книгой началась, по сути, в конце семидесятых годов с тех самых нетрадиционных исследований, на которые Николаев благословил нас, основав семинар «HOMO» и лабораторию БИОТИ... Но вернемся к разговорам в санатории. Как-то за чаем Георгий Александрович задал мне вопрос: «А имеет ли право наука изучать гамма-сингулярность, гамма-барьер, который отделяет живое вещество от тонкого мира? Имеет ли наука право опираться на концепцию номогенеза, то есть развития живого по строгому закону? Значит ли это, что эволюция носит не случайный характер?» Он все ясно воспринимал.
...В последний раз я видел его за несколько дней до ухода из жизни, — продолжил Волченко. — Я вошел в комнату. Георгий Александрович сидел неподвижно, глядя в окно. Локти его лежали на столе. При моем появлении он не обернулся. Я поздоровался. — «А, Володя, проходи». — Я подошел, обнял и поцеловал его: «Георгий Александрович, вот, собираюсь в Киев, подготовил письмо Борису Евгеньевичу Патону...» — «Давай, подпишу». Это была последняя подпись в его жизни. Когда я был у Бориса Евгеньевича, Николаева уже не было в живых. Я передал адресату письмо Георгия Александровича. Мы обнялись и оба заплакали...
Волченко закончил свой рассказ. Мы сидели молча. Потом я спросил его:
— Владимир Никитич, что главное вы могли бы сказать о своем учителе?
— В Георгии Александровиче была искра Божья, — ответил он. — Наверное, назвать его гением нельзя. Он ведь не занимался фундаментальной наукой или художественным творчеством. И это держало его на земле.
— А разве нельзя быть гениальным учителем?
— Пожалуй, ты прав. Никто лучше него не мог учить. Георгий Александрович был замечательным ученым-энциклопедистом и гениальным учителем. Под этим я подпишусь. Своей жизнью он дает великий пример нравственности и еще чего-то очень важного. Сейчас в России время обязательного появления ученых-энциклопедистов, которые укажут путь из тупика. Приведи в своей книге примеры двух последних трагедий человечества: 11 сентября 2001 года, когда было совершено варварское нападение на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке, и 23 октября 2002 года, когда террористы в Москве захватили заложников в Театральном центре на Дубровке. Это — знаковые события. Они говорят о том, что необходимо ремонтировать мир. Не было бы поздно...
Рассказывает профессор Геннадий Николаевич Дульнев
25 декабря 2002 года
С Геннадием Николаевичем Дульневым, работавшим в свое время ректором Ленинградского института точной механики и оптики (ЛИТМО), я был знаком лишь заочно. Слышал рассказы членов БИОТИ В.Н. Волченко и Ю.А. Бочарова о том, как они ездили к Дульневу в Ленинград смотреть какие-то опыты.
Поэтому мне было интересно пообщаться с ним лично. Такая возможность представилась после конгресса по экоэтике, организованного профессором Волченко. К слову, на конгрессе, посвященном 100-летию академика Николаева, прошедшем в "старом" Большом зале дома культуры Университета, с прекрасной речью о Георгии Александровиче выступил ректор И.Б. Федоров.
Геннадий Николаевич оказался превосходным собеседником, доброжелательным и тонко чувствующим. Было видно, что с бауманцами, особенно с Владимиром Никитичем Волченко, они большие друзья.
— В конце 1970-х — начале 1980-х годов я вел опыты с участием знаменитой Нинели Сергеевны Кулагиной (1926–1990), человеком необыкновенных способностей, — приступил к своему рассказу Геннадий Иванович. — Накопилось много интереснейшего материала. Решил его систематизировать и опубликовать. Тем более что состоял членом редколлегии журнала «Известия вузов» по разделу «Приборостроение».
Я написал статью (это было в 1979 или 1980 году) и передал ее главному редактору журнала, сказав, что тема удивительная, необычная, тираж сразу раскупят, но может быть скандал.
— А вы сделайте доклад на редколлегии, — ответил тот.
После доклада равнодушных не было. Часть аудитории отнеслась к нему с повышенным интересом, остальные смотрели на меня, извините, как на придурка. Решили, что для публикации статьи нужен отзыв какого-нибудь академика. Я согласился и позвонил Владимиру Никитичу Волченко: «Поговори с Георгием Александровичем!»
Тот применил хитрость:
— Георгий Александрович, профессор Дульнев приглашает вас на необычный эксперимент...
В один прекрасный день поездом «Красная Стрела» в Ленинград прибыли академик Г.А. Николаев и профессора В.Н. Волченко, А.М. Архаров и М.В. Вамберский.
Еще до эксперимента Георгий Александрович захотел осмотреть ЛИТМО. Я — ректор, он — ректор, нам было о чем поговорить. Наш гражданский вуз относился к системе Минвуза СССР, имел ежегодный прием 700–800 человек и общую численность студентов на уровне 6–7 тысяч человек. Наши выпускники, прибористы, специалисты по оптике, славились на всю страну.
Итак, утром я привез делегацию к себе домой, жена напоила всех чаем. Георгий Александрович достал из кармана и прикрепил на пиджак колодку со звездой Героя Социалистического Труда:
— Вы извините, Геннадий Николаевич, я обязан это носить.
Институт расположен в двух зданиях, в одном — аудитории и ректорат. Другое, где планировались опыты, находится в пяти километрах от первого.
Георгий Александрович бегал по этажам как мальчишка. Все поглядел. Мы — за ним. Покушали. Надо перемещаться в другое здание. От автотранспорта академик решительно отказался.
— Какая машина, Геннадий Николаевич?! Надо пройтись… - И меня потащил с собой. Я устал и проклинал все на свете!..
В лаборатории к 6 часам вечера все было готово к эксперименту. Кулагина к тому времени работала с нами уже лет восемь. Визит-эффекта не было, все опыты прошли удачно.
— А что делала Нинель Сергеевна?
— Демонстрировала телекинез. Например, совершала круговое движение рукой, и стрелка компаса послушно двигалась за ее ладонью. Или вела рукой над столом, и компас полз следом. Перемещала спички, сигареты, накрытые стеклянным колпаком, исключавшим всякое подозрение на контакт предметов с руками или какие-либо элементы трюкачества.
Чувствовалось, что Георгий Александрович к вечеру все-таки устал от беготни. Кулагиной показалось, что он невнимательного ее слушает. Вижу, что она сердится.
— Нинель Сергеевна, успокойтесь, Георгий Александрович чудесный человек. Он просто устал.
Кулагина вздохнула, успокоилась, и все пошло нормально. Она рукой грела участок кожи у добровольца до ощущения болезненного ожога. Засвечивала пленку в светонепроницаемых конвертах, изменяла состав разных жидкостей в закрытых сосудах. Становилась — руки у живота, напрягалась — и рюмка, стоявшая на столе, начинала прыгать. Таким же образом гоняла по столу массивное кольцо.
Мы делали измерения приборами. Приборы показывали, что при телекинезе генерируются сильные импульсные сигналы электромагнитного происхождения и акустические сигналы (щелчки) длительностью в десятые-сотые доли секунды.
Мы рассказали ученым из МВТУ, что Нинель Сергеевна способна на расстоянии воздействовать на весы, даже в том случае, если они закрыты экраном из стекла, и, кроме того, может рассеивать лазерное излучение некоторых длин волн. Во время опытов установлено повышение проводимости воздуха вокруг кистей рук экстрасенса, оптическое свечение кожи рук, а через нее впрыскивание заряженных капелек, образующих в воздухе аэрозольный туман, несущий заряд до 7–10 Кл (Кулонов).
К слову сказать, явления телекинеза, проводимого Н.С. Кулагиной, в разные годы наблюдали известные ученые — академики Р.В. Хохлов, Ю.В. Гуляев, Ю.Б. Кобзарев, профессора Ф.В. Бункин, Я.М. Терлецкий, С.П. Капица.
(Отмечу, что в 2011-2014 годах мне доводилось регулярно встречаться с академиком Гуляевым. Я в те годы возглавлял космический кластер Фонда Сколково, а Юрий Васильевич курировал это направление со стороны Консультативного научного совета Фонда. Гуляев рассказывал о Кулагиной и сообщил, что физики выявили её необычную способность исторгать из ладоней мельчайшие капельки пота, которые были магнитно заряженными! Но это не объясняет перемещения предметов, закрытых стеклянным колпаком. - СЖ).
...Гости аплодировали, - продолжал Дульцев. - Написали блестящий отзыв с рекомендацией опубликовать работу, тут же напечатали, и Георгий Александрович расписался. В отзыве, в частности, говорилось о том, что «...общая физическая модель телекинеза требует уточнения, однако сам факт его не вызывает сомнения».
Вечером Георгия Александровича проводили на поезд в Москву, а другие члены делегации остались у меня в гостях. Михаил Владимирович Вамберский демонстрировал свои экстрасенсорные способности. Немного выпивали в дружеском кругу.
Некоторые время спустя я пришел в редакцию журнала «Известия вузов. Приборостроение»:
— Вот вам отзыв от академика Николаева!
Сотрудники редакции удивились. Надо публиковать, но страшно. Один из членов редколлегии поехал со статьей в Москву. Возвращается со словами:
— Геннадий Николаевич, в министерстве еще не решили вопрос о публикации.
Тогда я сам еду в министерство высшего и среднего специального образования. Чиновники мне говорят:
— Сделайте доклад. Делаю. Все равно тянут:
— Публикация состоится, если разрешение даст министр. Это означает: от ворот поворот.
Тогда я готовлюсь к встрече с Вячеславом Петровичем Елютиным, тогдашним министром, у меня были и другие к нему вопросы.
В те годы мы в ЛИТМО занимались разработкой лазера, предназначенного для ослепления противника. С помощью фильтра создавали излучение с определенным диапазоном, которое выводило из строя вражескую оптику. Могли работать на широком спектре длин волн. Накачка лазера производилась от дизельного танкового двигателя.
Я приехал к В. П. Елютину доложить о ходе работ и просить о Государственной премии для ведущих исследователей темы. Попутно, как бы ненароком, упомянул об опытах Кулагиной.
— Что ты ерундой занимаешься, — отреагировал министр. — Вот твои лазерные эксперименты, это дело. А телекинез — артефакт. Я потом распишу, где ты ошибаешься.
Все кончилось ничем. «Известия вузов» статью о телекинезе так и не опубликовали. Позже Владимиру Никитичу Волченко удалось опубликовать работу в сборниках научных трудов в Твери и Таганроге. Георгий Александрович и на этот раз подписал положительную рецензию.
— Значит, не поддержал вас министр?
— Я отношусь к Вячеславу Петровичу Елютину с величайшим уважением. Интеллигентнейший человек, широкий талант. Один из лучших министров высшего образования. Но он не понимал механизмов описываемых явлений. Да и я их не понимал...
— О Кулагиной публикации, кажется, появились в 1983–1984 годах.
— Совершенно верно... В Минвузе мне приходилось часто бывать на заседаниях коллегии. Вячеслав Петрович проводил коллегии необычайно интересно. Георгий Александрович выступал на них. Слушать его доставляло особое удовольствие: четкость, высокая культура речи, ясность мысли. Он любил МВТУ как мужчина любит женщину...
— А много ректоров было в системе Минвуза?
— В Минвузе СССР было 40 ректоров. Многие из них были интересными, мудрыми людьми. С такими мудрецами как Георгий Александрович, легко было находить правильные решения. Расскажу один случай…
В те годы активно шла отработка компьютерных методов обучения. В МАИ на кафедре академика Василия Павловича Мишина проводился интересный эксперимент по лабораторным работам. Елютин мне поручил:
— Поезжай, посмотри на эксперимент и доложи на коллегии.
Я поехал туда и ахнул. В распоряжении кафедры был ангар, где стоял целиком "Як", весь облепленный тензодатчиками. Самолет нагружали и смотрели напряжения, выявляли слабые места.
Увидел я на кафедре Мишина и посадочный лунный модуль. Помню, я удивился и даже позавидовал белой завистью, глядя на такой уровень материальной оснащенности кафедры.
Но все же целью моей командировки было изучение лабораторной работы. Она оказалась вполне обычной. Стоит узел космического корабля, везде приделаны маленькие крючки. На крючки вешают гири. Наклеивают тензодатчики, определяют напряжения в реальной конструкции. Все это было достаточно банальным. А новой была обработка измеряемых параметров в реальном времени, с выведением результатов на экран. Тогда персональные компьютеры только входили в жизнь высшей школы.
Я смотрю: с одной стороны, здорово. Но в то же время мне показалось, что исследователь, доверяя обработку результатов компьютеру, утрачивает чувство реальности. А если пойти дальше и делать числовое моделирование вместо натурных экспериментов? Кажется, с этим надо быть осторожным! Я ходил и размышлял: внедрять или не надо? Выступил на коллегии:
— Давайте, не будем спешить. У компьютеризации исследований есть не только несомненные положительные стороны, но есть и негативные, возможно, не до конца нам еще понятные.
Позже, когда мы стали внедрять компьютерное моделирование у себя в институте, я утвердился в этом мнении. Нет оптики, нет линз. Все проектируем на ЭВМ, включаем виртуальные режимы, выбираем лучшие. В результате студенты умеют играть в компьютерные игры, но не могут сконструировать реальный прибор. У них не формируется инженерное чутье.
Выпускники ЛИТМО всегда славились как конструктора, а теперь мы не умеем конструировать, не чувствуем материал, его структуру, его упругость и сопротивление. Когда-нибудь в стране развал закончится, появятся деньги на науку, а мы ничего не сможем сделать...
В нашу беседу включается Владимир Никитич Волченко.
— Хочу сказать о Георгии Александровиче и о его взглядах на псевдоновизну. Я одно время работал в Комитете по стандартизации — Госстандарте СССР, в группе, которая занималась переводом единиц измерения в систему ЕСКД. Например, напряжения надо теперь измерять в паскалях (Па), мега паскалях. Георгий Александрович как-то мне говорит:
— Вы знаете, старый Патон, Евгений Оскарович, смотрел на мост и видел: вот там опасно, высокое напряжение, надо укреплять.
— Георгий Александрович, — отвечаю в тон ему, — я чувствую, сколько килограммов на квадратный миллиметр, а сколько паскалей — не чую.
Николаев и говорит:
— Давайте, напишем письмо в Госстандарт. Нужно наши справочники внести кг/мм2, чтобы чувствовать, к примеру, сколько на один гвоздь можно повесить…
Владимир Васильевич Драгомир
Слово о ректоре
Мое знакомство, а потом и сотрудничество, с Георгием Александровичем Николаевым началось в 1963 году, когда ему едва исполнилось 60, и продолжалось до последних дней его жизни. В то время он был проректором МВТУ им. Н. Э. Баумана по науке и курировал деятельность студенческого научно-технического общества им. Н.Е. Жуковского. Не помню, по какому событию он пригласил к себе представителей СНТО, в число которых попал и я от факультета машиностроения (тогда я учился на 2-м курсе). К назначенному часу мы собрались в приемной, в которую вышел улыбающийся беленький «старичок» (так нам тогда казалось). Это был Георгий Александрович. Он пригласил всех в кабинет, стал у двери и с каждым здоровался, пожимая руку. При этом, с улыбкой глядя в глаза, произносил: «Здравствуйте, коллега». Я был поражен, но потом убедился, что это — стиль его поведения: уважительно относиться к каждому своему посетителю без учета рангов и возраста. Еще больше удивило, когда он усадил нас за огромный старинный стол и угостил чаем. Это значительное для меня событие студенческого периода, возможно, и затерлось бы в памяти, но судьба распорядилась так, что с конца 1960-х годов мы стали общаться с Георгием Александровичем постоянно (в 1964 году он стал ректором МВТУ, а меня в 1967 году избрали секретарем комсомольской организации вуза).
Первое мое впечатление о Георгии Александровиче, если не считать научной составляющей (к 1963 году он был известным ученым, одним из ведущих сварщиков в стране), было обычным, общечеловеческим, но по прошествии времени, по мере общения с ним в различных жизненных ситуациях и на работе, становилось ясно, что Г.А. Николаев — исключительная личность. Что в нем поражало? Ум, интеллигентность, доброе отношение к людям и, порой, какая-то детская наивность. Конечно, было еще много качеств, которые редко уживаются в одном человеке. Он, как поется в известной песне: «не пил, не курил, скверных слов не говорил...»; никогда не разжигал страсти, а напротив, старался загасить их спокойным и рассудительным голосом. Но иногда мог хлопнуть ладонью по столу, когда вопрос касался его личных принципиальных позиций. Был очень доверчив, иногда ошибался в людях, но никогда не делал из этого трагедии, — просто забывал об этом досадном случае и об этом человеке.
Но все по порядку. Я уже говорил о первом моем чаепитии у Георгия Александровича. Многие поколения бауманцев помнят ректорские чаепития: за чаем он принимал лауреатов конкурсов, именных стипендиатов, спортсменов. В дальнейшем я неоднократно убеждался: чай был единственным горячительным напитком, который он позволял в своем кабинете.
Георгий Александрович очень бережно относился к обещаниям. Данное им слово для него было незыблемо. В подтверждение расскажу о таком эпизоде. В конце 1985 года Георгий Александрович объявил о своем уходе с поста ректора, который он занимал 21 год. Смена ректора в таком учебном заведении, как МВТУ, событие неординарное не только для училища и даже для министерства, вопрос этот был предметом обсуждения в Политбюро ЦК КПСС. Предложений было несколько. Я в это время работал в Министерстве высшего образования СССР, где трудились многие выпускники училища. Взвесив ситуацию, мы решили на пост ректора предложить кандидатуру Леонида Михайловича Терещенко, который тогда был заместителем министра. Терещенко пользовался большим авторитетом в коллективе МВТУ, его хорошо знали в Москве и в стране. Он много сделал для развития училища. Естественно, его хорошо знали и в ЦК КПСС.
Учитывая, что в МВТУ велось большое строительство (осуществлялся так называемый проект «Большое МВТУ», одним из инициаторов которого был Терещенко), а Леонид Михайлович имел огромный жизненный опыт (он курировал все стройки Минвуза СССР), обладал выдающимися организаторскими способностями и знал насущные проблемы Училища, группа выпускников из министерства решила предложить его кандидатуру на пост ректора. Мы понимали, на каком бы уровне не решалась судьба, предложение должно исходить из училища. Поговорить с ректором отрядили меня, и я поехал к Георгию Александровичу. Он любезно принял. Разговор проходил в его кабинете, потом к нам присоединился Виктор Михайлович Никитин — председатель профкома училища. Георгий Александрович внимательно выслушал все доводы в пользу Терещенко и сказал, что целиком поддерживает эту кандидатуру, даже не смотря на то, что Леонид Михайлович не является доктором наук (тогда это был огромный минус), но в ЦК ее внести не сможет.
— Почему?
— Дело в том, что на узком ректорате (это руководство МВТУ. — Примеч. авт.) вопрос о преемнике уже обсуждался, и выдвинули другую кандидатуру. Кандидатура Терещенко не обсуждалась по понятным причинам — не доктор. Я дал слово поддерживать коллективное решение, и не могу это слово нарушить. Но если министр (в то время Минвуза СССР возглавлял Геннадий Алексеевич Ягодин. — Примеч. авт.) или ЦК примут решение в пользу Леонида Михайловича, то я никогда не выступлю против. Более того, я поддержу этого замечательного человека.
Получилось так, что решение о ректоре МВТУ принимал даже не ЦК, а Политбюро, точнее, второй тогда человек в партии — Егор Кузьмич Лигачев. Ректором стал А.С. Елисеев. Но это уже другая тема.
Я этим примером хотел подчеркнуть, что даже в таком судьбоносном вопросе, как выбор своего преемника, первичным для Георгия Александровича была не политика, а данное им слово.
При всей принципиальности в вопросах чести, морали, слова, отношения к долгу он был в то же время довольно терпим к некоторым человеческим слабостям. Если выразиться словами Пушкина: «слегка за шалости бранил».
Спокойно он относился и к своим «эмвэтэушным» псевдонимам. Однажды он вызвал меня на откровенный разговор на эту тему:
— Вы знаете, Владимир Васильевич, наши водители (имеется в виду гараж МВТУ. — Примеч. авт.) очень четко характеризуют каждого из нас подпольными кличками. Вы знаете, как меня называют?
— В министерстве Вас называют «предводитель дворянства». (Георгий Александрович был в это время председателем Совета ректоров Москвы а, учитывая его дореволюционное рождение, это очень ему соответствовало).
— Ну что Вы, какой я дворянин (хотя по реакции было понятно, что ему импонировало такое сравнение). В гараже меня называют ГАНом. А знаете, как Вас?
— Не знаю.
И он со светлой и радостной улыбкой поведал мне секрет:
— Комсомолец! Об этом мне сказал Сергей Иванович. (Сергей Иванович — многолетний водитель Г.А. Николаева).
Видя, что это откровение особой радости у меня не вызвало, он сказал: «Вы не думайте, что так назвали только потому, что вы руководили комсомолом. Нет, в гараже вас уважают. И они правы. Во-первых, вы моложе всех нас, а во-вторых, действуете энергично и смело». В подтверждение своих слов он вспомнил историю с освобождением площадки под строительство «Большое МВТУ» на Семеновской набережной. Там действительно была эпопея вплоть до применения боевой техники.
Дело в том, что на Семеновской набережной по проекту «Большое МВТУ» нам выделили большой участок под строительство спорткомбината. Тогда это был грандиозный проект — комплекс считался крупнейшим в стране спортивным студенческим сооружением под одной крышей: 12 тыс. кв.м площади, бассейн 25 х 50, манеж (дорожка больше 100 м), несколько залов и пр. Заведующим спортивной кафедрой училища в те годы был кандидат наук, боксер с мировым именем, обладатель кубка «Баркера», олимпийский чемпион Валерий Владимирович Попенченко. Курировать стройку поручили мне. Мы с Валерой активно взялись за дело. Надвигалась московская Олимпиада, к которой готовилась вся страна. Мы это понимали и решили попасть в план правительственного контроля над возведением объектов Олимпиады (спорткомбинат позиционировали как тренировочный комплекс для олимпийцев). Но чтобы попасть в этот список, необходимо было начать стройку, а строители не спешили, потому что стройплощадка освобождена была не полностью. (Это была уловка строителей, чтобы сбросить с себя часть объектов, перегружающих их план. В 70–80-е годы главная проблема была не в деньгах — государство обеспечивало, а в подрядной организации). Значительную часть отведенного нам пустыря занимали гаражные кооперативы, неизвестно кем организованные. Гаражей там было несколько тысяч. Все шаги, которые мы предпринимали через административную инспекцию и милицию района, к успеху не привели. Я поехал с этой проблемой к председателю Бауманского исполкома Виктору Николаевичу Филюшину, который хорошо меня знал, но он только дал дружеский совет словами Остапа Бендера о спасении утопающих: «Не взыщи, Володя, но принять постановление исполкома по этому вопросу я не могу. Там одних лауреатов и Героев человек 20, тем более, это личная собственность. Так что, сноси гаражи сам. Собери свою профессуру и действуй, а мы к тебе претензий не предъявим».
Я через милицию дал владельцам предписание об освобождении гаражей к такому-то сроку, в противном случае — МВТУ начнет снос. В день «X» Попенченко собрал свою спортивную кафедру, а я договорился с кафедрой колесных машин и взял у них бронетранспортер. В назначенное время все прибыли на место: уверенные в себе, вооруженные лопатами и ломами спортсмены и еще более уверенные в себе владельцы гаражей. Мы с Валерой поднялись на пригорок как два «наполеончика» (так нас потом в письмежалобе в РК КПСС окрестили возмущенные собственники), осмотрели округу и потребовали ключи от первого гаража. Никто не среагировал. Тогда я объявил, что на основании решения исполкома (хотя такого решения не было, а было давнее постановление СМ СССР, о котором никто из владельцев не знал или не помнил), мы начинаем снос гаражей.
Даю отмашку, и из-за наших спин появляется восьмиколесный БТР. Начальник гаража МВТУ Виктор Глазунов подъезжает к гаражу, разматывает огромный, толщиной с руку трос, опоясывает им гараж и дает задний ход. Трос натянулся, гараж затрещал, но остался на месте, а БТР забуксовал четырьмя ведущими мостами. Наши притихли, а у владельцев — ликование. Мы с надеждой смотрим на Виктора. Он спокойно оперирует рычагами, прибавляет газу, но БТР по-прежнему стоит и буксует на сухой каменистой почве. И вдруг чудо: гараж сам поехал к БТРу. Оказывается, Глазунов прибавил обороты и включил лебедку, которая потащила гараж на себя. Спортсмены закричали: «Ура!», а владельцы сказали что-то вроде: «Против лома — нет приема» - и сдались. Больше всех проведенной операцией был доволен Валерий Попенченко.
Кстати, Георгий Александрович очень гордился Валерой и ценил его. Он пригласил его заведовать кафедрой, они постоянно общались, и Г.А. очень переживал, как и весь коллектив Училища, когда жизнь Валерия так нелепо оборвалась. Но в том, что на набережной Яузы вырос в те годы огромный спортивный комплекс института — большая заслуга Попенченко.
Еще одна черта Георгия Александровича, которую нельзя не отметить, — скромность. Как-то в конце 70-х годов он пригласил меня поехать в Кабардино-Балкарию, в наш студенческий лагерь Джан-Туган для решения вопросов дальнейшего развития этой горной спортзалы. Я купил два билета в вагон «СВ» и сообщил об этом ректору. Он не на шутку рассердился.
— Георгий Александрович! Вам же положено. Вы — депутат Верховного Совета!
— Нет! Нашим сотрудникам оплачивается только купированный вагон, и я поеду в таком же!
Так и поехали. Правда, я схитрил и оплатил полное купе, и пока мы ехали, он все время повторял: «Странно, пассажиров садится много, а к нам никого не подселяют». Я успокоил Георгия Александровича, сказав, что эти места, видимо, находятся в резерве бригадира поезда. Когда мы вышли на конечной станции в Нальчике, то увидели прямо на платформе несколько правительственных «Волг». Георгий Александрович заметил: «Оказывается, кто-то из «крупных» с нами ехал — видите, как встречают». Как же он удивился, когда выяснилось, что это его встречают! Правда, встречающие толпились у литерного вагона.
Скромность его проявлялась и в личных тратах. По тем временам он был довольно состоятельным человеком, если не сказать — богатым. Но его личные расходы были очень скромны, поэтому бытовало мнение, что Георгий Александрович — скупой. Ходил он в опрятных, но видавших виды профессорских костюмах (выходной костюм он одевал только на парадные мероприятия), рассчитывался всегда до копейки. Если где-то на совещании возьмешь ему обед, он обязательно узнает, сколько стоит обед, и вернет деньги.
Он не любил давать в долг. Как-то я зашел к нему в кабинет, когда он перебирал свои сберегательные книжки, и решил сразу же уйти, но он меня остановил, сказав, что здесь нет никакого секрета. И начал разговор о деньгах:
— Вы знаете, я эти деньги (показывает на сберкнижки) с собой не заберу, но и не могу неоправданно тратить. Так меня приучила мама: расходовать только на самое необходимое для жизни. А на благое дело всегда можно дать.
Немного помолчав, он вдруг сказал:
— Никогда не давайте в долг. Если вы не хотите потерять своего товарища или хорошего знакомого, не давайте! Поверьте моему опыту, у меня такое было.
— А как быть, если человек просит?
— Лучше отдать навсегда, но не столько, сколько просит, а сколько можете. При этом, поверьте мне, Вы ничего не теряете, а скорее, наоборот. Во-первых, получить деньги обратно очень сложно. После двух-трех напоминаний вам уже неудобно встречаться с этим человеком, и так, вы теряете и знакомого, и, естественно, деньги. Во-вторых, на душе приятно, что вы оказали хорошему человеку помощь.
Потом он рассказал историю, когда с подобной просьбой к нему обратился уважаемый им человек. Он попросил в долг на покупку машины. Сумма была немалая (несколько тысяч). «Я думал несколько дней, — сказал Георгий Александрович, — и решил сделать вложение в эту машину, о чем и сказал моему знакомому». Потом до конца его жизни они не расставались.
А на благое дело Георгий Александрович неоднократно жертвовал. Некоторые бауманцы моего поколения знают о том, что Георгий Александрович отдавал значительные суммы и на развитие СНТО, и на поддержку студенческого спортивного клуба.
Как-то мы завели разговор об оплате труда работникам вузов. «Мало сейчас платят», — сказал Георгий Александрович. Я возразил, что не так уж и мало, если не считать административную службу. Он с этим согласился и сказал: «А знаете ли вы, что сделал Сталин сразу же после войны? Он в десять раз поднял зарплату преподавателям и научным работникам! Когда мы получили первые такие зарплаты, то не знали, что делать с деньгами. Да, стране тогда было трудно, но это был дальновидный ход, и поэтому через короткое время после войны у нас появились и реакторы, и спутники».
Действительно, в 1957 году, через 12 лет после завершения разрушительной войны, страна запустила первый в мире спутник Земли. Нам было тогда по 17 лет, и мы очень гордились, что живем в такой стране. Вряд ли такое чувство может разделить сегодняшнее поколение 17-летних.
Георгий Александрович никогда не кичился своими заслугами и званиями и часто говорил, что звания нужны только для того, чтобы было легче попасть в кабинеты больших начальников. Его очень просто было уговорить пойти к кому угодно ради интересов МВТУ. Он мог легко поехать во Владимир к первому секретарю обкома и попросить несколько гектаров земли для сотрудников (так возникли садовые участки «Петушки») или к первому секретарю горкома партии Виктору Васильевичу Гришину по проблемам Большого МВТУ. Его часто принимали член Политбюро Дмитрий Федорович Устинов, зампред Совмина СССР Вениамин Эммануилович Дымшиц, председатель Госплана СССР Николай Константинович Байбаков. К Николаеву очень хорошо относились руководители всех рангов, поэтому он решал много крупных вопросов и подталкивал к таким действиям нас, его заместителей.
С благословения ректора что-то удавалось и мне, проректору по финансово-хозяйственной деятельности. При огромном в те годы хозяйстве Училища и очень интенсивном развитии материальной базы нам постоянно не хватало средств, хотя финансирование из бюджета нельзя даже сравнивать с сегодняшним днем. Помимо этого, нам помогали и оборонные министерства, и Госплан, и Министерство финансов. Только Минфин напрямую выделял ежегодно Училищу на капитальный ремонт дополнительно 1 млн. рублей (по тем временам, это больше 1 млн долларов). Для того чтобы Училище получило эти деньги, я в конце года появлялся в кабинете 1-го заместителя министра финансов Виктора Владимировича Деменцева (министром тогда был Василий Федорович Гарбузов), и он решал этот вопрос. Это была огромная поддержка.
Однако, существовала особая технология «выбивания» средств. В начале года я приезжал к Деменцеву с письмом от Николаева, и замминистра накладывал резолюцию, говоря каждый год одно и тоже: «Ты нарабатывай процентовки, а я в конце года их оплачу через ваш банк». Так я и поступал, хотя легко сказать: «Нарабатывай». Чтобы это понять, поясню: необходимо было в течение года в долг выполнить на 1 млн. руб. ремонтно-строительных работ. Это была очень непростая задача, но благодаря авторитету Георгия Александровича нам это удавалось. В результате на стенах МВТУ появился гранит и туф, а на полах — мрамор, был реконструирован целый ряд поточных аудиторий. Но все равно средств на осуществление наших планов катастрофически не хватало, особенно в период подготовки к московским Олимпийским играм и 150-летию МВТУ (1980). Многое мы делали хозяйственным способом (собственными силами), что тоже требовало оплаты.
Единственным внутренним источником, приносящим прибыль в те годы, были научно-исследовательские работы. Научно-исследовательская часть (НИЧ), которую курировал академик Константин Сергеевич Колесников (проректор по науке), давала приличный доход. Но на развитие материальной базы министерство разрешало тратить из прибыли только 30%. Как быть? Я пошел к Георгию Александровичу, он выслушал и говорит: «Ступайте к Николаю Федоровичу и посоветуйтесь, он вас знает. Скажите, что я за то, чтобы временно увеличить расходы на хознужды за счет прибыли НИЧ, даже можно сделать рокировку 70% на развитие материальной базы, 30% — науке».
Н.Ф. Краснов был в то время первым заместителем министра Минобразования СССР и курировал финансы. Я поехал и привез разрешение Краснова. Георгий Александрович прочитал и с улыбкой заметил: «Ну, теперь, дорогой, держитесь! Вы подвергнетесь жесточайшей критике со стороны научной части. Но помните: победителей не судят!»
Часто любил Г.А. Николаев остроумно пошутить. Вспоминаю возвращение студенческого строительного отряда из Казахстана. (По-моему, это было в 1966 году.) Отряд — это очень скромно сказано, потому что он был численностью более 1000 человек (по мирному времени — почти дивизия). Поезд Целиноград-Москва (точнее, эшелон из 18 вагонов) прибыл на Казанский вокзал. Всех студентов построили на митинг (я тогда командовал линейным отрядом в совхозе «Краснознаменный» Кургальджинского района). Нас встречали как героев. И хотя время было вечернее, играл духовой оркестр и, что самое удивительное, с трибуны нас приветствовал ректор. Николаев сказал теплые слова, поблагодарил за ратный труд. А труд, действительно, был нелегким, так как ректорат, по просьбе Целиноградского обкома КПСС, продлил нам летние «каникулы» аж до 5 октября. В заключение речи ректор заявил: «Ну что, друзья, отдохнули? Теперь пора за работу!». Шутка пришлась по вкусу.
Без преувеличения можно сказать, что студенты очень любили его и гордились своим ректором. В знак уважения иногда по окончании студенческого трудового лета делали ему подарки. Он, как правило, с милой улыбкой их принимал, а потом кому-то передаривал. Так стройотряд из Приморья привез Георгию Александровичу банку икры морского ежа. Стоила она тогда полцены «Жигулей», но ректор передал ее в гараж. Другим летом стройотрядовцы, работавшие на линии Абакан-Тайшет, привезли маленького медвежонка, которого Николаев передал яхт-клубу на Пироговском водохранилище.
К молодежи ректор относился очень благожелательно, особенно к студенчеству, и общался с удовольствием. Комсомол он поддерживал. Ни одного серьезного комсомольского мероприятия не пропускал: будь то вечер КВН или конференция, не говоря уже о Ритуале посвящения в студенты. Поэтому частыми гостями у наших студентов были 1-е секретари ЦК комсомола разных лет: Сергей Павлов, Евгений Тяжельников, Борис Пастухов. Я вспоминаю, как Евгений Михайлович Тяжельников приехал на собрание известной тогда студенческой группы имени Алексея Цибули (секретарь комитета комсомола Училища, погибший в годы войны), что произошло, конечно, не без участия ректора. Благодаря активным стараниям Николаева СНТО им. Жуковского стало лауреатом премии имени Ленинского комсомола. Сейчас это уже подзабылось, но в 1970-е годы многие сегодняшние маститые ученые, литераторы и звезды сцены были лауреатами этой премии и начинали свой творческий путь именно с комсомола.
Я вспоминаю одно из первых посвящений в студенты, которое я проводил как комсомольский секретарь МВТУ. Это было в 1967 году. Придумал и осуществил этот грандиозный праздник комитет комсомола, который возглавлял мой предшественник Слава Северов, ныне доктор наук, профессор кафедры СМ. К этому празднику готовилось все Училище. Все приготовления проходили под бдительным оком парткома. Как всегда, за день до начала руководство собиралось в кабинете ректора рассматривать готовность к Ритуалу. Секретарь парткома Терещенко коротко сообщил о том, что все готово к празднику, и кто будет из гостей (если перечислять имена гостей за все эти годы — могла бы получиться история государства). Георгий Александрович внимательно слушал, а потом спросил: «А мне-то что надо будет сделать?» Леонид Михайлович ответил: «О том, что вам надо будет делать, расскажет Володя». Георгий Александрович с таким же серьезным видом перевел взор на меня и изрек: «Слушаю ваши указания, Владимир Васильевич» (меня с комсомольских лет он почему-то величал по имени и отчеству). Причем в его словах не было и тени иронии или сарказма. На Ритуалах он делал главное: всегда неформально и очень по-доброму обращался к студентам, как любящий дедушка к своим внукам.
Георгий Александрович очень уважительно относился к своим заместителям, давал самый широкий простор для деятельности, редко вмешивался в их дела, если они шли нормально. В период откровенных разговоров он мне неоднократно повторял: руководитель силен своими заместителями. Работать при нем было легко, потому что он полностью доверял направление (конечно, если проректор это доверие оправдывал).
Евгений Иванович Бобков, проректор по учебной работе, и Константин Сергеевич Колесников, проректор по научной работе, для него были незыблемыми авторитетами, так же как и секретарь парткома Терещенко. Он часто повторял: «Я с ними как у Христа за пазухой». Больше всего возникало вопросов по моей линии (когда я стал проректором по ФХД), но он меня постоянно поддерживал, иногда брал под защиту.
Был такой случай. В период подготовки к Олимпиаде были задействованы практически все крупные организации Москвы. На МВТУ «висело» 11 объектов. Причем в разных районах города (Первомайском, Калининском и родном Бауманском). Естественно, райкомы партии контролировали процесс подготовки. Но в каждом районе были свои подходы: где-то понимали трудности руководителей организаций, а где-то оказывали административное давление.
За месяц до Олимпиады нас, руководителей организаций, собрали в Первомайском райкоме, где устроили разнос и критику отстающих.
Я был относительно спокоен за наши Измайловские общежития, находящиеся в Первомайском районе, так как там мы провели большие ремонтные работы, убрали всю территорию, организовали несколько субботников силами профессорско-преподавательского состава во главе с двумя академиками — Николаевым и Колесниковым. Константин Сергеевич даже в шутку заметил: «Только в МВТУ может быть такое: студенческие общежития убирают профессора, а студенты отдыхают». (Правда, студентов на олимпийское лето 1980 года мы попросту выселили).
Короче говоря, я сидел на совещании совершенно спокойно: как вдруг меня поднимают и задают вопрос: «Это что же, МВТУ так обеднело, что не может купить туалетной бумаги?» Оказывается, комиссия райкома проверила наши общежития и нашла этот недостаток. Я ответил, что Училище может купить не только туалетную бумагу, но и целую фабрику по ее производству, если подскажете где (тогда, к сожалению, туалетная бумага была в дефиците, выдавали ее организациям по разнарядке). Ответ не замедлил себя ждать:
— Райком не Госплан и не Госснаб, чтобы решать эти вопросы.
— Тогда зачем вы нас здесь собрали? Лучше бы мы это время потратили на поиски бумаги.
По легкому гулу одобрения я почувствовал, что другие руководители думают так же.
Реакция была мгновенной:
— Если для вас здесь нет никакой пользы, можете покинуть совещание.
Я встал и вышел.
Сейчас этот эпизод может показаться пустяковым, а тогда разразился скандал. После совещания я сразу же зашел к ректору и сообщил об инциденте. Георгий Александрович взорвался:
— Как же так! Столько затрачено средств, весь коллектив наводил порядок на территории, а нас оценивают по какой-то, извините, туалетной бумаге. Еду сейчас же к Купрееву.
Не знаю, о чем говорил ректор с Сергеем Александровичем, но только я отделался легким испугом.
Сергей Александрович Купреев был первым секретарем Бауманского РК КПСС. Он хорошо знал и ценил Георгия Александровича, но встречались они редко, поэтому его очень удивил неожиданный визит ректора МВТУ, представителя крупнейшей партийной организации района. Я же с давних лет находился с Сергеем Купреевым в дружеских отношениях. Работал под его руководством в комсомоле, когда он был 1-м секретарем Московской городской комсомольской организации, а теперь трудился в Бауманском РК КПСС. Через некоторое время он позвонил мне: «Ну, у тебя ректор боец, я едва его успокоил».
Георгий Александрович в силу своей огромной работоспособности и безотказности нес очень много общественных нагрузок по линии города, министерства, Совмина. В МВТУ он был членом парткома) Вдруг неожиданно возникла еще одна нагрузка. В 1970–1980-е годы в стране было несколько волн борьбы с алкоголизмом. Во время очередной компании было рекомендовано создать при предприятиях антиалкогольные комиссии. Дошло дело и до вузов. Партком предложил эту комиссию возглавить ректору.
Николаев начал отказываться, но секретарь парткома Терещенко с присущим ему юмором стал убеждать:
— Георгий Александрович, во-первых, в Училище вы самый уважаемый человек, а, во-вторых, вы — единственный в институте непьющий, если не считать Баумана (имеется в виду памятник Николаю Эрнестовичу. — Примеч. авт.), который стоит во дворе. Кому как не вам?
Видимо это его убедило.
— Хорошо. А как же бороться?
— Георгий Александрович, вы же знаете: лучший метод воспитания — личный пример, — ответил Терещенко. — Так что вам и делать-то ничего не придется!
Так со смехом и утвердили ректора председателем антиалкогольной комиссии.
Уже немало сказано об увлечении ректора физкультурой. Чтобы нагрузить себя физически, он много ходил пешком и никогда не пользовался лифтом. Глядя на него, многие так же обходились без лифта. Может поэтому, в главном корпусе со дня постройки не менялись лифтовые кабины. И вот однажды случился казус. Где-то в конце 1970-х годов МВТУ решил навестить Леонид Ильич Брежнев. Событие неординарное, все было убрано, помыто, почищено. За несколько дней до визита был определен маршрут: подъезд к главному корпусу со стороны Яузы и подъем на третий этаж в кабинет ректора. Спецслужба осмотрела лифты и заключила: в таких кабинах Генсека поднимать нельзя. Заменить их уже не было возможности. Доложили ректору. Георгий Александрович понимающе выслушал и изумленно сказал: «Неужели на 3-й этаж нельзя подняться по лестнице?» (Леонид Ильич был моложе Георгия Александровича почти на четыре года.) Не знаю точных причин, но, может быть, именно поэтому визит Брежнева в МВТУ не состоялся.
В 1978 году было построено большое 16-этажное общежитие для студентов по Госпитальному переулку. В его приемке участвовал ректор. В вестибюле собралась большая комиссия (человек 30) от наших служб и от строителей. Все лифтовые кабины стояли внизу с открытыми дверями. Георгий Александрович спросил меня:
— Все собрались?
— Все.
— Ну что же, начнем с верхнего этажа.
И он уверенно пошел на лестничную клетку. На 8-м этаже я предложил Георгию Александровичу, передохнуть, на что тот ответил, что не устал, и без одышки поднялся на 15-й этаж. И, явно довольный этим тренингом, с улыбкой поджидал остальных, едва сдерживающих дыхание. Было Георгию Александровичу в это время 75 лет.
Он использовал любой повод для закалки своего организма. Во время поездки в Джан-Туган хозяева предложили нам заехать по дороге в Нальчик в Долину нарзанов, которая находится близ поселка Терскол, и там пообедать. Я сообщил об этом Георгию Александровичу, будучи совершенно уверенным, что ни на какие шашлыки он не поедет. Но Георгий Александрович спокойно сказал: «Я уже бывал там не раз, но с удовольствием попью нарзана из источников». Мы вооружились стаканами и двинулись к бьющим из-под земли струям воды. Гляжу, Георгий Александрович направился к самому дальнему источнику. Я за ним:
— Георгий Александрович, вы куда?
— Видите ли, я по традиции здесь делаю омовение.
— Так день же холодный, и полотенце мы не взяли!
— Ничего, я так обсохну.
Спокойно разделся и влез под струю ледяной воды. И после - ни тени простуды, даже насморка!
Вспоминая подобные эпизоды из жизни Георгия Александровича Николаева, я не ставил своей целью раскрыть его личность со всех сторон. Сделать это очень непросто, так как фигура монументальная. Его государственная, организаторская, научная, общественная деятельность ждут своих исследователей. (К примеру, можно сказать, что при его скромности и трудностях с печатным делом в те времена, он издал более 350 научных трудов объемом более 500 печатных листов. А сколько осталось не опубликованным?)
Я вспомнил ряд эпизодов из его жизни, связанных с нашей совместной работой, которые раскрывают, прежде всего, его человеческие качества. За 12 лет работы под его непосредственным руководством у меня сложилось мнение, что эти качества были у Георгия Александровича выдающимися. Во всяком случае, сейчас, по прошествии почти двух десятилетий после моего ухода из МВТУ, можно с уверенностью сказать: мне очень повезло, что я в своей жизни работал с таким Человеком.
Борис Евгеньевич Патон
Слово о Георгии Александровиче Николаеве
Начало научной и преподавательской деятельности выдающегося инженера, ученого и педагога академика Георгия Александровича Николаева совпало с периодом перехода к индустриализации СССР и внедрения сварки в промышленное строительство. Уже стали применяться в небольших объемах некоторые способы дуговой, контактной, газовой и термической сварки, однако проблема создания надежных сварных изделий как конечной цели сварочного производства еще не была успешно решена.
Г.А. Николаев стал одним из создателей науки о прочности сварных конструкций, выполнив, в частности, глубокие исследования сварочных напряжений и деформаций. На этом поприще объединились интерес молодого ученого к сварке и его инженерное образование, полученное в Московском институте инженеров транспорта, где за 20 лет до того преподавал мой отец, профессор Е.О. Патон, а затем и в Московском государственном университете, где Г.А. Николаев изучал теорию прочности.
Его научные труды открыли дорогу применению сварки при производстве таких ответственных инженерных сооружений как железнодорожные мосты.
Существенное внимание Г. А. Николаев уделял анализу причин разрушения и решению проблем обеспечения надежности сварных конструкций по параметру вероятности безотказной работы при эксплуатации до наступления предельного состояния. Г.А. Николаев одним из первых пришел к выводу, что эти задачи должны решаться не только с учетом технологии изготовления и условий эксплуатации конструкций, но и с учетом достижений науки в области металлургии, металловедения, прочности, теории упругости и пластичности, механики разрушения. Большое внимание Г.А. Николаев с учениками уделял также решению проблемы прочности сварных соединений конструкций при переменных нагрузках.
Работы Георгия Александровича имеют огромное значение для решения проблем оценки и продления ресурса сварных конструкций. Эти проблемы приобрели особую актуальность в связи с тем, что большое количество сооружений, машин и оборудования, эксплуатируемых в настоящее время на территории бывшего СССР, отработали свой нормативный срок.
Г.А. Николаев был также талантливым и широко известным педагогом, внесшим огромный вклад в подготовку специалистов высокой квалификации. Под его руководством было выполнено около сотни кандидатских и более 20 докторских диссертаций, создана известная научная школа Г.А. Николаева.
Всех, кто с ним общался, он покорял интеллигентностью, глубокой эрудицией, неподдельным интересом к истории. При каждом посещении Киева он пешком ходил по историческим кварталам города, бывал в музеях. Однажды он целый день провел в музее под открытым небом — в Музее архитектуры и быта Украины. Сопровождавшие его удивлялись такой выносливости и неукротимой энергии, они не знали о его увлечении горнолыжным спортом и альпинизмом.
Г.А. Николаев свободно владел основными европейскими языками. Вспоминаю, как при открытии международной конференции, посвященной юбилею Е.О. Патона, Георгий Александрович обратился к слушателям на русском, английском, немецком и французском языках. Его научные доклады на симпозиумах, съездах и конференциях воспринимались легко, отличались аргументированностью и вместе с тем простотой изложения. Он был прирожденным лектором, популяризатором науки.
Результаты научной и педагогической деятельности Г. А. Николаева продолжают работать на развитие сварочного дела, а основанная им школа, перешагнув рубеж веков, несомненно, продолжит обогащать науку о сварке и сварочное производство новыми достижениями.
Рассказывает Татьяна Игоревна Попенченко (в ... годах директор издательства МГТУ им. Н.Э. Баумана)
28 ноября 2002 года
— Я из семьи известных ученых, — начала свой рассказ Татьяна Игоревна. — Мой дед, профессор Виктор Петрович Вологдин, был известным сварщиком. Его именем назван корабль. Он впервые в практике сварил корпус корабля. На рубеже 1930-х годов Виктор Петрович в течение нескольких лет был ректором Дальневосточного университета, затем его перевели в Ленинградский кораблестроительный институт с поручением создать и возглавить кафедру сварки. Сварщиком был мой отец Игорь Викторович Вологдин, а затем и я, выпускница этого института.
Мои двоюродные деды также были известными учеными: Валентин Петрович Вологдин был академиком, Сергей Петрович и Владимир Петрович — профессорами. О них написана книга «Братья Вологдины».
— Я с детства много слышала о Георгии Александровиче Николаеве. Его хорошо знал мой дед по работе в Координационном комитете по сварке, заседавшем в Институте Патона. О Николаеве мне рассказывал и папа.
Я вышла замуж за олимпийского чемпиона по боксу Валерия Владимировича Попенченко в Ленинграде, где он учился в адъюнктуре. Валерий был москвичом, поэтому вскоре я приехала с ним в Москву, год сидела с ребенком и, наконец, сказала: «Хочу работать!».
Папа решил поговорить с Георгием Александровичем. Учитывая мою специальность, тот предложил мне поступить к нему в аспирантуру. Но я к такому шагу не была готова. Тогда папа поговорил с главным редактором журнала «Сварочное производство» Соколовым, которого знал много лет: он был учеником дедушки. Мне дали в качестве испытания редактировать научную статью. Моя работа в редакции понравилась, меня зачислили в штат и довольно быстро направили на учебу в Полиграфический институт, а позднее — в Институт журналистского мастерства. Впоследствии я стала членом Союза журналистов. Все эти события определили мою профессиональную судьбу.
Тем не менее, Георгий Александрович неоднократно говорил: «Пусть Татьяна придет к нам в аспирантуру, хоть очную, хоть заочную». Но я уже стала журналистом...
Лично познакомилась я с Георгием Александровичем, уже работая в журнале «Сварочное производство». Мне приходилось редактировать его научные статьи, приезжать к нему домой. Мы пили чай или ели арбуз и вели очень интересные разговоры.
Наше знакомство продолжилось благодаря мужу, Валерию Попенченко, когда он стал работать заведующим кафедрой физвоспитания МВТУ. Смерть Валерия его потрясла. Он принес мне стихи, написанные под воздействием этого трагического события. Стихи очень сильные, до сих пор хранятся у меня. Почерк у него был ужасный…
Георгий Александрович был изумительным человеком. После смерти мужа он стал заботиться обо мне, моей семье. Например, доставал для меня путевки в «Милас», санаторий МГК КПСС, причем безо всякой просьбы с моей стороны. Звонил и поздравлял меня со всеми праздниками, обязательно!
Посещая спортивные лагеря Ступино или Джан-Туган, старался навестить моего сына Максима, если тот находился там на отдыхе. Если же не мог сам поехать, просил кого-то из выезжающих сотрудников передать Максиму печенье, конфеты, фрукты. Мы с сыном долгое время даже не знали, кто присылал все эти гостинцы. Лишь много позже узнали от одного из коллег.
Я навещала Георгия Александровича в санатории «Узкое» в последние месяцы его жизни. Он многое стал забывать и спрашивал меня: «Как поживает ваш отец Виктор Петрович Вологдин?». Это был мой дедушка, который умер в 1950-е годы. Николаев участвовал в праздновании столетия со дня рождения деда, которое отмечалось в 1983 году.
В последние годы жизни больно было видеть Георгия Александровича, каким неухоженным он был. Женское сердце сжималось, хотелось взять его вещи — постирать и заштопать... Кажется, он не обращал никакого внимания на то, в чем ходит.
Рассказывает Анатолий Александрович Александров, ректор МГТУ им. Н.Э. Баумана
11 декабря 2002 года
С Анатолием Александровичем мы знакомы давно. Я работал под его руководством в комсомольской организации Училища, затем сменил его на посту секретаря вузовского комитета ВЛКСМ. Эта беседа состоялась, когда Александров работал директором Экспериментально-опытного завода МГТУ.
Мы разговорились о технологической базе. По мнению Анатолия Александровича, эта база разрушена.
— Раньше были уникальные работяги, благодаря золотым рукам которых создавались надежные сложные изделия. А теперь я многих из них похоронил. Часть из тех, кто ушли и попытались вернуться, — не смогли работать. Надо стоять у станка, терпеть — а после перерыва, да еще если человек выпивал — не получается...
За разговором не заметили, как перешли к нашему герою.
— У Георгия Александровича было абсолютное чувство времени, - улыбнулся Александров. - Помню, спрашивает меня, секретаря комитета ВЛКСМ: «Сколько минут мне надо выступать?» — «Три с половиной…» — «А что мне следует выделить?» — «Георгий Александрович, разве мы можем вам советовать?» — «Нет, вы все же скажите, я на этом, главном, и остановлюсь!»
И действительно, будет говорить ровно три с половиной минуты, и скажет самое важное, ничего не упустит!
Запись его выступления, пожалуй, была бы скучна. Вроде, говорил самые обыкновенные вещи. А живая речь вызывала немедленный отклик, а то и восторг аудитории. Может быть, он передавал свою положительную энергетику.
На районных конференциях мы (комсомольская делегация МВТУ) поддерживали своих выступающих криками и аплодисментами. Многим районным руководителям это нравилось. А Георгий Александрович говорил: «Понимаете, я бы своих так не поддерживал, мы и так сильные. Я бы чужих поддерживал, а своих встречал спокойнее».
Прослушает твое выступление и скажет с улыбкой: «В следующий раз я бы расставил акценты по-другому...». Значит, воспринял все неравнодушно. Мог ведь абстрагироваться, когда ему неинтересно.
Работая комсомольским секретарем, я многое воспринимал близко к сердцу, порой суетился. «Ну что вы так волнуетесь? — с улыбкой говорил Георгий Александрович. — 60% дел обычно решаются сами собой. Сосредоточьтесь на главном, что без вашего участия не будет сделано». Тогда мне казалось, что это чуть ли не безразличное отношение к делу. Позже мы как-то вернулись к этому вопросу. Георгий Александрович разъяснил: «Понимаете, над этими планами вы уже думали, думал и кто-то еще. Дайте делу время, подключите людей, они теперь сами доведут его до конца». Тогда я и понял, что нужно больше доверять людям. Несчастен тот руководитель, который не может делегировать полномочия.
Признаюсь, мне и моим замам по комитету комсомола, по молодости лет было свойственно несколько покровительственное отношение к ректору. Он ведь был уже очень пожилым и к тому же внешне мягким человеком. Леонид Михайлович Терещенко, секретарь парткома, выглядел куда более грозно: жесткий, решительный. Терещенко часто повторял: «Мы договорились во всем поддерживать ректора». А теперь я думаю, это ректор позволял себя поддерживать. На самом деле именно он определял политику Училища, грамотно координируя действия других руководителей. Действия его команды отличались большой согласованностью.
И команда эта была очень сильной. Например, проректор по учебной работе Евгений Иванович Бобков — фигура! А Константин Сергеевич Колесников, проректор по науке! Мне запомнилось не столько его руководство научно-исследовательской частью (я знал это меньше), но тот факт, что он фактически стоял во главе строительства загородной базы в Орево, по существу, целого города! Для этого были подключены мощные организации, финансирование шло от разных министерств. Следует сказать и о Владимире Васильевиче Драгомире, проректоре по финансово-хозяйственной деятельности. Его недаром называли маленьким термоядерным реактором, настолько он был энергичным, сдвигающим с места сложнейшие хозяйственные проблемы.
Георгия Александровича отличало потрясающее умение резюмировать обсуждения! Заседания ректората шли бурно, порою сумбурно. Ректор нередко вел эти заседания так, что его как бы не было видно. Но в конце обсуждения он подводил итоги так, что помощнику оставалось только записать готовое решение. Это качество очень структурированного ума: охватить проблему целиком, выделить главное, и точно сформулировать выводы, буквально отлить их в краткую, емкую, порой афористичную форму.
Отношение к быту у Георгия Александровича, насколько я успел заметить, было самое простое. В то время, когда я работал комсомольским секретарем, мне доводилось регулярно с ним встречаться, и порой создавалось ощущение, что он мог просто забыть поесть, и не ел целый день. Георгий Александрович был руководителем демократического толка, и не мог отказать никому, кто входил в его кабинет, даже в обеденное время. Те, кто понахальнее, этим пользовались. Правда, его секретарь Александра Николаевна Наседкина, старалась его оберегать, и порой своим решением заграждала путь к ректору, заставляла его хотя бы выпить чаю с бутербродами. Даже странно — такой мощный интеллектуал, и такое отношение к быту... Впрочем, тот, у кого брюхо сыто, возможно, и не бывает так продуктивен.
Он действительно имел обыкновение дремать на заседаниях, которые не вел сам. Но спал он неглубоко, автоматически выделял главное. Именно поэтому он мог быстро проснуться и точно выступить по теме обсуждения. Георгий Александрович был чемпионом по части сохранения жизненной энергии.
Мне кажется, в «Моем кредо» он несколько идеализировал образ мамы. Точнее, переосмыслил её советы и отлил их в свои формулировки. Вообще он, как я его воспринимаю, постоянно строил свое мировоззрение. Такого человека я встретил впервые...
Ехали с ним в Уренгой на проверку строительных отрядов. Туда летали два рейса: в семь и в девять часов утра. На девятичасовой рейс, даже через ЦК комсомола, я билеты не достал. Звоню ректору: «Георгий Александрович, к сожалению, полетим рано, в семь часов утра». — «Ничего, я на сорок минут сокращу свою зарядку». Представляешь, он всего лишь сократит зарядку. А я думал о том, как бы поспать подольше. Думаю, что он с возрастом все больше времени уделял поддержанию физической формы. Это были сознательные волевые усилия.
…Меня поражало, насколько серьезно он относился к ежегодным чаепитиям с Ленинскими и именными стипендиатами. Можно представить себе занятость ректора! На его месте вполне естественным было бы сказать несколько общих фраз, тех, что придут в голову. А он писал стихами отчет о своем путешествии в Австралию для того, чтобы рассказать стипендиатам.
