Не тяни руку! Жди, когда тебя спросят

Когда я только готовился стать учеником, мама меня учила, чтобы я не был выскочкой. Наверное, она сама в детстве не любила выскочек, которые как можно выше тянут руку и просят :
- Спросите меня! Спросите меня!
Поэтому не хотела, чтобы ее сын стал таким же. 
- Если знаешь, жди, когда тебя спросят, тогда и ответишь.
- А если меня не спросят? - интересовался я, - тогда учитель не будет знать, что я это знаю?
- Ничего страшного - успокаивала мама, - ведь сам-то ты знаешь, что знаешь, а это главное. Важно знать, а не демонстрировать свое знание.
Маму я любил и ей беспрекословно верил, поэтому спокойно воспринял этот поведенческий императив. Я научился спокойно сидеть на уроке, зная ответ на поставленный учителем вопрос, в то время как многие дети привскакивали с мест, тянули руку, желая показать, что они знают. Как я понял потом, учителя воспринимали такое мое поведение как признак туповатого неактивного ученика.
Именно так меня восприняла моя первая московская учительница. Она ставила мне посредственные оценки и делала запись "Не активен на уроках!"
В конце концов, мама пошла к ней в школу и объяснила, что она меня так воспитала. Если учительница сомневается в моих знаниях, то пусть меня спросит. После этого разговора с мамой учеба наладилась. Некоторое время Елизавета Владимировна спрашивала меня чаще других. Убедившись, что знания у меня есть, она стала меня воспринимать спокойно и лишь изредка для проверки спрашивать, остальное время занимаясь с другими учениками.
Начальную школу я окончил с похвальной грамотой. То есть на пятерки.
Все опять вернулось в части отношения ко мне учителей, когда я пошел в пятый класс. Учителей стало много, и мама не могла и не хотела ходить в школу, чтобы беседовать с каждым из них. А на мне остался психологический блок "Не тяни руку!"
Я и не тянул. А как понять, знаю я или нет? И покатилась моя успеваемость в сторону четверок и троек.
Я был нормальный ленивый мальчишка. Любил погулять и не любил делать домашние задания. Любил пошалить и часто отвлекался на уроках. Учеба давалась легко и потому не вызывала интереса. Куда веселее было выжечь что-нибудь увеличительным стеклом на парте покрытой "кузбас-лаком".
Когда первые лучи весеннего солнца светят в окно прямо на мою предпоследнюю парту, а в руках у меня замечательное небольшое, но сильное, увеличительное стекло, я ловлю эти жаркие лучи, фокусирую на черной блестящей поверхности, и тоненькая струйка дыма поднимается от выжигаемых букв, переливается и играет в лучах полуденного солнца. Художественных способностей у меня не было, и я выжигал какие-то глупые надписи, которых сейчас не помню. Мне нравился сам процесс.
Еще мы подкладывали пистоны на торчащие из парты винты, которые соприкасались с другими у откидывающейся крышки парты. Конечно, мы - мальчишки - это делали на парте соседней девочки. Когда входил учитель, и дети вставали, мы все откидывали крышки своих парт и раздавался оглушительный хлопок. Девочки взвизгивали, а мальчишки радостно хохотали. Нас за это наказывали, если удавалось определить виновника, но не сильно. Как правило, в качестве наказания, проказника вызывали к доске отвечать урок. Так как урок я всегда знал, то в отношении меня применялась запись в дневнике. Редкая неделя в моем дневнике оставалась с незаполненными по кругу полями. 
Сложившееся мнение обо мне у учителей характеризует один эпизод из шестого класса.
Как-то утром, придя в школу, на первом уроке учитель объявил нам, что сейчас мы будем писать городскую контрольную работу по математике. В то время это было всегда внезапно, без предварительного уведомления и подготовки.
Всем раздали листочки. Сняли занавески с доски, где уже были написаны варианты. И работа началась. Для меня она не представляла какой-то сложности. Обычная контрольная. Я сделал ее одним из первых и сидел, скучал, глядя в окно. Учитель не выделял меня и относился ровно, без интереса, как ко всем "камчатникам". Я уже говорил, что моими любимыми местами в классе были последние и предпоследние парты. Вот и сейчас я сидел на предпоследней парте у окна.
На следующем уроке учитель знакомил нас с результатами контрольной.
Начал он с довольно невежливой и непедагогичной фразы.
- Из всего класса на отлично написали работу только двое - Тая Лысова (это наша отличница, сидевшая на первой парте у двери в класс) и Проскурин. Если бы они сидели рядом, я был бы уверен, что Проскурин списал у Лысовой. Но учитывая, что они сидят по диагонали класса, остается только удивляться!
Похожие эпизоды были и в дальнейшем. Два раза по физике: когда никто из класса не мог объяснить явление, не описанное в учебнике, и пришлось мне поднять руку. Я всегда ждал до последнего.
А был еще интересный эпизод в восьмом классе.
Математику нам преподавала мама моего приятеля по пионерлагерю Юрки Листратова. Она также меня знала по лагерю, потому что была воспитателем в соседнем отряде. Отношение у нее ко мне было, как и у других учителей. Средний пассивный ученик. Но как-то раз на ее урок пришла проверка из ГорОНО (городской отдел народного образования). Это называлось "открытый урок". Программу урока они принесли с собой. Я видел, как волнуется Юркина мама. Однако урок шел ровно, как обычно, пока по программе урока не надо было предложить ученикам самостоятельно доказать неизвестную им теорему по геометрии. Такого мы никогда на уроках не делали.
Юркина мама упавшим голосом прочитала условия, нарисовала задание и тихо спросила класс:
- Кто может доказать эту теорему?
Теорема была легкая, и я спокойно ждал, пока какой-нибудь отличник поднимет руку и направится к доске. Однако никто руку не поднял. Я оглядел класс, посмотрел на учительницу, и мне стало жалко маму моего друга. Я видел, как она волновалась. Делать нечего! Я поднял руку.
- Сережа, ты что хочешь эту теорему доказать? - спросила недоверчивым голосом меня Юркина мама.
- Да, - сказал я, удивившись, - для чего же я поднял руку.
- Ты уверен? - спросила учительница, показав за какую бестолочь она меня принимает.
- Да, - не унимаясь, ответил я. Теорема-то простая!
- Тогда иди к доске.
Я вышел, сделал необходимые построения и доказал теорему. Возвращаясь на место, я видел довольные лица членов комиссии, которые сидели на последних партах рядом со мной.
"Вот знайте, - подумал я, - у нас даже "камчатники" легко доказывают такие теоремы."
После урока Юркина мама сказала мне спасибо, но, похоже, так и не изменила мнения о моих способностях.