***

                Елена Корнилова

ЛЮБИЛА, ЛЮБЛЮ И БУДУ ЛЮБИТЬ.
(записки)


                Думаете, речь сейчас пойдёт о любовных историях? Не-а, о неизмеримо лучшем. О семье. О моей семье. Скажут: «Зачем? Это нормально – любить  свою семью, что говорить об этом?» Да, нормально. Но, вот, хочется. 
                Никакой карьеры у меня не получилось. Ничего я не добилась. Так, отработала тридцать два года, и то хорошо. Слава Богу, пенсию получаю.
                Да и семьи-то большой нет. Муж, один сын, одна внучка. Родных у мужа было много, но все умерли, остались только дальние родственники. Мои тоже умерли. И сын разошёлся со своей женой и очень зол на неё. Теперь обе, и бывшая невестка, и внучка, живут в другой стране. Это наша драма.
                Очень я любила моих маму, бабушку и тётю. И, конечно, часто грубила им, и , конечно, стыжусь теперь этого и жалею, что причиняла им боль своим поведением. Хотя никакой дрянью я не увлекалась: ни пьянками, ни гулянками и, уж тем более, наркотиками. И училась легко и хорошо. В общем, и детство, и юность у меня были спокойными и безоблачными. Потому что все три мои дорогие женщины любили меня, хотя не сюсюкали, не носились со мной.
                Все они были простые, но замечательные.
                Бабуля жила в гражданском браке с моим дедом, отцом мамы и тёти. Это было до Отечественной войны и до меня. Потом дед умер. При жизни дед был извозчиком и держал конюшню на «Козьем болоте» на Петроградской стороне в Питере. Он был грозой всей округи, и, мама рассказывала, что когда она девочкой проходила по улице, парни шептались: «Смотри, вон идёт Кешина дочка.»  Деда звали Иннокентием. И ни её, ни тётю никто никогда не трогал.
                А ещё у них был пёс Дозор. Он очень любил деда. И когда дед приходил домой «под шафе» и ложился спать, Дозор укладывался у кровати хозяина и никого не подпускал к этой кровати. А потом, во время блокады, бабушка отдала бедного Дозора «на бульон» для соседских детей.
                Саму же бабулю удочерила её старшая сестра, когда умерла их мать. И дала ей фамилию своего мужа. Наверное, так нужно было. И отдала её «в прачечное заведение», как говорила бабуля. Это было ещё до революции. А потом всю жизнь бабушка потрясающе гладила. И даже зарабатывала понемногу этим.
                Личная жизнь ни у мамы, ни у тёти не получилась, хотя, вот, я родилась. Разумеется, мне никто ничего об этом не рассказывал. Но я немного помню из детства, что бабушка не одобряла избранников обеих дочерей. Об этом же я прочла в случайно найденном письмеце-треугольнике моего отца к маме. Много-много позже, когда уже не было в живых ни бабушки, ни мамы, ни тёти. Видимо, бабушка очень ревновала дочерей к их мужчинам.
                Так мы и жили – вчетвером в маленькой квартирке без ванны на Петроградской. И всё-таки это было кое-что: хоть и маленькая, но отдельная квартира. В те годы многие жили куда как хуже. Мне она казалась большой. А потом, когда я выросла, маме дали комнату в коммуналке, и мы с мамой переехали туда. Но я часто навещала бабушку с тётей. И по-прежнему любила всех троих, невзирая на их немягкие характеры и не всегда спокойные отношения между собой.
                А как готовила моя бабушка! Суп с домашней лапшой я помню до сих пор. А пироги и пирожки! Потом, после бабушки, моя тётя очень вкусно пекла. А вот мама нет. Зато делала великолепное шоколадное полено и хачапури, чему научилась отдыхая на юге. А я мало что хорошо готовлю, никогда не любила это дело. Пироги же вот только-только осваиваю. Правда, иногда всё же вкусно накормить могу.