— Он всегда это делал, на кафедре часто зачитывал такие отчеты.
— Я этого не знал... Мне казалось, что он специально готовился к встрече с отличниками. А как он запоминал их имена? Представляю ему стипендиата, скажем, Атачкина. «А, Саша, проходите, садитесь». Наверное, ректор специально прочитывал списки отличников, стараясь их запомнить. Причем, разузнавал он сведения, не прибегая к помощи проректора по учебной работе и комитета комсомола, я это знаю точно. А ведь только Ленинских стипендиатов в Училище было больше тридцати человек!
— Вот мысль, которая только что родилась, — говорит Александров. — Георгий Александрович никогда не был несуразным. Он всегда соответствовал обстановке. А Андрей Дмитриевич Сахаров, например, бывал несуразным. Впрочем, это мое личное мнение.
Рассказывает президент МГТУ им. Н. Э. Баумана, академик РАН Игорь Борисович Федоров (во время беседы - ректор Университета)
Профессор Федоров сразу же откликнулся на мою просьбу поговорить о Георгии Александровиче Николаеве. Я хотел побольше узнать об их взаимоотношениях в период, когда Игорь Борисович только начинал свою деятельность в качестве руководителя МГТУ им. Н. Э. Баумана. Мне было интересно также услышать из первых уст о развитии вуза с тех пор, как Николаев оставил пост ректора.
— Игорь Борисович, — спросил я, — вот уже 17 лет в институте новые руководители: сначала А.С. Елисеев, затем — вы. Какие изменения произошли в нашем вузе за это время?
— Очень большие. Иначе и быть не могло, ведь жизнь идет вперед, предъявляет новые вызовы. Если говорить о содержательных аспектах развития, то это, прежде всего, принятие новой концепции инженерного образования, в которой очень большое значение придается фундаментальной подготовке и, на ее основе, профилирующей подготовке инженера. Преобразование политехнического института, каким, по сути, было МВТУ, в технический университет дало новый импульс переходу от отраслевой системы подготовки инженеров к университетской системе. Эта система больше соответствует новому социально-экономическому укладу в стране, где активно развиваются рыночные отношения.
В 1992 и 1997 годах были приняты новые уставы МГТУ, характерным отличием которых явилось сочетание централизации в управлении университетом с достаточно большой автономией всех его структурных подразделений. Например, в каждом, научно-учебном комплексе (НУК) избирается руководитель, координирующий всю учебную, научную и административную деятельность НУК и полностью отвечающий за результаты работы комплекса.
Были введены новые должности проректоров: по экономике, по международным связям и по информатизации. Этого настоятельно требовала жизнь. Каждому проректору была предоставлена достаточно большая самостоятельность в принятии как стратегических, так и оперативных решений.
Была проведена реструктуризация организационного устройства вуза и направлений подготовки инженеров. В 1993 году в МГТУ был открыт новый факультет «Инженерный бизнес и менеджмент» (ИБМ), включающий в себя кафедры: «Экономическая теория», «Экономика и организация производства», «Промышленная логистика», «Менеджмент», «Финансы», «Предпринимательство и внешнеэкономическая деятельность», причем последние четыре кафедры были созданы в МГТУ впервые. Главной задачей факультета ИБМ стала подготовка специалистов и менеджеров, которые могли бы работать (и работают) на высокотехнологичных предприятиях.
В 1998 году в университете открылся еще один новый факультет — «Биомедицинская техника» (БМТ), включающий в себя кафедру «Биомедицинские технические системы» (ранее существовавшую на факультете «Радиоэлектроника и лазерная техника» и основанную учеником Георгия Александровича — профессором Владимиром Ивановичем Лощиловым), а также вновь созданные кафедры: «Медико-технические информационные системы», «Валеология», «Медицинский менеджмент».
В 1990-х годах в университете были основаны кафедры «Технологии обработки материалов», «Информационная безопасность» «Юриспруденция», созданы новые специальности на некоторых общеуниверситетских выпускающих кафедрах.
Следовало бы отметить и рост количества выпускаемых специалистов, особенно в области информационных технологий и наукоемких производств. С начала 1990-х годов увеличивается набор студентов в университет. Если в 1991 году набор на госбюджетной основе составлял 2575 студентов, то в 2000 году – 3106. Начиная с 1997 года, университет принимает студентов и на платной основе. В первый год их было 90, а в 2000 и 2001 годах — уже по 300 человек. При этом количество платных студентов не превышает 10% от общего контингента, что отвечает нашему принципу доступности высшего образования для всех, в том числе и недостаточно материально обеспеченных слоев общества.
Созданный в 1993 году Экспериментальный центр переподготовки и повышения квалификации преподавателей является единственным в России центром по инженерным дисциплинам. Этот же центр осуществляет подготовку по второй специальности: «Информационные технологии», «Менеджмент», «Лингвистика» (научно-технический перевод с английского, французского и немецкого языков) и «Юриспруденция».
В 1994 году мы по просьбе правительства Москвы открыли новое направление обучения — подготовку учителей для средних школ по математике, физике и информатике.
Обобщив опыт обучения плохо слышащих студентов (ведется в вузе с 1934 года), мы создали в 1993 году Головной учебно-исследовательский и методический центр профессиональной реабилитации лиц с ограниченными возможностями здоровья (инвалидов). Сегодня в этом Центре обучаются 200 плохо слышащих студентов и школьников.
В январе 1995 года Указом № 64 Президента России МГТУ им. Н. Э. Баумана включен в Государственный свод особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации.
В последние годы заметно активизировалась издательская деятельность университета. Издается ежеквартальный научно-технический журнал «Вестник МГТУ» (серии «Машиностроение» и «Приборостроение»).
С 1998 года начато издание третьей серии — «Естественные науки». Завершились издание 21-томной серии учебников «Математика в техническом университете» и выпуск 8-томного комплекса учебников «Механика в техническом университете». Издается 25-томная серия учебников и учебных пособий «Информатика в техническом университете» и готовится к изданию 7-томный учебник «Электроника».
Деловые контакты с правительством Москвы позволили университету получить в оперативное управление ранее арендовавшиеся площади в Измайлове (роботоцентр) и на Разгуляе (кафедра «Лазерные технологии в машиностроении», которую возглавляет еще один ученик Г. А. Николаева — профессор Александр Григорьевич Григорьянц). С учетом переданного в оперативное управление университета здания института «Энергосетьпроект» площади МГТУ им. Н. Э. Баумана увеличились за десять лет более чем на 10 тысяч квадратных метров. В настоящее время (2002 год) в университете обучается 18 тысяч студентов (только на дневном отделении) и одна тысяча аспирантов.
Все перечисленные достижения — продолжение того процесса развития вуза, который идет уже почти 175 лет. И весомейший вклад в это развитие внесла деятельность Георгия Александровича Николаева. Много у него заслуг перед университетом. Но, может быть, основное, что он привнес в вуз — это интеллигентный, уважительный к человеку стиль работы. Этот стиль традиционно характерен для МГТУ. К сожалению, так было далеко не всегда...
Георгий Александрович за время своего долгого ректорства выработал у нас привычку к этому стилю. На мой взгляд, добиться существенных успехов в таком специфическом учреждении, как вуз, можно, используя только этот стиль. Команды, окрик выглядят совершенно неуместными и неэффективными в университете, где работают 330 докторов наук и почти 2000 кандидатов наук, действуют научные школы мирового значения.
— Какую роль сыграл в вашей жизни ректор Николаев?
— Я пытаюсь следовать его стилю работы. У меня всегда перед глазами такой яркий пример, как Георгий Александрович. Ко мне лично он всегда относился очень по-доброму, помогал всегда и во всем, особенно в то время, когда волею судьбы мне пришлось в 43 года стать заведующим самой крупной кафедрой МВТУ.
Когда меня избрали ректором, у нас с Георгием Александровичем сложилось правило еженедельных чаепитий и бесед, в которых он рассказывал мне о собственной жизни, о своем опыте. Довольно много говорил он о возможных новациях в области науки о сварке. Он рассуждал о широких возможностях использования информационных технологий, математического моделирования при разработке новых сварочных технологий. Даже написал и передал мне несколько страниц на эту тему.
Часто Георгий Александрович рассказывал о людях университета, с которыми ему пришлось работать. Делился и разными житейскими историями, которые случались в университете. Все это очень помогало мне в осмысливании сущности работы ректора и в выработке своего стиля, который я старался сделать похожим на стиль Георгия Александровича.
— Можете вы, Игорь Борисович, вспомнить какие-то забавные случаи из вашего общения?
— Как-то раз мы вместе с Г.А. Николаевым возвращались с заседания коллегии Минвуза. Проезжали мимо строящегося здания ЦНИИЧермета на 2-й Бауманской улице. После долгого «замороженного» периода здание опять двинулось вверх. Георгий Александрович посмотрел на строительство и неожиданно сказал:
— Видимо, нашли заинтересованного человека, который стал достраивать Чермет... На одной из наших строек нам помогал один ответственный деятель, сын которого девять лет учился в МВТУ. Но, в конце концов, пришлось его выпустить, и стройка остановилась...
Георгию Александровичу, при всей его академичности и рафинированности, приходилось выполнять и черновую ректорскую работу, и делал он это довольно изобретательно, иногда с долей лукавства...
Перед вами, читатель, несколько историй, рассказанных разными людьми. Их объединяет один человек — Учитель, так или иначе определивший судьбу этих бауманцев и сотен других. Его уроки еще долго будут помогать нам жить. Пусть его вспомнят добрым словом все, кому он сделал добро.
Г.А. Николаев. НЕОПУБЛИКОВАННОЕ
ЧТО ЗА ЧЕЛОВЕК БЫЛА МОЯ МАМА, ЕВГЕНИЯ ВЛАДИМИРОВНА (повесть моей жизни)
Москва, декабрь 1966 г.
Моя мама родилась в 1879 году. Отец ее – бывший офицер Владимир Алексеевич Мокрицкий, после 1905 года был сослан в Сибирь за революционную деятельность. По-видимому, в ссылке он и умер еще до 1917 года. Ее мать умерла от туберкулеза, когда ей был всего год. Годовалую Женечку выкормила кормилица, потом она жила у бабки, у тетки, а с 10 лет воспитывалась в Ставропольской гимназии-интернате. 18-ти лет поступила на Московские педагогические женские курсы и окончила их в 20 лет.
Евгения Владимировна вышла замуж за помощника присяжного поверенного Александра Петровича Николаева. Спустя три года родился мальчик. Его назвали Георгием.
Брак мамы с отцом нельзя назвать счастливым. Через пять лет у мамы вспыхнул наследственный туберкулез. В Сочи в течение четырех месяцев его удалось затушить, но легкие навсегда остались слабыми.
В 1911 году Александр Петрович оставил семью. Это был удар для мамы. Материально мы от этого особенно не страдали. К тому времени отец уже стал известным московским адвокатом, зарабатывал много и хорошо обеспечивал меня.
С этого времени мы жили на Малой Бронной в квартире из 4-х комнат. Одну комнату мы сдавали, а три занимали сами. У нас была замечательная домашняя работница Поля Соколова, которая оставалась другом семьи в течение всей жизни, хотя прожила с нами всего 5 лет.
От меня в детстве скрывали, что отец женат вторично. Мама же сказала, что вся ее жизнь принадлежит сыну, и слово свое сдержала. Никакой личной жизни у нее никогда больше не было.
Жили мы тихо. У нас бывали мои троюродные братья: Борис и Андрей Калантаровы, Лева и Ира Гуаданини, Ваня, взятый из деревни на воспитание Наталией Ивановной Бочарниковой. Вот, пожалуй, и все.
Мама заставляла меня учиться и училась сама. Уже с 9 лет она мне читала повести Гоголя и Тургенева. С помощью преподавателей и сама обучала меня иностранным языкам. В 5 лет я уже свободно говорил по-французски, а с 8 лет – по-немецки. Музыке меня обучала моя тетя – сестра отца Елена Петровна. Всем казалось, что я способен к музыке, и некоторые думали, что это станет моей профессией. Но в 12 лет я сам понял, музыканта из меня не выйдет, и музыку забросил сразу и насовсем.
На лето мы ездили обычно в имение Гуаданини, в Тамбовскую губернию на несколько недель, а потом в Сочи. Всегда жили в пансионе «Светлана». В Сочи я научился без устали плавать и бегать, и эти привычки сохранились.
У мамы в то время появилась первая плеяда воспитанников: студенты-первокурсники юридического факультета Миша Архипов и Глеб Махов. Она была для них своего рода тьютором. Они отчитывались пред ней в подготовке к зачетам, а перед экзаменами шли под благословение тети Жени (так тогда они ее называли). Ей было 32 года.
В своё время мама окончила высшие женские курсы, она поняла, что от жизни нельзя отставать. Много читала, размышляла, анализировала. Интеллект ее развивался с каждым годом.
Первые годы одиночества мама переживала тяжело, но через 2–3 года она успокоилась. Ее жизнь принадлежала мне. Она меня воспитывала в староинтеллигентском стиле, в хорошем смысле этого слова. Вот ее заветы: «Интересуйся всем»; «Побольше читай»; «Знай иностранные языки»; «Умей устанавливать отношения с товарищами, но оставайся всегда самим собой»; «Никогда не будь груб ни с кем, и не заискивай ни перед кем»; «Сохраняй всегда собственное достоинство во всех случаях жизни»; «Люди всех национальностей – русские, евреи, татары – должны пользоваться у тебя одинаковым уважением. Цени человека, а не его национальность, не суди по внешности»; «Помни, что разница между тобой и домработницей только та, что твой папа имеет много денег, а у неё их мало»; «Ищи друзей, одаренных знаниями и душой»; «Никогда не старайся казаться первым, а будь хорошим»; «Никогда не будь тщеславен ни в чем»; «Говори всегда своей маме правду, а она тебя всегда поймёт». И как хорошо выполнила она это свое обещание!
Иногда мама несколько болезненно реагировала на то, что каждое воскресенье я проводил у своей тети, Елены Петровны, где встречался с отцом. Эти дни проходили, по правде говоря, в еде и в разговорах. Отец меня любил. Маме казалось, что его мужское влияние, блеск речи могут отвлечь меня от неё. Мама молчала и ждала, но в этом она ошибалась. Еще в момент их развода она спрашивала меня: «У папы будет всего много, а у мамы ничего не будет. С кем ты хочешь жить?» Я плакал и отвечал: «Только с мамой».
Никогда отец не имел на меня и десятой доли влияния, которое имела она. Отец был красноречив, но иногда увлекался речью, и, как ни странно, за красотой слова терял убедительность, а я тут же чувствовал это. Логика же мамы была всегда безупречной. Отец свое воспитание направлял, как я теперь вижу, не по совсем правильному пути. О многих вопросах говорил со мной, как с более взрослым человеком, нежели я был в тот период. Он мне давал большие карманные деньги, которые вконец могли испортить меня, но я ни разу ни одной копейки не оставил себе, а все отдавал маме. Отец хотел подчеркнуть мою независимость и самостоятельность в 10–12 лет, а я считал, что я имею право что-либо получать только от мамы. И в детстве и позднее я считался только с мнением мамы. «Тебя не будут любить товарищи», – говорили мне. «Ну и пусть не любят». «Тобой не будут довольны родные». «Пусть будут недовольны» – спокойно отвечал я. На вопрос, кто твой идеал, отвечал: «Мама».
Эгоистом я не был, но эгоцентризм в характере был, копался в своих поступках. Не был ни Гамлетом, ни Дон-Кихотом (Тургенев). Готов был служить обществу, но мнение имел всегда своё по каждому вопросу.
В гимназию я поступил сразу в третий класс в 11 лет. Меня хорошо подготовили учителя. Во Флеровской гимназии я тотчас стал первым учеником. До сих пор у меня сохранился аттестат «с круглыми пятерками». Зубрежкой я не занимался. Но память, у меня была абсолютной: я не понимал, что такое шпаргалка, она мне была не нужна. Иногда я не все понимал, но всегда все помнил. И подготовка у меня была разносторонней и хорошей.
К сожалению, я был неряшлив, рассеян и почерк у меня был очень плохой. У меня было много товарищей в гимназии, но никого не осталось сейчас. Лучшим моим другом был Борис Айхенвальд. Очень он любил мою маму. Будучи уже взрослым, преподавателем русского языка, он много путешествовал в летнее время, а потом описывал свои путешествия. Маме он преподнес свою книгу с надписью: «Светлому образу юношеских лет, матери друга моего детства, бесконечно дорогой Евгении Владимировне Николаевой». Он погиб от тифа в тюрьме в 1937 году. Его брат Александр был расстрелян, сестра Татьяна выслана. А мать скончалась в доме инвалидов. Трагический конец.
В детстве у нас на квартире собирались мои товарищи-гимназисты.
У нас не было разделения: дети и родители. Мама была не только со мной, но и со всеми нами. Она придумывала игры, была в центре бесед. Никто не считал ее человеком другого лагеря. Собирались мы раз-два в месяц по субботам, в дни рождения и именин. Спать ложились в 9 часов, а когда стали постарше, в 10 часов вечера.
Мама меня просила курить только при ней. Но я никогда не курил. В детстве проявлялись черты снобизма, вызванные материальным благосостоянием отца, которого я был несправедливо лишен.
Позднее мне просто стало противным вспоминать об этих настроениях. Мама их чувствовала, это ее огорчало. Революция дотла выжгла их, я благодарен ей за это.
Февральская революция застала меня в 6 классе гимназии. Я по-прежнему оставался первым учеником. На нашей квартире у Никитских ворот в Октябрьские дни мы пережили тяжелые моменты, находясь в центре обстрела.
С осени 1917 года продовольственное положение в Москве обострилось. Мы часто выезжали в Сочи, и мама решила, что на юге нам легче пережить трудную зиму.
18 ноября 1917 года мы выехали в Сочи.
Сочи были маленьким городком, тихим болотом. Вспоминается бурная жизнь Москвы периода 1914–1917 годов.
Моё поступление в гимназию совпало с началом первой Мировой войны. С первых месяцев войны мама начала работать в Москве в Пушкинско-Хамовническом лазарете. Она находилась с больными каждый день с 10 утра до 5 дня. Быстро научилась бинтовать, делать несложные бактериологические анализы и стала старшей сестрой палаты. Солдаты ее любили, называли «нашей голубкой, драгоценной сестрицей». «Ты вся исполнена добра и благодатного рассудка», – так в письмах писали ей раненые. Во время войны в Москве уровень жизни постепенно снижался, события, происходившие при царском дворе и в министерствах Петербурга, будоражили всю страну. Все с восторгом воспринимали весть об убийстве Распутина.
Февральскую революцию встретили восторженно. Ликование проходило по всему городу. Революцию называли бескровной.
Молниеносное возвышение и болтливость Керенского у большинства вызывали насмешку. Вспоминаю стихотворение: «С бритою рожею Россией растерянной правит не помазанник божий, а присяжный поверенный».
После Февральской революции уровень жизни стал падать еще стремительней. Все ожидали чего-то. Октябрьская революция являлась логическим завершением огромного количества предшествующих ошибок и неудач царского и Временного правительств.
Из бурного водоворота событий мы попадаем в захолустье. Как все маленькие города в тот период, Сочи находились далеко в стороне от генеральной ломки старой жизни. В Сочи я работал и еще раз работал. Я читал английскую, французскую, немецкую историю, философию, беллетристику, критику, хватался жадно за все: Эсхила, Софокла, Горация, Бокля, Рескина, Дарвина, Шекспира, Лонгфелло, Вольтера, Жан Жака Руссо, Мольера, Шиллера, Гете, Макиавелли, Мальтуса, Диккенса, Тольдемира, Золя, Гюго, Котляровского, Белинского, Шопенгауэра, Чехова, Достоевского, Полетова. А впоследствии «Звуков небес заменить не могли мне скучные песни земли». Мама тоже много читала и по-прежнему глубже меня воспринимала прочитанное.
За два года я сдал экстерном экзамены за 6–8-й классы гимназии. Сейчас я оцениваю мамин педагогический замысел – научить меня самостоятельно работать. Она говорила: «Жизнь для нас с тобой трудна, а будет, быть может, еще трудней. Я работаю медицинской сестрой, а тебе ведь 15 лет. Все наше спасение в труде. Пока есть возможность, учись, читай, набирайся знаний. Помни, тебя сейчас никто не контролирует. Ты сам должен понять, что надо трудиться и как надо научиться работать над книгой. А весной экзамены на аттестат зрелости. Надо их сдать».
Несмотря на наш более чем скудный достаток, мама умудрялась дать мне возможность по разу в неделю получать консультации по математике и физике у преподавателей гимназии. Эту привычку к самостоятельному труду я сохранил на последующие годы, а доверие ко мне, к моей сознательности воспитывало убеждение, что я уже не ребенок.
В Сочи у нас появились знакомые, которых я могу назвать сейчас осколками разбитого вдребезги навек ушедшего в небытие прошлого мира. Родственники музыканта Римского-Корсакова учили меня английскому языку (за это я накачивал им воду). Обедневшие аристократы, абсолютно неприспособленные к заработку, в глубокой старости, в нищете закончили свое мирское существование в 30-х годах. Они жили по соседству, и я часто бывал у них.
Купцы Блиновы – я был дружен с пасынком Блинова Юрой – мы вместе учились. Блиновы в панике эмигрировали в 1920 году. Молодящаяся 40-летняя супруга главного врача санатория, маминого сослуживца, вела со мной разговоры на философские темы, также эмигрировала, кажется, в Сан-Ремо. Ее последние слова были: «Пишите по вечному адресу: Москва, Юлии Михайловне Рогаткиной-Ежиковой». И ряд других. Все они надеялись найти в Сочи убежище от мирских бурь, разразившихся над страной, и… не голодать. Но они ошиблись. Этому маленькому городку досталось, как и другим в трудные дни. Последующая судьба всех осколков, за исключением трагической судьбы Римских-Корсаковых, мне неизвестна. Мама со всеми поддерживала «добрые отношения», дружна же по настоящему она была только со своими сослуживцами: медицинской сестрой Е.К. Крюгер и зав. хозяйством – старушкой Л.А. Милеевой.
Мама любила все красивое, она по природе художник. Ее восхищает в равной мере пейзаж Кавказа, розы в Жаворонках, изящный переплет книги, сервированное со вкусом кушанье. Больше всего она любит цветы и детей, это красота жизни. Восхищение красотой – это единственный пункт, по которому я не полностью соглашаюсь с ней, отдавая нередко предпочтение полезному.
Мама полна благородства, ей чужды обман, лесть, мелочность, тщеславие, зависть. Она любит и ищет в каждом человеке красивое и благородное, и с этим я соглашаюсь вполне.
«Творец из лучшего эфира
Соткал живые струны их.
Они не созданы для пошлой жизни мира,
И пошлый мир не создан был для них».
Она говорила мне: «Никогда не хитри». Хитрость, в особенности лёгкая, в чем бы она не выражалась, всегда очевидна наблюдательному человеку, как пятно от персикового сока на белоснежной скатерти. Человек, уличенный в хитрости, подобен близорукому глупцу, не заслуживающему ни доверия, ни уважения.
Я многократно раньше изменял намерения относительно своей будущей профессии: хотел быть адвокатом, математиком, но окончательно решил стать путейцем. Мама никогда не возражала ни против одного из моих желаний. «Это твое дело», – говорила она мне.
С 1917 года мама содержала меня полностью одна. Отец оставался в Москве, стал советским видным работником, хотя в КПСС никогда не состоял, и связь у меня с ним на некоторое время была прервана.
В Сочи мы жили очень бедно, брали один обед на двоих. Однажды с компанией я зашел в кафе выпить чаю, но, узнав, что чай с сахаром, быстро убежал: такой расход мне был непривычен.
Удивительное свойство мамы – всегда быть довольной тем, что есть. Если на день у неё был рубль, она жила на 98 копеек. Недостатка у нас не было никогда, как бы мало мы не имели. «Все необходимое, ничего лишнего» – стало девизом, который не менялся ни в период бедности, ни во времена хорошего достатка. Жизни на принципе превышения расходов над доходами мама не признавала даже на краткие сроки.
В Сочи в течение пяти месяцев по вечерам я учился в слесарной школе, но слесаря из меня не получилось; потом 10 месяцев работал санитаром в острозаразном лазарете, где мама была медицинской сестрой. Носил тифозных и холерных. Сами мы оба переболели сыпным тифом, ко всему привыкли. Научился уважать труд простого человека. От раннего снобизма не осталось и следа. В тоже время твердо созрело убеждение, что всё наше спасение в труде.
Со 2 января 1921 года мы снова в Москве. Мама становится педагогом, мы получаем комнату в 19-й опытно-показательной школе МОНО. Мама работает как воспитатель, учитель и организатор детской школы. Многие заброшенные сироты, впервые узнавшие ласку, полюбили ее как родную. Мама – педагог по природе. Ей на воспитание дают самые трудные классы. Дети беспрекословно слушаются ее, да и не только дети. Этот авторитет, умение направлять, дать правильный совет людям она сохранила до конца своих дней.
Я временно поступаю на математический факультет Университета, легко сдаю шесть экзаменов.
Оглядывая пройденный путь критически, оцениваю правильность из% речения Горация: «Лови момент, меньше всего рассчитывая на будущее».
Каждому возрасту свое. В детстве – изучение иностранных языков, закалка тела, развитие памяти. Гуманитарное образование также адекватно молодежи, оно имеет огромную пользу. Оно неповторимо. Вспоминаю среднюю школу. Она оставила хорошие воспоминания. Особенно любил учеников преподаватель географии. Нередко положения географии он излагал стихами. Например, из Эри в Онтарио течет Ниагара, шумит же она посильней самовара. Развивать память следует всесторонне, зрительную, слуховую, моторную, логическую. Мне это знание пригодилось во время посещения США. Память была блестящей. Я развивал ее и достигал хороших результатов.
Университет всегда был светочем культуры. Учителя, профессора Лузин, Хинчин, Егоров, Предводителев... Реформатский, его блестящие лекции незабываемы.
Учился я в Университете полгода, а затем сделал крутой поворот – поступил в МИИТ, хотел научиться строить мосты.
Техника того периода была примитивной. Апофеозом ее были паровозы и мосты. В вузе строившим новую жизнь при советской власти многого не доставало: лабораторий, учебников, в помещении было холодно. Преподавателям приходилось создавать новые курсы, методику преподавания.
Но было и хорошее. Воспитание самостоятельности. К деканам родители не ходили, учились мы по запискам. Если пропустишь лекцию, будет трудно понять следующую, место практики ищи сам, дипломный проект создавай сам, а в качестве материала – фотокарточка. О судьбе студента мало кто заботился. Если не сдал зачет, то виноват только сам. Жизнь приучала к ответственности за собственную судьбу.
Начинается интересная студенческая жизнь, но беспокойная. Все время говорят о преобразовании высшей школы, о студенческой чистке. Меня не вычищают. Приходилось волноваться, так как во всем было немало элементов случайности и влияния взаимоотношений.
С 1923 года мы живем в детском доме «Ручеек» у Красных ворот. Комната имеет 7 кв. м, высота потолка – 1,8 м. Бедности не замечаем. К деньгам меня не тянет. Еще в Сочи я колол дрова соседям по даче и переносил больных, но никогда ни копейки денег за это не брал. Однажды я нашел во дворе МИИТа 20 червонцев. Это была огромная сумма: четырехмесячная заработная плата мамы. Я приложил много труда, чтобы найти владельца, и, наконец, нашел его. Он мне хотел подарить 2 червонца, но я отказался их взять.
Часто бывал у своей тети. Она нам немного помогала. Видался с отцом. Отношения у нас были хорошие, но связи не крепли.
В Москве у нас появились новые друзья – Григорьевы. С Володей я учусь вместе в МИИТе, его сестры, Зоя и Тамара, музыкантши. Моя мама дружна с Анной Глебовной, его матерью. По поводу нашей дружбы много лет позднее жена Володи сделала надпись на одной из его книг, которую он подарил нам: «Незаметно устраняет мост препятствия на пути, а к нему опоры крепче нашей дружбы не найти».
Учился я в МИИТе неровно, но интенсивно: окончил курс за 4 года 4 месяца; классически проработал курсы строительной механики, сопротивления материалов, конструкций мостов. Любил железные дороги. А кучу прочих предметов изучал, как и многие мои товарищи, поверхностно. Наиболее тесная связь в МИИТе у меня была с профессором П. А. Велиховым, и я с благодарностью вспоминаю его влияние на нас, студентов.
Система экзаменов была предметная. Захлебываясь, сдавали экзамен за экзаменом. Отпусков почти не было, практики были короткими.
Развлечений было много. Мы бывали иногда по вечерам у Григорьевых, где играли, главным образом, в юношеские игры: «Папа и мама», «Добчинский и Бобчинский», «Море волнуется» и т. д. Мамы играли со своими взрослыми детьми. Слово «выпивка» вообще было незнакомо, да и откуда она могла появиться, когда на трамвае за 5 копеек я ездил лишь в один конец, а во второй шел пешком.
Новая жизнь после Октябрьской революции освободила маму от тяготившей её помощи бывшего мужа. Мама была революционером по духу. Но она приветствовала революцию не как способ улучшения собственного быта, а освобождения народа от гнета, открывшую ему пути к просвещению и лучшей жизни. Она желала блага народу и охотно бы принесла себя в жертву. Она говорила: «Я помню старый мир, как офицеры били по щекам денщиков, как платили помещики женщинам поденщицам по 25 копеек в день, с каким презрением третировали домашнюю прислугу. Я приветствую новый мир, я верю в свой народ, я люблю свою страну». Её называли иногда, шутя, воинствующей большевичкой. В партии она никогда не была, и благ от нового строя она никогда не искала.
Такому отношению к новой жизни мама учила и меня. «Лично тебе в старом мире жилось не хуже, но ты несправедливо пользовался благами, на которые не имел права. Новая жизнь широко распахнула двери перед народом, который прежде называли простым, перед многими хорошими способными людьми, которые были затерты. Иди в ногу вместе с ними и находи свое место трудом, а не фактом счастливого рождения». Своих взглядов она не навязывала никому, она – воплощение такта. Если она недовольна, она молчит. Мама старалась внести мир, она легко жила в общей квартире, вокруг нее исчезали ссоры. Когда-то, в молодости, мама занималась живописью и вышиванием. Её картина «Фламинго», сохранившаяся до этих дней, представляет собой настоящую художественную ценность, а вышитое бисером вечернее платье вызвало настоящий фурор. «Что это за изумительная мастерская, способная на такие шедевры?», – спрашивали её московские модницы.
Наступает 1924 год, лето. Мы с Володей и Анной Глебовной едем на практику, на сборку металлического моста через реку Припять у города Мозыря. Лучезарным светом озарена эта практика! Через месяц после нашего отъезда в Мозырь приезжает мама. Она окружена крестьянскими ребятишками. Она их учит, они носят ей из своих садов фрукты. Вечером мы ходим гулять по лугам и лесам.
Собственно, в Мозыре я по-настоящему становлюсь инженером. Начинаю понимать работу сооружения. Я познаю, что такое сборщик-металлист, снимаю шапку перед его нелёгким изобретательным и опасным трудом. Инженером быть куда приятней и интересней. Так по какому праву на них смотрят иногда сверху вниз? Я должен признать свою ограниченность во многих вопросах и «научиться мужика уважать» (Некрасов).
Мозырь! Практика! «Веселые годы, счастливые дни, как вешние воды промчались они».
В ноябре 1924 года мы снова возвращаемся в Москву, а 7 января 1925 года мама заболевает гнойным аппендицитом, который прорывается и вызывает перитонит. Её увозят в Сокольническую больницу, шепотом говорят, что болезнь смертельна. Опасную операцию ей делают только 2 февраля. Ее поправка тянется медленно. Только в мае месяце она выздоравливает полостью.
Моя летняя практика 1925 года проходит в Бюро инженерных исследований Научно-технического комитета НКПС (Наркомата путей сообщения - СЖ). Во время практики я работаю, а по вечерам делаю дипломный проект – разводной мост системы Шерцера. Защита дипломного проекта состоялась 13 ноября 1925 года. Мне 22 года. Я инженер путей сообщения. Мама гордится тем, что образование дала мне она. Знание иностранных языков помогает мне.
Меня сразу принимают в Научно-технический комитет НКПС, и я начинаю свою работу под руководством незабываемых учителей: профессоров Рабиновича И.М., Стрелецкого Н.С. при отдаленном участии Патона Е.О. Сразу положили оклад 150 рублей в месяц. Это богатство! Мама, учительница, получает только 50. В 1927 году я становлюсь старшим научным сотрудником, и нам с мамой дают отдельную хорошую комнату 17 кв.м в общей квартире.
Мама ожидает, что я могу жениться, но она ошибается. Пусть это эгоистично, но жениться я не собирался. Мама стоит в стороне от этого вопроса. Но изменить мое решение было невозможно.
В течение трех лет я занимался исследованиями колебаний мостов, а с 1928 года – прочностью сварных конструкций. И на этой базе я сделал научную карьеру. В 22 года я инженер-путеец, в 24 – механик-универсант, в 26 – старший научный сотрудник, в 27 – доцент, в 29 – профессор. Мама слегка испугана: «Слишком рано и так высоко забрался». Нет, у меня не будет головокружения от успехов.
В моей работе мне помогало многое: довольно прочное гуманитарное и математическое образование. Быть техником легко, когда имеется такая база. Мне помогало хорошее знание французского, немецкого, английского и латинского языков. Человек, читающий иностранную литературу, чувствует себя более уверенным, нежели тот, кто знает о ней косвенным путем.
Я всегда терпеть не мог бесполезной траты времени и старался организовать свой труд. Особенно бесполезны пустые разговоры, промывание косточек ближним или изучение вопросов хорошо уже известных. Меня всегда возмущала разработка положений вроде того, что «Волга течет в Каспийское море».
Никогда не вступать в жаркие споры, когда речь идет не о существе вопроса, а лишь по форме. Никогда не стараться приписывать себе чужих мыслей. Научные работники ценят это больше всего. Они дают им удовлетворение. А приписывание себе, это обкрадывание других.
Я очень ценил диалектический метод мышления. Маркс и Энгельс – образцы старого логического мышления. Стремился подражать им по подходу к вопросу. Всегда был мне интересен внутренний мир выдающихся людей от Наполеона до Станиславского. Никогда человек техники не должен отрываться от общечеловеческой культуры. Она помогает всему, в первую очередь, писанию книг. Даже при написании трудов по сопротивлению материалов некоторое влияние оказывают и чтение Белинского, Грибоедова, Лонгфелло, посещение Третьяковской галереи, Дворца Лувра в Париже, изучение латинского языка и путешествия по США, Японии, Чехословакии. И технический кругозор должен быть многогранным и раскрывать развитие техники в ногу с развитием всей человеческой культуры. Техник должен уметь читать, адаптировать себя к новым вопросам, никогда не застывать в выбранном узком направлении.
Я формировался вместе с бурно растущей промышленностью СССР.
Редко какая область техники получала такое молниеносное и широкое развитие, как сварка. Огромный экономический эффект от ее внедрения в народное хозяйство способствовал перестройке технологических процессов на заводах и строительству новых предприятий на новой прогрессивной технологической основе. Незабываема роль в этом движении покойного академика Е.О. Патона. Сотнями строились заводы с применением сварки: Уралмаш, Краматорский машиностроительный завод, Днепрогэс, канал им. Москвы, проектировались сварные трубопроводы, железнодорожные вагоны, краны и т. д.
Работал много, разнообразно и сумел убедить себя, что никогда не чувствую усталости. При многообразии в частности моего труда это делать легко. Вполне разделяю проверенную на опыте точку зрения И. П. Павлова. Перемена занятий – это и есть отдых. Сначала читаешь лекцию, потом начинаются разговоры в кабинете, едешь на завод, сидишь на заседаниях. Надо убедить себя, что это есть не что иное, как текущая жизнь, и забыть об усталости.
Еще одно свойство, которое я постепенно воспитал в себе – не волноваться. Чаще всего волнения происходят не по серьезным причинам, а по пустякам. Недоброжелательный взгляд начальника, неприятный разговор с товарищем, испорченный обед, потерянные три рубля могут заставить человека переживать и волноваться.
В детстве я, пожалуй, принадлежал к эмоциональным подросткам, много позднее в течение длительного времени убеждал себя, что неудачи – это мелочи, и волноваться не следует. Особенно помогли излечению от ненужных волнений 30-е годы и время войны. Было настолько много действительно тяжелого, что постепенно приучил себя не обращать внимания на второстепенное.
Время и самовоспитание сделали свое дело. Разволновать мне себя сейчас трудно. Я спокойно выслушиваю многие неприятности, которые внутри не оставляют следа. Я не испытываю волнения во время лекции и всевозможных выступлений. Не ощущая устремленных тысяч глаз, чувствую себя совершенно так же, как если бы выступал в своей комнате перед друзьями. И мысли развиваются нормально. И шпаргалками не пользуюсь. Говорю просто, не спеша, никогда не чувствую себя связанным ни при каких обстоятельствах.
Не переношу никаких алкогольных напитков. Всегда стремлюсь иметь голову свежую, а не одурманенную. В нашей стране много прекрасных традиций, но много и совершенно нелепых, например, необходимость выпить по случаю встречи, семейного торжества, дня рождения, праздника и т. д. Неужели фактор, нарушающий нормальное ясное мышление, может доставлять удовольствие?
После утверждения меня профессором мои институтские товарищи начинают как-то отходить от меня. Во-первых, расходятся наши пути: они строители, а я сварщик. Во-вторых, многие из них стремятся к занятию должностей руководителей отделов, к приличным костюмам, квартирам и к жизни повышенного уровня. Я же, сделав «карьеру» – став профессором ведущего вуза страны, никак внешне не оправдывал своего положения. Меня как известного специалиста направляют на заводы. Когда я вхожу, то спрашивают: «А когда же приедет сам профессор?» Да и одеться солидно я не умею, могу побежать по улице.
Свою педагогическую деятельность я начал в Московском автогенном сварочном техникуме. Сколько замечательных учеников училось у меня там: Леонид Мордвинцев, Александра Воронцова, Владимир Николаев, Вениамин Дымшиц, Исаак Рабинович, Василий Бойцов. Они теперь профессора, государственные деятели.
С 1933 года я работаю в МВТУ на Коровьем Броду и в ЦНИИТМАШе. Со мной Мордвинцевы, Николаев В.П. Они становятся близкими друзьями на всю жизнь. В ЦНИИТМАШе я выполнил свою докторскую диссертацию.
С 1930 года моим лучшим другом был Василий Возняк. Моя мама и Анна Петровна, его мать, тоже друзья. Вася называет маму – зам. мамаша. Вася сначала сварщик, потом инженер-сварщик, и какой инженер! Мы работаем всегда вместе. В 1935 году он женился. Его жена – Ольга Браткова. В 1936 году появляется маленькая Таня. Вася дарит моей маме свою половину Танюши. Ее называют – зам. бабасенькой. Это название сохранилось в течение всей жизни.
У нас в Москве, но главным образом на даче, постоянно бывают студенты. Они и мамины друзья: Андрей Чеканов, Николай Челноков, Михаил Есиев, Леонид и Нина Лазаревы, Игорь и Шура Кунаевы, Михаил и Клавдия Ивановы, Алексей Дубинин, Алексей Чернобровкин, Владислав и Александра Лубенцы. У нас бывает и чудесный сплав из 4-х сварщиков. Каждое 6-е сентября чудесный сплав – Корягин, Тащин, Смирнов, Бродский проводят день в Жаворонках.
Наступает кошмарный ноябрь 1937 года. У Васи мелкие неудачи по сварке паровозных связей. Косые взгляды. Он заболевает психически, прыгает с путепровода вниз, ломает ногу и разбивает голову. Всю свою любовь с него мама переносит на Танечку. Мы переселяемся жить на Малую Бронную, а Братковы въезжают в нашу бывшую комнату.
В 1939 году я становлюсь доктором наук и заместителем директора МВТУ. Мама снова пугается взлету. Но я ей обещаю, что ничего страшного не произойдет.
Особую роль сыграл в нашей жизни Аркадий Чернышев. С ним мы познакомились на лыжных экскурсиях, и, не прошло двух лет, как он стал нашим лучшим другом и «вторым маминым сыном». Своими становятся его жена Люба Чернышева, сестра Зоя Чернышева, Юрий Арбузов и Валентин Парахин.
После окончания МИИТа каждое лето во время моего отпуска мы путешествовали с мамой. Преимущественно ездили на Кавказ по разным маршрутам, например, по Военно-Грузинской дороге, Военно-Сухумской, по Средней Азии и многим другим местам. Особенно интересной была наша поездка в Среднюю Азию, а потом в Баку, Тбилиси, Батуми. Мы наблюдали всю дикость и прелесть экзотики и любовались чудесными произведениями архитектуры Самарканда.
С середины 30-х годов я стал ездить на более трудные экскурсии один, без мамы: на лодке по Чусовой, по Алтаю, в альпийский лагерь, на перевалы Кавказа.
Наступает 1941 год. 22 июня – объявление войны. Мы живем в общежитии. С нами Аркадий Чернышев, Борис Морозов, Михаил Иванов. Каждый день я нахожусь на командном пункте, а мама ждет меня в общежитии.
Во время первой бомбежки я чуть не потерял её. Она находилась в доме 1А по Машкову переулку, где жили Братковы. Полутонная бомба упала на Латвийское посольство – соседнее здание, обратила его в кратер, разбило все окна в доме, где находилась мама, отклонись на 25 метров, и от их дома не осталось бы следа.
Страшный день 16 октября 1941 года. Немцы под Москвой. Бежать я не рекомендую. Ни при каких условиях не могут сдать Москву за 2 дня. Или уже все рухнуло? Нет-нет надо подождать 2–3 дня и головы не терять. С 18 октября МВТУ начинают планомерно эвакуировать в Ижевск. Меня оставляют главэваком. 22 ноября мы уезжаем со скорым поездом в Ижевск. Вообще, мы не прогадали. Все, кто выехал до нас, ехали месяц. А мы доехали в кратчайшее время: за 4 дня.
Во время войны в Москве жизнь становилась тяжелее день ото дня. Бессонные ночи, тревоги, ухудшающееся питание; монотонно продвигаются немцы; толпы беженцев из западных областей. Москва опустела. В каждом доме можно было занять по несколько свободных квартир. Поезда метро ходили редко и были пустыми. На Бауманской улице в утренние часы на расстоянии километра можно было не встретить десяти человек.
Отец умер в 1937 году от рака печени. Ему не пришлось пережить того, что переживали москвичи. Тетя Леля со своей сестрой Таней, племянницей Верочкой и внучатым племянником Мишенькой эвакуировалась в город Муром. Мы уезжали из Москвы с мамой вдвоем в конце ноября 41-го года вместе с Чернышевым и Кунаевыми. Люба Чернышева оставалась в Москве. По дороге будущее нам казалось туманным и тусклым.
В Ижевске все нас поразило: яркий свет на улицах и в домах, движение пешеходов, трамваев. От всего этого мы уже отвыкли в Москве. Светлый образ семьи Коротковых останется незабываемым. Они нас приютили в своей квартире на улице Бородина, в доме 20А, и согрели лаской. Напротив нас живут Мордвинцевы.
Первое время жизнь была очень тяжелой. С тревогой ждали сообщений. С декабря они стали радостными. Появились надежды. Пища была скудной. Мама готовит вкусные пироги из каких-то суррогатов. Изредка Аркадий приносит пряники, а я сливки из столовой. Работы много. МВТУ начинает действовать. Студентов тысяча человек. Помещаемся в десяти комнатах.
Впрочем, вскоре институт при помощи директора Устинова переселяют в помещение бывшего трибунала. Там уже можно по-настоящему развернуть работу. Все бауманцы перезнакомились друг с другом, это ведь не Москва!
«Но, усядемся за стол мы дружно, потеснясь,
И так тепло нам вместе было».
Во время ижевского периода нашей жизни особенно проявилась черта маминого характера искать хорошее во всем: в людях и в положении. Ее любимым изречением было: «Все хорошо».
Еще в детстве она мне твердила: «Ты в каждом своем товарище ищи его плюсы, а не минусы. С Борей Айхенвальдом ты можешь найти интерес в разговоре о литературе, Филипп – хороший техник и т. д. Так и я любила бывать с Зоей и Тамарой Григорьевыми – они музыкантши, с Лизочкой Фирсовой – она рассказывает про детей, Марья Зиновьевна – жизнерадостна, Шура Мордвинцева – меня во всем понимает. К каждому человеку нужно подойти своей хорошей стороной к его хорошей стороне». Мама исключительно проницательная. Она видит человека насквозь, с полуслова понимает своего собеседника.
Человек не остается постоянным. Он меняется – один к лучшему, другой к худшему. Надо воздействовать на него так, чтобы он менялся к лучшему. Маме это удавалось. Мама учила, чтобы я, видя человека выше себя в интеллектуальном и культурном отношении, стремился бы подняться до его уровня, а тех, кто был ниже меня в этом отношении, подтягивал бы к себе, но ни в коем случае не опускался бы сам. Это мудрый совет.
И в тяжелых условиях жизни надо искать хорошее. В Ижевске страшные морозы, зато божественно красивая зима, здесь много замечательных бауманцев. В комнате холодно, но из окна чудный вид. Обеды скудны, зато летом много ягод. Мало интересных совещаний, но можно знакомиться с заводами и ходить на лыжах.
Эти воззрения мамы воспитали во мне оптимизм и относительно спокойное отношение к неприятностям. Считаю, что они будут скомпенсированы радостями. Сумма Z равна нулю.
Мама была исключительно верна своему слову. Если она сказала, что придет в 6 часов, то это значит в 6, а не в 5 минут седьмого. Если она обещала сделать кому-нибудь торт через год, то он его в срок получит. Она требовала этого же от других и понемногу добивалась. Записывала подробным образом: аннотации прочитанных книг, хозяйственные расходы и даже течение своей болезни. Перед всякими переездами составлялись подробные планы, которые фиксировались письменно. Она любила, чтобы все было точно и определенно.
Щепетильность её в отношении использования служебного положения сына была исключительной. Она в 1940 году добровольно отказалась от индивидуальной квартиры в пользу семьи профессора Кована. В Ижевске, будучи директором, я получал промтоварных ордеров меньше остальных профессоров. А разве она позволила бы когда-нибудь шоферу Степанкову привезти из МВТУ килограмм гвоздей – никогда.
Она любила знаки внимания, но не позволяла делать себе дорогих подарков, а нередко при этом их сама оплачивала, но говорила, что это ей подарок. Она имела особую кассу, которая называлась филантропической, и об операциях этой кассы не говорила даже мне. Зачем нужны дорогая дача, мебель и одежда? Приятны только хорошие люди. Я соглашался с ней полностью.
Прилично и аккуратно одетым надо быть всегда. Внешняя чистота определяет внутреннюю, и нельзя компрометировать ту организацию, в которой работаешь.
Мама говорит: «Любовь – это забота, если любишь человека, должен заботиться о нем. Забота должна идти ему на пользу и не быть обременительной. Если что хорошее делаешь для другого, не жди благодарности. Тебе приятно сделать ему хорошее, значит, ты делаешь это косвенно и для себя».
Она мне говорила: «Не завидуй никогда, никому, ничему. Постарайся убедить себя, то, что имеет другой, и является предметом твоего желания, тебе на самом деле не нужно. Ведь ты прекрасно умеешь убеждать себя во всем, в чем захочешь. Если надо убедить себя, что тебе приятно принимать касторовое масло, то ты легко это сделаешь, и оно не будет тебе противно. И так во всем другом».
У мамы было всегда много не только очных, но и заочных воспитанников. Четыре мальчика Вощекиных живут в Рыльске. Мама систематически помогает им в 30-х годах. Телемеханически воспитанный 15-летний Шурик жил у нас с 1935 года. В 1942 году он погиб на фронте. Мама помогает Ураевым. Они знакомятся с ней взрослыми. Семье Филипповских и т.д.
Сама мама исполнена воли, которой она дисциплинирует, прежде всего, себя. Она сочетала твердость с душевностью и мягкостью, сдержанность с удивительной ласковостью.
Аркадий Чернышев все время с нами. Он предельно деликатен, тактичен, отзывчив и добр. Он любит детей, он окружен студентами, по природе – он воспитатель, начитан. Ему чуждо тщеславие, пустословие. Это человек ума, сердца и дела.
Перед самым возвращением в Москву совершенно неожиданно в Муроме скончалась тетя Леля. Она должна была ехать с нами в Москву. Нам тяжело. Ведь она сыграла немаловажную роль в нашей жизни в особенности в трудные минуты.
У меня осталась двоюродная сестра со своим сыном маленьким Мишенькой. Ему четыре года. Они приезжают в Ижевск и едут с нами в желанную Москву. 18 апреля 1943 года мы снова дома. Живем в институтском общежитии и постепенно переезжаем на нашу милую Бронную.
Мама окружает все большее и большее количество людей: любимые Аркадий и Люба, Мордвинцевы, Григорьевы, Ольга Николаевна и много-много других.
В Москве у нас бывают традиционные дни. Главным из них является 6 января – это день маминых именин. К этому дню мы с Аркадием готовим для каждого из наших гостей приветствие нередко юмористического характера: «Музыка, живопись, поэзия. Сын на футболе в растерзанных штанах». Это он пишет Вере Николаевне по поводу ее сына Мишки.
Повторяем слова: «Со всех концов России слетаются друзья, но кто ж из нас не знает 6-го января». А вот еще одно четверостишие: «У зеленой печки, возле круглого стола, ежегодно собиралась вся счастливая семья». Мама изображалась зайчиком. «Наш любимый зайчик только лапкою грозит, весь звериный мир её боготворит». Ради нас самих печется обо всех, ведь она своей душой согреет всех. И, наконец, кратенький гимн, сочиненный Аркадием, заканчивавшийся словами: «Роста совсем небольшого, с сердцем громадным, как мир, причина нашего сбора, всеобщий наш кумир».
По поводу празднования именин один из ее друзей, Кунаев, сказал так: «Всё тот же дом, всё тот же пруд, а в этот дом все прут и прут».
После возвращения в Москву мы каждое лето стали ездить на нашу дачу в Жаворонках. Еще в 1935 году мама совместно со своими знакомыми купила комнату и террасу. Постепенно мы расширились и обладали уже двумя комнатами и террасой, но и этого стало мало.
Дача – это мамино детище. Она сама привозила рамы, стекла, покупала инструменты, возделывала цветник и огород. Наш маленький участок, благодаря маминым трудам, мог служить образцом сельскохозяйственной культуры. Много цветов, прекрасно ухоженные розы, несколько яблонь и грядок клубники. Но с четырех небольших грядок клубники мы собирали по 10–12 тарелок ягод в день. Все было ухожено, все цвело и приносило плоды.
В 1935 году я тяжело, в течение трех месяцев, болел брюшным тифом. Не знаю, если бы не было мамы, остался бы я жить. Она меня выходила. А потом я поправлялся на даче, там мы провели некоторую часть лета и предвоенные годы.
В 1946 году мы решили строиться. Конечно, мама выполняла роль главнокомандующего, физическую работу делала бригада, но без вдохновителя строительство останавливалось. Напротив нас живут Макаровы, с которыми устанавливается теснейшая многолетняя дружба.
1948 год. Мы решаем идти с Аркадием в поход на Кавказ. Наш маршрут назывался «Четырех перевалов»: Эльбрусский, Эпчик, Карачай-Ауш, Клухорский. Маршрут совершаем в конце августа, в горах уже приближается осень. Пусто-пусто. Людей абсолютно нет. Идем впятером. С нами Валя, Куркин и Шапочкин.
В Хосте встречаемся с мамой. Она лечилась в Мацесте. Мы остановились на даче Милеевых. Нашей старинной приятельнице Лидии Александровне Милеевой вернули дачу, отобранную у нее много лет тому назад. Во время круговых путешествий до 30-го года мы всегда жили у нее. Все хорошо, но заболевает сыпным тифом Володя Шапочкин. Конечно, первую помощь оказывает ему мама. Мы его помещаем в больницу и уезжаем из Хосты только после того, как опасность миновала.
1949 год. Вместе с Макаровым и Аркадием мы совершаем новый переход через Кавказский хребет (перевал Донгуз-Орун). В 1950 году мы с Аркадием находились в горно-альпийском лагере в Алибеке и поднимались на Суфуруджу.
Мама путешественница. В 1939 году она сделала переход по Военно-Осетинской дороге, поднялась на ледник, там встретилась с нашим инструктором по альпинизму Михаилом Ивановым. Тот так и ахнул, и предложил ей, шутя, значок альпиниста, от которого она, конечно, отказалась.
В 1951 году, в октябре, мы вместе с ней поехали в Кисловодск. Там находились Мордвинцевы. Добрались на машине до Красного Солнышка и решили продолжить путь пешком. Куда вы думаете? На вершину «Большое седло» – 1450 метров над уровнем моря. И мама дошла. Когда мы вечером спустились в район Кисловодска, именуемый «Минутка», и показывали ей вершину Большого седла, окруженную облаками, то плохо верилось, как человек в 72 года мог отправиться туда. Мама просила никому не говорить об этом в Москве, но мы, конечно, поспешили рассказать всем, всем.
С ней не только не сделалось дурно, но на другой день она уже поднималась на гору Машук. Шли осторожно, настойчивость и воля помогли, ничего, кроме удовольствия от этих прогулок она не получила.
В 1947 году на свет появилась маленькая Женечка – ее новая любимая внучка. Отношение к детям у мамы было особое. Дети – цветы жизни. Испокон веков в Жаворонках мама собирает всех окрестных ребятишек. Еще до войны она ежегодно им устраивала елки с хорошим угощением. А последнее было немаловажным в тот период. Все ребятишки улицы – друзья бабы Жени. Это сторожи яблок и цветов, первые помощники в работе. Мама никогда не забывала их при дележе яблок, клубники, смородины. Впоследствии они стали взрослыми, и почти все, встречаясь с ней, говорили: «Здравствуйте, Евгения Владимировна!» или «Здравствуйте, баба Женя, Вы нас не узнаете? Ведь мы всегда у вас на праздниках гуляли».
В Жаворонках воспитывались целые поколения. Первое поколение: Эдик Филипповский, Таня Браткова, Женя Бурдасов, Игорь Парахин, Михаил Архипов, Валя Парахин, Юра Арбузов. Все они жили по несколько лет в Жаворонках. Танечка жила в Жаворонках подряд лет 15. Таня среди сверстников была за командира. Она выражала общее к маме отношение: «Зам. бабуся никогда не наказывает нас, но самым большим наказанием для меня является то, что она чем-то недовольна. Она всегда требовала пунктуальности, трудолюбия, а главное, правдивости. Если мы не приходили вовремя к обеду, она никогда не говорила, что она нас лишает его. Мы сами знали, что все стало холодным, и мы должны были получать его таким».
Младшее поколение: Женя Чернышева, Юра Макаров, Таня Геннадиева. Между основными поколениями много было промежуточных.
Раза два в лето на дачу приезжал шофер Степанков на старом ЗИСе. В этот ЗИС укомплектовывалось 14 душ взрослых, но главным образом детей, и переполненная машина отправлялась в Никольское на пляж. Туда садились и многочисленные уличные ребятишки – мамины приятели. Всегда брали с собой бутерброды, конфеты и фрукты, смотря по сезону. Дружба ребятишек с бабой Женей крепла.
Баба Женя собирает детишек не только в Жаворонках, но и в Москве, чаще всего под Новый Год. Устраивается новогодняя ёлка. На ёлку собираются ребятишки разных возрастов: от 3 до 15 лет: Таня Браткова и Женя Чернышева – представители старшего и младшего поколений, Вова Денисов, Вова Степанков, Юра Макаров, Таня Соколова и многие, и многие, человек по 10–15. Приходил Дед Мороз. Это была или сама мама или Александра Владимировна. Дед Мороз приносил подарки.
Вечер проходил строго по расписанию: приход Деда Мороза, детская декламация стихов, угощение. Под видом вина детям давались различные соки, потом игры, и Степанков увозил ребятишек домой. Иногда бывали недоразумения. Маленькие гости не хотели уезжать и плакали, их уговаривали.
Одна смена детишек подрастала, другая появлялась.
В 1951 году мы вместе в Чернышевыми провели часть лета в чудесном местечке Архипо-Осиповке на Черном море. В последующие годы мама, я и Аркадий ездили в Эстонию, в Ригу, последняя наша счастливая поездка была в Хосту в 1954 году.
«Веселые годы, счастливые дни, как вешние воды промчались они».
В 1955 году мы поехали втроем в Алушту. Выехали из Москвы 9 августа, а 16-го в 12 часов дня погибает Аркадий, купаясь в море. Кошмарно, нелепо. Он задохнулся сравнительно недалеко от берега от охватившего его спазма. Аркадий – исключительный спортсмен, прекрасный пловец. Он купался во время среднего прибоя, по-видимому, брызги попали ему в горло и вызвали защитную реакцию организма – спазм. Он остался лежать на воде, четыре каких-то парня, увидав его, потащили к берегу. Но место, где его можно было вытащить, находилось сравнительно далеко. На берегу он был уже мертв. Мама испускает дикий крик и замолкает. Мне казалось, что пропасть разверзлась перед нами в этот день. Мы делали ему искусственное дыхание в течение полутора часов, но, конечно, всё было бесполезным. Кошмарное возвращение в Москву с его гробом.
Приходится начинать новую жизнь. Мама говорит: «Люди приходят и уходят, а мы с тобой остаемся».
К нам приходят новые люди. Поселяется на даче Толя Соседов – матрос, вернувшийся только что с флота. Работает механиком в сварочной лаборатории. Очень честный, отзывчивый, трудолюбивый и упорный. Несмотря на отсутствие образования, он карабкается и через 8 лет становится инженером. У него хорошая жена и дочка Мариночка.
