Лёха

     Был у меня в Германии друг, командир миномётной батареи старший лейтенант Лёха Гольцман. Мы как то сразу почувствовали друг в друге родственные души. Лёха, хоть он и еврей, выросший в Ленинграде, представлял из себя классический типаж совершеннейшего русского пропойцы. При этом был человеком в высшей степени порядочным. С очень крепкой культурной прослойкой. Как, впрочем, и полагается уроженцу города на Неве. Господь действительно не играет в кости, ничего не делает просто так, понапрасну. Всевышний по – настоящему раскрашивает мир в миллионы занятных цветовых оттенков и искренне смеётся над устоявшимися людскими стереотипами.

        Лёха – весельчак, открытый всем ветрам мира, душа любой компании, напропалую пропивал свои деньги. При этом всегда всех вокруг угощал.  Сопротивлялся парень как мог, не сдавался в плен стремительно зарождающемуся обществу всеобщего потребления, не разменивал радости жизни на лишние видеокассеты. Это его качество весьма ценили полковые дамы, особенно незамужние «вольняшки», то есть наёмный обслуживающий персонал. Продавщицы, медицинские сёстры, официантки. Друга моего время от времени навещало романтическое настроение, и в этот недолгий период расцвета души он некоторых из упомянутых девушек по очереди приголубливал. Да так, что они ни в чем не знали отказа в то время, когда кому – то ненадолго доводилось стать «любимой женой» старшего лейтенанта Гольцмана.

          Как то раз, в воскресенье, я наткнулся на полупьяного Лёху, который в коридоре нашей общаги обнимался со своим закадычным дружком - собутыльником, капитаном Петей Николаевым. Тот служил командиром пехотной роты в соседнем батальоне. Числился таким же горьким пьяницей. Петя постоянно ошивался у нас в общаге, в гостях у Лёхи. Иногда даже оставался ночевать на полу в Лёхиной комнате, когда родная жена была не особо ласкова к нему. Такое случалось не так уж и редко.

      - Лёха, то, что мы с тобой сегодня нажрёмся – это даже не вопрос. Вопрос только в сроках, - всегда любил  с утра повторять Петя с удивительно обаятельной улыбкой на лице.  Предвкушал. Хороший парень, с харизмой, как сейчас модно говорить.

      Тот воскресный день был не самым радостным в моей жизни. Накануне, в пятницу, я погнал домой машину, которая добросовестно крякнула в Польше. Путём неимоверных усилий, уладив все дела и продав автомобиль за копейки, я вернулся в родной полк в ночь на воскресенье. Вот потому – то подвыпившие друзья уставились на меня, словно я был жутким привидением или живым мертвецом.

      - Стёпыч, ты тут откуда взялся, ты же домой позавчера поехал ? - удивленно выдавил из себя оторопевший Лёха.
      - Вернулся уже что – ли ? – ошарашенно молвил Петя.
      - Да долго рассказывать, мужики. Машина у меня сломалась, так что вот поздравляйте с прибытием в родные стены. Не сложилось, первый автоблин комом вышел.
      - Это повод, - глубокомысленно заметил капитан и тут же предложил отметить такое дело. Возражений у меня не было, потому как в горле пересохло, а безработный, давно лишенный еды живот испытывал свои естественные муки. Долгий, глубокий сон уже будто бы стёр из памяти всё плохое...

       Вот уже за столом в уютном гаштете, за пивом с сосисками и вкуснейшим картофельным салатом, я рассказал всю историю моих польских злоключений в подробностях. Друзья – товарищи мне искренне посочувствовали.
 
     - Ничего, Стёпа, - обнял и душевно поцеловал меня в макушку Лёха, - не было у тебя машины, и нахер она тебе не нужна. Не судьба, так не судьба, ходи пешком лучше.
     - Не, Лёха, я без машины все равно не останусь.
     - Правильно, Степан, - поддержал меня Петя, - ты этого алкаша не слушай, он всё равно последнее пропьёт. Хорошо, что у меня жена есть, так она хотя бы грудью своей прикрывает остатки семейного бюджета.
    - Всегда говорил тебе, товарищ капитан, что ты подкаблучник обыкновенный, - язвительно заметил Лёха.
    - Что есть, то есть, но только немного. Зато, ребятишки, я вам так скажу - сижу вот тут с вами, спокойно пиво пью, а фурия моя дома пусть хоть стены грызёт от злости. Это ничего, иногда чуть - чуть можно даже подкаблучником побыть, дисциплинирует. Зато хоть что – то увезу отсюда в наши голодные края, а ты, Леха, как босяком приехал, так шлемазлом и уедешь отсюда. Хоть бы кроссовки какие купил на память о службе здесь.
    - Свободу на шмотки не меняю, - начал было заводиться Леха, а это очень опасно…

       Проходили, плавали, знаем, испытано на себе. Причём в этом же самом гаштете всё случилось. Урок нам с Лёхой тут был преподан хороший за юношеские буйный нрав и невоздержанность.