                Моя мама окончила техникум авиаприборостроения, но работала в должности  инженера в номерной, закрытой организации. И ещё она закончила курсы кройки и шитья и прекрасно шила. Сколько замечательных платьев она сшила своим коллегам! Но о том, что человек подрабатывал на дому в те годы нельзя было распространяться. У себя же на работе мама многие годы как бы заведовала кассой взаимопомощи. И за всё время из кассы не пропала ни одна копейка!
                Тётя как пришла в молодости на завод «Пирометр», так проработала там всю жизнь, до пенсии. Заведовала инструментальной кладовой. И тоже подрабатывала после работы. Стиркой! Да-да, она обстирывала полдома! А бабушка гладила. Вот так жили люди после войны.
                Обеих, и маму, и тётю очень уважали на работе. Их постоянно снимали для досок почёта. А как к ним относились товарищи по работе, я могла видеть на демонстрациях, на которые в детстве всегда с ними ходила и перебегала из колонны, в которой шла мама, в колонну, где была тётя, и обратно.
                Бабушка «вела» наш дом и смотрела за мной, когда я пошла в школу, чем очень помогала маме. А до школы я ходила в детский сад. У нас в доме всегда были порядок и еда. Это было на плечах бабушки. И хотя она всю жизнь работала: то в прачечных, то в разных столовых, то дома, никакой пенсии она не получала. И находилась, как тогда официально выражались, «на иждивении своей младшей дочери». А у старшей была я. Как же им обеим, при тех мизерных зарплатах было не подрабатывать!
                Когда после восьмого класса мама устроила меня в свою организацию, и я работала и училась, стало чуть-чуть полегче. Зарабатывала я, конечно, мало, но всё же мама могла «подбрасывать» немного тёте. И тётя могла уже покончить со стиркой. Да и мама с шитьём. Потом был институт и маленькая стипендия. В общем, мама смогла немного вздохнуть, когда мы с мужем уехали после института работать в театре в Севастополе.               
                Тётя же моя уже, конечно, не стирала, но вынуждена была пускать в свою маленькую квартирку жильцов, потому что бабушка была больна и требовалось много лекарств. У неё обнаружился диабет, и болела она очень тяжело. Тётя сначала «запустила» двух девчонок, а потом двух мальчишек. По счастью, ребята все оказались хорошими, и тётя, после того, как они съехали, ещё долго поддерживала с ними отношения.
                Потом, спустя время после смерти родителей мужа, и когда у нас уже был сын-подросток, мы поменяли всё, что у нас было на большую и хорошую квартиру и стали жить вместе: мама, тётя, муж, сын и я. У мужа с обеими тёщами были прекрасные отношения, и мы жили хорошо и дружно.
                Когда тётя была ещё совсем не старой, на неё свалилась ужасная редкая болезнь – какой-то «синдром Педжета». Если по-простому: гадость, от которой размягчались и разрушались кости, нарастали новые, ненужные ткани и копилась жидкость. У неё деформировались голова, лицо, ноги. Это было следствием несделанной операции на щитовидной железе. Тётя отказалась от этой операции. Ей становилось всё тяжелей и тяжелей ходить. А в последнее лето мы с мужем перевезли её на машине домой из нашего садоводства, и они с сыном на руках внесли её в квартиру. Больше она не встала. Ей делали обезболивающие уколы, и под конец медсестра сказала мне, что уколы бесполезны, так как попадают в сплошную жидкость. Перешли на таблетки. Вскоре тёти не стало. Ушла она тихо, без криков и стонов. Была сверхтерпеливым и скромным человеком. Моя любимая тётя.
