Георгий Адамович

Поэт, критик и переводчик Георгий Викторович Адамович родился в апреле 1892 г. в Москве в семье военного. Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета, был приверженцем акмеизма. Первая поэтическая книга Адамовича «Облака» (1916) получила в целом благожелательный отзыв Николая Гумилева, который, однако, отметил слишком явную зависимость начинающего поэта от Иннокентия Анненского и Анны Ахматовой. Следующий сборник Адамовича «Чистилище» (1922) вышел уже после революции. С 1924 г. поэт находился в эмиграции. Чрезвычайно требовательный к себе, он за свою жизнь опубликовал менее ста сорока стихотворений, а также ряд переводов, которые делались в основном для петроградского издательства «Всемирная литература», где Гумилев возглавлял французскую секцию.  Свою третью поэтическую книгу, «На Западе», Адамович смог выпустить лишь в 1939 г., а его итоговый сборник «Единство» вышел в 1967 г. в США. В литературной среде зарубежья Адамович гораздо более был известен как критик. Его авторитет среди молодых парижских поэтов  оставался непререкаемым  на протяжении нескольких десятилетий.

Если раннее творчество Георгия Адамовича целиком принадлежит русскому Серебряному веку, то в эмигрантский период его стихи приобретают новое звучание и качество. Тональность обоих сборников, изданных в эмиграции, определена преследующим поэта ощущением отрыва от традиций, на которых выросли целые поколения русских людей, и возникшим после этого сознанием абсолютной свободы, ставшей тяжким бременем. Многие стихотворения Адамовича представляют собой обрывающийся монолог, имитируют невнятное бормотание, неупорядоченный поток сознания. И это не случайно. Адамович исходил из убеждения, что поэзия должна прежде всего выразить «обостренное ощущение личности», уже не находящей для себя опоры в духовных и художественных традициях прошлого. В связи с этим он противопоставлял «ясности» Пушкина «встревоженность» Лермонтова, гораздо более созвучную современному умонастроению. Его собственные стихи проникнуты настроениями тоски по Петербургу (для Адамовича «на земле была одна столица, остальные — просто города»), чувством пустоты окружающей жизни, поддельности духовных ценностей.

В сентябре 1939 г. Георгий Адамович записался добровольцем во французскую армию, и после разгрома Франции фашисткой Германией был интернирован. В послевоенные годы он пережил недолгий период иллюзий относительно обновления в СССР. В конце 1940-х годов статьи Адамовича появлялись в просоветских газетах. Его написанная по-французски книга «Другая родина» (1947) некоторыми критиками из русских парижан была расценена как акт капитуляции перед сталинизмом. Однако вскоре Адамович увидел беспочвенность надежд на то, что на «другой родине» воцарится новый порядок вещей.

В 1967 г. вышла итоговая книга критических статей поэта «Комментарии» — этим же словом Адамович определял свою литературную эссеистику, регулярно печатавшуюся с середины 1920-х годов (первоначально в парижском журнале «Звено», а с 1928 в газете «Последние новости», где он вел еженедельное книжное обозрение; его комментарии, запечатлевшие драму русской литературы, пережившей раскол на два лагеря, во многом определили в 1920-1930-е годы творческое самосознание молодой литературы эмиграции). Круг интересов Адамовича-критика был очень широк - мимо него не прошло ни одно значительное явление, как литературы эмиграции, так и советской литературы. Многие его эссе посвящены русской классической традиции, а также западным писателям, пользовавшимся особым вниманием в России. Чуждый строгой литературоведческой методологии, признававшийся в нелюбви к «системам», Георгий Адамович неизменно предпочитал форму «литературной беседы» (таким было общее заглавие его регулярных публикаций в «Звене») или заметок, которые нередко написаны по частному поводу, однако содержат мысли, важные для понимания общественных и в особенности эстетических взглядов автора.