       Дело было в конце весны, когда на дворе стояла чудная погода, пахнущая ароматом майского многоцветия. Мы с Лёхой заступили в тот злополучный день в наряд по комендатуре. Мой друг, как старший по должности и званию - дежурным, а я его помощником. Здание комендатуры располагалось аккурат наискосок метрах в пятидесяти от гаштета.

       Служба в наряде по комендатуре из категории «не бей лежачего». Кто служил – тот поймёт. Двое из ларца, то есть приписанные к комендатуре бойцы, шныряли туда – сюда, выполняли свои нехитрые служебные обязанности. Преимущественно хозяйственные. Делать нам особо было нечего, потому что гауптвахта пустовала. Стало быть, гарнизонный  караул при ней отсутствовал, что существенно облегчало нашу службу. Все доклады и телефонные звонки были сделаны своевременно, порядок бойцы обеспечили, и вот время уже  к 21.00 подходило. Нас с Лёхой начала тоска и даже какая – то чесотка изнутри пробирать. В гаштете уже начиналась жизнь, загорались манящие огоньки, нарастало движение утомлённых дневными трудами бюргеров. Только одни мы сидели, куковали. Впрочем, томление духа длилось недолго, и вскоре Лёха, как старший во всех смыслах, двинул заманчивую идею.

     - Стёпа, а не пропустить ли нам по кружечке, один хрен тут делать нечего ?
     - Леха, ты же знаешь, что я как в той сказке: «…полезных перспектив никогда не супротив».
     -  Ну а чего ? Бойца на телефон посадим, если что – сразу метнётся к нам, трёх секунд не пройдёт. Эй, боец, ко мне, - резко оживившись крикнул Лёха.

     Бойцы при комендатуре служили отборные. Умные, добросовестные и понятливые жители крупных городов. Славяне, а потому общаться с ними после солдат - узбеков моей родной роты было чистым эстетическим наслаждением. Вызванный Лёхой сержант сразу же уяснил задачу, сел на место дежурного возле телефона, предоставив нам свободное время для вечернего сибаритства.

     Мы на самом деле не хотели сильно грешить, надеялись ограничиться парой кружек пива с сардельками, а вот бес взял - таки да и попутал. Нечистый тот материализовался в виде весёлой компании немцев средних лет, которые добродушно пригласили нас к себе за столик. Видимо, забавным им показалось выпить с двумя русскими офицерами, да еще в форме и при оружии. Коготок увяз – всей птичке пропасть, как говаривал великий классик. Чего – то мы с немцами друг другу рассказывали на смеси языков, попивали, смеялись, боец из комендатуры не прибегал, так что расслабились окончательно.

     Вечер продолжался, и компания наша постепенно разошлась, потому что степенным бюргерам вставать рано к вековечным трудам и заботам. Мы с Лёхой вернулись за свой столик, а гаштет тем временем наполнялся другой, более молодой, энергичной, агрессивной публикой. На беду ещё бармен нашел в телевизоре трансляцию футбольного матча, что меня очень увлекло. Ведь транслировали игру любимого «Спартака». Конечно же, я прилип к креслу за  барной стойкой, оставив не в добрый час Лёху. Тут ещё, как назло, возле меня вырос здоровенный детина лет тридцати и тоже стал внимательно наблюдать за ходом игры на экране.

     Разговорились, как могли. Он немного по - русски, я десять слов мог ввернуть по – немецки, но пиво со шнапсом очень сближают людей, устраняют языковые барьеры. С кем - то из немцев тогда играл «Спартак»,  потому мой сосед по барной стойке рьяно болел за соперника. Все бы ничего, но в тот момент, когда обожаемая мною команда повела в счете, немец вдруг покраснел и стал грязно ругаться, перемежая свое исконное «шайзе» с русским матом. Мне стало обидно за любимый страной народный клуб. Ёрзал на стуле, но поначалу ещё терпел. Чтобы отвлечься от нарастающего негодования, глянул в зал, и взор мой зацепился за вполне пасторальную картину. Лёха снова сидел за соседним столиком в окружении уже другой, куда более молодой публики. Активно жестикулировал и что – то объяснял сгрудившимся вокруг него немцам.