Толя Наседкин. Судьба его похожа на судьбу Толи Соседова – тоже матросом пришел к нам. Жил с нами на даче, постоянно бывал в Москве. У него хорошая жена Шура и сынишка Сережа. Очень дружен со мной. Мама считает его ленивым и называет «бычком».
Слава Волков тоже вернулся с флота. Много лет живет у нас на даче. Очень дельный, умелый, энергичный, характер немного ершистый, в особенности в прошлом. Теперь он инженер. Очень расположен к нам обоим.
Братья или, как их называют, «три мушкетера» Макаровы. У всех у них много хорошего. Про Толю Соседова, например, мама говорит, что он в воде не тонет и в огне не горит. Он в свое время спас двух ребятишек, вытащив одного из горящей избы, а другого – из пруда в апреле месяце. Сам чуть не получил воспаление легких. Все они постоянно бывают у нас, но никогда об этом ни с кем не говорят. Они стали инженерами, но воспитание свое получили под общим маминым руководством в Жаворонках.
Некоторые мамины воспоминания не нашли своего места в жизни. Игорь психически заболел, а любимый Мишенька Архипов трагически погиб во время похорон Сталина. Он был задушен на Трубной площади.
Годы идут. В 1956 году я поехал на теплоходе вокруг Европы. Если бы мог это путешествие совершить вместе с мамой! Мы заезжаем в Швецию, Голландию, Францию, Италию, Грецию, Турцию, Болгарию. У меня написан толстый дневник впечатлений, много карточек, альбомов.
В 1957 году мы поехали с мамой и Мордвинцевыми в Трускавец. Это была последняя наша совместная поездка. Мы гуляли по парку. Более 300 км проделали на машине, проехав через Карпаты, побывали в Ужгороде.
В 1958 году, 2 мая, произошло событие, ставшее для нас трагическим. Мама странно заболела. Сначала у нее появились пастозность, т. е. одутловатость лица, сердечная аритмия, стал грубей голос, появились боли в суставах, глухота. Она слегла в постель.
Лето 1958 года было для нас трудным, часто бывали врачи. Объясняли спазмами мозговых сосудов. Мама жаловалась на шапку на голове. В начале сентября вернулись в Москву. Положение все ухудшалось. Она уже была прочно прикована к постели. Врачи не делали никаких благоприятных прогнозов.
Числа 10 сентября произошло непостижимое. Проснувшись утром, мама сказала: «Ну, довольно я болела, теперь буду поправляться». Через три дня она уже в состоянии была сидеть на кровати, через шесть – вставать и через 12 ходила по комнате. Пройдя, она откладывала спичку, и так с каждым днем добавляла по спичке. Она брала бамбуковую палку, которую называла другом, и по рецепту нашего врача Анны Алексеевны Румянцевой старалась ходить по комнате в ритм: «10 минут ходить, 20 минут сидеть». Сидела она, конечно, не 20 минут, а больше, но разве дело в этом.
Ее воля позволила победить болезнь. Через два месяца она делала три круга пешком вокруг Пионерских прудов.
Конечно, она полностью не поправилась: перестала выезжать в город, одна больше не ходила, на дачу выезжала только на машине. Жизнь стала несколько более замкнутой.
Часто она свои философские взгляды выражала следующим образом: «Прежде всего, выполняй свой долг. Что нужно делать, то я буду делать. Если надо принимать лекарства, буду их принимать».
«Своей волей ты добьешься всего. Нет слова «не могу», а есть слово «не хочу».
«Если хочешь жить сам, не мешай жить другим, и старайся делать так, чтобы людям вокруг тебя было хорошо».
«Если ты не знаешь, как поступить, спроси свою совесть, она тебе подскажет».
«Жизнью пользуется живущий, никогда не стой на месте, иди в ногу с жизнью».
«Помни, что люди приходят и уходят, а мы с тобой остаемся».
«В жизни я больше всего люблю детей и цветы, и особенно маленьких детей».
Мама мне давала уроки управления. Особенно я стал их ценить, когда возглавил институт. Она мне говорила:
«Не переоценивай себя. Давай инициативу и возможность работать другим. Каждый помощник хочет быть самостоятельным, хочет видеть результаты своей собственной работы. Не думай, что ты каждый вопрос решишь лучше других. Не мешай работать работающим.
Помни, что руководитель не всегда может хорошее сделать, но может многому помешать. Поднимай своих помощников, а своей работой они будут возвышать тебя.
Будь ровен со всеми. Не делай разницы между большими и малыми людьми. Кто подхалимничает перед сильным, тот бывает грубым со слабыми. Не допускай в себе и не развивай в людях ни того, ни другого».
Мама очень боялась за меня, в особенности в последнее время. Она говорила:
«Подумай, что будет со мной, если тебя не станет. Будь очень и очень осторожен». Мама очень боялась, чтобы со мной не произошло несчастья, в особенности при уличных катастрофах.
Как удивительно хорошо сочетались в ней ум, воля и чувство, которое она так щедро дарила людям. Все, что делала мама, она делала хорошо. Она была медицинской сестрой – врачи не могли нахвалиться. Она была учительницей – дети не находили лучшего педагога. Она выполняла у сына иногда обязанности секретаря – лучшего было не найти. Она вышивала шедевры, рисовала по мебели и фарфору как художник; мы ее знали «доктором кулинарных наук». Она была психологом, мы звали ее «доктором душ человеческих».
После назначения меня заместителем директора института, мама говорила мне: «Ты теперь занимаешь высокий пост. Смотри, твое неосторожное движение может обидеть младшего по службе. Ведь обидеть может каждый, а ты постарайся сделать что-нибудь хорошее человеку. Помни, большой пост – труд, а не синекура.
Если тебя возвысили, не думай, что ты стал лучше, чем был вчера, не гордись своим возвышением, а постарайся критически установить, соответствует ли это твоим действительным заслугам, и всегда оставайся самим собой. Не позволяй никому дискриминировать себя. Один раз позволишь одному, можешь потерять уважение других.
Если ты поссорился, ищи причину ссоры, прежде всего, в себе. Никогда не обостряй напряженности, а старайся смягчить ее. Будь сдержан. Если выйдешь из равновесия, сам первым будешь жалеть об этом. Раздражение и нетерпение – плохие советчики поведению. Всегда старайся понять другого и найти объяснения его поступкам, помни о поговорке: «Все понять, все простить».
Будь требователен сначала к себе, потом к подчиненным, что не позволяешь им, не позволено, в первую очередь, тебе. Требуешь точности от окружающих, будь всегда точен сам. Никогда не обещай больше того, что можешь сделать, иначе ты потеряешь уважение у людей.
Знай, что важно не только то, что ты сказал, но каким тоном это было сказано. «Тон делает музыку».
Мама не терпела никакой эксплуатации человека, в том числе психологической.
«Будь внимателен к своим ученикам. Если вы делали работу совместно, пополам, то лучше считай, что он сделал 60%, а ты 40%. Решай неясный вопрос при разделении труда в пользу главного твоего помощника. При этом он останется твоим другом. Если есть возможность, отдай ему всё. Ведь у тебя много научного багажа, а будет еще больше. Поделись, ты об этом не пожалеешь.
Не гонись за наградами, они тебе не нужны. Награды, если они получены не за абсолютно явные заслуги, вызывают зависть и острые переживания у окружающих. Наилучшей наградой должно быть сознание, что сделанное тобой хорошо».
Мы не признавали родственников по крови, а ценили родственные души, и они всегда находились около нас. За многие годы друзья менялись, но истинные оставались до конца дней.
«Цени и люби своих друзей, но не пытайся назойливо вмешиваться в их жизнь, каждый идет по своему пути».
Однажды мама сказала мне: «Ты все свариваешь мосты, фермы, а ты сделал бы что-нибудь для человека. Уже научились сшивать артерии, научились сваривать их». Сваривать артерии я не стал, но ее слова пробудили во мне мысль о сварки костей, которую я осуществил позднее. Она была гуманистом в самом прямом смысле этого слова.
"Не поддавайся подозрительности и особенно мстительности. Подозрительность рассеивай пристальным вниманием. А мстительность… «Я тебе припомню» – отвратительная черта, за одно это нельзя уважать человека. Мстить – это значит ждать повода, чтобы совершить злую акцию по отношению к другому, хотя она не заслужена им. Особенно недопустима мстительность по отношению к нижестоящему.
Никогда не бойся выступать, если ты убежден в своей правоте.
Будь внимателен к тому, что говорят тебе, учись отличать ложь от правды. Надо вспомнить и взвесить все детали разговора, тон, мимику, жесты. Редко, когда сказанное бывает ложью, чаще всего в ложь вкраплена правда, а в правду – ложь. Старайся отличить их.
Ты всегда должен стараться быть здоровым. Только это дает трудоспособность. Занимайся физкультурой, но не гонись за рекордами. Их ты не достигнешь. Среднему человеку вряд ли нужны соревнования. Они имеют скорее отрицательное значение. Ведь все не могут быть первыми, а спортивные неудачи могут привести к охлаждению к физкультуре. Помни басню «Лягушка и вол». Каждый действует по своим силам, а значение физкультуры в другом: в достижении здоровья, воспитании воли, дисциплинированности".
У меня работало немало аспирантов. Руководить ими я начал в начале 30-х годов. Нередко разница в возрасте между нами была небольшой, но это не мешало установлению хороших отношений, основанных на взаимном уважении. Впоследствии человек 15 стали из них докторами наук.
В отношении с аспирантами я всегда придерживался навыков, привитых мне в молодости: свобода действий аспиранта, постоянный контроль.
Лично я пришел к административной деятельности не сразу, спустя 15 лет после окончания МИИТа. Это время я работал с одним, двумя инженерами или техниками. Сам устанавливал приборы, производил расчеты и всегда сам писал отчеты. Мне кажется, что каждому руководителю полезно пройти школу черновой работы. Плохо, если молодой специалист сразу становится заведующим. Все приходит постепенно и навыки в работе, и умение работать с людьми.
Я и сейчас стремлюсь административные функции сократить до минимума. Привычка к самостоятельной работе, выработанная в молодости, не выветривается. Я по-прежнему читаю лекции по основному курсу своей специальности, также руковожу работой, аспирантами.
К сожалению, мои современные слушатели, 60-х годов, не проявляют такую жажду знаний, какую проявлял рабочий состав в 30-х годах. Все, что мной говорилось им тогда, было ново, сейчас они так переполнены информацией на младших курсах, что острота восприятия на старших у них понижена.
В 1953 году я вступил в ряды КПСС, и я полностью удовлетворен, что имею возможность от лица КПСС действовать, воспитывать комсомольцев, что мне доверено такое ответственное дело как руководство выдающимся учебным заведением – МВТУ.
Те, кто хоть немного застал старый мир, может оценить титаническую работу, которую провела КПСС по превращению одной из наиболее отсталых стран мира – России – в одну из мощнейших и передовых, и какой же тяжелый путь пройден народом в борьбе с внешними врагами и внутренней отсталостью.
Я часто выезжал за рубеж и изучал там подготовку специалистов и в меньшей степени работу НИИ и заводов. Убежден, что наша система вузов является наиболее совершенной. Я изучал систему подготовки в США, Канаде, Японии, Франции, ФРГ, Швейцарии, Бельгии, Австрии. Однако за рубежом имеется и свое положительное, в частности, отличное оснащение лабораторий.
Всегда большой интерес вызывало у меня изучение постановки дела в научно-исследовательских институтах и использование инженеров на производственных предприятиях.
В период 1959–1966 гг. мамино здоровье все время изменялось по синусоиде. Ей стало заметно хуже в 1964 году. Левая рука оказалась полупарализованной. Но она мужественно лечилась и вылечила себя в значительной мере волевыми методами. Она заставляла себя брать в руки разные предметы и твердила: «Бери крепко! Держи твердо!». И что же, спустя год рука начала действовать достаточно удовлетворительно.
Зимой она немного гуляла в нехолодную погоду, читала, принимала друзей, но никуда не выезжала сама. Летом мы всегда находились на даче. Только в 1959 году на 12 дней я ездил в Бельгию, в 1965-м – на 5 дней в Австрию и в 1966 году на 4 дня в Париж. Два-три раза в течение года на один день я выезжал в Киев.
Все реже у нас собирались ребятишки, и в небольшом количестве. Они маму утомляли. «Мои ребята» приходили часто, но ненадолго. Задерживаться на полтора-два часа им разрешалось только по праздникам.
В театре я почти не бываю, да я их никогда и не любил. В гости тоже не хожу. Так как я убежденный враг алкоголя, на банкетах тоже не бываю.
Кстати, в этом вопросе у меня есть убежденные молодые помощники, – это богатыри-боксеры Леша и Ваня Киселевы.
1966 год. Однажды в воскресенье в Жаворонках мама покрылась холодным потом, ей стало очень плохо. Мы применили домашние средства лечения, через два дня она оправилась. Врачи сказали, что ничего страшного не было, но, по-видимому, были спазмы сосудов.
Говоря о маме, я не хочу употреблять избитого слова «Человек с большой буквы», но душа ее была соткана из какого-то особого эфира. Как камертон, она отзывалась на чувства и страдания других людей. В ней была какая-то особая жизнеутверждающая сила, она всё понимала, видела все насквозь и умела направлять. Она привлекала людей к себе, очень любила помогать всем и каждому. Ее советы были дальновидными.
Ведь человек часто чувствует в другом его силу, а в маме люди чувствовали человечность и разум.
Своей волей она воспитывала себя, духовно руководила поступками своего сына и многих, многих других духовных детей и внучат.
Когда однажды я попросил что-нибудь сказать перед микрофоном, она сказала: «Но людям я не делал зла, а потому мои дела немного пользы вам узнать, а душу можно ль рассказать?»
Она всегда жила, повинуясь чувству долга, была и нежна, и строга одновременно, была предельно простой, находила общий язык со всеми, но обладала мудростью и сохранила ее до последних дней своей жизни. Совсем незадолго до кончины она дала мне такой совет, что я поразился ее дальновидности.
Итак, долг всей её светлой жизни выполнен, но силы исчерпаны. Мама по-прежнему сохраняет свое душевное отношение к людям, любит людей, а люди отвечают ей тем же.
Невольно вспоминаются слова Жуковского: «Внимая глас надежды, нас зовущей, не слышим мы шагов беды грядущей».
А беда подкралась совершенно неожиданно.
6 декабря в 2 часа дня раздается звонок. Мой секретарь Ольга Владимировна говорит: «Звонит Поля из квартиры. С мамой не совсем хорошо». Что-то толкнуло меня на мгновенную поездку. Врач нашей поликлиники Анна Алексеевна и я – оба на месте. Мы выехали, в 2 часа 20 минут были дома.
Мы в квартире, той самой, которую мама так любит. Когда мы жили в Жаворонках, то в последние годы начинался разговор, когда же, наконец, мы поедем домой. Я как в «Трех сестрах»: «В Москву, в Москву».
Поля немного растеряна, мама лежит на своей кровати, на ковре. Она бледна и неразговорчива.
Румянцева пробует пульс и начинает суетиться – необходимо сделать вливание кордиамина. Меня это озадачивает. Но Анна Алексеевна настаивает. Позднее она созналась, что мы «чуть не опоздали», но реакция сказалась хорошая, и Анна Алексеевна надеется на благополучный исход.
У меня билет на вечер во Дворец Съездов, но я остаюсь с мамой. Рекомендуют оставить при маме на ночь медсестру, Лидию Михайловну Муравьеву (Сонечку).
Меня тоже это несколько удивило, у нас Марья Николаевна Жукова, наш общий друг, но охотно подчиняюсь этому предложению. Вечером 6-го приходит врач из поликлиники научных работников. На основе рассказа врача Казариной бросает фразу: «Это инфаркт». Безаппеляционность подействовала на меня неприятно, но я обеспокоился.
Надвигается ночь, но мама спит спокойно. Мы с Сонечкой спать не ложимся.
7-го декабря утром я иду на Всесоюзную конференцию по сварке в строительстве и делаю доклад в течение часа о научно-исследовательских работах. Все проходит хорошо.
Анна Алексеевна с утра у нас. Сонечка отдыхает. Марья Николаевна дежурит. Возвращаюсь в 12 часов дня. В 3 часа дня у нас доктор Казарина и консультант Анатолий Захарович Гуревич. Он дает ряд советов, как надо питаться. На мой вопрос, следует ли мне брать отпуск, отвечает: «Об этом можно подумать позднее». Это меня успокаивает, и я еду на вечер МВТУ, посвященный 25-летию битвы за Москву. Выступаю и спешу скорей домой. Дома все спокойно. Сонечка на месте. В 10 часов 20 минут я прилег…
8 декабря в 0 часов 45 минут утра меня будит Сонечка со словами: «Вас зовет Евгения Владимировна». Бегу. Мама меня не зовет. Она тяжело дышит, вырываются хрипы. Начинается кровавая рвота. Я понимаю, почему в течение полутора дней она не могла проглотить даже столовую ложку чая. По-видимому, в желудке произошел разрыв сосудов. Часы тянутся медленно.
Уколы кордиамина – через 2 часа.
4 часа утра – приезжает скорая помощь. Врачи с трудом входят в дом, так как входная дверь была закрыта. «Все, что делает ваша сестра, все правильно, продолжайте вливания». Давление падает. До болезни оно было 150 на 100. 6 декабря оно упало до 110 на 70, а сейчас 90 на 60. Еще вечером нам сообщили, что кардиограмма показала разрыв сердечной перегородки. Это трудный случай инфаркта сердца.
Нет кислорода в аптеках, многие закрыты, а в дежурную его не подвезли. В 6 утра снова приезжает скорая помощь. Молодой врач заявляет: «Давления уже нет. Это агония, мне делать здесь нечего».
В 8 утра достаем кислород. Дышит с трудом и от кислорода отказывается. Приходят Румянцева, Казарина и Ольга Владимировна. Продолжаем инъекции кордиамина уже через каждый час. Сонечка умудряется в 9 часов 30 минут утра сделать внутривенное вливание глюкозы.
Чудо! Ей лучше, она свободно дышит. Я говорю: «Мамочка, ты будешь пить? У тебя высох рот». – «Не хочу, а буду», – отвечает она. Она сказалась вся в этой фразе. Если нужно делать, то она это будет делать. Но больше пяти капель сока из пипетки она не выдерживает. Снова приступ кровавой рвоты.
В 11 утра приезжает бригада кардиологов. К этому моменту прекращается действие глюкозы, маме становится снова хуже.
Сонечка умудряется ловчее всех врачей ввести ей в вену правой руки еще раз глюкозу. Она введена, но эффекта не дает. У сердца больше нет сил, давление в крови начинает действительно падать до нуля.
Анна Алексеевна подталкивает меня. Я подхожу к ее голове. Мама смотрит на меня как будто покойно, она не задыхается больше, но губы как-то темней и горло вздрагивает.
Глаза смотрят на меня глубокие-глубокие. Я всё понимаю в этом взгляде, всё: жизнь в далеком прошлом и её бесконечную любовь.
Глаза становятся все более и более стеклянными. Корпус содрогнулся и как бы слегка вытянулся. Врач поспешно и плотно закрывает глаза.
Мама, мой великий учитель жизни, всё, прощай навсегда.
8 декабря, 12 часов 10 минут дня. Пусть часы стоят.
285 человек на похоронах, лестница заставлена десятками венков, вереница машин. Для кого все это? Для того, кто это заслужил всей своей жизнью, но этого не видит, не знает, никогда не узнает.
КТО ОН, АРКАДИЙ ЧЕРНЫШЕВ?
Как мы познакомились с Чернышевым?
Впервые мы познакомились с Аркадием Георгиевичем Чернышевым в ноябре 1939 года во время тренировочных лыжных занятий в Сокольниках.
Я был только что назначен заместителем директора МВТУ им. Баумана или, как его тогда называли, МММИ им. Баумана. Чернышев был старшим преподавателем кафедры физической подготовки и руководил лыжной секцией. Ему было 30 лет. Он был высокого роста, стройный, хорошо физически сложен, прекрасно владел многими видами спорта, был мастером спорта по лыжам и ходил с необычайной легкостью. Про него говорили, что он не ходит, а летает по воздуху. Особенно поразили меня его глаза – живые, лучистые. Во взгляде одновременно отражались решительность, скромность и независимость.
Чернышев построил студентов в шеренгу, я тоже встал в шеренгу, и мы начали заниматься. Занятия состояли в хождении на лыжах в разном темпе и разными способами. После окончания общей тренировки Аркадий Георгиевич предложил мне сделать большую прогулку в 8–10 км. С этого момента началось наше знакомство, перешедшее в наикрепчайшую 15-летнюю дружбу. Аркадий Георгиевич Чернышев происходил из потомственной рабочей семьи. Его отец Георгий Николаевич – старый большевик, бывший квалифицированный рабочий завода «Серп и молот». К моменту нашего знакомства он был инвалидом, пенсионером.
Мать Чернышева Мария Семеновна с 14 лет трудилась на заводе, но после замужества оставила работу и стала домашней хозяйкой.
У Аркадия Георгиевича имелись брат Николай, убитый на фронте Великой Отечественной войны, и сестра Зоя, актриса, живущая с мужем отдельно от семьи.
Дед Чернышева был машинистом. Эта профессия была почетной среди рабочих. Он мечтал своего любимого внучка Аркашу тоже сделать машинистом.
Братья матери Николай Семенович и Алексей Семенович с первых дней Революции вступили в ряды Красной Армии.
Таким образом, Аркадий родился и вырос в самой гуще передовых революционных рабочих Москвы, их лучшие традиции помогли ему сформироваться в настоящего, большой души человека. От своих родных, обладавших недюжинной физической силой, Аркадий Георгиевич унаследовал крепость мышц, которые позволили ему легко овладеть всеми видами спорта.
Когда грянула Революция, Аркадию было всего 8 лет. Он помнил стрельбу на Заставе Ильича, формирование батальонов рабочих завода «Серп и молот», своих дядей, прощающихся с семьей при отъезде на фронт, своего энергичного большевика-отца.
В 1925 году он кончает среднюю школу и решает поступить в недавно организованный Московский институт физической культуры.
Еще в школе, а позднее в Институте физической культуры у Аркадия Георгиевича складывается убеждение в необходимости непрерывной работы над собой, которая поглощала бы его полностью, до отказа.
Чернышев природой награжден тонким умом, проницательностью и редкой наблюдательностью. Природный ум может оказаться зарытым кладом. Чтобы им пользоваться, надо его развивать, надо стать образованным.
Аркадий был глубоко образован в философском и политическом направлении. Он знал хорошо Маркса и особенно любовно изучал труды Ленина. Владимира Ильича он считал величайшим гением, гуманистом и видел в нем, прежде всего, вождя, освободившего от рабства тот класс, где он, Аркадий, родился и вырос.
С большим увлечением читал Аркадий Георгиевич философские произведения Герцена, Чернышевского и др.
Аркадий Георгиевич изучает классиков русской и иностранной литературы. Глубоко волнуют его блеск и глубина произведений Пушкина, печальный юмор Чехова, стихи певца народной скорби Некрасова, необыкновенная глубина психологического анализа А.Н. Толстого и жизненная правда Горького.
Из иностранных писателей Аркадию были близки – защитник угнетенных Диккенс, художник, человек большой силы Джек Лондон, психолог-бунтарь Фейхтвангер. С каким удовольствием перечитывал он бессмертное произведение сатирика Свифта «Путешествие Лемюэля Гулливера в Лапутию», заклеймившего псевдонауку в образе Академии прожектеров!
Конечно, произведения не только Пушкина и Шекспира, но и Добролюбова, и Гете хорошо известны советскому читателю, но Аркадий их не только читал, но и изучал, а изучая, применял.
Аркадий Георгиевич очень любил историю своей страны. Он ее знал и помнил во всех деталях и не ограничивался лишь книжными знаниями. Он много путешествовал. В каждом городе посещал, прежде всего, краеведческий музей, изучал историю города, его памятники архитектуры, живописи, замечательные события, связанные с ними. С какой любовью говорил он о старом Новгороде, Ростове, Суздале, Владимире. Как хорошо были известны ему музеи Ленинграда, Киева, Свердловска и т. д. Аркадий Георгиевич любил и изучал не только прошлое, но и настоящее своей Родины. Он прекрасно знал географию своей страны. Передвигаясь по железным дорогам, он неизменно стоял у окна вагона, выходил на всех станциях и все впечатления заносил немедленно в блокнот. У него было много дневников с подробными записями всего виденного: природы, событий, людей. Ему казались пошлыми разговоры о необходимости «убить время» игрой в карты или шахматы. Что значит «убить время» во время путешествия, когда оно предоставляет так много пищи для ума?!
Московскую область, значительную часть Поволжья, а частично и Кавказ он обошел пешком. При помощи карты, путеводителя, специальной литературы многогранно и полноценно изучал он места своего путешествия, а зрительные образы закреплялись в памяти в результате чтения записей.
Никто как Аркадий Георгиевич так глубоко не знал Подмосковья и Москвы. Ни один памятник старины, будь то усадьба, монумент, не оставались ему неизвестными. Он прекрасно знал все дороги, реки, примечательные лесные массивы, красивые уголки. Его зоркость и наблюдательность легко позволяли схватывать самое главное, самое интересное.
Аркадий Георгиевич много раз бывал на юге, но не в качестве отдыхающего научного работника в санатории, а в качестве искателя нового, туриста. Он несколько раз переходил через Главный Кавказский хребет, сделал несколько альпийских восхождений, объездил значительную часть Черноморского побережья.
В 1946 г. Аркадий Георгиевич один месяц провел в Германии. Как сухая губка впитывает воду, так жадно захватывало его знакомство с новой ему немецкой культурой. Несмотря на некоторые затруднения, связанные с недостаточно хорошим знанием немецкого языка, Аркадий Георгиевич привез из Германии огромные чемоданы всевозможных впечатлений и ни одного чемодана с одеждой.
Аркадий Георгиевич никогда не был живописцем, но он хорошо знал и тонко понимал живопись. Ни одна картинная галерея не оставалась вне поля его внимания, ни одной выставки он не пропускал. Очень любил Чернышев живопись наших портретистов, а так же Айвазовского, Сурикова, Репина, Левитана и очень многих других.
При посещении Дрезденской галереи исключительно большое впечатление оставила картина Рафаэля «Сикстинская Мадонна». Однако считал, что она уступает шедеврам Эрмитажа, Михайловского дворца, Третьяковской галереи.
Аркадий Георгиевич хорошо знал историю живописи, прекрасно разбирался во внутреннем содержании картин и помнил их. С интересом знакомился с произведениями скульптуры, архитектуры. Хорошо знал и очень ценил Грабаря. Не было для него более интересных путешествий, чем те, в которых он мог ознакомиться с чем-нибудь новым: древним Кремлем или развалинами генуэзских башен, или каких-либо других памятников старины.
Аркадий Георгиевич в 28 лет решает стать инженером-механиком. Он – старший преподаватель физкультуры МВТУ и одновременно студент I курса. В течение четырех лет он занимается на артиллерийской специальности. Еще один год занятий, и он станет инженером по проектированию и производству артиллерийских систем. Но незадолго до окончания курса он меняет свое намерение и решает стать инженером по сварочному производству. Таким образом, за его плечами не только окончание Института физической культуры, но и Московского Высшего Технического Училища им. Баумана по сварочной специальности и почти по артиллерийской. Это неплохая подготовка для будущего педагога.
Высокая эрудиция педагога основывается не только на приобретении большого количества специальных знаний. Эти знания используются педагогом, если они сцементированы общей эрудицией, умением размышлять, анализировать, обобщать.
Аркадий Георгиевич с ранних лет использует свежесть памяти и наблюдательности, поглощает разнородный литературный материал, жадно хватается за лучшие мысли, которым делятся в процессе литературного творчества с читателями лучшие люди – писатели. Он умел читать, глубоко проникая в текст, наблюдать, а еще лучше умел слушать. Последнее дано немногим. Если учесть, что Аркадий Георгиевич жадно поглощал книги не только по вопросам техники и педагогики, но и биологии, медицины, философии, то станет понятным, что в его лице мы имели высококультурного и эрудированного человека.
Каким был Аркадий Георгиевич?
Внутренний мир Аркадия Георгиевича – воплощение благородства. Он представляет собой полное отсутствие тщеславия, карьеризма и лицемерия. Его основное жизненное правило – защищать слабых, помогать им.
Еще подростком маленький Аркаша нередко приходил домой с разбитым носом. Он всегда заступался за слабых и смело вступал в бой с их обидчиками. Эту черту характера он сохранил на всю жизнь.
Однажды, желая показать свое совершенно отрицательное отношение к человеку, Аркадий Георгиевич сказал «он способен оттолкнуть и женщину с ребенком, чтобы войти первым».
Чернышев полон любви к человеку. Он человечен в самом широком и лучшем смысле этого слова. Часто он говорил: «Ко мне сегодня пришли на занятия первокурсники. Среди них много приветливых, открытых, хороших лиц. Какие честные, хорошие у них глаза».
Мальчики и девушки растут: Алексей Дубинин, Толя Овчинников, Николай Прудников, Владик Хотулев, – сколько их молодых друзей Аркадия под его влиянием превращаются в настоящих людей в лучшем смысле этого слова.
Его любовь к людям носила не созерцательный, а активный характер. Студенту «X» нужно помочь, договориться с деканатом о перенесении срока экзамена. Ведь в канцелярии не знают, сколько трудностей приходится ему преодолевать вследствие болезни кого-то в семье или какого-либо горя. Студент «У» нуждается в материальной помощи, и Чернышев, опираясь на коллектив, находил возможность оказания единовременной помощи студенту, случайно оказавшемуся без стипендии или не имеющему возможности произвести оплату за обучение.
Для каждого, не только для своего ребенка, у Аркадия Георгиевича всегда приготовлено ласковое слово, а по возможности, и небольшой подарок, чтобы порадовать его.
Аркадий Георгиевич на редкость добросовестно относится ко всякому поручаемому делу. К сожалению, часто даже молодых людей захватывает неприятный пережиток прошлого – меркантилизм. А сколько мне заплатят за исследовательскую работу, которую я буду проводить? Почему обмундирование для похода дается мне не за счет государства? Нельзя ли при поездке в альплагерь одновременно получать зарплату?.. Все эти настроения были чужды Аркадию Георгиевичу.
Преподаватели вузов обязаны выполнять некоторую норму часов. Нередко руководящие работники кафедр, ссылаясь на перегруженность организационной работой, уменьшают себе количество учебных часов непосредственных занятий со студентами. А разве когда-либо считал количество учебных часов Чернышев? Нередко вместо 700–800 часов, приходя щихся по норме, он давал студентам по 1200 в год и, конечно, без дополнительной оплаты. Ведь это же было нужно. А свой долг Чернышев выполнял естественно и просто.
Аркадий Георгиевич всегда довольствовался малым. Это было одной из основных черт его характера. Исключительно умеренный в пище и в удовлетворении всех личных потребностей, он внутренне горячо протестовал против самого малого расточительства. Его правилом было «все необходимое и ничего лишнего». Для него чуждо было посещение ресторанов или приобретение билета в мягком вагоне, если это не вызывалось необходимостью. И он отказывал себе в этом совсем не потому, что средства не позволяли.
Аркадий Георгиевич кристально честен. Честность и аккуратность в делах были исключительные. Хорошо известно, что многие даже очень честные по природе люди в мелочах допускают неряшливость. Иногда не считают предосудительным не вернуть взятую для чтения книгу, конспекты записей или мелкий случайный долг. Если Аркадий Георгиевич говорил, что он выполнит свое обязательство через 10 дней, то можно было быть уверенным, что оно будет выполнено на 9-й день.
Аркадия Георгиевича можно назвать антикарьеристом. Ему была противна мысль о карьере, связанной с материальным благополучием, личной славой и властью или даже с научным почетом.
Скромность Аркадия Георгиевича была исключительной. Много вели мы разговоров по поводу написания им кандидатской работы. Научно-исследовательская деятельность его интересовала всегда. Да и как мог мыслитель, аналитик Чернышев быть чуждым научным исследованиям. Но при разговорах о диссертации мы в течение долгого времени встречали с его стороны какое-то внутреннее сопротивление. Что же это было? Неверие в свои силы? Конечно, нет. Может быть, его тревожили мысли о разговорах, которые могли начаться за его спиной, что, дескать, и Чернышев погнался за оформлением ученой степени, захотел «остепениться». Его смущало также и то обстоятельство, что защита диссертации сопровождалась почти двойным увеличением заработной платы. А он не только не испытывал стремления к этому, но, напротив, доводы эти и служили тормозом к тому, чтобы он приступил к диссертационной работе.
Он много писал. Ярко и хорошо. Но ничего не издавал. Лишь один раз, под большим давлением молодежи, его уговорили издать небольшой труд «0 работе спортивных организаций МВТУ».
Аркадий Георгиевич часто на вечерах, среди друзей, выступал со стихами, приветствиями в рифмованной форме или в форме прозы. Но, прочитав их, он в большинстве случаев укладывал исписанные листы к себе в карман и редко оставлял на память следы своего творчества.
Чернышев по своему мировоззрению принадлежал к оптимистам. Еще бы! Ведь он помнит, как, будучи еще ребенком, его, сына рабочего, не пускали в дома зажиточных мещан и купцов. Поэтому с таким огромным удовлетворением воспринимает он бурный рост техники, науки и культуры страны и особенно рост культуры среди рабочего класса.
Кем был бы он в дореволюционной России? В лучшем случае машинистом. В настоящее время он ведущий работник культурного фронта, активно проводящий наиболее близкие ему идеи воспитания молодежи. Он горд сознанием своего участия в большом и близком ему деле просвещения народа. Это наполняет его жизнерадостностью.
Чернышев никогда не делил людей на «больших» и «малых». Все люди были одинаковы для него, в каждом он видел Человека, к каждому относился с должным уважением и вниманием.
Сколько юмора было у Аркадия Георгиевича! Какое это было мягкое и незлобивое остроумие...
Вот, например, мы находимся на Рижском взморье. Приходит в ресторан группа курортников в полосатых пижамах и брюках. Подтянутому Аркадию Георгиевичу это не нравится. Это просто «полосатики» – так называет он их. В компании имеются дамы в халатах, застегнутых на одну пуговицу. Этих дам он называет «однопуговичными». И скоро термины «полосатики» и «однопуговичные» стали синонимами курортной распущенности в костюмах.
Аркадий Георгиевич всегда иронизировал над ленностью и праздностью, прикрываемыми нередко пустой болтовней и рассказами об огромной работе в течение «26-ти часов в сутки». Очевидно товарищ «заработался», говорил он в этих случаях, праздность и лень приводят в мир апатии и большого живота.
Аркадий Георгиевич любил и ценил действительно интересных людей. Он собирал или, как говорил, «коллекционировал» образы. Среди интересных людей у него были крупные ученые, подростки, настоящие деятели и просто обыватели.
Однажды он познакомился с Л.А. Милеевой, правнучкой великого русского полководца Суворова, ей было 85 лет. С каким удовольствием он слушал ее рассказы, как высоко ценил ее юмор, память и наблюдательность!
Аркадий Георгиевич болезненно относится к тому, что может оскорбить его человеческое достоинство. Прежде это свойство называлось самолюбием. Все что делает, он должен делать хорошо. И оценка его деятельности должна быть хорошей. Может быть, это также служило причиной, почему он так долго медлил с начинанием своей диссертационной работы. Наконец, он понял, что написание кандидатской работы для него не является только его личным делом. Нужно завершить научное исследование новой области. Оно продвинет вперед наиболее близкий ему участок физического воспитания и спорта – лыжную технику. К тому же весь огромный коллектив, который так глубоко его уважает, желает, чтобы он имел степень кандидата педагогических наук. Защита диссертации, как и можно было ожидать, была блестящей.
Аркадий Георгиевич исключительно добр и доброжелателен. Он не живет для себя, он живет для других. Все, что у него есть, принадлежит его близким, друзьям, товарищам.
Он думал только о благополучии товарищей, но никогда о своем. У кого самый тяжелый рюкзак во время похода, у кого самое неудобное место в палатке во время ночлега? У кого наименее удобное расписание учебных занятий? Кто больше других перегружен общественной работой? Конечно, это он, Аркадий Георгиевич Чернышев.
Аркадию Георгиевичу незнакомо чувство зависти даже в микроскопической степени. Его ученики Федосьев, Лазарев уже доктора технических наук. Многие другие становятся доцентами. Аркадий стремится подать руку помощи каждому, поднять каждого, развивать способности всех, кто его окружает, и радоваться их успехам.
Аркадий очень тактичен. Но, пожалуй, этого мало сказать, он сверхтактичен. За 15 лет нашего знакомства я не слышал ни разу, чтобы он повысил на кого-нибудь голос в разговоре, не слышал грубого слова, несправедливого, резкого суждения о человеке. Ни с кем никогда он не спорил, не ссорился и ни о ком плохо не говорил. Склок и ссор он не терпел и уходил от них тихо, молча, незаметно.
Всегда Аркадий Георгиевич действовал мягко, убеждением. Но когда он в чём-либо был уверен, то становился решительным и настойчивым. В особенности, если это касалось интересов студенчества, интересов его коллектива.
Чернышев принципиален и в своей принципиальности непоколебим. Невозможно убедить его отойти от выполнения своего долга даже в минимальной дозе. Мягко по форме, но твердо и последовательно Аркадий Георгиевич проводит свою линию, и в этот момент он непреклонен.
Аркадий Георгиевич всегда подтянут и внешне, и внутренне. Всегда аккуратно и чисто одет, но без малейшей претензии на щегольство, всегда чисто выбрит, несмотря ни на какие трудности бивуачной жизни. От всей его фигуры и внешности веет благородством.
Он необычайно складен, ловок и умел. Легко идет с большим грузом, так, как если бы никакой тяжести не нёс. Он знает плотницкую, столярную, слесарную работу, в необходимые моменты жизни становится электриком, даже садоводом. И все это делается с неподражаемой легкостью, точностью и аккуратностью. Свою инженерную эрудицию, технические и общие знания Аркадий Георгиевич применяет непрестанно. Красиво и ладно спорится дело в его руках!
Аркадий Георгиевич необычайно трудолюбив. Никто никогда не видел его без дела. Он занят в Училище на учебных занятиях, выполняет общественную работу, много читает. Остается ли у него свободное время? Да, остается, чтобы сделать уютное гнездо своей семье. Своими руками провести отопление, оклеить обоями стены, отремонтировать фундамент дачи, произвести пересадку цветов, предохранить деревья от червоточины.
Аркадий Георгиевич несколько замкнут и крайне сдержан даже с самыми близкими ему людьми. Если у него что-нибудь болит, или его постигла неудача, он молчит об этом или сообщает в такой форме, как будто это не затрагивает его вовсе.
Аркадий Георгиевич умеет веселиться, но веселье у него особого рода. Банкеты и рестораны противны его природе. Он веселится в своей семье, среди детворы. Как радостно бегут на руки к дяде Аркаше ребятишки! Откуда находит он им всевозможные развлечения?
К Аркадию Георгиевичу тянутся не только ребятишки. К нему льнут подростки и юноши, интересуются его замечательными спортивными играми и развлечениями, на которые так изобретательны его ум и сердце, он всегда окружен молодежью. Она чувствует его любовь и платит ему тем же.
В традиционные семейные праздники много остроумия и веселости находится у Аркадия Георгиевича для своей семьи и близких друзей. При этом он является душой общества и находится в центре внимания.
С первых недель Отечественной войны Аркадий Георгиевич, как и многие студенты Училища, добровольно вступил в ряды ополчения. Как студент 5-го курса, он был отозван на производство. Некоторое время он работал в производственных мастерских Училища, которые в то время впервые начали изготовлять противотанковые ружья. Впоследствии, по решению партийных организаций, ему было поручено ведение военных занятий и обучение студентов штыковому бою.
С ноября 1941 г. по апрель 1943 г. Училище находится в Ижевске. Здесь Аркадий Георгиевич лично обучил приему штыкового боя свыше 1600 студентов и рабочих.
С 1943 г. Аркадий Георгиевич переезжает с Училищем в Москву и назначается зав. кафедрой физического воспитания и спорта.
Значение его для кафедры переоценить невозможно. На этом посту Аркадий Георгиевич находился до последних дней своей жизни. Кафедра физической культуры работала относительно слаженно и до войны, несмотря на то, что возглавлявшие её руководители были явно слабыми работниками. Очевидно, в составе кафедры имелись сильные педагоги, которые и создавали слаженность. Так думали многие из нас.
Назначение руководителем кафедры Аркадия Георгиевича полностью раскрыло нам глаза. Всем стало ясно, кто был скрытой пружиной, направлявшей деятельность, коллектива. Тайна сразу раскрылась. Это Аркадий Георгиевич, будучи еще старшим преподавателем, сплачивал людей и, не будучи облеченным формальными полномочиями, стал идейным хозяином коллектива.
В 1943 г. приказом было оформлено то, что уже имело место ранее.
У Аркадия Георгиевича были особые методы работы, которые основывались на некоторых особенностях взглядов на значение физического воспитания. Физкультура является одним из важных элементов коммунистического воспитания трудящихся. Эта формула определяла творческий путь Аркадия Георгиевича. Молодежь полна энергии. Учебные занятия и работа на производстве не могут полностью использовать огромный энергетический запас молодого человека. «Энергия у молодых людей просится наружу», – говорил нередко он. - Если этой энергии не дать правильного надлежащего выхода, перед молодыми людьми открывается перспектива пьянства, разврата, картежной игры и т. д.»
За годы Советской власти много сделано для того, чтобы отвлечь молодежь от порока и направить ее на путь полезной деятельности. Аркадий Георгиевич еще помнит, как в детстве на окраинах Москвы и на Коломенской улице (это бывшее название Рабочей улицы), у Покровской, ныне Абельмановской, заставы устраивались драки, в которых парни одной улицы состязались с обитателями соседней. Дракам предшествовало массовое пьянство, которое нередко кончалось поножовщиной. В праздники и в предпраздничные дни в то время было небезопасно ходить по окраинам. Никто не был гарантирован от встречи с шайкой хулиганов, которые ради развлечения могли избить случайного прохожего.
Многие акты пьянства и хулиганства являлись следствием неправильного использования внутренней энергии молодого человека, который горы способен своротить. Из сказанного Аркадий Георгиевич делает вывод, что необходимо приложить все силы для того, чтобы уберечь молодежь от пьянства и драки путем разумного занятия их досуга. Путей для этого много: концерты, самодеятельность, лекции и кино являются также методом воспитания трудящихся. Но этих методов недостаточно. Наиболее сильная, порывистая молодежь для выхода своей энергии нуждается в больших физических нагрузках, требующих напряжения мышц и воли.
Аркадий Георгиевич рассказывал, как однажды, ещё молодым человеком, ему пришлось проводить занятия по физкультуре в трудовой колонии, где содержались парни, осужденные преимущественно за хулиганство. Перед началом занятий он их выстроил, начался шум, разговоры и свистки. Аркадий Георгиевич тотчас предложил выполнить интересное, но крайне трудное упражнение. Более сильным это удалось. Слабейшие не захотели отставать от сильнейших. Началось соревнование. Хулиганство было вскоре забыто. А руководитель, умело поставивший перед учениками трудные, но интересные задачи, сразу завоевал симпатию и заслуженное уважение.
Педагог и руководитель
Физические нагрузки имеют двоякую пользу: они укрепляют человека морально и физически. Таким образом, физическое воспитание является важным фактором, определяющим физическое и духовное состояние молодежи. Физическое воспитание базируется на проведении в учебном заведении и, в частности, в Московском Высшем Техническом Училище, регулярных учебных занятий, секционной работы, соревнований и проведения всевозможных спортивных мероприятий во время отдыха.
Учебные занятия по физкультуре, по твердому убеждению Аркадия Георгиевича, должны быть обязательными. Ведь значительная часть молодежи, поступающей в вузы, не имеет понятия о спортивной деятельности. Физкультура в средней школе стоит на низкой ступени развития. Многие средние школы не имеют необходимых помещений для проведения занятий, инвентаря, а главное, людей, любящих и знающих спортивное дело. У нас мало для юношей и девушек стадионов и бассейнов. Далеко не вся грандиозная потребность в спортивной материальной базе может быть обеспечена.
Приходя в вузы, школьники не знают физкультуры и не оценивают ее значения. Чтобы приобщить молодежь к физкультуре, необходимо сделать занятия обязательными и интересными. В занятиях по физкультуре нельзя допускать шаблона и однообразия. Необходимо подбирать упражнения по силам учащимся и по возможности индивидуально подходить к студентам. Физически сильных выносливых молодых людей следует интенсивно нагружать. Но среди молодежи имеются слабо физически развитые люди. Для них следует подбирать более легкие упражнения, чтобы первые неудачи не вызвали отвращения к физическим упражнениям.
Тщательное изучение сил и возможностей каждого студента лежит в основе методики учебных занятий по физкультуре у Чернышева.
Учебными занятиями по физкультуре в Училище охвачено около 4000 студентов. Эта огромная армия молодежи, требует тщательной организации учебной работы всего преподавательского коллектива.
Кафедра физического воспитания представляет собой превосходный коллектив людей, любящих свое дело, преданных ему, работающих в Училище десятки лет. Вот поэтому так хорошо и проходят учебные занятия по физкультуре, так редки непосещения занятий студентами.
Четко должно быть организовано медицинское обслуживание физкультурников. Физические упражнения, неправильно назначенные, могут принести серьезный вред здоровью. Это хорошо известно членам коллектива. За последние 10 лет на физкультуре в Училище не было зарегистрировано ни одного несчастного случая.
Коллектив кафедры, возглавляемый Чернышевым, предъявляет своим воспитанникам высокие требования. Хорошая организация учебной работы и требовательность привели к тому, что в 1954/55 г. 1200 студентов сдали зачет на значок ГТО.
Студенты Училища привыкли серьезно относиться к занятиям по физкультуре. Они осознали их необходимость, почувствовали к ним огромный интерес и добросовестно выполняют все требования кафедры с не меньшей аккуратностью, нежели по основным техническим дисциплинам.
Основная работа кафедры физкультуры развернута в секциях. В секциях занятия являются не обязательными, – тем не менее, их посещает свыше 50% всего студенческого состава.
Лыжной секцией руководил непосредственно А.Г. Чернышев. В прошлом он выдающийся лыжник, чемпион, мастер спорта. А.Г. Чернышев со своим ближайшим помощником проводит занятия с лыжной секцией в течение всего года. Летом, осенью и весной лыжники выполняют легкоатлетические упражнения и участвуют в пеших походах, зимой проводятся занятия на лыжах. Лыжные занятия, проводимые Аркадием Георгиевичем, всегда были интересными. Он вел лыжников по пересеченной местности и, по возможности, красивым районам, которые хорошо ему известны. Во время отдыха Аркадий Георгиевич много рассказывает об особенностях местности, её исторических памятниках, дает полезные советы, как уменьшить усталость, нередко завязываются дискуссии на литературные или технически темы. Огромная эрудиция Чернышева, его замечательная память служат хорошую службу во время тренировочных занятий и лыжных походов.
Самые тяжелые лыжные тренировки у Аркадия Георгиевича обращаются в интересные экскурсии, привлекающие к себе большое число не только юношей и девушек, но и так называемых на языке лыжников «подагриков», т. е. людей более пожилого возраста, не желающих расстаться с любимым видом спорта.
Широкой популярностью пользуется секция горнолыжного спорта, которая также работает под руководством Аркадия Георгиевича. Секция не ограничивается в своих занятиях разучиванием прыжков с трамплина, подъемов и спусков в горных местностях Подмосковья: во Влахернской, на Ленинских горах, на станции Сходня и т.д. В период зимних каникул лучшие горнолыжники отправляются для проведения лыжного сбора в горы Кавказа. Иногда их сопровождает Чернышев, но и в тех случаях, когда он остается в Москве, каждая отъезжающая группа получает у него необходимые советы и консультацию. Наиболее часто эти походы проводились в районе Домбайской поляны около Теберды. Вернувшись оттуда, спортсмены, в первую очередь, отчитывались перед Аркадием Георгиевичем о проделанной работе.
Интересные и полезные походы совершали лыжники в период каникул под непосредственным руководством Аркадия Георгиевича. Походы продолжались иногда нескольких дней. Например, из Ярославля в Москву лыжники 400 км проходили за 5 дней. Эти походы были насыщены не только тренировочными занятиями, но и лекциями, беседами, которые проводил Чернышев во время отдыха.
Неизменной славой пользуется стрелковая секция Училища. Под руководством Чернышева много замечательных снайперов было воспитано в этой секции. В ней занимался инженер Училища, неоднократный чемпион мира по стрельбе Олег Жгутов, никогда не прерывавший связи с Училищем. Исключительно большое развитие получила секция альпинизма. За 15 лет в ней воспитано 15 мастеров спорта и большое число перво– и второразрядников. Этот вида спорта интересует не только студентов и аспирантов, но кандидатов и докторов наук. Альпинисты Училища много раз проводили альпиниады, заканчивающиеся рекордными восхождениями. В восхождениях участвовал и Чернышев.
Хорошо известна секция бокса. Ею руководит заслуженный мастер спорта И.С. Богаев. Много замечательных инженеров-боксеров воспитано И.С. Богаевым. Немало кандидатов и докторов наук начинали свои первые шаги на занятиях по боксу в нашей секции. Секция бокса Училища является одной из сильнейших в Москве. Недаром говорят, что когда выходят на ринг боксеры Училища, то некоторые команды других вузов сдаются без боя. Занятия по боксу проходят занимательно и интересно. К участию в секции привлекаются крупнейшие боксеры Советского Союза, например, чемпион мира Н.Ф. Королев и другие. Особенностью занятий боксом, как и многими другими видами спорта, является изучение индивидуальных особенностей тренируемого и разработка для него специальных программ.
Под руководством Аркадия Георгиевича развернута работа в секциях легкоатлетической, мотоциклетной, велосипедной, волейбольной, баскетбольной, плавания, фехтования и многих других.
В Училище работает еще одна спортивная секция, которой руководил лично Аркадий Георгиевич. Секция состояла из спортсменов разных направлений, нуждавшихся в развитии одного какого-либо вида упражнений. В некоторых случаях спортсменам необходимо было укрепить определенную группу мышц или улучшить сердечную деятельность. Для них Черны% шев подбирал специальные упражнения, как всегда сообразуясь с особенностями индивидуума и его потребностями.
Эта секция была сборной. Наряду с молодыми спортсменами в ней занимались мастера спорта Кунаев, Калишевский, Овчинников и многие другие. Эти занятия Чернышев проводил каждый день с 7.30 до 8.30 утра вне всякой учебной сетки и учета труда руководителя.
Каждое утро Чернышев, подтянутый, строгий, но неизменно приветливый встречал своих спортсменов высших разрядов, чтобы развивать в них еще глубже их спортивное мастерство.
Разностороннее развитие спортивных секций Училища привело к тому, что на общевузовских и других видах соревнований физкультурники Училища выступали по наибольшему количеству разновидностей спорта.
10 лет тому назад по инициативе кафедры физического воспитания и спорта, партийных и общественных организаций, в Училище организуется первый среди вузов спортивный клуб. Много энергии и труда в создании спортивного клуба было вложено зав. кафедрой Чернышевым и председателями клуба Прудниковым и Шиловым. Спортивный клуб непосредственно руководил деятельностью секций и сыграл большую роль в деле укрепления физического воспитания студентов. Членами клуба было свыше 3500 студентов.
Физкультурники Училища постоянно выступают, в спортивных соревнованиях и неизменно оказываются передовыми. Весь кабинет директора Училища заполнен кубками и призами, выигранными спортсменами Училища в соревнованиях. Здесь находятся статуи пловцов, боксеров, лыжников. Много всевозможных ваз и ценных подарков.
Таких успехов в спорте студенты достигали в трудных условиях. Студенты Московского Высшего Технического Училища загружены учебной работой больше, чем в каком-либо другом вузе. Поэтому времени для тренировочных занятий у них остается сравнительно немного. Тренироваться спортсменам Училища было труднее, нежели студентам других вузов, как, например, Университета, Энергетического и Авиационного институтов еще и потому, что МВТУ крайне переуплотнено. Приемы студентов были большими, а спортивные помещения в 1955 г. остались такими же, как и в 1940 г., хотя число занимающихся студентов за это время увеличилось более чем вдвое. Физкультурники добивались успехов настойчивой и напряженной работой, рациональным проведением занятий, умелым использованием арендуемых стадионов, устройством баз, организацией походов.
Соревнования и занятия на них для достижения первых мест никогда не были самоцелью. Молодежи радостно занимать первые места среди вузов и знать, что этим еще выше поднимается авторитет дорогого каждому студенту Высшего Технического Училища.
Кто такие спортсмены и рекордсмены Училища? Иногда думают, что это худшие студенты, которых сохраняют в группах лишь для поддержания чести вуза в спортивных соревнованиях. В МВТУ это не так. Спортсмены – это, как правило, лучшие студенты. Многие из них получают Сталинские стипендии. Многие аспиранты были выдающимися студентами-спортсменами и не оставили спорта. Если хороший спортсмен начинает отставать в учебных занятиях, его товарищи по секции покоя ему не дают. Ему помогает коллектив, пока не поставят его в ряды успевающих.
Не случайно зав. кафедрой сопротивления материалов профессор Пономарев, строго и придирчиво относящийся к подбору молодых ассистентов на кафедру, предпочитает подготавливать ассистентов и аспирантов из числа спортсменов и мастеров спорта. Он не без основания считает, что они прекрасно умеют направлять воспитанные в них волевые качества на педагогическую работу. Они быстро овладевают предметом сами и всегда предъявляют высокие требования к учащимся.
Научная деятельность
Аркадий Георгиевич проводил научные исследования и привлекал к ней молодежь. Темой его научной работы являлось исследование рациональных методов ходьбы на лыжах. Он создает новые приборы для изучения усилий, возникающих при лыжной ходьбе, в частности, величины усилий, передаваемых на лыжные палки при различных условиях хода. Студенты – его ученики, помогали изготавливать запроектированные им приборы.
Аркадий Георгиевичу нужно получить характеристики ходьбы. Для этого необходим подопытный материал. Таким материалом являлись, конечно, воспитанные им студенты. Для проведения экспериментов нужны новички, разрядники, мастера лыжного спорта. Каждый студент Училища желает быть хоть чем-нибудь полезным своему учителю. Сотни студентов помогали Чернышеву в глубоком изучении техники лыжного хода на основе биодинамики.
В результате работы Чернышева появился не только ряд новых измерительных приборов, но и научно разработанные рациональные приемы ходьбы по разным рельефам местности. Несколько изменена форма лыжного снаряжения.
Чернышев продолжал научную работу по изучению лыжного спорта. Как инженер и спортсмен, он прекрасно понимал значение для хода машины, в том числе и лыж, трения и смазки. Он разработал методику и сконструировал приборы для определения коэффициента трения и эффекта скольжения лыжи в сыпучей среде снега, в зависимости от его физических свойств, величины нагружения лыжи, скорости перемещения. В перспективе стояли задачи создания улучшенных форм лыж, и разработки новых методов смазки, обеспечивающих максимальную скорость движения лыжника при минимальных затратах усилий.
Многим его помощникам по кафедре, в зависимости от их специальности, были намечены темы самостоятельных научных исследований. Кафедра физического воспитания и спорта Училища развивалась как замечательный педагогический и научный коллектив. Чернышев прекрасно знал, что «один в поле не воин». Его окружали опытные работники физического воспитания и спорта: Шилов, Серая, Богаев, Колоколов, Якушина, Орлов, многие из которых прошли суровую школу Великой Отечественной войны. Вокруг опытных педагогов группировалась молодежь: Прудников, Овчинников, Севостьян, Калишевский, Кузьмин и т. д. Замечательный учебно-вспомогательный персонал работает на кафедре физического воспитания: Гненков, и многие другие.
Аркадий Георгиевич был большим деятелем физического воспитания и спорта и выдающимся человеком. Он был большим человеком потому, что в течение четверти века, руководя физическим воспитанием и спортом крупнейшего вуза страны, делал это большое дело с умом, талантом, мастерством и душой.
Как это произошло?
В Алушту Аркадий Георгиевич, мама и я прибыли 11 августа утром. Алушта показалась чудесным уголком. Мы поселились на Ленинской ул., д. 15, у медицинской сестры Анны Гавриловны Божок. Комната просторная, чистая, спокойная. Море синее, солнце нежное – чего же лучше?
Алушта ограничена морями такими же мягкими, как и вся окружающая природа. Воздух чистый, свежий, сухой, дышится поразительно легко.
Пляж Алушты широкий и песчаный. На нем расположено 4 тента, каждый длиной около 25 метров, расстояние между ними около 15 метров. С западной стороны пляжа над ним расположен белый портик. От портика в направлении запада береговая полоса резко сужается, ее ширина сокращается до 4-х метров и далее, откуда тянется каменная набережная. Эта узкая и опасная для купанья зона тянется от портика на запад на расстояние 230–240 метров. Далее прибрежная полоса снова расширяется и невдалеке находится металлическая пристань. Таким образом, вдоль набережной на расстоянии около 225 метров выход из воды на берег затруднен. В спокойную погоду он возможен, и здесь имеется немало купающихся, но при наличии зыби вход и выход из воды в этой зоне становится опасным.
Перед пляжем висело объявление о большой нагрузке на организм морских купаний. Первое купанье должно продолжаться одну минуту, каждое последующее может удлиняться на 1 минуту с доведением как максимум до 10–15 минут. Нам стало смешно. Первое наше купание продолжалось 40 минут, второе – 1 час.
13 августа мы ездили в Ялту, смотрели домик Чехова, Краеведческий музей, Никитский сад.
14-го с утра шел дождь, но мы все же плавали, проплыл около 800 метров. Вечером сходили на прогулку к разрушенному санаторию и по хребту, любовались видом на Алушту.
