Послеобеденный сон

Старик Фидель вышел на порог и поглядел на ночное небо: хмурые приземистые облака нависли над крышей его старой хижины близ моря. Осенний ветер срывал жухлые лепестки с некогда цветущей бугенвиллии и уносил их прочь. Казалось, что вместе с ними где-то совсем близко исчезают остатки тепла и солнца, которых так не хватало Фиделю в это осеннее утро. Лето прошло.
Старик плотнее запахнул потертый кожаный жилет и закрыл на замок дверь хижины. Работы было еще больше обычного, а поспеть надо было к обеду, поэтому Фидель закинул котомку со скарбом за спину и отправился к морю.
Дом Фиделя находился вдали от поселений других людей. До ближайшей деревни было больше двух дней пути, а чтобы добраться до города, стоило уповать лишь на бога. Да и город этот, по правде говоря, на деле был всего-навсего маленьким селением с рядами ветхих домов и главной улицей между ними. От деревни его отличала лишь дорога, ведущая вглубь Испании, мясная лавка ныне покойного Эдмундо и лавочка ростовщика Дамиана, чьи проценты свели в могилу не одно поколение местных жителей.
Пожалуй, именно поэтому старик со своей женой поселились здесь, в этом забытом всеми месте, на берегу Балеарского моря. Фидель ловил рыбу и чаек, растил оливы, собирал дикие манго и в сезон охоты выслеживал разное зверье, в то время как его жена Марита пряла, вязала, шила и вела домашнее хозяйство. Помимо этого, у них было несколько кур и овец, а потому в сезон неурожая можно было не бояться голодной смерти.
И все же время шло, и годы все же давали о себе знать. Жизнь неотвратимо менялась. Совершив новый виток перемен, она запустила необратимый процесс старения, помешать которому могла лишь смерть. Некогда сильные руки Фиделя постепенно ослабли, сухожильное тело одряхлело, а скуластое широкое лицо осунулось, покрываясь морщинами. Марита, о чьей красоте и так никто не слагал легенд, также не избежала прикосновения времени: аккуратные, длинные пальцы покрылись некрасивыми наростами, причинявшими сильную боль по ночам, колени ослабли от постоянной работы и ныли с утра до вечера, а сердце, что когда-то давно билось быстро и уверенно, теперь работало с перебоями, словно плохое радио.
Но было у старых возлюбленных то, что даже спустя десятки лет оставалось неизменным - огонь жизни в их уставших глазах. Разменяв седьмой десяток, они жили душа в душу и старались делать все, что только было в их силах, дабы с вечера обеспечить себе доброе утро. Каждый из них словно подкидывал дрова во внутренний огонь второго, чтобы греться в его ярком, мерцающем свете.
Старик снял прохудившуюся сандалию и вытряхнул мелкие камушки, больно коловшие ступни. Затем он снова обулся и, кряхтя, выпрямил спину, морщась от боли. Ветер швырял о прибрежные скалы темные, как смоль, волны, чьи брызги долетали до самого верха, где по размокшей тропе аккуратно вышагивал Фидель. Его лицо было исцарапано летящими с пляжа песчинками, из-за чего кожу неприятно щипало морской солью. Холодная земля комьями липла к подошве, проникая внутрь обуви, но старик смотрел куда-то вдаль и не обращал внимания ни на что вокруг.
На глазах его выступили слезы, но он вытер их грязным рукавом полотняной рубахи. Поклявшись себе никогда не плакать, Фидель пристыдил себя за минутную слабость, после чего решил подумать о чем-то хорошем. Не придумав ничего стоящего, он вспомнил день знакомства с Маритой – своей женой.


На улице стояло знойное лето, и все жители города прятались по домам. Ни один настоящий испанец не высунул бы и носа во время сиесты, однако Фидель был тем самым исключением из правил, и потому с часу до двух гулял по опустевшим улочкам своего городка, прячась от палящего солнца под старым зонтом.
