Бремя желаний. Глава 9

      Глава 9. ПРОБЛЕМЫ И СОМНЕНИЯ


      Дани вернулся домой в страшном возбуждении. Ему казалось, что над ним учинили что-то гадкое, что он это гадкое позволил и потому пал, — а вместе с тем понимал, что не хочет ничего более, кроме как это самое тайное, гадкое и постыдное повторить. Как он ни пытался оживить в себе вяло текущее чувство к Свену, он не мог этого сделать; «ты мой хороший» звучало в ушах, в этих трёх словах будто бы заключалось что-то ключевое, разгадка какого-то секрета, и от этой мысли тоже нельзя было отделаться, хотя парень изо всех сил убеждал себя в том, что короткая фраза была сказана просто под впечатлением, просто так, как говорят друг другу «я тебя люблю», хотя знают, что не только никогда больше не повстречаются, но и не вспомнят друг друга на следующий день.

      Чёрт побери, эти пальцы были так нежны…

      Ясны были только две вещи: то, ка;к он мог так потерять голову, и то, что, вздумай он искать того, с кем был этим вечером, никто ему ничего не скажет: ведь сам распорядитель уведомил его о сокрытии, об инкогнито, и сам Дани это принял, на это пошёл, с этим согласился.

      Успокоение пришло на удивление быстро, стоило только сесть за ноут и убедиться, что в сети и в жизни всё на месте, что на сайте центра экзотических утех никаких ссылок на непотребщину с участием Дани не было, его лицо сияло только там, где и положено было ему находиться. Дани не прибавили, не убавили, никто не звонил ему и не слал SMS «ты у нас больше не работаешь», да и вообще, мало кому было дело до скромного электрика.

      «Забуду, как сон. Просто не вспоминать о том, как ослепительно и феерично это было», — думал Дани.

      Когда гора сваливается с плеч, надо беречь ноги; спокойствие, умиротворившее Дани, было чисто внешним. Да, два последующих дня убедили его в том, что необычное приключение и его подробности остались тайной за семью печатями: никто не грозил ему увольнением, никто не намекал на способ его расслабления, насколько он мог определить, никто не выкладывал в сеть события позавчерашнего вечера, но вот внутри, в сердце гнездилась тревога. Пополам со смутным желанием, а оно было постыдным — и оттого более притягательным, труднодостижимым — и влекущим сильнее. Чертовски хотелось попробовать ещё раз погрузиться в пучину всеохватывающего желания — крышесносного, заставляющего забыть обо всём, изводящего до последней клеточки. И возносящего до небес, когда оно удовлетворялось. Небольшой дискомфорт, о котором предупреждал Владимир, продолжался не более суток, это были просто неприятные ощущения при мочеиспускании, но они прошли — Дани боялся другого, боялся, что подсядет на неординарные удовольствия, как на иглу, и не сможет жить без этого, то есть разорится на дорогих услугах и отвратится от естественного получения оргазма, казавшегося ему теперь слишком пресным и скучным.

      Голова подсказала ему малодушный выход: надо было найти сообщника — авантюра, разделённая на двоих, таит в себе вдвое меньше опасностей. Дани решился и позвонил Свену.

      — Привет!

      — Салют!

      — Узнал своё мимолётное осеннее приключение?

      — Дождливое?

      — Именно.

      — Узнал. Как дела?

      — Неплохо. А твои?

      — Спасибо, всё в порядке.

      — Ложки не пересчитывал?

      — Недосуг было, — коротко рассмеялся Свен.

      — Ну да, понятно: новый сезон, комментирование, зима долгая. Собственно говоря, я к тебе по поводу развлечения. Ты слыхал что-нибудь о центре экзотических сексуальных практик?

      — Нет. А что?

      По паузе, последовавшей после «нет», по совершенно безэмоционально добавленному «а что?» было понятно, что Свен насторожился. «Словно подвох почуял, — подумал Дани и закусил губу. — В общем-то, он прав».

      — Посулы феерических ощущений. Мудрость восточного опыта и соответствующие изыски.

      — Ты вещаешь, как реклама…

      — Да нет, успокойся. Я всё на той же работе, по совместительству занимаюсь ещё кое-чем, но в рекламные агенты не нанимался, — Дани пришлось констатировать, что он соврал.

