Казачий лабиринт. Глава 4

В четверг, 31 августа, как и было постановлено на Экстренном Съезде, в Яицком (Уральском) казачьем войске началось плавенное рыболовство. Войско, сдерживаемое, лишь, одним плавенным атаманом, более или менее спокойно спустило с крутых берегов свои бударки и бросило в воды Яикушки снасти. Да, иначе и быть не могло бы, потому, как остались в войске, сплошь, отставные и увечные казаки, которым прыгать с крутого яру было уже не под силу. Ладно, хоть, без посторонней помощи управились нынешние плавщики с бударами и это, слава Богу. Каждый казак, каждая артель думали о рыбе. Мечтали поймать, так как сборы на плавню, в нынешнем году, были очень и очень дороги. Кроме снастей, пришлось потратиться ещё и на провизию.

Иван Фокин и Порфирий Чалусов со своей артелью, да, вероятно, и другие казаки верховых станиц, захватили с собою в запас хлеба, сухарей и дров с таким расчетом, чтобы им хватило для собственного продовольствия до Гурьева и обратно, а если останется излишек, то намеревались его продать жителям низовых станиц, где была большая нехватка продовольствия.

– Мне жена целую торбу сдобных кокурок испекла, – по дороге на низ, хвастался Фокин. – Тесто, как никогда крутое замесила. Я ей велел не жалеть ни яиц, ни коровьего масла. Помню, бабака моя такие же кокурки пекла, когда отца в Хивинский поход провожали. Они долго в дороге не черствели, отец нам, после похода сказывал.

– А моя Пелагея Миновна, сухари в духовке зарумянила, чтоб не плесневели у воды, – дополнял Порфирий Чалусов. – Кокурок тоже испекла. Благо сват, Ипатий Дудаков, в прошлый год, выручил нас хлебом. До сей поры его муку едим…

Те же казаки, которые следовали с малыми запасами провизии, уже в пути стали обдумывать, как избежать потери времени на поиски продовольствия, отчего пострадают сами же рыбаки и получится большой ущерб в залове рыбы. Из Гурьева сообщали, что местный Продовольственный Комитет, едва справляется с задачею снабжения своего населения мукою, печеным хлебом и другими необходимыми продуктами, и предлагали верховым казакам захватить с собою побольше муки, которую для выпечки хлеба можно бы отдавать в курени…

Когда же связки вышли на ятовь, то оказалось, что счастливцев с большими заловами единицы. Большинство же плавщиков, если и поймали, то очень мало. Причем характерно то, что и красной рыбы было мало. Все плавщики, как один утверждали, что «Багырдайскую» разогнал пароход товарищества братьев Нобель. При этом в качестве непреложной истины приводили такие факты, от которых волосы дыбом становились.

– Энтот пароход в узких местах Яика своими волнами выкидывал судака прямо на берег, – утверждал один старик.

– Пароход своими колёсами убивал судака наповал, – вторил ему другой старик.

– Видел сам, как аграменная бялуга запуталась в пароходном колесе! – с пеной у рта доказывал третий старик.

Такие факты слушались всеми и с очень серьёзным вниманием, между тем как все они сходились в одном том, что пароход в известный период мешает неприкосновенности казачьего «золотого донышка».

– Как быть, Карп Маркович, старики то зовут войско на Круг? – спросил Маркелова атаман плавни Зеленцов. – Пароход, ведь, Нобеля. Опять же экстренный съезд постановил пропустить его вслед за войском.

– Если возможно пароходство на низу, то только до 1 июля, – заключил Маркелов. – Дальше допуск парохода, в виду узости Яика и его мелководья, считается несомненно вредным. Нобелю было сказано: управится задолго до начала этой плавни. Раз не поспел пройти, пущай теперь зимует в Антонове. Нечего ему рыбу пужать в реке.

– Твоя правда, Карп Маркович, прежде «Багырдайская» давала красной рыбы очень много, а нынче, раз два и обчелся, – согласился Зеленцов. – Да и та была какой – то бродячей.

– Вообще пароход на плавне – притча во языцех, – заметил Маркелов. – И те же Нобели знали, что наше войско всегда противилось пароходам на Урале…

На первом рубеже, казаки – плавщики созвали войсковой Круг, который постановил: пароход дальше не пускать до весны. Приговор Круга на плавне имел силу закона, правда, только на время этого рыболовства.

