про индейцев

      Как ни крути, а в кино и в истории всё всегда зависит от точки зрения режиссёра. Или того, кто ему платит.

      В детстве, помню. мне нравились индейцы. Мускулистые проницательные следопыты. Виртуозы ружья и томагавка. Знатоки верховой езды, этикета, двух-трёх европейских языков и юридических тонкостей рынка земли. Такие, как в кино.

       Правда, кино было разное. В ГДР-овских фильмах индейцы действительно были умные, боролись с захватчиками за право жить на своей земле по своим правилам и постоянно курили трубку мира. А вот в США-ных - тупые и злобные краснокожие алкоголики коварно нападали со спины на бескорыстных, набожных, прилично одетых белых джентельменов, куривших тонкие сигары и исповедовавших правосудие. Заодно с индейцами были и  угрюмые, прокопчённые, небритые уголовники с длинноствольными смит-вессонами, налево и направо грабившие дилижансы и убивавшие шерифов.

       С тех пор ничего не изменилось. За исключением того, что ГДР больше нет на карте, а я индейцем быть уже не хочу ...
 
       - Куда ты едешь, тебя там зарежут! - Подкладывая мне в тарелку очередную сосиску, дядя, науськанный моими родителями, напоследок пытается отговорить меня от моей затеи.

       - Кто зарежет?!

       - Бандеры!

       Середина семидесятых. После зимней сессии первого курса я еду на родину Королёва. Того самого. Главного конструктора. Посмотреть дом-музей. Паровозик, романтика, ту-ту!!!  В музее, увы, случился ремонт, но с неделю в Житомире я проболтался. Было интересно. На третий день я уже понимал вывески, заголовки газет и активно "размовлял". Ещё через три дня, уже на обратном пути, в Киеве на Крещатике меня принимали за местного по журналу "Жовтень" в руках и спрашивали дорогу до Лавры. По русски. Я гордо отвечал на своей версии мовы, ощущая себя весьма щирым, хотя и радяньским. Других лингвистических националистов вокруг не наблюдалось. Языком реальной жизни вокруг был интернациональный суржик и мне до его сочных оборотов и интонаций было так же далеко, как диктору центрального телевидения до секретаря центрального комитета.

        Страшных бандеровцев я не встретил. И никто меня не зарезал. Даже косо не посмотрел. Повезло, наверное.

        С тех пор минули десятилетия, наполненные непрерывной дружбой народов. Несомненно братских. При каждом удобном случае я охотно пил горилку и закусывал салом. В подлиннике. Я пел украинские песни. И задорные и печальные. Я протопал Карпаты от Ясини до Мукачево. Я сиживал в колыбах, дул в трембиты, помогал западенцам с сенокосом. Даже разделывать дичь, начисто отделяя мясо от костей, однажды на Синевире, на примере подвернувшейся под руку курицы,  меня научил полтавский хирург. Могильник. Это фамилия. Игорь, ауу!!!

       Что скрывать, отдельные заминки взаимопонимания случались. Скажем, во Львове, даже тогда, в советское время, на вопрос, как пройти, каждый третий делал вид, что свалился с Луны и подчёркнуто вежливо вопрошал:"Що пан кажет?! Не разумию!". Если вообще останавливался. Но это так. Детали.

       А потом начались девяностые. И таких деталей прямо на глазах становилось всё больше. Всяк сверчок решил взять на свой шесток суверенитета, сколько сможет, и незалежность с самостийностью из абстракции превращались в дрова для костра. Эта ерунда тлела-тлела и в конце концов ...

       А пепел понесло по стране. И вот однажды бывший президент Кучма не приехал в день Победы на могилу отца. Старшего сержанта Данилы Кучмы, погибшего за Советскую Родину под Новгородом. Господином Великим Новгородом. Столицей Руси, пока её не перенесли в замордованный хазарами Киев. Той самой ... "киевской" Руси.

