Птица из неисчезающего мига

Как прекрасна осень... Как невыразимо прекрасна осень! Он никогда не был склонен к романтике, но сейчас готов был повторять это про себя снова и снова. С множеством солнечных лучей, пронизывающих воздух, с ярко-лазурным морем, сапфировым виноградом в алой и зеленой листве, увивающей ограды и балконы прибрежных кафе, уходящих к самой крепостной стене, видавшей и мифических героев глубокой древности, и корабли завоевателей из Империи, и воинственных рыцарей, и пиратов. Он бы и не вспомнил о них... Если бы не она. Что это? Не та ли песня звучит снова? Нет, показалось. Когда он увидел ее впервые? Да, именно тогда. В том далеком году. Была весна. Как цвела бугенвиллея! В этих цветах порхала птица, сверкая радужно-голубым опереньем. Затем она перелетела на ветки абрикоса с нежно-розовыми соцветиями и упорхнула в сторону причала. Он медленно пошел в том направлении, куда полетела птица но она исчезла. Он бродил до вечера, любуясь белоснежными яхтами в порту и читая названия рыбацких лодок. Стемнело и загорелись уличные фонари. Тогда он увидел... но не птицу, а ее. Играла музыка, и она танцевала на причале. Одна, в свете фонарей и огней кафе на набережной, откуда доносилась музыка. Зажигательная, красивая. Музыка, на какую только способен этот край. Он не слишком хорошо разбирался в звучащих инструментах, зато сразу разобрался в том, что танцовщица прекрасна в этом голубом платье и в своей изящной грациозности.
Потом он снова увидел ее на крепостной стене. Она слушала музыкантов, игравших популярную музыку для туристов. Ему показалось, что и их он видел раньше. Один – высокий и смуглый, с копной длинных седых волос, второй – низкий, в бейсболке и очках. Третий – молодой гитарист, похоже, что сын высокого. Рядом женщины, их жены. Люди проходили мимо, кто-то останавливался и слушал, а потом продолжал свой путь. А она стояла и задумчиво смотрела куда-то сквозь людей, сквозь камни крепостной стены, сквозь пространство... а может, и сквозь время? «Что за глупые мысли приходят мне в голову», подумал он тогда.
Они подолгу слушали музыкантов вместе.
- Мне кажется, будто они – менестрели из прошлого, - говорила она.
- Для прошлого у них подозрительно современный репертуар, - шутил он в ответ.
- Они напоминают мне о самых важных вещах, - будто не замечая его слов, продолжала она, - О дороге, о вечности, о неотвратимости осени и невозвратности момента... Этого всего. И этого места, столь любимого мною. И этой весны, и приближающегося лета... И даже самой осени, в которую ворвется диссонанс зимних ветров, наводящих ужас на корабли и жителей этих домов...
Каждый раз он видел птицу с радужно-голубыми крыльями, а потом встречал ее. Почему он стал приезжать сюда регулярно? Зачем, ведь это стоило ему немалых денег, визы и авиабилеты были очень дороги. Но он возвращался снова и снова. Чтобы увидеть и птицу, и ее, и менестрелей. А однажды они не встретили музыкантов на крепостной стене, как обычно. Не было их и на площади напротив бывшего кафедрального собора, где они также играли иногда. Не повстречались они и в шумном парке.
- Ничто не вечно, и момент, ушедший безвозвратно, уже никогда больше не повторится, - вздохнула она. Несмотря на ее слова, солнце сияло и все также золотило поверхность моря, на ней было все то же нежное голубое платье и она все также любила танцевать...
Вечером они гуляли по набережной и увидели одного из тех музыкантов, в очках и бейсболке, играющим в ресторане. Но он был один.
- Дружба проверяется годами. Дружба – разновидность любви. Это больше, чем просто играть вместе, - сказала она. Но быть может, их разлучило горе или обстоятельства. В таком случае, они еще встретятся в одной точке. Знаешь, есть точка невозврата. Но есть и точка возврата. Математика – это та же музыка. Я этого не понимала раньше. Все взаимосвязано. Ни один миг не вернется. Никто не встретится в одном временном пространстве. Но ученые-математики открыли точку возврата. Это образ того, что сокрыто глубже. Ничто не исчезнет бесследно. Ничто, понимаешь?
- Нет, не понимаю, - ответил он честно. – Для моего понимания это слишком сложно, я материалист.
- Материалист – так это хорошо, - улыбнулась она. – Материя – это образ, модель, упрощение для облегчения частичного понимания того, что человеку не понять умом.
Он молчал. Она продолжала:
- Я хотела бы, чтобы в моей точке возврата было вот это все... А точка невозврата... – Она осеклась, ее глаза потемнели. – Ты слышал историю девушки, которая превратилась в птицу от стыда?
- Это из мифологии, да? Которой вырвали язык, чтобы она молчала? Помню, учили когда-то в школе. Там были какие-то ужасы...
