Чудеса блаженной Матроны

 2 мая День Рожденья Святой Матроны Московской, в этом году совпало с Пасхой.

В какой храм не придешь, там икона блаженнорй Матроны висит рядом с Николаем Чудотворцем и Сергием Радонеджским и Серафимом Саровским. Наверное, не случайно. Как все изменилось за считанные годы.  Был я в одном осетинском монастыре на высроте 1500 метров  над уровнем моря. Еле дошел. И там на самом видном месте святая Матрона. Это первое, что я увидел. Она здесь! И без ног забралась.  На руках принесли. А я помню, как словно вчера стоял на ее могиле на Даниловском кладбище, и о ней знали немногие.
На могиле блаженной Матроны, еще до ее прославления, происходили чудеса. Вот, несколько из них, свидетелями которых я оказался.

                Благословен Господь Бог ... един, творящий чудеса! (Пс. 71. 18.)
               

                Роза
Здесь всегда толпится народ. И утром, и вечером. После издания жития блаженной московской старицы Матроны людей значительно прибавилось. Идут и идут сплошным потоком. Столько в Московскую мэрию не приходит, сколько сюда. А вопросы часто те же. И квартирные, и по работе, и социальная помощь. В жизнеописании кто-то окрестил могилку Матроны "министерством", а хранители могилки иногда серьезно называют себя "помощниками министра". И на могилки своих близких так не ходят, как сюда. Значит, Матрона ближе к людям самых наших близких. Не зря называл ее Иоанн Кронштадтский седьмым столпом Православия.
Необычно это место даже тем, что птички здесь совсем не так себя ведут, как положено. Голуби садятся прямо на плечи, заглядывают в глаза, будто просят, чего, да не только хлеба – а так, вообще: "Ну как жизнь ваша бескрылая проходит?" - спрашивают.
Особенно активны юркие, опрятные синички. По 10-15 птичек сидят одновременно на оградках, а если руку вытянешь перед собой, то на руку слетятся, уцепятся тоненькими коготочками: "Дай хлеба, дядя!"
Люди сюда приходят самые обычные: и шумливые, и гневливые, и бранчливые, а не боятся их птички. Такое уж место, что изменяется здесь человек, и льнет к нему живая тварь, признает за старшего брата, а не бежит, не прячется в страхе.
Здесь раскрываются человеческие души. Люди легче общаются, знакомятся, поверяют друг другу свои скорби, рассказывают случаи чудесной помощи. Много, конечно, говорится вздора. Не упасешься и здесь от всякого рода любителей "подзарядиться".
Вот две девушки, молоденькие, симпатичные, ходят они, судя по их довольно громкому разговору, в какую-то биоэнергетическую школу, и решили после занятий, для закрепления урока, посетить это насыщенное "биоэнергетикой" место. Вынули отвес на ниточке, отвес раскачивается на ветру. "О, какая амплитуда", - говорят. На могилку ладошки свои наставили – и ну давай "сканировать".
- Пошло, пошло тепло – страстно шепчет одна.
- Покалывает, как иголочками, — живо откликается другая. – Вот сильное поле!
Хранительница могилки Антонина вовремя заприметила непорядок.
- А ну, что вы, безобразницы, делаете? Люди приходят сюда молиться, помощи просить. Исцеления получают! А вы бесов тешите, колдуете, уходите отсюда.
„Девушки сначала заупрямились, заартачились: чего, мол, вы здесь командуете? Но не на ту напали, приходилось уламывать и не таких. Так что пришлось девушкам сматывать свой отвес, да и самим убираться подобру-поздорову.
Никакой пользы они не получили от своего визита к матушке Матроне. А ведь здесь действительно происходят чудеса! Близка скорая помощь Божия по молитвам блаженной московской старицы. Расскажу, что видел сам.