Настаивая на том, что в искусстве главный вопрос — не «как сделало», а «зачем сделано», Адамович с годами все более уверенно говорил о несостоятельности многих явлений литературы зарубежья, не нашедшей, по его мнению, того художественного языка, который способен был бы воплотить ситуацию «одиночества и свободы». (Так озаглавлена книга его эссе, 1955 г., где он подводил итоги своим размышлениям и об эмигрантской литературе в целом, и о судьбах многих русских зарубежных писателей). Исключения делались им только для писателей первого ряда — прежде всего для Ивана Бунина и, с серьезными оговорками, для Зинаиды Гиппиус, Марка Алданова,  Надежды Тэффи и Владимира Набокова.

Умер Георгий Адамович в Ницце в феврале 1972 г.

x x x

Ни с кем не говори. Не пей вина.
Оставь свой дом. Оставь жену и брата.
Оставь людей. Твоя душа должна
Почувствовать — к былому нет возврата.

Былое надо разлюбить. Потом
Настанет время разлюбить природу,
И быть все безразличней — день за днем,
Неделю за неделей, год от году.

И медленно умрут твои мечты.
И будет тьма кругом. И в жизни новой
Отчетливо тогда увидишь ты
Крест деревянный и венец терновый.

x x x

Когда мы в Россию вернемся... о Гамлет восточный, когда? -
Пешком, по размытым дорогам, в стоградусные холода,

Без всяких коней и триумфов, без всяких там кликов, пешком,
Но только наверное знать бы, что вовремя мы добредем...

Больница. Когда мы в Россию... колышется счастье в бреду,
Как будто «Коль славен» играют в каком — то приморском саду,

Как будто сквозь белые стены, в морозной предутренней мгле
Колышатся тонкие свечи в морозном и спящем Кремле.

Когда мы...довольно, довольно. Он болен, измучен и наг,
Над нами трехцветным позором полощется нищенский флаг,

И слишком здесь пахнет эфиром, и душно, и слишком тепло.
Когда мы в Россию вернемся... но снегом ее замело.

Пора собираться. Светает. Пора бы и трогаться в путь.
Две медных монеты на веки. Скрещенные руки на грудь.

x x x

Ни музыки, ни мысли — ничего.
Тебе давно чистописанья мало,
Тебе давно игрой унылой стало,
Что для других — и путь, и торжество.

Но навсегда вплелся в напев твой сонный, —
Ты знаешь сам, — вошел в слова твои,
Бог весть откуда, голос приглушенный,
Быть может, смерти, может быть, любви.

x x x

Тихим, темным, бесконечно-звездным,
Нет ему ни имени, ни слов,
Голосом небесным и морозным,
Из-за бесконечных облаков,
Из-за бесконечного эфира,
Из-за всех созвездий и орбит,
Легким голосом иного мира
Смерть со мной все время говорит.

Я живу, как все: пишу, читаю,
Соблюдаю суету сует...
Но, прислушиваясь, умираю,
Голосу любимому в ответ.

НА ЧУЖУЮ ТЕМУ

Так бывает: ни сна, ни забвения,
Тени близкие бродят во мгле,
Спорь, не спорь, никакого сомнения,
«Смерть и время царят на земле».

Смерть и время. Добавим: страдание,
...Ну а к утру, без повода, вдруг,
Счастьем горестным существования
Тихо светится что-то вокруг.

x x x

Если дни мои, милостью Бога,
На земле могут быть продлены,
Мне прожить бы хотелось немного,
Хоть бы только до этой весны.

Я хочу написать завещанье.
Срок исполнился, все свершено:
Прах — искусство. Есть только страданье,
И дается в награду оно.

От всего отрекаюсь. Ни звука
О другом не скажу я вовек.
Все постыло. Все мерзость и скука.
Нищ и темен душой человек.

И когда бы не это сиянье,
Как могли б не сойти мы с ума?
Брат мой, друг мой, не бойся страданья,
Как боялся всю жизнь его я...

Модернизм и постмодернизм  http://proza.ru/2010/11/27/375