Впрочем, на первом рубеже, черной рыбы было довольно. Причем судака, только что пойманного, начинали продавать по 25 – 28 рублей, а к концу дня цена дошла до 45 рублей за сотню.

Второй рубеж, от Антонова до Котельновского посёлка, не отличался от первого по залову красной рыбы. Что же касается черной, главным образом судака, то его было гораздо меньше. Артели, в том числе и Чалусова, по два и по три раза вытаскивали на берег пустые ярыги. И разговоры здесь уже велись о порядке рыболовства. 

– Муть, поднятая на первом рубеже, угнала рыбу, – высказал своё мнение Порфирий Андреевич. – Ништо предложить на круге, чтобы не пугать рыбу, начинать плавню с Гурьева?

Эта мысль многим казакам понравилась и для этого они находили весомые доказательства. Между тем, цена судака всё время стояла от 43 до 47 рублей за сотню. Икра зернистая была 5 – 6 рублей за фунт, поюсная: 7 – 8 руб. фунт. Тело осетра продавалось по 18 рублей за пуд.

Рыбных торговцев понаехало много. Из сильных идут за войском Булыгин, Тарновский и другие. Казаки – плавщики слышали, что они беспрекословно отдают единовременное обложение в войсковой капитал, каковым сбором заведует чиновник, командированный Войсковым Правлением, Черторогов.

На карше, одиноко лежавшей на берегу Урала, сидел седой старик и тонкой талиной рисовал на золотистом песке угловатые замысловатые фигуры.

– Ништо игру какую задумал, Фиогний? – спросил Маркелов товарища.

– Не до игры нынче, Карпуша, – мрачно заметил Жигин. – Телеграмму принесли от Мартынова: мятеж подавлен; Корнилов арестован.

– Ништо, как и я возлагал надежды на «сильную руку»? – не унимался Маркелов. – Кожевников тоже с места ни ногой. Пстрели – те, заразой!

– Был грех, Карпуша, – признался Жигин. – Открыто нельзя было, а в душе поддерживал Корнилова. Знаю, что ты велел Мартынову тоже выказывать преданность Правительству. И председатель правильно сделал, что остался в Уральске. А сам то, чем думал?

– Да, тем же, чем ты, Фиогний, – ответствовал Маркелов. – Ништо наше войско, из – за своей малочисленностью сможет противостоять всей России? Потому и дожидался до поры до времени, кого Россия выберет: генерала Корнилова или Учредительное Собрание.

Старики вспомнили, что генерал Корнилов был из простых казаков и всего в жизни достиг своим умом и верной службой Государю. В 1915 году, он отбивался со своей дивизией, как лев. Бежал из плена, а это уже храбрость, достойная подражания. В страшные дни бегства полков не испугался, громко поднял свой голос с требованием смертной казни и заговорил с солдатами и с правительством, как не смел говорить никто в России. Он оказался смелее Керенского. Действия его войск в 1915 году, изобличали в нём талантливого стратега, а действия 8 – й армии в 1917 году подтвердили это. Да, и Россия уже «тосковала» по такой сильной личности, как генерал Корнилов.

– Корнилов – всё то, что нам было нужно! – заключил Жигин. – «Учредилка» то, ещё неизвестно чем обернётся для России. Ништо можно было тянуть с выборами делегатов, когда большевики с июля грозятся власть захватить. Теперь и вовсе, созыв Собрания отложили на 2 – 3 месяца. Говорят, в связи с тяжелым положением на фронте. Пстрели – те, заразой!

– Ты, Фиогний, кого из троих кандидатов послал бы в Собрание? – спросил Маркелов.

Экстренный Войсковой Съезд в августе, уже рассматривал вопрос кандидата в Учредительное Собрание. Тогда, «фронтовики» и депутаты из низовых станиц предложили И. А. Кожевникова, а северные станичники стояли за кандидатуру Н. А. Бородина. Спорили долго, пока не была предложена для голосования альтернативная кандидатура – Г. М. Фомичев. Провели тайную баллотировку, где голоса распределились так – Фомичев: 41 против 24 за, Кожевников: 33 против 32 за, Бородин: 29 против 36 за.
Баллотировку признали окончательной. Дальнейшею работу решено было возложить на особую комиссию, собрать которую поручили Войсковому Правлению.

– Да, Бородина, – ответил Жигин. – Чем дольше этого «болтуна» не будет в войске, тем лучше. Вот, сейчас он в Америке, решает вопрос с тракторами и в войске без него спокойно. Заразой тебя, убей!

