Из плеяды победителей. Окончание гл. 3

Начало гл.3  - http://proza.ru/2020/05/01/520

В своих воспоминаниях маршал Советского Союза Г.К. Жуков писал:
"Корпус, получив приказ Н.Ф. Ватутина, прорвал окружение и, благодаря мужеству и умелому руководству боем со стороны В.М. Баданова. в полном порядке отошёл к Ильинке, а через несколько дней успешно атаковал Морозовск. Учитывая значительный вклад в общее дело разгрома вражеских войск в районе Волги, Дона, 24 ТК преобразован во 2-й Гвардейский танковый корпус, получив наименование "Тацинского", а комкор В.М. Баданов был первым в стране награждён орденом Суворова II степени". (Г.К. Жуков "Воспоминания и размышления", изд. 1972г., стр.419-420).

Маршал Советского Союза А.И. Василевский в своей книге "Дело всей жизни" также отмечает боевые подвиги тацинцев и умелые действия комкора В.М. Баданова. Всего за 10 дней боевого рейда к Тацинской наш корпус уничтожил более 11 тысяч и пленил около 5 тысяч немецких солдат и офицеров, уничтожив более 400 самолётов, 84 танка, 106 орудий и множество военных складов с продовольствием, обмундированием и горючим. За обеспечение частей бесперебойной радиосвязью в период этого рейда меня наградили в 1942 г. медалью "За отвагу".

Много раз я бывал в г.Волгограде. И каждый раз восхищался созидательной силой русского человека, возродившего из пепла и руин прекрасный, светлый и по-настоящему гордый город на Волге. Оставленный в прежнем виде дом Павлова и комплекс, воздвигнутый на Мамаевом кургане - памятники защитникам сталинградских сражений, напоминающие о подвиге погибших и возвеличивающие живущих. "Никто не забыт! Ничто не забыто!" Мы, оставшиеся в живых, - П О М Н И М !

Ну, а что касается гадания: действительно, в начале июня 1943 г., после сталинградских сражений, мне было суждено, волей судьбы военного времени, встретиться с мамой и родными сестрами. И, как память об этой встрече в г.Горьком, у нас дома до сих пор хранится фотография.

В феврале - марте 1943 г., когда позади остались сражения под Тацинской и когда мы так успешно и блестяще завершили операцию "Сатурн", наш корпус, снова укомплектованный новыми боевыми машинами Т-34 и солдатами, участвовал в освобождении г. Ворошиловграда. Это город, в котором началась моя служба в армии.

24-я мотострелковая бригада была переименована в 4-ю Гвардейскую. 54-я танковая бригада - в 25-ю Гвардейскую бригаду, а 130-я танковая бригада - в 25-ю Гвардейскую. Мы, передвигаясь и маневрируя, участвовали в сражениях в районе Чугуева (южнее Харькова). Бои шли ожесточённые, мы подвергались непрерывным бомбёжкам. По чернозёмным дорогам трудно было передвигаться не только танкам, но и грузовым машинам. Манёвры сдерживались распутицей. Был дан приказ: выйти из-под Харькова и идти в направлении Белгорода, чтобы сдержать наступление немцев. Уж такова задача частей, находящихся в Ставке Главнокомандования!

Противник, непрерывно атакуя, подтягивал всё новые и новые резервы. Труднейшие бои! Вспоминаю, что было нам всем совсем, совсем тяжело в эти дни. Однако 42-й Гвардейский танковый корпус успешно выполнил поставленную перед ним задачу и 25 марта 1943 г. был отведён в резерв Ставки Верховного Главнокомандования для дальнейшего пополнения. Когда отводили нас в тыл, работы было так много, что некогда было поднять головы: не успеешь сделать ремонт, несут ещё аппаратуру.

В феврале, когда я побежал к окопу при очередной бомбёжке, лопнуло стекло в моих очках. Как быть дальше? Я решил пойти к начальнику медсанбата, гвардии подполковнику Тарашвили.
- Дарагой кацо, что могу сделать? Оптики у меня нет. Хочешь другие лекарства? - спросил он, узнав о моей беде.
- Мне лекарства не нужны - ответил я. - Мне нужны очки, и не только одна пара, а несколько, до конца войны.
- Ты, кацо, откуда родом?
- Из Горького.
- Да, Харьков разбит. Там очков нет. Горький - далеко.
Я ждал, что ещё он скажет. Географию нашей страны я знал хорошо.
- Знаешь, дарагой, дам я тебе предписание в нашу столицу. Там, наверняка, найдётся для тебя всё нужное. У меня посветлело лицо, я улыбнулся. Он заметил.
- Подожди, кацо, радоваться. Надо спросить разрешения нашего комбрига. Отпустит он? - сказал, как будто обращаясь ко мне.
Мне как-то стало не по себе: возможно, предстояло воевать дальше с одним, левым очком, прищуривая правый глаз. Да, приятного мало... Я ушёл, ожидая, как разрешится этот вопрос. Вечером Тарашвили вызывает меня и говорит:
- Дарагой кацо, вот предписание - езжай в Москву.