      Подошёл я к той весёлой компании и застыл в изумлении. Пистолет моего друга с полной обоймой патронов лежал посредине стола, а сам товарищ старший лейтенант на русском языке старательно втолковывал озадаченным немцам теорию и правила стрельбы из миномёта. Весь этот интернациональный всеобуч он возбужденно сопровождал резкими движениями рук, написанием каких – то формул и траекторий на листе бумаги, уже изрядно замызганном пивом.  Периодически Лёха вращал пистолет, словно играя в бутылочку, а окружавшие моего друга молодые люди при этом ёжились, согласно кивали головами, будто генетическая память поколения прошедшей войны в них проснулась.

     С недобрым предчувствием в душе  я вернулся к барной стойке, где мой новый немецкий приятель, уже явно чего - то хлебнул без меня и неожиданно начал энергично, как в припадке, тыкать пальцем в экран телевизора и время от времени громко орать «Спартак – шайзе». Так продолжалось минут пять, ибо больше держать себя в руках уже не было никаких сил. Система моих ценностей подвергалась грубейшему глумлению, и душа фаната отпустила руки офицера в свободное плавание.

      - Ты сам шайзе, мудила, выплеснул я скопившееся негодование и зачем – то сильно надавил большим пальцем правой руки в жирную грудь бюргера, - а «Спартак» - чемпион !

      Заверещал немец, попытался схватить меня за грудки. Здоровый был, крупный и на половину головы выше меня. Резко влепил ему с левой в ухо, и это оказалось последним действием, которое мне впоследствии вспоминалось более - менее отчетливо. Через мгновение в меня вцепились руки сразу нескольких посетителей заведения и грубо поволокли к выходу. На помощь бросился Лёха, но тоже был мгновенно схвачен и скручен, и только отчаянно звучащий трёхэтажный мат сопровождал его личное отношение ко всему происходящему.

     Нас быстро выволокли из гаштета. Не знаю как, но уже на улице друг ухитрился ужом извернуться и красивым, поставленным ударом в челюсть сбить с ног одного из державших его молодых немцев. Зря он так,  не следовало испытывать судьбу на прочность, не наш расклад был в тот вечер. Немцы, разумеется, ответили Лехе парой крепких тумаков, я стал рваться на помощь, и даже смог вырваться из вцепившихся меня рук. После чего секунд десять исполнял русский боевой танец в стиле «раззудись плечо, размахнись рука». Даже какие – то потери в виде пары неплохих хуков нанес супостатам. Всё это, конечно, было совершенно напрасно, и чей – то четкий, выверенный прямой удар в лоб опрокинул наконец меня на асфальт.

     Очнулся. Ночь, улица, фонарь, гаштет. Тишина вокруг, какая бывает только на кладбищах да в маленьких немецких городках с наступлением сумерек. Голова жутко трещала, круги перед глазами, на лбу что – то больное и неприятное пульсирующе набухает, но в целом можно жить, двигаться и даже немного соображать. Вдруг как разрядом тока раненый мой мозг пронзила мысль – оружие. В панике, судорожно хлопнул рукой по тому месту, где должна быть кобура. Отлегло, пистолет на месте. Вытащил, проверил обойму, патроны тоже в целости и сохранности. Все в главном нормально, а шишка на лбу что, шишка пройдет. Сам виноват, чего стал в немца пальцем тыкать не по делу.

    Как мог, привел себя в порядок отряхнулся, огладил форму руками, подтянул ремень портупеи, надвинул фуражку аккурат на растущую шишку. Больно, но хоть прикрыл как – то, а за козырьком и вообще не должно быть заметно. Через полуосвещённые окна гаштета было видно, что в заведении уже почти никого не осталось, все посетители разбрелись. Где Леха ? Не мог же он уйти, бросив меня на асфальте. Такого просто быть не может, это против законов мироздания и принципов глубокой личной порядочности старшего лейтенанта Гольцмана. Нет, что – то тут не так.