      — Тогда откуда это? Досужие сплетни… или на собственном опыте проверял?

      То ли показалось, то ли на самом деле в вопросе Свена прозвучала нотка предубеждения.

      — Когда я говорю чистую правду, неважно, откуда она почерпнута. Так как, заинтересовался?

      — Насторожился, — чистосердечно ответил Свен. — Я не понимаю, зачем естественное искусственно усиливать: и без того достаточно действует.

      — По-твоему выходит, и мясо жарить не надо?

      — Это из другой области… услуг.

      — Обработки, — уточнил Дани. — Но это как посмотреть… Когда я говорю, я знаю: то, чем мы с тобой занимались, — просто детский сад по сравнению с тем, что на самом деле можно ощутить.

      — Кто очень многого хочет добиться, тот не добьётся ничего.

      — Трудно поверить в то, что ты держал в уме эти слова Гёте, когда выходил на соревнования.

      — Как и в скромность твоих собственных достижений при твоём максимализме.

      Наверное, это не надо было говорить, и Свен, естественно, не видя, как краска залила лицо Дани, уже укорял себя в том, что попрекнул человека его незначительностью: это в любом случае было низко. Тем не менее жестокие слова прозвучали, и мирно добавленное «извини!» дело не изменило.

      Настроение Дани упало, он уже понял, что позвонил напрасно: после того, как беседа перешла в пикировку, надеяться на благоприятный исход было глупо и ещё более глупо было ожидать чего-то положительного после последних слов. Оставалось только достойно выйти из разговора, и Дани закончил:

      — Ничего. Вообще я позвонил, держа в уме развлечение прежде всего для тебя и думая, что в течение долгой зимы при… скромности собственных достоинств твоей очередной пассии как следует отрываться время от времени совсем не помешает. Но гет есть гет, монах есть монах. Извини за беспокойство, мне надо было просто пропустить твой номер и начать с других, только он первый тут в базе… — Дани сделал вид, что запутался в памяти мобильника. — Чёрт, откуда эта каша… Ах да: прощай! — и дал отбой.

      Бросив телефон, парень как стоял, так и замер: опершись о стол, с горевшим от стыда лицом. Сознание лихорадочно прокручивало не сказанные Свеном слова, а то, что осталось под ними. «Я познакомился с тобой случайно, имел слабость, нагнанную отвратительной погодой и бытовой неурядицей, с тобой пооткровенничать и лёг с тобой в постель — тоже случайно, из прихоти, из похоти, из-за дождя за окном, обрёкшего меня на временное одиночество. Мы расстались с тобой. Я не вспоминал о тебе и не понимаю, что ты себе навоображал, решив позвонить мне через… сколько прошло с того дня? Полтора, два месяца? Ладно, допустим, ты поразился, влюбился и по глупости стал думать, что я отвечаю тебе взаимностью и тоже, как и ты, жду продолжения, но ты не нашёл ничего лучше, чем протянуть эти тридцать-сорок дней, невесть как нахватавшись какого-то извращенческого опыта и попробовать подъехать ко мне и соблазнить всякими сомнительными изысками. Ты полное ничтожество, ты идёшь только за своим членом, ты никогда ничего не добьёшься, если и дальше будешь рыскать по всякому развлекалову. Не мне с моей неординарной судьбой и с длинным шлейфом славы с тобой по пути».

      Конечно, больше, чем несостоявшееся свидание, Дани угнетало то, что ему отказали решительно и указали на его место. «Какое он имеет право отчитывать меня так, будто поставлен надо мной начальником или отцом?» Дани, фактически выросший без отца и без строгого материнского присмотра (мать его была женщиной мягкого характера и сына никогда не тиранила), впервые лет за двадцать столкнулся с «воспитанием». Гордость всё-таки заговорила: сносить наставления от звезды в отставке всего на четыре года старше его Дани не собирался. «А, впрочем, их больше не последует. Вот и конец романа, который тянулся всего одну ночь. Только такой дурак, как я, мог думать, что его ещё помнят и желают. Это мне расплата за позавчерашнее наслаждение. Свен был прав: получив одно, я возжелал ещё и былое, захотел всё это соединить, но жестоко ошибся. — Горькая гримаса исказила губы. — Очевидно, я более счастлив в воображаемом, в фикции».

