Школа баянистов

...В разведку боем отправили штрафной батальон. В обречённой малочисленной атаке неуклюжих, страшно боящихся смерти людей в солдатских шинелях, прощупали немцев. Издалека видно – большинство полегли. Не взыщите, как уж получилось. Зато на НП засекли огневые точки противника. Потом наши пушки из тыла били по целям – дзотам и бронированным колпакам, под которыми хоронились вражеские пулемётчики. Как оказалось, всё без успеха. Отсутствие положительного баланса – тоже результат. Сложившаяся ситуация означала одно – штрафбат безальтернативно пойдёт на второй приступ. А если понадобится, то на третий и на четвёртый, пока фрицы всех «искупающих вину» не выбьют до последнего штурмовика. Жаль людей. По большому счёту, осуждённые военным трибуналом не имели шансов на выживание. Жизнь-товарка закрыла двери за их спинами, приговор был категоричным и не предусматривал счастливой развязки событий. На войне каждому своё предназначение. От судьбы не уйдёшь.
Штрафников ещё называли «ШБ» или в переводе «Школа Баянистов». На рубеже атаки, в окопе сейчас им нальют водки и объявят, что если батальон займёт три немецких траншеи в глубину, судимость с них будет снята. Нам, девятнадцатилетним казалось, что это были дяди, дедушки. Однако обречённым воинам было всего-то лет по тридцать, сорок от силы. Конечно же, наглая спесь с них давно уже слетела. Большинство приговорённых к тяжким испытаниям выглядели откровенно плохо: когда-то холёные, а сейчас чумазые от копоти и грязи жирные морды, двойные подбородки, толстые животы. На некоторых были в тылу сшитые на заказ шинели из трофейного сукна. Однако на красивые офицерские фуражки козырьками назад были нахлобучены обязательные стальные каски. Только вместо яловых сапог, которые «оприходовали» вертухаи, на многих невольниках были обычные, грубые солдатские ботинки с обмотками.
Понятно дело, что ШБисты были проворовавшимися интендантами, нерадивыми хозяйственниками, самострелами, хамами, не признающими устава и занимавшимися рукоприкладством. Короче, наблюдалась обычная тыловая сволочь да «отмороженные» эгоисты. Десять-пятнадцать лет тюрьмы в мирных лагерях им заменили штрафбатом на самой, что ни на есть передовой. На смерть послали «искупать» лапушек, соколов ясных. Посмотрим, посмотрим, как они справятся с поставленной задачей. Не разбежались бы горемычные: конвоя-то в окопах не существовало.
«Солдатским телеграфом» каждый боец перед жестоким побоищем уведомлялся, что для храбрости водку на «передок» подвезли прямо в деревянных бочагах. Первыми на очереди в части – ШБисты. Ездовые раздали штрафникам ковши и те упивались, хлебали, давились горячительным напитком. Пили как в последний раз, никак не могли насытиться. При этом разбрызгивали драгоценную жидкость на груди по своим шинелкам, прямо на снег возле ног.
Внимание! В небо взлетела красная ракета. Это сигнал к наступлению. К бою. К атаке. Часть штрафников засуетилась, подоткнула под поясные ремни полы красноармейских шинелей и схватила в руки винтовки. Однако никто не рискнул перемахнуть через бруствер окопа. Офицер-пехотинец, лейтенант выхватил из рук крайнего шэбэшника и взял за ствол трёхлинейку. Взводный не задумываясь, с ожесточением стал дубасить прикладом в углу окопа жирную фигуру «баяниста». При этом старался попасть в лицо под каской. Затем, отбросив винтовку, вытащил из кобуры свой ТТ на ремешке и направил ствол вдоль окопа. Смачно сплюнув сквозь зубы, неистово заорал:
– Вперёд, ублюдки! За родину! Не поняли суки: «искупить» всем надобно! Замежуетесь, последнего по директиве застрелю самолично, – и выстрелил в воздух.