    Пулей добежал до комендатуры, даже думать забыв про трещавшую от боли голову и саднящую шишку.

    Не было там Лёхи, только испуганный моим возбужденным видом сержант продолжал аккуратно дежурить у телефона. Мысли в голове завихрились. Что делать ? Докладывать ? О чем ? Как два придурка в офицерских погонах погулевали всласть во время несения службы ? Как понесли при этом боевые потери в виде одного гулёны ? Нет, доложить всегда успею, подождать надо. Хорошо хоть, что шишку прикрыл, сержант в комендатуре вроде бы ничего и не заметил.

    - Короче, сержант, я обход территории сделаю тут в окрестности, мало ли что. Ты продолжай дежурить, а когда вернусь, пойдёшь отдыхать.
    - Есть, товарищ лейтенант, - ответил он с немного испуганным видом человека, не cовсем понимающего происходящее вокруг.
 
    Вышел на улицу, нарезал небольшой круг возле близлежащих зданий. Лёхой нигде и не пахло. Может в полк ушел, в общагу, следы боевых ран зализывать ?  До КПП полка метров триста, до нашего бомжатника с полкилометра. Рванул туда быстрее лани, да вот и в общаге друга не было. Вернулся в комендатуру озадаченным, но виду не подавал, а только, не снимая фуражки дабы не отсвечивать синей шишкой, приказал сержанту идти отдыхать.
 
    Хмель быстро улетучился, голова начала напряжённо работать. Обстановка складывалась малоинтересная. Если Лёху куда – то дели немцы, то надо срочно докладывать коменданту, несмотря на ночное время, поднимать на уши дежурного по полку, обращаться в полицию. Для начала – сбегать ещё раз в гаштет, на разведку. Позвал второго бойца, уже успевшего прикорнуть в своей биндюге, посадил к телефону, сам бегом к заведению.
 
    В гаштете остался только бармен, который под легкую музыку вальяжно вытирал барную стойку. На пальцах, способом исконной русской лексики и через небогатый словарный запас немецкого языка  попытался у него выяснить судьбу Лёхи. Не давал ответа немецко – фашистский товарищ, твердил всё одно - «их вайс нихт», руками разводил и как – то глумливо улыбался. Как говаривал шикарный писатель Зощенко – держался, гад, индифферентно. Всё он знал, городок в полторы улицы, каждая местная собака обо происходящем ведает. Очень мне тогда захотелось даже пистолет достать и попугать глумливого фрица, но внутренним чутьём я осознавал, что не надо умножать сущность без необходимости, ибо чревато.
 
    Не солоно хлебавши, вернулся в комендатуру, отправил солдата спать. Делать нечего, надо докладывать наверх о пропаже дежурного по комендатуре старшего лейтенанта Гольцмана. Как вот только о таком докладывать ? Это же все обстоятельства произошедшего изложить следует и чего тогда ? Одно утешало – свой пистолет не прощёлкал, иначе вообще беда. Так хоть просто отдерут по всем линиям и откомандируют во внутренний округ, а за утрату оружия во время несения службы да ещё при таких обстоятельствах... Тут уж пиши пропало, трибуналом пахнет.  Куда тот Лёха делся ?
 
    Часы показывали час ночи. Звонить и докладывать – ноги к телефону не несли, будто подкашивались. Можно, конечно, и до утра подождать, авось Лёха явится, а если нет ? Так хоть дежурный по полку с немецкой полицией свяжется, поиски начнутся, бармена того же допросят, он – то наверняка своих клиентов знает. Вдруг с другом моим сейчас что – то недоброе творят молодые немецкие злодеи ?
 
    Лёха появился резко и внезапно, как тень отца Гамлета, какой - то  весь перекособоченный. Внешне при этом выглядел вполне удовлетворённым, хотя и приобрёл огромный фингал на пол – лица. Зрачки его глаз бешено вращались. 
 
   - Стёпыч, выпить есть ?
 
     Ну вот не изменял себе человек, всегда был последователен и предсказуем в желаниях. От восторга я готов был расцеловать его, потому как своим появлением огромную каменную глыбу сомнений и терзаний снял друг у меня с души.
 
