С моих слов записано верно. Глава 5

      
          УХОДИТ СТАРЫЙ ВЕК
     Под новый год Юльку осудили, ту, что просыпалась всегда с улыбкой. Все в камере говорили, что два года зоны для нее – подарок судьбы. Подарок – так подарок, должно же кому-то везти под Новый год!
     Юлькин уход и Тане приготовил подарок. Не ждала, не чаяла, а новый год теперь не на полу под батареей, а на собственной шконке встречать будет. Остальные новенькие тоже обрадовались: каждая, живущая на свернутом матрасе между чужими кроватями продвинулась в очереди - места на полу тоже делились по старшинству.
     Перетащив матрас на верхнюю шконку Таня удивилась -  на полу лежать было мягче. Тоненький, местами прохудившийся до дыр, ватный матрас, даже после тщательного разравнивания сбившейся в комья ваты, не смягчал металлических перекладин, приваренных крест-накрест к каркасу кровати. В квадратные дырки вместе с матрасом проваливались локти, коленки  и даже ребра.  Ивановна дала Тане ком каких-то ненужных тряпок, чтобы хоть немного уплотнить настил, но это не помогло. В первое же утро она проснулась в синяках.
     Зато у нее теперь есть свое место! Спать можно сколько угодно, хоть сутки напролет. Да и вообще, со своим шконарем как-то солиднее, вроде уже не совсем новенькая. Правда, новое место имело еще один недостаток. Телевизор после отбоя можно смотреть только лежа в своих постелях, и видно его не всем. На полу было видно, а теперь – только слышно. И все бы ничего, но всю неделю фильм рекламировали, Тане очень хотелось его посмотреть, а теперь не удастся. Но она нашла выход.
      Перед отбоем Таня поставила на тумбочку маленькое зеркальце, так, чтобы в нем отражался экран. И уже лежа на шконке вторым зеркальцем «поймала» изображение.
     Ивановна так и ахнула: - Надо же! Пять лет здесь сижу, и ни разу еще не видела, чтобы кто-то так телевизор смотрел! Сообразительная!
     А фильм был о том, как электроника не перешла рубеж двухтысячного года и мир разрушила техногенная катастрофа.  И Таня испугалась, вдруг такое и вправду случится. Неужели она родителей не сможет защитить…
     Четырнадцать новогодних ночей Таня встретила дома. Первые шесть  в гостиной собирались родители, бабушка с дедушкой, дядя и тетя. В последний день уходящего года отец возвращался с  работы, держа в охапке перевязанную бечевкой длиннющую елку. Таня подпрыгивала от радости и хлопала в ладоши, когда дедушка вытаскивал с балкона вторую елку, добытую им на базаре утром того же дня. Мужчины связывали обе елки веревкой, притягивая стволы  и казалось, что елка одна, но сказочно красивая, густая,  ветвистая. Папа взбирался на стремянку, доставал с антресоли большую пыльную коробку с игрушками.  Вместе с Таней они украшали колючие раскидистые лапы дерева блестящими шарами, матовыми шишками, домиками, пингвинами и снежинками.  Каждый год какой-нибудь шар выскальзывал из рук и, едва коснувшись пола, разлетался на мелкие осколки. Но шаров было много и казалось, хватит на сто  лет.   
     Бабушка и мама хлопотали на кухне. Винегреты, оливье, заливное и мандарины, как и у всей страны вечером, торжественно сочетались с «Советским» шампанским и традиционным просмотром «Иронии судьбы». Дождавшись дядю и тетю, семья рассаживалась за столом. Начинались проводы уходящего года. Цокали пузатые рюмки, звенели изящные бокалы, вилки и ножи аппетитно постукивали по тарелкам, гудел негромкий разговор.
     Таня сидела в полудреме, поджав под себя ноги в кресле у аквариума. Как ни старалась она взбодриться, сон всегда убаюкивал ее. Утром она жалела, что так и не успела загадать желание под бой волшебных часов. А желание было одно и не менялось из года в год. Таня хотела, чтобы ей подарили щенка. Родители отговаривали, мол, ухаживать некогда, кормить нечем, гулять некому. Но Таня ещё не умела мыслить рационально, ей просто хотелось иметь собаку.   Хотя ужасно боялась, когда к ней подбегали дворовые псы. Страх инстинктивно передался от матери, которая при виде любой, даже очень маленькой шавки, вскрикивала, поднимала руки и  шикала: «Фу! Пошла отсюда, пошла вон!»   Отец презрительно фыркал на жену и брал дочь на руки. Он хотел избавить девочку от глупого страха, но не знал, как. Знакомые посоветовали завести собаку.