        А тогда, в девяностые, пока обычные люди единой ещё страны смотрели на всё происходящее, как на клоунаду, некие силы уже подтаскивали растопку и дули на угольки ...

        Мы с приятелем гуляли по Сумской. Уже не зная, чем бы ещё заняться до завтрашнего отлёта. Слева в отдалении стояло мрачноватое здание, явно культурного назначения. Судя по афишам. Своеобразная архитектура навевала ассоциации с крематорием.

         -Зайдём?

         Внутри мы пошли на звук музыки и упёрлись в зрительный зал. В зале было темно и немноголюдно. А на сцене, под кобзу и аккордеоны, много-много мальчиков и девочек в вышиванках, венках и лентах пели что-то про ридну мати и плавно размахивали жовто-блакитными флагами. Вдоль и поперёк.

         У умилённых до слёз родителей, а именно они и сидели в зрительских креслах, удалось выяснить, что к пионерам Харькива прибыли на смычку по обмену патриотическим опытом пионеры Ивано-Франкивська. Кстати, в официальных цветах республиканского флага в те времена ещё преобладал  цвет пионерского галстука, а вовсе не неба и урожая. На выходе из зала какие-то настойчивые ребята в шароварах насовали нам в руки газет и значков с тризубом.

        Газеты стали последней соломинкой на горбу верблюда.

        - Слушай, из Киева есть самолёт вылетом на четыре часа раньше, чем наш отсюда. Может рискнём?!

        Харьков уже колом стоял в печёнках, мы были молоды и склонны к приключениям.

        В одной из красивейших столиц Европы нас увлекло постижение смыслов сакральной символики. Путём коммуникации с одними из красивейших в Европе юными аборигенками. Метод был незатейлив, как жареный каштан.

        - Девушка, вы националистка?!

        - Ну ... да, конечно!

        - А вот что это на значке такое?!

        - Ой! Не знаю, извините ...

        Носившийся в воздухе пепел тогда ещё не пал в родники.

        - Это падающий сокол! - просветил нас фарцовщик в подземном переходе. - А что означает ... ?

        Он почесал в затылке и пожал плечами.

        Яснее не стало ...

        Рейс отложили на час. Нас развернули назад от самого трапа.

        - Ничего! Три часа все равно выигрываем!

       Потом ещё на час. И ещё. Около десяти вечера метель уже разгулялась вовсю. Рейс перенесли на восемь утра.

        Я позвонил подруге жены.

        - Ир, мы тут с товарищем в Жулянах зависли ...

        - Бери пузырь и приезжайте!

        Взяли два. Муж у неё был кадровый офицер, своим поступлением в киевскую академию прервавший её собственную блестящую карьеру прапорщика советских вооружённых сил на юге Туркмении.

        Назавтра история повторилась. Один в один.

        После второй ночёвки мы решили больше не подбрасывать лишнего хвороста в их семейный очаг, сдали билеты на самолёт из Жулян и рванули на удалую в Борисполь.

        Огромный международный всепогодный аэропорт был забит битком людьми с чемоданами и трёхдневной щетиной на измученных лицах.

        Я оставил приятеля на багаже и пристроился в хвост огромной очереди. Сразу за мной встал шкафоподобный детина, внешний вид которого вполне мог служить эталоном для иллюстраций к разделу "Украина" в самой взыскательной к нюансам энциклопедии. По крайней мере, такие роскошные висячие усы я видел потом только на денежных знаках уже независимого государства. Нечто неуловимое в его облике выдавало также умение управляться с пулемётной тачанкой и привычку регулярно поливать клумбу у хаты оружейным маслом. Вот только самолётами ему не доводилось прежде летать и я, старательно выбирая слова попроще, ответил на целую кучу его наивных вопросов.

       Наконец к исходу третьего часа стояния между мой и окошком кассы остался всего один человек. И он уже купил билет, когда лицо смуглой национальности с двумя паспортами в руках решило меня проигнорировать, как пустое место. Пока ты далёк от вожделенного окна, эти заходы воспринимаешь, как чужую проблему. Но когда дело касается непосредственно тебя и, не исключено, последних билетов именно на твой рейс ...

