Из самого сердца

Мириам влетела в комнату, села перед компьютером, и достав маленькое зеркальце, поспешно поправила и заколола выбившиеся рыже-каштановые кудри, пригладила волосы: не пристало появляться в таком растрепанном виде перед учениками, даже если они находятся по ту сторону монитора. «Только этого не хватало», подумала она, увидев в зеркале, как ее глаза предательски начинают принимать морской цвет, точно как синяя полоска моря сегодня, какой она видела ее вдали с горной гряды, когда бежала по пустынным улицам. «А впрочем, ладно, кто обратит внимание, да и цветопередача все равно никакая», мысленно вздохнула Мириам и включила веб-камеру.
- Здравствуйте, учительница, - тихо с едва заметной вежливой улыбкой сказал Вильям, пятнадцатилетний ученик Мириам. Начался урок.
Вильям с серьезным видом повторял вслух словосплетения нескольких языков мира, а Мириам не могла собраться с мыслями, чтобы настроиться на простое превращение. Наконец она вспомнила сегодняшний путь, синюю полоску моря вдали, солнечную дорожку на его поверхности, горы, встревоженную чем-то стаю чаек, которые с громким криком кружились над головой, цветущие вишню и миндаль. Словно и не шла война, словно люди не боялись Черного дыма, приходящего из ниоткуда и покрывающего все вокруг. И Мириам начала преобразовывать в тонкую материю слова древнего языка. В ее руке вспыхнула солнечная искра, которая рассыпалась как краска на холсте, на множество розовых всполохов, и наконец, переплетаясь в узор... Какую музыку добавить? Пусть будет та самая песня любимых Менестрелей... соединяясь и распускаясь множеством лепестков, каждая искра превратилась в цветок. Ярко-розовый миндаль под названием луизеания. Глаза Мириам сияли ярким цветом моря вместо привычно-карего, но она уже этого не замечала...
Совсем недавно уроки поэтических превращений стали набирать популярность. Вначале о таком предмете никто не слышал. Мириам просто сплетала слова и чувства, как учил дядя Моррис, и создавала цветы и перламутровые морские раковины, золотые и кварцевые песчинки, и особенно ей нравилось создавать разноцветных радужных солнечных зайчиков в морских брызгах на солнце. Она и не задумывалась, что это может быть кому-то надо. Даже когда научно стало доказано, что поэтические превращения реальны, и это было утверждено Министерством образования, их изучали лишь единицы. Но потом, когда обнаружилась практическая сторона превращений, ими заинтересовались многие, их изучение включили в программу Свободных искусств круга Большого Успеха, и Мириам оказалась одной из немногих востребованных специалистов в этой области. Вначале она боялась преподавать, ведь большинству хотелось сразу научиться превращать стихи в золото, не в виде песчинок, а в больших слитках, а Мириам никак не могла объяснить некоторым людям, что золото – это материя высшего плана красоты, и для освоения этого уровня нужен долгий кропотливый труд, а прежде всего нужно было прийти к пониманию одной истины... и многие бросали начатое, разочаровавшись в поэтических превращениях, а может и в самой Мириам. Учеников было немного, но со временем она привыкла и преподавание стало доставлять ей радость, а не только давать возможность прокормиться.
Едва дождавшись окончания урока, Мириам выключила ноутбук, и рассекая руками воздух как будто откинув завесу, побежала.
Это был не тот берег и не те улицы, где она шла только что, нагруженная сумками с продовольствием, которое удалось отхватить, на военном положении в условиях комендантского часа надо брать, что есть, кто знает, будет ли завтра... Но здесь, где она оказалась сейчас, все было иначе. Не было Черного дыма, не было военной техники и испуганных лиц. Берег был пустынным, и лишь один человек дожидался Мириам. Высокий и худощавый, из-под капюшона его длинного плаща выбивались серебристые волосы, бывшие когда-то черными, однако лицо было молодым, и глаза отражали цвет моря.
- Дядя Моррис... я пыталась это изменить. Но я не могу. Я ничего не могу...
- Не бери на себя так много, Мириам.
- Зря ты выбрал меня, чтобы передать свои знания. Я не оправдала твоих надежд.. – Мириам заплакала.
Дядя Моррис улыбнулся, обняв племянницу.