«Экстренный Съезд Выборных, постановлением своим от 14 августа за № 29, – сообщила газета «Яицкая воля», – разрешил допустить распашку земли тракторами и для увеличения распашки земли отменил на один 1918 год пахотную норму, при этом распределение тракторов в тех станицах и поселках, где найдется достаточное число желающих воспользоваться их работой, предоставить Продовольственной Управе и Войсковому Правлению».

– Я тоже за Бородина, – поддержал товарища Маркелов. – И хлебосевные станицы будут довольны. Как бы паюсная икра не была хороша, а без хлеба она в кадык не лезет. Хлеб, – всему голова. Пстрели – те, заразой!..

Так называемые, «хвосты» с их неимоверной давкой при выдаче чая из магазина Макарычева закончились, но с неожиданным и неприятным для населения результатом. Чая, как говорят, уже нет, а не получивших его не менее трети всего населения города и при том такого элемента, который физически не мог участвовать в той борьбе, которая велась при получении чая. Повезло говорят, военному элементу и киргизам, по – видимому, как наиболее выносливым и здоровым.

– Если бы не Вера, то не видать нам нашего чая, – с восхищением говорила Катерина. – Когда эвакуированные и киргизы встали плотной стеной у входа в магазин, Вера как закричит: «Смирно! Пропустить вперёд, жену офицера!» и толпа расступилась. Она шмыг в дверь и, пока народ очухался, Вера уже с чаем в руках вышла на улицу.

– При старом режиме, помню, зайдёшь к Макарычеву и глаза разбегаются от всяческих сортов чая, – предался воспоминаниям Ипатий Ипатьевич. – Ништо думали тогда, что военное время наступит? Новое то Правительство вместо свекловичного сахара предложило кондитерам сахарин употреблять, а скоро и население приучат пить чай с «химией». Пстрели – те, заразой!

– Время, конечно, тяжелое, но жить то, как – то надо, – успокоила всех Вера. – Слышала, что в связи с повышением цен на муку, цену на чёрный печеный хлеб повысят до 14 копеек, а на белый – будет 20 копеек за фунт.

– Нам, значит, куда легче, чем людям, – проговорил Ипатий. – Мы, слава Богу, со своим хлебом зимовать будем. Быстрей бы уж в Петрограде пришли к согласию с Советом, да, наконец, созвали Учредительное Собрание.

– Говорят, в Петрограде закроют все университеты, а студентов отпустят по домам, – сказала Вера. – Демократическое совещание никак не может меж собою прийти к согласию...

– Значит, дела там совсем плохи, – заключил Ипатий. – Ништо боятся новых демонстраций, потому и студентов удаляют? Пстрели – те, заразой!

Тем временем, в Киеве на съезде представителей областей и городов России, домогающихся федеративного строя представитель совета союза казачьих войск подъесаул Иванов от имени 12 – ти казачьих войск огласил следующую резолюцию:

«1) Демократическая  республика Российская на началах федерации должна быть устроена по примеру Соединенных Штатов Америки.
2) Общегосударственным языком республики должен быть язык русский. В черте федеративной единицы должен быть язык свой, национальный.
3) Совет союза казачьих войск поддерживает только те нации, которые стремятся к федеративному устройству республики Российской.
4) Совет союза казачьих войск признает возможной ликвидацию войны при условии полного разгрома прусского милитаризма во имя спасения родины и свободы, завоеванной революцией.
5) Совет союза казачьих войск полагает, что твердые основания права народов российских на самостоятельное существование возможны только при наличии широких национальных организаций, слитых в один мощный союз народов российских».

– Ништо и нам, Фиогний, в федерацию вступить? – спросил Маркелов. – С донцами и кубанцами, заодно. Пстрели – те, заразой!

– Ништо забыл, Карп Маркыч, слова Евтихия, – возразил Жигин. – Нам бы только с киргизами разъехаться, а дальше, в единой и неделимой России, на веки вечные. Жили, ведь, раньше без работников – киргиз, а ныне куда ни глянь, везде киргизы. Мало того, что во дворах у нас живут, так они уже и возле посёлков табором становятся. За одним пастухом и весь аул кочует…

«Экстренный Съезд Яицкого войска постановил на 14 августа с. г., – писала газета «Яицкая воля», – обсуждая вопрос о допуске в пределы войсковой земли из – за грани скота лиц невойскового сословия для зимнего кормления закупленным сеном, определил: разрешить киргизам и иногородцам кормить скот на дворах при посёлках и хуторах закупленным кормом».