                А мамуля ушла в одночасье. У неё болело сердце, но я не помню названия её болезни. После смерти тёти создавалось впечатление, что мама не хочет больше жить. Она никуда не хотела ходить, не выезжала с нами в садоводство, даже почти не выходила на улицу. Помню, я уговаривала её сходить вместе в театр, пойти вместе прогуляться – нет, ничего не хотела. И ушла в один миг, пока я зачем-то пошла на кухню. Прибежала, а её уже нет. Ушли мои дорогие женщины.
                Остались мои дорогие мужчины, муж и сын. Уф! Как бы это всё описать и не сфальшивить!
                Мы с мужем живём уже пятьдесят лет. Если «серебряную» свадьбу мы очень симпатично отметили в Питере, то «золотую» здесь, в Испании, где живём уже двадцать лет, не хотели. Мы теперь не отмечаем и дни рождения. Вот только шестидесятипятилетие  мужа отметили в ресторане с одной супружеской парой - нашими приятелями. Готовим стол только к Новому году, да и то всё скромнее и скромнее, потому что есть ночью стало тяжело. А приятели, они – испанцы, для них праздник – Рождество, а Новый год – так, повеселиться, без всякого стола.
                Не бывает так, чтобы пятьдесят лет жизни с одним человеком прошли безоблачно. Было всё: обиды, раздражение, злость, даже отчаяние. Что удержало, почему не разбежались? Для меня – сын, семья, без этого я не смогла бы. И потом. Когда успокоишься, подумаешь да посмотришь вокруг, понимаешь, что твой – это твой муж. И это далеко не самый плохой вариант. Да и сама ты – г…..о, да и была г…….м. Как в анекдоте.
                Мой муж по темпераменту – холерик, и иногда ему это изрядно мешает в жизни. Но человек он очень добрый и порядочный. И, конечно, ему дорога семья. Он очень переживает и за сына, и за меня, и за внучку, которой, увы, пока нет с нами. Но мы очень надеемся, что она начнёт к нам приезжать, а потом… кто знает… может быть, и останется.
                Эх, ему бы быть не актёром, а администратором  или менеджером! Мне кажется, что это он и любит, и понимает лучше. Самое сложное для него не само дело, а люди, которые в какое-либо дело вовлечены. Ему постоянно не нравится, как они работают. Сам-то он прекрасно всё устраивает, налаживает. Отсюда постоянные конфликты с теми, кто этого не делает или делает плохо. Ну, разумеется, и у него не всегда получалось всё гладко, не без этого. Но с каждым разом всё лучше и лучше. Ах, какие он выставки устраивал! Его ценили, и очень… пока у испанского правительства были деньги на эти проекты.
                А теперь мы – пенсионеры. Россия платит нам пенсии, на которые мы здесь прожить не смогли бы. Поэтому Испания доплачивает мне до минимальной испанской пенсии. Потому что муж год платил за меня в Соцобеспечение. Сам же он отработал положенный минимальный срок  и тоже получает минимальную пенсию. Всё это негусто, но мы не жалуемся, и, наоборот, я очень благодарна Испании.
                Сын наш говорит, что мы относимся к «золотому поколению» пенсионеров здесь, в Испании. Поскольку здесь бытует мнение, что когда его поколение доживёт до пенсионного возраста, пенсию им платить не будут. Испания нищает. И сын, хотя и грустит, что дочь живёт и растёт без него, да ещё в другой стране, понимает, что там ситуация куда как более благополучная, чем в Испании.
                С тех пор, как через полгода после возвращения, сын начал работать, 3-4 раза в год он посылает дочери деньги. Каждый раз очень неплохую сумму. И посылки к дню рождения и к Новому году. Вот сейчас, на «Холоуин» послал всё. Сын не рассказывает подробностей, но, думаю, что он, с его характером, как теперь говорят, «достал» жену. Хотя надо сказать, что её характер далеко не самый приятный. Впрочем, в таких делах, как правило, виноваты обе стороны. И вот она взяла дочь и ушла.