Собрав быстро кое-какие припасы, уложил их в вещевой мешок и попросил гвардии подполковника Манакова, начальника тыла нашей бригады, подбросить меня до железнодорожной станции. Прибыл на станцию. На моё счастье, как раз шёл "товарняк" на Москву. Забираюсь в один из вагонов и вижу, что в теплушке нас трое. У молодого старшего лейтенанта замечаю на гимнастёрке орден Красной Звезды и медаль "За боевые заслуги". В ту пору это были большие награды. Правая рука его - на перевязи. Чуть поодаль стоял капитан: худой, с иссине - чёрным лицом, как будто бы давно не бритым. Наград у него видно не было. Я спросил разрешения войти.
- Ты что, сначала вошёл, а затем спрашиваешь? - сказал старший лейтенант, улыбаясь. Я не ответил ему. Поезд тронулся.
- Вошёл и будь, как дома, так у нас в Сибири говорят, - сказал он. Капитан молчал.
Старший лейтенант начал рассказывать о всяких случаях, в которых принимали участие его ближайшие сослуживцы. Говорил он ярко, самобытно, не упуская мелочей, о том, как рос, как охотился, какие курьёзные случаи бывали с ним. Мы только слушали.
- Эх, гармонь бы сюда, - сказал он.
Вдруг наш поезд резко остановился, мы распластались на полу вагона. Слева - два разрыва - бомбы. Отодвинув дверь, мы все спрыгнули и побежали в поле. Смотрим - "Мессершмитт-109". Он снова заходит в хвост поезду. Видим, как отделяются две капли - бомбы. Машинист проявил смекалку, быстро послав состав назад. Бомбы легли рядом с рельсами, не причинив вреда составу и железнодорожному полотну. "Мессер" сделал разворот и пошёл в атаку. Рядом со мной находился только старший лейтенант, капитана не было видно.
- А ведь у "мессера" больше бомб нет. - сказал старший лейтенант.
- Есть пулемёт, - ответил я. И тут мы услышали длинные очереди, выпущенные с промежутками. Состав замер.
Самолёт скрылся. Затем раздался гудок, возвещая нас о начале посадки. Мы побежали. Впрыгнули в свой вагон. Поезд тронулся. Третьего нашего попутчика не было. Большой дорожный мешок остался лежать в нашем вагоне. Я спросил, кто его хозяин.
- Капитан, - ответил старший лейтенант. Слушай, давай закусывать, - предложил он и стал вынимать из своего вещмешка ту немудрёную закуску, которую выдавали нам всем по аттестату военного времени. Мы соорудили наподобие стола, разложили хлеб. сало. Нашлась у нас и консервированная американская солёная колбаса. "Второй фронт", так называли её. Старший лейтенант был в ударе, рассказывал всякие были и небылицы. Он мне казался настолько знающим, разбирающимся в этой сложной и путаной жизни. Мне казалось, что он намного старше меня, взрослее. Но выяснилось, что мы почти одногодки: всего на два года он был старше меня.

Именно тогда я понял, что только на войне возможно, чтобы незнакомый человек через пять минут оказался не только знакомым, но и самым близким, готовым тебе и любому человеку отдать самое заветное. Он делился с тобой последним куском, шёл выручать другого, иногда жертвуя своей жизнью. И недаром родилась пословица: "С этим человеком я пойду в разведку". Так подтверждалась прочность человека и его честность по отношению к другим. Встречи на перекрёстках военных дорог! Как их было много: и хороших, и плохих, и неожиданных, и забытых...

Поев, мы улеглись спать прямо на полу. Была летняя ночь 1943 года... Поезд двигался на север, нас никто не беспокоил. Было тихо. В два часа следующего дня мы подъезжали к Москве.
- Ну, что ж, - сказал старший лейтенант, - скоро мы расстаёмся. А как быть с "сидором" капитана?
- Может, он едет в соседнем вагоне? - вопросом на вопрос ответил я.
- По-моему, он отстал. Когда была бомбёжка, он побежал к лесу, а затем поезд быстро тронулся, и он не успел - проанализировал события старший лейтенант.
- Давай поглядим, что в мешке? - Не успел я ответить, как он стал вытаскивать из мешка разные продукты.
- Ты как думаешь, кем он был? - спросил он меня.
- Начпродом - сказал я.
Он кивнул, отвинтил пробку, понюхал и сказал:
- Чистый спирт.
Посмотрел и, не требуя моего согласия, заключил: "Спирт беру себе, шоколадка - тебе, остальное - напополам". Поезд остановился. Мы приехали в Москву на Курский вокзал. Правда, до вокзала нужно было идти метров восемьсот. Мы остановились, стали звать капитана. Никто не отозвался. На вокзале мы расстались. Узнав, где располагается комендатура, я поехал на 3-ю Мещанскую улицу. Предъявив командировочное удостоверение, поднялся на второй этаж и, доложив дежурному, через некоторое время попал к помощнику коменданта города Москвы.

