Время терять

Это было время у неё такое, наверное. Терять. Через год после гибели родителей от Леры ушёл муж. Растворился в разгульной беззаботной вольнице, из которой, нужно сказать, когда-то и появился. Оставил Лере на память, зародившуюся в ней новую жизнь и куртку с ботинками, которые, очевидно, не взял по той же причине, что и Леру. Был конец мая, а летом ему Лера с ботинками были точно ни к чему. Так она его и потеряла. А вместе с ним из Леры исчезла ещё одна её часть. Так что теперь, где-то в районе груди, у Леры была пустота.

А недели через две, примерно, Лера потеряла и оставленного ей им на память ребёнка. Врачи сказали – само-аборт на нервной почве. Так и ребёнок ушёл от Леры. Вытек из неё ручьями алой крови, перемешанной с бордово - чёрными сгустками и оставил дыру в том самом месте, которое заполнял когда-то, когда жил в Лере. Детей, сказали врачи, у неё больше не будет.

Так и остались у Леры только куртка с ботинками да собака Булька – найденный и, зачем-то, подобранный ею с мужем беспородный щенок, забившийся под её старый, родительский ещё, «Запорожец».

И, нужно сказать, что милый щенок, к тому времени превратился в довольно большую и не очень воспитанную дворнягу.

Честно признаться Лере было как-то не до её воспитания. Сначала кочевая семейная жизнь на съёмных квартирах и бурные ссоры, с не менее бурными примирениями, раскачивали их семейную лодку с такой силой, что вообще удивительно было, как в ней умудрилась удержаться эта животина. А потом изрешечённой Лере, вообще, не особо до чего-то стало.

Потому Лера просто кормила её да гуляла. И, со временем, эти гулянья стали для Леры едва ли не единственным её занятием. Потому, что работу она тоже потеряла. Не дождался её работодатель, пока она после само-аборта этого и операций последующих температурила.

Так что «Запорожец» очень кстати оказался, и они его с Булькой на пару проели. Пытались ещё куртку с ботинками проесть, но желающих их купить не нашлось. И тогда ботинки Лера выкинула, а хорошую кожаную куртку не смогла, рука не поднялась. Так что куртка с Булькой решили держаться возле Леры до последнего. Наверное, поспорили кто кого.

Поначалу эти Лерины с Булькой гулянья были вынужденными. Дело в том, что Булька совершенно не желала проводить свою собачью жизнь в однокомнатной Лериной квартире. И проявляла она своё нежелание весьма обременительным для Леры способом. Уничтожая всё, что в этой квартире находилось.Включая простыни, на которых Лера спала в то время, когда нужно было, по мнению Бульки, бегать и резвиться с друзьями во дворе. Как и полагалось ей изначально, по её дворняжьей натуре.

Такое, видно, время у меня, - думала Лера, "пуская на тряпки" очередную простынь – терять. Так, через некоторое время, и стали они с Булькой жить - на улице. Булькины друзья сменялись. Одни собачники уходили, другие приходили, а Лера с Булькой всё гуляли и гуляли как заведённые, в целях сохранения жалких остатков имущества и душевного здоровья Леры. Так, что можно сказать, что Булькина натура перевесила Лерину. И, притащившая её когда-то, вопреки её дворняжьей природе в квартиру, Лера теперь, очевидно в отместку, была вытащена Булькой во двор.

Зато, не прекращающая следить за Булькой Лера, не заглядывала к себе вовнутрь и не проваливалась в свои бездонные воронки.

И вот, в один из коротких осенних дней, где-то в октябре, ближе к вечеру Лера услышала, как в замке повернулся ключ и, не успев удивиться, увидела его.

- Привет. Ты мою куртку с ботинками не видела? – спросил он.

- Привет, - ответила она. Куртка в шкафу, а ботинки я выкинула, - сказала Лера, немного испугавшись своего поступка.

- А…жаль, ботинки были хорошие - благосклонно сказал он, - ну давай куртку, ты как?

- Хорошо, - ответила Лера и он, взяв куртку и сказав ей "пока", ушёл.

- Пока, - ответила Лера, закрыла за ним дверь и, посмотрев на Бульку, удивилась не свойственному её нервной натуре спокойствию. Собака даже ухом не повела. Будто и не приходил никто.