                Всё это так, но с чем я не согласна, так это с тем, что она сделала всё, чтобы не допускать мужа к дочери, не позволять им встречаться. Вплоть до вызова полиции, если он настаивал и проявлял инициативу. Она, конечно, не соображала, что наказывая мужа, она наказывает дочь, лишая её так любящего её отца.
                Сын пытался «пойти на мировую», но не имея никакой возможности не только видеть, даже слышать дочку, он возненавидел жену и вернулся в Испанию. Мы видим девочку только через Интернет, то, что выкладывает её мать. По прошествии четырёх лет невестка несколько смягчилась, и теперь у сына есть телефон внучки, и они понемногу общаются. Правда, видимо, мать всегда рядом и девочка отвечает односложно. И на своём языке, потому что и русский, и испанский она забыла. А ведь, когда папа жил с ними, он говорил с дочкой только по-русски, и он же занимался с ней испанским. Спасибо её маме.
                Всё это очень грустно. Но мы, все трое, надеемся, что внучка всё же будет с нами, и мы с ней крепко подружимся.
                Человек не может оценить себя объективно. Каждый думает о себе лучше, чем его оценивают другие. Потому что отрицательные качества, видные со стороны, человек не замечает в себе или не хочет замечать.
                Вот, например, мой муж упрям иногда просто по-ослиному. Чем доставлял мне немало горьких минут. Он часто считает, что прав только он, по принципу « я сказал». Или эта его приговорка: «А что я могу?» Когда речь идёт не о нём самом, а о ком-то другом. Даже когда дело касается какой-то сложной ситуации с сыном. Я уже не говорю о себе. Я немало слышала: «Ты сама виновата. А что я могу?» Он никогда и ни от кого меня не защищает. Даже когда сын хамит мне в его присутствии. Причём, относительно себя он всегда что-то может. Короче, он всегда готов меня «сдать». И ещё. Для него извиниться, признать себя неправым – «нож к горлу». Это что-то. Ясно, что эти качества меня ужасно бесили, приводили в отчаяние.
                Можно меня спросить, почему я жила с таким человеком, почему не ушла. Я уже говорила: «Сын, семья.» Это во-первых, а во- вторых – моя слабохарактерность и отходчивость. Я всё говорила себе: «Такой человек. За такого вышла. Терпи.» И терпела. Кричала, даже скандалила, но терпела. И говорила себе: «Посмотри вокруг. И подумай.»  Вот и смотрела, и думала. И уговаривала себя. Иногда бывало тяжело, даже противно. Но был сын. И старалась заполнить себя чем-то отвлекающим. И говорила себе: «Сама-то ты хороша.» И действительно. Вот я жалуюсь на мужа. Но ведь если бы кто-то стал описывать меня, думаю, портрет особо приятным не получился бы. А он, в общем-то, обаятельный, симпатичный  человек.
                Я не знаю, как охарактеризовать любовь. Что это такое? Увлечение каким-то человеком, когда он тебе нравится, тебе с ним приятно, тебя к нему тянет, наконец, физиологическое влечение – всё это так, да. Но вот наступает повседневность с её малыми и большими проблемами. И начинается «проверка на вшивость» - кто как себя поведёт в этой повседневности. Это и есть жизнь. И если в этой жизни ты в первую очередь думаешь о своих дорогих, а потом о себе, тогда да, тогда ещё можно о чём-то говорить, о какой-то любви. А если наоборот, тогда о чём мы.
                Что же касается моего мужа, я не могу сказать, что он не думает о нас. Нет, наоборот, он всё делает для семьи, заботится, всегда зарабатывал для семьи, беспокоится, но… вот такой человек. Это – мой муж.
                Что ещё сказать о нём? Да молодец он! Терпит меня пятьдесят лет! А я его. Вот мы и дотерпелись. И правильно сделали. И теперь я молю Бога, чтобы первой ушла я. Потому что мне без него будет не просто одиноко, будет тяжело во всех отношениях. Он лучше меня. И нужнее. У него на месте не только голова, но и руки. Он общительнее, чем я. И вообще, ему здесь как-то теплее, роднее, чем мне. Он – испанец, хотя и родившийся, и выросший в России, а я была, есть и буду русской.