Я высказал свою просьбу, показал предписание и письмо нашего командования. Внимательно прочитав, помощник коменданта ответил:
- Я напишу записку, и двигай по этому адресу. Они, возможно, помогут. Когда подходили к двери, он сказал: "Советую заказать дюжину, ну, знаешь, как у Крылова в басне?" Я ответил, что знаю. Только, спускаясь, подумал, что мне до старости далеко, а очки нужны сейчас, немедленно... Проплутав немного, я нашёл того, кто мне был нужен. Обратился к мастеру.
- Молодой человек, - сказал мне мастер. - здесь сказано: линзы для очков должны быть минус пять. Вы просите пять пар очков, не правда ли? - Я подтвердил.
- Что ж, заказ будет готов через неделю. Приходите. Я попросил мастера, чтобы он дал записку помощнику коменданта о моём размещении в гостинице на время изготовления заказа. Вечером я снова был в комендатуре. Увидев меня, помощник коменданта спросил:
- Ну, что ещё надо? Я ответил ему и попросил помочь с устройством в гостиницу.
- Да, с гостиницами у нас неважно. Не знаю, где тебя и устроить.
- А, может быть, вы разрешите мне съездить в Горький на пять дней? - попросил я. - Два года не видел свою мать. Мало ли что? - я посмотрел на него. Он помолчал, подумал, а затем сказал:
- Согласен. За собственный счёт. Но чтобы через пять дней - здесь. Я согласился. Он написал на предписании, что мне разрешается проезд до г. Горького.
- Поставь печать у дежурного, - сказал он мне.

Так приехал я снова на Курский вокзал, доехал до Горького и встретился со своими родителями. Погостив в Горьком несколько суток, я 4 июля 1943 г. нагнал свою часть, которая двигалась к Западу. На пути мне встречались замаскированные танки, орудия и пехота. Проезжали отдельные машины. Полуторка, на которой я ехал, неслась по дороге. На её дверце были изображены ромб и белая стрела. В вещевом мешке у меня, проложенные и упакованные, лежали заветные, столь необходимые очки.

Июль сорок третьего года. Погода под Курском стояла преотличнейшая: ясная, без дождей. Самолёты летали мало. Видимо, готовилось наступление. Высоко в небе летала "рама" - немецкий двухфюзеляжный разведывательный самолёт - корректировщик. Подъехав к небольшому леску, водитель указал вглубь: "Там, лейтенант, наш штаб". Сказал и поехал дальше. Знакомый оперативный работник указал дорогу к штабу. Я доложил о прибытии и приступил к своим прямым обязанностям.

Через день мы приняли бой. В эфире - многоголосица: кричали, умоляли о помощи, проклинали, прощались с жизнью, с товарищами... Передача велась "прямым" голосом. Шифровать, кодировать было некогда. В воздухе кружились самолёты, сбивая друг друга. Голоса лётчиков тоже врезались в настроенную волну. Машина с рацией была зарыта в землю по самый верх фургона - это ночью так славно поработала наша команда. Было издано распоряжение: "Окопай машину, а затем рой окопы для укрытия людей". Взрывы бомб, рвущиеся снаряды, горящие на поле боя танки - всё смешивалось в сплошной грохот. Несмотря на всё это, надо и ещё раз надо работать на рации, не делая перерывов в работе. В душе и на сердце было скверно: не знали, чем кончится бой. Наступил долгожданный вечер, темнота окутывала летний день, а за ним наступила настолько короткая ночь, что мы, очумелые и оглушённые, сразу валились спать, оставив дежурных; не хотелось ни есть, ни пить.

Наступил рассвет. И вновь - повторение вчерашнего. Немцы нас потеснили. Меняем позицию, зарываем машину, роем окопы. Танки стреляют, танки грохочут, танки горят. Во что бы то ни стало немцы хотят прорвать оборону. Наши танки, противотанковые орудия и ружья подбивают хвалёные немецкие "Тигры" и "Пантеры". И однажды я видел: бомба, сброшенная с самолёта, упала возле нашего окопа. Взрывной волной подбросило одного из солдат и он, пролетев метров пять, упал на стожок сена. Мы подбежали, а он жив и ни одной царапинки, только несколько не в себе. Спустившись, он снова побежал в окоп, к своим.
- Надо же, полетал по небу - и живой. Чудеса! - сказал наш старший сержант.

