С моих слов записано верно. Глава 6

                МИЛЛЕНИУМ
                За вашим праздничным столом меня не ждите.
                Бокал, наполненный вином, вы опустите.
                А если вспомните меня – слеза прольется –
                Произнесите в тишине: «Она вернется».
              *      *     *
     «Лучше на воле есть черный хлеб, чем в тюрьме колбасу» - приговаривала Наташка Шмырёва по прозвищу Цыпа, нарезая кривой заточкой палку салями. Для Наташки эти слова – метафора, ей с воли привозят колбасу. И там она питалась явно не одним хлебом. Хотя, справедливость ее поговорки подтвердили бы даже те, кому жилось на воле не так сытно. Некоторые в тюрьме впервые колбасу попробовали. 
     Заточка хранилась у Васи в надежном месте и пережила десятки шмонов. Это была круглая крышка жестяной консервной банки, с острыми как бритва краями. Консервы в банках в тюрьму не пропускали. Где Вася достала такую редкость и как смогла сберечь – никто не знал. 
     Цыпа укладывала нарезанные кружочки в одноразовую тарелку, то и дело поглядывая на дверь. Она сидела за столом, спиной к глазкам, и на всякий случай положила рядом заточенную пластиковую линейку – легальный арестантский нож, которым, впрочем, вряд ли бы кто сумел нарезать сухую колбасу. 
     Цыпа общалась в основном с Васей, словно брезгуя остальными. Она, такая холеная и домашняя, жила, отделив себя от тюремного мира книгами, мягкими игрушками, теплыми пижамами и меховыми тапочками. Казалось, что в тюрьму Цыпа попала неожиданно, думала – пошалит немного со сверстниками, а получился грабеж. Надеялась – на первый раз отпустят; ребят отпустили, а ее сразу под стражу да уже больше года следствие тянется. Родители приезжали каждый месяц, облегчая девочке быт по-возможности. Холодильник привезли, телевизор с чайником. Но Наташка все равно грустила. Не радовали ее все эти блага цивилизации. Ей просто домой хотелось.  Бывало, она спала  днем и ночью, неделями напролет. Просыпалась лишь для просчета и на обед. В тюрьме многие так время коротают.  На прогулки почти не выходила. Говорила тихо, складывая пухлые губки бантиком, и по-детски хмурила брови. Ее голос звучал требовательно и даже капризно, мол, если не сделаешь, что я скажу – позову Васю, и она заставит.
     Вася опекала ее, как младшую сестру, правда, иногда за обедом доводила до бешенства разговорами о тараканах или козявках. Наташка бросала есть, выбегала из-за стола, хныкала и сильно обижалась.
     Сегодня все были при деле, готовились к празднику.  Для большинства девчонок это был первый в жизни новый год в тюрьме.
     Накануне Тане казалось, что праздника не будет, по крайней мере для тех, у кого нет семейниц и провианта. С утра Ивановна объявила, что праздник будет для всех. Предложила складчину. У Тани остался  только начатый пакетик пряников. Она с радостью положила его на стол в общую кучу. 
     - Что я еще могу сделать? – спросила она у Ивановны.
     Женщина обвела взглядом обеденную зону, где стол обступили с разных сторон, готовя каждый свое блюдо. Вася трудилась над тортом.1   Тетя Наташа одноразовым ножиком крошила лук и вареную рыбу для салата. Рыбу давали каждый четверг, в супе. Есть его было невозможно: мелкие непотрошеные кильки плавали в липкой взвеси перловки и рыбьих глаз. Несмотря на предупреждения остальных – аппетитный запах заставил каждую новенькую хотя бы раз попробовать этот суп.  Но вряд ли у кого-нибудь получилось бы проглотить больше одной ложки вязкой горечи черного бульона…
      Для праздничного салата все отдали свои порции супа, и Тетка аккуратно выловила из него картофель и рыбное мясо, промыла, добавила мелко-нарубленный лук и растительное масло.