– Пока нашим казакам выгодно нанимать пастухов – киргизов, – заметил Маркелов, – мы и съезд выборных, будем вынуждены мириться с этим. А вот, на разбойные нападения соседей нужно отвечать жестко, вплоть до применения вооруженной силы. Пстрели – те, заразой!

Вероятно, Карп Маркелов имел ввиду недавнее пограничное недоразумение с киргизами в Кирсановской станице.

«На Январцевском пикете, расположенном на бухарской стороне, – сообщала войсковая газета, – за последнее время наблюдаются частые нарушения грани со стороны киргиз, которые большими партиями производят порубки казачьего леса, подчиняясь лишь «вооруженной силе» пикетчиков. На днях и вооруженная сила не могла сладить с громадной партией киргиз из аула, расположенного против Черного затона. Киргизы верхами, вооруженные кольями и вилами в количестве более 40 человек, явились на пикет и отобрали весь задержанный пикетчиками во время пастьбы на казачьих лугах скот. Членом Войскового правления Д. Н. Бородиным, во время проезда через Январцев, пикетчикам выдано большое количество ружейных и револьверных патронов, кроме того пересылаются на тот же пикет винтовки. Войсковое Правление предпринимает самые решительные шаги для предотвращения самовольства соседей. Комиссар и киргизский исполнительный комитет поставлены в известность о случаях нарушения и со всей стороны предпринимают меры воздействия по отношению к дневным грабителям казачьего достояния».

– Знают, ордынцы, когда нападать, – заметил Жигин. – Строевые казаки на фронте, другие, – на плавне, а в посёлках остались одни дряхлые старики, да малолетки. Заразой, тебя убей!

– С Бизянова спрашивать надо! – воскликнул Маркелов. – Киргизы то, в его подчинении, как областного комиссара…

Наконец, во вторник, 12 сентября, Председатель Войскового Правления Илларион Александрович Кожевников, смог выехать к плавенному войску. Жгучее желание познакомиться с войсковой станичной жизнью, узнать все волнующие её вопросы у выбранного «главы войска» было давно.  С первых же дней своего тяжелого, ответственного служения уральскому казачеству, он считал себя обязанным непосредственно вникнуть в суть всей войсковой неурядицы. Тем более, что в последнее время, до падения старого режима, он был вне войска, находясь на службе в Воронеже. И был момент, когда своё знакомство с войском Кожевников хотел начать с первого плавенного рубежа, как все предыдущие начальники края. Однако, известные события Корниловского «мятежа», задержали его в Уральске. Председатель не смог бросить дело управления войском в трудные минуты на членов Правления.

Однако, едва прояснилась картина «мятежа», как Илларион Александрович снова решил ехать в войско, причем главными вопросами, которые хотелось ему выяснить были вопросы продовольствия и история с пароходом Нобеля. Вмешательство плавенного круга в общевойсковые дела, не только ему, но и другим казались посягательством на честь и достоинство верховного органа власти – Съезда. И ему искренне хотелось предотвратить начинающееся двоевластие. С такими собственно стремлениями Председатель и выехал 12 сентября в 5 часов вечера на низ. Вместе с ним отправились член Войскового Военного Комитета Разживин и чиновник Войскового Правления Чеботарев.

По пути следования, Кожевников свернул в Бударин, где имел длительную беседу со стариками. Из разговоров выяснилось, что неминуемо надвигается голодная гроза. Раскаты голода раздаются всё сильнее и сильнее. И эта беда объединила между собой казаков и иногородцев. Например, старик – казак стал было говорить только о станичниках, как ему резонно заметили:

– Говори о всех, Пал Иваныч, мы все голодны!..

В Антонове, где остановлен пароход с плашкоутами, груженными мукой для Доссора и Гурьева, Кожевников разговаривал с его капитаном и командой.

– Путь из Уральска сюда пройден с колоссальнейшим трудом, – рассказывал капитан. – На каждом шагу мели и карши. Около Владимирского посёлка мы сидели целую неделю. В другом месте, на протяжении десяти верст пароход встретил более сотни карш. И, если раньше его ход был труден, то теперь он будет ещё труднее.

– А, что команда скажет? – спросил Кожевников.

– Движение вперёд невозможно! – в один голос заявили машинист и вся команда парохода. – Около Горского посёлка есть мель, где пустые баржи еле прошли, а теперь, когда вода спала ещё на шесть четвертей, идти в этом месте, вообще, немыслимо.