- Да. Только в легенде мало правды. Все было иначе, историю истолковали прямо, а там много иносказательного. Ее не брали силой, она просто не сопротивлялась. Ей не вырывали язык, это было незачем. Ей и так никогда не суждено было больше петь и говорить. Она не верила в то, что когда-нибудь снова обретет свободу быть собой, не разбитой на части, не лишенной воли и слова, и навеки замолчала. Ее душа навсегда замерла. Какое страшное слово «навсегда». Это была ее точка невозврата. Но она ошибалась. Обрести прежнюю свободу она смогла, став птицей. У птиц все иначе. Птицы – существа загадочные. Они принадлежат другому миру - воздушному. Выше птиц только ангелы... Птицы умирают в неволе.
- Я не могу этого понять... Я перестал понимать то, о чем ты мне говоришь.
- Жаль... Очень жаль.
Много времени прошло с тех пор, как он снова сюда вернулся. Но ее нигде не было. И птицы с радужно-голубыми крыльями тоже. А на крепостной стене, на том месте, где раньше пели их музыканты, он увидел двоих других. Мужчина и женщина в старинных одеждах. Он, внешне был совсем не похож на местных островитян, высокий, худощавый, хрупкий, с длинными светло-рыжими волосами, тронутыми сединой, она - стройная, с распущенными черными волосами. Длинные воздушные рукава ее платья напоминали крылья. Они пели красивую песню на непонятном языке. Такого языка он никогда раньше не слышал, это не было похоже ни на один знакомый ему европейский язык. Когда песня звучала, мужчина нежно смотрел на женщину, а когда песня смолкла, в глазах у обоих блестели слезы.
Он не заметил ее приближения. Обернулся на тихий голос:
- Это очень древний язык. Может, такой же древний, как наш. Но он не здешний. Сейчас мало кто на нем говорит. Только один народ. Знаешь, о чем эта песня?
- Нет, разумеется...
- В ней такие слова: «Я мог бы обрезать птице крылья и она бы осталась со мной. Только птицей ей больше не быть. Но я так не поступлю. Ведь это птица, которую я люблю..»
- Интересно... – он не нашелся, что сказать в ответ. Слова песни, безусловно красивой, не были ему особенно близки.
- Душа не может быть с обрезанными крыльями. Птица – видимая часть души. Понимаешь? – ее глаза блестели.
- Вообще-то не очень, - отозвался он. – Ты хочешь сказать, что мы... что ты... все, никогда больше не придешь?
- Жаль... – снова отозвалась она. – Ты снова все понял прямо, не иносказательно.
- Да надоела мне твоя иносказательность, - вдруг рассердился он. – Скажи прямо: мы больше не увидимся?
- Не знаю... Точка возврата означает, что ни один прекрасный миг не исчезает бесследно. Но ты должен этого хотеть. Ты должен хотеть это понять... И те музыканты когда-нибудь будут петь на этой крепостной стене, как раньше. Если захотят. Но не сейчас и не здесь. Да и стена будет другая. Как и море. Как и остров. А может, и здесь, в этом временном пространстве. Как знать... Может даже совсем скоро, как сейчас эти двое странствуюших музыкантов, что приехали издалека и стали мне родными.
- Ну и как же ты понимаешь этот их язык? – спросил он, сам не зная, зачем.
- Языки красивы, но это не единственное средство общения. Когда-нибудь все будут общаться без слов..
Она больше ничего не сказала, только подошла к двоим музыкантам, обменявшись с ними взглядами так, словно были они знакомы всю жизнь, и взяла обоих за руки, встав посередине. Волна ударила о скалы и окатила всех сверкающими на солнце брызгами. Он зажмурился от ярких лучей, ослепивших на миг глаза. Пелена брызг укрыла их, ветер всколыхнул полы и рукава белого платья женщины, черный плащ мужчины и голубое платье стоявшей посередине и сжимающей их руки... А затем все трое исчезли. Не то скрылись за поворотом крепостной стены, не то растворились в этой пелене. Он не знал. И не понимал. Просто шагал по направлению к маленькой гостинице собирать вещи – отпуск подошел к концу.
Сколько времени прошло, он не помнил. Но однажды в аэропорту в ожидании посадки на самолет, который должен был унести его в очередную командировку, он увидел их. Высокий седоволосый и низкий в очках и бейсболке, парень с гитарой в чехле, женщины – их жены... Все вместе. Они готовились к посадке на другой самолет. На табло светилось до боли знакомое название острова.
Он долго смотрел им вслед, так долго, что уже не слышал, как было объявлено, что посадка на его собственный рейс закончена.
«Странники возвращаются в точку возврата», почему-то подумал он, удивился странной мысли и через некоторое время бежал оформлять визу и покупать новые авиабилет совсем не туда, куда только что должен был лететь и опоздал. Он знал, что в точку возврата опоздать невозможно, но все равно спустя несколько дней, с полученной только что визой, бежал стремглав сначала на автобус, который снова вез его в аэропорт, а потом на рейс, где на табло светилось название острова. Того острова, где на морском берегу его ждал старинный город с соборной площадью и древней крепостной стеной...