Вот бы мне так, подумала Лера, у которой внутри её чёрной дыры что-то зашевелилось и очень противно сжалось.

А через два дня Булька выскочила в подъезд и, умчавшись в ночь, больше не вернулась.

Так Леру оставила и она.

А Лера, обыскавшись и обклеив объявлениями три квартала села в неожиданно пустой и тихой своей квартире и поняла, что ей…нормально. Ей больше ничего не мешало. Словно по всем своим счетам она заплатила. И, обратив внимание вовнутрь себя, она решила окончательно упасть, наконец, в свою бездонную пустоту, проглотив, для надёжности, две жмени каких-то таблеток….но... просто крепко уснула.

Спала она долго, без тоскливых, мучительных своих полуснов, прерываемых привычным Булькиным скулежом и малодушным своим желанием умереть.

А когда Лера с удивлением проснулась и, в кои-то веки не спеша, выпила свой кофе, то решила…пойти погулять. А почему бы и нет? Привычка-то уже выработалась, да и что делать ещё? - подумала Лера. Она взяла термос, оделась потеплее и пошла к морю.

И, так как следить ей теперь уже было не за кем, Лера, вдруг, неожиданно обнаружила, что листья с деревьев уже почти опали, а море потемнело и стало свинцовым, что, всё ещё тёплый ветерок доносит откуда-то со склонов запахи поздних костров, и что покой и умиротворение разлиты кругом, словно готовящаяся к зимнему сну природа потихоньку замедляется и цепенеет в своём полусне.

И Лера, совпав с этим окружающим её оцепенением, словно впала в транс, в котором и просуществовала до весны, бродя вдоль берега, и смотря на ползущие по небу облака, чаек и набегающие на песчаный берег волны. Зима была в этом году тёплой, и море не замерзало даже у берега. Днём Лера гуляла, а вечером, приходя домой, пила чай и ложилась спать. В себя она больше не заглядывала. В ней было темно и тихо.

А потом пришла весна, и Лера стала постепенно замечать как сквозь мёртвую траву и сухие бурые листья начала прорастать изумрудная трава, а потом на склонах между деревьев появились жёлтые пятна одуванчиков и щебет птиц и запах проснувшейся земли, вдруг слились для Леры в ощущение начала чего-то. Хотя чего именно, Лере было не ясно. Это было просто какое-то смутное предвкушение изменений. Её внутренняя дыра уже почти не беспокоила её. Там, внутри Леры, всё как-то постепенно за зиму онемело, словно новая кожа наросла и затянула, заштопав её пустоты.

И вот однажды, Леру, идущую обычным своим маршрутом, посетила простая и предельно ясная для неё мысль. Пригревало солнце, деревья проснулись и стояли, словно в лёгкой зелёной дымке распускающейся весенней листвы, и Лера вдруг поняла, что это …и есть её жизнь. Такая, какая есть. И она продолжается. И почудилось Лере, что где-то по прежнему живут все те, кто её оставил. Включая Бульку, и даже того, не родившегося её ребёнка. И что она, кажется, даже знает где. И, не смотря ни на что, она их…любит. Просто любит. И ей совершенно не важно, что их больше нет рядом. Потому, что она всё равно будет их любить и нести в себе эту любовь… не нуждаясь в ответном чувстве. И на месте дыры и заштопанных Лериных внутренностей, впервые за этот муторный стылый год, стало тепло.

*****************

И я знаю, дорогие читатели, что, возможно, кто-то из вас ждёт, что сейчас Лере навстречу выбежит её глупая Булька, или встретится побитый жизнью муж, которого она или проучит и прогонит, или простит и примет и, возможно, даже, она снова забеременеет, вопреки прогнозам врачей.

Но… нет. Лера никогда больше не увидела ни свою собаку, ни своего мужа. И детей у Леры никогда больше не было. Потому, что их у неё быть не могло. Просто у неё тогда было время такое. Терять. По-настоящему и навсегда.

В обмен на одну единственную способность – способность жить и любить после.

ПС

Хотя, со временем, один парень из компании собачников, с которым она познакомилась, когда-то гуляя с Булькой, всё же пригласил её на шашлыки, и она согласилась. И всё у них, в общем-то, сложилось хорошо. И жили они дружно. Ну, и собака у них была, конечно, чем-то даже немного похожая на её Бульку…

Но это было уже совсем другое время…




Наталия Побоженская