В тот день жара была сильнее обычного, из-за чего даже Фидель всерьез подумывал остаться дома. И все-таки что-то словно заставило его выйти на улицу и пойти своим привычным маршрутом с зонтом наперевес. Как и всегда, вокруг не было ни души, лишь изредка тут и там в окнах домов можно было заметить слабое движение – единственное доказательство существования жизни в городе. Через полчаса прогулки, выйдя на главную дорогу, вдалеке он увидел маленькую фигуру человека. Фиделю стало интересно, кто бы это мог быть, ведь он знал всех жителей города, и никто не выходил на улицу в разгар сиесты. Тем более на главную дорогу.
Ускорив шаг, он всматривался в приближающуюся фигуру, чьи размытые очертания постепенно обретали форму. Спустя некоторое время стало понятно, что перед ним девушка. Более того, девушка эта была явно не из этого города, что не на шутку разволновало чувства юноши.
Причиной этому был простой факт, известный любому мужчине любой Испанской деревни: всех «хорошеньких» девушек либо выдавали замуж за лучших юношей города, либо сватали приезжим торговцам, свадьба с которыми обещала безбедную жизнь и спокойную старость. Когда же все «хорошенькие» девушки уже были отданы под венец, приходил черед всех тех, кто довольствовался малым и ждал своей очереди. Когда же и те девушки подходили к концу, оставались лишь так называемые «дурнушки», чья незавидная судьба вела их либо в объятия гуляк и пьяниц, либо под крышу закрытых женских монастырей. И что было хуже для молодой, едва познавшей жизнь девушки – сказать трудно.
Именно к таким «дурнушкам» и отнесли юную Мариту, чей твердый (а по мнению ее родителей – скверный) характер не позволял ей выйти за муж за «достойного» для нее мужчину. В конечном счете было решено отдать ее в женский монастырь, сославшись на слабое здоровье. Марита в ответ на данное заявление лишь собрала свои кровные и сбежала из дому той же ночью.
Встреча Фиделя и Мариты не была простой случайностью, ведь оба они в своих городках нажили себе «славу» юродивых, не от мира сего людей. Один отказался от семейного дела, бросив изучение торговли в самом его начале, вторая же с детства гуляла только с мальчишками, била девочек и воровала сливы у соседей. Он не имел дружбы со сверстниками, предпочитая дворняг и кошек, гулял в самый разгар сиесты под раскаленным солнцем и пел вслух. Она плевала в лица всем, кого ей сватали, сквернословила и срезала себе волосы каждый раз, когда они дорастали ей до плеч. Казалось, встреча их – всего лишь вопрос времени. Так оно в итоге и получилось…
Фидель предложил Марите свой зонт, когда они поравнялись на главной улице, однако та лишь презрительно фыркнула в его сторону. Он засмеялся и уже хотел было пройти мимо, как вдруг споткнулся о камень и упал. Теперь уже засмеялась девушка. И не было слышно в том смехе ни капли насмешки, издевки или осуждения, к которым так привык Фидель за свою жизнь. И не было в его ответной, неловкой улыбке ни жалости, ни сожаления, ни злобы, к которым так привыкла Марита.
Немного разговорившись, они поняли (а может быть почувствовали), что довериться друг другу – лучшее, что они могут сделать. Но все же Марита, отказывая себе в праве любить мужчину, держалась от Фиделя особняком, не позволяя ему подходить к себе ближе, чем на два метра. Да он и сам, если говорить откровенно, не стремился к какой либо близости, предпочитая беседовать на почтительном от девушки расстоянии.
Он показал ей укромную пещеру в скале, принес одеяла на ночь и немного еды. Она отблагодарила его, но к себе не впустила, сказав, что раз это ее дом, то гостей она уже не принимает. Фидель лишь улыбнулся в ответ и предложил встретиться завтра. Марита промолчала, но и не стала отказывать… Так все и началось.