      Дани было отвратительно. Очень отвратительно. До звонка ещё оставалась надежда на реализацию, на попытку воспроизведения полученного в центре. Но ему нужно было слишком многое: мягкая кровать, спокойный ненавязчивый голос незримого советчика, специальное оборудование, чья-то грудь сзади, ласковые руки, проникновение, оргазмы собственный и чужой, глубокий поцелуй взаимной благодарности и, каким бы это ни казалось смешным, что-то типа «ты мой хороший». «Свен прав: мне нужно слишком много, а у меня нет ничего». И отсутствие этого, отчаяние сознания невозможности поймать, своё бессилие и желание, которое никуда не уходило, заставило парня глухо застонать и, причиняя себе боль, резко надавить членом на ребро стола. Вспотевшая ладонь заскользила по полировке, рука поехала вперёд, Дани, падая, сильно стукнулся грудью о дерево и, словно всё это послужило спусковым крючком, ещё шипя от боли, стал сжимать всей пятернёй не дававшее ему покоя. Он прогибался, надавливая торсом на сцеплённые просунутые между ног руки; казалось, он думает только о том, чтобы причинить своему члену как можно больше боли, казалось, что ему не хватает не то что пилона — каната, о который он мог бы ободрать своё достоинство — и тем лучше, чем сильнее. Дани сорвал с себя одежду, скользнул на стол и уселся на него — не на корточки, а прижимая голени и подъёмы ступней к дереву; член парня стоял колом, почти касаясь венчиком головки живота. Дани стал надираться — всухую, рассчитывая только на естественную смазку: ему снова надо было почувствовать боль, наказать и себя, и ненавистный орган за то, что он требует к себе так много внимания. А вместе с тем того, позавчерашнего наслаждения не было и в помине — это было просто стремление сбросить, сильное, но голое и серое. Дани сжал мошонку, надавил рукой на промежность и как последнюю надежду ввёл два пальца в анус — снова всухую, снова без подготовки. Пальцы продвигались с трудом, сфинктер реагировал болезненно, в голове стучало «только бы достать до простаты».

      В зрелище не было ничего притягательного, оно отталкивало своей животностью, грубостью и рваными движениями, но Дани было не до выражения артистизма, природа бесстыдно требовала другого. Парень так и встретил разрядку — свернувшись в клубок, с двумя пальцами в заду. Выбросы спермы, украсившей светлыми пятнами тёмную полировку, принесли весьма сомнительное удовлетворение…



      Две минуты разговора Дани, словленного Робертом, отключившим трансляцию сразу после того, как Дани дал отбой, ввергли почтенного капиталиста в океан чувств и мыслей, которые он не испытывал давно; возможно, они и вовсе не посещали его ранее. Первым в этом сонме была, конечно, ревность: у его мальчика, ни с кем не встречавшегося, уходившего только на работу, оказывается, была другая жизнь, в ней отметился какой-то мужчина! Ревность была беспредметной, ибо Свена г-н Авасов ещё не видел, голоса его не слышал и имени не знал, она жгла и уязвляла: на Дани кто-то покушался, Дани кого-то хотел! Чувство собственности, осознание близкого безраздельного владения были посрамлены, на горизонте маячил соперник — гнусный, надменный, тёмное пятно, мрачное чудовище! Роберту было стыдно за то, что Дани унижался, сулил незнакомцу сильные ощущения, стыдно за Дани, опускавшегося до угодничания, за его неловкую и бесхитростную безуспешную попытку. Роберт злился: его разведка, которой он верил, как самому себе, ошиблась, пропустила самое главное! Г-н Авасов немного успокоился только тогда, когда вспомнил, что «приключение» было «осенним» и «мимолётным» — значит, не тянулось долго, было фрагментарным и давним — настолько, что уходило к тому дню, когда слежка ещё не велась. Но это было давно — и, вопреки обыкновению, не забылось, если Дани звонил! Что из этого следует? Сильная страсть — и опять лавиной накатывала ревность, горькая, едкая… Конечно, то, что Дани получил отказ, успокаивало: парень хранил, пусть и вынужденное, но всё равно целомудрие. С другой стороны, ему, кареглазому красавцу, посмел отказать какой-то зарвавшийся наглец, он предпочёл Дани какую-то шлюшку; судя по ответам Дани, этот гордец его чем-то попрекал, что-то вменял ему в вину! А ещё Дани намекал на какие-то другие связи, говоря о прочих телефонных номерах… Правда, поразмыслив немного, Роберт счёл, что, скорее всего, парень просто приврал, чтобы достойнее выйти из разговора. Но зачем, зачем он связывается с этим типом, когда Роберт так много может сделать для Дани! Конечно, парню всего двадцать пять и уже двадцать пять, он не был девственником, у него кто-то был, у него что-то было — это надо было уничтожить. Роберт хотел стать для него всем, господствовать в его жизни безраздельно, получить если и не любовь, то привязанность, сильную привычку.