Имея значительные потери, наш корпус во второй половине июля был выведен из боя, переброшен на Западный фронт, в резерв Ставки. Снова - пополнение и обучение, подготовка к предстоящим боям. В это время мы обучали и наставляли новобранцев, как вести бои в лесах и болотистой местности. В сентябре 1943 г. 4-я Гвардейская МСБр успешно вела бои за освобождение городов Ельни, Смоленска и Рославля. Нашей бригаде присвоили наименование "Смоленской".

16 января 1944 г. на шоссе Орша - Витебск погиб командир бригады Василий Лукич Савченко - герой Гражданской войны. Похоронили мы нашего командира на центральной площади города Смоленска. Наш новый начальник, Михаил Степанович Антипин, окончивший военную академию, был высокоодарённым, внимательным и чутким командиром. Офицеры и солдаты любили его горячо!

В период освобождения мне вспоминаются два случая, к которым я имел непосредственное отношение. Мы находились в 100 км от Минска. Очень быстро меняли позиции. Машину с рацией не успевали зарывать. Было, правда, смягчающее обстоятельство: интенсивность немецкой авиации заметно ослабла. В одном небольшом населённом пункте мы поставили машину с рацией возле овина. Я принял дежурство, остальные ушли в дом. От снаряда загорелся овин. Я выскочил из фургона, но шофёра машины поблизости не было. Открыв дверь кабины, быстро сел за баранку, завёл машину, перевёл рычаги управления. Но то ли от растерянности, то ли от испуга, то ли из-за неумения, вместо того, чтобы сдать машину назад, подал её несколько вперёд. Горящий навес овина обрушился и упал на капот. Стало жарко и душно. Чудом сообразив, перевёл ручку управления, и машина выкатилась из овина. Ко мне спешили люди. Мы начали тушить машину. С пожаром было покончено. Овин, правда, сгорел дотла. За спасение рации и машины мы получили благодарность, а за то, что водитель машины отлучился - выговор от командования.

Второй эпизод произошёл на окраине Минска. Мы остановились на аэродроме. Здесь остались две машины: наша и броневик. Все остальные - впереди. Было спокойно. На центральном здании развевался флаг со свастикой. В центре столицы шла перестрелка. Мы вышли из машины, осматриваясь и перебрасываясь незначительными фразами. И тут, почти одновременно услышав гул, мы увидели небольшой немецкий самолёт. Совершив круг над полем, он приземлился. Мы остолбенели. "Неужели они хотят сдаться в плен?" - произнёс кто-то. Однако, на всякий случай, ребята с броневика подъехали к самолету и дали предупредительный выстрел. И надо же: угодил этот выстрел в одну из лопастей пропеллера. Чудеса да и только! Самолёт взлететь больше бы не смог.

Открылась дверца, спустили с самолёта лестницу. Вышли сначала два офицера, за ними - пилот. Один держал в руке портфель и небольшой мешочек. Мы подбежали, разоружили их, портфель отобрали, с мешка сорвали пломбу и высыпали на землю содержимое. "Эх-ма! Вот так наград!" - воскликнул один из нас. Действительно, на земле лежали железные кресты, кресты с дубовыми листьями, медали. Всё это предназначалось защитникам Минска. И, как мы после узнали, в портфеле был приказ: "Не сдавать Минск, держать до прихода войск". К их огорчению. Минск в это время был уже почти освобождён нашими войсками.

После разгрома и пленения немцев под Минском я принимал участие в освобождении городов: Вильнюс, Августов, Каунас, Вильновишки, Пельвишки. В октябре 1944 г. мне довелось быть участником прорыва немецкой обороны в Восточной Пруссии и взятия городов Гумбинней, Инстербург, Аленбург, Топлау.
9 апреля 1945 г. начался заключительный штурм Кенигсберга, 10 апреля он был взят. На этом и закончилось моё участие в войне, не считая эпизодических боёв в мае - июне 1945 г. по борьбе с бандитизмом в Польше. В общей сложности, наш корпус, а вместе с ним и я, прошёл более 8000 км от городов Ворошиловграда, Сталинграда до Кенигсберга. За это время корпус уничтожил: 16 пехотных дивизий, 7 танковых и 7 штурмовых дивизий, 150 артдивизионов и более 2 авиасоединений. Двенадцать раз салютовала наша Родина в честь славных и блестящих побед нашего 2-го Гвардейского танкового Тацинского корпуса, в котором было двадцать два Героя Советского Союза. 4-я Гвардейская Смоленская мотострелковая бригада была награждена орденами боевого Красного Знамени и орденом Суворова II степени.

Я горжусь тем. что мне довелось принять участие в легендарном рейде на Тацинскую, в сражениях под Прохоровкой, освобождении Белоруссии и взятии г. Кенигсберга и внести хотя бы и малую толику в дело общего разгрома врага и приближения Победы».

продолжение следует