- Это уж мне решать, зря я что-то сделал, или нет. Ты опять пытаешься домыслить за других. Есть силы, не зависящие от нас.
- Значит, мы ничего не можем сделать и изменить? Но в чем тогда смысл? Для чего нам эти знания? Ну не для программы Большого Успеха же в конце концов?
Дядя Моррис рассмеялся:
- Нет конечно. Большой Успех – это большое надувательство. А смысл открывается не сразу. От нас ничего не зависит, даже несмотря на наши с тобой знания. Но это не значит, что мы не можем ничего изменить. Попробуй создать строку. О чем ты думаешь? Что чувствуешь?
- Страх. Боль. Неопределенность. Не очень-то это все подходит для поэзии...
- Почему бы нет? Это не всегда плохо. А конкретнее? Не переплетается ли эта боль с чем-то хорошим?
- Дядя Моррис... Рядом с тобой спокойно и мысли встают на место, но стоит мне вернуться, как все путается снова. О хорошем... Не знаю, мне тревожно за мою семью. А еще... Когда я вижу цветы и парящих птиц, я думаю о них обо всех... О Мэйлии, о том, как она танцевала. Я не могу забыть ее танец, ее улыбку, она сама расцветала как тысяча цветов. Таких стихов, которые так дышали жизнью и превращались в музыку, в яркий танец цветов и птиц,я никогда больше не слышала. Однажды она ушла в даль по дороге, ведущей за горизонт, и никто о ней ничего больше не слышал. Что с ней сейчас? Кто-то говорил, что она меня не хочет видеть, но ведь когда-то мы были близки как родные сестры. Как же так? Правда ли это? Что случилось с ней на самом деле? Быть может, ее давно поглотил Черный дым. Я не могу не думать об этом. Или моя дорогая Лэйана, которая сейчас в оккупации. Их город окружен Черным дымом и никакая военная техника с ним не справляется. Они в окружении и нет возможности купить продукты и необходимые лекарства. Что с ней будет? Что я буду делать без нее, и что мир будет делать без ее изящной поэзии, без той красоты, которую она дарит миру несмотря ни на что? Или Астери, которая наверное и не знает, как много для меня значит? Кто лучше, чем она, разбирает, а точнее, собирает, словно бисер, поэтические образы и символы, создавая такие сложные и причудливые узоры изумительной красоты? Она полагает, что никогда меня не понимала. Сейчас она далеко отсюда и увижу ли я когда-нибудь еще узор ее сверкающей поэзии? Да все-все они... И другие тоже. Я никогда не знала, как сказать им, что я их люблю. А еще.. даже странно немного – Менестрели, Король эльфов и Лесная фея. Я вспоминаю их чудесное пение. Если бы не их песни, не было бы и моих поэтических узоров. А какое чудо они создавали, какой нереальной красотой сияли истории в их песнях, в танце? Сейчас из-за войны и Черного дыма танец Короля Эльфов был прерван, а сердце Лесной Феи разбито, их окружает Черный дым и мне больно, хотя мы даже лично не знакомы.
- Сложи это все в своем сердце, Мириам. Не теряй. Просто одной видимой красоты не достаточно. Возможно, и твоя боль – это то, что сейчас нужно.
- Я так и не поняла, дядя... То есть я знаю в теории, слышала не раз от тебя и сама объясняю ученикам на уроках, но не всегда чувствую. Иногда кажется, что подступает, и я вижу, ощущаю... а иногда понимаю, что это только казалось, а на самом деле не чувствую ничего, все мертво. Знаю, как должно быть, и всей душой желаю чувствовать это, но не могу. Ведь не чувствовать истину – значит, так и не узнать ее по-настоящему.
- Главное – понимать это и стремиться, Мириам. Всему свое время. Главное – не поддаваться мысли, что раз ты не чувствуешь, значит этого нет.
- Дядя Моррис, ты правда думаешь, что мы можем что-то изменить? Мне кажется, Черный дым ищем меня. Он как будто живой и тоже что-то чувствует.
- Так и есть, моя дорогая. Он преследует нас. Но не бойся. Как бы ни был губителен Черный дым, он не сильнее того, что знаем мы с тобой.
- Но значит, это правда... Я привлекла Черный дым, и теперь он пришел сюда. По моей вине. Теперь и здесь гибнут люди.
