Вороны и любовь

Ворон, когда каркает, всегда имеет в виду либо битву, либо небо, либо пир, либо жатву, либо смерть. Это естественные слова его языка, и всё прочее он описывает через них. Если представить, что каждый "Карр" трижды выкупан в крови, а смотрит тремя, а не двумя глазами, так и поймёшь, о чём тут речь.

Жила женщина без крыльев, в окружении тысяч слов. Вязать умела, но не любила, и, как нить вденет, а на неё слово нанижет, так колет иглой, а слова, по живому к человеку пришивает. Нити у неё из сердца были и клубком лежали, а, как один к другому шов ложился, так прогорала нить, и связь рвалась.

Вились вокруг женщины вороны. Очень им нити сердечные по нраву были! Кровью пахли и смертью от игл. Только вот летят вороны к смерти, а не к женщине, потому и каждая женщина для них либо смерть либо и вовсе её нет... А от смерти они что хотят? Чтобы даровала пищу.

Первый ворон к женщине прилетел.
- Карррр! (Дай, дай, дай мне!), - каркает ворон, вьётся.
- Не смерть я, ты ошибся, - женщина отвечает.
- Карррр! (Кррррови! Серрррдца! Свей нити!), - ворон отвечает.

Тогда женщина вытягивает алую нить из сердца, в иглу её вдевает и крепко-накрепко ворону крыло к крылу пришивает. Так и бьётся ворон в этих нитях, так и горит, так перья его и тлеют, и сам он свою смерть от женщины чует, да не понимает. А сердце её вокруг бьётся, с ума птицу сводит — он и склевать его хочет, и достать не может, да и сердце не сердце само, а связь. Но тут ворон никогда не различит, где ему дано по требованию, а где даровано. Так женщина ворона и оставила, что ей с ворона, покуда он её со смертью путает.

Второй ворон к женщине прилетел.
- Карррр! (Дай, дай, дай мне!), - каркает ворон и садится на стол с пробирками да зельями. Книги рассматривает. По комнате летает. Нагло себя ведёт, королём держится, хоть и в доме чужом.
- Вот пища, вот вода, вот крыша, - женщина отвечает, - А вот под крышей тело мертво, оно и твоё. Лети да клюй себе, я при чём?
- Карррр! (Небесные мои крылья, а ты не крылата, но и ты полетать не прочь! Так я хорош, что и с тобой летать сумею!), - снова каркает ворон.

Тогда женщине так становится душно, что она окно открывает, а потом идёт на улицу подышать, оставив дверь нараспашку. Думает: “Экий же наглец! Всё ему дано и так, а сам, прося, ещё и про то напоминает, что она летать не может! К Хель пусть катится, ей о небе говорит!” Огонь на сердце в узел завязывает и идёт колыбельные петь.

Третий ворон к женщине прилетел.
- Карррр! (Дай, дай, дай мне!), - так говорит, да перья вычищает.
- А держи, - отвечает женщина, - Дальше-то что?
- Карррр! (Дальше - ничто!), - отвечает ворон и к себе домой возвращается, оставляя женщину в недоумении.

Тогда женщина собирает платья и уезжает из дому, и с тех пор, где ни спит, а всё слышит вокруг "Дай! Дай! Дай!", и ведь не жаль, но гори оно огнём...

***

Скажу ещё в этой сказке, отчего ворон жалок, когда о любви каркать пытается. Что бы ворон сказать ни хотел, а начнёт так:

- Карррр! (Дай! Дай! Дай!).

Когда это о любви, он просто интонировать пробует. Но требует он всегда о сердце, том, что живое и бьётся, кровоточит и горит. Этого никакая живая женщина ворону не даст, а если даст, умрёт. И ворон всё думает — вот же она, белая моя госпожа...вот же я, свободу ей в клюве несу, пляску и радость. Это потому, что у воронов все женщины как бы заранее мёртвые, и им, покойницам, от склеванного сердца ничего и не станет: и впереди вечность, и позади время, а небо и попрать можно, да крылами измерить... А перед иными госпожами ворон ещё и каркает погромче, надеясь, что сожнёт она для него и новых мертвецов, не только свое сердце на тарелку выложит!

Думает это ворон, разумеет, и всегда слова на сердце не те кладёт. Как нужные положить, если их и вовсе нет таких? Одно только “Каррррр!”

Нельзя поэтому ни воронам в женщин, ни женщинам в воронов.
Разве что та женщина Смерть.