Очередной порыв ветра вернул старика из жары давно ушедшего лета в холод недавно пришедшего ноября. Фидель спустился к самому берегу и снял сандалии, ощущая грубыми ступнями прохладу влажного песка. Он ступал по нему, и каждый шаг давался труднее предыдущего, как если бы силы покидали его, уходя в землю. И все-таки Фидель упорно шел вперед вдоль бушующего моря, заслоняясь руками от летящего в глаза песка. Светало.
Спустя несколько минут он дошел до своей лодки, которую еще вчера вытащил на берег после неудачной рыбалки. Теперь она была ему ни к чему, поэтому он уперся плечом в ее деревянный борт и начал толкать к воде. Ноги тряслись под тяжестью судна, проваливаясь в песок, поясница пульсировала болью, заполняя ей каждую клеточку организма Фиделя, но старик лишь толкал свою лодку от берега, тяжело дыша.
В один момент, когда старик стоял уже по колено в воде, лодка вдруг потеряла свой вес и устремилась в море. Отбойное течение быстро уносило маленькое судно в горизонт, а упавший в воду старик стоял на четвереньках и смотрел ей вслед.
«Больше мы не увидимся, подруга, - подумал Фидель, глотая воздух пересохшим ртом, - теперь ты свободна».
Восстановив дыхание, старик вгляделся в свое отражение в воде. Колыхание волн не позволяло изображению замереть, из-за чего казалось, словно лицо Фиделя меняется, становясь моложе и красивее. Морщины будто бы разгладились, уступив место упругой, загорелой коже; на замену жесткой и седой бороде пришла едва заметная щетина на щеках и темный пушок под носом. Старик провел по воде рукой, всем телом ощущая холод ледяной морской воды. Его бил озноб, а лоб покрылся крупной испариной.
Фидель вышел из воды и побрел наверх, к маленькому саду оливковых деревьев, оставляя за собой следы на песке. По дороге старик сжимал и разжимал кулаки, стараясь ни о чем не думать. В голову лезли разные мысли, и он пытался отогнать их, словно надоедливых мух. Закрыв глаза, Фидель пытался выудить из памяти то светлое и доброе, что когда-то было в его жизни. Сжав кулаки, что есть сил, он перенесся в день, когда они с Маритой бежали из города.

- Фидель, просыпайся!
Юноша резко вскочил на ноги и огляделся. Перед ним в их пещере стояла испуганная Марита.
- Что случилось? – Только и спросил он.
- Солдаты в городе! – Выдохнула девушка, - Солдаты в городе, Фидель! Они ходят по домам и забирают всех, кто младше сорока… Они забирают их на войну, Фидель! Они уходят воевать.
Повисла долгая и тяжелая тишина. Только вчера они, беззаботные и счастливые, засыпали в обнимку под звездами, а уже сегодня над ними повисло такое страшное, такое грязное и такое всемогущее слово – война.
- И что же ты предлагаешь, Марита?
- Что предлагаю? – Опешив, спросила та, - Ты спрашиваешь, что я тебе предлагаю? Чертов ты дурак! Я разве похожа на базарную хабалку? Я ничего тебе не предлагаю, Фидель, я требую!
- И чего же ты требуешь, Марита?
- Требую брать меня за руку и бежать отсюда, вот что мне нужно!
И снова воцарилось молчание. У выхода из пещеры шелестели пинии, размеренно раскачиваясь на ветру. Фидель тяжело вздохнул, вышел на свежий воздух и поднял глаза к небу. Марита стояла в той же позе, что и была, уперев руки в бока и горделиво подняв подбородок.
«Она предлагает мне бежать, - думал молодой Фидель, - да только куда я побегу? Куда бежать от войны? Где есть такое место на земле? Да и есть ли вообще?»
- Нужно ли тебе взять какие-то вещи? – Только и спросил юноша.
- Ох, Фидель… - протянула девушка, - Когда мы с тобой встретились, я шла босая, без зонта, а подол единственного платья до колен изорвала на повязки для головы. Неужели после этого ты все еще думаешь, что мне нужны какие-то вещи в дорогу?