***
Белые хризантемы, пышные гладиолусы, королевские георгины – много цветов приносят, особенно осенью. Каждый старается удивить Матрону своим букетом. День выдался солнечный и людей сегодня больше, чем обычно. Становлюсь в конце длинного хвоста. За мной занимают очередь трое молодых парней. Судя по строгим и одновременно радостным лицам – люди церковные. Пришли они после воскресной литургии, так же, как и я. Мы обмениваемся с ними чуть заметными поклонами.
Женщины впереди нас говорят, как и всегда, об одном и том же, но так говорят, словно это самое важное, что надо знать на свете: что надо обязательно приходить в юбках, в платочках, без косметики, и чтобы крестик был, а то Матронушка не примет. Говорят, еще много такого, что повторять не стоит – пустые суеверия.
Одного из молодых людей, занявших за мной очередь, это задевает, он не может перенести благодушно байки досужих сударушек.
- Мы сегодня Самого Христа приняли, в Божественной трапезе участие приняли, а здесь что ищем?
Все эти верные слова произносятся с нескрываемым раздражением. Даже как-то не по себе становится. Спутники тихо увещевают своего товарища, напоминают об известных им случаях чудесной помощи блаженной Матроны.
- У Христа надо просить, - отрезает он, - у Того, Кто всеми обладает.
Всем становится неловко. Так и стоят, переминаясь с ноги на ногу, три товарища, обмениваясь краткими нервозными репликами и все больше расстраиваясь. На могилке кто-то поет акафист, но до нас долетает только припев «Аллилуйя» и «Радуйся», да и это заглушается разговорами.
Хранительница могилки Антонина (ее тут все знают), взяв в руки охапку цветов, идет вдоль очереди и каждому вручает цветочек. Когда она приближается к нам, кто-то робко задает вопрос, что делать с цветами, которые они получили.
Хранительница поучает, что цветы надо поставить дома рядом с иконами, цветы скоро засохнут, но и тогда все равно выбрасывать их не надо, пусть стоят. И от засохших цветочков, взятых с могилки, бывает помощь. Даже, говорит, некоторые забывают, что у них в доме цветы от Матроны или песочек с могилки, но потом, когда нужно, получают неожиданную помощь. И приводит в пример недавний случай.
- У одной рабы Божией такой засохший цветок стал свет излучать. Так что даже ночью в комнате светло было, как от лампадки. Целую неделю светился. Пригласила она священника, и тот тоже видел свечение. Целый вечер сидели они в комнате при выключенном свете, любовались цветком и Богу молились, благодарили за чудо. А на следующий день после посещения священника цветок погас.
В заключение Антонина неожиданно дает какое-то нелепое, доморощенное объяснение этого чуда, портя тем самым все впечатление от рассказа. Молодой человек за моей спиной иронически фыркает. Его товарищи молчат. Им тяжело переносить суеверие на святом месте. И главное - даже не в необразованности местных старушек, а в интонации, с которой даются эти нелепые поучения. Голос у рассказчицы грубый, безапелляционный, даже какой-то солдафонский.
Вот и мы получаем цветочки. Чувствую рядом какое-то замешательство, оборачиваюсь. Наш молодой богослов отказывается принимать цветочек. Мне достался скромный василек, а ему протягивает Антонина большую чайную розу.
- Не нужны мне ваши цветы, - решительно отводит он протянутую к нему руку. Товарищи его, получившие так же, как и я, по васильку, стоят молча, потупившись. Антонина не обижается.
- Ничего, в свое время все поймешь, – говорит она, и прибавляет молитву:
- Вразуми, Матронушка, раба Божия.
За нами успел выстроиться хвост, человек десять. Мы смотрим, как раздаются последние цветы из букета блаженной Матроны. Вот очередь доходит до последней женщины. В руках у Антонина осталась та самая прекрасная чайная роза. Длиннющий толстый стебель, изящно раскинувшиеся листья, на которых еще дрожат капли росы, и сам цветок, огромный и – прекрасный, как человеческое лицо, от которого невозможно отвести глаз. Я как завороженный смотрю на это нежнейшее создание. И цвет – от бледно-желтого на основаниях лепестков до розовеющих кончиков, словно румянец на щеках. Это образ той чистоты, которая еще не замутнена грехом. Роза из райского сада – Эдема. И эта роза достается последней женщине, немного завидно, но воистину: последние будут первыми.