15-го утром и вечером делали заплывы. Была небольшая зыбь – около 3-х баллов. Вечерний заплыв не обошелся без недоразумения. Вернулся я один и на вопрос мамы, где Аркадий Георгиевич, отвечал, что его не видел. Долго глазами искали его с берега и, наконец, нашли. Он плыл за мной, но углубился значительно дальше на восток и вернулся один. На мамин возглас: «Чтобы это было последний раз, плавайте вместе!», – он с улыбкой отвечал: «Надо нас обоих связать веревочкой».
15-го вечером два катера, прибывшие из Ялты в Алушту, не могли высадить пассажиров на пристань. Пришлось использовать шлюпки. Волны росли, чувствовалось приближение прибоя.
16 августа, в роковой день, с утра светило солнце, раздавался рокот моря, и небо было голубым. С 11 утра мы на пляже. На пляже находился инженер Алексей Дубинин. Он обращается к Аркадию Георгиевичу: «Купаться вам сегодня не советую. Я только что вышел из воды, ноги побиты камнями». Висит флаг, предупреждающий о том, что волнение на море достигло 4 или 5 баллов, и что курортникам купаться в море не разрешается. Отсутствовала по этому случаю курсирующая обычно вдоль пляжа лодка.
Останавливает ли это купающихся? Разумеется, нет. Волны идут ровными грядами, длина волны 5–6 метров, высота от ординара 40–50 см, высота волны в месте ее заворачивания у берега достигает 1–1,4 м. Гребешки отсутствуют. Вследствие значительной глубины дна у берега происходит заворачивание, как правило, лишь одной волны. Это не опасно. Вход в воду несколько затруднен. Это не мешает массе курортников подставлять свои спины под водопады разбивающихся о берег водяных струй. Человек 12–15 качается на волнах, поглядывая победителями. Один молодой человек выплыл на простор, но не решился выходить и отплыл от берега на 400 метров, где стоял моторный катер. Некоторые специализируются нырять под волны. Это увлекательно и не представляет особых трудностей.
Женщина делает неудачную попытку войти в воду, ее тотчас опрокидывает волна. Причина неудачи сейчас же находится – «на голове не было чепчика».
В 11 ч. 40 минут Аркадий Георгиевич обращается ко мне со словами «пойдём». Я отказываюсь: «Нет, лучше я пойду через два часа, пока буду разговаривать с Хренниковым».
Почему я не пошел? Ведь в силах своих я был уверен и в купании опасности не видел. Причин было две: во-первых, конечно, Аркадию Георгиевичу в качестве помощника я не нужен. Это для меня ясно. Мои силы не могут сравняться с его. А у меня нет желания кувыркаться в волнах и служить предметом всеобщего веселья; во-вторых, в купании я ищу не приятных или сильных ощущений, а возможность получить солидную нагрузку на мышцы. Плаваю я обычно минут 50–60 без остановки и именно в этом нахожу удовольствие. В холодную воду входить не люблю. Зачем же на 5–8 минут входить в грязную прохладную воду для получения сомнительных ощущений в моменты входа и особенно выхода. Итак, я с купаньем решил повременить. Аркадий Георгиевич вошел в воду. За тем, как он плыл, следила мама с часами. Он обещал ей купаться не более 5 минут. Как зоркий часовой на посту, не без тревоги, смотрела она, как плывет тот, кого она называла своим вторым сыном.
За две-две с половиной минуты Аркадий Георгиевич спокойно достиг буйка, находившегося на расстоянии около 30–35 метров от берега. Вблизи слева плыли 4 человека. Внезапно он изменил курс направо, на запад по направлению течения воды. В этот момент он скрылся из маминых глаз.
Мама сказала: «Я больше его не вижу». Нашим друзьям, которые тоже наблюдали за ним, показалось, что он просто переместился налево и находится среди четырех пловцов. Разобрать лица на расстоянии 40 метров за волнами было трудно. «Конечно, он среди плавающих, куда же ему деться?» Ведь он не выходил на берег, никого не била волна. Хорошо известно, что опасным во время прибоя является момент входа и выхода из воды.
Если бы с Аркадием Георгиевичем в воде случилось несчастье, например, судорога конечностей или удар посторонним телом, опытнейший пловец не растерялся бы и подал бы сигнал о спасении. Не могло же случиться так, что 300–400 человек, находившихся на пляже, и 10 плавающих не видели бы сигнала. Может быть, глазеющие не помогли бы, но об этом бы заговорили и закричали. Сигналов не было, таким образом, все спокойно. Мы ведь не сразу узнаем своих знакомых в воде. С таким настроением я ходил по берегу взад и вперед, всматриваясь в каждого пловца, а мама напряженно глядела в одну точку моря около буйка, где, как ей казалось, она видела в последний раз Аркадия Георгиевича.
Так прошло 3–4, может быть 5 минут. Вдруг толпа хлынула к портику вблизи набережной. На расстоянии 20–25 метров от берега и метров на 50 правее буйка плыла группа из 5 человек и, как говорят, один из товарищей этой группы утонул. Я бросился к портику с уверенностью, что, конечно, среди спасающих я увижу Аркадия Георгиевича. Да и как может быть иначе.
Трудно разглядеть лица пловцов, а распознать лицо спасаемого невозможно. Откуда эти люди? В толпе говорят, что плыла группа, а одному из пловцов стало плохо. Нет, очевидно, Аркадия Георгиевича среди них. Он не плавал в группе с незнакомыми. Не время проявлять любопытство о судьбе кого-то. У нас самих какая-то грозная неясность. Возвращаюсь на свой пляж. Таким образом, проходит еще 3–4 минуты.
Может быть, Аркадий Георгиевич уже вернулся? На маму страшно смотреть. Но что же случилось, куда же он исчез? Его нет на воде, что же это значит? Может быть, он уже вышел на берег и находится у инженера Дубинина? Этого не может быть. Он никогда бы не заставил нас беспокоиться. Но ведь никаких несчастий ни с кем не было. Все спокойно входили и выходили из воды. Раздаются смех и шутки. Я снова всматриваюсь в лицо каждого пловца. Страшные подозрения закрадываются. Я почти кричу Хренникову: «Произошла какая-то катастрофа!» Но где и как? Что делать? Вызывать водолазов, но ведь это бесполезно. Лодок вокруг нет, да и что они могут сделать?
С момента моего возвращения на пляж проходит еще мучительных 4–5 минут. Итак, с момента его исчезновения прошло в общей сложности 15–16 минут. И вдруг ко мне подбегает знакомый мне инженер (фамилию я узнал позднее) Буров со словами: «Чернышева откачивают, но надежды мало». Мама испускает ужасающий крик. Я опрометью бегу на расстояние около 250 метров на запад, в точку, где кончается набережная, и снова расширяется пляж. Только сейчас в этот пункт приплыла группа пловцов оснавовцев. Спасали именно Чернышева.
Пловцы подхватили Аркадия Георгиевича около портика, на 50 метров по течению западнее точки, где он скрылся с маминых глаз. Один из пловцов увидал его плывшим по волнам без сознания и бездыханным, он подозвал второго, а затем через 1–1,5 минуты присоединились к спасающим еще двое пловцов. Выйти на берег в опасной зоне было при наличии прибоя невозможно. Против волны с телом плыть было также невозможно и им пришлось проплыть по течению вдоль набережной на расстояние около 200 метров, что потребовало 8–9 минут. И выход на берег не обошелся без трудностей. Тело вырывалось, его ударило о дно, на спине оказалось несколько синяков, на ноге ссадина.
Спасали его оснавовцы отдела коммунального обслуживания райисполкома гор. Алушты: Махинин Николай Николаевич, Затрупченко Георгий Юрьевич, Зубов Борис Тимофеевич и Савченко Борис Михайлович.
Когда я подошел к Аркадию Георгиевичу, он лежал на спине, тело было белым, лицо – фиолетовым (цианоз), рот был открыт, голову поддерживала медицинская сестра. Четыре человека делали искусственное дыхание, вокруг стояла толпа любопытных. Один из врачей делал искусственное дыхание, другой – массаж сердца и следил за его состоянием. Из организма вышло лишь немного воды и пищи. Тело оставалось бездыханным. Попеременно меняясь, мы работали 2 часа 10 минут. Сделали два укола кофеина, но все было безрезультатно.
Только врач Ольга Николаевна Шапкина поддерживала надежду. Другие врачи из отдыхающих подходили и тяжело вздыхали.
Спустя 2 часа 10 минут Шапкина потребовала еще раз перевернуть тело и осмотреть спину. Её стали беспокоить синяки. Она решила, что повреждён спинной хребет. Я пытался ей возражать в необоснованности предположений. Ведь синяки были получены при вытаскивании тела. Не в них же была причина первоначальной потери им сознания. Но окружающие приняли ее сторону. Трагизм заключался в том, что человек не может жить в течение 2 часов с четвертью без пульса и дыхания, но все же тело продолжали массировать. Я бросился в шкиперскую к матросам и предложил им 400 рублей за час за работу по массированию.
Один из них, пожилой моряк, мне ответил:
- Деньги мне ваши не нужны. Вашего товарища я сам тащил из воды. За деньги людей не спасают. Но делать искусственное дыхание трупу я не стану.
- Откуда вы знаете, что он мертв? – спросил я.
- Вы в первый раз видите утопленника, – ответил он мне, – а я уже 20 лет здесь работаю.
Дело было явно безнадежным.
На обратном пути я встретил машину с телом Аркадия Георгиевича в сопровождении Дубинина, Хренникова и Бурова.
– Прокурорский врач приказал отправить тело в морг, – сказали они.
Я запротестовал, и мы поехали в больницу. Нас хорошо встретили. Главный врач уложил Аркадия Георгиевича на операционный стол и решил использовать последнее средство. Он сделал укол адреналина прямо в сердце. Реакция была отрицательная, сердце было мертво. Все было кончено. Тело перевезли в часовню.
На другой день врач делал вскрытие. Оно показало, что никаких повреждений в организме не было. Сердце абсолютно здоровое, мозг здоров, спинной хребет в порядке.
Аркадий Георгиевич погиб, по заключению врачей производивших вскрытие, от асфиксии (удушения) в результате попадания воды в дыхательные пути во время вздоха. Жидкость образовала пробку, и выдохнуть жидкость у него, по-видимому, не хватило сил. Оснавовцы подтвердили, что нашли его покрытого пеной. Следы пены оставались и при проведении искусственного дыхания.
Аркадий Георгиевич боролся за жизнь, но, как всегда, один. Почему он не подал сигнала о помощи? Может быть, что-нибудь можно было сделать.
Воды во внутренностях почти не было. Наличие воздуха в легких позволило остаться ему на поверхности воды. На поверхности, но уже без сознания, он был подобран оснавовцами спустя, по-видимому, 3–4 минуты после прекращения дыхания. Если бы им не пришлось плыть на расстояние 200 метров, и была бы немедленно подана помощь, может быть, было бы еще не поздно, но 15 минут было достаточно, чтобы лишить семью замечательного мужа и отца, коллектива – прекрасного руководителя и учителя, его друзей – дорогого и близкого товарища и друга.
Что произошло 16 августа на пляже в Алуште? Как мог Аркадий Георгиевич, человек предельно проницательный, насквозь понимавший опасность, умевший ее устранять, бесстрашный, хладнокровный, осторожный и представляющий собой в то же время воплощение ловкости, погибнуть в таких условиях? Это навсегда останется тайной. Трагичнее того, что произошло, я никогда не переживал.
18 августа в 5 часов утра мы выехали на автомашинах с телом покойного в Москву. 19-го в 14 часов прибыли в Москву, в этот же вечер Аркадий Георгиевич был похоронен.
МОЕ КРЕДО
(1983)
"Минувшее проходит предо мною —
Давно ль оно неслось, событий полно,
Волнуяся, как море-окиян?
Теперь оно безмолвно и спокойно,
Не много лиц мне память сохранила,
Не много слов доходят до меня,
А прочее погибло невозвратно…"
(Пушкин. Борис Годунов)
Глава 1. МОСКОВСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
К дверям Московского Университета робко подхожу 17 января 1921 года. Что нужно, чтобы быть принятым в студенты? Пишу заявление. Документы? Никаких! Точнее, требуется только анкета, в которой написано, что мне стукнуло 18 лет. Возраст непризывной. Вот и все. Подаю заявление на физмат. Через сутки я зачислен студентом.
От Татьяны Айхенвальд – сестры моего друга, одноклассника по гимназии, узнаю о Лузитании – о группе учеников, окружающих профессора, затем академика Николая Николаевича Лузина. Лузитания его боготворит.
Первую лекцию Н.Н. Лузин нам прочитал по высшей алгебре. Входит барски интеллигентный профессор лет под сорок. Обращается к нам словами: «Милостивые государыни и милостивые государи». Это даже выше, чем просто «господа». Государыням и государям 17 лет. Мы польщены. Красивый голос, изящная манера держаться, говорить. Отвлекается в конце лекции по поводу какого-то исторически философского вопроса. Заявляет: «Мне надо еще подумать». Это напоминает высказывание Лагранжа. Профессору надо подумать, а что же студентам?
Последующие лекции не изменили впечатления. Читал в соответствии с нашим пониманием, а развивал в лекциях свои идеи. Это на первом курсе! Раза два вообще был вынужден лекцию оборвать со словами: «Надо еще подумать!»
Вышел позднее учебник Гренвиля и Лузина. Он был написан доходчиво, но кому принадлежала доходчивость? Гренвилю или Лузину?
Н.Н. Лузин – человек сверхвоспитанный. Немного во французском стиле, предельно обходителен, доступен, студентов называет коллегами. Я ему сдавал досрочно экзамен. Мне достался нелегкий вопрос: «Неразрешимый случай решения кубического уравнения». Я рассказал, но не упомянул о функциях Штурма. За это мне снизили балл. Готовился к ответу на экзамене в его кабинете наедине.
Говорят, в области математики Н.Н. Лузин проторил новые пути, развил теорию функций действительного переменного. Но все это было далеко от понимания первокурсников. Мы смотрели на него снизу вверх и не только усваивали, но и понимали далеко не все.
Профессор Дмитрий Федорович Егоров – сухенький старичок, читал лекции по вариационному исчислению. Читал безукоризненно четко, без единой оговорки, ни одной исправленной буквы на доске. Спрашивал студентов на экзаменах лаконично, строго. Если студент говорил, что, к сожалении вопроса не знает, то следовала реплика: «Кто с сожалением, кто без сожаления курса не знает».
В марте месяце вывешивалось объявление: «По пятницам в течение двух недель профессор Д.Ф. Егоров лекций читать не будет». Всеведущий служитель объяснял, что Д.Ф. говеет и в это время пребывает в церкви. Его уважали и боялись все. Это был образцовый педагог, но ученых трудов, за исключением конспектов лекций, писал мало.
Александр Николаевич Реформатский – яркий профессор-химик. Кумир студенчества. Его лекции – образец методичности, яркости, доступности, захватывающего интереса, лекторского мастерства. Аудитории всегда переполнены. Прихожу ко времени, но всегда приходится стоять – все места заняты. Материал лекций вливается в голову слушателей. Всегда вел записи, но стоя записывать трудно.
Когда чтение лекций было закончено, то я осознал, что материал химии знаю слабо, но понимаю абсолютно все. Пошел сдавать экзамен уверенно. Получил высшую оценку. На всю жизнь благодарен талантливому педагогу, сумевшему понять, что нужно студенту при изучении этой нелегкой науки. Химию он научил нас всех понимать.
Профессор Иван Каблуков, по рассеянности представился как Каблук Иванов, читал лекции глубоко, но не доходчиво. Начинал первую лекцию словами, что неприятная болезнь менингит либо уносит человека на тот свет, либо оставляет жить на этом свете идиотом. «Я, – говорил профессор, – тоже болел менингитом». Восторг аудитории был полным. Но как лектор-педагог он значительно уступал А. Н. Реформатскому.
У профессора А.Я. Хинчина я слушал курс лекций по теории вероятностей, который студенты называли «теория неприятностей». Но это было несправедливым. Читал лекции Хинчин хорошо и начинал свой курс с доказательства полезной для многих теоремы, что каждый, постоянно играющий в азартные игры, безоговорочно должен разориться вконец, как бы он ни был богат. Этим примером поднималась практическая значимость его науки.
Начал заниматься в семинаре профессора Ольги Николаевны Цупербиллер. Взял для доклада тему и обещал выступить через неделю. Тема касалась теории непрерывных дробей. Разобрался в теме плохо, много сам себе не уяснил, но понадеялся на свою безупречную память, запомнил книжный текст и выступил. Пока говорил – все шло хорошо, но ни на один заданный мне вопрос толково ответить не смог. О. Н. улыбнулась и сказала: «Когда, референт, готовитесь к докладу, не только набирайте материал, но и тщательно его анализируйте».
В университете я учился в период январь–июль 1921 года. Университет мне тогда казался учебным заведением, оторванным от требований жизни.
И.В. Станкевич, читавший курс теоретической механики, приводил единственный пример использования этой науки в практике. Он рассказывал, что в конце 1890-х годов в Петербурге обрушился мост в результате колебаний при прохождении по нему в ногу роты солдат. Единственный случай за 60 лет. Вот и доказательство практической значимости науки.
Советская страна требовала спецов. Я подал заявление в Горную академию и Московский институт инженеров путей сообщения. Был принят в оба вуза одновременно. Тогда многое было возможно.
Оставил МГУ в 1921 году, начал заниматься в МИИПС (МИИТ). С детства меня притягивали железные дороги, и обучение в МИИТе было мне по пути. В МГУ я вернулся в 1925 году после окончания МИИТа. На мое счастье, мне было легко восстановиться на втором курсе, так как в 1923 году я был исключен за невзнос платы за обучение, которая была введена в вузах в 1923 году. Исключение в 1924 году на основе «академической проверки» грозило бы осложнениями при восстановлении.
Я вернулся в МГУ по нескольким соображениям: во-первых, любил университет, во-вторых, поступив на работу в Отдел инженерных исследований Научно-технического комитета НКПС, чувствовал необходимость усиленной теоретической подготовки. Надо было быстро подняться над уровнем «старых специалистов», которые скептически воспринимали молодежь, окончившую вузы в советский период.
В период 1925–1928 годов особенно значительное влияние на мое формирование как механика-теоретика оказал профессор, впоследствии академик, Александр Иванович Некрасов. Более 2-х лет он вел семинар по вопросам механики в широком плане. В семинаре постоянно принимали участие Н.С. Аржаников, Натансон, А.Н. Обморышев и Б.В. Булгаков.
Некрасов выступал с докладом сам, мы выступали редко. Я делал два доклада в области теории колебаний статических неопределимых систем. Впоследствии эта работа стала темой моей диссертации на звание старшего научного сотрудника первого разряда. На ее основе мне была присуждена степень кандидата технических наук без защиты диссертации.
А.И. Некрасов – блестящий лектор, эрудированный математик-механик, пользовался огромным авторитетом. Близко к студентам он не подходил, но каждый из нас ощущал в нем огромную научную силу. Он демонстрировал перед нами вершины науки, а мы позднее по учебникам Н.Н. Бухгольца и др. шли сдавать стандартные курсы.
Лекции по вариационному исчисления я слушал вместе с Л.И. Седовым, Л.С. Понтрягиным – ныне академиками.
Понтрягин поражал всех – совершенно слепой, он следил за лекциями, слово за словом, понимал абсолютно всё лучше, чем мы зрячие, и проявлял нервозность лишь в моменты, когда профессор записывал на доске молча. Иногда поправлял профессора.
Экзамены мы сдавали легко. Система обучения была не курсовая, а предметная. Предмет изучен – можно идти на экзамен. Профессор принимает студентов, а также и экзамены по средам от 16 до 18 часов. Сдавать экзамены можно в любой последовательности. Снисхождений на экзаменах не проявляли. «Приходите через неделю». И так до бесконечности. Никогда никто не беспокоился, каков отсев, и не ставил в упрек преподавателю постановку большого количества «неудов». Если дисциплину курировали несколько профессоров, то сдавать экзамен можно было любому из них.
Если по усмотрение деканата в течение семестра студентом было сдано малое количество экзаменов и зачетов, то студента вызывали для объяснения в учебный отдел. Но такие случаи бывали очень редки, так как, во-первых, учились в большей мере за совесть, а не за страх, а, во-вторых, путаница в делах на факультетах была превеликая, и выудить нерадивого студента было трудно.
Спайка студентов на физмате была в тот период почти только на учебной основе. Мы считались студентами-дневниками, то есть с отрывом от производства. Но лекции читались в вечернее время, а днем значительная часть студентов где-то работала.
Роль комсомольских и профсоюзных организаций была значительно более слабой, нежели в настоящее время. Да и процент студентов, членов комсомола и профсоюза, был много ниже.
Физмат 1925–1928 годов не представлял арены бурной общественной жизни. В этом отношении он резко отличался от других факультетов университета (гуманитарных наук, юридического и т. д.) и от технических вузов.
Студенты физмата работали много, воспитывали из себя будущих теоретиков, не случайно так велик процент научных сотрудников, профессоров и академиков среди выпускников тех лет.
Стипендиями пользовались немногие, общежитиями также. Периферийная комсомольская молодежь не тяготела к физмату.
Поступить на физмат в 1925 году было, конечно, далеко не так легко, как в 1921 году, но всё же конкурс был существенно ниже, нежели в технические и медицинские вузы.
Я сохранил хорошее впечатление о методах семинарских занятий в университете. Много позднее воплотил их у себя на кафедре сварочного производства МВТУ и всеми силами стремился внедрить их во всех научных школах МВТУ.
Но обозревая обучение в МГУ в критическом аспекте, не могу не остановиться на одном существенном, с моей точки зрения, недостатке, бытовавшем в тот далекий период. Изучались, главным образом, идеи дисциплины, а приложить идеи к конкретным задачам студенты МГУ были не в состоянии. В этом отношении образование в МГУ существенно отличалось от МВТУ, где каждый вопрос должен быть освещен с доведением решения «до числа».
Математики и механики МГУ часто удовлетворялись выводом: с принципиальных позиций задачу можно считать решенной, а дорабатывать все остальную черновую часть должен кто-либо другой. Но закончить курс МГУ я рекомендую каждому инженеру, кто посвящает себя работе в области научных исследований.
Глава 2. МОСКОВСКИЙ ИНСТИТУТ ПУТЕЙ СООБЩЕНИЯ
(позднее МИИТ)
Масса ребят 16–20 лет от роду, в косоворотках, красноармейских рубашках, в сапогах, чувяках в числе 400 человек были приняты в МИИТ в 1921 году. Среди них около 40% – с рабочего факультета.
В дальнейшем этот набор прославился наиболее высоким процентом профессоров и руководящих работников в промышленности.
Принимали учиться на основе экзаменов, которые проводились абсолютно объективно, никаких подстраховок не знали. Конкурс носил классовый характер, но не был жестоким. Меня приняли без экзаменов, как обучавшегося в МГУ и сдавшего в нем 8 экзаменов по высшей математике и физике.
С первого дня обучения нас по-настоящему загрузили работой. Главной трудностью было выполнение заданий по строительному искусству, геодезии, так как никаких методических пособий не существовало. Задание записывалось в 6–8 строчках, а о том, что нужно представить преподавателю, ясности не было, искали трафареты у старшекурсников, но работу выполняли честно, сами, перерисовок не делали.
С начала обучения всех первокурсников начинали пугать экзаменом по строительной механике, главным образом, на втором, а частично и на третьем курсе. «Понять строительную механику трудно, а не поймешь её, не будешь инженером».
Я на основе своих восьми сданных в МГУ экзаменов частично выскочил за рамки первого курса и со вторым курсом стал слушать лекции по самой страшной для студентов науке – строительной механике. Мне повезло, так как в этом году курс читал профессор Павел Аполлонович Велихов. Он же состоял также профессором в МВТУ им. Н.Э. Баумана.
По влиянию на студентов я бы сравнил П.А. Велихова с Н.Н. Лузиным. В МГУ была Лузитания, в МИИТе – Велиховцы. Много позднее окончившие МИИТ спешили спросить друг друга: «Велиховец или нет?»
П.А. Велихов называл себя инженером-философом, и это наименование оправдывал вполне. Он 6ыл влюблен в собственные лекции, читал их мастерски, хотя, в соответствии со своим темпераментом, несколько поспешно. Его определение, которое он выговаривал, грассируя: «Веёвочно-стежневой многоугольник – есть модель мгновенно авновесного и идеально экономного сооужения», – звучит, как и многие другие его изречения, в умах по настоящий день.
Много оригинального было у него в изложении предмета: «Теория шести строк», «Основная теорема» и многое другое. Мы выполняли 7 тяжелых по объему заданий, по существу включающих весь курс. Павел Аполлонович требовал понимания физической сущности явлений и сумел этого добиться у своих учеников.
Семинаров у П.А. Велихова не было, но связь студентов с ним на упражнениях, которые вел он сам, была крепкая. Верно, что упражнения кроме него вели и другие преподаватели, одними из них были М.М. Филоненко-Бородич и А.М. Мануйлов, но мне посчастливилось учиться у П.А. Велихова не только на лекциях, но и на упражнениях.
В отличие от несколько абстрактных требований к материалу, имевших место в МГУ, здесь требовалось доводить все до числа и проводить черновую работу до полной реализации решения задачи.
Постигая строительную механику, а в МИИТе она включала и курс сопротивления материалов, я стал другими глазами смотреть на мир. Не только в каждой конструкции, в лесных массивах, в человеческих особях я находил мысленно нагружения, «игру сил», распределение напряжений и оценивал прочность. Воистину строительная механика создавала особую инженерную философскую область знаний. Сидя в вагоне, перемещаясь по мосту, ощущая ветер – я везде ощущал нагрузку, усилия, напряжение, возможность разрушения. П.А. Велихов был первым, заложившим у студентов инженерное восприятие окружающего мира.
Вторую часть курса строительной механики читал профессор Иван Петрович Прокофьев, крупный педагог, инженер, также профессор МВТУ, с несколько более практическим уклоном. Его книга «Изготовление, сборка и установка мостов» сама говорит за себя. И.П. Прокофьев дополнил своим курсом П.А. Велихова, но основы давались последним.
Павел Аполлонович был не только теоретиком, он был специалистом по расчету прочности мостов и председателем мостовой комиссии НКПС.
В разговорах был для того времени неосторожен. Вернувшись из командировки во Францию, рассказывал о своем выступлении на собрании в Париже: «Приветствую вашу прекрасную страну от лица нашей обширной страны» и добавил: «По-другому приветствовать не мог, так как наша страна большая, но всё еще глупая».
Я встречался с ним после окончания МИИТа. Он интересовался моими работами в области колебаний мостов. Но близкими мы никогда не были. В 1930 году он был репрессирован, потом реабилитирован, но слишком поздно.
С его сыном я учился на одном курсе, а внук его Евгений Павлович Велихов в настоящее время вице-президент АН СССР, работаю под его общим руководством по лазерной технике.
П.А. Велихов выпустил книгу по строительной механике. Свое предисловие закончил словами: «В добрый путь, моя книга».
Оригинальный талантливый педагог, инженер, ученый, философ. Не случайно я перечислил эти качества в этой последовательности.
Иван Петрович Прокофьев, студенты называли его «Ванька Каин», был строг, менее доступен, чем П.А. Велихов. Вместо «Слава Богу» изрекал «Слава тебе тетереву», очевидно, подчеркивал свое отчуждение от пережитков религиозных высказываний. Его книги по строительной механике – объемные, со значительным числом опечаток, но с немалым внесением в них творческих элементов.
Аспирантами он руководил главным образом не в МИИТе, а в Сельскохозяйственной академии, где также заведовал кафедрой. Был лоялен, уважаем, требователен и принципиален.
Петр Яковлевич Каменцев – скромнейший из профессоров, чистый педагог-инженер, мягкий вдумчивый человек, увлекался гомеопатией и этим вызывал иногда ироническое отношение. Был безупречен как специалист по строительным конструкциям, безупречен и по тщательности обработки материала, принципиальности, внимательности. Когда этот прекрасный человек скончался, на кладбище пришли проводить его в последний путь лишь 20 человек. Так проходит мирская слава.
Евгений Александрович Гибшман, проректор по учебной работе в течение 1921–1936 годов (до смерти), представлял собой трудолюбивого, добросовестного педагога, написавшего немало трудов, эрудированного в широком диапазоне железнодорожных наук. Он уверенно руководил всей учебной деятельностью ММИТа, будучи беспартийным.
По происхождению Е.А. Гибшман обрусевший немец, бывший фон Гибшман. Его сестра в 30–40-х годах работала в МВТУ преподавательницей немецкого языка и написала в анкете национальность – немка, хотя была как две капли воды похожа на еврейку. И когда ей предложили в 1941 году выехать в Среднюю Азию, она пришла за помощью. Я позвонил в отделение КГБ, говорю, что она ведь еврейка. «Пусть придет сама», – говорит капитан. Она явилась, и все закончилось для неё благополучно.
Сопоставление сейчас МВТУ с МИИТом не будет в пользу последнего.
Я не понимал тогда, что МВТУ было крупнейшим центром научно-технической мысли, где самые передовые ученые не только руководили кафедрами, но и вели огромную научную работу. Они были связаны с научно-техническим миром всей страны. А те профессора, которые работали в обеих организациях (Стрелецкий, Велихов, Кифер, Рабинович) в научном плане связаны с МВТУ значительно крепче, чем с МИИТом .
МИИТ представлял собой учебное, именно учебное, а не научное учреждение, готовящее специалистов для железнодорожного, главным образом, а также водного и автодорожного транспорта. Руководители МИИТа – это прогрессивные инженеры-педагоги, в меньшей степени создавали науку в его стенах. Научные исследования в области транспорта в основном проводились в других организациях, о чём будет сказано позднее.
В МИИТе кипела жизнь в общественных организациях. Под руководством партийных органов шла перестройка всей вузовской жизни. Сам я лично был далек от руководящей работы в общественных организациях, был скромным студентом, старостой группы, позднее профсоюзным деятелем. Светлым пятном во время обучения в МИИТе была пятимесячная производственная практика на сборке моста через р. Припять у города Мозыря. Я находился на стройке в качестве практиканта, но мне было поручено выполнение трех ответственных проектов, в частности, по усилению моста пролетом 109 м. На практике я научился еще лучше понимать жизнь сооружения и труд рабочего, смышленого, энергичного, не знающего, но понимающего законы техники. Научился с большим уважением относиться к передовым представителям рабочего класса.
Строительство Мозырского моста вошло в историю техники. При нагружении шестого стометрового пролетного строения (к сожалению, это произошло после моего отъезда в Москву) произошла катастрофа. Пролетное строение рухнуло. Подмости разобраны не были, и они задержали его от падения в воду. Потеряли устойчивость раскосы, так как забыли поставить на раскосах соединительные планки. Об этом мне писали рабочие.
Официальная версия была другая – неправильные нормы расчета и целый ряд других обстоятельств, не имевших прямого отношения к обрушению. Словом, нет виновных!
В течение года нормы расчета прочности в научно-техническом комитете были пересмотрены. Впрочем, это действительно нужно было сделать.
Условия жизни студентов МИИТа в тот период были совершенно непохожи на существующие сегодня. Приняли студентом – учись сам. Материал учебный – находи сам. Дипломный проект – сплошное творчество. Материалов готовых нет никаких. Об использовании проекта в производстве никто не говорил. Учись, успеешь впоследствии выполнить полезную работу, научившись в вузе. Практику производственную найти – самому, а отчет солидный – представить обязательно.
В течение года необходимо сдать не менее 3/4, т. е. 75 часов по учебному плану. Система – предметно-курсовая, смешанная, сдавать экзамены можно в любое время года. Место работы после окончания института надо искать самому. Стипендий и мест в общежитиях мало. Не москвичи часто жили на частных квартирах, в углах, а москвичи, случалось, жили в общежитиях. Спасение студента – дело рук самого студента.
Для сильного студента такая система открывала возможности окончания МИИТа в 4 года при нормальном пятилетнем плане. Слабые студенты с МИИТом прощались. Я окончил МИИТ за 4 года и 4 месяца. Мой дипломный проект: «Железнодорожный раскрывающийся мост». Материал для дипломного проекта – туманное фото из журнала. Вот и все. Продолжительность проектирования моста – около 6 месяцев, из них два – во время преддипломной практики, к проекту моста никакого отношения не имевшей.
Мне исполнилось 22 года. Я инженер путей сообщения, дипломный проект выполнил под руководством H.С. Стрелецкого.
Много дисциплин сдавали студенты в MИИTe, а изучали по существу немногие - математику, теоретическую механику, строительную механику с курсом теории рамных систем, теорию упругости, мосты всех видов, металлические, железобетонные, деревянные конструкции, Все остальные предметы сдавали, но внимания им уделяли мало. Из нас выходили сильные специалисты в области расчетов и проектирования металлических конструкций и мостов. Мы сверху вниз смотрели на так называемых старых опытных инженеров. В теоретическом плане они были ниже нас по уровню. Не случайно МИИТовцы наших лет выпусков быстро овладели командными постами в развивающемся строительстве. Нас учили работать самостоятельно и в узконаправленной области. И это дало определенно хорошие результаты. Подготовленные таким образом специалисты оказались нужными Родине.
Студенческая масса того периода в МИИТе была неоднородной. Интеллигенция и рабфаковцы держались изолированно.
В течение первого года моего обучения (1921) были объявлены выборы студентами ректора. Выставлялись две кандидатуры профессоров – обе беспартийные. Один из них – Н.Д. Тяпкин настроен был менее демократично, другой – E.А. Гибшман (с 1924 г. бессменный проректор) – более демократично.
Интеллигенция, как правило, голосовала за Н.Д. Тяпкина, рабфаковцы – за Е.А. Гибшмана. Собрание проходило бурно, с выкриками, взаимным препирательством. Несколькими голосами победила кандидатура Н.Д. Тяпкина, но Министерством утвержден был Е.А. Гибшман. Интеллигенция была удовлетворена преподаванием в МИИТе, его методами, рабфаковцам было труднее вследствие их более ограниченной предварительной подготовки. Рабфаковцы требовали через профорганы упрощения изложения лекций, сокращение объема заданий, на что преподавательский коллектив отзывался сдержанно.
Хотя по своей подготовке я принадлежал к интеллигенции, но дружбу поддерживал преимущественно с «пролетариатом». Все относились к заданиям серьезно, развлечений почти не было, пьянство было незнакомо, может быть, раз в году на именинах. О поножовщине никто не слышал.
На одежду – ноль внимания, Ходили в косоворотках, фуфайках, тулупах. Гардеробов для студентов не было в помине. Занятия проходили в течение всего дня. Например, с 8 до 12 часов и с 17 до 22 часов. Иногда приходилось приходить в институт дважды.
Посещение лекций было добровольным. На лекциях видного профессора И.В. Станкевича по теоретической механике традиционно присутствовало 3 человека, на лекциях Ф.Е. Максименко по гидравлике – 2 человека. Был скандальный случай, когда профессор Максименко отвернулся, записывая на доске, исчезли сразу оба слушателя.
Сборов, вечеринок почти не было. Объединение студентов между собой происходило во время практики – первой геодезической и других. Значительная часть студентов обращалась друг к другу на «Вы».
Шпаргалками на экзаменах пользовались не только молодежь, но и великовозрастные студенты на старших курсах, среди них некоторые успели побывать на войне. Особого уважения к оценкам не было, так как и строгой системы в их постановке тоже не было. Некоторые преподаватели пользовались пятибалльной системой, большинство ограничивалось на экзаменах отметкой «зачет».
В МИИТе столкновений студентов с профессорами почти не было, как правило, вопросы разрешались через общественные организации мирным путем.
В 1924 году произошел знаменательный случай. Студент Верещагин выступил с предложением нового упрощенного метода определения деформаций в стержневых системах. Было организовано торжественное собрание с присутствием П.А. Велихова, М.М. Филоненко, В.И. Руднева. Пели студенту дифирамбы. Действительно, теория оказалась очень полезной и вошла в историю под названием «метод Верещагина». Сам Верещагин, к сожалению, МИИТ не окончил, ушел в МГУ.
В 1924 году имела место «генеральная чистка студентов вузов», так называемая «академическая проверка». Гора родила мышь. Было отчислено несколько десятков человек из 1500–1700, но нервотрепка была всеобщая.
Кто опасался за свое подколокольное или кулацкое происхождение, за подозрение к принадлежности к НЭПманам, за несдержанные разговоры с общественными руководителями, отставание в учебных занятиях, а кто просто боялся попасть под гильотину времени. Чистка закончилась – все пришло в норму. За 4,5–5 лет МИИТ осуществлял неплохо подготовку специалистов, но политико-экономический кругозор выпускников того периода был ограничен.
Глава 3. НАУЧНО ТЕХНИЧЕСКИЙ КОМИТЕТ (НТК) НКПС
Эта организация, в которой я начал работать с 1925 года сразу после окончания МИИТа, в течение 7 лет 4 раза меняла свое название. Буду ее называть НТК.
НТК был единственной научно-технической организацией на транспорте и, пожалуй, в области не только транспорта, но и строительства в Москве. В НТК были отделы инженерных исследований (мосты, пути, тяги, электротехника, механические и химические испытания материалов). Был научно-технический Совет с рядом секций.
Весь штат НТК составлял около 150 человек. Руководящий состав, члены Совета – это были сливки научной общественности Москвы и Ленинграда. В в работе НТК принимали участие Н.Е. Жуковский, М.И. Филоненко-Бородич, П.А. Велихов, И.П. Прокофьев, В.Н. Образцов, С.П. Сыромятников, М.Е. Правосудович, Е.В. Близняк и т.д. Отдел инженерных исследований возглавляли Н.С. Стрелецкий и его ближайший помощник И.М. Рабинович.
Я имел счастье попасть в эту научную школу вместе с другими молодыми специалистами: Ю.А. Нилендером, Е.Е. Гибшманом, В.В. Григорьевым, С.А. Бернштейном, К.К. Якобсоном, все они стали профессорами.
В этом отделе работали и старшие инженеры C.А. Ильясевич, Н.Н. Максимов, Л.М. Тауэр – это были люди «хорошего тона», с Советской властью жили мирно. По знанию иностранных языков и хорошему французскому произношению я мог быть принят «хорошим обществом». Но я с ним не сближался. Со всеми был на «вы», у них в гостях не бывал, в вечерах участия не принимал, а поддерживал дружеские отношения с пролетарским составом. Общество всегда по моему поводу иронизировало, но столкновений не было.
«Была без радости любовь, разлука будет без печали!»
Когда позднее судьба нас развела, то друг о друге вспоминали мало, но не без теплоты к нашей общей научной школе – НТК.
Отдел инженерных исследований заложил в нашей стране основание углубленным теоретическим и экспериментальным исследованиям работы (да, именно работы!) под нагрузкой инженерных металлических конструкций, а несколько позднее и других объектов.
Отдел включал испытательную станцию (рук. С.А. Ильясевич), которая выезжала на испытания мостов, изучала их работоспособность, пользуясь несложной аппаратурой, и давала заключения об их пригодности для эксплуатации. Она была самой компетентной организацией в вопросах надежности мостов.
В камеральном бюро (рук. И.М. Рабинович) данные экспериментов обрабатывались, и создавались теоретические положения. Было еще и путевое испытательное бюро.
Н.С. Стрелецкий в самом подлинном смысле этого слова – ученый. На вид слабого здоровья, он обладал могучей трудоспособностью, которая сохранилась у него до конца жизни (82 года). Н.С. Стрелецкий – постоянный искатель нового в инженерном деле. Ему принадлежит честь организации широких экспериментов по испытанию мостов, а позднее и промышленных сооружений. Его инициатива – организация Центрального научно-исследовательского института промышленных сооружений (ЦНИИПС), впоследствии преобразованного в ЦНИИСК.
Н.С. Стрелецкий – автор значительного количества проектов железнодорожных мостов, консультант проектов всех Москворецких мостов, Ленинской библиотеки, крупнейшего арочного моста через р. Днепр в Запорожье и др.
Н.С. Стрелецкий впервые применил статические методы расчета инженерных сооружений, был инициатором изучения законов веса мостов, перебросив таким образом идейный мост между исследованиями чисто теоретическими и экономическими.
Н.С. Стрелецкий вел борьбу за разумную эксплуатацию железнодорожных сооружений, за экономию металла при проектировании новых конструкций, за рациональное назначение допускаемых напряжений, за введение расчетов сооружений по предельному состоянию. Он руководил кафедрами строительных конструкций сначала в MBTУ, потом в Московском инженерно-строительном институте.
Н.С. Стрелецкому пришлось пережить немало тяжелого. В 1926 году из США в СССР приехал инженер Н.Ф. Косорез. С американской настойчивостью заставил тогдашнее руководство НКПС поверить в превосходство американской системы проектирования мостов, быстро окружил себя «инициативными молодыми специалистами», которые дружно набросились на Н.С. Стрелецкого и его школу с явными намеками на вредительство в мостах, тему в тот период модную. Ни сам Стрелецкий, никто из его сподвижников репрессированы не 6ыли, но из НКПС ему пришлось уйти в промышленность. Впрочем, вероятно, к лучшему.
Н.Ф. Косорез был полностью дезавуирован в период борьбы с преклонением перед иностранной наукой и техникой. Он был опытный инженер, еще более опытный интриган, как ученый – нуль; впрочем, к этому наименованию он не стремился.
Образованное им мостовое бюро из «инициативных молодых специалистов», состарившись, растворилось в проектных организациях НКПС, одно время удерживало административные посты в наркомате. Потом все кончилось. Бесплодная смоковница.
И.М. Рабинович – в молодости революционно настроенный студент, ненавидящий самодержавие, исключенный из вуза, смог завершить высшее образование в МВТУ (строительный факультет) лишь в годы Революции, в возрасте около 30 лет. Человек тонкого ума, большой трудоспособности, бесконечно любящий науку и преданный ей, за 50 лет жизни сделал выдающийся вклад в теорию инженерных сооружений, в частности, в строительную механику. Ему принадлежит идея использования строительной механикой расчетов по методу конечных разностей, вантовых систем, сложных статически неопределимых систем и, в частности, при заданных напряжениях, расчетов сооружений балок и ферм на вибрацию, на взрывные нагрузки и т. д. Разработка теоретических положений у И.М. Рабиновича сопровождалась экспериментами. В НТК он постоянно участвовал в проведении испытаний под нагрузкой поездов, ж/д мостов.
После ухода из НКПС, почти одновременно с Н.С. Стрелецким, И.М. Рабинович занял кафедру строительной механики в МИСИ, а несколько позже – в Военно-инженерной академии им. В.В. Куйбышева. И.М. Рабиновичем опубликованы капитальные курсы по расчетам ферм и других инженерных сооружений.
Человек редкой скромности, высокой интеллигентности и культуры, поэт, глубокий знаток истории, литературы, абсолютный бессребреник, неподкупный, И.М. Рабинович являлся примером ученого-интеллигента, любящего книгу, углубленного в мир науки, сохранившего эту привязанность к ней до конца своих дней (90 лет).
Стрелецкий–Рабинович – единая, друг друга дополняющая школа, особенно крепкая в период 1923–1930 гг., пору процветания отдела инженерных исследований НТК.
Каждому молодому человеку ими дается тема, несколько указаний по литературе, полное невмешательство. Вместе составляется научный план без его детализации. Как мы ценили это невмешательство, сопоставляя с другими завотделом, которые в основу своей деятельности ставили «руководство»! Как ненавистно было это пустое слово, так как в подавляющем большинстве случаев ни в каком «руководстве» молодой человек не нуждался. Нужен был толчок, консультация, руководство оборачивалось приписыванием "заву" идей и вообще творчества подчиненного. У способной молодежи слово «руководитель» стало синонимом бесполезного вмешательства, а в отдельных случаях (П.С. Рубан) научной эксплуатации человека человеком. Вот именно этого «руководства» в школе Стрелецкого–Рабиновича и в помине не было. Каждый работал самостоятельно, и продукт его труда принадлежал ему, а не "заву" – псевдоруководителю.
Так, по-настоящему талантливые ученые Стрелецкий и Рабинович раздавали молодежи идейные дары, не требуя отдачи, и не оскудевали сами, а молодежь, работавшая у них, воздавала им восхищением и уважением и ставила их в пример. Замечательной была гуманная, подлинно научная школа Стрелецкого–Рабиновича, без склок и подсиживаний.
В дальнейшей своей деятельности я пытался воспроизводить опыт, полученный в ней – не подписывал вместе с аспирантами их статей. Пусть приучаются к ответственности, самостоятельности! Если ученый работает, а не проводит время в разговорах о признании, то у него достанет материала и для опубликования принадлежащих ему лично работ.
Школа в начале 30-х годов разошлась. Начальник испытательной станции НТК – С.А. Ильясевич – зав. кафедрой мостов ВИА, Ю.А. Нилендер – зав. кафедрой испытания конструкций МИСИ, Е.Е. Гибшман – зав. кафедрой мостов МАДИ, К.К. Якобсон – зав. кафедрой мостов института ж/д транспорта Новосибирска, С.А. Бернштейн – зав. кафедрой сопротивления материалов Академии моторизации и механизации, В.В. Григорьев – проф., зав. сектором ЦНИИ путестроительства, Е.И. Крыльцов – профессор МАДИ и т.д.
Школа распалась, но какие замечательные всходы дали семена, разбросанные сеятелями разумного, доброго, вечного Н.С. Стрелецким и И.М. Рабиновичем! В этой школе было положено начало применения сварки в металлоконструкциях на транспорте. В 1928 году Стрелецкий предложил мне заняться переводом клёпанных узлов мостовых ферм на сварные. С этого и началось!
Побывал на съезде сварщиков, познакомился с работами профессора В.П. Вологдина. Сначала произвел ряд экспериментов по прочности сварных конструкций, дал рекомендации по усилению сваркой старых мостов. Начаты были крупномасштабные опыты по сварке и испытаниям сварных ферм и резервуаров для водоснабжения. С 1930 года приступил к проектированию сварного железнодорожного моста пролетом в 45 м, в то время наибольшего в мире, который был изготовлен на Мостовом заводе им. Бабушкина в 1932 г. и поставлен на линию.
Я стал сотрудничать с мастером-сварщиком В.И. Возняком, он стал моим другом, с 1928 года в течение ряда лет мы работали вместе, он в качестве технолога, я – проектанта, исследователя, прочниста. В.И. Возняк, имевший образование техника, за 2 года окончил вуз, и мы работали на равных основаниях. Первоклассный производственник, с хорошей технической головой, он быстро пошел вперед по линии внедрения сварки в конструкции и ремонтные операции. Талантливый инженер трагически скончался в возрасте 30 лет.
Я принимал участие в изготовлении запроектированных мною объектов, непрерывно ставил эксперименты по сварке новых изделий и усилению старых и вышел за пределы транспортных задач.
С 1930 года начал интенсивно заниматься педагогической деятельностью, связь с научно-исследовательским институтом ослабевала. В 1932 году был назначен и.о. профессора Московского автогенно-сварочного института и полностью отошел от транспорта. Строители за 8 лет довели меня от инженера до профессора. Наверное, уйдя, я совершил неблагодарный акт, меня уговаривали остаться. Но, во-первых, уже не было Н.С. Стрелецкого – И.М. Рабиновича, состав сильно изменился, во-вторых, институт перекочевал в Лосинку, а переезжать было нелегко, – это тоже сыграло свою роль.
В отделе инженерных исследований я впервые познакомился с Евгением Оскаровичем Патоном. В 1925–1923 годах он был руководителем мосто-испытательной станции в Киеве, входившей в состав отдела инженерных исследований. На станции у него работали будущие профессора К.А. Клех, Б.Н. Горбунов, А.В. Дятлов, Н.И. Козловский и др.
Е.О. Патона все уважали, побаивались, удивлялись его педантичности, точности, аккуратности, а главное, трудоспособности. Система научной работы в Киеве отличалась от нашей московской, работали коллективом, но Е.0. Патон не просто руководил, он работал с сотрудниками сам. Это все знали и ценили в нем это качество. Е.О. Патону принадлежали наиболее капитальные труды в области мостостроения.
С конца 20-х годов, уже в почтенном возрасте, Е.О. Патон в своей деятельности сделал крутой поворот. Открыл сначала лабораторию, а позднее – Институт электросварки, достойно несущий имя своего родоначальника.
У Е.О. Патона, в особенности в первоначальный период деятельности, было желание не расплываться по тематике, а сосредоточить свои силы лишь на вопросах прочности конструкций и электродуговой сварки, а с 1939 года – преимущественно автоматической под флюсом.
Е.О. Патон подчеркивал в тот период примат технологических задач, без которых прогресс сварочной техники в стране был невозможен. Его всегдашним стремлением было внедрение научных работ в производство.
В мостостроении, в особенности с проявлением на горизонте Н. ф. Косореза и Мостового бюро с «молодыми специалистами», что-либо творить в области мостов лицам, не принадлежавшим к этой группе, стало трудно. Да и тематика в области мостов стала исчерпываться.
Огромное количество исследований было выполнено отделом инженерных исследований в Москве и мостостанциями в Киеве и Ленинграде (Н.М. Беляев), действительно актуальные задачи в металлическом мостостроении по существу уже были решены. Всё это способствовало повороту деятельности школы Е.О. Патона на развитие сварных конструкций.
Из всех проблем мостостроение у Е.О. Патона оставалась одна – внедрение сварки. Задача была трудной, так как встретила бурное сопротивление Н.Ф. Косореза, в то время человека на транспорте влиятельного. Много энергии и сил было затрачено на борьбу с Мостбюро. Последнее выдвигало нереальные требования, например, отжиг сварных элементов, создавая, таким образом, непреодолимые препятствии для развитии сварки.
Преодолевать препятствия было тем более трудно, что и Е.О. Патон и Н.С. Стрелецкий рассматривались как ретрограды в результате стародавнего столкновения с Мостбюро по оценке эксплуатации старых мостов. Необъективным было тогда отношение некоторых руководителей НКПС к настоящей передовой науке Стрелецкого–Рабиновича–Патона!
С первых дней своей деятельности отдел инженерных исследований я проводил всю свою работу в тесном контакте с Киевской школой и Е.О. Патоном. Авторитет Е.О. Патона гигантски вырос на внедрении метода автоматической дуговой сварки в строительные конструкции, особенно в танки в период Великой Отечественной войны. И далее – электрошлаковая сварка, рулонированные конструкции резервуаров, полуавтоматическая сварка порошковой проволокой и многое другое.
В этом институте не увлекались квази-наукой на базе высоких теоретических построений. Из теорем брали то, что нужно, и использовали теорию в производстве.
Несмотря на свою внешнюю суровость, Патон был очень гуманен. Однажды мне было поручено техническое редактирование ряда статей для сборника трудов Киевского испытательного бюро. Отредактировал статьи хорошо и к сроку, но перепутал всех авторов. Патон кроме меня никому об этом не сказал, а мое начальство, конечно, до этого не добрались. У меня могли быть неприятности. Также гуманно подошел он и к оценке событий, произошедших на мосту у г. Мозыря.
В институте у Патона вырастали сильные кадры: Б.И. Медовар, Д.А. Дудко, Б.А. Мовчан, Г.В. Раевский, П.И. Севбо, И.К. Походня, В.К. Лебедев, И.И. Фрумин и многие другие, ставшие академиками АН УССР, лауреатами Ленинских и Государственных премий.
С 1953 года – после кончины Е.О. Патона институтом руководит его сын, академик АН СССР, президент АН УССР академик Б.Е. Патон – крупнейший ученый, выдающийся организатор науки.
НТК с 1925–1926 гг. стал переживать период советизации. Научные сотрудники стали приходить на работу по расписанию, а не в зависимости от творческого желания. Начали оживленно функционировать партбюро и местком, появились коммунисты, направленные партийными органами в среду «старых специалистов».
Среди направленных заслуживает упоминания А.В. Павловский, впоследствии зам. министра дорожного транспорта, и М.П. Брагин – будущий директор НИИ электротехнических исследований. Первый в течение ряда лет выполнял обязанности секретаря парткома, второй – председателя месткома. Оба держали себя насколько возможно гуманно в те трудные годы.
Мои профсоюзные устремления привели к выборам меня членом месткома, что тогда было очень почетным. Я был также членом экономической комиссии месткома. Эта комиссия в учреждении на некоторое время захватила власть. Она давала рекомендации по назначению на должность, размеру зарплаты, по сокращению аппарата и т. д. Администрация, в то время беспартийная, во многих вопросах была на поводу у эконом. комиссии. Со временем все изменилось и вошло в норму.
Присылали в НТК и никчемных работников. Коммунист Альтмарк до института был хорошим закройщиком. После окончания из области техники не воспринял ничего. Считал на работе на арифмометре и несколько раз сшил чехлы для приборов. Но это было, скорее, исключением, чем правилом.
Молодые коммунисты постепенно растворились в общей массе, их двигали по административной лестнице: из числа направленных в период 1326–1930 гг. в НТК ни один до профессора не дорос.
НТК неоднократно обследовался с позиций сокращений штатов. Но после каждого совещания штаты бурно разрастались. Верно, что инженеров сокращали редко, тогда это звание было в цене, сокращению в большей мере подлежали вспомогательные работники. В результате сокращений на основе Научно-технического комитета за 7–8 лет выросли два солидных научных учреждения: Центральный институт путестроительства и Центральный научно-исследовательский институт железнодорожного транспорта с тысячами сотрудников. Конечно, они делают много полезного, но такого влияния на жизнь всей страны, какое имел НТК, они, мне кажется, не имеют. Они стали ведомственными институтами.
НТК же был по существу родоначальником ряда научных организаций, не связанных с транспортом (ЦНИПС, ГИНСТАЛЬМОСТ). Деятели НТК оказали большое влияние и на деятельность вузов. В НТК я познакомился с Василием Петровичем Никитиным, в ЦНИПСе с Николаем Николаевичем Рыкалиным, но о них будет речь впереди.
Глава 4. МОСКОВСКИЙ АВТОГЕННО-СВАРОЧНЫЙ УЧЕБНЫЙ КОМБИНАТ (МАСУК)
МАСУК – учебное заведение для подготовки техников и инженеров-сварщиков - был сформирован в 1931 году на базе Московского автогенно-сварочного техникума, основанного в 1928 году, и Московского автогенно-сварочного института, основанного в I квартале 1931 года.
МАСУК обладал помещением в 10 комнат по ул. Воронцовской, дом 15; по ул. Володарского, д. 13, находилась полуучебная, полупроизводственная сварочная лаборатория.
МАСУК находился в ведении Всесоюзного автогенного треста ВАТ, который был заинтересован в развитии всего сварочного дела в СССР.
Обучение в техникуме продолжалось 3 года. Спустя 2,5 года обучения из числа учащихся техникума (повышенного типа) был сформирован контингент института (МАСИ), обучение в котором в общей сложности продолжалось 3,5 года, выпуск по тогдашнему обычаю производился без дипломного проекта. Состав студентов был пестрый. С бору по сосенке – молодежь и даже небольшое число средневозрастных (30 лет).
Поступали в Сварочный техникум, так как в тот период это был наиболее простой путь к образованию, хотя и в техникум зачисляли с отбором, в значительной степени, по анкетным данным. На старшем курсе обучалось сорок с небольшим человек, и, как ни странно, этот случайный состав выделил ряд ярких личностей.
Общетехническая подготовка была крайне сокращена, хотя преподавание велось хорошо подобранными педагогами. Всем памятны химик Альбанский с огромным портфелем, в котором помещалась химическая лаборатория, физик Л.А. Жекулин – будущий член-корр. АН СССР.
По специальным предметам в сварочном техникуме собралась плеяда: В.П. Никитин, К.К. Хренов, Г.А. Николаев – будущие академики, А.С. Гельман, Б.Н. Лучинская, П.В. Сахаров (профессора), ведущие промышленные деятели – П.Н. Левин, Н.А. Герливанов, Н.Н. Клебанов и др. Не каждая специальность МГУ может представить столь авторитетную группу ученых в своей специальности.
Колоритной фигурой был В.П. Никитин. В возрасте 30 с небольшим лет, уже будучи профессором, он приехал в Москву из Днепропетровска, где заведовал кафедрой в одном из вузов, принял на себя руководство лабораторией с несколькими сотрудниками по дуговой сварке в НТК НКПС и возглавил учебную часть (зам. директора) техникума.
Пожалуй, это был единственный замдиректора техникума в Москве – профессор. Человек с широким умом, дипломат с сильной волей, он, почти не работая сам, умел создавать вокруг себя рабочую обстановку. К людям относился хорошо. Однако причиненные ему неприятности не забывал. Умел исключительно умно молчать, слушать собеседника. Каждая фраза, сказанная им, была весомой. Лекций почти не читал, обладал слабым зрением, на доске писать ему было трудно, но почерк был превосходный. Читал техническую литературу, по-моему, не слишком напряженно, но всю поступавшую к нему информацию хранил в памяти и умело её использовал.
Опираясь на партийные организации, он добивался открытия института( МАСИ) и далее преобразования МАСИ в факультет славнейшего технического вуза Москвы – МВТУ им. Баумана (МММИ). Работал в Училище в качестве завкафедрой электротехники и электрооборудования, декана сварочного факультета, а после его слияния с факультетом механико-технологическим, был избран прямо академиком АН СССР и директором МВТУ в 1939 году. В 1940 году его избрали членом Президиума Академии и назначили зам. председателя Госплана СССР.
В 1943 году основал при Академии наук Секции электросварки и электротермии и продолжал возглавлять кафедру электротехники и электрооборудования в МВТУ до своей кончины в 1956 году. Ко мне он относился хорошо, и я обязан ему рядом своих продвижений, в первую очередь, привлечением в техникум, в оформлении профессором и заместителем директора МВТУ.