     Однажды вечером Таня с мамой сидели на лавочке у подъезда и поджидали запоздавшего с работы папу.  Оранжевые Жигули, медленно въезжавшие во двор, сразу привлекли внимание соседей. Папа ездил на такси только в особых случаях. И этот вечер был самым что ни на есть особым! Расплатившись с водителем, папа вылез из машины, а вслед за ним выскочила большая мохнатая рыжая собака! Она колотила лохматым хвостом так, что казалось, он оторвется, обнюхивала двор, папа еле сдерживал натянутый поводок. Потом она вскочила на задние лапы и хотела передние закинуть на Танины плечи. Позже отец не раз вспоминал эту минуту, когда он впервые в жизни увидел дочь по-настоящему счастливой. Таня мечтала иметь щенка, а получила сразу взрослую огромную рыжую колли. Поначалу она боялась даже погладить  пса, но со временем забыла о страхе и резвилась, катаясь кубарем по полу в обнимку с собакой. Правда, собака стала яблоком раздора между папой и мамиными родственниками. Оказалось, они на дух не переносили домашнюю живность и восприняли папин поступок как повод для ссоры.
     Однажды утром позвонил дедушка, отставной полковник. Он был немногословен. «Немедленно изведите животное или мы не приедем к вам встречать Новый год», - рявкнул он в трубку.
     Собака осталась. И дедушка выполнил обещание.
     С тех пор Новый год проходил в их семье по-другому. Папа приносил елку и устанавливал на электрическую крутящуюся подставку с множеством мигающих фонариков. Они так же вместе наряжали елку, и год за годом били шары. Но новогодняя ночь всегда была поводом для грусти: папа одиноко курил в своей комнате, пил водку и громко разговаривал с собакой: «Видишь, Леська, никому мы с тобой не нужны. Ничего, прорвемся. Будет и на нашей улице праздник». Собака жалобно скулила и скреблась в запертую дверь папиной комнаты, а Таня стояла за дверью, слушала его монолог и тоже готова была завыть. Мама, принарядившись, брала ее за руку и уводила из дому. Они ловили такси и ехали по заснеженному городу в гости к дяде и тете, где за праздничным столом их встречали бабушка и дедушка. Таня отвлекалась от грустных мыслей, за веселыми разговорами и вкусными угощениями, но ближе к полуночи всегда тянула маму за рукав со словами: «Ты обещала!». И мама нехотя прощалась с семьей, чтобы успеть вернуться домой  и встретить Новый год вместе с дочерью и нелюбимым мужем. Пустой автобус быстро мчался по безлюдному городу. Дома было темно. Папа спал.  Таня включала телевизор, зажигала елку и свечи и бежала будить громко храпящего отца, а мама доставала из холодильника бутылку Советского шампанского и миску  невкусного винегрета. Каждый год Таня просила не добавлять лук, и каждый год сплевывала крупные горькие куски наскоро нарубленной луковицы. Это была единственная закуска к единственной бутылке вина. Семья традиционно встречала новый год за пустым столом в пустой гостиной. Стоя перед телевизором, они поднимали бокалы и  под бой курантов быстро выпивали игристую кислятину. Таня верила, что если осушить бокал пока часы бьют – желание исполнится.
      Папа перенес второй инфаркт и часто говорил, что скоро умрет. Она хотела чуда, и каждый раз загадывала, чтобы он прожил еще хотя бы один год. Этого казалось так много, что больше и мечтать не о чем!