   - Лёха, ты главное сначала скажи - оружие не утратил ? У тебя пистолет в гаштете на столе валялся.
   - Да ты чего, больной что ли ? - похлопал он себя по кобуре, - все до единого патрона на месте, уберёг.
   - Тогда живём. Куда тебя носило, я тут уже хотел всю немецкую полицию на уши ставить.
   - Ну, хорошо, что не поставил. Эти суки, молодняк фашистский, меня в машину запихали, разоружили, из города вывезли и попинали немного. Деньги вытащили какие были. Хорошо хоть они ими с гаштетом  рассчитались. Сам видел, когда уже в машине сидел повязанный.
   - Лёха, половина с меня, не переживай.
   - Да брось ты… Всё им припомню, особенно холокост. Они, падлы, чего придумали – в лесу один гансик самый мелкий на дерево влез, пистолет  к ветке подвесил, портупеей обвязал в два узла, так я потом еле распутал. Как сам ещё на дерево влез в таком состоянии. Замучился доставать. Эти, понятное дело, прыгнули в машину и всё, ауфвидерзеен, а я пока пешком до города дочапал. Хреново мне, выпить бы чего.
 
     Опухшая половина лица  у Лехи действительно представляла из себя какой – то калейдоскоп всех цветов радуги с оттенками. Без слёз не взглянешь, без смеха – тоже. Трагикомедию ходячую являл собою мой друг.

     - Лёха, а ты коменданту завтра как докладывать будешь утром ? Ты ему тут своим глазом все засветишь, как лучом от паровоза.
      - Бляха, главное пистолет с боеприпасами на месте, а глаз – дело наживное. Может, замазать чем можно ?
      - Ну да, сейчас в роту писарю позвоню, он белую краску принесет, - съязвил я, после чего предложил дельное:
      - Иди – ка ты, Лёха, в общагу, скручивайся в три погибели, страдай, а я тут сам доложу и объясню, что чем – то ты сильно отравился, продолжать службу не можешь, обязанности дежурного я взял на себя, а помощником назначил местного сержанта. Фуражку с шишки снимать не буду, продержусь как - нибудь.
     - Прокатит думаешь ?
     - Ты, главное, перед сном вроде как стакан водки с горстью соли накати, для верности легенды. У меня отец так всегда лечится, когда с животом чего случится. Верное средство. Для правдоподобности соль с водкой на столе оставь, вроде как народными средствами лечился. Водка у тебя всегда есть, а соль – то хоть найдётся в комнате ?
     - Да есть вроде.
     - Ну давай, только быстрее, комендантским бойцам тебе нельзя показываться на глаза, вложат сразу.
     - Да понял я. С меня причитается.
     - Ну, не без этого, но это потом, сейчас фуражку козырьком пониже надвинь и околицей дуй в полк. Ты только через КПП не ходи, засветишься. Дырки в заборе сам знаешь. Да, и ещё – проставляться друг другу будем вместе, всё – таки я тому фрицу первым в ухо зарядил.
     - Ну уж про дырки мог бы и не говорить, не дурак я. Даже рад, что у нас с тобой, Стёпыч, так вышло. Давно здесь служу и вот в душе прямо чесалось начистить кому – нибудь из этих рыло. Сам понимаешь, мне могендовид бабушкин грудь жжет, будто что – то в генах засело. Даже весело было  – достойно мы с тобой постояли, как под Москвой и Сталинградом, не уронили памяти. Так что и не возражай – я проставляюсь.
     -  Ты это вообще зря, парни молодые, причём они и война ?
     - Ну, им только волю дай, враз всё повторят. Вот мы отсюда скоро уходим, так помяни мое слово – разбушлатятся парняги без надзора, ох, разбушлатятся очень скоро, опять всю Европу раком поставят.
     -  Так надо будет – вернёмся. Всё – таки мы три раза уже Берлин брали, а они Москву – ни разу.
     - Да если так, то я на первой самоходке своего дивизиона с красным флагом в руках туда въеду. Отвечаю ! Ладно, пойду я потихоньку.
     - Давай, Лёха, вали, нормально всё будет. Ты, главное, под утро ещё стакан водочки хряпни, а следы соли обязательно оставь на столе, не упусти, башку чем – нибудь обмотай или под простыню заползи. Скрючься, от санчасти отказывайся, типа народные средства спасут. Держись. Мало ли, навестить тебя кто захочет после моего доклада коменданту. Начальник паники точно прибежит, когда утром узнает обстановку.
    