– Всё же, я должен попробовать! – заключил капитан. – Но, раз войско запретило, то не пойду, хотя, послал плавенному атаману телеграмму с запросом.

Беседа продлилась до часа ночи, но ясность в судьбу парохода не внесла.

В четверг, 14 сентября, в 8 часов утра, автомобиль председателя тронулся в путь на Кулагин, куда прибыл безостановочно в 11 часов дня. Войско было на дневке. Кругом людно. Там и здесь виднелись обозы, бородатые казаки, подростки. Среднего возраста мало: он на войне. Автомобиль лихо подкатил к станичному правлению, окруженному подгнившими плетнями, из которых некоторые упали, а другие сильно наклонились к земле. Во дворе стоял станичный атаман в праздничной одежде с светлыми офицерскими шпорами и курил. Приезд главного начальника войска его нисколько не взволновал, он как ни в чём небывало продолжал беседовать с казаком. Лишь, поняв кто к нему приехал, он лениво подошёл к фыркающему автомобилю.

– Здравия желаю, господа! – поздоровался атаман и нехотя добавил. – В 3 часа дня назначен благодарственный молебен по случаю хорошего залова, а в 4 часа соберется войсковой круг.

Всем своим поведением он давал понять приехавшим высоким гостям, что он, законно избранный обществом, хозяин станицы, а отсюда и говор такой.

– А, ведь, прав был Мартынов, когда высказывался против выборности всех этих станичных и поселковых атаманов, – подумал Кожевников. – Раньше то станичные атаманы, так фамильярно разговаривать с начальством не смели…

Большая группа казаков, человек около трехсот, с плавенным атаманом во главе, собралась под «войсковым» знаменем. Шелковый платок с крестом из широкого галуна веял на тонкой палке – унине, попавшейся «знаменосцу» случайно. Слышен громкий гул. «Войско», о чем – то возбужденно толкует.

Приехавшие гости с трудом пробрались в центр круга, в то время как гул продолжал нарастать. Наконец, водворив тишину, Кожевников обратился к войску с поздравительной речью:

– Господа старики! Поздравляю вас с хорошим заловом! Желаю вам и далее ловить ещё лучше!

– Благодарим покорно! – раздались со всех сторон голоса плавщиков.

– Очень жалею, что не попал к вам на первый рубеж, хотя думал об этом и давно мечтал! – в сердцах признался председатель.

– Жалей, не жалей, чаво уж там, проехали! – отозвался круг.

– В стране случилось несчастье, – и далее Кожевников в сжатой и понятной для казаков форме изложил историю Корниловского «мятежа». – А теперь ещё явная провокация со стороны «безответственных лиц» по отношению к казакам в связи с мнимым выступлением Донского атамана. Однако, все эти недоразумения скоро выяснятся и Временное Правительство в очередной раз убедится в верности казачества…

Старики внимательно слушали, то и дело выражая вслух своё удивление. Два старика не выдержали и слёзы старинных воспоминаний хлынули у них из воспаленных глаз.

– При старом режиме лучше было! – раздался возглас и посыпались голоса. – Зачем, вообще, была нужна эта революция? Жили себе, не тужили!..

Не обращая внимания на эти реплики, Илларион Александрович продолжал рассказывать дальше, чем закончилась «Корниловщина», а затем перешёл к описанию ужасов в армии. При этом круг, сохраняя спокойствие, то и дело, однако, выражал своё удивление. В конце речи Председатель Правления не забыл сказать несколько слов и об уральских казаках в армии, отметив их честную службу на благо «исстрадавшейся» нашей России.

– Уральцы и воинский долг исполняют и казачью честь соблюдают! – сказал в заключение Кожевников. – Предлагаю в их честь провозгласить «ура»! 

– Ура! – протяжно и дружно загудел круг, а некоторые старики снимали фуражки и шапки со своих седых голов, и подбрасывали их вверх.

И едва только смолкли последние звуки, как в середину круга вышел казак Котельновского посёлка Шерстянкин и, широко расставив кривые ноги, начал возбужденно и грубо говорить.

– О своих делах мы поговорим после, а сейчас давайте говорить о конокрадстве, – заявил он и сбивчиво добавил. – У меня пропала лошадь, а, вообще, в «войске» воруют всё: одежду, хлеб, снасти и скот. В виду этого, я просил плавенного атамана принять меры…

– В старое время было лучше, – начал оправдываться есаул Зеленцов, – так как около меня был штат сыщиков и волостные старшины провожали войско с рубежа на рубеж. А теперь! – воскликнул он, – нет у меня ни сыщиков, ни докторов. Меня проводили ни с чем.