        Оскорбление было личное, но прозвучало в контексте ландшафтного превосходства всех гор страны над её конкретными равнинами. Я не успел ничего ответить. Могучая рука отодвинула меня в сторону и, чуть сверху, голос с наследным тембром лихих скитальцев Гуляй-поля и Сечи задушевно спросил - "Що ты казав про русских?".

        Далее были продемонстрированы базовые преимущества для здоровья борща с пампушками над лобио и хачапури.

        Полёт тела происходил по баллистической траектории, был непродолжительным, но  устойчивым. Тангаж и рысканье в норме ...

        Это было больше, чем братство.

        А потом, как-то резко, скачком,  разлетевшийся пепел начал накрывать людей  целиком. Всю самостийную. Это было задолго до Крыма. Лет за двадцать.

        Первый раз я поразился этому, когда наш добрый старый друг, киевский профессор, отставил в сторону рюмку после тоста доброго друга ереванского профессора, просто повторившего известный сталинский тост. Тост генералисимуса за простого русского солдата.

        И последние иллюзии о спонтанности происходящего я утратил, когда мы вдрызг разругались с той самой Иркой. На почве различного отношения к тем, кто сжёг людей в одесском доме профсоюзов.

        Над страной исчезло небо. Ибо это был уже не романтический лёгкий пепел освобождения от империи. Это вновь была жирная, смрадная гарь нацистских костров.

         - Знаешь, когда нашу воздушную армию расформировывали в девяностых, я всё думал куда податься. Можно же было в Польше остаться. А что? За десять лет у меня там друзей уже было немеряно ... Да и подруг. И связи в разных высоких кругах. Нас ведь, когда провожали, местные плакали, говорили - сейчас на ваше место немцы придут. Вот тогда, дескать, горя хлебнём ...

        Валентиныч ненадолго умолк, явно припоминая нечто, почти интимное, судя по мечтательному выражению лица, и продолжил.

       - Был у нас один кадр, тот, например, собирал команду к узбекам. Там же вообще армии своей отродясь не было. Специалисты, вроде меня, нарасхват. Папа, царство небесное, требовал, чтобы я на Украину перебирался, поближе к ним с матерью. И климат, мол, отличный, и к пенсии садик-огородик заведёшь. Земля-то там, сам понимаешь. И всё бы ничего, но у меня к тому времени один кореш уже служил там. Как положено ... присяга, и тому подобное. И вроде все понятные кругом. А как-то раз звонит, весь в шоке. Принял, говорит, шифровку из России, как старший по смене понес командиру. А тот листок с донесением порвал и ему в лицо кинул - служишь, орёт, Украине, так и пиши, мол, на мове. А сам, падла, русский и тоже языка не знает ни хрена. У них ведь тогда, считай, коренное население служило, в смысле, кто под руку подвернулся, дослуживал - треть евреи, треть армяне, треть русские и два хохла на всех. Потому украинский шовинизм и процветал. Из всех только эти два хохла по русски и говорили. Принципиально. А остальные, как могли, изгалялись. Размовляли на разных диалектах суржика с одесским акцентом. Как в анекдотах про тётю Сару. Так что вот ... В нужный момент меня тогда господь отвёл, а то бы ещё и воевать заставили. Со своими.

       Это точно. Если бывший президент опасается вспоминать об общей беде и общей Победе, тут уж и до новой беды рукой подать ...

       Некий гениальный режиссёр создаёт очередную европейскую историческую драму в стиле вестерна. Роли индейцев и небритых мужиков определены. Это мы. Братские народы. Осталось дождаться, когда прибудут колонны дилижансов и посмотреть, кто в этот раз назначен на роль белого человека с сигарой в зубах.

         Но есть смутная надежда, что индейцы с ковбоями смогут и сами решить, скакать им дальше по вольным прериям или так и подпрыгивать на месте по команде второго ассистента режиссёра.