Глава 8. Как немец... мабуть жинкой стал

или
БОИ ЗА ОСВОБОЖДЕНИЕ ГОРОДА ШВЕЦ
( Продолжение )

После завтрака «арестантам» пообещали, что обеда сегодня не будет.
Затем сводную роту пешим маршем перебросили под Щёнау. В лесах юго-западнее этого городка «арестанты» ещё двое суток вылавливали разрозненные группы немцев, прорвавшихся из окружённого Торна, но так и не попавших ни в Грауденц, ни в Данциг.

Первые полдня взаимодействовали с подразделениями, сформированными из числа штабных офицеров и личного состава тыловых и специальных подразделений 237-го гвардейского полка. Действовали тыловики в районе станции Тересполь в режиме круговой обороны и, надо сказать, оказывали весьма достойное противодействие шаставшим по лесу немецким группам.

Из-за почти одинакового наименования двух полков, принадлежащих двум разным армиям – 70-й и 65-й, о которых разведчики из третьей армии, 49-й, услышали за короткое время боёв под Вильгельмсмарком и в лесах под Тересполем, Цымбалюк безрадостно пошутил, когда они выдвигались к переезду Дроздово (Drozdowo):
- Мне кажется, что эти 237-е полки размножаются на фронте точно так же, как антоновские прусаки за печкой. Только не все они получаются гвардейскими.
И глубоко вздохнул, видимо, вспомнив об угощении улыбчивого сержанта и про плачевные последствия боевого братания разведчиков.

А вскоре Сеня Цымбалюк попал в крепкий переплёт. И в живых остался только благодаря подоспевшему в самый последний момент Уварову.

Дело это произошло после короткого боя с группой немцев численностью около полутора сотен человек. Они засели на северной опушке леса восточнее переезда Дроздово, поскольку в течение ночи так и не смогли пробиться через железную дорогу на этом перегоне. Хотя четырежды пытались штурмовать её в разных местах и разным числом групп с разной их численностью.

К утру в Дроздово подоспели два расчёта «сорокапяток» из полковой артиллерии. Ещё два 82-милимитровых миномёта с барского плеча подогнал им комбат второго батальона. Из третьего батальона по железной дороге на вагонетке, защищённой от пуль мешками с песком, с помощью ручной дрезины подогнали четырёхствольную зенитную пушку, переведённую на прямую наводку. Всё делалось для того, чтобы защитить закрепившийся на станции Тересполь «тылово-штабной гарнизон» полка и не допустить прорыва немцев именно в этом направлении. Поскольку немного восточнее этой станции за рекой Шварцвассер 237-й гвардейский полк уже второй день вёл упорные бои в районе кирпичного завода и села Козлово.

Упорными и безуспешными бой здесь завязались потому, что немного севернее Козлово на доминирующей над местностью высоте 81,2, где пересекались шоссейная и железная дороги, а также в сёлах Сульновко (Suln;wko) и Мариенхёхе (Marianki) закрепилась достаточно мощная группировка немецких войск. Она отчаянно обороняла почти со всех сторон окружённый город Швец, прикрывая обозы и войска, отводившиеся из него в северном направлении по единственной контролируемой немцами дороге через Ослово (Os;owo) на Оше (Osie). Потому что все остальные пути к этому времени уже были перехвачены советскими войсками.

Так вот, в Дроздове оказалось достаточно сделать по лесу всего по два-три выстрела из орудий и миномётов, и выпустить пару коротких, но мощных в своём звучании очередей из зенитки в том направлении, где засели немцы, чтобы на его опушке тут же показались «парламентарии» с белой тряпицей на длинной палке. Оказалось, что отчаявшиеся солдаты к этому времени обезоружили и связали своих командиров: четырёх офицеров, нескольких унтер-офицеров и фельдфебелей. Вглубь леса ушли только трое вместе с офицером СС, который застрелил одного и ранил второго солдата из группы, вздумавшей было преследовать их с требованием сложить оружие.
Зачистку этого участка леса приказано было провести сводной роте с группой автоматчиков из тыловых подразделений 237-го гвардейского полка.

Когда отделение Сабирова подошло к железнодорожному переезду южнее Дроздово, Цымбалюк задержался у дорожного указателя со стрелкой. На нём крупными готическими буквами было написано, что до Гросс Дойч Конопата всего три километра. Первые два слова Сеня не совсем разобрал, но «Конопат» он вычитал хорошо. В сердцах сплюнул и от души матюкнулся:
- Ну, и не придурки ли наши отцы-командиры? Вот какого лешего нужно было им гонять нас вокруг этого самого леса? Ведь из Конопата сюда всего полчаса ходу.