Вот роза торжественно зависает в воздухе между двумя женщинами, и только она касается протянутой руки, как вдруг раздается нечеловеческий визг. В женщине вскричал бес, словно обожгло его прикосновение цветка, оскорбило, и он взревел. Женщина тянет руку, касается цветка – и отдергивает: и визжит, и рычит в ней бес, негодуя на это прикосновение.
Женщина одета прилично, и вид у нее вроде бы вполне интеллигентный, но она визжит самым непристойным образом, распугивая синиц и голубей.
Состояние у нее полуобморочное, на губах пена, рука лихорадочно хватает воздух и все никак не может поймать стебелек цветка. И каждое прикосновение все шпарит и шпарит беса, которого она в себе и не чувствовала раньше.
Наконец женщина успокаивается.
Мы все переглядываемся, медленно отходя от полученного шока.
- Вот тебе и цветочки, - тихо говорит один из молодых людей.
Я смотрю на свой василек, и он смотрит на меня своими голубенькими глазками... Вот тебе и цветочек.
Окидываю взглядом длинный хвост очереди. Все держат в руках - торжественно, как хоругви - цветы. Только у одного нет.


                Песочек с могилки
Одна женщина сходила на могилку блаженной Матроны на Даниловское кладбище. (Тогда еще мощи блаженной не были перенесены в Покровский монастырь на Таганке.) И принесла от могилки воду. Был такой обычай - ставить на могилку воду или продукты, а потом употреблять их в пищу. Придя домой, она стала сокрушаться своей неразумности, - взяла только воду с могилки, а песочек не взяла. Очень сожалела об этом. Вскоре она сильно заболела, так что не только на могилку не могла дойти, но и на кухню, приготовить себе что-то. Во время болезни пила воду из бутылки, которая все время стояла у изголовья. К концу болезни выпила всю воду до донышка. Когда опрокинула последние капли, то увидела, что на дне бутылки есть песочек. Тот самый песочек, который она так сильно хотела иметь.
Песок никак не мог оказаться на дне, потому что бутылка была чисто вымыта, а вода в бутылку наливалась из-под крана.

Руками Апостолов совершались в народе многие знамения и чудеса... (Деян. 5. 12.)

                Картошка
Опять остался без работы, без денег. И вот удача, родственники крестницы обещали привезти мешок картошки, морковку и свёклу. Позвонили утром, будут во второй половине дня. Купили сладости к чаю, что-то ещё вкусненькое, надо же встречать гостей. Ждали их, ждали. Но так и не дождались. Зачем обещать?
На следующее утро звонят, извиняются, не смогли приехать, какие-то обстоятельства неожиданные задержали. Обещают вновь приехать во второй половине дня, предварительно ещё раз предупредив по телефону. Четыре часа, а звонка всё нет, наконец, звонит крестница, выехали полчаса назад, скоро будут. Езды минут сорок.
Проходит три часа. На улице уже темно. Пошёл дождь со снегом. Ветер свистел в водосточной трубе, голые ветки деревьев били в окно. Что такое? Откуда такая непогода? Мама пришла с испуганными глазами. Что же делать? Может быть, случилось на дороге что? Ведь какая дорога скользкая, темная. Или с пути сбились.
Давай помолимся... Она быстро согласилась, хотя обычно на такое предложение только рукой махнёт.
* Молись, не молись, а с тобой концы с концами не сведёшь. У всех как у людей, у тебя тридцать три несчастья. Что толку в твоей молитве... если и на картошку не заработал... - И пойдёт, и пойдёт чесать. А что возразишь? Всё правда. А теперь вдруг согласилась.
