Братья

               
Я не видел войну: она пришла в нашу страну задолго до моего рождения, сея смерть и разруху, вызывая боль и страдания у миллионов советских людей. Страхом и отчаянием, холодом и голодом, ранениями и смертями, мужеством и героизмом, победами и поражениями были наполнены те страшные годы.
Я не видел войну – будь она проклята! Знаю ее лишь по многочисленным фильмам, книгам, рассказам фронтовиков, и, в первую очередь, своего отца, доехавшего на своей «полуторке» до Берлина, который иногда, «раздавив» четвертинку водки, вечерами, при желтом мерцающем свете керосиновой лампы, захлебываясь от слез и размазывая их по морщинистому лицу, то всхлипывая, то крича, словно от боли, часто рассказывал про ужасы войны.
В адском пламени войны сгорели судьбы миллионов людей, среди которых числятся и мои близкие родственники. Летчики немецких стервятников с черными крестами на крыльях, в нацистском угаре, «не разглядели» санитарный поезд с красными крестами на белых флагах, в котором в глубокий тыл везли тяжелораненого дядю Халима, и безжалостно разбомбили его. Другой дядя, но уже по материнской линии – Каюм, младший политрук, контуженный в бою под Брянском в августе 1943 года, был схвачен фашистами и вместе с другими своими товарищами раздавлен гусеницами танка. Политрук успел прожить на белом свете всего - то двадцать четыре года, а жизненный путь сержанта Халима оборвался в тридцать пять. Они ушли в вечность, оставив детей сиротами, родителей без сыновней поддержки.
В памяти моего поколения, также на всю жизнь, запечатлелись душераздирающие картины рыдающих вдов и сирот от одного упоминания о войне, у которых не успели затянуться глубокие душевные раны, глаза матерей, втайне ждущих еще своих сыновей с фронта.
Мы, дети, родившиеся сразу после войны, были горды тем, живем вместе бок о бок с победителями, с теми, кто сломал хребет германскому фашизму, кто видел гитлеровцев через прицел автоматов, орудия, а то и в рукопашной схватке. Это были простые, скромные, ничем не приметные люди, не ждущие для себя никаких льгот и привилегий – рабочие, колхозники, деятели интеллигенции - совсем не похожие на тех супергероев, которые существовали в наших ребячьих умах.
Время перелистывает страницы истории: с каждым годом мы все дальше и дальше уходим от той суровой поры. Но память о тех событиях и тяжелейших испытаниях, выпавших на долю нашего народа, неподвластна времени…
…Никогда не забуду месяц май, теперь уже далекого 1955 года. Страна торжественно отмечала десятую годовщину со дня окончания войны. Правление нашего колхоза, школа, изба – читальня, сельсовет – были одеты в кумачовые транспаранты и плакаты, посвященные этой славной дате, школьники и сельские активисты ставили концерты, агитаторы ходили по десятидворкам, раздавая односельчанам газеты и журналы.
Природа редко, но иногда, благоволила уставшим и изможденным от трудной работы колхозникам, давала возможность немного отдохнуть. Это бывает, когда вдруг начавшиеся весенние дожди на короткое время сбивают заданный ритм сельхозработ. Так случилось и тогда, в один из воскресных дней середины мая. Уже не помню, то ли случайно, то ли по предварительной договоренности, но в дом к бабушке Салиме, по – татарски – аби, съехались все ее дети – сыновья с женами и детьми, а также дочь Менявяря с мужем Зяки. Не смог приехать из Астрахани лишь Кярим абзи, который работал на каком-то секретном оборонном заводе и был особо востребованным специалистом.   
Для меня этот день тоже был особенный, потому что вместе с родителями приезжали обычно и мои двоюродные братья и сестры, по ком я часто скучал и ждал их с большим нетерпением, а их было -  ни много – ни мало,  двадцать один человек!