      Г-н Авасов выкурил пару сигарет и возобновил трансляцию, прокручивая запись с момента окончания разговора. Увиденное повергло его в шок, в первый раз Роберту не было дела до собственного оргазма. Дани страдал и самоуничтожался, сгорая в этой грубой примитивной дрочке, главными составляющими которой были боль, горечь и досада. Это было невыносимо! Сердце г-на Авасова кровоточило, обливалось жалостью и состраданием; беспокойство за сохранность мужского достоинства Дани тоже было обоснованным…

      Роберт расчувствовался и одновременно преисполнился гордостью самим собой и снова умилился едва ли не до слёз: оказывается, у него тоже есть сердце, оказывается, он тоже может быть сентиментальным, может проявлять участие… Право, любовь не только похоть…

      И прошло не менее двух часов, прежде чем г-н Авасов позвал Анатолия и дал ему поручение узнать, кому звонил Дани, где эта личность живёт и что собой представляет. А вот второе, занимающее его более, — свидание с Дани — так скоро не решалось, здесь действительно сначала надо было подумать и только потом приступать.



      А что же Свен?

      Он, конечно, не судил Дани так строго, как бичевал себя сам парень его воображаемыми словами, но доля истины в них всё же была. Свен помнил Дани и помнил их ночь вдвоём, восхищался его внешностью, но случившееся рассматривал, как отход, исключение из правил. Секс для экс-звезды не был идеей фикс, она чувствовала себя достаточно комфортно в компании девиц и более плотских удовольствий ценила почитание своей персоны, преклонение перед своим талантом и многочисленные славословия. В Дани Свен нашёл вдумчивого слушателя и, возможно, готов был бы откровенничать с ним и далее, но скромный электрик настолько детально разобрал его жизнь в лучах прожекторов и так затронул скользкие болезненные темы, что знаменитости стало неуютно; кроме того, и исповедаться особо не в чем было. Ненавязчивость Дани Свен принял за нерешительность и колебания, счёл, что и второй шаг должен остаться за его случайным партнёром (ведь все любят взваливать ответственность на другие плечи — если и не на тех, кто рядом, то хотя бы на бога), и, когда его не последовало, пришёл к выводу, что и ответная сторона не очень заинтересована в продолжении.

      Итак, интим не требовался, откровенничать было не о чем, страстную тягу к своей персоне Свен не нашёл — и оскорбился, когда то, что он рассчитывал услышать в течение ближайших дней после ветреного дождливого вечера, последовало только через полтора месяца; Свен думал, что призывать его все должны немедленно, непрестанно и настойчиво. Желание «отчитать» Дани возникло сразу после того, как он снял трубку; когда же в разговоре был упомянут центр экстравагантных утех, Свен просто струсил, испугавшись незнакомого. Он не был готов к каким бы то ни было экспериментам, всё выходящее за обычные рамки считал извращением и, не вникая детально, подозревал, что сорванное в размере сверх того, что предоставила природа, преждевременно истощит его и затянет в проблемы с половой сферой — а таковые у спортсменов случались сплошь и рядом, слишком много он о них слышал.