* Давай, давай, Витюша, помолимся.
* А кому будем молиться, - спрашиваю, - блаженной Матронушке, или Николаю Чудотворцу?
* Да, да, Матроне, давай.
Акафист Матронушке у меня всегда под рукой. Открыл, и, не зажигая света, прямо возле входных дверей, пред иконами читаю молитву. Пламень лампадки, тихий, ласковый, освещал страницу, ветер за окном, с новой силой стучал в окно, бил в рамы, и казалось, вот - вот сорвет еще не закрытые, как следует с лета, не заделанные рамы со шпингалетов, даже страшно стало. Дико воет, словно с цепи сорвался. Всё окно залеплено мокрым снегом. И на нём чертят заледеневшие ветки какие-то знаки.
Молюсь, словно гоголевский бурсак, а вокруг нечистая так и пляшет, так и скребёт когтями. Мать то и дело крестится, кланяется. Не до картошки, как бы с ними по дороге ничего не случилось.
* Ну, вот, конец молитве.
Как узнаешь, услышала Матронушка. или не услышала. И на душе как-то темно, погано. Что ей до нас? Если бы помнила, давно бы всё устроила...
* Ну что, мам, давай Николаю Чудотворцу теперь. Он путешествующим помогает, а то Матрона неизвестно, услышала или не услышала.
И не успела она ответить, как неожиданно громко, пронзительно, загудел домофон. Звук такой, словно сирена пожарная, мы даже вскрикнули разом.
* Услышала!
Даже засомневаться не успели. Само вылетело из уст первое слово.
* Услышала!
И уж потом, догнали унылые мысли. - «А ещё неизвестно, кто звонит». Но сегодня не было для них места. А кто ж ещё? И, действительно, приехали. Как пушинку поднял мешок, второй. Живём!
Да уж, услышала, и так нам дала об том знать, что не перепутаешь, не усомнишься, что случайно именно в этот миг домофон зазвонил. Два дня не могли приехать, и ещё бы два дня ехали, и не доехали, а тут помолились, и всё устроилось.
Нет, не забыты мы, не забыты. Прости, Господи, малодушие наше. Спасибо, блаженная Матронушка, не отвратилась от нас, грешников неисправных.

                Видев же чудеса... (Мф. 21. 15.)
                Да будет свет
Отстоял воскресную всенощную. Потом остался на акафист. Потом исповедовался. Ушёл из дома в полпятого, пришёл в полдесятого, пять часов на молитве. Это не я подсчитываю, домашние. Я теперь в тайне стал в храм ходить. Скажу к друзьям, или по работе надо, или еще что ... И иду. А они телевизор включают, программу изучают. Тоже при деле. Прихожу, они всё смотрят, да так увлечённо, что и меня не замечают. Не скучают значит, с пользой время проводят. Вот и хорошо, после такой молитвы я всё равно ни с кем говорить не могу. Ни о чём земном не хочется думать.
Возвращаюсь однажды домой, около десяти, смотрю соседи на лестничной клетке со свечой стоят, да, такие грустные. Он - доктор наук, она кандидат. Оба стоят. А электрик, тоже сосед, проводку прозванивает, в распределительной коробке ковыряется.
* Что такое, в чём дело?
* Света нет. У всех есть, у нас одних нет.
А сосед-электрик говорит, В РЭУ бесполезно звонить, у них дежурного энергетика нет сейчас.
* А что же делать? Аварийку вызывать?
* Да, только в городские службы звонить. Больше некуда. Пробки целы... Неисправностей никаких не вижу. Надо подъезд отключать. Но я сделать этого не могу.
Такой разговор. И стоят они такие скорбные оба, в руках толстые свечи. На меня смотрят. А я веселый после всенощной, как их утешить?
* Вот я сейчас поднимусь к себе, - говорю, - помолюсь блаженной Матронушке нашей, московской чудотворице, и будет у вас свет. Она вас не оставит, в беде.