Юноша посмотрел на Мариту и улыбнулся. Ее лицо вдруг смягчилось, и она улыбнулась в ответ.
- Тогда бежим, - произнес Фидель и взял Мариту за руку.
В тот день они навсегда покинули никому неизвестный городок на юге Испании, отправляясь в долгий и опасный путь к свободе. Никто из них тогда не представлял, чем все закончится, но оба они верили, что вместе справятся с любыми трудностями.
По ночам они грели друг друга своими телами, а днем прятались под сенью деревьев, избегая больших дорог и крупных поселений. Питались они всем, что могли найти вокруг, будь то незрелая ягода или дикие плоды невиданных ранее растений.
Марита, несмотря на сложившуюся ситуацию, оставалась все такой же капризной, как и всегда, желая от Фиделя порой совершенно сумасбродных вещей. Например, она готова была есть плоды лишь с самой верхушки деревьев. И даже когда на их пути появился одинокий домик со старым оливковым древом в саду, Фидель был вынужден лезть на самый верх, чтобы достать оливки с верхушки. Разумеется, из-за этого их тут же заметили местные, а молодым влюбленным пришлось бежать прочь, чтобы затем вернуться и все-таки достать заветный трофей с самой макушки.
Позже, когда стало холодать, вести подобный образ жизни оказалось совершенно невозможным. Из-за этого нужно было искать добрых людей, готовых взять двух беглецов на постой. Получалось это не всегда, из-за чего порой приходилось спать на сеновалах, в хлеву или на чердаке, тайком пробираясь туда под покровом ночи.
И все-таки приход зимы вносил свои коррективы, и Фидель понимал всю необходимость в поиске места, где можно было бы пережить наступающие холода. И такое место было: всего в нескольких днях пути от Балеарского моря влюбленные нашли захолустный городок, в котором никто знать не знал ни о какой войне (также как и не знали и о том, что же делать с парой молодых влюбленных, из ниоткуда появившихся в спокойном и далеком от всего мира городишке).
В конце концов,  коллегиально было решено, что молодые будут жить по очереди у всех жителей городка. Но жить, разумеется, не вместе, а раздельно – Фидель в семьях, где больше мужчин, Марита в семьях, где больше женщин.
В ту зиму они успели познакомиться со всеми жителями того славного города, деля с ними не только кров и пищу, но и горе с радостью. И каждый из этих добрых людей учил их чему-то новому, потому что единственной платой, которую Фидель и Марита могли предложить в обмен на крышу над головой – это свои рабочие руки.
Так мясник Армандо научил Фиделя разделывать туши животных, снимать с них шкуры и готовить вкусное мясо, а швея Констансия, в свою очередь, помогла Марите обращаться с пряжей и спицами. Так плотник Сильвио доказал Фиделю, что даже один человек способен построить целый дом, если будет знать как (а позже именно Сильвио поможет молодым влюбленным с постройкой собственного дома вдали от всех). Так Рамона открыла Марите все секреты успешного замужества, объясняя, что делать и что не делать в отношениях с любимым мужчиной, будь то работа в саду или работа в постели.
Так прошло несколько лет, но ни война, ни солдаты с повестками, ни прочие беды и несчастья не тронули те места, обходя их стороной. И все-таки в душе Фиделя страх за свою жизнь и за жизнь своей возлюбленной был выше всего на свете, а потому, спустя три года - чудесных, прекрасных года - было решено уехать из города и построить свой собственный дом, который по своему желанию не смогла бы найти ни одна живая душа. Так оно и произошло.

Запыхавшись, старик поднялся в гору и оглядел маленький сад оливковых деревьев. Эти оливы они с Маритой посадили в честь начала строительства их собственного дома. Выросли они, конечно, не сразу, равно как и не все остались целыми. И все-таки благодаря им Фидель и Марита могли не только вкусно поесть, но и обменять часть урожая на что-то необходимое, когда оливок было особенно много.