      Но если Свен испугался и это осознал, то смелость Дани, который дерзнул, решился, вкусил и остался доволен, не задумываясь о последствиях, внушила чуть ли не зависть. Свен остерегается — значит, есть чего опасаться; Дани идёт вперёд — следовательно, ничего не боится. Четыре года разницы в возрасте не бог весть что, но природа отпустила Дани больше потенции, чем Свену, — это тоже нельзя было не учитывать, это тоже уязвляло и унижало. Его, звезду, чемпиона! Перед каким-то электриком, не имевшим за своими плечами ничего, кроме смазливой физиономии и провалившегося похода за славой топ-модели!

      Словом, причин для отказа было множество, и, услышав гудки отбоя, Свен хорошенько проанализировал разговор, счёл, что поступил правильно, так же, как Роберт, отнёс слова Дани о других телефонных номерах к поспешно слепленной фальшивке и успокоился, решил, что состоявшийся разговор яйца выеденного не стоит и тревожиться не о чем.



      Через пару дней, когда Роберт отошёл от внезапно нахлынувших на него нежных чувств, с докладом к нему явился Анатолий.

      — Сделано, Роберт Давидович! Я узнал, кому звонил Дани.

      Г-н Авасов встрепенулся, его глаза загорелись, как у охотника, приметившего в лесу красавца оленя с огромными ветвистыми рогами.

      — Гони!

      — Свен Готтвальд, двадцать девять лет, немец, бывший спортсмен, одно время дотаточно успешный, натурализован в россиянина перед Олимпиадой в Сочи. Вот фотография, адрес и контакты в сети. — Анатолий выложил на стол тонкую папку. — В электронном виде показать?

      — Пока не надо. — Г-н Авасов раскрыл папку, взял фото и впился взглядом в снимок. — Хорош, подлец, хотя не первой молодости. Какой спорт?

      — Прыжки на лыжах с трамплина.

      — Ах вот почему он их смотрит! — Роберт хлопнул себя по лбу и растерянно уставился на Анатолия. — Так это что — подростковая девчачья любовь? Ну, как эти… там… за рок-звёздами ездят… — в подробностях подростковой девчачьей любви г-н Авасов разбирался весьма приблизительно.

      — Нет! — г-н Свиридов не смог удержать самодовольную улыбку. — Я знаю, как они встретились.

      — А вот с этого места очень подробно.

      — Дом этого герра находится в зоне обслуживания электросервиса, в котором работает Дани. Мы вскрыли их контакты и выяснили, что четырнадцатого октября сего года Готтвальд позвонил в центр. У него не было электричества: автомат полетел — и именно Дани послали устранить неисправность.

      — А, так он окрутил моего невинного мальчика и соблазнил, мерзкий развратник! — заорал Роберт.

      — Мм… мм… — против такого расклада у Анатолия временно не нашлось аргументов.

      — Что ты мычишь?

      — Нет, не совсем, — вспомнил наконец Анатолий. — Мы взяли прогноз погоды, то есть не прогноз, а историю, и установили, что в тот день с утра начался дождь, который лил целых два дня, причём очень сильно и с резким ветром. Так что Дани, скорее, предложили приютить.

      — Ну да, как же! Приютить! Был бы на его месте Степан, я бы посмотрел, как он предложил его приютить.

      (Степан был пятидесятитрёхлетним поваром, состоявшим на службе у Роберта и имевшим очень пышные усы и круглый живот, частично компенсировавший в ширину сто семьдесят сантиметров роста.)

      — Ну, если бы он знал, что Степан творит на кухне! — возразил Анатолий. — Я бы, например, не отказался и предпочёл Степана.

      Но гастрономия Роберта в данный момент не занимала.

      — Да ну тебя, гетероизвращенец и чревоугодник! Четырнадцатого, четырнадцатого октября… Дождь… Он к нему едет. Он устраняет неполадки, а этот ему, голову даю на отрез, ни копейки не заплатил!

      — Вообще-то это компенсирует компания…

      — Какая разница? А погодные условия? Мальчик мотается в такую погоду, когда хороший хозяин и собаку во двор не выпустит, а он вместо того, чтоб отблагодарить, ещё сам и попользовался! Фашистюга!