И пошёл, даже в припрыжку побежал к себе наверх.
Добежал и думаю. Эх, какой же ты балбес. Пообещал, что свет дашь. Вот итог твоей молитвы - фанфаронство, да пустозвонство. Как ты мог такое сморозить, да ещё блаженную Матронушку приплести. Она что, на побегушках у тебя?
И так плохо на душе стало. Но, раз пообещал, первым делом беру акафист с молитвами, и начинаю читать.
Закончил молиться, а сам всё укоряю себя. Откуда такая самонадеянность? Опять непрошеный выскочил, как этому профессору теперь в глаза смотреть? Подумает, что я какой-то кликуша, свихнувшийся на православии.
Прошёл в комнату, там в полутемноте мерцал, то вспыхивая, то затемняясь, экран. К экрану были прикованы глаза домашних.
* Ну, как, намолился? - Наконец заметили меня.
* Вон на третьем этаже света нет. Чего вы в темноте сидите? И телевизор мигает. - Но этот манёвр не сбил их с выверенного курса.
* Неужели ты до сих пор был в церкви? Пол дня. Лучше б и починил свет соседу. Если бы кто другой так долго молился, у него бы всё было. И свет, и телевизор бы не мигал.
Поговорили... разговор мирно кончился, да и некогда возражать. Надо правило читать, завтра литургия.
А через неделю встречаю профессора с третьего этажа. Вернее, не встречаю, а он меня ловит у парадного.
* Вы знаете, буквально через минуту после вашего заявления, появился свет. Оказалось, отошёл один проводок, и Лёша, наш его нащупал и подсоединил. Кто бы это мог найти, а? На следующий день энергетики приезжали, всё исправили по-настоящему. Как только свет зажёгся, мы в один голос сказали: «Это Виктор помолился».
* Это Матронушка помолилась. Она помогла.


                Потому чудеса делаются им (Мф. 14. 2.)
                Матрона перечисляет деньги на сберкнижку
Доказательств, что Матронушка перечислила мне деньги на сберкнижку никаких нет. Есть только отметка в графе «приход», что деньги пришли. 119 руб. 98 коп. 24. 12. 00. и получены 26.01.01. Сейчас даже не верится, что был когда-то этот нулевой год с тремя нулями, а не то, что в этот год кто-то перечислял на мою сберкнижку не причитающиеся мне деньги. Как же я решил, что деньги перечисляет Матронушка? Конечно, был вполне земной отправитель. И это не Дед Мороз, а Биржа труда, где я в прошлом году состоял на учёте, как безработный. Но с учёта меня год назад сняли и предупредили, что денег больше мне не полагается. Именно поэтому я и не приходил в сбербанк, не предъявлял свою пустую сберкнижку.
Целый год я писал корреспонденции для газет и журналов и преуспел в этом. Меня печатали, но денег почему-то почти не платили. И к январю ноль-первого года денег совсем не оказалось, мешок с картошкой, припасённый еще с осени, подошёл к концу. Когда я чистил последнюю кастрюлю картошки, в дверь позвонили. Привезли картошку. Из орловской области пришла машина и продавали мешками. Очень кстати. У меня было сто рублей, и я сказал, что на сто рублей возьму. Хорошо потратить последние деньги. А впереди денег не ожидалось, так что это были именно последние деньги, с учётом и прошлого и будущего. И эти последние в моём историческом времени сто рублей мне очень захотелось поменять на мешок белой орловской картошки.
Орловские мужички, прадеды которых вполне возможно в один заход скашивали Бежин луг, перевесили несколько мешков. Самый маленький тянул на двести двадцать рублей. Потрошить мешок отказались. Я хотел уже идти на попятный, видя в этом промысл потратить последние деньги на хлеб, а не на картошку, но неожиданно у машины оказался сосед. Сосед с деньгами. Он слышал наш разговор с орловчанами и предложил дать в займы.