Ветер не доставал старика в той маленькой рощице, а потому Фидель решил перевести дух и поесть. Достав из котомки вяленую баранину и ломоть засохшего хлеба, старик облокотился спиной об узкий ствол одного из деревьев. Перед ним, за оливками, покуда хватало глаз, расстилалась равнина. За его спиной, под горой, покуда хватало глаз, расстилалось море. И посередине всего этого был он – старый Фидель. Уставший, замерзший, обреченный на старость Фидель, внутри коего еще теплилась искра жизни, которую не способен раздуть ни один из ветров, но и не способен потушить ни один из дождей.
Закончив трапезу, старик долго сидел, сжимая в руках древко топора, который он принес с собой в котомке. Его лезвие было идеально острым, как и учил старый плотник Сильвио когда-то давно, когда в учении этом еще был прок. Сейчас же, спустя столько лет, Фиделю казалось, что все то, что он знает и умеет, больше не помогает ему жить. Даже наоборот, с каждым днем накопленные знания словно тяготеют над ним, нависают и давят на плечи, не давая выпрямить и без того больную спину. Тяжело вздохнув, старик поднялся на ноги и, погладив узкий ствол молодой оливы, занес над головой топор…
Спустя несколько часов все было кончено, и срубленное деревце лежало у ног Фиделя. Медленно подойдя к самой верхушке, старик начал рвать трясущимися руками несозревшие до конца оливки и класть их в свою котомку. Когда та оказалась полной, Фидель подошел к краю обрыва и что есть сил метнул топор в сторону моря. Из-за сильного ветра его унесло в бок, и в итоге он лишь беззвучно упал в песок, не долетев до воды несколько десятков метров.
Положив в почти беззубый рот горсть несозревших олив, Фидель начал жадно жевать их, глотая горькие-горькие слезы. На мгновение из-за туч выглянуло тусклое солнце, чтобы затем снова скрыться в тяжести дождевых облаков. Старик направился в сторону дома.

Одним погожим весенним днем, спустя два года после того, как строительство дома было завершено, Марита весело вбежала в комнату и встала в ее центре.
- Замечаешь что-нибудь?
- Нет, - честно признался Фидель.
- А так? – Вновь спросила женщина, поворачиваясь к мужчине боком.
Фидель внимательно осмотрел Мариту, но ничего не заметил. Женщина нарочито грустно вздохнула, а затем с разбега прыгнула к мужу на кровать:
- Я ношу твоего ребенка, Фидель!
Мужчина не сразу понял смысл ее слов, однако в момент, когда до него дошла суть всего происходящего, он подхватил ее на руки и закружил. Они смеялись, обнимались и целовались, и не было конца их счастью. По крайней мере, они так чувствовали. По крайней мере, им так казалось…
После выкидыша Марита долго не могла прийти в себя. Ей так хотелось ребенка, что теперь, когда стало известно, что детей она иметь не сможет, внутри у нее словно разжалась какая-то пружина. Пружина, которая обязательно должна была быть заведена.
Фидель всячески пытался отвлечь ее, но в конечном счете все рано или поздно сводилось к истерике. Каждый день он просыпался под плач Мариты и засыпал под него же. Никакие дела, прогулки или разговоры не могли отвлечь ее от горя, что ей не суждено стать матерью и родить дитя от любимого мужчины.
В один особенно тоскливый вечер Фидель отлучился в сарай проверить кур, а когда вернулся, застал плачущую Мариту с ножом в руке. Она пыталась разрезать себе запястье, но в порыве чувств перепутала ножи и взяла тупой. Фидель наложил повязку на кровоточащую руку супруги, после чего крепко обнял ее и уложил на кровать.
- Так больше не может продолжаться, - сказал он.
- Я тоже так решила, - ответила она.
Фидель гладил Мариту по голове и смотрел в ее глаза. Ее большие, заплаканные глаза, которые он так любил. Она смотрела в ответ, но создавалась ощущение, словно взгляд ее не останавливался на нем, а как бы проходил сквозь него.