     «Начальником паники» мы звали нашего командира батальона, высокого и стройного подполковника Баранаускаса, красивого литовца средних лет с ранней сединой, уже пробивающейся на фоне его строгой, аккуратной армейской прически.  Человек исключительной личной деликатности, он всё – таки не был создан для командования интернациональным по сути пехотным батальоном. Слишком мягок что ли, но при этом обладал высочайшей ответственностью за всё вокруг него происходящее. Страшно требовательный к себе, все дела батальонные он воспринимал избыточно тревожно, за что и удостоился от нас такого вот забавного прозвища.

      - Да уж, этот точно придет. Хрен с ним, спящим притворюсь и калачиком свернусь. Денёк поваляюсь, а там уже придумаю чего – нибудь, мало ли – по нужде захотел, внезапно ослаб, упал, глазом об стол ударился. Всякое бывает.
      - Думай, Лёха, думай, - напутствовал я его.      
 
      Ушел Лёха, а мне довелось наконец – то снять фуражку и позволить себе хоть немного расслабиться. Стрелки часов перевалили за отметку в два часа ночи, комендант ожидался где – то к восьми утра. Телефон молчал, вокруг царили мир и покой. Почитал какую – то книгу, полистал немецкие журналы. Сморило. Спать хотелось так, что хоть спички в веки вставляй, всё напряжение минувшего вечера, душевная встряска не могли не оставить следов. Но обязательно нужно было вытерпеть хотя бы до 4 – х часов, чтобы потом разбудить здешнего младшего сержанта. Ввести его в курс дела, после чего и себе позволить часика три поспать в преддверии наступающего хлопотного дня.
    
       Трудной была эта ночь, только кофе и спасал, да ещё короткие прогулки по городку. В назначенное время приказал сержанту до прихода коменданта исполнять обязанности помощника в связи с внезапной болезнью дежурного. На кровать завалился в совершенном  блаженстве, даже  не раздеваясь, в сапогах. Только обмотав голову полотенцем для маскировки.
   
       Сержант разбудил меня минут за двадцать до прибытия начальника. Умылся, глотнул свежего воздуха. Кофе, опять прогулка по ожившей улице городка – и вот уже в 8.00, возрождённый к жизни, освежившийся, чётко доложил коменданту обстановку.  Предварительно, минут за десять до того, позвонил дежурному по полку. Теперь лишь бы Лёха не прокололся.
   
       Комендант воспринял всё нормально. Дал мне несколько указаний по поводу дня наступившего, а далее началась обычная служебная рутина. День выдался интересным, насыщенным.
      
       Сначала в комендатуру каким – то попутным ветром занесло несколько подвыпивших немецких морячков. На смеси международных языков я понял, что они служат в военном флоте, зашли в Гамбург, получили увольнительную и вот теперь с любопытством осматривают неведомую им близлежащую территорию Восточной Германии. Пообщались мы весело, морячки угостили меня пивом и подарили настоящую, просто роскошную форменную флотскую тельняшку. Маленькую на мой размер, по правде говоря, но дарёному коню в зубы не смотрят.
   
       Затем, когда я вышел с очередным бокалом кофе на крыльцо подышать воздухом, ко мне подошёл какой – то дедок, хорошо одетый, импозантный, пахнущий приятным парфюмом. На приличном русском, хотя и с небольшим акцентом, он неожиданно произнес:

     - Как дела, герр лейтенант ?
     - Идут потихоньку, - озадаченно ответил я, не понимая намерений старичка, но очень удивлённый его стройной русской речью.
     - Хорошо тут, в этом славном городке, тихо, спокойно. Очень люблю такие маленькие немецкие городки с историей.
     - Так Вы сами не местный ?
     - Живу в Гамбурге, это очень большой город, шумный. Суета, как у вас говорят.
     - Вы очень хорошо говорите по – русски. Откуда это у Вас ?
     - Ничего удивительного. Разные были времена в моей жизни. Было время, меня Гитлер в Россию посылал. Потом времена поменялись, меня Сталин десять лет из России не отпускал. За десять лет всему научишься, а у вас в России хорошие, добрые люди, особенно женщины. Может быть, когда – нибудь еще поеду туда в путешествие. Сейчас это стало гораздо проще.
    - Где Вы воевали ?
    - Под Курском, там и в плен попал.
    - Что Вы в России делали все эти десять лет в плену ?
    - Строили. Дома, дороги. Много работали, тяжело. Не все мои товарищи дожили до возвращения в Германию, - ответил старик, и лицо его как – то вдруг погрустнело.
   