Мешок был куплен, доставлен на самый последний этаж, и поставлен за занавесочкой, у дверной щели, через которую поступало необходимое для картошки охлаждение с улицы.
Долг было обещано вернуть в этот же день к вечеру. Я стал ожидать домашних, предстояло занять у них денег. Тоже проблема. Моя неустроенность, моя неопределенность уже давно всех раздражала, занимая деньги я совсем не думал, как их отдать, так это произошло естественно и непринуждённо. Но также непринуждённо отдать, как-то не получалось.
По размышлению, не получалось и просить у домашних. А где взять?
Стал молиться. Молился и вспомнил, как помогала мне всегда блаженная Матрона. Пошёл в ближний храм, там была её икона и около иконы лежала крупно отпечатанная молитва блаженной. Я взял эту молитву и стал читать.
Прочитал молитву и уверился в скорой помощи. И неожиданно пришло мне в голову тогда взять сберкнижку и сходить с ней в сбербанк. Но на книжке-то ничего нет, и не могло быть. Но, что-то надо было предпринять. Я попросил то, что нужно. Попросил у кого нужно, у блаженной Матроны. Попросил взаймы. Теперь надо получить. Больше не по чему получить, как по пустой сберкнижке. И вот протягиваю пустую книжку, в окошечко. Сейчас мне скажут, что на счету ничего нет и я уйду пристыженный, словно какой-то жулик, решивший получить не причитающиеся ему деньги. Ну, и что, ободряю себя, скажу, с эдаким удивлённым выражением лица. «Как, не перечислили ещё? Какой беспорядок!»
* Сколько будете брать? - неожиданно оторвала меня от внутреннего спора девушка из окошечка.
Такого я совершенно не ожидал. И не знал, что ответить.
* А сколько там? - сам по себе сплёл язык.
Девушка назвала сумму.
* Все. Двести девятнадцать рублей и девяносто восемь копеек.

Столько в нулевом году стоил мешок картошки.
Вырученные деньги тут же отнёс соседу, неприменув ввернуть, что снял их с книжки. Дома не держу! Мол, и у нас книжки есть!
Стал ждать домашних. Как это эффектно... Люди целыми днями трудятся, пропадают где-то. А ради чего? И забывают ради чего всё. Только время зря тратят, а ведь отпущено времени немного. И не перед этим начальством за него отчитываться. А я никуда не хожу, но мешки с картошкой мне носят.
Так и получилось. Удивились домашние сильно. И оставили они меня до времени в покое. Записывать свои истории.

                Санаксарский монастырь
Все дальше Дивеево. Дивеево это сердце России, тяжело покидать его. Предстояло посетить Санаксарский монастырь, в 40-ка километрах от Дивеево.
Честно говоря, не хотелось уезжать. Совершенно непонятно, как можно уезжать из центра всего самого важного и для себя лично, и даже для судьбы всего мира. Но автобус не подчинялся ходу этих мыслей и ровно шел по шоссе, петлявшему среди соснового леса. По дороге обещали еще один источник. Целебный, конечно, и действительно, мы остановились в лесу, источник находился рядом с дорогой. Все пошли к источнику. Оказалось, что в этом источнике нельзя окунуться, струйка текла совсем тоненькая, и купели сделано не было. Но здесь находилось несколько кувшинов, из которых люди могли облиться. Желающих нашлось немного. Накупались в Дивеево. По оврагам лежал толстый снег и разморенные сном,  после теплого автобуса... мы даже смотреть  не могли на это обливание.
Но кто бы знал, что ожидало меня впереди. По дороге говорили, что в Санаксарах (так в просторечии называли монастырь) есть старец - отец Иероним, и очень хорошо было бы к нему попасть. Наш провожатый говорил, что он постоянно бывает в Санаксарах, когда сопровождает экскурсии, но Иероним никого не принимает и даже из кельи не выходит. Если только увидел, старца, даже издалека, уже можно считать – удача.
