Лоскутки памяти. В начале войны

       ... Накануне вечером они прошли около сорока километров, а сейчас
   эта многометровая пылящая двигающаяся живая лента рассыпалась, растворилась
   в вечернем сумраке придорожного перелеска. Костёр всё-таки разожгли после
   небольшой перепалки, воды, правда, поблизости так и не нашли. Некоторые
   попробовали поискать хотя бы ягод среди мха, но быстро оставили это бесполезное
   занятие...
        Колонна беженцев состояла из жителей Нарвы и Ивангорода. Их бомбили
   накануне, по дороге к ним присоединялись жители придорожных деревень; обоз
   рос, как снежный ком. Вся эта разношёрстная вереница двигалась в сторону
   Ленинграда или, как многие по-старинке его называли "Петербурх".
       Лидия попыталась покормить Вовку иссохшей грудью, машинально, понимая
   и помня, что молоко у неё пропало уже три месяца назад. Но надрывавшийся не-
   сколько часов от голода малыш заснул и лишь часто вздрагивал на руках у матери.
   Лидия молилась, и мало-помалу погружалась в тревожное забытьё.
      В ушах стоял гул, который наполнил всё её существо, когда они вповалку
   лежали на каменном полу Нарвской церкви во время бомбёжки. Потом он исчез,
   в ушах зазвенел резкий лай. Огромная лохматая шавка скалилась и рычала,
   пытаясь сзади укусить Лидию. Но её целью был маленький Вовка, он был добычей
   и целью клыкастой твари. Холодеющими руками она прижимала сына к груди...
     Она очнулась. Вовка уже проснулся и смотрел на неё своими золотыми глазён-
   ками.
     Белые клубы предрассветного тумана поднимались, как закипевшее молоко,
   всё выше и выше, обволакивая человеческий муравейник сырой мантией-неведимкой.
   Уже едва-едва различались фигуры, сидящие или лежащие рядом.
   Через полчаса туман спал и утёк в поры земли. Первые лучи забрались на вер
   хушку высоких придорожных елей, на душе у беженцев потеплело, люди стали
   переговариваться громче и уверенней, напряжение спало.
     Вскоре обоз уже выходил с лесной просеки на грунтовую широкую дорогу.
   Вдруг кто-то закричал.
     В небе над ними кружили чёрные маленькие сверкающие птицы и вываливали
   из своего чрева огромные пузатые яйца, которые падали на землю, разрывались
   на части, разрезая ткани земли, оставляя огромные зияющие раны-воронки.
   Всё живое, что кричало от ужаса или замерло в шоковам обмороке, что шевелило
   беспомощными зелёными листьями, всё-всё было приговорено к боли, ужасу,
   уничтожению. Воздух отслаивался горячими ломтями; терпкий и едкий запах
   расплавленного металла, поднявшейся пыли, сладкий и тошнотворный запах крови -
   едкий аромат войны ударил в ноздри, вошёл в Лидину кровь, чтобы не выветриться
   больше никогда.
     Народ бросился врассыпную, кто-то вперёд по дороге, кто-то бежал обратно
   в лес, матерясь и бросая свой скарб. Кто-то оставался лежать недвижно на до-
   роге.
     У Лидии парализовало ноги и она механически осела на обочину, продолжая
   механически прижимать к себе сына. Время остановилось.
       ... Она открыла глаза от колкого холодного толчка в бок, прижала
   Вовку ещё сильней. Молодой темноволосый парень в незнакомой форме положил
   железное дуло своей странной пушки на левое плечо ребёнка.
   Он смотрел в глаза Лидии, не мигая.
        Здесь его хлопнул по плечу, отрывисто сказал что-то на непонятном
   гортанном языке другой парень в такой же форме, с такими же закатанными
   по локоть рукавами. Он увёл его с собой.
     Лидия и Вовка остались жить. Моя бабушка и мой отец.