    Затем он внезапно спросил
 
    - Герр лейтенант, Вы знаете как по – немецки «я Вас люблю» ?
    - Да, знаю.
    - Это очень красивая фраза. «Их либе дих». Уверен, эта фраза красиво звучит на всех языках. Любите и не повторяйте наших ошибок, герр лейтенант. Удачи Вам в службе.
   
    Старик похлопал меня по плечу и неторопливой, расслабленной походкой побрёл дальше. Мне, ошарашенному внезапной встречей, пересечением времен, да к тому же влюбленному в военную историю, хотелось догнать его и устроить настоящий допрос, выпытать все, что можно, но где - то интуитивно, на уровне подсознания я прекрасно осознавал границы деликатности и чувствовал настроение старика. Вряд ли сейчас он был расположен делиться личной мемуаристикой. Фронтовики вообще не любят вспоминать о войне.
   
    Потом день как день, служба, дела, рутина, звонки, указания... Вечером, когда сдал дежурство и удостоился благодарности коменданта, первым делом навестил Лёху, который к тому времени уже и лыка не вязал. Пустая бутылка из – под водки валялась на столе, на небрежно рассыпанной для отвода глаз соли. Хорошо ему зашёл первый ночной стакан, ну а уж  дальше, разумеется, процесс пошёл сам собой.
   
   - Как оно ничего, Лёха, - спросил у него, - навещал кто, интересовался ?
 
     Друг мой ещё соображал, но языком уже ворочал с трудом.
 
     - Да, комбат забегал, я отвернулся, в подушку зарылся, похрапел для порядка. Андрюха, сосед мой по комнате растрепал  по общаге что надо, так что дежурная комбату слово в слово передала. Вроде ничего, прокатило.
     - Чего делать дальше будешь ?
     - Завтра ещё поваляюсь, замажу глаз чем могу, а уж послезавтра обязательно на службу. Иначе бока отлежу. Наплету комбату cказку. Эка невидаль – глаз подбитый, - полубессвязно бормотал мой друг, - ну действительно, напился, упал, ударился о шкаф, с кем не бывает ?
 
     История эта на самом деле получила вполне благополучное завершение. Над другом моим немного посмеялись, но в его версию о падении на  предмет комнатного интерьера в пьяном угаре никто, конечно же, не поверил. Все знали о том, какой Леха великий ходок налево. Грешен был, устраивал он иногда, помимо вольняшек, романы и с замужними дамами гарнизона, так что вывод все сделали однозначный, фривольный. Да Лёха и не возражал, ему немного даже льстило такое мнение о себе. Главное – обошлось без серьезного залёта, а глаз его сам по себе зажил в отведённый срок.
 
     Правда, через пару месяцев полковой народ всё - таки узнал об истинной причине Лёхиной травмы. Друг Петя ли спьяну кому проболтался, сосед ли по общежитию, либо сам Леха не сдержал где язык – Бог весть. Главное, что к тому времени эпизод  уже был «заигран», так что старшему лейтенанту Гольцману это знание никаким боком не вышло, если не считать ехидных подначек от друзей и начальников. Да и те скоро сошли на нет, иные поводы для обсуждения бурная полковая жизнь нам регулярно подбрасывала.
 
     Вообще Лёха в своих проявлениях оставался верным себе до конца. Перед выездом из Германии он пропил последнее и единственное, что им за границей было куплено – дешёвый корейский видеоплейер. Даже эту немудрёную вещицу он купил каким – то чудом, в долг и то только потому что по природе своей не мог не вернуть взятое взаймы. Лучше не допьёт или застрелится, а деньги вернет. Плейер же купил потому что так принято было - хоть что – то привезти из Германии.
 
     Но не сложилось даже такой малости, не судьба была Лёхиному плейеру дожить до светлых дней выезда в Питер.  Пропил мой друг и это. На выручку от проданной видеоигрушки угощал старший лейтенант Гольцман общагу широко, два дня море разливанное с шумящим по берегу камышом в его комнате бурлило. Не мог он иначе, по складу широкой своей русско – еврейской души хотел на прощание всех, с кем судьба его в Германии свела, в себя вместить напоследок, на всю оставшуюся жизнь. Так что как с одним потрёпанным чемоданом приехал Леха в Германию, так с ним же и уехал, уверяя при этом себя и окружающих в том, что раз не был никогда сребролюбцем, то и становиться им не следует…