В.П. работал совместно с коллективом завода «Электрик», в результате была выпущена крупная серия сварочных трансформаторов с наименованием «Никитин» (СТН). Был автором и энтузиастом автоматического способа сварки жидким присадочным металлом, который в тот период промышленного применения не получил, но до некоторой степени был прототипом процессов получения композиционных материалов, например, сталь-алюминий. Выпускал учебники.
Его научная школа могла быть многочисленной. Он воспитал хорошие кадры – И.Я. Рабинович, О.Н. Браткова, ряд ленинградских специалистов.
Многие ждали, что В.П. возглавит сварочное дело в Москве, как Евгений Оскарович Патон возглавил его в Киеве, к сожалению, его отвлекали другие вопросы по академии и собственная узкая научная тема. Он возглавлял Всесоюзное научно-инженерно-техническое общество сварщиков, но в течение непродолжительного времени отошел от сварочной общественной деятельности.
В домашней обстановке В. П. был радушным и гостеприимным хозяином, сохранял установившиеся связи с подчиненными, несмотря на собственное повышение. Любил отдых, покойное времяпровождение. С парторганизацией МВТУ в последние годы отношения стали напряжёнными. От него ждали большей отдачи непосредственно Училищу.
П.В. Сахаров – профессор, металловед, ему всегда добавляли приставку, его любимое изречение «Изволите ли видеть». Человек знающий, обладающий большим опытом, но с тяжелым характером, деливший всех людей на две группы: направо – кому благоволил, налево – кто ему наступил на ногу. Бойтесь попасть на левую сторону, у вас по его оценке, всё будет плохо. Всегда был предельно вежлив, щепетилен, обидчив. Скончался во время войны, где-то в эвакуации.
Лекции по газовой сварке читал Н.Н. Клебанов – главный инженер треста, человек в высшей степени воспитанный, корректный, прекрасно знающий производство, но к научной и педагогической работе приступивший впервые. Студенты его лекциями поначалу не были удовлетворены. Он требовал от кафедры увеличения количества учебных часов. Сделали наоборот – число лекционных часов сократили, и все вошло в норму. Вёл одну научную тему о преимуществах правого метода газовой сварки перед левым. Собственно, науки-то в теме было мало. Но консультантом по вопросам газовой сварки он был компетентным.
А.С. Гельман и Б.Н. Дучинский работали в MАСИ очень недолго по курсу сварных конструкций, но сохранили хорошую память о MАСИ, а МАСИ сохранил хорошую память о них.
Первый поток студентов, с которым мне пришлось встретиться в моей деятельности, оставил незабываемое воспоминание на всю жизнь. В нем формировались выдающиеся личности. В.Э. Дымшиц, помню его стройным, худощавым, подвижным, энергичным юношей, которому можно было поручить любое дело, и он выполнит его с блеском. Еще не закончив курса, он был направлен на Магнитогорский комбинат, очень скоро возглавил стахановское движение среди большого отряда сварщиков. Его интеллект, воля, настойчивость быстро выдвинули его на пост крупного руководителя строительства «Азовстали», позднее в Индии. Далее он работал на восстановлении промышленности. Еще позднее – возглавлял Госплан СССР, затем Госснаб СССР, в настоящее время – зам. председателя Совмина СССР, Герой Социалистического Труда, Лауреат Государственной премии, награжден 6 орденами Ленина.
Он окончил и защитил дипломный проект в МВТУ, уже будучи главным инженером, пришел на защиту без регалий. На редкость скромен, прост, доступен в общении.
В.Э. Дымшиц – строитель в высоком смысле этого слова. Сколько сооружений возвел он на востоке СССР, при восстановлении в Запорожье! О его деятельности тепло отозвался Л.И. Брежнев в произведении «Возрождение». Он строитель, но никогда не забывал сварку и во все периоды жизни энергично включал ее в конструкции.
Много внимания уделяет В.Э. энергетическим проблемам страны, трубному транспорту и, конечно, применению сварки в газотрубостроении. В.Э. – специалист разносторонний. В качестве председатели Госснаба он энергично развивал в управлении производством применение ЭЦВМ. Добравшись до вершины в Советском государстве, он остался в лучшем смысле самим собой.
Вот некоторые эпизоды.
В.Э. Дымшиц исключительно отзывчиво помогал всем нам. Студенты МВТУ, представители строительных отрядов пошли просить у него, кажется, 500 куб. м леса. Он дал: телеграмму. На местах не поверили цифре. Дымшиц, наверное, требовал 500,000 куб. м, телеграф перепутал. Но нет, все было правильно.
В другой раз наши активисты, воодушевившись его возможностями, стали просить для строительства 2-х шестиквартирных домов 4 вагона гвоздей. Успел перехватить петицию. Вскоре Минвуз строго запретил студентам подобные обращения.
Несправедливо отвели молодежь от премии Совмина СССР. Личным энергичным вмешательствам В.Э. все было исправлено. Справедливость восторжествовала.
Саша Дымшиц, его сын, студент в стройотряде. Друзья называли его «кормильцем семьи». Приезжает проверить стройотряды 3-й секретарь Обкома КПСС. Его единственно интересует вопрос, как снабжают материалами отряд, где работает студент Саша Дымшиц. Пожелал его видеть. Последний вылез из траншеи, которую копал, в одежде, в которой не ходят на прием в Кремль.
Сын В.Э. – Саша потомственный сварщик, впрочем, в нашей среде сварщиков это не редкое явление. Саша Дымшиц защитил, разумеется в МВТУ, диссертацию на соискание степени кандидата технических наук. Защитил тему теоретическую, а потом окунулся в производство на АвтоЗИЛе и за год заработал самые лучшие отзывы о своей работе.
В домашней обстановке В.Э. Дымшиц живет исключительно просто, еще не так давно он занимал с семьей двухкомнатную квартиру в доме, где живу я, сейчас у него 4 комнаты. Простые встречи с культурными людьми. Его жена Лина Борисовна – специалист-металловед, разносторонне развита, также может служить примером скромности. Выезжала не раз за рубеж на правах рядового туриста. Ее образование не ограничивается техническими вопросами. Тактична, приветлива, гостеприимна. Хорошая семья.
И.Я. Рабинович – способный, целеустремленный, трудолюбивый, верный ученик Василия Петровича Никитина, окончив МАСИ, быстро защитил кандидатскую диссертацию, а 15-ю годами позднее – докторскую. Он работал на кафедре Василия Петровича до 1946 года, затем был вынужден перейти в Заочный институт. Мы очень сожалели об этом. Им написан ряд учебных и научных трудов. По характеру очень прямолинейный, неподкупный, всегда сдержанный. Во время Великой Отечественной войны ему пришлось пережить трагическую гибель родителей.
Л.А. Мордвинцев – труженик до мозга костей. После окончания МВТУ через несколько лет защитил кандидатскую диссертацию и более 25 лет работал в научных институтах – в Центральном институте технологии машиностроения, а с 1943 года – в НИИ под руководством С.П. Королева.
Нелегкая жизнь досталась Леониду Александровичу. Работа по 15–16 часов в сутки, переезды за город, предельное нервное напряжение. Уже в пожилом возрасте он переместил свою деятельность в Московский авиационный институт, где ему присвоили звание профессора.
Несмотря на уравновешенный спокойный характер, Леонид Александрович умел увлекаться. Сначала рыбной ловлей. «Рыба, где рыба? Рыбачить! Вот настоящее хобби!» Был период увлечения автомашиной. Купив «Волгу», разъезжал по СССР и за рубежом. Был краткий период увлечения путешествиями, посещением туристских лагерей в красивых местах нашей Родины. Не знаю, последнее или не последнее – самое глубокое увлечение его – садоводство, огородничество, любимая дача. Получил небольшой земельный участок, который цветет всем, чем может цвести наш край. Щедро одаривает его природа.
Л.А. предельно деликатен, скромен, трудолюбив, абсолютно честен, доброжелателен. Хороший педагог, но лекции читать не любил. Одно время отказался от лекций вовсе – волновался. Сейчас волнение ликвидировано. Неизменный член Ученого Совета МВТУ по сварке. Наш большой друг, человек редкой доброжелательности, готовый каждому помочь!
В.И. Возняк – также один из выдающихся воспитанников первого выпуска. Если бы не ранняя кончина (30 лет) продвинулся бы, как принято говорить, далеко. Редкое сочетание хороших личных способностей сварщика-оператора, рабочего, с прекрасным пониманием технической стороны вопроса. Его производственные сварочные работы в области локомотивостроения, ремонта подвижного состава, сварки рельсов использовались в течение многих лет после его смерти. Всегда был приветлив, прост в обращении – таким навсегда запечатлен в памяти многих, кто знал его.
Первая плеяда сварщиков – это инженеры Розанов В.Ф., Далаго, Орлов, Лагутин и многие другие, ставшие ведущими производственными деятелями. Сварщица А.В. Мордвинцева – яркая женщина, с редкой наблюдательностью, памятью, инициативой, умением организовать любое дело. Вокруг нее люди собирались, объединялись, трудились. А.В. Мордвинцева – жена Л. А. Мордвинцева. Откуда бы они ни приходили, муж спрашивал жену: «Расскажи, что и как там было». И трудно было подобрать рассказчика лучше А. В.
Она блестяще защитила кандидатскую диссертацию по теме «процесс деформирования сварных элементов из некоторых сталей в течение времени», впервые открыла возможность сварки пластмасс с применением ультразвука и вместе со мной в 1962 году провела первые эксперименты по сварке ультразвуком куриных костей, за что профгруппа кафедры грозила ей запретить вход в лабораторию.
А.В. Мордвинцева – не только квалифицированный научный сотрудник – это поэт с юмористическим уклоном. Сварщики любили Шурочку – студентку, инженера, старшего научного сотрудника Александру Владимировну. Трагически скончалась от рака в пятидесятилетнем возрасте.
А вот и противоположные портреты студентов МАСИ. Председателем месткома техникума был бывший матрос Василий Федорович Кулаков – умный, проницательный, но крайне грубый человек, хвалившийся, что, будучи чекистом, расстреливал людей. На занятия он, будучи студентом, не ходил, но вскоре, познакомившись со мной, решил меня порадовать заявлением: «Я буду вашим аспирантом». Наводил страх и трепет на учащихся, угрожал исключением и действительно в течение двух лет пользовался немалой властью над напуганной его нахальством администрацией. Его понемногу оттеснили, куда-то перевели. Спустя 10 лет он, мне кажется, спился.
Секретарь партячейки Ефим Липланович Гуральник – незлобив, даже добродушен, но глуп. В группе он считался активнейшим общественником, руководителем учебной группы и ОГПУ, но над ним смеялись, иронизировали. После окончания МАСИ он, так же как и В. Ф. Кулаков, заявил, что общественность выдвигает его в аспирантуру по сварным конструкциям. Я начал беседу с ним сначала по остаточным напряжениям, сошел на понятия напряженного поля, на принцип сложения сил по правилу параллелограмма. Это последнее он понял и сказал: «Как интересно!»
Вот какого аспиранта обещали мне. Кажется, его перевели на кадровую работу. Это действительно было его стихией. Он с наслаждением изучал биографии студентов по анкетам, крайне интересовался наличием кулацкого или подколокольного происхождения, смаковал, обобщая, собранный материал.
Студенты справляли втихомолку Новый год. Последовала его статья в стенной газете, что для студентов, справлявших Новый год, он, очевидно, будет последним в учебном заведении. Правда, это реализовано не было, он был не злопамятен. Много позднее он работал в Институте Минмонтажспецстроя . К технической работе его не допускали. Он выпускал стенную газету, думал только о ней, гордился, что она по уровню занимает третье место по району. У него был сын, кажется, довольно способный, про которого он говорил: «Так же умен, как Георгий Александрович!» Высший критерий. В технике им не сделано абсолютно ничего.
Бойцов Василий Васильевич – принадлежал ко второму выпуску. Тактичный, осторожный, но знавший себе цену. Лишнего слова не скажет. Про него ходила молва «деловой». Он занимался и учебой, и общественной работой в равной мере. Как окончил он курс – не помню, не помню и его первого этапа инженерного пути. На горизонте у меня он появился уже директором авиационного завода. Про него говорили, что он хороший администратор и хорошо знает технологию. Занял пост зам. министра авиации. Был близок к назначению министром, но что-то произошло, и он получил назначение начальником научно-исследовательского института авиационной технологии (НИАТ).
НИАТ он поднял настолько, насколько можно было поднять технологический институт. Энергичный, очень инициативный, с ярко выраженным чувством нового, он справлялся не только с технологическими сложностями, но и с болезнью собственного сердца. В среднем возрасте страдал сердечными недомоганиями, стал заниматься физкультурой, и всё вошло в норму.
Бойцов В.В. отвечает своей фамилии – боец, человек с широким размахом, видящий главную цель и не задерживающий внимание на мелочах.
В конце 60-х годов он был назначен председателем Комитета по стандартизации. Учреждение очень скучное, но вообще нужное. Бойцов придал ему правильную направленность – создал своего рода НИИ со сверхтонкой измерительной техникой, с привлечением передовых ученых.
В основу деятельности было положено достижение высшего качества изделий. Направленность хорошая. Жаль только, что нужная организация обросла букетом чиновников, далеких от науки и реализации ее в промышленности. Немало формализма вносят они в деятельность Комитета.
Бойцов – человек прогрессивный, умеющий смотреть вперед, и, как председатель секции «Машиностроение» Комитета по Ленинским и Государственным премиям, всегда находится в центре машиностроительной мысли. С Бойцовым у меня сохранились самые хорошие отношения.
8 ноября в Колонном зале Дома Союзов состоялся первый выпуск инженеров-сварщиков МАСИ, первый и последний. Обстановка была исключительно торжественной. Присутствовал Емельян Ярославский, представители министерств, ВАТ. Кое-кто из числа гостей из МИИТа делился впечатлениями: «Мощная организация у вас МАСИ, как торжественно отмечает она праздники». Это был последний выпуск, потому что 30 августа вышло Постановление правительства о преобразовании МАСИ в факультет МВТУ (по тогдашнему наименованию – МММИ им. Баумана). Нашей гордости и торжеству не было предела, из маленького захолустного вуза – в передовой вуз страны!
Лично я получил в МАСУК немало. Поступив в конце декабря 1930 г., 2 января 1931 года читал в техникуме свою первую лекции по сопротивлению материалов. Студенты меня встретили осторожно, слишком я был молод, а потом все перевернули, превозносили. Весной 1931 года при организации института меня зачислили доцентом, как имеющего ученое звание научного сотрудника первого разряда. В июне 1932 года Главное управление Министерства утвердило меня и.о. профессора по кафедре «Сопротивление материалов – сварные конструкции» на основе трех крупных монографий объемом 42 печ. листа и значительного числа научных статей.
Нельзя не вспомнить добрым словом Евгению Ильиничну Зайтман, секретаря МАСУК. Это была настоящая душа администрации техникума: умная, тактичная, развитая, она жила жизнью техникума. Муж ее бы студентом. К сожалению, она не согласилась на переход на работу в МВТУ. Это было жаль!
Глава 5. СВАРЩИКИ BOPBАЛИCЬ В МВТУ
Сварщики привыкли бороться за свое существование. Это сформировало крепкий, энергичный коллектив, который вскоре подобрался в Училище.
В то время в МВТУ было 3 профилирующих факультета, 1 общетехнический. Сварочный – стал четвертым. Он вступил в Училище факультетом-парией. В МВТУ смотрели на пришельцев сверху вниз. Да и первая защита дипломных проектов, cocтоявшаяся в 1934 году под контролем И.И. Куколевского, не произвела хорошего впечатления.
В МВТУ пришел в качестве зам. декана факультета Сергей Иванович Зиновьев, педагог по образованию, который вырос до профессора, зам. начальника методического управления Минвуза СССР. В МВТУ были сформированы кафедры сварочного производства (рук. К.К. Хренов), электротехники и оборудования (В.П. Никитин). Я был назначен профессором кафедры сварочного производства и одновременно сопротивления материалов.
Работа у сварщиков закипела. За два года выстроили отдельное здание лаборатории. Другие кафедры дивились такой оперативности. Организовалось производство, которое раньше в училище было развито слабо.
Мастера Евгений Владимирович Евсеев и Сергей Тимофеевич Дружинин, как говорили тогда, деньги умели делать из камня. Занялись сваркой котелков, а через 3–4 года сварили металлическую статую рабочего для международной выставки в Нью-Йорке, затем башни системы Шухова для Всесоюзной сельскохозяйственной выставки в Москве. Почувствовали опору в производстве и научно-педагогические работники кафедры.
В середине 30-х годов защитили диссертации аспиранты Т.Н. Кок, А.И. Измайлов (сварные конструкции), О.Н. Браткова, И.Я. Рабинович (сварочные машины), Г.Л. Каганов, А.А. Алов (технология металлургии сварки). Окрепло производство, окрепла экспериментальная наука.
В.П. Никитин первым защитил докторскую диссертацию – в 1937 г., Г.А. Николаев – в 1939 г., К.К. Хренов – в 1940 г. Эффект сильнейший. В то время докторов наук на старых специальностях насчитывались в пределах 12–14.
Наилучшим подарком вузу были наши студенты. Сколько замечательных людей выросло из них. Павел Христофорович Кулаков – студент, активный партийный работник, участник XVIII съезда КПСС, член ЦК, первый секретарь крайкома КПСС Краснодарского края, впоследствии зам. министра Госконтроля. Молчаливый, упорный, тактичный, осторожный, несмотря на свой большой политический вес, всегда оставался патриотом-сварщиком. Он был дружен, главным образом, с Василием Петровичем Никитиным.
Давыдов Сергей – впоследствии первый секретарь обкома КПСС Воронежской области. Ососков – секретарь Арзамасского обкома КПСС и другие. Помню Ососкова молодым здоровенным парнем. Как-то попалась мне в руки его анкета, в которой на вопрос о состоянии здоровья он ответил: «Так себе». Так и сохранилось за ним это изречение.
Лауреаты Ленинской премии Петросян и В.В. Бородин, десятки лауреатов Государственных премий, докторов наук, были подготовлены кафедрой за период ее деятельности. 10 из них остались работать в МВТУ.
Виктор Владимирович Бородин поступил в МВТУ, имея 6-й разряд сварщика. Ему было 20 лет. Его спросили: «Работаешь давно?» - «Я старый сварщик», – ответил Бородин. С этим прозвищем он и остался. Его сын, тоже бауманец – потомственный сварщик. Виктора Бородина ценят как исключительного специалиста на Южном заводе.
Сколько замечательных директоров предприятий, руководителей НИИ, отделов, лабораторий вышло из стен кафедры сварочного производства. Это все бывшие студенты, крепко спаянные между собой, патриоты своей специальности, которые учились в МВТУ работать по-настоящему. Сварщики МВТУ славились связью с промышленностью, большим влиянием, оказываемым кафедрой на развитие сварочной техники в стране. Кафедра всегда вела работу в тесном единении с коллективом института им. Е.О. Патона, в тот период при личном участии Евгения Оскаровича.
Сварщики Училища обеспечили еще в 1930-х годах сварочный мир учебниками по сварочным машинам (В.П. Никитин), по технологии дуговой сварки (К.К. Хренов ), по сварным конструкциям (Г.А. Николаев), по газовой сварке (Н.Н. Клебанов, Г.Б. Евсеев), по контролю качества (С.Т. Назаров), по организации производства (Г.А. Красовский).
Сварщики завязали хорошие связи с заводами, первыми организовали производственную практику студентов на рабочих местах. Выпускники-сварщики были нарасхват.
Получили развитие научные исследования по сварочным автоматам, металлургии и теплофизическим и физико-химическим процессам сварки, технологии сварки легированных сталей, по анализу собственных напряжений и остаточных деформаций и мерам борьбы с ними. Созданы нормы расчета прочности сварных соединений, аппаратуры и разработаны методы контроля качества сварных швов без разрушения радиационным, рентгеновским, электромагнитным, химическим способами и т. д.
Появились студенты-изобретатели, вносящие предложения по рационализации производства. С разных заводов приезжали в МВТУ за консультациями по вопросам сварки.
Жаркое было время, впереди раскрывалась все более интересная и захватывающая картина предстоящих исследований, внедрения, внесения новых материалов в учебный процесс. Стали организовываться сборные группы из студентов других вузов, чтобы покрыть дефицит специалистов-сварщиков.
Разработка дипломных проектов встала на твердую основу – разработка всевозможного сварочного оборудования, технологических процессов, сварных конструкций. Эту триаду всегда пропагандировал В.П. Никитин. Выпуск сварщиков составлял 50–70 человек в год. Не все поступающие в МВТУ абитуриенты шли добровольно на нашу специальность. Её мало знали в стране. Но, однажды став на наш путь, делались её патриотами.
Как-то ко мне на прием пришел родитель с вопросом: «За что моего сына зачислили на сварочную специальность?» «Я сам сварщик», – отвечал я. «Познакомьте меня со специальностью». Я пытался прельстить его перспективой создания грандиозных сварных конструкций, сложных инженерных сварочных установок. Всё было напрасно. Исчерпав аргументы, я перешел к перечислению наименований сварочных процессов. Как только я произнес «атомно-водородная сварка», отец встрепенулся, эффект был эквивалентный взрыву атомно-водородной бомбы. «Понимаю, – крикнул родитель, – пусть мой сын поступает на сварочную специальность!».
Я не имею возможности даже в кратких словах остановиться на характеристике многих наших кадров. Парттысячники И.В. Борисов и К.А. Удотов много сделали для развития Всесоюзного научно-инженерно-технического общества сварщиков, которое в конце 50-х годов было объединено с более мощным обществом «Машиностроение».
Две колоритные фигуры заслуживают особого внимания. Это К.К. Хренов и Н.Н. Рыкалин.
К.К. Хренов – зав. кафедрой сварочного производства – работал в МВТУ с 1933 по 1940 годами. Человек широкий, глубоко эрудированный, много читающий, думающий, хорошо образованный. С неистощимым юмором в оценке всех событий, веселых и печальных. С любимым изречением: «В наше время всё возможно», - он обладал философским отношением ко всем бедам.
К.К. Хренов тщательно обходит острые углы, имеет внушить авторитет к себе не только содержанием, но и формой выступления, спокойным приятным баритоном, неторопливыми движениями. Отсутствуют какие-либо faux pas (неправильные шаги) в его поведении.
Это он, К.К. Хренов, в трудное время, когда к нему обратились сотрудники за разрешением на уход с работы, подписал без звука всем согласие на увольнение. Все были поражены и остались на своих местах.
К.К. Хренов отозвался на предложение Е.О. Патона быть избранным академиком АН УССР и переехать в Киев. Вот это был, пожалуй, faux pas, который он сделал в первый раз в 1946 году. Мне кажется, он рассчитывал закрепить связь с Академией в Киеве и остаться в Москве, но судьба решила по-другому. Ему предоставили превосходную квартиру в Киеве и предложили переехать.
К.К. Хренов много сделал для МВТУ в период Великой Отечественной войны. Разработал метод подводной сварки и резки и обучил подводников, за что был награжден Государственной премией СССР. Вместе с С.Т. Назаровым разрабатывал в МВТУ методы обезвреживания бомб – полезная деятельность.
Переехав в Киев, он принял пост зам. директора Института электросварки, но не нашел общего языка в институте. Оставил его, перешел на должность зам. директора по научной работе в Политехнический институт (КПИ), но вскоре оставил пост зам. директора и зав. кафедрой сварочного производства КПИ, перенес центр деятельности в президиум Академии.
Сейчас К.К. Хренов с необыкновенным мужеством переносит свое длительное и не поддающееся излечению заболевание, лишившее его возможности перемещаться. Светлая голова, полон жизненных интересов при нулевой динамике, затворническая жизнь, освещенная необыкновенной заботой его супруги Татьяны Юрьевны. К.К. не перестает работать, большой вклад внесен им только что в капитальный труд «Сварка в СССР».
Николай Николаевич Рыкалин появился в Москве в середине 30-х годов, приехав из Владивостока с матерью и женой. Николай Николаевич работал в Дальневосточном политехническом институте (ДВПИ) совместно с В.П. Вологдиным. Прекрасно владел материалом по сварным конструкциям и технологии сварки. Он начал работать в ЦНИПСе, но одновременно и на кафедре сварочного производства в МВТУ. Первые годы он не находил себя в полной мере. Но после нашего разговора о перспективе развития новых направлений он остановился на теплофизической задаче, на изучении теплового состояния тела при разных видах сварочных процессов с далеко идущими научными выводами: анализ процессов охлаждения и возникающих структур, собственных напряжений, теплового баланса при сварке, факторов производительности, экономичности.
В научном плане им была проведена работа, имевшая выдающееся значение для различных направлений сварочной металлургии, технологии, оборудования, производства конструкций. Совместно с учениками сформировалась солидная научная школа. Многие аспиранты и преподаватели на изучении тепловых процессов строили диссертации, производственные инженеры – разрабатывали технологические процессы, материаловеды – хорошо сваривавшиеся стали. Наукой о тепловых процессах пользовались сварщики многих направлений.
Н.Н. Рыкалин приступил к работе в АН СССР сначала в секции электросварки и электротермии, а в 1953 году перешел на работу в Институт металлургии. В последние годы Н.Н. несколько отошел от изучения проблем сварки и перенес свои научные интересы на теплофизику – высокотемпературная плазма, лазерный луч и т. д. Он внес и в эти разделы ценный научный вклад.
Н.Н. Рыкалин разработал курс тепловых основ сварки для студентов, создал учебное пособие, много лет читал студентам лекции,– а затем передал это дело своим ученикам. В 60-х годах он был избран академиком АН СССР.
Итак, в 1933 году в МВТУ хлынул поток инициативных студентов и группа квалифицированных научных деятелей-сварщиков. Прошло 6 лет. Директор МВТУ – В.П. Никитин (сварщик). Секретарь парткома – П. Кулаков (сварщик). Начальник учебной части – С.П. Зиновьев (сварщик). Декан мех.-тех. факультета – Николаев Г.А. (сварщик). И в комсомоле сварщики! Так что же: МАСИ влили в МВТУ или МВТУ влили в MАCИ?
Среди сварщиков в настоящее время на кафедре работает доктор наук, профессор Винокуров В.А. – прочнист, несколько угрюмый, исполнительный, трудолюбивый, исключительно эрудированный специалист, готовый выполнить любую работу с предельной добросовестностью, умеющий вспыхивать и подавлять в себе вспышки.
Много написал, еще больше напишет, образцовый руководитель аспи% рантов. Гроза не очень уверенных в себе соискателей диссертаций. Чем больше слов в вопросе: «Извините меня, я, наверное, не понял вас», – тем каверзнее их постановка, т.е. удар в слабое место. Именно такой научный руководитель и нужен. Пользуется общим уважением, но отношения не со всеми одинаковые. Когда недоволен, то обычно терпеливо молчит.
Доктор наук А.Г. Григорьянц – рвущийся, способный научный работник, оседлавший теорию и практику, хороший организатор, имеет не только технический, но и дипломатический ум. Идет вперед уверенными шагами, обладает тонким политическим и научным обонянием. Что же, доброму молодцу в добрый путь!
Доктор наук В.И. Лощилов – прекрасный организатор, умеющий всех соединить, связать, извлечь из каждого по возможностям, создающий интеграл новых методов, но, к сожалению, несколько разбрасывающийся. Поддается влиянию сильных мира сего, иногда не в меру нагружает себя этим. Науку умеет соединить с хорошей жизнью, от которой не отворачивается. Энергии у него много, готов ездить, строить, выступать, улаживать, поднимать, увязывать, добиваться. Добросердечен, помогает многим и часто совершенно бескорыстно. Раньше в некоторых случаях действовал по-юношески, но это свойство улетучилось. Делает хорошее дело, и ему желаю доброго пути!
А.Г. Григорьянц и В.И. Лощилов создали две отпочковавшиеся кафедры за счет образования на стыке наук.
Доктор наук, профессор Владимир Никитич Волченко эрудирован глубоко и разносторонне, увлекается одновременно альпинизмом, искусством, литературой, математической статистикой. Нервен, восприимчив, сохраняет чувство собственного достоинства. При предложении войти в коллектив лауреатов по теме «Ультразвуковая аппаратура», будучи избранным Ученым Советом, сам твердо отказался, опасаясь критических замечаний в его адрес за спиной. Молодец, в этом поступке – настоящий ученый. Стремится работать в самых передовых областях – например, экологии. Стал лауреатом Госпремии БССР. Много читает не только по техническим наукам, находит литературные перлы и не держит их при себе – охотно делится с товарищами. На защитах диссертаций умеет смотреть в корень задачи, задавать колкие вопросы, которых соискатели боятся.
Невозможно обрисовать портреты нескольких десятков наших деятелей кафедры. Кратко:
Кандидат наук, доц. В.В. Шип – способен, тактичен, любит труд, сейчас секретарь партбюро кафедры. Доктор наук, проф. Ямпольский – тихий, скромный, эрудированный технолог, всю жизнь увлекается плазмой. Кандидат наук, доц. Д.М. Машин – душа учебного процесса. Кандидат наук, доц. Н.Л. Каганов всегда стремился быть вместе с коллективом во всех его делах. Доктор наук, проф. И.И. Макаров старается сохранить в характере твердость духа. Кандидат наук, доц. С.С. Волков – это хозяин ультразвуковой сварки пластмасс, которую внедряет с завидным энтузиазмом. Доктор наук, проф. С.А. Куркин – выдающийся технолог-конструктор, опытный экспериментатор, внесший серьезный вклад в конструктивную прочность сварных объектов», исключительно добросовестный редактор.
Кандидат наук, доц. В.А. Парахин – сварщик-художник-эргономист-эстет, неизменный защитник красивого; говорит не жестикулируя не может. Человек со своеобразным характером – я собой не дорожу, если голову сломаю, то полено привяжу.
Кандидат наук, доц. Н.П. Алешин – трудолюбив до потери сознания. Его стихией является совершенствование аппаратуры и технологии ультразвукового контроля. Добросердечен, умелый организатор. Награжден за НИР премией Совмина СССР, заканчивает докторскую диссертацию.
Доктор наук, проф. Э.А. Гладков пришел на кафедру сварочного производства из среды автоматчиков, полностью «сварился» с коллективом, организует важнейшее направление – совершенствование автоматизированных процессов и автоматизация проектирования.
Доктор наук, проф. В.М. Сагалевич – талантливый ученый в области прочности сварных конструкций. Сейчас вносит серьезный вклад в медицинскую технику.
Доктора наук, проф. А.И. Акулов и О.И. Стеклов, воспитанные в МВТУ, разлетелись для руководства кафедрами в других вузах.
Все перечисленные плюс другие, не названные мной, – все это хорошие специалисты нашей кафедры, создавшие сварочный оплот в Москве, помогающие развитию многих сварочных коллективов Москвы и страны.
О некоторых эпизодах из нашей научной деятельности.
Получили мы правительственное задание, подписанное самим И.В. Сталиным, на разработку методов сварки нескольких цветных сплавов. Дым пошел коромыслом. Все наши требования выполнялись в мгновение ока всеми снабженческими организациями. Среди прочих прислали нам два десятка небольших палладиевых пластинок, напоминающих серебро, и прошептали: «Стоимость этого материала – 200 тыс. рублей. Считается его каждый грамм». Что было делать, чтобы кто-нибудь не пожелал взять себе «на память» пластинку палладия?
Я созвал коллектив лаборантов и рабочих и сказал: «Нам пока прислали 20 пластинок. Скоро еще пришлют сколько нужно. Для опытов присланного мало, берегите каждую из них, нам еле хватит их на проведение минимального эксперимента». А о стоимости – ни слова. Все спокойно охраняли «ничего не значащие» пластинки в открытом шкафу. Только после их возвращения заказчику я мимоходом сказал: «А ведь цена их была дороже золота».
Получили задание от той же организации разработать процесс сварки кольцевых стыков труб без их поворота дуговым способом. Над этой задачей особенно потрудились Пальчук Н.Е. и Акулов А.И. Наконец, как было принято тогда говорить, впервые в мире создали автомат с дугой, обегающей кольцевое соединение труб с плавящимся электродом. Этот автомат сегодня широко известен. Приезжало начальство высокое, все восхищались. Приехали и работники НИАТ, руководителем сварочной лаборатории был тогда Василий Романович Верченко, также восхищались, попросили чертежи, которые мы охотно им передали. НИАТ заменил плавящийся электрод вольфрамовым и после этого получил авторское свидетельство на метод сварки кольцевых швов труб вольфрамовым электродом. Когда нам об этом сообщили, мы ушам своим не поверили.
Поспешили взять авторское свидетельство на метод сварки соединений труб плавящимся электродом, но получили отказ. Естественно, свидетельство на автомат уже давно выдано работникам НИАТ, а замена одного электрода другим не является авторским предложением.
Только при вмешательстве зам. пред. Совмина СССР Михаила Авксентьевича Лесечко, который хорошо знал и курировал нашу работу, удалось получить авторское свидетельство на сварку кольцевых швов плавящейся проволокой в среде углекислого газа. Мы восхищались оперативностью, смелостью и прочими качествами некоторых товарищей по оружию.
Эта работа сыграла двоякую роль. Она помогла члену нашей кафедры А.И. Акулову получить Ленинскую премию за разработку метода сварки в углекислом газе вместе с ИЭС им. Е.О. Патона, ЦНИИТМАШ и заводами. Президент АН СССН А. П. Александров хорошо запомнил эту работу и в день науки в 1981 году сказал о том, как хорошо внедряет науку в производство МВТУ, приведя этот пример. А пример в речи А. П. Александрова был единственным.
Много действительно полезных для производства разработок выполнено кафедрой сварки МВТУ.
Электроды ЭНТУ, автор Н.Е. Пальчук, в течение ряда лет были основной продукцией Московского электродного завода для сварки аустенитных сталей. Кислородно-флюсовая резка аустенитных сталей, где один из авторов большого коллектива - Георгий Борисович Евсеев, электромагнитный дефектоскоп – авторы Хренов К.К. и Назаров С.Т., именовавшийся "хреноскопом", десятки контактных машин с накоплением энергии в электростатическом поле разных систем, которые нарасхват распространялись в приборостроительной и электронной промышленности – автор Н.Л. Каганов.
Много полезных исследований было выполнено аспирантами. Аспирант В.В. Николаев и его руководитель В.А. Винокуров доказали, что для релаксации напряжений при термическом отпуске сварных конструкций достаточно проделать лишь операции нагрева и охлаждения, без выдержки изделий при высокой температуре.
Процесс низкого отпуска был сокращен и по времени, что повышало производительность печи, и по расходу топлива на изделие. Краматорский завод разработал и утвердил инструкцию по новому методу низкого отжига, дающего большой экономический эффект. К сожалению, эта работа не нашла в стране распространения, которого она заслуживала.
Все кафедралы участвуют во многих организациях: в работе секций института им. Е.О. Патона, в других НИИ в качестве членов Ученых Советов, экспертами на заводах, в общественных организациях и т. д.
Сварщики-преподаватели выезжают за рубеж совместно со студентами на традиционные встречи по линии НИРС. Немало хороших признаний получила научная работа наших студентов в вузах ГДР в Высшей машиностроительной школе им. Отто фон Герике и др.
Нами выпускники – наша гордость.
1935 год. Выходит правительственное Постановление. За год надо довести производство двухосных товарных вагонов до 50 тыс. в год. Это можно сделать только при переводе соединений с крепки на сварку. Молодые специалисты – Володин, впоследствии «пучкист», Мумриков (создавал полуавтоматы с лежачим электродом), Кулаков В. Т. – направляются на заводы «Красный профинтерн» им. Егорова, Калининский и т. д. Задание заводами, не без помощи большого отряда сварщиков МВТУ, выполнено.
2-я половина 30%х годов. Сварщиков требуют на трубное строительство. Специалисты МВТУ направляются на нефте- и газопроводы.
Конец 30-х годов. Инженеров-сварщиков требует авиация. Я.А. Бродский, А.В. Петров, впоследствии профессора, а также Бендерский, Третьяков, Верченко, Мешкова, впоследствии Лауреаты Госпремии СССР, направляются на помощь авиазаводам. Савичев Е.Н. быстро вырастает до директора крупного завода.
А с начала войны место работы сварщиков – оборонная промышленность. На сварку переводят артиллерийские системы – люльки, вертлюги, лафеты, авиационные бомбы и т. д., танки и т. п.
Среди ранних выпусков необходимо отметить заслуженных деятелей науки и техники РСФСР, зав. кафедрами московских вузов: Николая Александровича Ольшанского (МЭИ) и Геннадия Дмитриевича Никифорова (МАТИ).
Н. А. Ольшанский, находясь в штате Энергетического института, рука об руку работал с МВТУ в объединенной лаборатории МВТУ-МЭИ, в Ученых Советах на основе социалистического содружества. Разработка метода электронно-лучевой сварки в значительной мере принадлежит ему.
Г.Д. Никифоров, будучи машиностроителем-бауманцем, внес большой вклад в развитие металлургической составляющей сварочного производства.
Лауреат Ленинской и Государственной премий бауманец А.В. Петров, поддерживающий самую тесную связь с кафедрой на протяжении десятков лет, внес большой вклад в развитие технологических процессов сварки авиационных конструкций (НИАТ).
В настоящее время все сотрудники кафедры – её воспитанники. Рано становятся у нас докторами наук: Сагалевич В.M. (28 лет), Винокуров В.А. (29 лет), Григорьянц А.Г. (31 год), Акулов А.И. (40 лет), Лощилов В.И. (30 лет), Гладков Э.А. (35 лет).
Молодость – пора творчества. В этом секрет успехов нашей кафедры. Не задерживается научный рост, а те, кто не успел получить это звание, подчас с не меньшим успехом трудятся педагогами и выдают нужную продукцию отечественной промышленности.
Глава 6. Я ЗАМЕСТИТЕЛЬ ДИРЕКТОРА МВТУ. ВСТРЕЧИ С Д.Ф. УСТИНОВЫМ
Я стал замдиректора МВТУ, мне кажется, по случайному стечению обстоятельств. Они были таковы:
Директор Цибарт в 1938 году был репрессирован. На пост директора пришел академик В.П. Никитин. Весной 1939 года он получил назначение на должность зам. пред. Госплана СССР и от поста директора, естественно, отказался.
Руководство приняло решение поставить директором истового вооруженца, декана Военно-механического института в Ленинграде, инженера Алексея Терентьевича Дыкова, орденоносца (в то время это было редким явлением), но не имевшего ученых званий, в возрасте около 34 лет.
Надо было иметь зама с высоким ученым званием. Быстро открепили от должности работавшего замом по учебной работе при В.П. Никитине инженера С.С. Протасова, хотя он и пользовался хорошим партийным авторитетом. Должность, именовавшуюся ранее «по учебной части», назвали «по научно-учебной части», на неё требовался доктор наук.
Докторов в то время было мало вообще, а молодых – тем более: А.С. Орлин, Г.А. Николаев, В.Ф. Крениг . Остановились на Г.А. Николаеве, тем более что эту кандидатуру энергично поддерживал В.П. Никитин. Николаев отказывался, так как по существу на административной работе ранее задействован не был, нового назначения боялся, к тому же в КПСС тогда не состоял.
Имел место длинный разговор-уговор в главном управлении Наркомата вооружения с Виктором Алексеевичем Егоровым, позднее с замнаркома В.М. Рябиковым, которые обещали подержать Николаева Г.А. на этой должности не более 2-х лет. Как видите, судьба распорядилась иначе.
Начальником учебной части продолжал работать Сергей Иванович Зиновьев – педагог по образованию, человек редкой честности, исполнительности, твердого такта, инициативы и в учебных и, пожалуй, в хозяйственных вопросах, беспартийный.
Замначальника по учебной части – Дора Михайловна Золотарева – властная дама с образованием фельдшера, но крепко держащая в своих руках учебно-вспомогательную державу. Ее упрекали в нездоровом национализме, и в 1946 году ей пришлось покинуть МВТУ, я с этим согласиться, пожалуй, не могу.
С.И. и Д.М. представляли, как тогда говорили, респектабельную пару, умело действовали сообща, доверяя друг другу и понимая друг друга . «Сработались». Они ухитрялись, имея одну автомашину, не только использовать ее полностью вдвоем, но и неплохо обслуживать учебный отдел и даже некоторых профессоров.
С профессорами контакт у них был полный, авторитет учебной части у профессуры, особенно у старой, был высоким, хотя ни начальник, ни заместитель технического образования не имели.
Начальником научной части была мрачная личность – Омар Галимович Чутуев – по национальности татарин, относившийся в качестве аспиранта с уважением лишь к одному своему руководителю И.И. Куколевскому. Человек мстительный по натуре, к людям недоброжелательный. Карьера его развивалась по закону синусоиды. До 1945 года – начальник научной части, затем взлет до первого зама МВТУ по учебной работе сроком на 1 год, далее падение – удаление из Училища и, кажется, исключение из партии за участие в бунте против высших партийных органов, о чем будет сказано позднее. Научную работу сам не вел, но при проверке финансовыми организациями оказалось, что в 1945 году он умудрился занимать должность начальника НИСа, нештатного старшего научного сотрудника по НИСу и одновременно научного сотрудника по совместительству также в НИСе, получая по каждой занимаемой должности соответствующую зарплату. Бывают чудеса и в мире финансов.
Я принял пост замдиректора в трудный период. В Училище были организованы три новых оборонных факультета: «Е», «Н», «О», – в которых были заинтересованы в тот период Наркоматы вооружения и танков. Тогда Училище абсолютно официально, без всякого засекречивания, находилось как вуз в полном подчинении Наркомата вооружения. В связи с этим старые специальности Училища, «основные», как их называли, чувствовали себя ущемленными.
Была ликвидирована специальность «прокатное машиностроение». Работники Наркомата вооружения угрожали сокращением деятельности и другим специальностям, правда, больше на словах, чем на деле. Но это создавало нервозную обстановку.
Наркомат требовал развития специальностей, кафедр, научных работ для своих нужд. Этого, в мягкой, правда, форме, требовал председатель научно-технического Совета Наркомата вооружения, он же начальник технического управления, заведующий кафедрой технологии (М-8) Училища, профессор Эдуард Адамович Сатель.
Несколько слов об этом, безусловно, выдающемся научно-техническом деятеле. Э.А. Сатель работал с огромным напряжением. Бауманец по образованию, перед войной временно был репрессирован, затем реабилитирован, работал директором Сталинградского тракторного завода, героически провел его перестройку, был высоко оценен Правительством, принят в ряды КПСС и назначен на работать в Наркомат вооружения. В тот период ему было около 80 лет.
Э.А. Сатель – человек широкой эрудиции, организатор, экономист, технолог с тонким чутьем, никогда не углублялся в детали научных вопросов, а руководил, и действительно руководил, как дирижер оркестром. Ему можно было поставить в упрек разнообразие, граничащее с разбросанностью тематики, у себя на кафедре, так как он нередко исходил из принципа: «Это применяется в моей отрасли, следовательно, и у меня на кафедре». Он совершенно не следовал узким научным направлениям, культивируемым в вузах, а желал охватить у себя интервал многих из них. Это несколько затормаживало рост научных кадров высшей квалификации, которые вырастали более медленным темпом, чем могли бы, не открывало дорогу работам на госпремии, но в целом он создал авторитетный мощный научный коллектив, который вскоре стал передовым в МВТУ. Он любил историю техники, тщательно и глубоко её изучал. Высказывались юмористические замечания об истории от "Адама до Адамыча". Он сам пользовался большим заслуженным авторитетом в коллективе МВТУ, и не только в МВТУ.
Уже после перехода на штатную работу в Училище ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Его выдающаяся деятельность отмечена барельефом на здании Училища.
Почти в самом начале моей деятельности в качестве замдиректора мне пришлось столкнуться с конфликтной ситуацией. Старая профессура держалась за «классические науки», определявшие лицо Училища. Жизнь, подготовка к обороне, требовала другого – бурного, энергичного развития новых направлений, но, как некоторым казалось, не свойственных Училищу. Вот эти обстоятельства и явились причиной противоречий части профессуры и Наркоматов.
Высшее руководство – Д.Ф. (Дмитрий Федорович Устинов, впоследствии Министр обороны СССР, а в то время Нарком вооружения. – Прим. ред.) – решил созвать профессоров и договориться с ними. Естественно, на совещании присутствовал и я.
Э.А. Сатель начал свое повествование с изложения ситуации и стал заверять Д.Ф. в верности Училища оборонному министерству. Д.Ф. выслушал также начальника главного управления Наркомата и далее обратился ко мне с вопросом: «А что думает по этому поводу зам. директора МВТУ по науке?» Мысль осенила меня в процессе вопроса. Я ответил: «По-моему мнению, все кафедры могут быть оборонными. Химики должны вести НИР в области ВВ, сопротивленцы заниматься расчётом и заневоливанием артиллерийских пружин, деталисты – деталями стрелкового оружия, двигателисты – двигателями самоходных машин, гидравлики – гидрохозяйством на заводах Наркомата, а об инструментальщиках, технологах, станочниках, литейщиках, сварщиках, металловедах и говорить нечего – все они полностью адаптируются на оборонных заводах».
Д.Ф. воскликнул: «Вот это дело! Так и надо направлять научную деятельность всех кафедр на удовлетворение интересов всего Наркомата! Все кафедры дожны быть оборонными!» Это было начало знакомства с Д.Ф.
Второй раз я встретился с ним в 1944 году. Я делал ему отчет о наших работах во время войны. Он задал вопрос: «В чем нуждаются профессора?» Я ответил: «В обеспечении НИР, но старая профессура мечтает иметь признание своей деятельности правительственными наградами». Он промолчал. Вслед за мной выступал директор завода. Тот окончил свое выступление словами: «Надо бы, Д.Ф., нам орденов подбросить!» Д. Ф. сверкнул глазами – это было признаком раздражения – и оборвал его: «Вот ты ордена пришел просить, а Николаев орденов не просит». Но в 1945 году человек 12 из состава МВТУ были награждены орденами.
Третья встреча с Д.Ф. состоялась по чрезвычайно важному для Училища поводу. Начались осложнения во взаимоотношениях директора Училища генерал-майора Евгения Сергеевича Андреева и генерал%-полковника Д.Ф. Он посетил МВТУ. Я и группа профессоров его встретили, провели по лабораториям. Он всегда проявлял предельно внимательное отношение к культуре и, в частности, к чистоте помещений, и спросил: «Где директор?» Узнав, что он находится в кабинете и ждет его там, не желая встретить, повернулся и уехал. Андреев ждал, что Д.Ф. зайдет сам к нему, но Д.Ф. посчитал неуважительным поведение Андреева. Это и было началом осложнений.
МВТУ находилось у Д.Ф. под крылом и относительно хорошо снабжалось. От Училища требовалась дисциплина. Другая группа вузов – университеты и политехнические институты – подчинялись Комитету высшей школы (КВШ). Снабжались они хуже, но администрация их чувствовала себя вольнее.
Андреев начал предпринимать шаги по переходу МВТУ в ведение КВШ. Д.Ф. этого не желал. Он вызвал меня и спросил: «Каково мнение профессуры?» Воспользовавшись двухдневным отсутствием Андреева, я созвал профессоров к себе по вопросу выполнения НИР, а в конце заседания между прочим спросил, как бы они смотрели на переход в ведение Комитета, заикнувшись при этом, что, пожалуй, снабжение будет хуже. Я достиг цели. Профессора разволновались. 3 или 4 человека резко выразились против перехода Училища в ведение KBШ, а Л.Г. Кифер заключил словами: «У профессуры нет стимулов к переходу». Я всё запротоколировал и передал меморандум Д. Ф.
Андреев добился постановки вопроса о передаче МВТУ Комитету на заседании СНК. По распоряжению Д.Ф. протокол был распечатан и передан на заседании всем членам Совмина. Вопрос, поставленный Андреевым, был провален. Андреев рассвирепел, готов был ставить вопрос о снятии меня с работы.
Помню, что Д. Ф. вызвал меня и спросил, почему я не в рядах партии. Я ответил что-то не очень внятное, он бросил реплику: «Может, рекомендаций не хватает, могу добавить». Я поблагодарил, но подал заявление о вступлении в ряды КПСС позднее: постеснялся обратиться к нему.
Итак, в МВТУ коллектив разделился на наркоматчиков (Николаев) и комитетчиков (Андреев и партком). Через 2 года МВТУ было передано из ведомства Наркомата вооружения в Минвуз СССР, но уже по постановлению правительства, как и большинство технических вузов. Мне было бы трудно оставаться в МВТУ, если бы не беда, которая стряслась со всей группой комитетчиков.
В 1946 году в МВТУ был направлен наш декан факультета М. И. Воронин в качестве парторга ЦК, он, как и я, был ярым наркоматчиком. Парторганизация Воронина признавать не хотела. Он имел тяжелый характер: был подозрителен, мстителен, не объективен, намекал каждому, что подозревает во вредительстве, – вообще создавал нервную обстановку, но был эрудирован, трудоспособен, инициативен, тверд в решениях, неплохой организатор.
Комитетчики во главе с молчаливым директором на партийном собрании отклонили кандидатуру Воронина в Партком. Собрание разделилось. В ЦК и МГК не понравился такой выпад со стороны комитетчиков. Директор МВТУ генерал Андреев был снят с работы и отправлен рядовым преподавателем в Военно-воздушную академию. 4 человека были репрессированы, секретарь парткома Кузнецов и Чутуев исключены из рядов КПСС; человек 13 были переведены в другие вузы – это А.М. Мариенбах, М.Н. Кунявский, И.Я. Рабинович, Ю.Я. Каценбоген, М.С. Ховах, М.М. Зайчик, Д.М. Золотарева и ряд других. Это был разгром оппозиции.
Пришли на смену: Директор И.А. Попов, зам. по учебной части Л.П. Лазарев, парторг М.И. Воронин. Профессор В.Д. Лубенец меня поздравил с «ситуацией». Положение мое резко изменилось.
Возвращаюсь к Д. Ф. Однажды в одном из посланий к нему я расшифровал его фамилию свойствами характера: «Устремление, Сила, Талант, Инициатива, Настойчивость, Одухотворенность, Воля». Он прочитал и сказал: «Вот как получилось». Это действительно его характеризовало.
Д.Ф. мало говорил, он любил слушать. Слушает внимательно, не забывает, любит контролировать деятельность не по отчетам, а по существу, внезапными наездами. Бывали случаи, когда приезжал на завод без пропуска «инкогнито» – директор получал нагоняй. Однажды вошел в цех завода и увидел двух старых женщин, спокойно сидящих. На его вопрос: «А что вы, старушки, делаете?» – последовал ответ: «А мы, батюшка, вяжем». И это в трудный 1945 год.
Приезжая в Училище, осматривал все, не исключая кухонь и туалетов. Его приезд не оставался безрезультатным.
Его жена, Таисия Алексеевна Брыкалова-Устинова, была прикрепленным членом КПСС к партийной организации МВТУ. Она выполняла обязанности по линии участия в разных комиссиях и особенно опекала машиностроительный факультет. Таисия Алексеевна являлась примером того, как мощный вихрь Октябрьской революции поднял девушку из гущи рабочей среды, преобразовав в высококультурного и всесторонне интеллигентного человека, активного воспитателя, а не просто супругу. У нее для каждого находилось приветливое слово, абсолютная простота обращения. Об их доме некоторые говорили: «Я другого не знаю дома, где так вольно дышит человек». Она и ее супруг создавали атмосферу непринужденности, которой можно было позавидовать.
У них бывали Сергей Алексеевич, Сергей Александрович (Афанасьев), Леонид Васильевич (Смирнов), Вячеслав Васильевич (Гришин). Бывали с семьями. Раз встретил Владимира Павловича (Бармина).
Таисия Алексеевна помогала начинающей актрисе Милашкиной, которая выросла до уровня народной артистки. В доме гостям всегда показывали кино. Д.Ф. любил просматривать даже не один, а несколько фильмов подряд. Разъезжались поздно, не раньше полуночи, тем более что Д.Ф. сам нередко появлялся дома после 9 часов вечера. Таисия Алексеевна часто находилась в нервном напряжении, беспокоилась за Д.Ф., за сына. Мне кажется, ее волнения и были причиной преждевременного ухода из жизни. Ее смерть – удар для всей семьи, которого не ждал никто.
Д.Ф. интересовался многим, даже сварными конструкциями. Все мои книги принимал и складывал в кабинете, особенно был заинтересован соединением биологических тканей ультразвуком. Получив книгу, сказал: «Непременно, с личной подписью пошлите книгу в Ленинград Григорию Васильевичу (Романову)».
Я никогда не обращался к нему с личными просьбами. Мне кажется, он и не приветствовал их. Он чувствовал, узнавал о трудном моменте в жизни человека и незаметно для него помогал. Бесценное качество! В жизни он мне не раз очень помогал.
Назначение Д.Ф. на новую руководящую должность нас не обрадовало, оно отдаляло от сферы его новой деятельности. Его жена расточала доброту к людям и не оскудевала от этого. С большой нежностью она выполняла обязанности не только жены, но и матери и бабушки. Все время беспокоилась о здоровье членов семьи. Условия жизни были хорошие, а члены семьи болели часто.
Сын Коля, наш студент, перенял многие свойства отца – выдержанность, неторопливость, глубокое постижение сути вопроса, умение слушать, приветливость и строгость. На младшем курсе ему пришла в голову мысль стать «медиком». Он перешел в Мединститут, но через год или полтора вернулся в МВТУ и с отличием окончил его по кафедре радиоэлектроники. Он разносторонне образован, хорошо знает литературу техническую и не только техническую, владеет английским языком. Меня не удивляет, что он быстро вырос до главного конструктора НИИ. Умеет по-отцовски работать. Избран в возрасте 50 лет членом-корреспондентом АН СССР.
Хорошо! А Д.Ф. работал всегда очень много, праздников и выходных дней почти не знал, приезжал домой по будням нередко в 10–12 ночи. А с утра снова на работу. Мне бывает жаль, что время такого действительно занятого человека затрачивается на то, что вызывает вопрос – а рационально ли это? Несмотря на свой квази-спокойный характер, во всяком случае, в прошлом, он нередко делал серьезные внушения подчиненным, его разносов боялись. Человек большой личной скромности. В далеком прошлом (1945 г.) МВТУ хотело ставить вопрос о присуждении ему степени доктора технических наук без защити диссертации, чего он, конечно, по эрудиции, деятельности, эффективности результатов, безусловно, заслуживал. Категорически отказался от представления.
Он всегда с большим уважением относился к МВТУ. Здесь он окончил 4 курса, а затем с большой группой студентов был направлен на дальнейшее обучение в Военно-механический институт в Ленинград. С неудовольствием вспоминал он это откомандирование и считал себя воспитанником Училища, уважал профессуру МВТУ, его традиции. К сожалению, печать не пропустила в книге «150 лет МВТУ» его фамилию, как выпускника Училища, так как по документам он все же Училища не кончал.
Д.Ф. курировал Училище во все трудные моменты его жизни. Во время войны, после неё в бытность свою на всех руководящих постах. Делал это незаметно. Даже в последнее время: продвижение некоторых наших товарищей по военной линии, получение оборудования (ангаров), выделение средств на строительство (1 млн. рублей) – всё это делалось с его помощью, не заметной окружающим. Большую роль он сыграл 5 лет назад в утверждении Госпланом долевых взносов оборонных министерств.
Д.Ф. направлял работников Училища для обследования организаций, которыми интересовался, в Ленинград, Ижевск, и внимательно изучал выводы.
В момент перехода на новую работу Д.Ф. продолжал по мере возможности переносить традиции Училища в военные учебные заведения, возглавляемые Лосиком, Тонких, Исаенковым и т.д., хотя связи, установленные МВТУ 5 лет тому назад, к сожалению, не развиваются в достаточной степени.
Говоря о Д.Ф., невольно вспоминается еще один деятель, который часто его посещал – Павел Артемьевич Леонов.
П.А. Леонов – воспитанник приборостроительного факультета, быстро выдвинулся на партийной работе и вырос до первого секретаря обкома КПСС Сахалинской области. П.А. был настоящим хозяином области.
В течение последних трех лет (с 1978 г.) работал первым секретарем обкома Калининской области. В Южно-Сахалинске Леонов – гроза для всех подразделений – умный, властный, начитанный организатор, пользующийся доверием в Центре. Он делал в крае то, что считал нужным. Самостоятельно развивал промышленность, возводил города, восстановил железнодорожную линию, построил портовые сооружения, обеспечил остров топливом, сельскохозяйственными продуктами и т. д. Им создан ряд культурных учреждений, библиотек, детских садов, школ. Выпустил ряд своих трудов о Сахалине, могущих претендовать и на научную степень. Поднял на высоту рыбное хозяйство края. Население было обеспечено всем необходимым. Хороший вырос форпост на границе с желтыми соседями.
Его жена – Надежда Ивановна – эрудирована в истории, художественной литературе, сельском хозяйстве. Выращивает цветы, занимается огородом и в то же время выполняет обязанности бабушки малолетнего внука. Семья Леоновых – династические бауманцы . Их дочь Ольга Павловна – к.т.н., ст. преподаватель кафедры теоретической механики МВТУ, не сегодня-завтра доцент: муж – накануне защиты докторской диссертации по вопросам технико-математическим, сейчас является доцентом кафедры прикладной математики МВТУ. Леоновы поддерживают связь как с семьей Д. Ф., так и с MBTУ им. Н.Э. Баумана.
Отвлекся от темы – я зам. директора.
С 1946 года после удаления из МВТУ комитетчиков моя судьба была решена в положительном ракурсе. Конечно, комитетчики, наркоматчики ушли в прошлое, но я симпатизировал факультету «М» – его самостоятельному росту, безусловному авторитету в промышленности и тому, что он не почивает на лаврах, и если и использует свою близость к руководящим работникам производства, то лишь в целях дальнейшего самоукрепления . Выросла самобытная школа. Она первая подняла вопрос об организации факультета. В добрый путь!