                Здесь, в Испании, я завишу от него гораздо больше, чем он от меня. Поскольку мы живём за городом, передвигаемся только на машинах.  В Питере я понемногу водила машину, но в Испании муж настоял, чтобы я этого не делала. И вот уже двадцать лет я за руль не сажусь. Отчасти муж сделал этим гадость и мне, и себе. Ну, да ладно. Поэтому куда бы мне не понадобилось, муж должен отвезти меня. Ну, за что боролся…  Сын работает, у него своя жизнь, и к его услугам я прибегаю только, если мужа нет дома.
                А не бывает дома мужа потому, что всё ещё занимает себя в каких-либо российско-испанских проектах. Не таких масштабов, как раньше, но всё же. И ему приходится ездить и в другие города Испании, и в Россию. Я уж ему говорю: «Остановись. Пора, Да и дома много дел.» Но он такой, ему неймётся. А с другой стороны, я хоть и бухчу, прекрасно понимаю, что всякая забота – жизнь. И пока шевелишься, что-то делаешь, ты живёшь. Тем более, если в тебе заинтересованны. А когда он берётся за какие-либо проекты, в нём очень даже заинтересованны.
                Ну, а что до меня, то все эти двадцать лет я каждое лето ездила в Россию, в  Питер, чтобы приводить в порядок могилы наших родных. И буду ездить, пока есть силы. Правда, теперь будем стараться ездить вместе, если муж будет свободен. Тяжеловато стало работать на кладбищах.
                Ах, Боже, как летит время! Кажется, давно ли мы работали в Севастополе, давно ли ездили на разные гастроли, наконец, давно ли приехали в Испанию! А вот уже и ходить долго тяжеловато, и работать физически. Эх!
                Поэтому пусть муж работает, если хочет. Это – жизнь.
                Да, мы с мужем вступили в финальную часть жизни. И если спросить меня, боюсь ли я ухода из жизни, я расскажу кое-что. Тётушка моего мужа, с которой мы были дружны, позвонила нам незадолго до кончины, чтобы попрощаться. Я заплакала: «Тётя Олечка, не уходите.» Она мне сказала: «Сама не хочу.» Ей было почти 94 года. Вот. И я не хочу. Пока. Хочется ещё кое-что успеть сделать. Есть кой-какие планы. И прежде всего, хочется дождаться появления здесь, у нас, внучки. Хочется увидеть, что они снова сблизились с сыном и подружились. И, конечно, что его личная жизнь налаживается. Ведь не хочется, чтобы к концу жизни он остался бы один!
                А теперь вот что.
                Однажды мы с мужем поехали в Валенсию. Он – по своим административным делам, я – походить, посмотреть себе что-нибудь новенькое. Походила, посмотрела, не остановилась ни на чём, и очень захотелось выпить кофейку.
                Подойдя к стойке кафе, чтобы сделать заказ, я вдруг увидела Марину, сидевшую на высоком табурете у стойки.
                Да, это была Марина, постаревшая, как и я, но она, Марина, моя добрая, старая приятельница, с которой мы работали когда-то в питерской концертной организации. Я была речевиком, она – певицей. Поехав однажды в гастрольную поездку, мы подружились. Довольно часто виделись, тоже встречаясь в каком-нибудь кафе или просто прогуливаясь. Как-то странно совпало, но нам обеим не хотелось приглашать друг друга в гости. Как и я, она тоже была замужем за полуиспанцем. Конечно, она знала, что мы уезжаем, но сама никуда не собиралась. И вот теперь она в Валенсии.
                - Марина! Это ты?
                Марина обернулась, ища глазами откуда исходил голос. Я подошла к ней.