Круг после этого начал волноваться, причем некоторые старики просили указать, кто теперь главным в полиции.

– Господа старики! – призвал к вниманию Кожевников. – Главным, кто должен следить за порядком, является областной комиссар! Давайте пошлём Бизянову телеграмму, хотя, Войсковое Правление об этом ему писало, прося снабдить «войско» охраной на прежних основаниях.

– Пришлите казаков из запасного полка и все дела! – просили казаки.

– Господа старики! – вышел вперёд Разживин. – Приветствую круг от казачьих частей действующей армии и Войскового Военного Комитета, а также поздравляю вас с хорошим уловом!

– Говори по существу! – раздались голоса.

– Казаков, если и возможно будет прислать, то не больше десяти, – продолжил Разживин. – И то, это едва ли возможно, так как идут большие пополнения. Казаки же, шестнадцатого года постановки, едва ли вас удовлетворят, так как они не обучены и при том у них нет лошадей.

– Таких казаков не надо! – соглашается круг.

После этого господин Разживин говорил о положении дел в армии, причем отметил боевую службу уральских казаков, их сплоченность и дисциплину, а про их отвагу сказал, что она не поддаётся никакому описанию.

– Вообще, – заключил он свою речь, – я уполномочен заявить, что ваши дети в армии ведут себя так как подобает Яицким свободным казакам!

– Ты нам зубы то не заговаривай, мил человек! – с недоверием проговорил Иван Фокин. – Нам, действительно, здесь охрана нужна!

После этого Кожевников предложил есаулу Зеленцову нанять необходимую стражу для охраны скота, а затраты возложить на войсковой капитал. Было также постановлено послать, ещё, и телеграмму областному комиссару.

Казалось бы, всё решили и можно распускать круг, но тут был поднят вопрос о пароходе.

– Кто разрешил идти пароходу? – снова грубо обратился к председателю всё тот же казак Шерстянкин. – Назовите мне этого человека!

– Этот человек – Съезд! – ответил Кожевников. – Он, обсудив этот вопрос, не нашёл возможным отказать низовским станицам и рабочим Нобеля в хлебе. И, если раньше один человек приказывал, и мы исполняли, то теперь, если приказывает Съезд, мы должны подчиняться. И раз августовский Съезд разрешил идти пароходу за плавенным войском, то уже ни один Круг, ни один сход не имеют права запрещать, так как получается двоевластие или вернее безвластие.

В последующих объяснениях Илларион Александрович остановился на этом и просил круг, во избежание могущего конфликта с Нобелем, пароход всё же допустить. Он зачитал постановление Съезда, но Круг этому постановлению не поверил.

– Братцы! – вышел в центр депутат Чаганов и стал убеждать Круг поверить Председателю. – Войсковое Правление не может само сочинить таких вещей. Оно разрешило идти пароходу на основании постановления Съезда и здесь совершенно не виновато. «Горячий вопрос» этот надо разрешить спокойно.

Однако, ожидать спокойствия от Круга было трудно. Круг долго волновался и в результате постановил: пароход оставить на месте до весны.

Итак, Круг настаивал, чтобы Войсковое Правление задержало пароход до весны. Председатель Правления отказался это сделать, указывая, что если Войсковой Съезд разрешил пароходу идти вслед за плавенным войском, то никто – ни плавенное войско, ни Войсковое Правление, никакое другое учреждение или лицо не в праве остановить этого парохода. Таким образом, вопрос о дальнейшем следовании парохода оставался открытым.

– Сучи, сучи ногами, господин председатель, – прошептал Фокин. – Как Карп Маркович скажет, так тому и быть. Говорят, он уже послал своего племяша к Нобелям…

Вопрос о пароходе, вскоре, получил разрешение удовлетворившее всех. По приезде в Гурьев, Председатель Войскового Правления имел переговоры с представителями Нобеля, владельца парохода, и последний, принявши во внимание явные затруднения, с которыми может передвигаться пароход по обмелевшему Уралу, добровольно согласился оставить его в Антонове до весны. О таком решении Нобеля И. А. Кожевников известил плавенный Круг в Яманке, когда возвращался из Гурьева. Там же был поднят и последний вопрос – вопрос о продовольствии.