- Никто не виноват, Мириам. И повторю еще раз: есть силы, не зависящие от нас. Не стоит бросать вызов и считать себя всесильной.
- Но тогда я не понимаю... Что же нам делать?
- Думай о том, что тебе особенно дорого. О тех, кого хочешь спасти. Пусть изящные слова и сплетения строк выходят из самой глубины твоего сердца. Пусть они рисуют образы, соединенные с мелодиями, которые тебе особенно дороги. Это не обязательно радостные образы. Главное – из самого сердца. Главное, помни о том, что не все доступно нашему взору и даже не всегда – чувствам. Но оно есть. Помни об этом.
Мириам посмотрела на горизонт, где садилось солнце, раскрасив небо и море в самые яркие краски мира. Неужели это больше никогда не повторится? Она произнесла слова новой рифмы, а точнее, запела. Вначале, как обычно, предстали перламутровые раковины и нежные жемчужины. Все предстало перед ней ярким калейдоскопом. Лица, события, краски, звуки... Самые яркие и красивые цветы. Миндаль и вишня на склонах гор, словно отблеск чего-то далекого и значимого, что осталось в памяти... а может, во сне? И было ли оно когда-нибудь? А потом взрыв, искореженная земля, покалеченные деревья, вырванные с корнем. Убитый отблеск... Отблеск чего? Того, чему нет объяснения и названия, какой-то нездешней Памяти... Неужели она это чувствует? Или ей снова просто показалось? Как можно быть такой глупой и наивной. Нет ничего, а стало быть, и отблеск – это просто деревья и просто цветы...
- Нет, неправда! – Громко произнесла Мириам. – Даже если я не вижу, даже если не чувствую, даже если я ни на что не способна и ничего не изменю, Это Есть! Есть!
Узоры ее фраз сплетались с тонкими золотыми лучами поэзии дяди Морриса, которые становились все ярче. Они поднимались в розово-золотисто-алую высь небес на закате, закружились вихрем розовых лепестков и зазвучали самыми светлыми и самыми пронзительными мелодиями. Мириам вспомнила все. И бескрайнюю зелень лугов и предгорий, и первую былиночку алого цветка мака, увиденную сегодня на безлюдной дороге, и искалеченные деревья, и те же склоны гор прошлой весной, розовая дымка цветов, лазурь моря, маяк и скалы, старинную крепость и песни Менестрелей, яркие созвездия и небо в преддверии Рождества, даже запах печенья, политого медовым сиропом и щедро посыпанного орехами и сахарной пудрой, или раскатанные тончайшие листочки теста, и всех тех, с кем всегда хотелось поделиться и сладостями, и разделить радость рождественских гимнов и старинных мелодий, и кажется, это где-то так далеко... воспоминания не прервались, не ушли в прошлую весну или в другие годы, а вознеслись куда-то за пределы памяти, и сияя яркими красками, пели, переплетались и распространялись все дальше и дальше. Внезапно Мириам увидела подступающий Черный дым и обнаружила себя сначала на улице, по которой только что шла, а навстречу ей – колонна военной техники, которая исчезла в сплетениях ее поэтических строк, и потом она увидела каждый город и каждый населенный пункт, где был кто-то, кого она любит, близкие и далекие, это были и места, где Мириам раньше никогда не была, но сейчас увидела так отчетливо, будто присутствовала одновременно везде, не понимая еще, как это возможно. Она заметила, что ввысь рядом с ее строками поднимаются сплетения невероятной красоты слов, красок и звуков, исходящих из тысяч сердец.
В одно мгновение (или оно длилось целое тысячелетие?) Мириам увидела, что все, о ком она думала, оказались здесь, в одном пространстве, хотя пространство было не совсем таким, к какому она привыкла: ей казалось, что она находится рядом с каждым одновременно. Вокруг них сияли, красовались и звучали те виды и образы, которые создавались в поэзии каждого, и это не было ни плодом воображения, ни сном. Образы и виды были узнаваемы, но все же не такие, как прежде, гораздо более прекрасные. Мириам удивленно посмотрела на дядю Морриса, но тот только молча улыбался и кивал ей среди парящих и не падающих на землю лепестков розового цвета на фоне нереально синих небес.
Апрель 2020 г.
Витязево