      — Ну, Роберт Давидович, дело молодое и вашего волнения не стоит. Встретились — перепихнулись. Вон Дани о нём полтора месяца не вспоминал.

      — А телевизор смотрит!

      — Так Свен же в соревнованиях уже не участвует. Что же Дани будет смотреть? Не мелодрамы же и не новости, когда выборы только в марте. Вспомнил, кого трахнул, и решил посмотреть, чем случайный партнёр на ночь занимался в прошлом. Может, понравилось. Моя бабка, например, очень любила прыжки на лыжах. «Просто сердце замирает, когда летят» говорила, царствие ей небесное…

      — Царствие, царствие… Стоп. Вспомнил. Он комментирует репортажи. Неужели Дани попался в его сети и влюбился?

      — Да почему же именно влюбился? Может быть, как раз разочаровался. Все эти спортсмены — наполовину импотенты, у них всё в мышцы уходит. Уже под тридцать, да ещё немец. Северяне вон все холодные, все хлюпики, все дохлые. А спортсмены ко всему ещё и тупы как пробки. Вот Дани и разочаровался, сидит, смотрит и убеждается, что другие прыгуны ничуть не хуже, чем этот некогда успешный Свен. Просто попал в то время, когда остальные были не лучше, и отличился. Знаете, как Франция слабым составом чемпионом мира по футболу стала в 2002, а в 1982 с шикарными игроками на четвёртом месте осталась, потому что против тех итальянцев, да с Росси…

      — Э, не заливай! Они с итальянцами в 82 не играли.

      — Да, немцам в полуфинале продули, причём спорно, по пенальти, но итальянцы-то потом немцев 3 : 1 разнесли! Так что всё это о двух концах. Первым в общем зачёте Свен не был, индивидуального олимпийского золота не завоевал, только на Турне четырёх трамплинов отличился, особой стабильности тоже не было, один раз даже хотели из сборной исключить, ушёл рано. А, он ещё в психушке лежал.

      — В психушке! — Роберт словно узрел на песчаном дне жемчужину. — И Дани попал в логово к психу!

      — Я же говорю, что вам не о чем беспокоиться. Полтора месяца у них ничего не было и не предвидится. Может, не понравилось, может, по позиции не сошлись, по темпераменту.

      — Но всё-таки смотрит! Так как узнать, любит или нет?

      — Роберт Давидович, тут мы бессильны. Это вы сами… Если увлечены, должны быть проницательны. Или лично спросите.

      — А?

      — Позвоните и узнайте. Не хотите пока расшифровываться — мы ваш голос изменим.

      — О, это мысль! — воодушевился г-н Авасов. — Только я буду противно гудеть ему в ухо? — слыхал я эти репортажи с изменённым голосом. Что-то не очень…

      — Мы подберём приемлемый тембр.

      — Хорошо! А пока нарой мне на этого герра побольше. И что у него там с мозгами.

      — Базы немецких клиник вскрывать?

      — Гы, а что? — осклабился Роберт. — Мы же Западу Трампа выбрали.

      — Ну, это не мы, обижаете! Мы не по семидесятилетним блондинам.

      — Да, у нас планка выше…

      — Точно… Мы этим ещё не занимались. Потом, у них всё может быть только на бумаге.

      — Хотя бы в общем буду знать то, что знает Дани, больше не нужно.

      — Это я за полчаса сделаю.

      Анатолий вторично постучался в дверь к Роберту, как и обещал, через полчаса и вошёл с очередной папкой, чуть более толстой, чем первая.

      — Вот немного более того, что знает Дани.

      — Если они в ту ночь не расчувствовались и не разоткровенничались.

      — Ага. Ну что, как я понимаю, мой визит к нему пока откладывается?

      — Да, мне всё это обмозговать надо.

      — Значит, вечером я свободен. Пораньше отпустите?

      — А что? — Г-н Авасов смотрел на Анатолия прищурившись.

      — Я тут совсем забегался — расслабиться надо.

      — Гм! Не с Дани, надеюсь?

      — Упаси бог, вы же меня знаете, я обычный гетероизвращенец.

      — Знаю. Иди, свободен. А я пока это всё обмозгую. Разговор у меня с ним будет после визита.

      И Роберт погладил себя по животу и облизнулся.