Толпа штрафников с неохотой двинулась выползать на бруствер окопа. Офицер снова схватил винтовку за ствол и прикладом, словно дубиной, стал лупасить упирающихся штрафников по спинам. Оскорблённые мужики без всякого на то собственного хотения, похватали оружие на перевес и с сожалением, помаленечку, потихонечку, поднимались в полный рост. Штрафбат молча побежал в направлении своего финала: нерешительно, со страхом, но уже вперёд к своей неизбежной кончине. К смерти. Позади них, на сырой земле так и остались лежать несколько тел, окоченевших «в доску» от перепою, отравления и похмельного синдрома. Рядом с ними скрючилась парочка офицерских трупов младшего начсостава. Ну что ж, посмотрим, попробуем ещё раз, какова цена атакующих действий смертников. Кощунственно, но интересно даже стало: «искупят» или погибнут? В мирной жизни можно было и ставки сделать.
Наконец-то к небу взмыла зелёная ракета. Есть сигнал к всеобщему наступлению. Началось! Над полем послышалось: «Ур-р-а-а!». Громко, не громко ли, но по идее в период титанического напряжения душевных и нравственных сил этот крик должен был мотивировать людей, идущих на верную погибель. Пехота с передовых позиций стремительно вываливалась на открытое пространство. Люди появлялись из своих щелей, окопов, ячеек, траншей. Выскакивали из самых неожиданных мест, ложбинок, из-за бугорков. Храбрецам  как можно быстрее надо было преодолеть проходы, расчищенные саперами в колючей проволоке.  Задача не из легких и смертельно опасная.
По ровному пространству в полтора километра надо было на финише умудриться прорвать коридоры тройного заграждения, эффективно забросать противника гранатами, ворваться во вражеские траншеи и овладеть первым рубежом обороны. Невозможное возможно. Бойцы шли, бежали врассыпную по открытой местности. Связисты двигались вместе с пехотой. Всё взлетало вверх, заволакивая снежной пылью и землёй. Ничего не было видно. Тут и там, здесь, везде падали уже мёртвые, раненные, контуженные и живые воины. Необученное пополнение, словно шальные зайцы металось по полю и в безысходности, попав под свинцовый ливень, неминуемо погибало. Но шквал огня навстречу не утихал. Ужасно было наблюдать, как с флангов строчили укрытые бронеколпаками вражеские пулеметы MG-34. Это вам не наш штатный «Максим». У немцев скорострельность в два раза выше. Их заградогонь был смертельным для наступающих красноармейцев.
От минометных разрывов вся округа была в дыму, смраде, столбах огня и земли. Ясно, что наша артподготовка не дала должных результатов. Слабоподготовленная атака обречена. И, даже,  «пьяная» храбрость штрафников, здесь была не помощником. Эх, наши минометы в таких случаях уже не уместны. Слишком сблизились друг с другом противники.
Оставшаяся в живых часть измордованных боем людей с трудом возвращалась ползком. Как могли, невезунчики укрывались за естественными преградами. Для солдата кустики, бугорки, небольшие ямки хорошее подспорье. Кротовый холмик и то спасение. Кому удалось выбраться из огненной геены, скатывались в окопы первой линии. Кто-то из бойцов от пережитого ложился навзничь, валился без сил на дно окопа. Кого-то трясло. Некоторые, чтобы не доглядели слабость и не засмеяли сослуживцы, рыдали в предплечье. Безбожные красноармейцы со звездами на шапках, не стесняясь, крестились в углу траншеи. Не за грех считалось встать на коленки и освятить себя православным знамением. Особо чувственные, нежнявые личности от страха блевали в уголке земляной ямы. От ужаса в широко раскрытых глазах многих наблюдалась пустота от увиденного и пережитого. Дрожь в руках, прострация и заикание – обыденное дело. Страшное дело смотреть на последствия кровавого столпотворения. Смерть прошлась людям по касательной и пощадила до поры до времени. Сегодня в живых остались только некоторые вернувшиеся бойцы. Баловни фортуны, пока, оказались в безопасных объятиях судьбы. Повезло. Поглядим, как оно сложится дальше.
Атаки пехоты, в который раз за день, были безуспешными и не приводили к выполнению задачи: овладению первым рубежом обороны противника...