Но Сабиров прикрикнул на него:
- Нужно не рассуждать, ефрейтор Цымбалюк, а в точности исполнять приказы командиров. В этой головоломке, в которую мы попали после переправы через Вислу, теперь сам чёрт ногу сломает.
И поставил своим подчинённым задачу:
- Я вместе с Удаловым захожу в лес с левой стороны дороги, а Цымбалюк с Уваровым – с правой. Проходим вдоль дороги до восточной опушки леса, потом всем отделением поворачиваем на север вдоль поперечной лесной дороги. Ясно?
Недовольный Цымбалюк буркнул в ответ, что ему всё понятно. Уваров тоже буркнул «да», потому что очень прохладно отнёсся к тому, что попал в пару с ефрейтором. Тем не менее, артачиться не стал и подчинился приказу Сабирова.

Алексей с Серёгой продвигались вперёд шагах в пятнадцати друг от друга, стараясь не хрустеть сухими веточками и чутко прислушиваясь ко всем звукам. Левее них в пределах видимости меж деревьев перемешались бойцы второго отделения. Минут через десять они почти подходили к перекрёстку лесных дорог, как вдруг далеко справа раздался выстрел и тут же второй, потом ещё. Перестрелка явно удалялась в южном направлении.

- Цымбалюк, что там? – крикнул Сергей. Не дождавшись ответа, он крикнул сильнее и протяжнее: – Цымбалюк, отвечай!
Ответа из-за дороги не последовало. Не услышать их на таком близком расстоянии было невозможно. И Сергей тут же крикнул Удалову:
- За мной!

Оба вмиг перемахнули через дорогу, вдоль которой только что шли, и углубились в лес, ориентируясь на услышанные звуки перестрелки, поскольку Уварова с Цымбалюком, как они предположили, за дорогой не оказалось.
- Куда их занесло? – злился на ходу Сабиров.
И вдруг они почти сразу же выскочили на ещё одну полевую дорогу, за которой послышались крики и вдруг раздался дикий вопль.
- Дорога раздвоилась! – вмиг догадался Сабиров и крикнул: – Вперёд, не отставать!

И только здесь, метрах в пятидесяти в глубине леса, они застали трагикомичную картину.
Растрёпанный Цымбалюк без оружия сидел на земле, приходил в себя и нервно растирал шею. А Уваров заканчивал вязать лежавшего на животе немецкого офицера с подозрительно мокрыми штанами сзади. Подбежав к своим, Сабиров с Удаловым увидели, что брюки немца на заднице всё сильнее пропитывались… кровью. Оглушённый немец стал приходить в себя и начал сильно стонать, выгибаясь назад в пояснице.
- Что с ним? – неприязненно морщась, удивился Сабиров.

И тут в припадке нервического хохота  зашёлся Цымбалюк, который сквозь приступы то ли смеха, то ли рыданий сипло, с трудом и по частям выговорил на своей ридной мове:
- Та це Толян… мабуть... його ножом… засадыв йиму ззаду… тай зробыв… мабуть жинкою.
После этой сентенции с интимными подробностями, выданной полу-придушенным украинцем, невольно заржали все. Алексей присел к Сене, чтобы помочь ему встать и отряхнуться. А Сергей вдруг участливо сказал:
- Перевязать бы его… А то кровью истечёт.
- Ага, разбежался, – фыркнул Уваров. – Он Сеню едва не задушил. Так что пусть теперь сам подыхает.

Цымбалюк от этих слов и той интонации, с какой они были сказаны, с такой благодарностью посмотрел на татарина, что у самого слеза на глаза на вернулась, а Толик смущённо опустил глаза.
- Он офицер и может дать полезные сведения, – настаивал на своём Сабиров.
- Этим сведениям... не меньше двух недель... И кому они теперь нужны?.. – поддержал Уварова Цымбалюк. – У-у, сволочь!.. Крепким оказался, зараза... Хоть и не такой уж здоровый с виду…
И добавил, глядя куда-то перед собой:
- Если вернусь домой,.. первого же сына Толиком назову... Слово даю…

Поскольку у Цымбалюка сильно болел кадык, из-за чего он не мог долго разговаривать, Уваров вкратце доложил, что, когда они дошли до развилки лесных дорог, Сеня приказал перейти на ту сторону дороги, чтобы не отрываться от своих. Но, когда они пересекали дорогу, впереди метрах в семидесяти через неё переметнулись трое немцев на ту сторону, по которой они только что шли. Без раздумий, оба тут же кинулись обратно в лес и побежали наперерез немцам.