         Киленняр (снохи) радостные от встречи после долгой разлуки, весело переговариваясь между собой, спешно накрывали на стол. За их работой внимательно следила аби, давая, время от времени, какие – то ценные указания. Мы с Равилем, невольно любовались аби: несмотря на напускную строгость, ее голубые глаза были освещены изнутри каким - то мягким, живым сиянием, они излучали тепло и искренность даже тогда, когда бабушка гневалась. Да, она была властной женщиной, сильной по характеру, коль сумела одна, после рано ушедшего из жизни мужа, поставить на ноги своих детей. Судьба часто испытывала ее, аби пережила и холод, и голод, но не сломала. Смерть забрала у нее дочь, двадцатилетнюю красавицу Нафизю. Не успела боль утраты утихнуть – война! Навстречу страшным испытаниям, во имя защиты Советской Родины, она послала пятерых своих сыновей – Халима, Хамзю, Кярима, Люкмана, Якуба. Горе и на этот раз не обошло ее дом - погиб старший Халим.
       Из соседнего райцентра, с часу на час, ждали приезда Хамзя абзи, который теперь, после гибели на фронте Халима, являлся самым старшим в роду и пользовался непререкаемым авторитетом. Братья Хамзю абзи очень уважали и одновременно побаивались, величали его на русский лад «Большак», старший – значит.
         Самый младший из братьев, Зякарья абзи, неуемный балагур, остряк и весельчак, любимец женщин, пришел не один, а со своим закадычным другом Николаем Петиным, симпатичным, высоким молодым человеком лет тридцати, с пышной шевелюрой волос на голове. Он оказался таким же интересным и веселым человеком, как и мой дядя. Пока Закарья абзи в чулане умывался и приводил себя в порядок, Петин вежливо вел беседу с аби:
-Аби, ассаламалейкум!  Халляр ничек? Яхшы? (Бабушка, как дела? Здоровье?)
- Яхшы, улым, Аллага шокер, жан бар алдя.( Спасибо, слава Богу).
- Бик яхшы! Живи сто лет или даже больше, в общем сколько Аллах даст! Эй, татарчата, кил бире! – крикнул он, обращаясь к нам. -А ну бегом сюда, а то ведь я могу и передумать! Что застыли? Налетай на конфеты, иначе сам все съем.
- Петин, ты скоро совсем татарином станешь, по-нашему шпаришь только так! - удивленно сказал Люкман абзи. - Осталось только обрезание сделать – и ты точно татарин!
- А то как же! С кем поведешься, от того и наберешься! Мы же с вами соседи,  все друг про друга знаем и калякать умеем, как по-русски, так и татарча, -осклабился Петин, обнажив желтые от никотина зубы и обнимая младшего брата отца, Закарью. – Мы вон с вашим брательником в поле на двух языках кроем начальство или, например, погоду, тут вопросов нет. 
- Надо его еще на нашей, татарочке, женить. Тогда будет полный ажур, - продолжал шутить Закарья абзи. - Я для друга и невесту уже подобрал.
- И кого же? Я ее знаю? – смеясь спросил Люкман абзи.
-Да повариху нашу – Танзилю, - подмигнул Закарья абзи.
- Э нет, мужики! Так не пойдет, - картинно воздел свои руки вверх Петин. - А куда же я свою Фросю дену?  Это у вас раньше можно было четыре жены иметь, вот лафа была. Нет уж, ребята, давайте так – каждому свое! Вы татары, мы русские, у вас одно, у нас – другое, это еще от наших дедов – прадедов водится, но главное – мы друзья! Потому и немцу капут и хенде хох сделали.
Большак задерживался и, чтобы как – то скрасить долгое ожидание, Зякарья абзи и Сабир абзи, решили провести мини- турнир по борьбе с участием меня и Равиля.
- А мы сейчас увидим кто из вас сильней в татарской борьбе коряш, - командовал Зякарья абзи неугомонный, раздавая нам полотенца
- Ну зачем это, - попытался возразить отец, - тут стулья, стол дубовый, ударятся головой – потом беды не оберешься.
- Не бойся, Якуб абзи, я их подстрахую, - успокоил его младший брат.