     Леська прожила с ними восемь лет. Таня выросла, папа по-прежнему держался, но казалось, уже из последних сил. Он мечтал поставить ребенка на ноги, но в перестройку ученый математик не сумел перестроиться. Закрыли НИИ, где он трудился четверть века. Семья, оставшись без его привычного жалования, быстро оказалась за чертой бедности. В интервалах между больницами отец искал любую работу. Престарелый кандидат наук устроился кассиром  в молочный магазин. Работа не редко приносила убытки: то второпях, получив стольник, он выдавал сдачу с пятисотки, то подсовывали фальшивую банкноту, то непонятно почему, подсчитывая выручку за смену, обнаруживал недостачу.  Таня жалела отца, когда он, чуть не плача рассказывал ей о своих бедах. После школы она прибегала в магазин, обходя длиннющую очередь, становилась у кассы, и часами, молча, стояла и смотрела как он работает. Он сам просил ее по возможности быть рядом, говорил, что от постоянного головокружения боится потерять сознание, а с ней ему было спокойнее. Встречая в магазине знакомых, Таня опускала глаза, избегая приветствия. Она любила отца больше жизни, но все же, стыдилась его профессии и заношенного до дыр, когда-то белого халата. По возрасту, он годился ей в деды и на прогулке к ним всегда обращались как к дедушке и внучке. «Это мой папа!» - обиженно поясняла девочка, и люди сконфуженно извинялись.
     Однажды, стоя возле кассы, Таня стала свидетелем скандала. Разодетая покупательница возмутилась, будто бы он ее обсчитал.  «Пусть тебе на венок останется, возьми себе на могилу» - кричала женщина. Таня глядела на нее широко открытыми глазами, но почему-то не смогла вымолвить ни слова. Девочка знала, что отец ни за что не стал бы обманывать покупателей. «Покупатель всегда прав» - приговаривал он, когда рассказывал о подобных скандалах. И теперь он молча слушал истеричные вопли женщины, терпеливо дождался ее ухода и невозмутимо продолжил  обслуживать очередь. Таня заметила, что он неестественно побледнел и руки, и без того порой непослушные, с трудом перебирали банкноты. К вечеру, когда очередь кончилась он тихо сказал дочери: «Пойди в подсобку, скажи бухгалтеру тете Наде, пусть вызовет скорую» и закрыв ладонями лицо откинулcя на спинку стула. Испуганная Таня вбежала в подсобку. Пышногрудая добрая тетя Надя пила чай с баранками. «Папа просил вызвать скорую» - нервно крикнула девочка и чуть не  плача побежала обратно к отцу. У него снова собралась очередь и он медленно обслуживал покупателей. «Чего так медленно?»- кричали недовольные люди. «Спит этот дед или пьяный?» - разводили руками покупатели. А Таня снова молчала. «Неужели вы не видите, что человеку плохо?» - рвалось откуда-то изнутри, но голос куда-то делся и она не смогла произнести ни слова. Врачи приехали, положили его на носилки и увезли на машине с синим,  тревожно-мерцающим маячком. Он провел неделю в реанимации, потом месяц в больнице и месяц в санатории. Ему назначили инвалидность без права работать. Раньше он упрашивал комиссию не лишать его последних средств к существованию, но на этот раз врачи были непреклонны.
     Он долго не мог привыкнуть к положению неработающего инвалида. Нужда дошла до крайней степени, когда, во время прогулок с собакой он начал собирать пивные бутылки, чтобы сдавать их. Видя в дочери единственного союзника, отец сделал ее помощницей в этом промысле. Ранним утром перед школой Таня с отцом и собакой бродили по бульвару, как грибы, собирая в большие пластиковые сумки пустые бутылки, разбросанные за ночь гуляющей молодежью.  Мама брезгливо морщилась, но не переставала взыскательно требовать от мужа средств к существованию. Она подрабатывала репетитором музыки, но заработком с мужем не делилась.  Таня торопила время, мечтая скорее вырасти и перестать быть обузой своим старикам. Перемыв в ванной бутылки, она закидывала рюкзак на плечо и отправлялась в школу. Пока шел первый урок, она дремала на задней парте; на переменах класс гудел о новых игрушках, модных нарядах, заграничных путешествиях и прочих благах беззаботной обеспеченной жизни. Таня не вписывалась в тусовку мажоров хотя бы потому, что свитер, служивший ей платьем во втором классе, к седьмому превратился в топ.