     - Ну, готовить тут есть кому. Ты же у нас умная, иди вон, с Софой придумайте чего-нибудь веселое, народ порадовать. Может, сценку какую-нибудь разыграете.
     - Это мы завсегда, - Таня, шаркая тапочками, поплелась  к Софе. Та сосредоточенно записывала что-то в тетрадь. Софа семейничала с Фатимой, а с Таней просто дружила. Таня учила Фатиму грамоте,  а Софа Таню –  грузинскому языку. Точнее не самому языку, а алфавиту; Таня хотела вести дневник и для маскировки русские слова писать грузинскими буквами. Внешне  полукровка Софа смахивала  на грузинку, но язык знала очень слабо. Большие светло-карие глаза на несколько вытянутом лице очень подходили к орлиному носу с аккуратной горбинкой и тонким аскетичным губам. Было в ее лице что-то мученическое, такие лица на иконах рисуют.
     - Сонь, полезли ко мне наверх, подумаем, - предложила Таня.
     - Давай! Одна голова хорошо – две лучше.
Быстро собрав густые темно-рыжие волосы в хвост,  Софа накинула кофту и пошла за Таней. Перед самым танинным шконарем остановилась и вернулась, чтобы взять свою тетрадь. Когда они, наконец,  залезли, Софа нарочито шлепнула себя по лбу: - Блин, Семен Семенович, вечно я все забываю. Она слезла и побежала к себе за карандашом.
    - Ты так быстро умчалась. Сказала бы, я бы дала тебе карандаш.
     - Привычка. Здесь же как: не верь, не бойся, не проси. Вот я и не прошу.
     - И правильно делаешь, - еле слышно проскрипела Ивановна, проходя мимо.  Девчонки стали разговаривать тише.
     - Давай стих напишем про всех?
     - Давай! Надо  каждую упомянуть, чтобы никому обидно не было.
     - Начнем с Васи,  по старшинству.
     - А как правильно о ней писать – Вася – она или Вася – он?
     - Блин, даже не знаю.
     Они решили проблему с помощью плавного перехода пола в обращении к девочке с мужским именем:
         «Вот Вася – строгий, справедливый
          Она у нас авторитет.
          По фене ботает сто лет,
          Хотя живет всего семнадцать –
          Ей в нашей хате равных нет!».
      - Молодец, Танюша, - сказала Ивановна и Таня вздрогнула. Она обернулась на голос и поняла, что похвала адресована не ей, а таджичке Тахмине Насриевой, своенравной и заносчивой выскочке, возомнившей себя если не королевой, то уж по меньшей мере придворной дамой. Ее авторитет держался на Васиной поддержке. Никто бы не рискнул схлестнуться  с семейницей смотрящей.
          Тахминка готовила корейский салат. Это она научила сокамерниц способу приготовления сырой моркови. За неимением уксуса, натертую на крупной терке морковь Тахмина заправляла растительным маслом вперемешку с лимонным соком и щедро посыпала «Вегеттой», добавляла тертые орехи или чеснок. Ингредиенты нехитрые, но так, как готовила таджичка, никто из русских точно не смог бы повторить. Только Тахмина умела на обычной терке превращать морковку в длинные тонкие макаронины, потом выжимать руками лишний сок и пропитывать маринадом.
     Ивановна присела рядом и ласково погладила девушку по волосам.   
 - Чистый шелк! А цвет такой глубокий, прямо не черный, а вороной!
     - «Танюша» - вполголоса передразнила старшую Соня. – Давно ли она Танюшей стала?
     - В каком смысле?
     - Тебя вот здесь Танюшей хоть раз назвали?
     - Не помню… а что?