Продовольственные Комитеты казакам не нравились. Они требовали «вольную» продажу всего: хлеба, мануфактуры, шерсти, кожи и т. д.

– «Потребительских лавок» – не надо! – кричали казаки. – Они мешают торговать частным торговцам!

– Нам торговые люди говорят: «Нынче закройте – и завтра у нас всё будет», – с пеной у рта утверждал Порфирий Чалусов.

– Торговцы всё обещают дать, если не будет этих «теребиловок»! – вторил ему Иван Фокин.

Особенных словопрений по этому поводу не было, так как Круг уже стал расходиться. Но, из короткого собеседования с Чалусовым и Фокиным, председатель выяснил, что у казаков нужда в хлебе и избыток в деньгах.

– За сколько угодно, только дайте муки! – просили многие казаки.

Выяснивши всё положение с продовольствием в войске, Председатель просил казаков следить за теми, кто продавал хлеб за дорогую цену киргизам на бухарскую сторону и в Астраханскую губернию.

– Эти «казаки» оставят и нас и себя без хлеба! – заявил Кожевников, обращаясь непосредственно к старикам.

До позднего вечера около Иллариона Александровича толпились казаки, Обо всём спрашивали и обо всём справлялись. Чувствовалось, что все страсти понемногу улеглись.

Как стемнело, на площади собралась громадная толпа «ребят» из войска. Запиликала гармошка, зазвучала песня, слышны свист и пляска. И долго ещё звенели в ушах крики бушевавшего круга и вопли «дерущихся» между собой парней…

Благодаря прекращению продажи вина, в плавенном войске замечалась особенная тишина, спокойствие и порядок. Но, бывало казаки как хватят через край горилки, ну и прощай разум, – завтра увидимся. Уж чего – чего, а выпить уральские казаки любили все, нашёлся бы повод…

На солёный рыбный базар в Уральске ежедневно привозилось с плавни от 200 до 350 возов рыбы. Судак продавался от 22 рублей за пуд, лещ и жерех – 14 руб. пуд, осётр – от 50 руб. пуд, сазан – 12 руб. пуд.
Настроение оптовых покупателей было слабое, в виду того, что будто бы рыба будет отсюда отправляться только теми лицами кто на это будет иметь свидетельство от своих Продовольственных Комитетов и Уральской Городской Управы.

По всей России катилась волна беспорядков, грабежей и погромов. В Ташкенте власть захватили неизвестные лица, связанные с Советами, а въезд в Петроград сделали только по разрешительным свидетельствам.

– В Петрограде по рукам ходит в списках остроумная переделка известной басни «Ворона и Лисица», – объявила домочадцам Вера. – Автор этой переделки неизвестен. Вот, послушайте, я вам прочту:

России как – то Бог послал свободу.
В восторге от грядущих благ,
Россия сшила красный флаг
И уж республикой себя воображала.
На ту беду Германья прибежала.
Взглянула на свободный флаг, воскликнула:
«Россиюшка как хороша.
Какие митинги, какие стачки!
Как это ловко всех вывозишь ты на тачке,
Как ты шагаешь смело, прямо,
Какая у тебя широкая программа:
Какое мужество в твоей груди,
Какой великий путь намечен впереди!
Другие сеют рожь, ячмень и яровые,
А ты вершишь одни вопросы мировые
И ежели, сестрица, при красоте твоей
Решила бы мириться,
Ведь, ты б у нас была царь – птица!»
Российская с похвал вскружилась голова,
От радости, в зобу дыханье спёрло,
И на приветливы немецкие слова
Взяла да рявкнула во всё большое горло:
«Долой войну, прочь с фронта и завода…»
Флаг выпал – и прощай, свобода!

Затянувшееся долгое молчание, наконец, прервала Вера.

– Мне Веня писал, что «Долой войну!» кричат большевики, – заговорила она в полголоса. – Но, у них в бригаде, слава Богу, большевиков пока нет. За то, он писал, много эсеров и сочувствующих.

– За, что боролись, на то и напоролись! – печально проговорил Ипатий. – Не пойму одного, кому мешал старый режим? Теперь эти революционеры меж собою грызутся, как пауки в банке. В Тамбовской губернии, крестьяне громят помещичьи усадьбы. Что же это за свобода такая, что за неё кровь проливать нужно? Дивуй бы свою проливали, а то чужую. Чужой то, не жалко. Пстрели – те, заразой!