Mutatis mutandis – меняется то, что должно меняться. М.И. Воронин продержался секретарем парткома несколько лет. Но его личные свойства вооружили против него многих. В то время члены партии на собраниях проявляли живой интерес ко всем событиям, единогласно не голосовали. Хотя представитель райкома КПСС на училищном партсобрании выступил в пользу Воронина, сотрудники, особенно Л.А. Рождественский, по-деловому дали отрицательную характеристику его деятельности. Больше половины состава проголосовали против него.
Воронин М.И. после ухода с партийной должности пытался защитить свою работу сразу на степень доктора наук, минуя кандидатскую. Его не поддержали. Остался заведующим лабораторией пластмасс, где работал не без энергии, но непрерывно обижался, усматривая ущемление своей личности даже тогда, когда этого не было и в помине. Он скончался от рака почек в 1960-х годах.
Несмотря на то, что мы оба были наркоматчиками, дружеских отношений между нами не было. Про него говорили «страшный человек». Действительно, его вкрадчивые манеры, притворно сладкое выражение лица и тихий голос не обещали ничего хорошего. К нему более чем сдержанно относилась и Таисия Алексеевна (Устинова).
Глава 7. MBTУ В ПЕРИОД ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
22 июня в 12 часов дня в МВТУ – день открытых дверей. В зале северной части корпуса около 150 заинтересованных. Я исполняю обязанности директора, так как М.Т. Бруевича только что перевели на должность зам. председателя KBШ.
Николаев–беспартийный – так называют меня в районе. Впрочем, это не помешало мне быть руководителем партийно-технической конференции района в мае.
Дни становятся все более напряженными. Нас вызывают в Совмин. Землячка, зам. пред. СНК, напоминает о большом значении практики студентов на оборонных заводах.
В 12 час 20 мин слышу голос разговаривающего по телефону: «Да не может быть!». И через несколько десятков секунд – сообщение: «Германия объявила войну Советскому Союзу. Утром бомбили Киев, Ригу, Минск». Мрак опустился перед всеми. Какие «открытые двери»?!
Через несколько минут появились официальные сообщения и приказы. Приказы о затемнении, о мобилизации, о противопожарных мероприятиях, о бомбоубежищах, о медицинских службах, о дежурствах и т.д. А радио вещает одно за другим: «Италия объявила войну СССР, Финляндия объявила войну СССР, Румыния объявила войну СССР, Венгрия объявила войну СССР». Ну и букет!
Мама с А.Г. Чернышовым вернулись из Жаворонков. Полурастерянность, полунакал.
Призыв добровольцев в армию, призыв к ополчению, записываются студенты, преподаватели (С.Ф. Шурлапов, С.В. Фролов), их много. Запись в ополчение, но никто не представляет себе функций ополченцев.
Заклейка окон полосками, бочки с песком. Я нахожусь в центре училищной жизни. В райкомах образованы чрезвычайные тройки. Они – хозяева положения.
Общее собрание. Приезжает первый секретарь райкома Котельников. «Как львы будете драться, молодежь?» В ответ громкое «Ура!» Наш девиз: «Бауманцы не будут последними». Запись в добровольцы становится еще более активной. Мастерские – в помощь фронту!
Один эпизод, характеризующий напряженность. Машинистка переписывала текст главы "Истории КПСС". Не разобралась в тексте и написала название параграфа «Реакция Сталина» вместо «Реакция Столыпина». Ошибка грубая, хотя в других смыслах такая фраза существовать в принципе могла, реакция против капитализма и т. д. В типографии МВТУ успели задержать размножение. Машинистка пишет заявление с просьбой направить её на фронт, чтобы кровью искупить вину за невольную ошибку. Зав. кафедрой едва удержался на месте.
Произошло и второе тяжелое событие, также характеризующее напряжение. Преподавательница истории КПСС Хайт перепутала расписание и не явилась на упражнение. По закону того времени: «За пропуск – под суд». Осужденная исключалась из рядов КПСС, и как исключенная подлежала увольнению. Наконец, был найден выход – не расписалась в получении расписания. Диспетчеру выговор, ей – выговор, но не за пропуск, а за невнимательное отношение к получению расписания. На этом инцидент был исчерпан.
Вести с фронта с каждым днем все тревожнее. Занятия идут на всех курсах, но мужчины I и II курсов призваны в армию, часть девушек ушла в ополчение, группы сильно поредели. 5 курс отправлен на заводы. Выдали дипломы инженеров без защиты дипломных проектов. Это правильно!
Учебный план сокращен до 3,5 лет. В мастерских изготавливают противотанковые ружья. Приезжает высшее начальство из Наркомата обороны. «Давайте больше противотанковых ружей!» Настроение падает. Неужели наша пигмейская мастерская нужна стране? По-видимому, в тот момент была нужна. Действительно, мобилизация всех сил.
Наконец, радостное сообщение – Англия и США заодно с нами. Япония молчит. Ура!
Кафедры обработки резанием и литейщики, в меньшей степени преподаватели других кафедр, устремились на Восток для рационализации технологических процессов на оборонных заводах в Перми, Ижевске, Свердловске, Юрге и многих других городах.
Действительно, названные кафедры провели на заводах огромную работу – внедрили рациональные формы режущих инструментов, резко повысив производительность, заменили для литья мин земельные формы на металлические, чем также подняли эффективность литья.
В начале июля пробная воздушная тревога. Завывает сирена. Никто не знает, что тревога носит учебный характер. Многие устремляются в подготовленные убежища – тир и помещение первого этажа со сводчатыми перекрытиями. Наступает 22 июля. Снова завывание сирены, но эта тревога уже настоящая. Непрерывная пальба, прожекторами ловят вражеские самолеты.
В Москве кое-где начались пожары в результате обстрела зажигательными бомбами. В первый день обстрела все население Училища ринулось спасаться в убежища. Только дежурные остались на крышах. Но так было только в первый день. Очень скоро все почувствовали, что разрушения от бомбежек нечасты, вероятность попадания в МВТУ небольшая, тем более что бомбы, главным образом, летели на вокзалы, крупные заводы и центр города. Впрочем, в 3 часа утра 23 июля раздается телефонный звонок. Мама находилась в тот день в Машковом пер. (ул. Чаплыгина), д. 1а. Бомба была сброшена на дом № 3 (соседний), Латвийское постпредство. От дома остался кратер.
Нашей семье не повезло. Через 3 дня рядом с нашим домом на М. Бронной разорвалась бомба, разрушила здание и засыпала наши комнаты осколками стекла. К счастью, мама переехала ко мне в комнату первого общежития, в которой я должен был жить по указанию райкома, и не пострадала.
С 22 июля бомбежки участились, повторялись почти каждый день и сократились лишь в конце октября, когда немецкая армия находилась около Москвы. Наши зенитчики отбивались хорошо. Значительных повреждений городу не допустили. Здания были камуфлированы, правила затемнения соблюдались строго. Пострадало здание ЦК КПСС, в небольшой степени фронтон Большого театра. Разрушения имели место у вокзалов, в Замоскворечье, но в процентном отношении их было много. Детишек уносили спать в станции метрополитена. Среди них бытовал ответ на вопрос: «Кого ты больше всего любишь?» – «Папу, маму и отбой». Взрослые к тревогам привыкли, в убежище ходили неохотно. У меня был пропуск на круглосуточное хождение по городу. Во время бомбежек привык ходить, невзирая на дождь осколков от наших снарядов.
Привычка – вторая натура. Привык в юношестве носить холерных и сыпнотифозных, и привык ходить под дождем железок.
Главным врачом амбулатории МВТУ в тот период был Константин Васильевич Шумилкин – прекрасный человек и врач. С ним мы каждую ночь делали обходы чердаков, где дежурили на предмет тушения возможных возгораний. Чердаки назывались «тюрьмами». Потом заходили в бомбоубежища, их называли «богоугодными заведениями» (по Гоголю). «Богоугодные заведения» пустели от ночи к ночи, налетов перестали бояться, студентов в них уже не встретить. Несмотря на приближение фашистов к Москве, занятия идут по нормальному учебному плану. Преподавателей, ушедших из МВТУ на фронт и заводы, заменяют другие. Немцы все ближе подходят к Москве. Начинается эвакуация центральных учреждений, отдельных заводов.
Наконец правительство принимает решение об эвакуации вузов, культурных учреждений. МВТУ должно переехать в Ижевск, где ему приготовлено здание Ижевского института, кажется, педагогического. Собирается необходимое учебное оборудование, библиотека, пособия, хозинвентарь, выезд первого эшелона намечается на 14 октября. Но на 2 дня происходит задержка и… 15 октября немцы устроили прорыв фронта и быстрым темпом подошли к Москве на расстояние 50–60 км. Эта полная неожиданность для всех. 16 октября утром вывешивается приказ, подписанный И. В. Сталиным: «Все рабочие и служащие увольняются в отпуск с выплатой месячного оклада». В отпуск? В то время как и воскресные дни были заполнены работой. Это означает – беги из Москвы. Паника среди трехмиллионного населения Москвы началась невообразимая. Уезжали на подножках вагонов, автомашинах, на лошадях, велосипедах, уходили пешком. Черная людская лента с рюкзаками и детишками на плачах тянулась по шоссе Энтузиастов. Бежали в Муром, Ковров, Горький и далее. Спекулянты грабили склады, магазины, нагружали легковые и грузовые машины и бежали без оглядки. Эвакуация в плановом порядке происходила и за 1–3 месяца до 16 октября. Увозили детские сады, семьи служащих, больницы, но все делалось планомерно. 16 октября – день разбушевавшейся человеческой стихии.
Вся документация была сожжена «Auto de fe», о чем впоследствии жалели, кроме государственной документации, которая была вывезена заблаговременно. Многие здания были заминированы, ждали только сигнала. Из числа бауманцев мало кто в этот день уехал, только те, кто бежал пешком.
А нужно ли было бежать? Мы решили, что это бессмысленно. Москву сдать без боя не могут, разве только на условиях капитуляции. Но в это никто не верил. Итак, нужно подождать.
Действительно, более или менее плановая эвакуация возобновилась, в товарных вагонах с 18 октября уезжали главным образом студенты, преподавателей отправляли пассажирскими поездами, но не всех сразу. Мне предложили быть главэваком и обещали на крайний случай места в легковой машине. Должен подчеркнуть, что к моему большому удовлетворению в августе месяце директором был назначен наш парторг инженер Сергей Сергеевич Протасов, тот самый, который был до 1939 года замом по учебной работе. Передача функций главного управления от меня Протасову была снятием стокилограммового груза с плеч. Для того периода лучшего директора и подобрать было трудно. Хозяйственный, доброжелательный, спокойный, отлично знающий людей, нужды Училища.
Москва, действительно, была в исключительно тяжелом положении. Большинство железных дорог было отрезано. Функционировали только Горьковская, Ярославская и Муромская линии Казанской ж/д. Необходимо было подвозить снаряжение воинским частям, продовольствие для армии и одновременно эвакуировать москвичей. Подобной героической работы железнодорожного транспорта история не знает. Пассажирской авиации практически не было, автотранспорт был весь мобилизован на фронт.
18 октября было оглашено постановление, подписанное председателем СНК Молотовым, о переводе Москвы на осадное положение со всеми вытекающими последствиями. Москва с 20–30 октября совершенно опустела. В домах с 30–40 квартирами нередко оставались занятыми лишь 2–3. Поезда метро – совершенно пустые. Можно было пройти по всей улице Баумана днем и встретить не более 3–5 человек. Москвичи роют окопы, ставят ерши. Город готов к нападению врага. В первом общежитии занято не более 10 комнат. После 16 октября бомбежки несколько стихли, вероятно, немцы были заняты подтягиванием армии. В магазинах – горы коробок с крабами. В столовой начинают кормить индейкой, впрочем, через 10 дней их заменила перловая каша.
Много лет спустя я оценил мудрость постановления ЦК. В самом деле, опасность для Москвы была серьезной, нужна армия, рабочие заводов. Прокормить 3 млн человек было невозможно. Что делать? Приказы об отъезде выполнялись плохо. Где будем жить? У нас в семье больные и т. д. Надо напугать, и напугали приближающейся опасностью плена. Москву очистили от лишнего населения, забывшего о болезнях. А с 18 октября заработали оставшиеся заводы, магазины, бытовые учреждения. Но такой пустоты в городе не было никогда. Мастерские МВТУ заработали, начали собираться преподаватели для организации вечерних учебных занятий. Паника в Москве исчезла. Кое-кто упорно боялся отъезда. Например, ко мне ежедневно приходил проф. А.Н. Ведерников с кафедры компрессоров. Про него говорили: «Один компрессор – один профессор». Он начинал речь словами: «Ведь во время месячного переезда условия будут ужасные, горячей пищи не будет, значит, гибель. А если оставаться и будет штурм города, то это тоже гибель. Значит, гибель при обоих вариантах». И заключал словами: «Это ужасно!» В Ижевск он не поехал, остался работать в Москве.
В начале ноября – просветление. 7-го – парад на Красной площади, а накануне, 6-го – воодушевляющее выступление на вечере в метро «Маяковская» И. В. Сталина.
Наконец оборудование отправлено. 22 ноября я выезжаю из Москвы в Ижевск с Казанского вокзала скорым поездом в пассажирском вагоне вместе с Кунаевым, Мордвинцевым и А.Г. Чернышовым, с которым недавно познакомился. Перспектива мрачная. Уезжаем из родной Москвы. Когда и как вернемся – неясно. Страна во мраке. Скорый поезд проделал путь до Ижевска всего за 4 суток (по тем временам, это быстро). Те, кто выехали в панический период, двигались 18–30 суток. Итак, я потерял времени не слишком много. За Казанью и затемнения нет, вечером появляются дрожащие огни печальных поселков. Наконец, 26-го прибываем в Ижевск. Да это же столица! Снуют трамваи, улицы освещены, в домах горят огни. Все это забыто за полгода. Нет тревог, нет бомбежек. Нас размещают на двое суток в какой-то прихожей, затем дают комнату 16 кв. метров в уплотненной квартире замечательной семьи Коротковых на ул. Бородина, дом 20А. На улице ноль 0С, а в квартире +12–14 0С. Это же тепло! Столовая, в которой дают мясные обеды, – это же роскошь!
Жизнь переместилась на Восток. Профессора устроены в квартирах в отдельных комнатах, студенты – их человек 800 – подселенцами. С питанием положение было такое. По карточкам местному населению, кроме хлеба, не выдавали почти ничего. Оно, пожалуй, в мясе и жирах не нуждалось, так как жило своим хозяйством и связью с деревней. Карточки усиленно продавали на рынках. В столовой, куда были прикреплены сотрудники МВТУ, напротив, их брали охотно за мясные блюда. Через 2 месяца питание в столовой стало хуже, а в апреле выдали специальные карточки научным работникам, по которым обеспечивали по минимуму, но, в общем, удовлетворительно.
Студенты параллельно с учебными занятиями двинулись работать на ижевские заводы. Брали их нарасхват. Трудное было время. Чтобы получать стипендии, в тот период требовалось 67% отличных оценок и 33% удовлетворительных, «хорошие» были отменены. Несмотря на эти условия, 60% студентов стипендию получали.
Привожу руководящий состав в Ижевске: Директор – Протасов С.С., зам. по научно%учебной работе – Николаев Г.А., секретарь парткома – Марков И.И., нач. уч. отдела – Золотарева Д.М., нач. науч. отдела – Чутуев О.Г., декан ф-та «Е» (машиностроение) – Рабинович И.Я., фак. «О» (транспортный) – Зайчик М.И., ПТМ (энергомашиностроение) – Ховах М.С., «МТ» (автоматизация и механизация) – Мариенбах Л.М., Приборостроительного – Лазарев Л.П., зав. каф. «станков» – Хаймович Я.М., «резания» – Беспрозванный И.М., «технологии машиностроения» – Кован В.М., «сварки» – Каганов Н.Л., «литья» – Рубцов Н.Н., «обработки давлением» – Гордин, «металловедения» – Кунявский И.Н., «организации производства» – Каценбоген Б.Я., «гидравлических машин» – Куколевский И.И., «холодильных машин» – Цыдзик В.Е., «двигателей внутреннего сгорания» – Мазинг Е.К. (позднее Либрович Б.Г.), «подъемно-транспортных машин» – Кифер Л.Г., «боеприпасов» – Горст А.Г., «артсистем» – Румянцев Я.И., «двигателей боевых машин» – Орлин А.С., «двигателей автомобилей» – Малаховский Я.З., «технологии приборостроения» – Яхин Я.Б., «управления» – Доброгурский С.О., «точных приборов» – Гевондян Т.А., «двигателей танков» – Кристи М.К., «черчения» – Арустамов Х.А., «математики» – Юшкевич А.П., «химии» – Герке Ф.К., «деталей машин» – Саверин А.М., «теории механизмов и машин» – Смирнов Л.П., «сопротивления материалов» – Николаев Г.А. (был назначен КВШ на эту должность перед эвакуацией вместо совместителя проф. Тихомирова Е.Н., отказавшегося выезжать с МВТУ).
Перед Новым годом последовало приятное извещение. Группе сотрудников: Рубцову Н.Н., Расторгуеву И.С., Жевтунову П.П., уч. мастеру Ни%конову Н.А., – была присуждена Сталинская премия первой степени (150 000 руб.), другой группе: Беспрозванному И.М., Рождественскому Л.А., Маслину Д.С., Ларину М.Н., Каменьковичу – Сталинская премия второй степени (100 000 руб.). Сталинские премии были также индивидуально даны Саверину М.А., Желесту А.Н., Куколевснкому И.И., по 100 000 руб. каждому. Последний отдал её в помощь фронту.
В декабре – радостные вести. Немцы, находившиеся на расстоянии 20 км от Москвы, отброшены. Сибирские дивизии гонят их на Запад. На некоторых участках они отброшены более чем на 300 км. Так, значит, непобедимость немецкой армии – МИФ! Новый год встречали в хорошем настроении. Студенческий бал на пригорке при нуле 0С. Да и в квартирах температура – от 5 до 15 0С.
МВТУ размещено в ремесленном училище. У нас около 12 комнат. Что делать? Предназначенный пединститут занят воинскими частями. Направляем ходоков, в их числе А.Г. Головинцев, в Куйбышев к зам. пред. СНК Землячке. В то время Куйбышев стал второй столицей: здесь находилась половина состава Правительства, кроме Сталина, Молотова, Кагановича, которые оставались в Москве. Не знаю, каким путем, но Землячке по просьбе ходоков удалось без дополнительной проверки включить в какое-то большое постановление пунктом каким-нибудь 150-м предоставление институту Баумана помещения в Ижевске (улица, номер дома). А в этом самом доме размещался комендант и революционный трибунал. Но подписал общее постановление И. В. Сталин. Когда оно, кажется, в конце марта пришло в Ижевск, местное начальство не поверило. В этот момент прибывает в Ижевск Ворошилов. Начальство – к своему защитнику. «А кто подписал?» – «Сам». – «Надо выполнять!» Через несколько дней появляется инспектор с холодным лицом из соответствующего органа с вопросом: «Кто не выполняет постановление, кого арестовать?» За 24 часа помещение было освобождено – бегали солдаты вверх и вниз, выносили шкафы. Куда они переехали, не помню.
Вот еще интересный эпизод. К нам на работу в отдел снабжения поступил агент. В Ижевске ему прислали призывное извещение, пошел в пункт и предъявил отношение 1919 года Наркомнацдела с ходатайством перед наркомом-военмором об освобождении данного лица, нужного Наркомнацделу, от призыва в армию. Графологи подтвердили подлинность подписи И. В. Сталина. Отпустили, не решаясь призвать. Много позднее в Москве я еще раз воочию убедился в необыкновенном влиянии этой подписи, когда смотрел со стороны Выставочного зала на гостиницу «Москва». Меня удивляла ее чудаковатая асимметрия. Мне объяснили, что Сталину, утверждавшему проект, показали в разрезе два варианта на одном листе, он расписался на обоих. Никто не решился переспросить, по какому из них строить. Было дано указание – делать в точности как подписал.
Итак, МВТУ получило хорошее здание, расположили в нем библиотеку, лаборатории. Начались занятия. Пришло постановление об освобождении от призыва в армию до конца войны академиков, докторов наук, под это постановление проходили и доценты. Ассистентов и другой персонал призывали.
Наступило безрадостное лето 1942 года. Прорыв у Барвенкова–Славянска, у Ростова, немецкие армии – на Северном Кавказе. Уже заняты Туапсе, Кисловодск, идут бои в Новороссийске. Работа заводов напряженная. Однако один раз вырвался в лес, принес 2 ведра черники и земляники. Некому ходить за 10 км.
Выезжал в 2 командировки. Приехал в Свердловск, получил через Бруевича (он уже был академиком, секретарем АН) пропуск в так называемый «малый зал» столовой для членов Академии. Там я забыл, что идет война. В гостинице «Свердловск» смотрел, как живут народные артисты. Комфортабельные номера. Только сцены менее удобны для спектаклей. Ездил в Москву. Поезд шел уже не 4 суток, а всего лишь 40 часов.
Училище в Москве снабжалось, в общем, удовлетворительно по качеству продуктов, но по небольшим нормам. На рынке в Москве летом картофель стоил 60–70 рублей за килограмм, в Ижевске – 15–20 рублей. Это при зарплате профессора вместе с НИСом около 3000 рублей в месяц, а служащего-рабочего – 800–1500 рублей в месяц. К тому же, военный налог, заем и прочее «съедали» около 33% зарплаты. В тяжелом положении были платившие алименты – их вычеты составляли почти 70%. В Москве я узнал о разделении населения по снабжению на следующие условные категории: лорд-синьоры (спец. снабжение), блат-майоры, литер-Авторы (получавшие литерное снабжение А), литер-Бэторы, «коекакеры» и «изможденцы», т. е. иждивенцы.
Москва уже давно жила в покое, налетов не было, хотя немцы стояли недалеко, за Можайском. Порядок в городе полный, населения мало, хотя кое-кто стал пробираться обратно домой.
Ноябрь-декабрь – радостные вести – разгром немцев у Сталинграда и освобождение Кавказа. В.Д. Лубенец водрузил на Эльбрусе Советский флаг.
В Ижевске у многих начали проявляться признаки борьбы за существование: замдиректора по АХЧ Яковлев Ф.А., выехав из Москвы в Ижевск на машинах, получил на себя и двух шоферов солидные пайки. Было предложено питаться «коллективно», а пайки были забраны. Студент Соловьев в Ижевске поступил на работу мясником. Бедный мальчик.
О.Г. Чутуев и прочие требовали себе мясных продуктов. Попробуй – не принеси. И.М. Беспрозванный получил как-то 1 кг колбасы на заводе, не%медленно этого пайка его лишили в МВТУ. Как он посмел быть премированным вдвойне! Семье для ребенка посылкой отправили шоколад. Его не оказалось. Все оправдывали непередавшего, ему захотелось «покушать». И так далее и тому подобное. Стремились устроиться не только на оборонные заводы, но и на молочный, в местные организации.
Хорош был проф. Л.М. Мариенбах. Вызвал меня и группу профессоров подписаться на 6 месяцев зарплаты. Несмотря на характер вызова, я отказался. А далее свой взнос он предложил получить из сберкассы, которая в то время выдавала лишь по 250 руб. в месяц. Хорош призыв. Для него это кончилось партийным взысканием.
Выделили сотрудникам огородные участки по – 300 кв. м, разобрали тут же, но использовали плохо.
Многие перезнакомились семьями. Собирались и с тревогой спрашивали друг друга, скоро ли вернемся в Москву, и не застрянем ли здесь. Впрочем, работали много, ни пьянства, ни картежной игры не существовало. В Москву, в Москву (по Чехову)!
Суровая зима уступила место солнечному лету. Природа края и зимой, и летом была хороша. Январь 1943 года, положение СССР упрочняется с каждым днем. Поговаривают о реэвакуации. Среди преподавателей настроения разделились. Часть стремилась в Москву немедленно, боясь опоздать и остаться в Ижевске навсегда, другие обжились, проводили НИР, работали на заводах, обзавелись индивидуальными участками, которые засадили овощами, и не прочь были переждать в Ижевске еще один год. Слухи были и такие: часть уедет, а часть останется – будет организовывать в Ижевске вуз. В то время я исполнял обязанности директора, так как Протасов, поехав в Москву, внезапно скончался от диабета. Я пустился на военную хитрость. Под строжайшим секретом сообщил Доре Михайловне Золотаревой, что, по-видимому, эвакуация будет частичной, лучшая часть отправится в Москву, худшая – останется в Ижевске. Вечером все знали о тайне. Февральская сессия была сдана как никогда хорошо. Откуда силы берутся?! В общем, зиму пережили хорошо. По воскресеньям – на лыжах при температуре ниже нуля 0С. Зима в Ижевске была суровой. Морозы – не редкость, с ветром, хотя не сильным.
14 апреля подан состав в 12 вагонов, и 95% эвакуируются. Я с небольшой группой выезжаю 18 апреля. Многие эвакуированные хотели прицепиться к нам, кое-кому это удалось. Получить билет на единственный поезд, курсировавший по линии «Свердловск-Москва», было трудно. Нужна была командировка, подписанная замнаркомом. Замнаркома Новиков В.Н. безвыездно находился в Ижевске при заводах, нередко обращались к нему. Во всем нам помогал, в частности, и командировками.
В начале апреля обращается ко мне зам. нач. НИСа А.В. Филюшкин, светлая личность на фоне темной О.Г. Чутуева, с предложением прицепить вагон к скорому поезду и отправить 100 студентов в Москву. Это будет стоить около 3000 рублей, по 30 рублей с человека. Невероятно! Но факт имел место. Оказывается, начальник движения работает по совместительству в местной консерватории, его обязанность – отправлять артистов, студенты уехали вместо артистов. В то время такой начальник рисковал попасть под расстрел. Но, как говорится, «смелость города берет!».
Вспоминаются в Ижевске эпизодические банкеты по большим праздникам с разрешения В.Н. Новикова. Самогон, водка, жирные кремовые пирожные, от которых сейчас стошнило бы. Ф.К. Герке с флаконом, куда вливается спиртное, – это ведь валюта, на рынке за нее получают масло, молоко и т. д.
Прощай, гостеприимный Ижевск, ведь тогда лучшего нельзя было и требовать! Бытовые условия минимально сносные, учебные – удовлетворительные, работа на заводах – хорошая. Много нам помогала предгорисполкома Крутова – мать Виталия Ивановича, который был тогда студентом наряду с Красновым Николаем Федоровичем, Скворцовой Ниной Алексеевной, Леоновым Павлом Артемьевичем и многими другими известными нам деятелями. С.Д. Пономарев, И.П. Кунаев, Н.Н. Малинин, Г.А. Шаумян – были молодыми преподавателями.
Мы – в Москве. 22 мая 1943 года выходит постановление СНК, по которому срок обучения в МВТУ удлиняется до 5,5 лет. На вуз возлагается подготовка инженеров широкого профиля и ему возвращается старое название МВТУ вместо МММИ, имевшего место в 1931–1943 гг. В понимание широкого профиля мы вложили основательную подготовку по общетехническим дисциплинам и второе условие: каждый в своей специальности должен владеть методами инженерных расчетов, проектирования, знать технологические процессы, условия эксплуатации и испытаний, а также основы методики проведения научных исследований.
Перевод на подготовку инженеров широкого профиля в МВТУ – это первый удар в колокол. Сначала МАИ, МЭИ, затем и другие вузы повторили: «И мы тоже», «И мы тоже». Что же, дело хорошее – показать хороший пример. Мм разрабатывали учебные планы и программы и охотно делились опытом с товарищами. В такой работе прошло лето 1945 года.
Ижевский состав преподавателей МВТУ (подавляющее большинство) объединился с московским. Руководство всем хозяйством с мая по сентябрь было возложено на и.о. директора Московского отделения С.И. Зиновьева. В сентябре 1943 года директором МВТУ был утвержден генерал-майор Е.С. Андреев.
1943, 1944 и 1945 годы принесли историческую, ни с чем не сравнимую победу на фронте, не просто спасшую страну от порабощения, но и высоко поднявшую её авторитет во всем мире.
Но в жизни вуза, за исключением перехода на новый учебный план, особых изменений не происходило. Студентов было мало, строительство MBTУ еще не началось, проводились НИР, связанные преимущественно с оказанием конкретной помощи заводам. И.И. Марков выехал в Киев, оставил пост секретаря парторганизации. Секретарем была избрана студентка факультета «Е» Спектор, которая выполняла эти обязанности до 1945 года. Ее сменил металловед Кузнецов П.В., сблокировавшийся с директором генералом Андреевым, замом по учебной работе стал О.Г. Чутуев.
Зав. кафедрой иностранных языков, проф. М.С. Красинская как-то назвала меня в стиле знаменитого драматурга А.Н. Островского «Светлый луч в темном царстве». Обстановка в партийной организации накалялась, о чем было сказано в главе 5.
9 Мая – День Победы – всеобщее ликование. Начинается возвращение победителей с заводов, эвакуированных индивидуально. Вспоминается многое: пешие эвакуации студентов под водительством деканов, ополчение, трудовой фронт.
С середины 1945 года один за другим являются фронтовики – Герой Советского Союза Б. Золотухин, несколько позднее – Е.И. Бобков, И.И. Макаров, Герой Советского Союза Евдокия Борисовна Пасько и многие другие. В память активиста, погибшего студента Цибули, его именем названа лучшая группа. Контингент студентов растет. И каких студентов! Приступают к проектированию и строительству новых зданий, общежитий, жизнь входит в свое нормальное русло.
Часто возвращались к мысли: «А что было бы, если бы правительство Японии вместо безумного со всех позиций нападения на Перл-Харбор напало бы на СССР?» Вмешались бы США в европейские дела так плотно? Как бы нам не пришлось отбиваться на два фронта? Мы опрокинули Японию, но при каких условиях, после полной победы над Германией, находясь во всеоружии. Япония же была морально подавлена событиями в Хиросиме и Нагасаки.
Глупость соседей нам сильно помогла. Как же то, что было ясно каждому здравомыслящему человеку сороковых годов, не было ясно японским и, пожалуй, германским правителям, не стимулировавшим их нападение на СССР в надежде единолично обладать пирогом? Вот к чему приводит людская жадность.
А положение было действительно грозное. Против СССР стояла Германия, а за ней вся Западная Европа. Добавим еще последствия 1937 года. Украина эвакуируется, центр под обстрелом, транспорт разбит. Помогла твердость духа, которая и сверху исходила, и доходила до низа.
Теперь об этом легко вспоминать.
Глава 8. ДИРЕКТОРА МВТУ: ОТ А. А. ЦИБАРТА ДО Г. А. НИКОЛАЕВА
Не вдаваясь в глубокую историю, начну повествование с образа директора Августа Адольфовича Цибарта, еврея по происхождению, с немецким именем и отчеством. С конца далеких двадцатых годов до 1938 года Цибарт, не ученый и даже, кажется, не инженер, чтобы поднять педагогический авторитет, работает ассистентом на кафедре высшей математики под руководством проф. Л.А. Тумаркина. Напыщенный, пытающийся внушить уважение внешними признаками и, прежде всего, малой доступностью, никаким авторитетом не пользовался. Окружил себя несколькими членами партии: Омаром Чутуевым, Арменом Сукцасовым, Володей Шевцовым, которые его поддерживали.
Могу привести один пример его действий. Вывешивается объявление: «При условии внесения 6000 рублей в течение 2–4 суток преподавателям будет куплен в деревне, смонтирован и перевезен дачный дом, где-то на участке по Казанской ж/д». 7 или 8 наивных преподавателей внесли деньги. Через год действительно появились дачи у Цибарта, его зама и некоторых других сотрудников. Профессорам рекомендовалось подождать, а через 2,5 года им были возвращены внесенные деньги.
Его замом был проф. Осецимский Г.А., знающий технолог, но управления почти не касающийся. Действующим лицом был молодой, не то студент старшего курса, не то инженер, Скориков. Он управлял учебной частью оперативно, но никакими методическими вопросами не занимался. До постановления правительства об организации учебно-методических советов связи с профессурой у Цибарта было мало. Случайный человек на поприще ректора. Благоговел перед своим куратором – начальником главного управления учебных заведений Наркомтяжпрома Петровским. Большой портрет Петровского висел у него в кабинете. А. А. Цибарт был репрессирован в 1938 году, его ухода не заметили.
Вместо Цибарта директором МВТУ был назначен В.П. Никитин. Скачок в культуре, интеллигентности, авторитете. В.П. Никитин подобрал кадры: в качестве проректора по учебной работе – дельный инженер С.С. Протасов, по научной работе – будущий член-корр. И.И. Николаев, паровозостроитель; начальник учебной части – С.И. Зиновьев, а его зам. – Золотарева Д.М. Секретарем парткома был П.Х. Кулаков, а его зам. – Г.М. Палкина. Хорошее сочетание – кулак и палка. Кулаков П.Х. ушел высоко (стал 1-м секретарем Красноярского крайкома, Палкина ушла из МВТУ совсем перед войной).
Сварочный факультет соединили с механико-технологическим. Деканом был назначен я; М.А. Саверин, много лет руководивший факультетом, требовал своего освобождения от административных обязанностей.
В.П. умело вел учебно-методический Совет, был тактичен с профессурой, находился в полном контакте с партийной организацией. МВТУ заработало как нормальный передовой вуз. Кафедрой своей занимался мало, так как у него и там был надежный заслон – И.В. Харизаменов, О.Н. Браткова и другие.
Были объявлены выборы в Академию Наук СССР. Неожиданно для многих В.П. выдвинул свою кандидатуру прямо в академики, минуя член-корра. Его стали восхвалять академики К.И. Шенфер и Миткевич (по-моему, под впечатлением партийного билета В.П. и хорошего отношения к В.П. в руководящих органах). При голосовании прошли в академики по рекомендации экспертной комиссии он и В.Н. Образцов. На научную общественность выбор обоих положительного впечатления не произвел. Многие расценивали его директорство в МВТУ лишь как трамплин для прыжка в высоту.
Личные черты В.П. описаны в главе 4. Как директор он оставил о себе впечатление неплохое, но кратковременность пребывания на этом посту (один год) яркого следа не оставила. Избрание академиком совпало с его назначением зампредом Госплана СССР и избранием секретарем технического отделения АН. С начала своей деятельности в АН В.П. Никитин занимался организацией Секции электросварки, к которой подвесили электротермию. Заниматься делами Училища времени не оставалось вовсе. Его уход совпал с передачей МВТУ из Наркомата тяжелой промышленности в Наркомат вооружения. Это было вызвано общей ситуацией в стране, но коллектив обеспокоился за свою судьбу.
Директором был назначен инженер, орденоносец Алексей Терентьевич Дыков, бывший работник Военно-механического института в Ленинграде. Инженер А.Т. Дыков пробыл на посту ректора ровно один год. С одной стороны, он был молод, научных регалий не имел, с другой, переоценил свое влияние в отношениях с парторганизацией. Она-то, во главе с Р.М. Горбовичком, по собственному выражению Дыкова, его «съела». Обнаружили какое-то, как говорили, смещение понятия собственности в отношении своей и государственной мебели. На этой почве разгорелись страсти. Всё кончилось для Дыкова печально. Его отправили старшим преподавателем в Ленинградский военно-механический институт, откуда он прибыл на должность директора в МВТУ. Ссорился он с парторганизацией с самого начала своего пребывания из-за довольно решительного очищения аппарата. Своим замом по АХЧ оформил Левкова – человека недалекого. К профессорам Дыков относился внимательно, к старейшим – Куколевскому И.И., Смирнову Л.П. – даже с некоторым подобострастием. И в результате на одном из банкетов Л.П. Смирнов выступил со словами, что хорошо иметь руководителем человека, уважающего науку и людей науки. В тот момент Дыков торжествовал. Ко мне он относился хорошо, к Зиновьеву – посредственно, за счет чего получил прозвище «Дыкина».
Задачей директора было развитие оборонных специальностей в МВТУ, только что переданного в Наркомат вооружения. В Наркомате с ним считались мало. Доклад о HИPе наркому Ванникову Б.Л. пришлось делать мне. Вопрос о его освобождении от работы был решен еще в июне, но его преемник, член-корр. Н. Г. Бруевич директором был утвержден только в конце августа. Таким образом, месяца два имел место период безвластия. Работал Дыков много, был инженером и одновременно неплохим живописцем, но в МВТУ не адаптировался. Научно-педагогический коллектив о его уходе не жалел, хотя он к коллективу относился добропорядочно. В период его деятельности укрепились факультеты «E», «H», «О», «А3». В бытность его директором выдвинулся на передовую линию проф. Панов Д.Ю., был приглашен в МВТУ член-корр. АН Булгаков Б.В., освобожден от работы проф. Щипанов. Деканом факультета «Е» был назначен Я.И. Румянцев. К работе на факультете «П» были привлечены С.И. Доброгурский, Г.А. Апарин. Приступил к работе на факультете «Е» Э.А. Сатель.
В конце августа член-корр., он же генерал-лейтенант Бруевич Н.Г. принял бразды правления. Умный, дисциплинированный, волевой, достаточно широко образованный, он представлял образ директора, который был нужен Училищу. На первом же партийном собрании заявил – Николаев занимается учебной и научной работой, претензий не имею, Левков – сортирами, но дело у него идет плохо. Тот был разобижен, но против генерала выступать было трудно. Бруевич занялся очисткой МВТУ от грязи. Машин двадцать мусора и всякого хлама заставил вынести только из литейной лаборатории, за что руководитель кафедры проф. Рубцов Н.Н. должен был его благодарить. Человек не без юмора, восхищался Салтыковым-Щедриным, нередко проводил параллели с эпизодами из истории города Глупова, помпадуров и т. д. Профессоров делил на категории творцов и уважаемых, но от которых творчества было ждать уже трудно. Наконец, некоторых считал просто нетворческими. К последней группе относил, по-моему, незаслуженно, С.О. Доброгурского. Многими годами позднее после его ухода из МВТУ разгорелась дискуссия по теории точности между инж. Архангельским и ак. Н.Г. Бруевичем. Дискуссию подогревал партком во главе с М.И. Ворониным, поддерживая Архангельского. Для чего понадобилась острота дискуссии, мне не понятно, тем более что в бытность директором Бруевич пользовался большим и заслуженным авторитетом в коллективе. Наверное, существовали неизвестные мне тайные пружины. Мне и еще нескольким товарищам удалось смягчить накаленную обстановку, повернув её в русло в обычного научного спора.
Бруевич в конце 1940 учебного года был назначен зам. пред. KBШ, я приступил к временному выполнению обязанностей директора.
В начале нового 1943 учебного года директором МВТУ был назначен генерал-майор, профессор Евгений Сергеевич Андреев. Если Бруевич был генералом с юмором, то Андреева следует назвать юмористическим генералом. Он пришел в МВТУ, побывав начальником военного училища, где, по-моему, случайно получил генеральские погоны. В свое звание Андреев Е.С. был влюблен предельно и часто толковал о высоком звании «полковника». Кажется, ясно, для чего. Был невыдержан, вспыльчив, нередко проявлял самодурство, но, в общем, был не глуп. Вот некоторые примеры. Сотрудники обращаются с просьбой разрешить свободный день для обработки индивидуальных огородов. Последовала резолюция: «Разрешить в выходной день». На заседании Ученого Совета он изложил несколько своих тезисов. Проф. А.П. Юшкевич в предложенной им же дискуссии осмелился выступить с предложением кое-что изменить. На это последовало: «В тезисах заложена моя воля, я люблю командовать, мне не нужны поправки. Прикажу завтра всем ходить вверх ногами, будете ходить вверх ногами». На другой день кое-кто из профессоров поехал в ЦК, а иные спрашивали друг друга: «Вы как, вверх ногами ходить начнете? Завтра или послезавтра?»
В некоторых разговорах он был, даже не знаю, как назвать... Однажды завел беседу об убийстве С. М. Кирова и добавил: «Зачем только они его убили? Ведь политику он не осуществлял. Уж если менять политику, то убивать надо было Сталина». Представляете себе мое состояние перед этим дураком. Или другое высказывание по поводу одного значительного, но ненужного денежного расхода. Я заметил, что вряд ли на это дело найдутся у Наркомата деньги. Ответ был таков: «Что Вы! На глупости
деньги находятся всегда и в любом количестве, на нужное дело их не бывает!»
Любил рассказывать, как молодых военных, не уступивших ему сидячее место в вагоне метро, отправил в комендатуру. С наслаждением сидел за рулем собственной машины, охотнее, чем за письменным столом. Его жена, Евгения Георгиевна, очень культурный и эрудированней человек, на всех производила очень хорошее впечатление, нередко бывала в МВТУ. Генерал Андреев присутствовал, но не руководил переводом подготовки студентов на базу широкого профиля. Но очень гордился, что он руководитель такого известного вуза. При нем разрабатывались проекты нового здания. С 1945 года число студентов росло быстрым темпом!
С парторганизацией, в особенности с Чутуевым, Кузнецовым, Захаровой, Дубасовым, отношения у Андреева были хорошие. Разрыв с Устиновым и неправильная позиции по отношению к парторгу ЦК Воронину прервали его деятельность. В 1946 году в связи с обстоятельствами, изложенными в главе 6, он был вынужден покинуть Училище, о чем было сказано. После освобождения генерала Андреева выбор директора пал также на варяга – декана, доцента МАТИ Михаила Андреевича Попова. Незадолго до назначения М.А. Попов пытался защитить докторскую диссертацию, набрал лишь половину положительных голосов из числа членов Ученого Совета. Однако по непонятным причинам ВАК присвоил ему степень доктора, а спустя непродолжительное время и звание профессора. М.А. Попов был неглуп, имел оригинальные мысли, перед сильными мира сего сгибался низко, ему не чуждо было интриганство. Работал с 10 утра до 12 ночи. Впрочем, последние часы пребывания отводились на перемывание костей ближним со своими соратниками, главным образом, с проректором по АХЧ К.А. Новиковым, которого злые языки за его могучую фигуру за спиной называли «гангстером». М.А. Попов пришел в МВТУ худощавым, подвижным человеком средних лет, быстро располнел, раздобрел, заговорил проникновенным басом. На кафедрах можно было встретить его плывущую фигуру. Ходил он размеренно, с презрением поглядывал на всех встречных, не элегантно одетых, особенно на тех, кто был в сапогах и зипунах. Был хранителем всего, что называется, чисто русского. Не разрешил назначить на стипендию им. Н.Г. Славянова студента С. Мельбарта (фамилия не та), пришлось остановиться на Э. Макарове. Полезная деятельность его лежала в области строительства МВТУ, в тщательном наблюдении за чистотой кадров, но общий язык с парторгом Ворониным смог найти только в начальный период деятельности, далее начались раздоры. Был несколько неискренен, что следует из факта, имевшего место на факультете Машиностроения, в состав которого входила его кафедра. Актив предлагает оставить после аспирантуры X., М.А. Попов энергично поддерживает актив. После голосования на Ученом Совете «за» подано ноль голосов, очевидно, и самого Попова.
М.А. Попов – специалист по термодинамике. Он проводит линию творческого руководства профессором одного относительно узкого направления. Дело, может быть, и полезное. Выпускает брошюру, которая подверглась полному разгрому со стороны МАИ совместно с НИИ. Говорят, за нее готовы были платить большие деньги, как за пример смехотворного произведения. С начальством, и особенно партийным, с высшим руководством отношения поддерживал неплохие. Для МВТУ, которое раздиралось в противоречиях на протяжении 5 лет, это было важно.
Порядка в самом МВТУ прибавилось немного. Оригинально действовал проректор Новиков. Недостает количества свободных номеров в гардеробах. Ответ Новикова: «Надо приходить раньше!» Принято решение общего партийного собрания об укреплении руководства АХЧ, но оно не укреплялось.
М.А. Попов заболевает инфарктом, поправляется, но наступает второй инфаркт. Приходится оставлять то место, которым он так дорожит. Сразу у него меняется интонация, авторитетность, исчезает властность, солидность. Всё в прошлом. Возврат на должность завкафедрой. Умирает вскоре от сердечной недостаточности, а ведь в молодости 6ыл здоровым рабочим. Не место красит человека, а человек – место.
Минвуз продолжительное время подбирал директора вместо М.А. Попова. Намечается проф. С.В. Пинегин – не прошло, хотя он в течение 3-х месяцев готовился к принятию этой должности.
Наконец, директор подобран, бывший начальник гл. управления Минвуза проф. Дмитрий Антонович Прокошкин. Он не адаптировался в должной мере, хотя много сделал хорошего. При нем отстроили новое здание, МВТУ пышно справило свое 125-летие с награждением орденом Ленина. Очень значительно вырос вуз по числу студентов, лабораторий, объему научной работы. Вообще период его руководства (1954 гг.) обошелся без нервотрепок, был созидательным. С профессурой во время директорства тесных связей у него не установилось, его считали специалистом не вполне бауманского профиля – он был металлургом, но и никаких трений тоже не происходило. Д.А. Прокошкин – человек интеллигентный, культурный, старый член партии, тактичный, пожалуй, не очень предприимчивый. Но назвать его трудолюбивым не могу. Мне кажется, он больше любил жизнь и меньше труд. Словом, «работать для жизни, а не жить для работы!» В Минвузе отношение к нему было не хуже, но и, пожалуй, не лучше, чем к другим директорам. Д.А. Прокошкин – человек очень скромный. За 6 лет пребывания директором он организовал себе лишь небольшую кафедру в несколько человек, размещающуюся на мини-площади. Он читал лекции, руководил аспирантами, у него на кафедре защищались докторские диссертации. Проводились действительно актуальные для промышленности работы и были квалифицированные силы для их выполнения.
Одно событие, по моему мнению, дало трещину во взаимоотношениях между ним и партийным активом. Проходила партийная конференция МВТУ, на которую приехала Е.А. Фурцева. В конце проводились выборы делегатов на районную партийную конференцию. Было предложено число кандидатур, равное числу делегатов, плюс единица. Так было принято в то время. Один, получивший наименьшее число голосов, оказывался неизбранным. Этим неизбранным был Д.А. Прокошкин. Его не собирались забаллотировать умышленно, но он получил минимальное число «за». Секретарем парткома был, насколько я помню, Н.Г. Егорычев. Для директора это было оскорбительно. Как воспитанный человек, Д.А. не подал вида, но через 2 месяца стал настойчиво добиваться своего освобождения от директорских обязанностей, мотивируя желанием полностью отдаться НИР и, по-видимому, быть избранным членом-корреспондентом. Но думаю, что уход с поста директора лишь понизил шанс на избрание. Он стал завкафедрой и от бурной административной деятельности отошел, может быть, навсегда.
На место Д.А. Прокошкина почти сразу утвердили Леонида Павловича Лазарева – профессора, зав. каф. электронной оптики. Все были за его кандидатуру: молодой, энергичный человек, свой, проводил правильную политическую линию во время борьбы с комитетчиками, организатор. Л.П. Лазарев закончил строительство машиностроительного корпуса, заложил основу загородной базы. При нем ректорат полностью обосновался в новом здании.
И всё же его управление для Училища было далеко не счастливым. Сложные обстоятельства следовали одно за другим. Л.П. Лазарев не благоволил к старым специалистам-теплотехникам, однако продолжал строительство энерго-машиностроительного корпуса. Когда корпус был закончен, он пришел в лабораторию проф. Г.Ф. Кнорре, выпил с ним по бокалу шампанского, поздравил с успехом, а буквально через 2 недели отдал распоряжение его лабораторию демонтировать, а помещение отдать другому подразделению. Г.Ф. Кнорре от горя заболел и в непродолжительном времени скончался. Лазарев был неумолим. Старики-теплотехники этого ему не забыли, и не только теплотехники.
Лазарев переоценивал свое влияние в Минвузе. Нередко возражал там, с добавлением: «Я их посадил на место» и т. д. Ни на какое место он никого не сажал, но вызывал раздражение начальства разного уровня. Произошел у него крупный скандал со всеми уважаемым профессором В.И. Феодосьевым. Последний писал жалобы, что Лазарев его преследует, якобы по личным мотивам. Мотивы нам неизвестны, но событие произошло у всех на глазах и не в пользу Лазарева. Были объявлены очередные выборы в АН, Феодосьев был предложен Ученым советом в качестве кандидата в член-корры. Неожиданно для всех Лазарев, как председатель, отводит кандидатуру Феодосьева по двум соображениям: один из рабочих его кафедры недавно напился на кафедре пьяным, т.е. недостаточна воспитательная работа среди сотрудников, и что на днях имело место загорание, правда, быстро потушенное. Раздается всеобщий протест, на другой день об этом выступлении говорили в городе. Не понимаю, ведь он, Лазарев, бесспорно, очень неглупый человек. Мотивов можно было для отвода подобрать множество, но не таких. Это выступление поколебало его авторитет среди профессуры.
Наконец, образовались две партии в парткоме, одна вокруг секретаря Г.В. Бечина, другая вокруг Лазарева – слабейшая. Учитывая разброд в разных областях, партком вынес решение об укреплении руководства. Его поддержал завотделом вузов ЦК Н.Ф. Краснов, секретарь горкома КПСС Н.Г. Егорычев, замминистра высшего образования А.Г. Лебедев. Судьба была решена.
Начался подбор новой кандидатуры. Л.Н. Преснухин – это опять факультет приборостроения. В.А. Иванов – не доктор и не профессор. Может быть, со стороны?
Остановились на кандидатуре Г.А. Николаева. Кое-кто удовлетворен не был. Он интеллигент! Слаб! Но решение было принято. Отказывался, потом дал согласие. Жизнь потекла по новому руслу.
Глава 9. ФИЗКУЛЬТУРА И СПОРТ
Физкультура в МВТУ – это структурная составляющая воспитания человека. Вот почему на этой, часто забываемой, стороне воспитания желательно остановиться. Известно изречение «Mens sana in corpore sano». Конечно, напряженная работа студентов в этом учебном заведении особенно нуждается в разрядке.
Физическая культура и спорт культивируются в значительной степени под влиянием руководства кафедры физподготовки и спортивного клуба. Начало полноценному физическому воспитанию в МВТУ было положено на заре 40-х годов с приходом на кафедру в качестве ее руководителя А.Г. Чернышова. Его кредо следующее: физкультурник должен быть успевающим студентом, успевающий студент должен заниматься физкультурой. Каждый студент в результате занятий физкультурой может стать богатырем по сравнению с самим собой. Лучшим средством борьбы против хулиганства, аморальных действий является физкультура. Энергию хулигана, обладавшего сверхбольшим ее запасом, необходимо переключить на физически трудную работу, которая будет этот избыток сил направлять на полезное дело.
Физкультурником обязан быть каждый, спортсменом – по мере возможности.
Сам А. Г. Чернышов являлся спортсменом и человеком редкой душевной чистоты (в прямом смысле этого слова), скромности, абсолютный бессребреник, трудолюбивый и честный, доброжелательный к людям, настойчивый и деловитый. Дело, за которое он брался, всегда выполнялось, несмотря ни на какие трудности. В Ижевске он между прочими делами обучил штыковому бою 1600 чел. Его авторитет среди молодежи был огромен. Методичность в занятиях сочеталась с общей высокой интеллектуальной культурой, искренней любовью к своим ученикам. Сам он имел двойное высшее образование – педагогическое и МВТУ, степень кандидата технических наук, был разносторонним спортсменом, мастером спорта по лыжам, но рекордами не увлекался.
У молодежи росло увлечение физической культурой и пристрастие к большому спорту. Это движение охватывало студентов, аспирантов, сотрудников, преподавателей. На кафедре физкультуры спортсмены были крепко спаяны между собой, при необходимости организовывалась товарищеская материальная взаимопомощь.
Редкий умелец во всех видах спорта А.Г. Чернышов трагически погиб в 1955 году.
Найти достойного преемника было крайне трудно. Руководство кафедрой передали одному из его учеников, инженеру-бауманцу, мировому рекордсмену по стрельбе О.М. Жгутову. Последний стремился перенять традиции, заложенные А.Г. Чернышовым, в своей работе.
Среди прочих преподавателей был зачислен Н.Ф. Королев, который долгое время держал первенство среди боксеров в СССР и Европе. Н.Ф. Королев пришел в МВТУ на закате своих спортивных успехов. Его участие в партизанском движении, постоянные выступления на ринге сильно подточили его здоровье. Ему запретили выступать, это вызвало в нем постоянную глухую раздраженность. Отношения с преподавателями не сложились: подчеркивал свою особую значимость для спорта. Училище он оставил и через несколько лет скончался, не дожив до 55 лет. Человек много видавший, много думавший, с печальной судьбой экс-рекордсмена. Он имел печатные труды, по-видимому, они кем-то основательно редактировались. А рассказать ему было о чем.
О.М. Жгутов был исключительным, на весь мир прославленным стрелком. Во время парадов он надевал золотые медали. Было их, наверное, больше полусотни. Грудь превращалась в золотой иконостас. Как зав. кафедрой себя особенно ярко не проявлял. На кафедре было тихо, научной работой не занимался, все шло «колесом». Уже в возрасте 60 лет он совершенно износился, его поразил склероз, плохо говорил, с трудом двигался. На кафедре к нему относились с уважением, работали за него. Наконец, премьер кафедры потерял речь и ушел на пенсию.
Кафедра привыкла к тихому мирному житию и не хотела встряски. Ректорат выставил требование – должен быть человек, известный в большом спорте и кандидат наук. Рекомендовали Валерия Владимировича Попенченко – лучшего боксера мира (по официальному признанию Олимпийского комитета в Токио), обладателя кубка Баркера, кандидата технических наук.
Ученый совет при звуке «кандидат наук» зашевелился. Проф. Уваров сейчас же спросил: «Это каких наук, которые руками дрыгают?» Но полностью успокоился, когда получил ответ – по термодинамике! Валерий схватил быка за рога, прижал членов кафедр по-военному, а он бывший кадет, впоследствии морской офицер. Некоторые запищали, появились революционные вспышки. Пришлось немного смягчиться. Через пять лет работы на мой вопрос, доволен ли он МВТУ и своим положением, отвечал: «О лучшем и я не мечтал». И добавил: «Меня уговаривал взять это место А.И. Киселев. Ну, думаю, что ты такой добрый, что сам его не берешь, а предлагаешь другу. Теперь уверился полностью, что подвоха в приглашении не было». Везде его знали, легко было пробивать положительные решения некоторых трудных вопросов. Началась стройка физкультурного комплекса, и здесь старался приложить максимум энергии.
На кафедру поступил Алексей Иванович Киселев, тоже дважды олимпиец, серебряный призер, чемпион Европы, СССР, заслуженный мастер спорта, и прочее.
На кафедре в течение многих лет работает доцент по боксу Иван Степанович Богаев, также заслуженный мастер спорта. Образовалось мощнейшее трио, помогающее привлекать спортивную молодежь в Училище.
В феврале 1976 года трагически погиб В. В. Попенченко. Лучше не вспоминать этого тяжелого обстоятельства со всех позиций. Зав. кафедрой стал Алексей Киселев, который более методично стал решать многие вопросы кафедральной жизни. Оживилась НИР, омолаживается штат преподавателей. Большую положительную роль в развитии спорта в МВТУ сыграл спортивный клуб и особенно первый его председатель проф. Н.Е. Прудников.
В 1980 – Олимпийском – году Училище получило замечательный подарок – новое здание площадью 13 000 кв. м. Есть, где разгуляться на воле!
Три спортивные секции были особенно знамениты в МВТУ. О боксе уже было сказано достаточно много.
Стародавней и излюбленной у спортсменов всех возрастов – до 60 лет – была секция альпинизма. Первые альпинисты появились в МВТУ в 1934–1936 годах. В 1930 году «главарем» был Михаил Иванов, студент-тепловозник, кажется, 3 курса, небольшого роста, крепкий как кремень. Всегда был весел, любознателен, подружился со мной. Его судьба такова. Студент, инженер, оставленный в МВТУ, кандидат наук, а лет через 15 – доктор наук и профессор по кафедре «Детали машин». Смел, в горах за товарищей себя не пожалеет, в обычной жизни прижимист. С альпинистами дружит, со многими не альпинистами отношения бывают напряженнее. Эрудирован и трудолюбив, но, к сожалению, симпатия к некотором напиткам подорвала его смолоду могучее здоровье. Как-то в возрасте, приближающемся к 60-ти, я спросил его, едет ли он на лето в Кисловодск. Ответ был короткий – нельзя, высоко! Это для Иванова! Веселый был человек, пел альпинистские песни и нередко был душой общества. Свою личную жизнь устроил комфортабельно. Хорошее сочетание спорта с наукой.
Почти одновременно выросли альпинисты: В.Д. Лубенец, Л.П. Лазарев, И.П. Кунаев. И характеры у всех были похожие – упорные, трудолюбивые, в жизни, говорят, тяжелые. И результаты получились хорошие: все трое вовремя созрели, стали кандидатами наук. Лазарев Л.П. – засл. деятель науки и техники, профессор, доктор. Лубенец В.Д. – профессор, доктор. Кунаев И.П. – профессор. Заведующие кафедрами, очень уважаемые в коллективе люди. От альпинизма к делу, от научно-учебной работы снова в горный лагерь. И жены выезжали с ними в горы, но в тяжелых походах не участвовали.
Не всегда все обходилось у альпинистов хорошо. В.. Лубенец на траверсе одной из вершин 5 степени трудности сорвался. Хорошо, что ограничилось лишь переломом ноги. Хотели ампутировать, отказался. И правильно сделал. Сначала ходил с палочкой, сейчас ему за 60, а ходит хорошо. Все зажило.