     - То-то и оно, я вот с первых дней в Софу превратилась, а если бы ко мне с передачками ездили – была бы Сонечкой. Эта вон, поначалу кроме своей фамилии ничего говорить не умела. Что ни спросишь – Насриева. Ее так и прозвали – Насрала. А потом к ней дядя приехал, привез такую передачку, что Насрала сразу Танечкой сделалась, Васиной семейницей.
     -Странно, я думала, что Вася справедливая… разве она могла кого-то из выгоды подтянуть?
     - Наивная ты. Справедливость тут не причем. Просто кушать всем хочется. Все равно ее кто-нибудь подтянул бы из выгоды, так почему не Вася? Не пропадать же добру. Тем более, вреда от нее никакого, одна польза. Она готовит, стирает, убирает. Три месяца вообще молчала, а потом вдруг заговорила, да так, что сама удивилась.
     - Что вот так просто не знала языка и заговорила?
     - Да, никто ее не учил. Она просто слушала нашу речь и как-то сама научилась.
     - А за что она сидит?
     - За наркотики. Но судя по тому, как ее поддерживают с воли, и суд наверняка проплатят. Отпустят ее скоро, условку дадут. Хорошо, когда есть кому заступиться.
     - А  к тебе вообще ни разу не приезжали?
     - Девочки из воскресной школы пишут, что мой духовни;к на суд обещал придти. Мне стыдно ему в глаза смотреть. Он всегда считал меня паинькой, а тут вдруг разбой и грабеж. 
     - А родители?
    - Мама парализована, а больше у меня родственников нет.
     Тане стало не по себе.
    - Давай не будем о грустном, - спасла ситуацию Софа, - сегодня же праздник!
     Таня изобразила улыбку. Она внимательно посмотрела на эту худенькую  набожную девочку и подумала, что ей точно не место в тюрьме.
*      *     *       
     Воспитательница зашла поздравить девчонок и после многочисленных просьб принесла искусственную елку в картонной коробке. Наряжали чем придется: конфетами, баранками, картонными птичками и гирляндами из туалетной бумаги. Подарков никто не ждал, Дед Мороз, если бы и перебрался через стену с колючей проволокой, все равно  не дошел бы до камер:  в тюремном дворе, ослепленного прожектором, его бы расстрелял часовой или порвали собаки.
     Во время вечернего просчета грузная дежурная,  изрядно навеселе, поздравила всех с наступающим, и попросила не сильно шуметь ночью.  Это означало, что праздник удастся грандиозный – не придется разбегаться по шконкам, всякий раз, услышав шаги за дверью.
     Телевизор настраивал на нужный лад. Все прихорашивались, наряжались, красились. Ивановна позвала к столу. Новенькие мешкали, сомневались, относится ли это и к ним тоже. Ивановна назвала всех поименно и пригласила еще раз. Такого застолья не было еще в Таниной жизни. Огромный стол был уставлен вкусностями. Таня подумала, что раз уж столько замечательных людей собралось вместе – век будет точно интересным! Она, конечно, вспоминала дом, все вспоминали, но никто об этом не говорил. 
       Ближе к полуночи Вася переглянулась со старшими, мол, пора? Тетки одобрительно кивнули.
     - Готовьте стаканы,- скомандовала смотрящая и полезла на пустую верхнюю шконку в дальнем углу камеры. Вася потянула на себя металлическую сетку воздуховода. Приоткрыла ее.  Просунула руку и, под всеобщее «ого!», извлекла из вентиляционной трубы  двухлитровую пластиковую бутылку.
     - Открывай над раковиной, - попросила Ивановна, - не то всех обольешь!
     Вася с усилием открыла пробку, и пахучая желтая пена брызнула в стену.
     - Несите стаканы, - крикнула девушка, стараясь удержать пробкой вытекающую брагу. Девчонки потянулись за своими кружками. Непьющих не оказалось.
     - Когда ты успела? – удивлялись даже ее семейницы, а Вася гордо улыбалась, мол, уметь надо!