В Уральске было относительно спокойно, если не брать в расчет уголовный элемент: хулиганов и грабителей. В сентябре состав городской милиции был увеличен ещё на сорок человек или вдвое от прежнего. Кроме того, к милиции для исполнения обязанностей милиционеров были прикомандированы сорок казаков 10 – го запасного казачьего полка. Службу последних взялось оплачивать городское общество, для чего собрана значительная сумма по подписке. Вознаграждение милиционерам – казакам запасного полка определено по 3 рубля в сутки. Почти весь этот состав команды конный. Местные газеты пестрели объявлениями следующего содержания:

«26 сентября, в 8 часов вечера, был задержан на месте преступления на Самарской улице в доме № 74 известный вор – рецидивист Иван Дорофеев, – писала газета «Уралец». – Отобрана часть похищенного на 275 руб., а часть успел передать товарищам, которые скрылись».

В воскресенье, 1 октября, в городе состоялся крестный ход от всех градо – уральских церквей к Александро – Невскому собору; затем, отсюда всё духовенство с иконами, хоругвями и крестами направились к арке, где протоиерей Алесандро – Невского собора о. Василий Быстролетов сказал глубоко прочувственное слово. На богослужении у арки присутствовала масса молящихся, среди которых стояли Ипатий Ипатьевич и Катерина. Здесь к Ипатию подошёл знакомый хлебосев Курохтин и шепнул на ухо, чтобы ждал в газете важное объявление – воззвание, которое напечатают на днях. Вскоре, Ипатий увидел это Воззвание и посмеялся в душе, читая его строки:

«Товарищи хлеборобы обращаюсь к Вам соберитесь для организации и защиты своих прав. Хлеборобы внушительная сила, но без организации теряют много силы. Днем организации предлагаю 15 октября с. г. вместе со скотовладельцами к 11 час. утра в помещении войскового правления. Е. Курохтин».

– Ништо из нас, как из старообрядцев хотят союз или партию создать? – усмехнулся в бороду Ипатий. – Вот, уже и название новое придумали – «хлеборобы». Что – то раньше я его не слышал. Пстрели – те, заразой!

Между тем, с Западного фронта поступили тревожные известия: после трех месяцев относительного спокойствия, которое нарушалось перестрелками и обоюдными рейдами групп разведчиков, противник возобновил попытки вызова наших солдат на братания.
21 октября. Большевики и некоторые особо революционные группы требуют объявления перемирия на всех фронтах.

«Выборы в Учредительное Собрание близятся, но интерес к таковому в народной массе слаб, – констатировала газета «Уралец». – Незрячая народная масса, подстрекаемая темными силами, в грабежах, насилиях и погромах, думает найти избавление от тех настроений и разрух каких много в нашем государственном устройстве».

– Ништо решатся большевики на государственный переворот? – спрашивал самого себя Ипатий. – Страшно становится жить. Пстрели – те, заразой!

«Уральская Областная Продовольственная Управа сообщила, что два вагона чая, предназначенного для Уральска, 12 – 14 октября, были реквизированы Покровской продовольственной управой, – писала газета «Уралец». – Один из вагонов, удалось вернуть, а другой, был продан местному населению».

– Ништо это по – людски? – возмутился Ипатий. – Совсем мужики совесть потеряли. Опять нехватка чая будет. Пстрели – те, заразой!

В четверг, 26 октября, появилось сообщение Временного Правительства:
«Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов объявил Временное Правительство низложенным и потребовал передачи ему всей власти под угрозой бомбардировки Зимнего дворца, пушками из Петропавловской крепости и с крейсера «Аврора», стоящего на Неве. Правительство может передать власть только Учредительному Собранию, а посему постановило: не сдаваться, а предать себя защите народа и армии, о чем послало телеграмму в Ставку. Первое нападение отбито...».

В воскресенье, 29 октября, уже все российские газеты трубили:

«Свершилось! Петроград во власти большевиков. Революции угрожает опасность. Льется братская кровь на улицах Петрограда. Отрезвится ли наконец народ. Сознает ли до чего дошла Россия… Поспешим же затушить загоревшуюся анархию, ибо от неё будет не слаще, чем от Монархии».

Наивные люди были эти интеллигенты – революционеры. Они так и не поняли, что российский «ящик Пандоры» был приоткрыт, ещё, в феврале 1917 года, когда одурманенный народ стал требовать новой жизни. Теперь же, большевики выпустили на волю все беды и напасти в России, которые покоились внутри него. Возможно, сами того не желая…