Самым знаменитым из альпинистов является в MBTУ А. Г. Овчинников. Хотя ему за 50, но его многие продолжают называть просто Толя Овчинников. Толя был одним из лучших и преданных учеников А.Г. Чернышова. В МВТУ пришел в 16 или 17 лет, начал заниматься лыжами. Долгое время уверял всех, что лучшего вида спорта, нежели лыжи, не существует. Потом сделал поворот на альпинизм, объединяя его с лыжами и, наконец, стал чистым альпинистом. А.Г. Овчинников – профессор, доктор по обработке металлов давлением, имеет большую семью, и в то же время стал знаменитым спортсменом, заслуженным мастером спорта, покорителем высочайших вершин Тянь-Шаня и Гималаев, Кавказа, Западной Европы. На все находит время: и на спорт, и на науку.
Конечно, альпинистский спорт – это не синекура. Это пребывание на жестоком морозе в подвешенном состоянии на скале, поднятие по отвесной стене по 500–1000 м за сутки, это спуски с ледников с огромным риском оказаться в щели, пребывание во время бурана в палатке с ожиданием, когда смилостивится небо, и так далее. Во время зимнего восхождения погибла четверка, в которую входил инженер И. Ерохин, погибла Лена Мухамедова, да и не одна могила альпинистов располагается в горах Домбая и других.
У альпинистов есть золотое правило товарищества: «Ни при каких обстоятельствах не оставлять товарищество в беде, даже если это угрожает жизни нескольким». Подстраиваются в походах под слабейшего. Альпинизм приучает к осторожности. Как аккуратно продвигается альпинист вперед, чтобы не сбросить камень на голову товарищей или не вызвать снежную лавину!
Хорошо бы иметь такую товарищескую спайку не только в альпинизме. Хороший спорт. Он мужественен, как бокс, но первый заканчивается синяками и неискренним пожатием рук, второй, действительно, способствует укреплению дружбы между людьми.
Лыжный спорт вдохновлял Аркадий Георгиевич. Сколько лыжных походов совершили студенты на ближние и дальние дистанции. Были походы и в Ленинград, и до Копенгагена, и Осло. Лыжный спорт безопасен, но требует выносливости не меньшей, чем альпинизм. Наш знаменитый лыжник – Олег Иванович Стеклов – профессор и одновременно мастер спорта. Много лыжников среди инженеров, аспирантов, преподавателей. Каждый год организуется лыжный кросс имени Чернышова. Сотни студентов участвуют в нем.
В МВТУ много мастеров спорта. На одной только кафедре Сварочного производства было 5 мастеров спорта: профессор В. Н. Волченко, профессор О. И. Стеклов, профессор Э.А. Гладков, профессор В.М. Сагалевич, профессор В.И. Лощилов. Последний к тому же Лауреат Государственной премии и Олимпиец. А перворазрядников не сосчитать! Все студенты сдают нормы ГТО.
Люди приходят и уходят, а спорт в МВТУ остается и развивается.
Глава 10. СИЛУЭТЫ УЧЕНЫХ И КОЛЛЕКТИВЫ МВТУ
Почему силуэты? Это название заимствовано мной из литературного труда отца моего друга В.И. Айхенвальда «Силуэты русских писателей». Итак, начнем с силуэтов.
Профессура МВТУ славна. Сейчас она составляет 205 человек. А сколько за эти 50 лет ушло из жизни и оставило МВТУ. Наверное, не меньше. Итак, число силуэтов около 400.
Давать общую характеристику подробно вряд ли стоит. Всем известно, что бауманская – одна из наиболее передовых профессур страны. Она проводит выдающийся объем НИР, воспитывает 1000 аспирантов, привлекает к НИР более 10 000 студентов, готовит 26 000 специалистов, она увешана регалиями заслуженности, лауреатства, орденами. Она входит в правительственные и другие органы в качестве экспертов, консультирует тысячи предприятий и хорошо известна в СССР и за рубежом.
Думаю, также всем известна за многие годы перемена политического лица профессоров, в настоящее время 70% их являются членами КПСС, развиваются новые специальности и специализации, новые методы обучения, освоение нового автоматизированного оборудования, в особенности ЭЦВМ. Все это становится уже вчерашним днем!
Перейдем к описанию отдельных лиц, составляющих фон профессуры МВТУ.
Выбирая президиум, перечисляя заслуги в 30-х, 40-х и 50-х годах, в МВТУ соблюдалась строгая последовательность наименования профессоров. Эта последовательность была освящена традицией, и редко кто решался ее нарушить.
Начинаем:
1.Иван Иванович КУКОЛЕВСКИЙ – засл. деятель науки и техники, профессор, доктор. «Иван Великий» (бум в колокол). Иван Иванович был до мозга костей машиностроителем, очень разносторонне эрудированным. Он руководил кафедрой гидравлических машин, но превосходно разбирался в теплотехнических машинах, в котлах, подъемных машинах и даже в станочном оборудовании. Он владел этими знаниями как инженер, но как ученый проникать вглубь во все эти области, по-моему, не стремился. Да и возможно ли это было сделать? Может быть, только в гидравлике он разрабатывал вопросы теории. В инженерии он подходил к каждому вопросу по-деловому.
Квази-науки и псевдо-науки он не терпел. Во время его юбилея я не слу%чайно сказал: «Иван Иванович сделал науку из воды и отжал из нее всю воду».
Как человек, разбирающийся во всех вопросах машиностроения, он пользовался огромным авторитетом у ученых МВТУ, и заслуженно. Он один в состоянии был комплексно решать задачу, т.е. подойти к ней со всех сторон. Читал он лекции ясно, строго, никакой фальши. Требовал хороших ответов. Его боялись. Попасть на специальность к И.И. Куколевскому считалось у молодежи счастьем. Всегда на работе подтянут, вежлив, предельно самолюбив и обидчив. К этому его приучило всеобщее поклонение.
Однажды он выступил на Ученом совете с изложением материала, касающегося кафедры, которой я руководил (Сопротивление материалов), со мной предварительно не поговорив. Допустил ряд ошибок. Я был вынужден обратить на это внимание. Страшно на меня рассердился и долго помнил.
У нас была организована для предварительного просмотра диссертаций экспертная комиссия. Первое слово в ней принадлежало И.И. После доклада на Ученом совете директора или моего открывается дискуссия. Первое слово предоставляется И.И. Если случайно кто-то решается выступить первым, И. И. будет молчать.
Он был честен и порядочен в настоящем смысле этого слова. Начинается война. Сына призывают в армию, делается предложение «устроить в тылу». Он категорически запретил какое-либо вмешательство. Сын был убит. Отец мужественно перенес горе, а Сталинскую премию в 100 000 рублей отдал фронту.
Как ни странно, в своих выступлениях на Ученых советах И.И. в большинстве случаев говорил о мелочах: нет хорошего мела, тряпок, в углах сор, – в чем дело?
Я вспоминаю легенду о том, как студент сдавал экзамен проф. П.К. Худякову. Отвечал плохо, должен был получить «неуд». Начал просить профессора: «Спросите еще что-нибудь». Раздраженный П.К. Худяков спрашивает: «Как зовут отца?», «Как зовут мать?», «Сколько Вам лет?», «Где Вы родились?» Студент, естественно, отвечает правильно. «Давайте зачетную книжку. Ведь все равно Вы ничего больше не знаете». Злой сарказм.
Говорят, вольтерианцы спорили по каждому поводу, но о полезности хорошего мела не заспорили бы даже они.
Не были ли выступления И.И. глухим протестом против благоглупостей, вводимых в вузах в то время, например, бригадного метода сдачи экзаменов, договоров студентов с преподавателями иметь только хорошие оценки и т. д. Ведь протестовать по этому поводу было невозможно. Так в своих выступлениях И.И. возмущался по безобидным вопросам – сором в углах аудиторий. Может быть, такие выступления были выходом для истинного недовольства.
И.И. был выдвинут Ученым советом в 1943 году для баллотировки в академики. «Что же, мне покидать родное Училище?» – сказал он и демонстративно вышел из зала. Верно, что его кандидатура не прошла на выборах, и выдвигать его вторично было невозможно.
Один только раз он повернулся ко мне не с той стороны, с которой я привык его видеть – абсолютной честности. У него не было изданного учебника. Дали творческий полугодовой отпуск для написания. Стали позднее по какому-то случаю представлять списки к награде, и попросили меня подписать, что рукопись учебника уже сдана в издательство. На мой вопрос: «Уже сдана?», был ответ: «Будет сдана через 2 дня». Я подписал «Сдается». Прошло 2 года. И.И. скончался. Были найдены отдельные главы, опубликовать их было невозможно даже с помощью его учеников. Так учебник И.И. Куколевского и не вышел.
Кафедру И.И. иногда называли «крикливой». Сам он был не молчальник. В.Н. Прокофьев, О.Г. Чутуев, Б.И. Яньшин. Кафедра помогала промышленности, в особенности в довоенный период. Впоследствии разрабатывались хорошие предложения, например, гидроаппаратура для сельского хозяйства. Но сотрудники не проявляли достаточной энергии для внедрения ее в производство. Значительную помощь И.И. Куколевскому оказывал очень квалифицированный и опытный профессор С.С. Руднев.
Иван Иванович имел ясную голову и хорошие руки. В лаборатории выполнял для него практическую работу Иван Макарович Макаров – человек с золотыми руками.
И.И. был физкультурником всю жизнь и болел редко. Скончался в возрасте 80 лет и работал до последнего дня жизни. Он был бы достоин барельефа на здании Училища.
2.Леонид Петрович СМИРНОВ – засл. деятель науки и техники, профессор, доктор.
Имел прозвище «Бу-бу-бу». При разговоре он бубнил. Это профессор №2 в когорте уважаемых стариков. Занимался вопросами прикладной механики, позднее паровыми машинами. До середины 40-х годов руководил двумя кафедрами. Посмеиваясь, говорили, что полнота не позволяет усесться на одной. Позднее уступил кафедру теории механизмов и машин своему ближайшему сотруднику, проф. Леониду Михайловичу Решетову, а позднее проф. Владимиру Александровичу Гавриленко. Сам занял кафедру паровых машин. Кафедра Л.П. Смирнова в отличие от кафедры И.И. Куколевсвого характеризовалась как «спокойная». Л.П. Смирнов, как и И.И. Куколевский, представал собой образцового инженера-педагога, в меньшей степени – исследователя.
Он великолепно вычерчивал на доске сложные схемы цветными мелками, чрезвычайно доходчиво и строго излагал учебный материал, выступал в печати с учебными и методическими работами, всегда мастерски написанными. Проводил в лаборатории отдельные исследования, но погоды они не делали.
Л.П. Смирнов любил работать своими руками, имел собственные станки, на которых художественно вытачивал деревянные изделия. По характеру доброжелательный, к студентам излишних требований не предъявлял. За свой такт и работоспособность пользовался всеобщим уважением. У него было несколько учеников, ставших докторами. Один из них, Баранов, причинил ему немало, переживаний. Часть ВАКа в лице механиков делала все, чтобы отклонить его утверждение. Позднее Комитет по Сталинским премиям проводил рассмотрение и голосовал за награждение премиями по совокупности работ. Ряд преподавателей и профессоров МВТУ: И.И. Куколевский, М.А. Саверин и др., получили премии. Когда речь зашла о Леониде Петровиче, «доброжелатели» поспешили сообщить, что он является научным руководителем проф. Баранова. Этого было достаточно, чтобы проголосовали «против».
Несколько слов о его преемниках по кафедре теории механизмов и машин. Профессор, доктор наук Леонид Николаевич Решетов, безусловно, очень эрудированный, имеет большое количество научных трудов и изобретений, но крайне мелочен. В одной из печатных работ доцент Спорин не сослался на исследования в области лишних связей. Л.Н. счел это плагиатом по отношению к себе, собирался подавать в суд. Пришлось прибегнуть к хитрости. Л.Н., оказывается, тоже забыл сослаться на еще более ранний первоисточник. Я предупредил его, что он сам может оказаться в положении «плагиатора». Это предупреждение охладило его пыл. Сам настаивал на присуждении ceбе звания заслуженного. Утвердили заслуженным изобретателем, был недоволен, но в последнее время успокоился, настаивал на соискании звания «заслуженный деятель науки и техники». Как и многие другие, хорошо работает руками, имеет дома станки, набор инструментов, хорошо воспитал в своем стиле сына-отличника.
Гавриленко В.А. – типичный интеллигент, образованный профессор. С громким голосом и чуть-чуть развязными манерами, прекрасно вписался в роль руководителя кафедры, в чем немаловажную роль сыграл женский отряд: Савелова, Скворцова, Малышева, Чернышова, Ремизова, Мастрюкова, Архангельская, – их называли амазонками, окружающими своего преподавателя. Работа на кафедре проходила на высоком методическом уровне, проводились интересные НИР в области зубчатых зацеплений, балансировки и т. п.
Кафедру В.А. Гавриленко принял от Л.Н. Решетова, который не смог организовать коллектив, хотя сам работал добросовестно. В.А. Гавриленко – бывший офицер дореволюционной армии, к нему в течение ряда лет полного доверия не было. Затем все сгладилось, и он по заслугам стал руководителем кафедры. Его личная жизнь в последние годы была тяжелой вследствие душевного недуга после смерти первой жены.
Кафедра теории механизмов и машин представляла достойную общетехническую школу, однако ее излишняя приверженность к некоторым вопросам – зубчатые зацепления – несколько изолировала ее от более актуальных проблем.
Ряд факультетов категорически настаивал на радикальном сокращении объема курса. С трудом приходилось отстаивать этот, безусловно, нужный для инженеров-механиков предмет – теорию механизмов и машин.
Л.П. Смирнов держался мужественно, борясь с подтачивающей его болезнью – раком костных тканей. Он искренне любил паротехнику. В тот момент, когда было принято решение Минвуза о ликвидации старого механического корпуса, где находилась его лаборатория со стародавней паровой машиной фирмы Шульцера, он обратился к кандидату в члены Политбюро, министру высшего образования П. Пономаренко, своему бывшему ученику, и со слезами на глазах уговорил его на строительство энергомашиностроительного корпуса.
Наличие здания энергомашиностроительного факультета сегодня – большая заслуга Л.П. После его кончины паротехническая лаборатория была ликвидирована.
3.Алексей Нестерович ШЕЛЕСТ – заслуженный деятель науки и техники, профессор, доктор, заведующий кафедрой тепловозостроения, и коллектив.
Роль А.H. Шелеста очень значительна в постановке вопроса о развитии тепловозостроения в нашей стране. К сожалению, в основном периоде его деятельности руководящие организации не уделяли этому вопросу должного внимания. Несмотря на усилия одиночки-ученого, строились паровозы, а к тепловозам подходили, главным образом, как к опытным объектам. Лишь в последние годы его жизни строительство тепловозов развернулось широко, пока не уступило своего места электрической тяге.
А.Н. Шелест – разносторонний теплотехник. Его изобретения затрагивают также и паровозы. Устройство сифонов для улучшения процессов сгорания топлива было внедрено на железнодорожном транспорте в широком масштабе. А.Н. Шелест – автор изобретения механического генератора газов, который мог иметь разностороннее применение в тепловозах, газовых турбинах. Наконец, А.Н. Шелест много труда вложил в разработку своей теории теплоемкости. Ему приходилось выдерживать бои с физиками-термодинамиками. Теория теплоемкостей А. Н. Шелеста умерла вместе с кончиной своего автора, но свидетельствовала о непрерывном искании нового старым ученым.
А.H. – ученый-педагог. Он руководит тепловозной кафедрой и лабораторией, читает комплекс курсов лекций, несмотря на свой пожилой возраст, оканчивает университет марксизма-ленинизма. Во время эвакуации Училища он один из немногих профессоров, кто оставался в Москве, работал здесь, не покладая рук.
Насколько помню, после выхода постановления Правительства о прекращении строительства паровозов, кафедры тепловозостроения и паровозостроения были объединены под его руководством. С его кончиной в 1954 году кафедра была ликвидирована.
А.Н. – прекрасный педагог, вокруг него группируется немногочисленная научная школа, подготовка тепловозников трудна для студентов, на эту специальность выделяются только трудолюбивые, способные молодые люди. Кафедра А.Н. была известна не только в пределах Училища. Пожалуй, это была единственная научно-техническая школа по проектированию, а не по эксплуатации, тепловозов в стране. Она дополняла развитие теплоэнергетических специальностей своей связью с транспортными организациями.
За выдающиеся заслуги А.Н., пионеру советского тепловозостроения, в 1943 году была присуждена Сталинская премия по совокупности научных разработок.
Сын его окончил МВТУ и при жизни отца работал здесь, подготовил докторскую диссертацию, но в Училище защищать ее не стал. Старика Шелеста в МВТУ любили, сын уважением не пользовался, несмотря на свои научные успехи в молодом возрасте. Характер был тяжелым, его считали карьеристом. Отец скончался. Семью беспокоил вопрос, будет ли он похоронен на престижном Новодевичьем кладбище. Если да, то горе снимается наполовину. Каков будет некролог, кто его подпишет.
О самом Алексее Нестеровиче память осталась светлая – бескорыстен, скромен, доброжелателен к людям, скончался в возрасте 76 лет.
4.Владимир Евгеньевич ЦЫДЗИК – заслуженный деятель науки и техники, профессор, доктор, и коллектив.
Крупный специалист в области холодильного машиностроения. Основал лабораторию и окружил себя молодежью. Создал одну из первых научно-учебных школ по этому направлению в Москве.
В.Е., как и его коллеги, прежде всего инженер-педагог, но и близко стоящий к науке исследователь. Особенно актуальны были разработки в области криогенной техники доктора технических наук профессора С.Я. Герша – человека с пышущей энергией, эрудита, имеющего опыт работы в промышленности, тонко чувствующего требования времени и быстро отзывающегося на них. Исследования С.Я. Герша в области вымораживания вредных газов из воздуха были удостоены Сталинской премии. Интересно то, что зав. каф. проф. В.Е. Цыдзик и не думал претендовать на долю пирога, а директор М.А. Попов в качестве соавтора выставил свою кандидатуру на премию, но был исключен из списка самим комитетом. Хороший урок.
В.Е. Цыдзик выезжал в 1940 году в Германию. Ему предложили сделать отчет о поездке на Ученом совете. Ничего кроме голых формул и графиков он не представил. Время было такое.
Когда было предложено профессорам эвакуироваться в Ижевск, отношение к отъезду было разное. Например, Л.П. Смирнов в ответ на мое предложение отказался от отъезда, наговорил много резкостей, о чем, вероятно, впоследствии жалел. Он выехал через два дня и затем во всех разговорах подчеркивал свой патриотизм. Л.П. Смирнов был истинно русским человеком, по-видимому, из духовного сословия.
Напротив, В.Е. Цыдзик тотчас выехал в Ижевск и активно работал. Им было написано несколько капитальных работ, и среди профессоров В.Е. пользовался заслуженным авторитетом. Рано его организм поразил склероз, и он скончался в возрасте около 70 лет. Научная школа В.Е. Цыдзика – С.Я. Герша растет и развивается. Эту школу нельзя назвать просто инженерно-педагогической. Это настоящая научная школа, которая дала ростки по ряду направлений, в частности, в области компрессоростроения (профессор, доктор Лубенец В.Д.), криогенной техники, жизнеобеспечения, экологии, биомедицины (профессор, доктор Архаров А.М., Микулин Е.И. и др.). Школа является научным центром своего направления, признанным в СССР и за рубежом.
5.Евгений Карлович МАЗИНГ – заслуженный деятель науки и техники, профессор, доктор, и коллектив.
Руководил кафедрой «Двигатели внутреннего сгорания», одной из основных кафедр факультета Тепловых и гидравлических машин. Каковы его научные заслуги, мне неизвестно. Но почему же бывает так, что место красит человека? Мне кажется, место зав. кафедрой двигателей внутреннего сгорания, одной из популярнейших специальностей в МВТУ, красило Е.К. Мазинга. Корректный, напыщенный, мало доступный, а ведь эти свойства нередко и создают авторитет. Если недоступен, значит, знает себе цену. А если ценит себя, следовательно, много стоит, и уважать его надлежит. Такова схема рассуждений некоторых. Какова его эрудиция, не знаю, он был слишком авторитетен, чтобы выступать публично, например, на Ученых Советах. Недаром говорят, что молчание – золото. Всегда молчит, следовательно, золотые мысли хранит при себе. Но специальность, научная школа привлекали к себе талантливую молодежь. Окружение было прекрасным. С кафедры сопротивления материалов перешел на кафедру двигателей очень молодой 30-летний профессор, доктор Андрей Сергеевич Орлин. Появились молодые доктора Б.Г. Либрович, Г.Г. Калиш, Д.Н. Вырубов, позднее – В.И. Крутов, С.Г. Роганов, М.Г. Круглов и т. д. Мощный коллектив двигателистов.
А.С. Орлин является представителем прочнистов и теплотехиков одновременно, выдающийся методист, ученый и исследователь. Два его с соавторами учебника по двигателям удостоены Государственных премий. А.С. интенсивно работал в Москве профессором, заведовал кафедрой боевых машин, пока, наконец, в 50-х годах не возглавил кафедру двигателей на энергомашиностроительном факультете.
Талантливым, эрудированным профессором на кафедре был Герман Георгиевич Калиш, стопроцентный интеллигент, бессребреник, абсолютно не карьерист. Его научные заслуги признаны его коллегами. Доктором он был утвержден без защиты диссертации. Всегда много работал, был награжден Государственной премией.
А. С. Орлин кафедрой руководил умело, на принципах демократии, без навязывания собственных взглядов коллегам. Культурная среда выращивала кандидатов и докторов наук. А.С. – человек некрепкого здоровья. Когда-то был физкультурником, но высокое давление подрывало его здоровье уже в середине жизни. Он растил кадры, писал статьи, много работал в промышленных организациях, экспертом в ВАКе и т. д. Когда после операции почувствовал себя ослабевшим, то остался на кафедре профессором, передав руководство засл. деятелю науки и техники, лауреату Госпремии, профессору, доктору Михаилу Георгиевичу Круглову, своему воспитаннику.
По общей культуре достигнуть уровня А.С. Орлина нелегко. М. Г. Круглов – энергичен, деятелен, вел на кафедре большую научную работу, готовил вместе с А.С. молодые кадры, участвовал и в промышленных разработках. В 1977 году М.Г. Круглов неожиданно был выдвинут на пост зам. председателя Комитета по науке и технике СССР по предложению Министра.
Мишу Круглова я помню студентом, ходили вместе на лыжах с Аркадием Георгиевичем Чернышовым. Всегда был трудоспособным, жизнерадостным, был, как и многие бауманцы, альпинистом, но не сверхклассным. М.Г. Круглов жил несколько лет в Запорожье, вернулся и своим трудом дорос до заслуженного деятеля.
Хорошая кафедра, хорошее ее влияние на весь факультет энергомашиностроения. Конечно, влияние В.И. Гриневецкого и других в сумме и создали почву для развития науки о двигателях в MBTУ.
Под руководством А. С. Орлина работы развивались в направлении повышения эффективности – высокий наддув, рациональное конструирование двигателей. Во время войны проводил исследования по замене жидкого топлива газовым. Авторитет коллектива двигателистов был непререкаем. Кафедра двигателей одна из первых в МВТУ организовала проблемную госбюджетную лабораторию.
Вместе с ней в тесном контакте работала кафедра газотурбостроения, организованная научным фантастом, засл. деятелем науки и техники, профессором, доктором Владимиром Васильевичем Уваровым. Эта кафедра вела и небольшую внутреннюю борьбу с ученым-одиночкой С.И. Шевяковым, человеком с хорошей политической биографией, но с некоторыми странностями в научных исследованиях, представившим докторскую диссертацию в области турбостроения. Несмотря на отрицательное мнение кафедры, защита закончилась в пользу соискателя. Отчаянно отбиваясь, он выиграл сражение и в ВАКе.
Кафедра газотурбостроения укрепляла влияние теплотехнической школы МВТУ на промышленность.
Проф. В.В. Уваров трагически скончался в собственной квартире. Никто не смог помочь ему в трудную минуту. В.В. Уваров по образованию инженер-бауманец и математик, хорошо эрудирован, бесконечно предан науке. Как будто другой жизни у него и не было. Трудолюбив беспредельно. Властен, имел тяжелый характер, был лишен дипломатических качеств. На ВАКе все с удовольствием ждут очередного выхода В.В. На Ученых Советах не без любопытства ожидают, какой номер выкинет сегодня Уваров. В.В. ставил в технике большие научные проблемы и умел бороться за их реализацию. Понятие «мощные газовые турбины» и проф. Уваров стали синонимами.
В.В. боролся с работниками АН, с некоторыми предприятиями за создание фантастически мощных турбин. Блестящим явилось строительство им вместе с Коломенским тепловозостроительным заводом двух первых в СССР газотурбовозов. Если бы не электрификация железных дорог, они получили бы широкое распространение на транспорте. Под его руководством выросла группа докторов: Чернобровкин А.П., Бекнев В.С., Пчелкин Ю.М., Манушин Э.А. и др.
6. Людвиг Генрихович КИФЕР – профессор, доктор, и коллектив.
Л.Г. Кифер – один из профессоров Училища, инженер-механик, машиностроитель, специалист по подъемно-транспортным машинам. В течение многих лет подготовка инженеров в МВТУ на всех специальностях в значительной мере базировалась на теории и проектировании подъемно-транспортных машин.
На самом деле, эта наука по справедливости является одной из стержневых для специалистов в области машиностроения, надстройкой над курсом деталей машин. Когда-то выполнение проекта по кранам было сопряжено со значительными трудностями. Однако уже с 30-х годов объем курса был существенно сокращен. Преподаватели кафедры подъемно-транспортных машин – Воробьев Н.В., Т. Абрамович – прежде всего инженеры. Этот отпечаток лежит и на всей деятельности кафедры.
Л.Г. Кифер – профессор-консультант многих предприятий, его совместные с Т. Абрамовичем труды – настольные книги у специалистов соответствующего профиля.
Помню еще Л.Г. в его бытность в МИИТе в 1923 году, он читал курс деталей машин, экзаменовал не строго, студенты его любили. Вместе с Училищем Л. Г. эвакуировался в Ижевск, так как в анкете была запись «немецкой национальности». Временно пришлось задержаться в Ижевске, но по прошествии нескольких месяцев вопрос был улажен, и он с семьей возвратился в Москву.
Помню, во время его 60-летнего юбилея я сказал: «Много кранов спроектировано под руководством Л.Г., но нет такого, который бы выдержал груз признательности к нему со стороны широкой инженерной общественности». В конце жизни Л.Г. поразил тяжелый недуг, он потерял зрение, но продолжал работать в качестве консультанта. После него кафедрой руководил проф. И.П. Крутиков, а с середины 60-х годов – заслуженный деятель науки и техники, профессор, доктор М.П. Александров – специалист в области тормозных устройств.
7.Михаил Алексеевич САВЕРИН – заслуженный деятель науки и техники, профессор, доктор, лауреат Сталинской премии, и коллектив.
М.А. Саверин – один из популярнейших педагогов своего времени. Перед поступлением в МВТУ он окончил бывшее Комиссаровское ремесленно-техническое училище повышенного типа. Окончив МВТУ, прошел стаж на заводах в Прибалтике, вернулся в Училище опытным инженером с хорошей практической подготовкой на кафедру деталей машин и вскоре возглавил ее. Природный ум, техническая сметливость, наблюдательность, проницательность, умение схватить главное, выдвинули его в шеренгу передовых педагогов МВТУ. М.А. Саверин возглавляет, позволю себе сказать, центральную кафедру, занимающуюся вопросами инженерных расчетов прочности, конструирования, материаловедения, технологии изготовления деталей и сборки, частично экономии.
В настоящее время на этой кафедре студенты делают первые шаги в решении задач методами автоматизированного проектирования.
М.А. Саверин – не исследователь. Он инженер, обобщающий исследования. Большой вклад внесен им в вопросы проектирования машин вообще и в проблему точности, в частности. Много работает в области стандартизации. Огромен вклад М.А. в издание справочников по машиностроению, в особенности капитального 15-томного Энциклопедического справочника.
Михаил Алексеевич читает лекции не без юмора, увлекательно, также ведет проектирование, группирует вокруг себя талантливых инженеров, формируя из них педагогов: Д.Н. Решетов, М.Н. Иванов, Д.Г. Поляков, А.Д. Часовников, И.С. Морин, Б.Д. Смольников и др.
Начинается война. М.А. принимает деятельное участие в конструкторских работах в мастерских Училища, позднее – на оборонных заводах в Ижевске. За его выдающуюся проектно-конструкторскую деятельность ему присваивается степень доктора без защиты диссертации и звание заслуженного деятеля науки и техники, а также индивидуально звание лауреата Сталинской премии – и все это в течение одного-полутора лет.
По достоинству оценен этот замечательно скромный, трудолюбивый и доброжелательный человек. М.А. – непременный член экспертной комиссии МВТУ по предварительной оценке поступающих для защиты диссертаций, зам. председателя комиссии машиностроения ВАК, многих редколлегий, научно-технических советов министерства. Его ученики разносят о нем добрую славу по всему Советскому Союзу. Обучение на его кафедре и выполнение первого курсового проекта оставляют след на всю жизнь. Лаборатории деталей машин при жизни М. А. не было. Он ведь не был экспериментатором в прямом смысле этого слова. Для него лабораторией являлось производство, экспериментом – опытное изготовление, научными отчетами и статьями – рекомендации в ГОСТы и справочники.
Особой была неразрывная связь с практической инженерной деятельностью, между основными положениями теории на лекциях и производственной практикой. Деятельность М.А. была тесно переплетена с деятельностью профессора-механика Л.П. Смирнова, машиноведа-академика Е.А. Чудакова, технолога проф. В.М. Кована и многих других. По-видимому, одним из самых даровитых учеников М.А. был Д.Н. Решетов, позднее профессор, доктор, заслуженный деятель науки и техники. Он после кончины М.А. в 1952 году занял кафедру деталей машин.
Д.Н. в противоположность М.А. тонкий экспериментатор, глубокий теоретик, прочнист, прекрасно владеющий методами математики, сопротивления материалов, теории упругости, применяющий эти науки к технологии. Его научные интересы – надежность деталей машин, их эксплуатационные свойства в зависимости от методов конструирования и технологии. Наиболее близкая область машиностроения для Д.Н. – станкостроение. Он неизменный руководитель группы прочности в ЭНИМСе.
Д.Н. в течение ряда лет был председателем экспертной машиностроительной комиссии ВАКа, активным членом научно-технического совета Института машиноведения АН СССР, а также других научных организаций. Десятилетиями он работал на 0,5 ставки в МВТУ и в ЭНИМСе, хотя имел бы все основания получать полный оклад в МВТУ. Крайне щепетилен в денежных вопросах – настоящий полноценный интеллигент. Можно добавить – тактичен, осторожен, как все люди этого покроя, самолюбив и, конечно, открыто реагирует на чужую невоспитанность. У Д.Н. много солидных печатных трудов, учебников и статей. Работает очень напряженно. Хотели выдвинуть его труды на Государственную премию, но он отказался, уговорить его было невозможно.
Кафедра деталей машин при нем развилась в научно-учебную. Пожалуй, наиболее заметными исследованиями лаборатории являются волновые передачи (М.Н. Иванов). Пора бы получить государственное признание совместно с другими организациями, работающими в этой области. Конечно, для студентов курс и особенно проект по деталям машин – серьёзный Рубикон. Переходя его, они взрослеют, а чтобы перейти, надо поработать.
В связи с организацией приборостроительного факультета получила развитие кафедра элементов приборных устройств. Похожая на детали машин, но изучающая микромасштабные изделия. Методы подхода – инженерные расчеты, технология, проектирование – аналогичны деталям машин. Кафедру возглавляет профессор, доктор Тищенко О.Ф., в течение ряда лет там работают Виляевская Т.И., Стариков И.С., Торгов А.M. и многие другие.
Электроника начинает пронизывать машиностроение. Это закономерно, но забывать тот сук, на котором до сих пор базировалось машиностроение (механизм, машиноведение и технологию производства), игнорировать невозможно. В МВТУ об этом помнят и всемерно поднимают значение механических кафедр во избежание их необоснованной девальвации.
8. Братья-разбойники.
Такое название было дано студентами кафедре сопротивления материалов, которая всегда была требовательной к ним, особенно во время экзаменов. В дореволюционный период один из директоров Училища давал официальное разрешение студентам вступать в брак после сдачи ими экзамена по сопротивлению материалов. Уже этого достаточно для страха и трепета перед этой наукой.
Наука действительно в некотором отношении трудная. Она не терпит, в отличие от математики и многих других дисциплин (пусть не обижаются на меня их представители), применения матриц при решении сложных вопросов, т. е. формул, по которым задания легко выполняются. Предмет «сопротивление материалов» безграничен в творческом плане. Небольшой отрезок теории, а дальше пускайся в самостоятельную работу с расчетом на свои мозги. А это часто и является наиболее трудно освояемым.
Когда-то в МВТУ излагал курс сопротивления материалов проф. П.К. Худяков. Разносторонний инженер-механик, кстати, положительно высказывающийся о дуговой сварке, написавший ряд учебных материалов, с тяжелым характером, принципиальный, требовательный. Он, не найдя общего языка с администрацией Училища, в конце 20-х годов передал кафедру проф. Евгению Николаевичу Тихомирову, впоследствии заслуженному деятелю науки и техники. Е.Н. Тихомиров курс значительно модернизировал, приблизил его к требованиям машиностроителей, но научный уровень его по сравнению с учебниками П.К. Худякова изменился в небольшой степени. Он был написан на основе существующего в инженерной литературе материала. Научно-исследовательские и особенно экспериментальные работы последних лет использованы были мало.
Е.Н. Тихомиров был расчетчиком, бывшим работником конструкторского бюро, сам экспериментами не занимался, при своей кафедре лаборатории не имел и ее не добивался. Лабораторные занятия студентов проводились на кафедре металловедения. Научные работы сотрудников строились преимущественно на расчетно-теоретической основе. Связи с промышленностью также почти ее было. Е.Н. был подозрителен, в лице проф., доктора Н.М. Беляева, М.М. Филоненко-Бородич и др. видел врагов, замыкался в свою скорлупу: «Мой дом – моя крепость».
Николаев Г.А., став руководителем кафедры, добился передачи лаборатории механических испытаний кафедре сопротивления материалов, начал усиленно направлять молодежь на проведение теоретико-экспериментальных работ, на связь с промышленностью, преимущественно с оборонной. Одним из видов работ стали исследования пружин, применяемых в вооружении и приборостроении.
Кафедра сопротивления материалов уже в середине 30-х годов была одной из передовых по привлечению талантливых студентов к научной работе. По большей части их научные работы становились продолжением домашних студенческих заданий, но повышенной трудности. На основе расчетов прочности двух студентов (В.И. Феодосьев и Е.П. Попов) были выполнены: задания по курсу, дипломные работы, кандидатские и докторские диссертации на различные темы, разного уровня, но одного научного направления – исследование напряжений и деформаций элементов малой жесткости.
Хороший пример привлечения студентов к НИР был заразителен, он перекинулся и на ряд других кафедр – теоретической механики, литейного производства, сварочного производства и т. д Хотя первый блестящий опыт научной работы со студентами был проведён «отцом русской авиации» Николаем Егоровичем Жуковским на кафедре теоретической механики еще в начале века, позднее последовало ослабление внимания к этому вопросу.
Характерной чертой кафедры сопротивления материалов с 40-х годов стала ранняя подготовка молодых докторов наук, защитивших диссертации в 28–35 лет: В.И. Феодосьев, С.Д. Пономарев, В.Л. Бидерман, Н.Н. Малинин. Всем им также в молодые годы за капитальный труд – монографию по точным методам расчета в машиностроении – была присуждена Ленинская премия.
С 1946 года кафедрой сопротивления материалов заведовал профессор, доктор С.Д. Пономарев. Со своими коллегами он создал курс сопротивления материалов на высоком научном уровне, готовил аспирантов на основе теоретико-экспериментальных работ в областях исследования: напряженного состояния материала в зоне пластических деформаций, хрупких разрушений, прочности тонкостенных изделий применительно к приборостроению, резинокордовых конструкций и т.д.
«Братьями» кафедру называли за ее дружный коллектив – С.Д. Пономарев – глава, Н.Н. Малинин, В.Л. Бидерман, К.К. Лихарев, Н.А. Чернышов, С.И. Блинник, С.М. Заварцев, Л.С. Андреева, Э.М. Конюшко, С.П. Демидов и ряд других. Относительно молодой коллектив непрерывно пополнялся новыми членами. Коллектив всегда выступает как единое целое, к чужим сторонним деятелям относится с опаской, людей, в какой-либо мере близких к начальству, тоже не жалует. В психологическом отношении коллектив бурлит и находится всегда в пути к самосовершенствованию. Я с коллективом, несмотря на шестилетнюю работу на кафедре, ассимилировался слабо.
В.И. Феодосьева, хотя он руководил другой кафедрой, коллектив считал своим. Своим также считают Д.Н. Решетова – зав. кафедрой деталей машин. Свой – это означает полное взаимопонимание в научных, учебных и этических вопросах.
На этой кафедре произошел неожиданней казус. Студент X проваливался три раза, сдавая экзамен опытнейшему педагогу проф. Н.Н. Малинину. Изловчился, получил на факультете в тот же день второе направление к молодому преподавателю и пришел торжествующий, получив «отлично». Ко мне заходит раздраженный зав. кафедрой: «Как можно в течение одного дня дать студенту 2 направления, причем второе – к молодому преподавателю?» Хотя экзамены он вообще принимал. Я ответил в еще более раздраженном тоне: «Что же стоят ваши оценки на кафедре, если за одни и те же знания один из преподавателей ставит «пять», а другой «два»? Требования к экзаменам должны быть более или менее едины. Отметку «пять» мы признаем, а подобные опыты будем повторять, проверяя таким путем уровень методического спроса кафедры в целом». На этом инцидент был исчерпан.
Во время экзаменов по сопротивлению материалов передо мной стояла очередь студентов, желающих отвечать, так как мой опрос был значительно либеральнее остальных. Мне кажется, либерализм и служил некоторой причиной недовольства мной – ломка традиций. А традиции таковы – студентов вытягивать, жать, гнуть, скручивать, ударять, требовать от них устойчивой психики, твердых знаний, без колебаний.
9.Александр Петрович КОТЕЛЬНИКОВ – Константин Сергеевич КОЛЕСНИКОВ, и коллектив
А.П. Котельников – профессор, доктор, заслуженный деятель науки и техники, отец вице-президента АН СССР В.А. Котельникова, крупный ученый в области теоретической механики. С ним я встретился в 30-х годах, в самом начале своей деятельности. Человек во многих отношениях обаятельный, ближайший ученик Н.Е. Жуковского, в течение ряда лет редактировавший его труды, глубоко эрудированный, исключительно скромный, не без юмора, несмотря на свой почтенный возраст, читавший без устали лекции студентам. А.П. скончался в 1944 году. Кафедру возглавил (также близкий Н.Е. Жуковскому) его ученик, профессор, доктор, заслуженный деятель науки и техники Владимир Петрович Ветчинкин, широкой души человек. Это был одновременно большой теоретик и ученый, живущий интересами приложения науки к практике. Его прикладным кредо был призыв к развитию в СССР ветродвигателей – источников даровой электрической энергии. В некотором отношении его научная деятельность опережала век. Он исследовал, писал, пропагандировал, но в тот период должного отклика это не имело. В молодости обладал некоторыми странностями, порывистостью, пилоты называли его «Володя чумовой».
В.П. Ветчинкин, как и его учитель, был связан с авиацией, с авиационной наукой, с созданием самолетов. Все интересовало его, во всем старался принимать участие. Работал и в области чистой механики. Вокруг него сгруппировалась хорошая научная школа доцентов: И.Н. Веселовский, В.В. Алферов, К.А. Згоржельский, А.Н. Обморшев, А.Я. Дворников, позднее – Е.С. Веселый и другие.
Интересный был коллектив доцентов. Очень много читали, в частности, художественную литературу, аннотировали прочитанное и делились друг с другом впечатлениями. Жили в буквальном смысле этого слова культурными интересами, очень уважали В.П. Профессор В.П. Ветчинкин занимался физической культурой и тем поддерживал свое здоровье, на вид был много моложе своих лет. Но после пребывания на отдыхе в Кисловодске его поразил внезапный инфаркт, и он скончался в возрасте 82 лет.
На кафедру в качестве руководителя был избран профессор, доктор Владимир Васильевич Добронравов, до того времени возглавлявший одноименную кафедру в Московском институте химического машиностроения. В.В. делал все, что полагается делать зав. кафедрой. С глубоким проникновением занимался частным вопросом в науке – голономными системами. Читал лекции неплохо, в особенности в первое время, легко, без трений руководил слаженным коллективом, который постепенно пополнялся молодежью и выдающимися научными работниками – лауреатом Ленинской премии, проф., доктором Блюминым, проф., доктором Колесниковым К.С. и др.
В.В. Добронравов проявлял повышенный интерес к космонавтике, руководил аэронавигационным кружком студентов, воспитал аспиранта по теме: «Расчет траектории полета ракеты». В.В. в ранние годы своей деятельности был очень подвижен, постоянно играл в теннис, охотно участвовал в различных выступлениях. Но с годами он стал быстро стариться, хиреть. Его охватил общий склероз, и он скончался в 1981 году в возрасте 80 лет. Еще в 1970 году В.В. Добронравов, чувствуя усталость, передал руководство кафедрой проректору по научной работе, заслуженному деятелю науки и техники, лауреату Гос. премии, профессору, доктору К.С. Колесникову.
К.С. Колесников – крупный ученый. Интересная биография. Из самой гущи крестьянской среды. Прадед его был колесником, дед и отец также, отсюда и происходит фамилия Колесников. Во время войны был отозван с передовых позиций с предложением перевестись в военную школу, а далее… может быть, и в Академию. Командование крайне удивилось его отказу. Он отказался потому, что хотел после окончания войны учиться в МВТУ и не желал оставаться на военной службе. По окончании войны его действительно хотели оставить в армии, и ему с трудом удалось оттуда выскользнуть в МВТУ в качестве студента. Учился он крайне упорно. Несмотря на большой перерыв в учебных занятиях тотчас стал отличником и защитил дипломный проект с отличием в области автомобилестроения. Рано приступил к научной работе. Его дипломная работа – анализ причин образования шимми в конструкциях – привлекла внимание профессоров и вскоре была защищена как кандидатская. На некоторое время он был поставлен на административную работу в Главное управление Минвуза в качестве зам. начальника, а с 1964 года после защиты докторской диссертации и утверждения в звании профессора был назначен проректором по научной работе. Недолгое время работал на машиностроительном факультете и, наконец, принял руководство кафедрой от В.В. Добронравова.
К.С. Колесников обладает выдающимся трудолюбием. Он работает в научной, научно-общественной, педагогической, административной областях. Щепетилен, абсолютно принципиален, педантично честен, говорят, бывает медлительным, формалистичным и, не спеша, решает даже ясные административные вопросы. Если научную работу одобрил, то были к тому основания.
В последние годы занимается анализом устойчивости оболочек, находящихся в разных условиях. Тесно связан в этом плане с вопросами космонавтики. Пользуется большим авторитетом в заинтересованных в космонавтике министерствах. Систематически выпускает в свет монографии и добросовестно в качестве главного редактора направляет деятельность журнала «Известия вузов. Машиностроение». На кафедре сложился достаточно хороший спаянный коллектив, по требованиям к знаниям студентов не уступающим «братьям-разбойникам». Кафедра пользуется авторитетом среди научных и учебных организаций.
10. Кафедра ГРАФИКИ
Этой кафедрой прорубается окно в науку изучения языка техники. Проф. Х.А. Арустамов – горячий, темпераментней энтузиаст, патриот своей дисциплины. Его кафедра – это его стихия. Плоскости «ВЭ» и «ХАШШ» окружают машиностроительный мир. Графическое оформление, грамотный чертеж – это первая ступень инженерного образования.
С какой гордостью и удовлетворением выслушивает Х.А. отзывы из министерств и даже от самих министров, что студенты МВТУ в отличие от многих других вузов умеют работать за чертежной доской и управлять циркулем и линейкой! Конечно, многое за годы изменилось, да и требования к графике уже не те. Но требования к умению изображать предметы грамотно и бегло читать чертеж остались.
Кафедра большей частью женская. Преподаватели большие труженики. Это в большинстве случаев бывшие отличники МВТУ в педагогической теперь упряжке. Некоторые преподаватели пошустрее сумели написать и защитить диссертации на технологических кафедрах и чувствуют себя хорошими доцентами. Остальная масса посмирнее, менее активна, остается при своем – преподаватель и даже в лучшем случае – старший преподаватель. Кафедра имеет главным образом дело со студентами 1 курса, стараясь научить их работать и уважать традиции МВТУ. То здесь, то там у самого преподавателя мелкий срыв – не пришел вовремя на консультацию, смотрел первый раз работу и не увидел грубой ошибки. Консультанту делается замечание и т. д. Похвалы преподавателям графики расточаются редко, а ведь работа их трудная, неблагодарная. Из года в год одно и то же. Куда расти, во что расти?
Вот и вспоминается «Atalea princeps», по очерку Гаршина, – несчастная пальма в стремлении вырасти упирается в стеклянную кровлю в поисках солнца и погибает. Действительно, осуществить научный рост при малом количестве свободного времени и особенностях самого предмета на кафедре графики – трудно. Год за годом возводил Х.А. Арустамов фундамент первичной инженерной подготовки и своего добился. Тяжелая болезнь не дала ему возможности продолжать активную работу, ушел на пенсию. В 1980 году скончался, оставив кафедре традиции, методику, задачники, пособия.
Пришедший на кафедру график в качестве руководителя проф., доктор, заслуженный деятель науки и техники С. А. Фролов – человек другого профиля. Это инженер-педагог-ученый. Он начал научную деятельность на кафедре сварочного производства, а завершил в области высшей геометрии. Им написан совершенно оригинальный современный учебник по начертательной геометрии, полностью модернизированы методы преподавания с отходом от примата графического внешнего оформления к машинной технике. С.А. Фролов имеет разносторонние интересы. Много внимания в качестве декана уделял общетехнической подготовке студентов. Это помогло ему понять положение собственной кафедры в общем цикле инженерного образования. Он является руководителем факультета повышения квалификации преподавателей вузов, что сближает его с преподаванием дисциплин в ряде вузов. С.А. Фролов нашел возможность написать докторскую диссертацию по своему предмету, это должно помочь активным преподавателям и разработке кандидатских, а студентам в плодотворном участии в НИР.
11. Коллеги-технологи АМ.
Перевод Московского автогенно-сварочного института в МВТУ совпал с организацией в нем самом технологических кафедр. В настоящее время кафедры на факультете АМ следующие: станки, обработка металлов резанием и инструментов, технологии машиностроения, контроль производства, технология и машины литейного производства, технология и машины прокатного производства, машины и обработка металлов давлением, технология и машины сварочного производства, металловедение, термическая обработка, электровакуумные машины, технология обработки материалов, организация и экономика производства, а в последние годы организованы кафедры – лазерная технология и медицинская техника.
Я остановлюсь лишь на описании некоторых.
Основателем и руководителем кафедры «Обработка резанием и инструменты» был лауреат Гос. премии, доктор Израиль Моисеевич БЕСПРОЗВАННЫЙ. Он часто употреблял слова «таким образом» и получил негласное прозвище «профессор – таким образом».
Инициативный ученый, прекрасно чувствующий пульс производства, его потребности. Он встал на путь практического направления исследований и преуспел в этом. Им была организована передовая лаборатория в МВТУ. Он первый защитил в 1940 году докторскую диссертацию в своей области и ряд лет был лидером НИР по своей специальности.
Он рано, в 60 лет, скончался. Кафедра передана преемнику проф., доктору, ныне заслуженному деятелю науки и техники Герберту Ивановичу ГРАНОВСКОМУ, который является крупным авторитетом. Он блестяще защитил докторскую диссертацию по инструментам–протяжкам, создал прогрессивные протяжные станки, а затем несколько охладел к собственному творчеству в этой области. В настоящее время он достиг хороших результатов в алмазном шлифовании, но его интересы в области обработки резанием остались достаточно широкими.
Г.И. Грановский добивался избрания академиком АН Латвийской ССР. Но, будучи избранным, круто повернулся спиной к Академии, на её сессии не выезжает, её игнорирует и академиком себя не называет. В чем же дело? Даже если вопрос о переезде в Ригу не мог быть решен по взаимной договоренности, то полное игнорирование Академии кажется странным.
На его кафедре в течение ряда лет работает бывший секретарь парткома МВТУ, кандидат технических наук Л.М. Терещенко, занимающийся вопросами алмазной обработки, но много времени кафедре уделять не мог вследствие своей занятости на партийной работе. Работал над докторской диссертацией. В 1980 году был выдвинут на высокий пост зам. министра Минвуза СССР. Человек инициативный, энергичный, в качестве секретаря парткома поднимал авторитет Училища.
За несколько десятков лет кафедра не подготовила ни одного доктора из числа работников МВТУ, но защитились несколько докторов из числа посторонних Училищу лиц. Я объясняю это чрезвычайной осторожностью Г.И. Грановского, его постоянным сомнением, не рано ли начинать работать над докторской диссертацией.
Я стою на противоположной точке зрения. Никогда не рано начинать, но нередко бывает рано кончать! Это разные понятия. Крупные научные исследования надо начинать как можно раньше, чтобы было время для творческой работы.
Кафедра обработки металлов резанием выделяется среди других отсутствием подготовленных докторов. А ведь для этого есть все – лаборатория, кадры, авторитет. Нужны лишь энергия, инициатива и приток молодых сил.
Е.К. Зверев, доцент, бывший энергичный декан факультета, потенциально был способен вырасти в видного ученого, но воспрепятствовал этому инфаркт.
Непонятна позиция Л.А. Рождественского, кандидата наук, замкнувшегося в своей скорлупе после получения Гос. премии и первых ярких успехов в науке и на производстве.
Заслуженный деятель науки и техники, лауреат Гос. премии, профессор, доктор Николай Николаевич РУБЦОВ – абсолютный русак, уроженец г. Касимова. Я его узнал уже в пожилом возрасте. Его любили и уважали. Он был добросердечен, приветлив и в то же время крайне суматошен, когда говорил, то нередко торопился, захлебываясь от избытка слов, при этом речь его становилась несколько путанной. Очень эрудирован во многих вопросах техники. Написал и блестяще защитил в МВТУ докторскую диссертацию по истории литейного производства. Его окружали квалифицированные деловые ученики: Н.С. Расторгуев, П.П. Жевтунов, М.И. Воробьев, В.В. Балабин и всеми особенно уважаемый Геннадий Федорович Баландин.
Славная когорта русских литейщиков МВТУ.
М.И. Воробьев одно время был начальником главного управления вузов Наркомата вооружения и помогал Училищу. Рано скончался.
В.В. Балабин – фронтовик, активный общественный деятель, член парткома в течение нескольких созывов, ряд лет был проректором по учебной работе. В.В. Балабину на основе работ в области литейного производства (модельное производство и др.) ректоратом было предложено возбудить ходатайство о присвоении звания профессора без защиты диссертации, но он по скромности категорически отказался.
К сожалению, в деятельностьи литейной лаборатории и литейного цеха в течение многих лет не было желаемого единения. Каждое подразделение работало изолированно.
В настоящее время, после кончины Н.Н. Рубцова кафедрой руководит его талантливый ученик, ныне заслуженный деятель науки и техники, профессор, доктор Геннадий Федорович БАЛАНДИН. Его характерной чертой был исключительный патриотизм по отношению к своей специальности. При распределении на работу по окончании вуза с целью проверки его настроений ему было предложено отправиться литейщиком в Юргу или стать сварщиком-аспирантом в Москве. Он выбрал первое, но, конечно, был оставлен в Москве.
Сильный теоретик в области кристаллизации. Прекрасно преобразовал лаборатории, развил автоматизированные методы литья (проф. Ю. А. Степанов и др.). Имеет авторитет и хорошие связи с производством. Много работ выполняет для промышленности.
Анатолий Иванович ЗИМИН, профессор, доктор, заслуженный деятель науки и техники, основатель кафедры кузнечных машин и обработки металлов давлением. Является машиностроителем, крупным конструктором, издал хороший учебник по кузнечно-прессовым машинам, и в меньшей степени он исследователь-экспериментатор. Не производил впечатления блестящего лектора, говорил длинно, подчас скучно, часто высказывал свои взгляды, не считаясь с духом времени. Он квалифицированно описывал и проектировал инженерные конструкции. Его приближенные, преувеличивая иногда его заслуги, невольно выставляли имя покойного в невыгодном для него свете. После кончины А. И. Зимина в конце 60-х годов кафедру возглавил заслуженный деятель науки и техники, лауреат Гос. премии, профессор, доктор Евгений Александрович ПОПОВ.
Е.А. – крупный ученый в области приложения теории пластических деформаций к процессам обработки металлов давлением. Основная цель НИР – заменить непроизводительные процессы резания, связанные с потерей металла, операциями давления. Им полностью преобразована лаборатория, реконструированы курсы, развернуты научные исследования, завязаны связи с промышленностью. Прекрасный лектор, тонкий целитель значимости научных работ, в течение многих лет возглавлял экспертный Совет ВАК по машиностроению. За свою принципиальность, компетентность, такт, объективность пользуется всеобщим уважением.
На кафедре имеются квалифицированные кадры в лице проф., доктора А.Г. Овчинникова, проф. Е.И. Семенова, проф. Ю.А. Бочарова и других. Последний является разносторонним эрудитом, не ограничивающимся вопросами техники. Ему близки биология, физика, всё новое в науке.
Академик, лауреат Ленинской и Гос. премий, Герой Соц. Труда, профессор, доктор Александр Иванович ЦЕЛИКОВ руководит кафедрой «Прокатное машиностроение».
Кафедра рождалась в муках. Она начала развиваться в период до перехода МВТУ в Наркомат вооружения. Но факт передачи послужил породил соображения, что подобной кафедре будет не место в Училище.
К тому времени закончилось строительство прекрасной лаборатории прокатки, но её заведующий, инженер Воскресенский оперативно успел получить самостоятельность, а специальность «металлургия прокатки» была передана Институту стали. А.И. Целиков, в то время молодой доцент, был не в силах повлиять на принимаемые решения. К вопросу о восстановлении прокатной специальности вернулись после окончания войны, но в новом аспекте подготовки прокатчиков-машиностроителей. А.И. Целиков имел уже твердую почву в качестве руководителя большого отдела в ЦНИИТМАШе. На основе гарантий, что его лабораторной базой будет служить ЦНИИТМАШ, Ученый совет МВТУ дал согласие на образование указанной кафедры, что и было реализовано. Блестящие успехи в деятельности А.И. Целикова самым непосредственным образом отразились на судьбе его коллектива.
Образован Всесоюзнмй НИИ Прокатного машиностроения во главе с А.И. Целиковым. Работа А.И. по созданию нового метода прокатки – винтовой - открыла путь высокоэффективному методу изготовления шаров, профилей переменного сечения, шкивов и т. д. Новые методы дали стране огромный технико-экономический эффект. А.И. Целиков – академик, ему присуждена высшая награда АН – золотая медаль им. М.В. Ломоносова. С каждым годом растет авторитет кафедры, на пяти этажах построена лаборатория в 600 кв. м, выпускников расхватывают НИИ и предприятия.
А.И. Целиков – убежденный машиностроитель. Завершил исследования по усовершенствованию прокатных машин, широко развивал листовые станы, прокатку труб, создавал трубы, сваренные высокочастотным способом, и т. д. У него крепкая научная школа МВТУ – ВНИИМЕТМАШ. А.И. - высоко эрудированный, принципиальный, творческий ученый. Он не только руководит коллективом, но и читает лекции в МВТУ. Пользуется огромным авторитетом в АН СССР, ГКНТ и МВТУ. На кафедре работают его ученики: проф. Б.В. Розанов, проф. В.А. Жаворонков, проф. Б.С. Азаренко, доц. Ю.Ф. Шинкаревич.
На факультете автоматизации и механизации много лет успешно работает заслуженный деятель науки и техники, профессор, доктор Иван Иванович СИДОРИН. Крупный инженер, ученый, педагог, организатор ВИАМ и кафедры металловедения в МВТУ, обаятельный скромный человек, он выполняет ценные разработки по созданию алюминиевых сплавов. Много лет читал лекции студентам. Тяжелая болезнь – слепота – прервала возможность дальнейшего руководства кафедрой.
Хотя В.В. Фролов, заслуженный деятель науки и техники, профессор, доктор, является зав. кафедрой химии, он проводит большие работы на кафедре сварочного производства. Он переносит свою глубокую эрудицию в области физической химии на теорию сварочных процессов. В.В. Фролов пользуется большим авторитетом и любовью у технологов за свои разносторонние знания, готовность помочь каждому, кто нуждается в содействии, за принципиальное, но высокогуманное отношение к студентам и сотрудникам, за светлое техническое мышление. На его кафедре воспитан химик-аэромеханик В.Д. Хазов – труженик, способствующий внедрению химико-механических процессов в производство.
Григорий Арутюнович ШАУМЯН – профессор, доктор, лауреат Гос. премии, принял кафедру станков у проф. Я.М. Хаймовича в начале 40-х годов. Человек спокойный, с ясной технической головой, изобретатель. Им были разработаны: автомат для завертки конфет, сильфонные и шариковые приводы, последние нашли распространение в промышленности. Несмотря на свои способности, он почти не добивался успеха в промышленности из-за своего тяжелого характера. С кафедры были вынуждены уйти талантливые сотрудники А.С. Проников, А.М. Дальский, В.Н. Васильев.
У него были хорошие отношения с проф. Л.П. Смирновым и М.А. Савериным, которые ценили его как инженера-ученого и помогали ему стать лауреатом, и с М.И. Ворониным, с которым находил общий язык по части подозрительности к окружающим.