     Брагу поставить сможет не каждый. В бутылку холодного кипятка нужно добавить сахар, апельсиновые корки, изюм и хлеб. Сначала бутылку держат в тепле, чтобы хлеб хорошенько забродил. Потом жидкость сливают в новую тару и убирают в холод. Брагу ставят за месяц. Все это Вася проделала без лишних глаз, в то время, когда девчонки уходили на прогулку. Не гулять разрешалось только тем, кто сидел больше года. Вася не зря осторожничала, знала, что среди сокамерниц всегда найдется стукачка. Чтобы скрыть своих агентов, оперативники вызывают на беседу всех по одному.  Кто именно сдает догадаться не возможно, но после таких бесед обычно в опер. части узнают о внутренних делах и даже разговорах в камере. Ивановна на эту тему даже стихи написала:            
                « Тише, девочки – стены имеют уши!
                Тише девочки – окна имеют глаза!
                Тише девочки – пусть никто не услышит,
                Как рыдает и мечется ваша душа!
                Пусть не знает никто, как болит ваше сердце,
                Как хотите прижаться к родному плечу,
                Как в бессонную ночь, уткнувшись в подушку,
                Шепчете мамочке клятву свою:
                «Мамочка, милая, что я наделала!
                «Как не смогла я понять,
                «Что под шум дискотек и брызги шампанского
                «Я научусь воровать? (наркоту принимать)
                «Я ведь не думала, что так получится,
                «Я не хотела, ты только поверь.
                «Дочка твоя все такая же, прежняя,
                «Только зовут арестанткой теперь.
                «Не забывай меня, мамочка, милая,
                «Письма пиши и ко мне приезжай.
                «Я ведь люблю тебя, мамочка, слышишь,
                «Не забывай меня, не забывай!»*
     Первый тост подняли за свободу! В этом драгоценнейшем слове заключалось не только освобождение (большинство девчонок ждал немаленький срок) -  «свободой» арестанты считают весь мир за забором со всеми его обитателями.
     Брага оказалась на вкус довольно противная, кислая с резким запахом прелых фруктов.  Казалось, после такого напитка желудок откажется переваривать пищу, но все обошлось. Были ли в том вине градусы или просто общее настроение захлестнуло девчонок  -  все в едином порыве смеялись, обнимались и танцевали так, будто это самый счастливый день в их жизни. Все желали друг другу счастья, радости и добра. В эту волшебную ночь не было смотрящих и новеньких, авторитетов и простых девчонок, все были равны и счастливы этим! И сколько ни было бы ярких моментов в дальнейшей жизни этих девочек – они навсегда запомнят этот праздник как самый счастливый. Почему? Все просто: самыми яркими звезды видятся из колодца.

*Это и другие стихотворения с пометкой * принадлежат моей сокамернице по СИЗО 48/6 в 1999-2000гг, Варваре Ивановне. Фамилию не помню.

    1 Такой торт бывает только в тюрьме. Даже если заморочиться и приготовить дома, без сладострастно выдержанного ожидания, без нотки горечи на душе,  вкус будет совсем другой. 
     Праздников в тюрьме не много. Новый год - особенный. К нему по несколько месяцев готовятся, из каждой передачки откладывают сладости, копят, потом достают все на общак.   
     В теплом молоке размачивают пару килограммов  юбилейного печенья и выкладывают на клеенку большим квадратом.  Намазывают кремом из сгущенки со сливочным маслом. Затем кладут прослойку из изюма, орехов, крошеного безе и снова слой липкого печенья. Так несколько раз, пока начинка с печеньем не кончится.  Сверху залилвают растопленным шоколадом, посыпают сахаром и тертыми орехами.
     Тюремный торт готовится несколько часов, тесто по консистенции становится похожим  на настоящий торт. Его нужно охладить, чтобы не растекся, но не сразу, чтобы успел пропитаться. Этой техникой владели только «старенькие», при случае передавая опыт «молодым».