                - Мариша! Как ты здесь?
                Но особой радости Марина не выказала. Только грустно улыбнулась: «А-а, это ты…»
                - Господи, Мариша, ты что такая грустная? Что-то случилось? Ты здесь как турист? – Я заказала кофе и круассан. – Пойдём за столик, посидим немного.
                Марина взяла свой кофе, и мы устроились за свободным столиком.
                - Ну, здравствуй, Мариша. Ты давно приехала? Что же не позвонила? Хотя, извини… - я одёрнула сама себя, - у нас все телефоны поменялись.
                Сначала, когда мы переехали сюда, я всем писала, но мне никто не отвечал, изредка писал только муж моей давно умершей подруги. И постепенно всё общение с бывшими друзьями сошло на нет. Марина исключением не была, поэтому ни о чём, происходившем в жизни друг друга мы не знали.
                - Мы живём здесь уже семнадцать лет, - Марина опять слабо улыбнулась.
                - Да ты что… - я опешила. – Что же ты мне не сообщила заранее, что вы сюда едете? Мы бы помогли…
                - Да нет, ничего… спасибо, конечно, но всё получилось. Мы сразу квартиру купили, муж вскоре начал работать… координатором-консультантом в одной торговой фирме… неплохо зарабатывал. Я – дома, в школу пошла, испанскому учиться. Всё нормально.
                - А что сейчас случилось? На тебе лица нет.
                - Да… - Марина отвернулась, по щеке пробежала слеза.
                Я взяла её за руку.
                - Что ты, Мариша? Да что произошло-то? Я могу чем-то помочь?
                - Чем тут поможешь… - Марина вытерла слезу.
                - Ну, всё же…
                - А-а… - Марина махнула рукой и покачала головой. – Сын…
                - Что «сын»? Жив?
                В это время зазвонил мой мобиль. Муж сообщал, что закончил свои дела, надо возвращаться, и что он ждёт меня.
                - Так что сын? Жив?
                - Жив, жив… - Марина качнула головой.
                - Ну, слава Богу, хоть это… вот что, Мариша, я должна идти. Давай, завтра встретимся здесь же. Тебе надо выговориться. Легче станет.
                На следующий день, так же с кофе и круассанами, мы расположились в углу кафе. Марина выглядела ещё более уставшей, будто провела всю ночь без сна в этом кафе.
                -Ну, давай, рассказывай, не молчи. Что с сыном?
                Помолчав некоторое время, Марина вскинула на меня глаза.
                - Понимаешь, мы не разговариваем друг с другом. Даже не здороваемся. Он вообще не желает общаться, а я… он меня так обидел последний раз… что мне тоже…- она пристальнее посмотрела на меня, - вот ты смотришь на меня осуждающе, мол, надо с ним поговорить… да в том-то и дело, что он не желает со мной общаться!
                - Может быть, ты его чем-нибудь обидела? – осторожно спросила я.
                - Обидела? – Марина усмехнулась. – Хотя… ну, а как бы ты реагировала? Он разговаривал с отцом, немного выпил после работы … я понимаю, он был уставшим, говорил, какие плохие люди вокруг него… чёрт меня вынес, ведь знала же, на что наткнусь… ну, и наткнулась. После того, как я ему сказала, что у него все плохие, что его обращение со мной невыносимо, он закричал, что у меня паранойа и моразм. Я ему сказала: «Спасибо, сынок». На что он закричал; «Аплодисменты», и захлопал. И тут я сказала, что не думала, что он станет такой дрянью.
                -М-да, - тихо промычала я.
                Мы обе помолчали.
                - Понимаешь, - Марина снова встрепенулась, - любое моё, самое невинное и бытовое обращение к нему, вызывает у него раздражение. Он может просто смотреть телевизор или слушать свои роковые записи…
                - Какие записи?