Г. А. Шаумян не умел сдерживаться в гневе. Разойдясь во мнениях с коллективом организации ЭНИМС, он выступил в печати с резкой обличительной статьей «На коленях перед Тейлором». Это было в момент разгара борьбы технической общественности с преклонением перед иностранщиной. Такая статья могла иметь серьезные последствия для ЭНИМСа. В руководящих организациях разобрались в её необоснованности, готовился ответ «Шаумян и Шаумиха», но, правда, отпечатан он не был. Все успокоились, но двери ЭНИМСа и организаций, находящихся под его влиянием, для Г.А. Шаумяна закрылись. Началась война между «Белой и Алой розой». Впоследствии группа организаций выступила против Шаумяна с намерением его «разгромить». Имела место дискуссия в стенах МВТУ по его теории, но под покровительством М.И. Воронина она окончилась для Шаумяна благополучно, т. е. по существу ограничились «высказываниями». Безусловная заслуга Шаумяна в настойчивой постановке вопросов о замене в промышленности станков автоматами. Вопросы он ставил, по-моему, разумно. Он, например, возражал против полной автоматизации (без единого человека) завода и доказывал, что наличие хотя бы одного мыслящего субъекта совершенно не изменит рентабельности всех операций, не создаст никаких ощутимых дополнительных расходов, но может существенно упростить всю систему автоматизации, существенно ее удешевив. Из-за столкновений со специалистами провести свои, в ряде случаев разумные, предложения ему, как правило, не удавалось.
Семейные отношения у Г.А. Шаумяна были тяжелыми. Его жена, по-видимому, в припадках ревности, писала письма мне, Г.И. Грановскому (декану в тот период), ректору Л.П. Лазареву, изобличающие его в разных пороках, а в момент его сердечного заболевания, спустя несколько месяцев, умоляла: «Спасите Григора!»
Говорят, что Г.А. Шаумян писал неблаговидные письма на своих идейных противников, лицам же, с которыми хотел иметь хорошие отношения, делал дорогие подарки. Вообще его система действий во многом не импонировала мне. Но работал он много, написал хороший учебник. Жена его застрелилась. Ходят слухи, и, вероятно, обоснованные, что причиной самоубийства было нервное заболевание, вызванное тяжелыми взаимоотношениями в семье. Женился второй раз, жил спокойно. Жаловался на боли в сердце – мало кто ему верил. Но случилось как по рассказу: «Товарищ командир, симулянт скончался». Он действительно был болен.
Когда произошло это событие, ко мне в кабинет вошел один из его сотрудников со словами: «У нас на кафедре произошла маленькая неприятность, скончался Г.А. Шаумян». Что это означало? Вероятно, неудачное выражение. А ведь могло быть значительно лучше!
12.Николай Федорович КРАСНОВ – профессор, доктор, заслуженный деятель науки и техники, зав. кафедрой аэродинамики, и коллектив.
Я помню Н.Ф. в разных фазах его развития. Во время эвакуации в Ижевске студентом младшего курса, затем в Москве студентом старших курсов. Н.Ф. Краснов – секретарь парткома МВТУ, принимает этот пост в трудный период после руководства М.И. Воронина, когда положение в партийной организации было напряжённое. Н.Ф. уходит с поста секретаря парткома, защищает кандидатскую и докторскую диссертации. Он зав. отделом вузов ЦК КПСС, позднее многолетний первый заместитель министра высшего образования СССР. Не рядовая биография, не правда ли?
У Н.Ф. имеется ряд капитальных трудов по аэродинамике, пишет их сам, создана аэродинамическая лаборатория, руководит кафедрой на общественных началах. На его кафедре доц. В.Н. Кошевой, А.Н. Данилов и др.
Он остается самим собой, гуманным, человечным, исключительно трудолюбивым, абсолютно не использующим чужого труда для собственного прославления. Он остался таким же простым и доступным, как в бытность секретарем парткома. Никакой напыщенности, никакого стремления провести грань между собой и «смертными». Нет тщеславия, нет карьеристических тенденций. Воспитание осуществляет собственным примером, хороший ученый и педагог, интересуется всевозможными инженерными знаниями вплоть до сваривания костей.
13.Коллектив приборостроителей.
С факультетом Приборостроения мне приходится часто встречаться и с разных позиций. Вспоминаю его историю, проф. Ф.В. Дроздова, заведующего кафедрой «часовые механизмы», которую студенты называли «часики-ходики». Фёдор Владимирович всегда причесан на прямой пробор. Факультет называют «Точное проборостроение». Его заместитель Н.Н. Петухов, а второй – Н.Н. Птичкин, факультет называют «птичьим».
30-е годы – факультет не пользуется авторитетом у абитуриентов. На специальность «часики-ходики» идут «последние абитуриенты», которым нельзя «податься» к И.И. Куколевскому, нечего мечтать о специальности А. Н. Шелеста.
Появляется кафедра допусков, позднее управления. Ею руководит доц. Богданов, крупный инженер, но не ученый, и совместитель. Руководство кафедрой передается С.И. Доброгурскому, до 87 лет сохранившему ясную голову, полную трудоспособность и способность чтения лекций по новым курсам. Вместе с ним приходит на кафедру доцент С.Н. Калашников. На кафедре авиационных приборов Шипанова заменяет проф. Ю.Д. Панов, позднее – член-корр. АН Б.В. Булгаков. Факультет растет. Вырастают новые кадры – Леонид Павлович Лазарев, Игорь Пантелеймонович Кунаев.
В Ижевске молодые кадры возглавляют факультет, а после окончания войны факультет коренным образом преобразуется. Появляется много новых кафедр в дополнение к существующим: две по оптике (Л.П. Лазарев, Н.П. Заказнов), по автоматике (В.В. Солодовников), по математическим машинам (Б.В. Анисимов), по гироскопическим приборам (Д.С. Пельпор), по технологии приборостроения (А.Н. Малов), по элементам приборов (Т.А. Гевондян, позднее О.Ф. Тищенко). Возглавляет факультет профессор, доктор, лауреат Гос. премии, засл. деятель науки и техники Юрий Матвеевич СМИРНОВ. Много сменилось деканов и зав. кафедрами. Приходили и уходили, а факультет рос и рос и из последнего стал в первым по популярности у студентов и передовым по другим признакам. Теперь стало счастьем для абитуриентов попасть именно на этот факультет.
Несмотря на то, что ректором в течение ряда лет был приборостроитель Л.П. Лазарев, факультету в отношении материальных благ доставалось в МВТУ не много. Тесно-тесно, а научных работ ведется много. Меня это не удивляет. Хорошо известен афоризм, что наука делается на чердаках и в подвалах. Напротив, по закону Паркинсона, «Увядающее учреждение начинает бурно строиться». Вот в этой атмосфере, тесной в пространстве, но бурной по духу, появился, рос и растил других профессоров, доктор, засл. деятель науки и техники, лауреат Гос. премии А.М. Кугушев.
Александр Михайлович – радиоэлектронщик. Он пришел в МВТУ, внося в машиностроительный вуз новое для него научное направление, крайне нужное машиностроению. По характеру А.М. – научный искатель, инициативен, энергией брызжет. Несколько суетлив, бывает суматошен. Как он читает лекции? Может быть, не очень методично, но, наверное, с энтузиазмом. Когда выступает, иногда переходит с темы на тему. Бесконечно влюблен в свою науку, специальность, дело, готов работать до самозабвения. Никакие домашние обстоятельства, личные заболевания не понижают его кипучую энергию. Пользуется большим авторитетом в кругах электронщиков. Академия наук награждает его медалью за работу, которой он руководил, получает Гос. премии.
Если нужно положительно решить вопрос в министерстве по его специальности, надо просить А.М. Его везде выслушивают как своего человека и помогают. Строит лабораторию на загородной базе, пробивается как могучий зверь через чащу бюрократизма и добивается своего. Успех его дела иногда отрицательно отзывается для всего Училища – в отношении получения денежных средств. А.М. невольно может оторвать для своей кафедры часть от общего пирога.
Число студентов на факультете множится, появляются ответвления в филиалах. На кафедрах увеличивается штат научных работников высокой квалификации: д.т.н., проф. Михаил Владимирович Вамберский, проф. Анатолий Прокофьевич Белоусов, доценты Николай Арсеньевич Бей, Дмитрий Борисович Головин, Борис Алексеевич Розанов. Более молодые кадры: доктор Вадим Валерьевич Калмыков и многие другие. Кафедра впервые в СССР создала радиотелескопы диаметром 7,5 мм для волн миллиметрового диапазона и многое другое. А.М. до конца своих дней трудился с молодым энтузиазмом, скончался в 1979 году. Кафедру принял М.В. Вамберский.
14.Е.А. ЧУДАКОВ и коллектив конструкторско-механического факультета.
Академик Евгений Алексеевич ЧУДАКОВ – талантливый ученый, инженер, педагог, зав. кафедрой колесных машин МВТУ. Был избран в АН СССР в 1939 году. Многочисленные труды не только в области автомобилестроения, но и в машиностроении в целом украшают его имя. Е. А. Чудаков избирался вице-президентом Академии наук, при этом оставался таким же деятельным, скромным, обаятельным профессором Училища.
Значительный научный вклад внесли в конструкторско-механический факультет, на котором работал Е.А. Чудаков, профессора М.К. Кристи, В.А. Иванов, М.П. Александров, В.Н. Прокофьев и многие другие.
Конструкторско-механический факультет малочисленный, но является в некоторой степени сердцем подготовки по машиностроению.
15.Кафедра ИНО.
Более 100 человек преподавателей английского, немецкого, французского, испанского языков, главным образом, первых двух.
Сколько тружениц, прошедших тяжелый путь поступления в педвуз, а затем в МВТУ на работу! Сколько их, работающих по 25–30 лет на кафедре: Л.Т. Рогач, Т.В. Склярова, О.Я. Полякова, Г.М. Маслинова, К.А. Ермолаева, Т.М. Данилянц, И.Ф. Глазова, И.А. Головина и др.
41 год кафедру возглавляла проф. М.С. Красинская, обаятельный человек, сверхтактичный, умеющий управлять своим многочисленным женским коллективом без шума во внешнем мире. Это большое искусство – приучить весь коллектив работать слаженно. Многие преподаватели находили удовлетворение в организации конференций со студентами на иностранных языках, выпуске пособий по различным специальностям МВТУ. Но для большинства преподавателей коэффициент полезного действия их интенсивной работы был низок. Студенты-вечерники из уроков по иностранному языку не извлекают ровно ничего. Потерянное время для преподавателей и студентов.
И большинство студентов дневного отделения, несмотря на все усилия и умение преподавателей, извлекают из занятий по ИНО немного. Как правило, студенты все пройденное быстро забывают. Иностранные языки следует учить с детства, интенсивно, с учетом важности и нужности этого предмета.
М.С. Красинская объединяла коллектив. Она – авторитет во всем: в знании языка, владении методикой, в обращении с людьми, даже в дамских нарядах. У Марии Станиславовны «лучшие туалеты – это признают даже дамы». М.С. преподает английский язык.
Вторым центром на кафедре является руководитель секции немецкого языка Анна Яновна Тримм. Она пришла в МВТУ в относительно пожилом возрасте – около 50 лет, и всю оставшуюся жизнь посвятила педагогической работе в Училище. Блестящее знание языка, методичность преподавания и личные качества снискали ей всеобщее уважение. Особенность характера – благожелательность и одновременно педантичность. Она собирала преподавательниц у себя на дому по воскресеньям, музицировала, помогала им советами, была им как мать. А.Я. была абсолютно недоступна для каких-либо просьб о смягчении оценок.
Однажды, поговорив с А.Я. на немецком языке, я спросил, может ли она поставить мне «три». Вполне серьезно ответила: «Пять не могу, но четверку вы заслужили».
В день её юбилея в ресторане собралось около 100 человек гостей. Она в центре внимания: «Для такого дня стоило жить и работать», – говорит она. Я мало верю в хвалебные речи на юбилеях, но, по-видимому, ей они были приятны. Мария Станиславовна, Анна Яновна оставляют неизгладимый след в памяти не только у студентов, но и у преподавателей, воспитанных ими. Я рад, что после смерти М.С. кафедру иностранных языков возглавляет ее дочь, кандидат наук, доцент Ирина Валентиновна Орловская. Прекрасные традиции работы с людьми от матери передались дочери.
16.«Война».
Так называют студенты кафедру спецподготовки. Около 80 полковников, майоров. Большей частью кафедру возглавляли генерал-майоры, в настоящее время руководит генерал, кандидат технических наук Ремаль Николаевич ПИРУМОВ, его заместитель полковник Иосиф Петрович МАЛЫШЕВ.
Конечно, в семье всё бывает, бывают и отдельные отклонения от нормы, в особенности, в такой специфической обстановке, но в целом деятельность кафедры в настоящее время заслуживает высокой оценки. Студентов учат технике, дисциплине, порядку. Присутствовал на экзаменах. Спрашивают в теоретическом и практическом аспекте. Дисциплины не из простых, а «двоек» почти нет. Спрашивают так, как следует спрашивать на экзаменах. Ведь «двойка» – это сигнал к отчислению из Училища. Студенты это знают. Кафедра добилась авторитета у студентов.
Преподавателями ведутся НИР, немало кандидатов наук воспитала кафедра, имеется один доктор наук.
Кафедра умеет завязывать связи с различными высокими организациями. После обследований и посещений контрольными органами получаем всегда столько похвал, что чувствуешь себя неловко. Встречался в результате контактов кафедры со многими хорошими военными людьми. Дивизия им. Дзержинского, начальник – генерал-майор Д.А. Наливалкин. Это «слуга партии – отец солдатам». Воспитывает массы деревенских ребят трудом и добивается своего: хороший строй, каратэ, порядок в общежитиях, пьянство среди солдат исключено, абсолютная исполнительность.В дивизии имеются теплицы с овощами, свинарники, в отсеках свиней чище, чем в некоторых комнатах общежитий, киоски с книгами и газетами и многое другое.
Самое хорошее впечатление оставили посещения Военно-морской академии в Ленинграде, Академии в Калинине, Академии в Москве, Военного училища в Минске и т.д. Еще раз убеждаюсь в полезности кафедры спецподготовки, прививающей студентам подтянутость и организованность.
Кафедра оснащена современным оборудованием, имеет достаточно помещений и учебных пособий. Эта кафедра едва ли не самая первая начала применять машины-экзаменаторы для проверки знаний студентов. Изготовила «экзаменаторы» своими силами.
Особенно торжественно проводится принятие молодыми воинами присяги, а после окончания обучения – посвящение в лейтенанты. Студенты получают комплекс необходимых знаний по определенному профилю. Их, молодых инженеров, охотно, даже более чем охотно, армейские организации призывают после окончания вуза для работы по специальности. Это тоже является плюсом деятельности кафедры.
17. МАРКСИСТЫ-ЛЕНИНИСТЫ
В настоящее время, считаю, что коллектив кафедры общественных наук близок к образцовому. Квалифицированные профессора, доктора: В.И. Докукин, А.А. Воронович, В.Д. Камаев, А.Н. Бурдина, А.П. Шептулин, Е.В. Олесеюк, А.А. Бутаков; доценты: Г.Л. Волохова, E.О. Тер-Григорян, – ведут методическую и учебно-воспитательную работу на самом высоком уровне.
К такому положению пришли в 80-х годах, особенно после Постановления ЦК КПСС «Об идеологической работе в МВТУ и Саратовском государственном университете». В настоящее время Ученый совет идеологических кафедр действует под моим руководством. Защищаются докторские (A.И. Бурдина) и кандидатские диссертации, студенты привлекаются к научной работе, публикуются статьи и пособия, выпускаются монографии.
Совсем другое положение было лет 15 тому назад, когда кафедрами руководили доценты П.Н. Патрикеев, П.Н. Ни-Ли и т.д. Состав был другим – А.Д. Балашев, М.З. Бублий, С.Г. Альтман, Н.Д. Кабанов и т.д. Особенно К.Ф. Гариболь не украшала кафедру ни с научной, ни с методической, ни с общественной стороны.
Вспоминается факт проведения заседания под руководством П.Н. Патрикеева летом у него на даче с последующим предложением выпить чашку чая. На 15 человек была выставлена бутылка красного вина. Этого было достаточно для последующего заявления о проведении заседании кафедры с выпивкой, которое потом, к сожалению, разбиралось в разных инстанциях.
П.Н. Патрикеев хорошо оформил кабинет кафедры Истории КПСС, зал Ученого совета, украсив стены цитатами, неплохо читал лекции. Но сам, мне кажется, чувствовал неудобство оттого, что имел лишь звание доцента на должности руководителя кафедры, маскировал это, подчеркивая особое доверие, оказываемое руководящими партийными органами именно ему по сравнению с лицами, имеющими степень доктора наук. И в более отдаленные периоды, когда в МВТУ общественными кафедрами заведовали кандидаты наук, дело шло не слишком блестяще.
Лишний раз убеждаюсь, что во главе кафедры должен стоять доктор. Кандидат неизбежно тормозит рост научных кадров – докторов. Психологически это понятно. Зав. кафедрой доктор наук по-разному относится к молодым докторам: не хорошо, если вырастет слишком сильный, плохо, если не умеет готовить себе смену. Хорошие чувства в этой ситуации, как правило, побеждают.
Я искренне признателен кафедре Научного коммунизма за солидную организацию экзаменов по научному коммунизму. Экзамен не только подводит итог подготовке простым суммированием информации за 4 года, но и позволяет получать новое качество. Этот экзамен заставляет студентов взрослеть в общем развитии, в чём «технари» очень нуждаются.
Приходится выразить сожаление, что из-за невозможности опубликования статей работниками КОН, МВТУ потеряло некоторые выросшие у нас научно-педагогические кадры – Демидов, Волченко – их потянуло в другие близкие их профилю организации. Поднятие общего уровня деятельности ФОН, надеюсь, будет закреплять ученых-обществоведов в нашей технической среде.
18. Еще об ученых МВТУ.
Далеко не все силуэты ученых затронуты в записке. Описание большого числа лиц создало бы калейдоскоп и выхолостило бы впечатление о тех, внимание на которых хотел остановить. Многие были описаны в предшествующих главах. О деятельности группы ученых сказать вообще не мог по причине недостаточной компетенции. Это относится к таким лицам, как В.Н. Челомей, В.П. Бармин, Н.А. Доллежаль, а также Ю.М. Смирнов, В.В. Солодовников, Б.В. Орлов, Н.А. Лакота, Е.П. Попов, В.М. Кудрявцев, Н.П. Козлов, А.А. Дмитриевский, Н.П. Заказнов, В.Н. Четвериков и ряд других. Пусть будет описано меньше, но поподробнее. Сознаюсь, мало сказано и о молодых ученых.
19. О «неученых».
Среди «неученых» в МВТУ я встретил много хороших деятелей. Сильное впечатление произвел на меня Н.Г. ЕГОРЫЧЕВ – студент, секретарь парткома МВТУ, 1-й секретарь Бауманского райкома КПСС, 1-й секретарь МГК КПСС, посол в Нидерландах. Человек очень энергичный, принципиальный, прямой. В бытность свою на высоких должностях помогал Училищу и мне самому – продвинул меня на партийную работу, а дальше всё покатилось.
Александр Васильевич ФИЛЮШKИH – начальник НИСа в 50-х годах. Он исключительно хорошо объединял в себе строгость администратора, у которого всё всегда в полнейшем порядке, с человечностью, желанием пойти навстречу каждому, помочь решить волнующий вопрос. Ему не было и 50-ти, когда он скончался от тяжелого и затянувшегося инсульта.
Главный бухгалтер Александр Ионович ИВАНОВ – 2-я половина 50-х – начало 60-х годов. Эрудированный экономист, тяготеющий всеми фибрами души к МВТУ, посещал даже заседания Ученого Совета. В бухгалтерии порядок полный, никаких пререканий. Любит физкультуру – лыжи, плавание. Почему ушел – мне неизвестно; будучи ректором, я бы уговорил его не уходить.
Мой помощник – Николай Дмитриевич УСАЧЕВ, юрист, хозяйственник, методист, редактор, дипломат. Обладает в какой-то части всеми этими качествами, помогает мне, будучи часто моим вторым «Я». При его наблюдательности, хозяйском глазе, ничто не ускользает от него.
Доброе слово могу сказать по отношению к А.В. ЕМЕЛЬЯНОВУ. У меня с ним так же, как и с Н.Д. Усачевым, взаимопонимание по многим вопросам. Хотя встретились, придя из совершенно разных сфер.
Я привел некоторые силуэты работников руководящих. Это не значит, что не было других лиц, о которых я мог бы высказаться также вполне положительно. Хочу вспомнить о тех малоизвестных лицах, которые своей любовью к работе оказывали Училищу не только огромную пользу, но в ряде случаев косвенно способствовали его прославлению.
Секретарь ректора – обязанность трудная. Мне посчастливилось работать с такими секретарями, как Валентина Алексеевна Драгунова и особенно Ольга Владимировна Никитина. Знание дела, природный интеллект, культура, такт, добросовестность, трудолюбие помогали им устранять бюрократические препятствия, черствость к людям, безразличие.
Валентина Ивановна АВДЕЕВА живет интересами Училища и добивается большего, нежели от нее можно требовать.
Зинаида Александровна Чельцова и Наталья Федоровна Голубева, назовем их «Два АЯКСА», всегда были в поту. Распределение аудиторий в таком огромном вузе при тесноте и капризе преподавателей – дело трудное. Машин никаких не было, до всего доходили собственной головой.
Главный врач поликлиники, заслуженный врач РСФСР Анна Алексеевна РУМЯНЦЕВА, медицинская сестра Лидия Ммхайловна Муравьева и многие другие – примеры служения человеку на медицинском фронте в ранге врачей и их помощников-медсестер.
Рабочий класс нашего завода – умельцы, на которых можно положиться. С сожалением приходится констатировать, что рабочий класс МВТУ стареет, а такая молодежь, каким является старое поколение, приходит редко. Современная молодежь не проходила через горнило голода, лишений, опасностей, горя, так и требовать от неё выдержки, терпения, напряжённого труда, навыков трудно. Иногда армия помогает воспитать людей, но, к сожалению, армейские традиции быстро испаряются в гражданской обстановке.
Наши рабочие кадры – это кадры зачастую очень культурных людей. Сварщики Виктор Осипович Шефель и Кривонос, такелажник Владимир Яковлевич Новиков. Разговаривая с ними, не знаешь, с кем имеешь дело – с рабочим или профессором. Константин Васильевич Бухарев – это мастер, который решит многие задачи лучше инженера. Опытнейший механик-двигателист Спицин и другие. Грань между инженером и рабочим стирается. Инженер Вячеслав Михайлович Долгов – электронщик с ЗОЛОТЫМИ руками. Инженер Владимир Андреевич Макаров может легко трансформироваться в умельца-авторемонтника, инженер Сергей Васильевич Барыбин работает первоклассным гибщиком, инженер Г. Луханин – водитель автобуса. Вчерашние рабочие Александр Михайлович Калмыков – руководитель транспортного цеха, Виктор Иванович Киселев – зав. сварочной лабораторией, и таких примеров множество. Устранение противоречий между умственным и физическим трудом – огромное достижение Советской власти последних десятилетий. Руками и техническим опытом этих людей создаются на заводе МВТУ машины, аппараты, приборы, разрабатываемые коллективами кафедр со студентами, студенческими конструкторскими бюро, с доведением их до опытных экземпляров, которые потом рекомендуются промышленности. Масса «неученых» трудолюбивых муравьев проводит гигантскую работу. Они и специалистов воспитывают, и промышленности помогают в той или иной степени. Руководит заводом активный директор к.т.н. Л.Е. Зиновьев.
Есть замечательные лаборанты, уборщицы, даже вахтеры. Знаменитый вахтер Володя! Кто не знает его. Если бы все вахтеры были похожи на него, исчезло бы полностью воровство.
20.Студенты 1921, 1981 годов поступления.
В беседе принимают участие студенты с вымышленными фамилиями. 1921 года – Заплатин, Поддевкин, Работягин, Матросов-Солдаткин.
1981 года – Жигулевский, Болельщиков, Выпивохин, Дубленкина-Курилкина.
Студенты 21 – Заполняют аудитории в поддевках, косоворотках, зипунах.
Студенты 81 – Одеты в модные костюмы и среди толпы, наверное, выделяются в лучшую, а не в худшую сторону.
Студенты 21 – Преимущественно молодые мужчины.
Студенты 81 – Молодые люди, окруженные девушками, или девушки, окруженные молодыми людьми.
Студенты 21 – Бедны, денег хватает, чтобы выкупить паёк и позволить себе роскошь – купить трамвайный билет.
Студенты 81 – Зажиточны, деньги из заработков в стройотрядах, главное – переводы от родителей.
Студент 21 – Мечтают получать стипендию.
Студент 81 – Стипендия пригодится на папиросы.
Студент 21 – Посещение кино, театров, зрелищ – большая редкость, случай в жизни.
Студент 81 – Зрелища надоели беспредельно: телевизор, постоянные вечера и концерты, показ кинофильмов.
Студент 21 – Выпить водки, а иногда и самогона, редкость – на именинах.
Студент 81 – Встреча с водкой, проводы с водкой, вечер с водкой, праздник с водкой, под праздник с водкой, после праздника – с водкой. Впрочем, водка иногда заменяется коньяком, иногда вином, а для опьянения добавляется пиво.
Студент 21 – Что за слово «ресторан»?
Студент 81 – Надо идти в престижный – «Прага» или «Советский».
Студент 21 – Драки бывают в шутку или при защите от ограбления.
Студент 81 – Драка от избытка чувств в пьяном азарте, может быть использован нож.
Студент 21 – «Вечером погуляем, истратили рубль на нос».
Студент 81 – «Встречаемся по пятнадцати рублей».
Студент 21 – Приработок – чертежные работы, копировка, уроки.
Студент 81 – Работа на плодоовощных базах, в камерах хранения при вокзалах и т.д.
Студент 21 – Состав студентов неоднороден. Разделяются на пролетарский состав (говорят на «ты»), интеллигенцию (обращаются на «вы», переход на «ты» при завязывании дружеских связей). Составы смешиваются с трудом. Интеллигенция с интересом и некоторым скептицизмом смотрит на рабфаковцев: «Как-то вы, друзья, справитесь с трудной наукой, которая вас ожидает впереди?»
Студент 81 – Состав однороден, деление на выходцев из интеллигенции и рабочего класса отсутствует полностью.
Студент 21 – Совершенно самостоятелен, сам приходит в 17 лет для поступления в ВУЗ. Приход папаш, дедушек, мамаш, бабушек был бы позором, такого юнца засмеяли бы.
Студент 81 – На всякий случай жизненные вопросы детей, в особенности интеллигентные родители, пытаются решать сами. Полковники и т.п. надевают знаки отличия. Сначала приятные улыбки, затем, собственно, высказывается «небольшая просьба». «Мальчик (18–25 лет!) смущается, не смог ответить преподавателю. Впрочем, я виноват сам (или сама), болела, нельзя ли сделать исключение, оставить на второй год». Ведь отчисление означает для молодого человека призыв в армию, конечно, он жаждет служить в армии, но перерыв в учебе...
Студент 21 – Старается увернуться от контроля учебного отдела, который не всегда его настигает.
Студент 81 – Знает, что контроль их выявит, поэтому добывает справки от добродетельной медицины, что был болен.
Студент 21 – Лето, ура! Можно урвать 3 недели, поехать в лагерь, счастливцы попадают в горный. Палатка, костер, каша, айран, восхождение, чтобы потом рассказать о трудностях и что видел.
Студент 81 – На машине, в изящном костюме с чемоданом к горному лагерю, точнее – в гостиницу для интуристов. Залы, фортепьяно, бассейн, на кухне повара, медики и прочее.
Студент 21 – Кажется, получу значок альпиниста.
Студент 81 – Набрал 6 «двоек», 5 «троек», 4 «пятерки» (вершин), еще нужна, чтобы стать мастером. Складывать количество завоеванных вершин, это путь к альпинистской славе.
Студент 21 – Здорово занимаюсь физкультурой, всеми видами спорта: плаваю, хожу на лыжах, бегаю, стреляю.
Студент 81 – Зачем многоборье? В одном виде, но выдающихся результатов!
Студент 21 – после гор домой в вагоне на третьей полке.
Студент 81 – по «блату» достал билеты себе и девушке на самолет, в крайнем случае, в мягкий вагон.
Студент 21 – Мне 20 лет. Конечно, я здоров.
Студент 81 – Мне двадцать лет. Сердце, нервы! Гиподинамия ни при чем.
Студент 21 – «Махнем на 11 этаж, кто скорее?»
Студент 81 – «Надо спуститься с 4 этажа вниз, а лифт не работает, безобразие!»
Студент 21 (еще абитуриент) – «Куда думаешь идти учиться? В технический вуз попасть трудно!»
Студент 81 (еще абитуриент) – "Где думаешь учиться? Кто же идет в технический?! Ну, в крайнем случае на электронику. Поступать надо в народное хозяйство, оттуда выходят товароведы, они очень нужны в гигантских магазинах. Или на иностранные языки, можно попасть переводчиком в заграничную командировку; у хорошеньких девушек – мечта быть стюардессами на самолетах, не плох и юридический факультет – легко учиться, или биологический, наконец, экономический. Можно поступить и на медицинский, но на машиностроение, строительство – это не перспективно".
Студент 21 – Говорят, в английскую секцию института иностранных языков поступать не стоит, ребятам там делать нечего.
Студент 81 – «В английскую секцию вуза иностранных языков стремятся тысячи, а как попасть туда, даже сам ректор не знает!»
Студент 21 – «Интересно поступить в военную школу!»
Студент 81 – «Институт международных отношений – мечта, и не только поэта!»
Студент 21 – В средней школе много приходилось учиться? «Что ты, учились мы очень мало!»
Студент.81 – В средней школе много приходилось учиться? «Да, к счастью, окончилось счастливое детство!»
Студент 21 – Чем же в средней школе занимались? «Всем – здание топили, пайки получали, знаний набирались!»
Студент 81 – «В средней школе учили такое, что понимать было трудно, даже кандидатам соответствующих наук».
Студент 21 (абитуриент) – «Подготовлюсь, буду сдавать экзамены и поступлю!»
Студент 81 (абитуриент) – «Мне папа сказал, что репетиторов своим детям берут даже те, которые говорят на собрании об их бесполезности».
Студент 21 – Вот кончу учиться в вузе, поеду доучиваться на стройку помощником прораба или на завод помощником мастера.
Студент 81 – Вот кончу вуз, надо поступать в аспирантуру, сделаю кандидатскую – это легко, если на кафедре есть материалы, а далее можно и докторскую.
Студент 21 – Кончу учиться – поеду страну свою посмотрю.
Студент 81 – Кончу учиться, надо постараться поехать в туристическую заграничную поездку, еще лучше – в командировку на 3 года, дело верное, будут «Жигули».
Студент 21 – А научной работой студент занимается? Об этом и слыхом не слыхивали, во всяком случае, большинство.
Студент 81 – У нас научной работой «охвачены» 80% всего состава студентов.
Студент 21 – Есть оплачиваемая работа, имеются ли среди ребят желающие? – Да, да, да!
Студент 81 – Есть оплачиваемая работа, имеются ли среди ребят желающие? – Инженер получает 120 руб., в таком случае, на 250 можно согласиться на первое время.
Студент 21 – Задание прорабатываю сам с товарищами.
Студент 81 – Задание прорабатываю с консультантом.
Студент 21 – Записи лекций, учебники достать трудно, даже устаревшие на много лет.
Студент 81 – Как не обеспечить каждого студента учебником!
Студент 21 – Изучаем учебный план, сроки сдачи зачетов и экзаменов, в основном, устанавливаю сам, во всяком случае, в сторону опережения от утвержденного плана.
Студент 81 – Катись колесом по проторенной дорожке. Все уже продумано, менять ничего нельзя.
Студент 21 – Надо сдавать экзамены скорее, ведь провалившись, будешь маршировать два года.
Студент 81 – Все предусмотрено недремлющим деканатом.
Студент 21 – Ректор, а кто он? Я его не видел, зачем он мне нужен?
Студент 81 – Зачем идти к зам. декану, надо прямо к проректору. Влиятельные папаши – только к ректору.
Студент 21 – Преподавателю ведь все равно, выгонят меня из института за «двойки» или нет.
Студент 81 – Все равно поставят мне «уд.», ведь иначе будут его склонять во всех инстанциях, а, может быть, и выгонят.
Студент 21 – Рабочему поставили на вступительном экзамене «два», а сыну помещика – «пять». Как получилось, ведь власть советская. Отметки ставятся только за знания, пролетарская часть нередко подготовлена хуже и отметки поэтому ниже. А принимают в вуз пролетариев, они подрастут, а дети буржуазии с «пятерками» подождут.
Студент 81 – Сын преподавателя нашего вуза, все же надо подстраховать.
Студент 21 – Будут брать на работу по знаниям и умению, буду стараться овладеть ими.
Студент 81 – Конечно, будут брать на работу по знаниям и умению, но все же не помешает звонок из…
Студент 21 – Я долго стоял в очереди и сумел купить куртку.
Студент 81 – Все достал по блату.
Студент 21 – Будут сокращать штаты. Детки начальства показали себя плохо, их и прогонят.
Студент 81 – Неужели сын (дочь) такого почтенного товарища… работает плохо? Это недоразумение, надо вопрос проработать и подумать о поощрении.
Студент 21 – Где бы найти производственную практику, ведь придется писать отчет о ней.
Студент 81 – Все предусмотрено: поедешь в город X, завод У, цех…, участок…
Студент 21 – Делаешь дипломные проекты, учебные, никто их не использует. Погоди, научишься, будешь делать такие, которые будут использоваться.
Студент 81 – Будешь разрабатывать проект в бюро. 100%-ное использование твоего времени.
Студент 21 – Разрабатывал 15 чертежей проекта, а три перечертил чужие, можно?
Студент 81 – Разрабатывал 15 чертежей, а самостоятельных три – xоpoшо?
Студент 21 – Комсомольское, профсоюзное собрание. Кто же тебя выберет, тебя мало знают, набросают черных.
Студент 81 – Будут выборы, тебе бросят несколько черных, ведь ты работал, значит, ошибался, хорошо Ивану – его никто не знает, кто же проголосует против?
Студент 21 – Было комсомольское собрание, даже в соседних домах было слышно.
Студент 81 – Было комсомольское собрание. На верхнем и нижнем этажах ничего не знали.
Студент 21 – Хорошо бы поработать на общественной работе, интересно!
Студент 81 – Хорошо бы поменьше общественной работы: неинтересно.
Студент 21 – Тружусь, пока живу бедно, выучусь, буду жить хорошо.
Студент 81 – Тружусь, пока студент, живу хорошо, за лето зарабатываю 700 руб., выучусь, буду получать 120 руб. в месяц.
Студент 21 – Учусь, чтобы познать технику.
Студент 81 – Учусь. Как же иначе, чтобы у интеллигентных родителей сын не имел высшего образования, а у рабочего класса – не вышел в ученые?
Студент 21 – Что делать летом – на практику, потом готовиться к экзаменам.
Студент 81 – Летом – стройка, картошка, стройка. Время проходит весело, несмотря на железное действие сухого закона.
Студент 21 – Профессор на лекции ошибается, я спорю с ним.
Студент 81 – Преподаватель на лекции ошибся. Промолчал, а то потом свою обиду припомнит.
Студент 21 – Прибежал в институт, а проф. Седовласов приехал на извозчике.
Студент 81 – Ехал студент Жигулевский на своей автомашине в вуз, видит – проф. Седовласов спешит на 11-м номере, стало жалко старика, он его подвез.
Студент 21 – Ты в мороз овчинный тулуп носишь?
Студент 81 – Дубленку папа мне купил, ее украли, пришлось вторую приобрести.
Студент 21 – Мой рост – средний – 165–173 см, вес 55–70 кг.
Студент 81 – Многие из нас здоровы, как лошади, рост 170–195, 65–100 кг.
Студент 21 – Приехал в Ленинград, сколько музеев повидал.
Студент 81 – В Ленинграде целый день провели в кафе, кино. Музеев много и в Москве, но бываю там редко.
Студент 21 – Имею койку, окончу институт, женюсь, достану комнату.
Студент 81 – В семье квартира из двух комнат: отец, мать и я. Жить тесно, нет места для самостоятельной творческой работы.
Студент 21 – В коммунальной квартире наша семья имеет комнату 16 кв. м, нас четверо. Все удобства – газ, электричество.
Студент 81 – Живем в отдельной квартире, но без удобств: вместо горячей воды – колонка, туалет и ванна совмещенные.
Студент 21 – Со Смоленской площади до Марьиной Рощи пешком – 1 час 10 мин, всего один раз туда, раз обратно. Хорошо!
Студент 81 – На метро в часы «пик» ездить невозможно. У папы персональная машина и талоны для поездки. Их он отдает мне.
Студент 21 – «Глотаю» художественную литературу, достаю ее в библиотеке.
Студент 81 – Покупаю художественную литературу, все полки заполнены, достаю книги через… по блату, конечно. Читать некогда.
Студент 21 – Какая пора лучшая в жизни? – Студенческая!
Студент 81 – Какая пора лучшая в жизни? – Студенческая!
И вот, пожалуй, еще одна общая черта для «дедов» и «внуков». Это твердое убеждение в правоте своих взглядов на жизнь и конфронтация во взглядах с родителями, убеждение в том, что молодость всегда права, что у неё своя жизнь. Родителей называли «предки», теперь, кажется, «кони».
Но некоторое существенное отличие все же имеется.
1921 год – самостоятельность детей полная, независимость и отсутствие иждивенчества.
1981 год – самостоятельность детей полная, но родители должны обеспечить средствами к существованию, квартирой, а в семьях побогаче автомашиной и дачей. Как же сынок обойдется без этих атрибутов жизни?
- А сам?
– Но где же ему самому обеспечить себя всем необходимым?
- А попытка напомнить о том, как жили в 1921 году и приводить примеры пережитого? Разве это не действует в 1981 году?
- «Теперь другая жизнь», – отвечает 1981 год.
21. Одна из психологических оценок деятелей МВТУ.
При описаниии силуэтов я не останавливался на важной, с моей точки зрения, оценке человека – обладает он умом или нет.
К сожалению, язык В.И. Ленина – острый, впечатляющий, точно определяющий понятие, вышел из нашего употребления трудами редакционных работников. В.И. Ленин называл Николая II – идиотом, а Керенского – болтуном. Но разве современная редакция пропустила бы такие определения, если только они не исходили от Владимира Ильича? Конечно, не пропустила бы, заменила бы словами «не совсем интеллектуального развития», а это напрасно. Дурак – не оскорбление, а лишь определение умственных способностей человека.
Ум – это понятие сложное. Он может быть коммерческим, способным на всевозможные махинации, увертки, и, как правило, к накоплению земных благ чистыми и нечистыми методами. Ум может быть эстетическим, остро воспринимающим красоту в живописи, звуках, слове.
Ум философско-спекулятивный, способный к синтезу, анализу, всевозможным логическим построениям, приспособленный к насыщению интеллекта не только новой информацией, но и к её переработке.
Ум, практический, им обладает подавляющее большинство членов нашего коллектива. Коротко:
Он вовремя молчит,
Работать ходит, не спеша,
Крепко в вузе он сидит,
Все в норме, ни шагу сгоряча.
Ум технический, которым обладают изобретатели, рационализаторы, умельцы всех родов, находящие способы подковать блоху, без специальной подготовки разобраться в сложной электронной схеме и т.д., и т.п. Но бывают техники без технического ума.
Ум дипломатический, определяющий тактичность, элементарную чуткость, умение жить и работать с людьми. Дипломатический ум не допускает подхалимства перед сильными и хамства перед слабыми, а находит правильную равнодействующую линию поведения, обеспечивающую взаимное уважение. Нередки случаи, когда индивидуум обладает в какой-то степени всеми разновидностями ума, но думаю, что для нормального существования человека среди других особей наиболее необходим последний из названных.
Среди силуэтов были люди с разными уровнями интеллектов, которые ни в коей мере не отождествлялись с эрудицией, с наличием накопленной информации. Ярко выраженные свойства ума коммерческого, технического и дипломатического присущи многим бауманцам. Были, конечно, и дураки, но их немного.
Ум коммерческий выявляется жадностью, стремлением к выгоде во всех случаях жизни. К сожалению, иногда это имеет место даже в мелочах: получение ордера на покупку пальто, прибавка к зарплате в несколько рублей, претензия на оплату незаконных командировочных расходов и т.д.
Ум технический выражен у подавляющего большинства бауманцев, в особенности в молодые годы. Как считают многие, самое теплое место в вузе с дополнительной оплатой по НИСу – доцент, кандидат наук. Относительно малая нервотрепка, обеспеченность и отсутствие необходимости борьбы.
Докторская степень – это место горячее. Труда много, выполняемая докторская диссертация не всегда доходит до цели, иногда заканчивается инфарктом. Особенно хорошо себя чувствуют муж и жена – кандидаты, во всех отношениях это рентабельнее, чем сочетание доктора с не остепенённой супругой. Доцентно-кандидатское положение – это то, которое добровольно не оставляет практически ни один человек. Отсутствие борьбы, напряженности труда снижает стремление к техническим поискам: деятель просто обращается в культурного, эрудированного, несколько застывшего в развитии педагога, требовательного к жизни, поскольку он считает себя носителем научных знаний и воспитателем специалистов. При достижении уровня профессора у части научных работников появлялась заносчивость, определяемая формулой: «Меня общественность высоко оценила, требую повышенного и всестороннего уважения к себе». Другая часть живет по словам песни: «Каким ты был, таким остался». Среди профессоров имеет место расслоение. Некоторые группы стремятся к руководству кафедрой, к высшему признанию – лауреатству, званию заслуженного и т. д., другая, отодвинув на N-е время инфаркты и инсульты, угрожавшие до защиты, наслаждается моральным покоем.
В ряде случаев, если позволяют силы, профессора устремляются в науку, и начинается спокойное профессорское, всеми уважаемое существование с уменьшенной лекционной нагрузкой, руководством аспирантами, НИР. Ум технический с возрастом во многих случаях глохнет, ум дипломатический, напротив, с возрастом развивается. Все соответствует французской поговорке: «Если бы молодость знала, если бы старость могла!» С возрастом у человека созревает если не человеколюбие, то, во всяком случае, осознание необходимости управлять собой, устанавливать правильные взаимоотношения с высшими, равными, низшими.
В МВТУ, по сравнению с другими НИИ и вузами, крупных ссор и крупных склок было относительно мало. Все же МВТУ – это Миролюбивое Высокоэрудированное Трудовое Училище.
Конечно, недостаточно обладал дипломатическим умом директор А.П. Дыков. Без учёных регалий стал директором. В этом случае нужны такт, осторожность, прозорливость. К человеку такого типа предъявляются повышенные требования со стороны общества. Не сумел наладить отношения, неполный год провел на своем посту и канул в Лету.
Апофеозом сумасбродства был директор генерал-майор Е. С. Андреев, человек, бесспорно обладавший элементами спекулятивного ума, он не имел представления о взаимоотношениях с людьми вне армейских условий. Многие, кто его ещё помнит, считают его, по-видимому, дураком, хотя он им не был. Был дуботолком, но для того военного периода все сходило с рук. Пошел в бой в гражданском мире и был «уволен». Грустная формулировка.
Человек не без способностей, как говорят, с золотыми руками, с большим опытом проф. Г.Н. Толстоусов. Увлекся стремлением «мстить своим врагам» по кафедре в результате неудачно сложившихся взаимоотношений с некоторой частью коллектива. Пришлось покинуть МВТУ, а ведь могло быть иначе, недостаток дипломатического ума.
Видный ученый проф. В.Е. Слухоцкий не соизмерил несоответствие своих личных взглядов на требовательность к студентам со взглядами факультета и училищных организаций. Он ушел из МВТУ в связи с отсутствием необходимой гибкости характера. И не один он. Ушли в более давнее время проф. П.К. Худяков, Н.И. Мерцалов и т.д. в результате потери контакта со взглядами общественности. Даже такие способные люди, как профессора Л.П. Лазарев и А.И. Акулов в результате ошибок на дипломатическом фронте имели много переживаний впоследствии.
С удовлетворением вспоминаю такт начальника учебного отдела С.И. Зиновьева в трудные годы директорства Андреева, В.В. Балабина и В.И. Крутова во времена правления М.А. Попова, полноценную деловитость Г.В. Бечина, выдающееся сочетание способностей к организаторству с добросердечием Б.Н. Пастухова и т.д.
22.Руководство МВТУ 1964–1982 гг.
В руководстве МВТУ в период 1964-1982 гг. наступило затишье. Проректор по учебной работе – Евгений Иванович БОБКОВ, воспитанник МВТУ, фронтовик, бывший декан машиностроительного факультета, в тот период к.т.н., доцент, впоследствии профессор.
Е.И. Бобков горит в работе по организации учебного процесса. Свой участок деятельности любит как отец своего ребенка. Здоровьем не крепок, но это работе не мешает. Может вспыхнуть, взорваться как порох, но быстро остывает. К людям внимателен, добросердечен. Участок работы тяжёлый – постоянные встречи с двоечниками и, что особенно скучно, с родителями, необходимость отвечать на письма и звонки. Пользуется очень большим авторитетом в организациях, связанных с учебно-методическими вопросами, с подготовкой кадров. Умело опирается на методическое управление Училища (д.т.н. Е. И. Микулин).
Проректор по научной работе профессор, доктор, заслуженный деятель науки и техники, лауреат Государственной премии СССР, бывший зам. начальника главного управления Минвуза, также не искал в своей жизни теплого места под солнцем, о чем было сказано в пункте 9 этой главы. Проректор К.С. Колесников – настоящий ученый, педагог, в то же время правильно оценивающий значение физкультуры для жизни и деятельности человека. Принципиален в крупном и в мелочах, неподкупен в самом широком смысле этого слова. Пользуется большим авторитетом в научно-технических кругах. В 1982 году избран членом-корреспондентом АН СССР вполне по заслугам. Готовился к избранию выпуском глубоких научных трудов и многочисленными выступлениями на совещаниях и конференциях.
Учебно-научная работа – это тот колосс, которому поклоняются внешние организации, который был назван в открытой печати «флагманом технических вузов».
Последние 6 лет финансово-хозяйственной деятельностью руководит инженер, ныне к.т.н. В.В. Драгомир, воспитанник МВТУ, бывший секретарь райкома комсомола. Обязанности проректора в этой области особенно нелегкие, достаются «синяки и шишки», благодарят редко, прорех в хозяйстве всегда много.
Кадры хозяйственные слабы. Уборщицы – «старикостат», на отчисленных студентов положиться можно не всегда. В.В. Драгомир защищает кандидатскую работу. Как бы то ни было, хозяйственнику заниматься научной работой трудно. Нужна настойчивость. Умеет подбирать для хозяйственной работы неплохую молодежь, жизненный путь которой розами не устлан. Работа в хозяйственных отделах, прописка за это в Москве, потом переход в учебно-научные стены. Таков жизненный круговорот.
В состав МВТУ входит научно-исследовательский институт, обладающий хорошей материальной базой и хорошими молодыми кадрами. Директор института проф., д.т.н. Николай Андреевич Лакота, он же с 1979 года – секретарь Парткома Училища, организатор безусловно хороший, спокоен, нетороплив, выразительно и убедительно выступает с докладами. Никакой нервотрепки. Проводит научные исследования совместно с член-корр. АН СССР Евгением Павловичем Поповым. Мне кажется, им удалось «поймать кота за хвост». Научные разработки в области робототехники, их научная инициатива – сделали институт ведущей организацией в этой исключительно важной проблеме среди вузов. Надо пожелать им двигать науку теоретическую и прикладную бодрыми темпами.
23.О некоторых требованиях к ректору.
Я считаю, что от ректора требуется:
1) Работать в самом тесном контакте с общественными организациями. Они проникают во все слои. Если они помогают, работа идет успешно, если они пассивны – работа стоит на месте.
2) Ректор не должен переоценивать своей роли в коллективе, думать, что его решения всегда разумнее предложений помощников, что в его отсутствие всё перевернуто вверх дном и т. д. Ректоры приходят и уходят, а организация остается.
Ректор должен помнить, что у членов коллектива имеется желание вносить свою лепту в полезное дело, проявлять свое лицо, не следует мешать им в этом.
3) Ректор должен поднимать авторитет своей организации во внешнем мире. Путей здесь много: личная научная деятельность и повышение научного авторитета, общественная и государственная работа во внешнем мире. Нередко через посредство личности ректора укрепляется связь между организацией, им руководимой, с окружающим миром. Поддержание хороших отношений с коллективом обеспечивает уважение к ректору в собственном доме. А это необходимо. Весть о недостойном его поведении мгновенно разносится «далеко и широко», становится достоянием масс и нередко служит предметом злорадства.
Ректор должен помнить, что запрещено другим, в первую очередь должно быть запрещено ему самому. Требуя дисциплины от других, должен быть дисциплинированным сам.
4) Руководитель должен быть неизменно предупредителен и тактичен с вышестоящими, но не лебезить перед ними, а поддерживать собственное достоинство и своей организации.
5) Ректору рекомендуется обладать «хозяйственным глазом»: не углубляться повседневно в хозяйственные мелочи, но не исключать и спорадического контроля в хозяйстве, использовать примеры обнаруженных нарушений и на них преподавать уроки другим.
6) Ректор ни при каких условиях не имеет права помнить обиды. Всегда должен быть полностью объективен в решении учебно-методических, научных, хозяйственных вопросов, забывать нанесенные ему лично уколы, но учитывать неблаговидные действия лиц, если они имели место в прошлом.
7) Ректор лишь в особых случаях, диктуемых скорее юридическими факторами, должен прибегать к таким формам наказания как выговор, дающим в ряде случаев возможность обжалования и прекращения ненужных препирательств. Существует ряд других, не менее эффективных мер, например, устное замечание при всём честном народе, осуждающее поступок с соответствующим занесением обсуждения в протокол, лишающее его возможности протестовать с привлечением защитников. Возможно высказывание порицания в форме похвалы участникам мероприятия с полным игнорированием одного участника. Это не вызывает сомнений у окружающих в отрицательном отношении к нему, но возражать при этом невозможно.
8) Ректор не должен бояться признания своих ошибок, рассматривать подписанный им приказ как «Ultima ration» – высшую истину, ему следует, не опасаясь никаких злотолков, менять его, если такая замена диктуется интересами дела.
9) Опираясь на своих многочисленных помощников, ректор обязан систематически проверять всё: качество лекций, невзирая на лица, дисциплину преподавателей и студентов, состояние разработки научных исследований, рост научных кадров, финансовое состояние во всех звеньях, даже в студенческих строительных отрядах.
10) Ректор не должен допускать никакой жесткости, но и нельзя игнорировать закон, нельзя допускать сведения наказаний за проступок до уровня, вызывающего насмешку у окружающих.
11) Ректору следует проявлять душевную теплоту к людям, в особенности, к тем, которые это заслуживают. Ему надлежит быть гуманным в решении ряда вопросов, однако, анализировать и оценивать, не является ли данный акт добротой или квази-добротой по отношению к одному индивидууму за счет другого.
Значительное личное время, уделяемое ректором для решения вопроса сотрудника с использованием личного влияния по оказанию ему помощи и так далее, является бесспорно проявлением доброты. В то же время, ходатайство при распределении квартир, выдача повышенной премии и пособия по болезни часто не свидетельствуют о личном участии распорядителя и о его гуманности, за исключением, конечно, случаев глубокого изучения им вопроса, позволившего принять правильное решение. Бывают случаи, когда акты доброты по отношению к одному являются актами не доброты по отношению к тому, который ожидаемых благ лишается. Ведь сумма их есть константа.
12) Ректор должен всемерно содействовать росту окружающего его коллектива, в каком бы направлении этот рост не осуществлялся: в административном, учебном, научном. Помогать росту – это значит завоевывать авторитет у масс, тормозить рост – накапливать раздражение, неуважение к себе.
Особенно необходимо ректору заботиться о научном и политическом росте преподавателей и помнить, что требования к кандидатским диссертациям – не более чем доказательство умения преподавателя самостоятельно работать над тем, чему он должен учить студентов, от докторов требуется умение развивать науку и растить научные кадры.
13) Выдвигать на научные посты лиц, не только способных к организационной работе, но и могущих поднимать уровень всего коллектива. Непременно иметь в качестве руководителей докторов наук, как этого и требует положение о высшей школе.
Вести борьбу за подготовку докторов с молодых лет. Категорически возражать против тенденции задерживать начало большой научной работы доводами, что еще рано начинать. Рано бывает кончать.
14) В научной работе необходимо требовать от научных коллективов актуальности тематики, умения гибко переходить на новую проблему, так как актуальность неизбежно исчезает. Требовать каждую научную задачу решать комплексно, т. е. учитывать всесторонние научные, инженерные, экономические аспекты, без чего невозможна солидная рекомендация использования результатов в производстве.
15) В учебной работе требовать от преподавателя наряду с высоким профессиональным уровнем умения доходчиво доносить свои знания студентам, воспитывать в них любовь к предмету, чутко относиться к трудностям, встречающимся на их пути.
Не увлекаться на лекциях демонстрацией собственной эрудиции, особенно высоким стилем изложения материала, который часто не доходит до слушателей. Не рассматривать первокурсников в качестве зрелых техников.
Помнить, что проведение экзаменов не допускает субъективизма и волюнтаризма, а является выполнением государственного акта. Добиваться единообразия требований к знаниям студентов в пределах одной кафедры. Бороться за сохранение каждого студента в вузе, но ни в коем случае не попадать под настроение процентомании, не спешить рапортовать, что «неуды» у студентов отсутствуют полностью.
16) Содействовать развитию всех прогрессивных форм педагогического процесса, привлекать студентов к научно-исследовательской работе, развивать факультативные курсы, курсы повышения квалификации преподавателей и работников производства, применять машинную технику во всех её видах.
17) Развивать новые специализации, ставить вопросы о подготовке специалистов на стыке наук. Содействовать развитию лабораторий.
18) Развивать лаборатории при тщательном контроле, чтобы их двери были открыты студентам, чтобы это развитие не преследовало цель возвеличивания руководителя кафедры. Надлежит помнить, что не объём ассигнований, не величина штата и не размах помещения определяют лицо руководителя кафедры, как крупного ученого. Имеют место случаи, когда ловким от природы, но малостоящим специалистам удается добиться большого размаха ненужных исследований. Только их глубина, количество творческого труда, вкладываемого в разработку вопроса, его реальная, а не бумажная эффективность, возвеличивают руководителя и руководимую им научную школу. «Меньше, да лучше».
19) Помогать кафедрам устанавливать контакты с НИИ, предприятиями, кафедрами других вузов, создавать объединения для совместной работы.
20) Бороться за полное использование оборудования, бороться с его разбазариванием, обращением лабораторий в склады. Принимать все меры для того, чтобы имеющаяся аппаратура и оборудование находились в исправности, иметь добросовестный штат, способный его эксплуатировать.
21) Всемерно помогать аспирантам, не допускать их концентраций у одного научного руководителя, к тому же занимающего административный пост. Содействовать обеспечению материальной части НИР, строго требовать от научных руководителей полной ответственности за выбор тематики, ясной перспективы в отношении установленных сроков, и продуктивного окончания аспирантами их диссертаций. Помнить, что в вузах основной набор растущей научной молодежи проходит через аспирантуру.
22) Вести постоянную борьбу в вузах с алкоголизмом, пьянством во всех формах, недопустимо пропагандировать среди молодежи взгляды, что немного алкоголя – это полезно и даже необходимо для здоровья. Нет зла большего в нашей стране, нежели пьянство.
Ректор всемерно должен развивать физическую культуру среди всего состава, заботиться о состоянии его здоровья, проявлять уважение к большому спорту, так как он требует большого труда от спортсменов.
23) Пропагандировать среди коллектива идеи, что полноценной подготовке инженеров помогает не только прочное математическое, но и гуманитарное образование. Помогает и знание иностранных языков. Человек, читающий иностранную литературу, чувствует себя более уверенным, нежели тот, кто знает о ней косвенным путем.
24) Учить коллектив не допускать бесполезной траты времени и уметь организовывать свой собственный труд. Бесполезны пустые разговоры, перемывание косточек ближним, высказывание общеизвестных положений вроде «Волга течет в Каспийское море».
25) Никогда не приписывать себе чужие мысли, если они являются оригинальными. Приписывание себе научных ценностей – обкрадывание других, необходима ссылка на их авторов. Никогда не приписывать свою фамилию в статьях лишь с позиции общего руководства при отсутствии внесения в них истинного творческого вклада.
26) Ректор должен требовать от научно-педагогической части коллектива не быть чуждым общечеловеческой культуре, таким образом осуществлять требования, предъявляемые к полноценному советскому интеллигенту.
...«Mutatis mutanty». Меняется то, что должно меняться. Мне кажется, каким я был, таким остался. Кредо – это теоретическая база моей деятельности.
Среди людей живущий
© Copyright: Сергей Александрович Жуков, 2020
Свидетельство о публикации №220050201365
Свидетельство о публикации №220050201365
Рецензии
Повесть про ректора МВТУ Николаева Г.А. просто превосходная и должна быть опубликована отдельной книгой и прочитана всеми бауманцами. Жду новых публикаций про МВТУ студенческую и преподавательскую. Желаю творческих успехов.
Евгений Татарников 02.09.2020 23:02 • Заявить о нарушении
Евгений Татарников 02.09.2020 23:02 • Заявить о нарушении
Евгений, большое спасибо! Это мой долг - сделать книгу
Сергей Александрович Жуков 06.09.2020 22:49 Заявить о нарушении
Сергей Александрович Жуков 06.09.2020 22:49 Заявить о нарушении