        Мы, как молодые петухи, бросились друг на друга и остервенело стали тискать друг друга, пытаясь повалить соперника на пол. Но вдруг, в самый разгар схватки, раздается команда: «Стоп»! - и мы взмыленные, тяжело дыша, с трудом останавливаемся, не понимая в чем дело. Хихикая Закарья абзи нам объяснил, что он обнаружил у нас слишком длинные волосы на голове, а это оказывается нарушает этические нормы татарского батыра, установленные, еще давным–давно, нашими предками. Он по очереди сажает меня и Равиля на стул, и трофейной машинкой моего отца начинает стричь нам по очереди волосы. А дальше – подготовка к продолжению схватки. Но наши страсти вдруг заканчиваются от шума подъехавшего автомобиля. Это приехал Хамзя абзи, и все вышли его встречать. Он поздоровался со всеми, обнял и поцеловал плачущую от радости мать, и забрав гостинцы из машины, пошел в дом. За ним потянулись братья и гости.          
Хамзя абзи был небольшого роста, чему, пожалуй, не следовало удивляться: его братья тоже не отличались гулливерским ростом. Во многом, до удивления, они очень смахивали внешне друг на друга: коренастые, небольшого роста, но зато физически крепкие и смуглые от природы, поэтому их часто за глаза называли «карамай», что-то вроде – «черное масло». 
Мы, дети, уселись на полу, в ожидании, что сейчас услышим про то, как они ходили в штыковую атаку, уничтожали фашистские танки, забрасывали немецкие блиндажи и окопы гранатами, дюжинами брали в плен вражеских солдат…Но, к большому нашему разочарованию, ничего подобного не произошло. Мужчины шумно разговаривали, шутили, травили анекдоты, порой, о чем – то жарко спорили, жестикулируя руками, а потом успокаивались и начинали петь песни – татарские, русские. Мой отец Якуб был учителем военного дела и физкультуры, учился в Казани в педучилище, чем очень гордился. Каждый раз, приезжая оттуда после сессии, он привозил много записанных народных песен и их мотивы. И вот теперь, сидя отец напевал, а Закарья абзи на саратовской гармошке с колокольчиком тщательно подбирал мелодию. Сначала она звучала тихо и неторопливо, а потом, как бы обретая особую жизненную силу, все громче, обволакивая присутствующих чарующими, мягкими тонами татарской музыки, завораживала своей особой мелодичностью и напевностью.               
 - Про войну говоришь рассказать? – нахмурился Хамзя абзи. – А что про нее рассказывать? Ничего хорошего в ней нет. Про войну вы лучше в кино посмотрите. Там все хорошо рассказано и показано, а я уже ничего не помню, да и вспоминать не хочется. Бялки син, Зяки, сойлярсен ни дя булса? – повернулся он в сторону мужа сестры Менявяры. Но тот с ходу разочаровал нас, сказав: «Юк, балалар, мин берни дя айтя алмыйм, мин повар идем» («Нет, ребята, я ничего не могу рассказать, я поваром служил») - с ходу разочаровал нас жизни (зять). И действительно, подумали мы тогда, что может совершить геройского этот маленький, щупленький человек. Увы, не дано было нам тогда знать, что самоходная артиллерийская установка этого «повара» в числе первых ворвалась в Вену и была подбита, и он еле выжил. Награжден многими медалями. Большак, Хамзя абзи, был полковым разведчиком, много раз совершал рейды в тыл врага, добывал ценные сведения. За героизм и отвагу награжден двумя орденами высшей солдатской доблести - орденом Славы двух степеней и многими медалями. Кярим абзи, после полученного ранения, был отозван с фронта и направлен на завод, где выпускались артиллерийские орудия, удостоен ордена за трудовую доблесть, мой отец - Якуб дважды был ранен, возил снаряды на своей «полуторке». За ратный подвиг был награжден орденом Отечественной войны II степени, орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу», Люкман абзи, получил орден Красного Знамени за отвагу при взятии Кенигсберга. После тяжелого ранения был комиссован из армии. Односельчане избрали его председателем колхоза и он, в течение многих лет, выращивал хлеб для страны. Младшие – Сабир и Закарья, по 14 – 16 часов работали в поле в неимоверно тяжелых условиях, невзирая на холод и голод. Закарья, несмотря на свою молодость – а ему было тогда от роду 15 лет, сумел снискать уважение у односельчан и поэтому был назначен бригадиром тракторно–полеводческой бригады. Оба награждены медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.».