     Постепенно появились знакомые постарше. Восьмиклассница научилась курить,  невпопад материться и, не поморщась, пить из мягких стаканов теплую паленую водку.  Почти каждый вечер, вернувшись с тренировки на полчаса раньше, они с подружкой прибегали в подъезд девятиэтажного дома – место сборища местной  шпаны. Кампанию объединяло желание выпить, а Тане с Женькой нравилось чувствовать себя взрослыми, выпивая и дымя сигаретами наравне с остальными.   Дождавшись  четырнадцатилетия, получив новенький паспорт, Таня сочла себя окончательно повзрослевшей. Теперь она не отпрашивалась у родителей, а ставила в известность. Так она решила, что будет лучше на время отложить учебу и устроиться на работу. Папа к тому времени нашел место в цехе, возрожденном бывшими коллегами на месте разоренного НИИ. Ему приходилось штамповать и сортировать детали самолетного двигателя, которые когда-то он сам и разрабатывал. Желание Тани помочь семье отец одобрил. Он верил, что настанет время, когда ей сподручнее будет учиться, а возможно, также, надеялся, что увлекшись работой, девочка оставит дурную компанию. Для Тани нашлось место в том же цехе. Она гордилась, что в четырнадцать лет имеет уже два серьезных документа: паспорт и трудовую книжку. Работа была не сложная, но платили за сделанное и интерес заработать как можно больше заставлял девочку проводить в цехе дни напролет. Папа никогда не относился к ней, как к ребенку, а теперь и вовсе воспринимал серьезным взрослым человеком. Они вместе ходили в курилку и обсуждали жизнь, говорили на любые темы.
     Надежды отца оправдались,  Таня потеряла интерес к дворовым недорослям, заменив их на компанию постарше. Эти ребята давно дружили между собой, но по-свойски приняли внешне взрослую Таню в свою кампанию. 
     Последний новый год на воле Таня собиралась встретить как обычно, дома, с родителями. Ей были неинтересны посещения маминой родни с вечными внутрисемейными дрязгами и выяснением отношений. Друзья собрались в доме напротив, у чьей-то бабушки, чтобы встретить новый год за широким столом в веселой шумной компании. Поскольку Таня была самой младшей, она боялась, что они сочтут ее ребенком, если она не придет на праздник ночью. Но Тане совсем не хотелось оставлять стариков в одиночестве. Она придумала компромисс, решив, что вечер проведет с друзьями, а за полчаса до полуночи вернется к родителям.
     В просторной яркоосвещенной квартире было шумно и многолюдно. Гремела музыка, вынуждая общительных гостей напрягать голосовые связки.
      Какой-то нетрезвый парень курил на балконе, топчась мягкими тапочками в талой слякоти вчерашнего снега. Парочка влюбленных целовалась на кухне, что-то укрытое пледом с головой храпело на маленьком диване в прихожей,   от перегрузки неслышно упала вешалка  с бессчетными шубами и дубленками. Обувь нестройными рядами растянулась от входной двери по длинному узкому коридору, оставляя вокруг себя грязные подтеки на паркете.
     Потертые обои почти сливались с выцветшими гардинами. Пыльными ниточками с высокого потолка там и тут свисали серые паутинки.  Из-под белой скатерти просвечивала газета, скрывавшая погрешности когда-то гладкой столешницы. Старые стулья с деревянными спинками чередовались с соседскими табуретками, на вечер взятыми взаймы.
     Таня с интересом наблюдала за происходящим, весело болтала с Глебом, но поглядывала на часы. Новый год застал компанию врасплох. Оказалось, часы, остановились за час до полуночи. Кто-то включил телевизор как раз в тот момент, когда куранты уже начали торжественный и тревожный бой. Быстро разлили по бокалам шампанское, в спешке выплеснув полбутылки на стол. «Скорее, скорее», кричали на разные голоса девчонки,  «надо успеть загадать желание» - и Таня, хоть и успела загадать привычное «чтобы родители были живы» вдруг обвела глазами присутствующих и вздрогнула, испугавшись своей мысли. Все кто был за столом, исключая годовалую Катю, так или иначе были мечены тюрьмой. Либо сами отсидели, либо ждали своих мужей, отцов или братьев. «Интересное совпадение» - размышляла Таня «к чему бы это?»…

     В последнюю ночь уходящего века, лежа на неудобной шконке, Таня не сомкнула глаз. Долго вспоминала свою жизнь, потом тихо плакала в подушку и молилась, чтобы отец дождался.