К удивлению, их осталось только двое. Но преследование продолжили. И Уваров не сразу понял, что бежит уже один. Только припав на колено и сняв одного из немцев, или ранив его, и сделав ещё один выстрел, оглянулся и увидел, что метрах в двадцати позади него Цымбалюк в рукопашную схватился с третьим, не очень крупным немцем в чёрной шинели. И теперь оба они перекатывались по земле.

Отвлёкшись от боя, он едва не схватил пулю от немца, которого преследовал. Перебежал и сделал ещё пару выстрелов. Немец вскрикнул, и Толян решил, что ранил его. И в это же время третий немец сзади крикнул «русиш швайн!». Толян снова оглянулся и увидел, что немец уже душит Сеню. А тот никак не может оторвать его рук от своей длинной шеи.

К товарищу на выручку Уваров не подбежал, а пулей пролетел, на ходу выхватив нож из голенища. В этот момент Сеня как-то извернулся под немцем, и тот привскочил на колени, отклячив свой зад. Ну, Толян, не задумываясь, прямо с ходу и всадил в него нож по самую рукоять…

Немец слабел на глазах. Лужица крови под ним образовалась уже довольно заметная.
- Не жилец, – брезгливо сплюнул в его сторону Цымбалюк.
И тут все дружно вздрогнули и оцепенели от совсем близкой немецкой речи:
- Ich bin selbst gekommen (нем.: - Я сам пришёл).

Прислонившись к сосне, в пяти шагах за ними стоял и усмехался раненый в правое плечо немецкий сержант лет сорока с винтовкой в руках. И только теперь он поставил её на предохранитель и прислонил к сосне. И только теперь все поняли, что ведь он же мог…

И тут же, и уже в который раз на этой проклятой войне у Алексея шевельнулись волосы на голове, и пошла гусиная сыпь по коже рук. Слава богу, раненному немцу хватило благоразумия не нажимать на курок. Конечно, всех четверых он не смог бы убить. Но кого-то легко уложил бы наверняка, да и другого мог ранить или убить, пока они начали бы давать ему отпор. И быть этим кем-то никому из четвёрки ротозеев отчаянно не захотелось. Сергей даже головой помотал от злости на себя за такую расхлябанность и в первую очередь – свою.

А немец продолжал говорить, будто его кто-то понимал:
- Walter Wrobel ist tot. Aber was ist mit dem ober-leutnant Stolz?
(нем. - Вальтер Вробель мёртв. А что с обер-лейтенантом Штольцем?).
Он деловито подошёл и склонился над офицером, подержал за пульс и безнадёжно уронил его руку.
- Er wird bald sterben… (нем. – Он скоро умрёт…)

Сергей пожал плечами и помотал головой:
 - Я не понимаю по-немецки, – и показал ему рукой следовать в направлении основных сил сводной роты: – Вперёд! Шнель!
Но немец начал что-то горячо говорить, показывая рукой то на офицера, то в сторону другого убитого немца. У него даже слёзы навернулись на глазах.
- Наверное, хочет похоронить своих, – первым догадался Цымбалюк.
Но Сабиров коротко отрезал немцу:
- Найн. Шнель! – и снова показал немцу, куда идти. – Некогда нам с трупами возиться. Наших солдат они тоже не хоронили, когда на Москву и Сталинград наступали…
Немецкий сержант понурился, но подчинился…

Единственное, что сделал Уваров, так это развязал руки немецкому офицеру, взгляд которого уже начал стекленеть. Да и то, видимо, просто не захотел оставлять зря крепкую бечёвку. А второй немец, подстреленный им, умер от смертельного ранения в шею и основание черепа.

Уже по пути к своим Алексей вдруг сообразил, что немецкий сержант ведь так и не поднял рук, что он сдаётся в плен. И сказал об этом Сергею. Тот глянул на немца, припоминая его действия. И, соглашаясь с наблюдением Удалова, сказал уважительно:
- Правильный солдат. И гордый…

 Продолжение здесь:  http://proza.ru/2020/05/02/1838