И вот мы подъезжаем к монастырю и только вышли из автобуса, как все помчались к воротам. Потому что увидели старца. Он был вне стен монастыря! То из кельи не выходил, а тут, словно услышав наш разговор, вышел навстречу. На самом деле отец Иероним не шел к нам навстречу, а напротив, входил в ворота. Но не тут то было,  паломники нагнали его, обступили... Нет, старцам свободно прохода не дают. Стали по очереди подходить за благословением. Подошел и я.
И каково же было мое удивление, когда я узнал в старце своего знакомого, встреча с которым была сопряжена с невероятным событием, настоящим чудом, и поэтому была незабываема. Я многим рассказывал об этом чуде, но не мог назвать имени священника и это снижало убедительность рассказа. Как я хотел вспомнить, кто это был. И ведь называл тот священник свое имя, говорил, что он из Санаксарского монастыря. Самого близкого к Дивееву монастыря. Но тогда я даже не поверил, что такой монастырь в России существует, больно уж по-гречески звучало название.
Это произошло в 1996 году. Был третий день Пасхи. Тепло, природа пробудилась, всё расцветало. Я решил сделать себе праздник, и отправился к могилке блаженной Матроны. Тогда она еще не была церковно прославлена и почивала на Даниловском кладбище. Поклониться блаженной старице московской стекалось множество народа. Не меньше, чем сейчас в Покровский монастырь, где теперь покоятся ее святые мощи. Встал в очередь.
Он, тот самый Иероним, возник неожиданно, сразу прошел к могилке. Очередь почтительно расступилась, заметив рясу, крест на груди. Он встал около могилки и начался акафист Пресвятой Богородице. Пропев акафист, он произнес проповедь. Он говорил, что молиться на могиле святого человека всегда хорошо, потому что и сам этот человек всю жизнь молился, и молитва это лучшее, что можно сделать в его память. Кроме того, молитва эта возносится к небу и скоро услышана бывает, отчего и ходят сюда многие люди со своими скорбями, молитвами и находят помощь.
Потом он сказал, что только что вернулся из Иерусалима, где справлял Пасху и видел сошедший с неба благодатный огонь. От этого огня он зажег пучок свечей, несколько из этих погоревших и потушенных свечей, он оставляет на могилке. За могилкой ухаживала всем известная Антонина, она приняла свечи, зажгла их и засветила от них другие свечи, лежавшие на могилке Матроны. И этот пучок горящих свечей она передала о. Иерониму.
* Спасибо вам за молитвы, за свечи, примите это как от самой Матронушки.
Старец взял пучок горящих свечей и стал крестить им все четыре стороны света. Потом стал тушить свечи и тихо подул на них. Он вообще, был такой тихий, что ничего резкого, поспешного сделать не мог, ни одного движения. И задувать стал так же тихо, каким и сам был тихим. И от его уст свечи вдруг стали не задуваться, а разжигаться, словно от кислородного поддува. Пламя свечей стало удлиняться, и чем сильнее дул старец, тем больше становилось пламя. И вот оно превратилось в огромный пламенный язык, который охватил близко стоящих женщин. Они закричали, бросились врассыпную. Пламя тут же исчезло.
Когда женщины пришли в себя, одна заохала.
* Батюшки, светы, на мне пуховый платок, на мне мохеровый свитер и не загорелись. Я вся была в пламени, словно искупалась, а не обожглась. Это благодатный огонь. Он не обжигается!
* Благодатный огонь, благодатный огонь! - подхватили другие.
Старец выждал паузу и стал вторично тушить. Свечи одна за другой мирно угасли от его кроткого дуновения и от них потянулись длинные белые змейки дымков.
Второй раз пламя не вышло из уст старца.
Вот так мне в Москве довелось увидать благодатный огонь.
И в Санаксарском монастыре побывал, куда меня старец ещё давно звал.