- Я люблю тебя, - произнес Фидель наконец, - я полюбил тебя сразу, как только понял, что способен любить. И сейчас, когда мы через многое прошли вместе, я не хочу потерять тебя.
- Но как же нам быть, Фидель? – Отчаянно прошептала Марита, сдерживая слезы.
- Также, как и всегда! Ведь всю нашу жизнь у нас и мысли не было о ребенке. Пускай их не будет и дальше, Марита. Мы не хотели его, мы не говорили о нем, и вот его нет.
Марита громко заплакала, и Фидель понял, что сказал что-то не то.
- Его нет не по нашей с тобой вине, - продолжил мужчина, пытаясь вернуть внимание любимой женщины, - случайность ли это или божья воля, итог один – мы должны жить дальше. И жить так счастливо, как только сможем, пускай и без ребенка!
Марита вновь слушала его, прикусив губу, и Фидель понял, что теперь говорит то, что нужно. Собравшись с силами, он начал долгий рассказ о том, как его чувства росли к ней, как он сам менялся, и как менялась она. Он говорил и говорил до тех пор, пока у самого на глазах не выступили слезы. В конце концов, оба они расплакались и обнялись.
Фидель приготовил ей овощную похлебку, и они, набив животы, вместе легли спать, как делали это каждый раз после обеда вот уже несколько лет. На следующий день Марита проснулась легко и без тени слез, будто ничего не произошло, и все вернулось на круги своя.

Подойдя к курятнику, Фидель долго не мог прийти в себя. Сил не было совершенно, и все же он понимал, что до обеда должен успеть закончить все дела. Солнце было в зените, и времени оставалось мало.
Отворив дверь, он вошел внутрь, чувствуя знакомые с детства запахи сена, птиц и птичьего помета. Старик подошел к одной из полок, на которой сидело две курицы, и по очереди снял тех с насеста. То же самое он сделал с остальными тремя. Затем он выгнал кур из курятника и плотно закрыл дверь снаружи. После этого он зашел с обратной стороны и открыл маленький загон, в котором жили две овцы и старый баран. Животные, не понимая, что происходит, молча стояли на месте. Тогда старик начал кричать на них и махать руками, после чего овцы испугались и выбежали прочь. Фидель закрыл дверь загончика и выдохнул. Полдень близко.
Зайдя в дом, он отвернул голову от спальни и прошел в кухню. Растопив печь, Фидель привычными движениями почистил картофель с морковью, порезал их на кусочки и бросил в глиняный горшок. Принеся с улицы воды, залил овощи и подбросил к ним несколько кусочков вяленой баранины для вкуса.
Когда похлебка была готова, Фидель налил ее в свою старую деревянную миску и сел за стол. Ложка в руках старика сильно тряслась, и ему было сложно донести ее до рта, не расплескав содержимого. С трудом сдерживая плач, он смотрел на стену перед собой, стараясь не думать о спальне за своей спиной.
Когда тарелка опустела, старик помыл ее морской водой и оставил сохнуть. Тяжело дыша, он развязал узел котомки и высыпал оливки в тарелку Мариты. Затем Фидель пересек кухню и встал в дверях спальни.
Перед ним, лицом к стене, на кровати лежала его жена. Его любовь. Его душа. Женщина, которая подарила ему жизнь, и которой он отдал свою. Фидель грустно улыбнулся и, стиснув зубы, прошел к кровати.
- Я принес оливки, Марита, - дрожащим голосом сказал он, - мне пришлось срубить целое дерево, чтобы достать их с самой верхушки, как ты и любишь.
Старик медленно гладил по спине свою жену и тихо всхлипывал, словно боясь ее разбудить своим плачем.
- Я уже пообедал, Марита… - Снова заговорил Фидель, - я уже пообедал и теперь тоже могу лечь спать вместе с тобой.
Сказав это, старик как можно тише лег рядом с умершей женой и аккуратно обнял ее за плечи. Полдень.