                - Роковые, ну, рок-н-рол. Он ведь теперь стал рокменом или рокером, не знаю, как их там… да-а, играет на гитаре и поёт, нет, голоса особого нет, но поёт, как  в роке поют, по-английски поёт, концерты даёт с разными группами, даже за деньги…
                - Да что ты! Здорово! Молодец!
                - Да, молодец. Но дома совсем другой человек. Просто, беда.
                - А что отец?
                - А что отец… ничего. С отцом сын худо-бедно общается, но тоже хамит. А со мной вот так… знаешь, по Высотскому: «Пришёл домой – там ты сидишь.»
                - Нет, я спросила, что твой муж, ну, как отец, как-то себя проявляет? Останавливает сына, как-то защищает тебя?
                - Ну, что ты! Никогда. Он всю жизнь считает, что я сама во всём виновата: сын ли хамит, хулиган ли толкнул… да, и такое было.
                - Почему же так? Ведь ты говоришь, что сын и ему хамит?
                - Ну, вот так… такой человек, такая позиция в жизни. Хотя себя лично он защитит всегда. Я за него заступаюсь, а он за меня никогда.
                - Да-а, подруга. Грустно всё это.
                Мы опять помолчали, глядя на посетителей кафе и прохожих за окном. Я нарушила молчание.
                - Сколько лет сыну? Наверное, тридцать?
                Марина удивлённо посмотрела на меня.
                - Ты всё забыла. Ему уже сорок!
                - Сорок! Ничего себе. Дяденька-то совсем взрослый.
                - Вот-вот.
                - А почему он с вами живёт? У него нет семьи? Или разведён?
                - Разведён. У нас и внучка есть.
                - Ну, Марина, это же прекрасно! Она с матерью или с вами живёт?
                - Она живёт в Америке, в США, с матерью.
                - Большая? Вы видитесь?
                - Ей девять лет уже. И мы не видимся. Её мать не желает этого. Наш сынок так себя с ней вёл, что в конце-концов она забрала дочь и ушла от него.
                - И уехала в Америку?
                - Да нет. Это он возвратился сюда. Они много лет там жили. Её родители им домик небольшой устроили. Живи-не хочу. Почему он начал и ей хамить? Не знаю. Поначалу у них всё хорошо было. И здесь, они ведь здесь познакомились, и там. Её отец помог ей на работу устроиться, она добытчицей была, он только подрабатывал. Но всё было нормально. А потом почему-то началось. Мы ведь всего не знаем. Да ещё рок этот. Все выходные, вместо того, чтобы быть с семьёй, проводил в клубе. И грубость. Почему – не понимаю. Ведь был любящим, даже редким отцом. Дочку нянчил с пелёнок – жена-то работала. А потом началось… А она – американка, девка независимая, самостоятельная… да и какая нормальная женщина, тем более самостоятельная, согласится терпеть грубость и просто хамство своего мужа? Вот только я, как мать, и терплю. И не знаю, что делать дальше.
                И я не знала, что сказать. Уже живя здесь, в Испании, я слышала, как по телевидению рассказывали об одной девице, признававшейся, что не может жить со своими родителями. Так они её раздражают. И, между тем, отдельно, самостоятельно, жить тоже не хочет. Да что там! У нас есть приятель-испанец, который рассорился со своими  дочерью и сыном. Он не видел ни разу своих внуков – детей дочери. Слава Богу, бывшая жена сына, невестка, поддерживает отношения с бывшим свёкром, и внук нормально общается со своим дедом. Сейчас этот наш приятель тяжело болен, так детишки даже не справляются о здоровье своего отца.
                Скорее для поддержания беседы я спросила:
                - Марина, а чем ещё занимается сын, кроме рока?
                - Он работает охранником, пока, правда временно.
                Видимо, у меня было кислое выражение лица, потому что Марина сказала, как бы в оправдание:
                - Да, в России эта работа считается… ну, как бы презираемой…
                - Нет, ну, что ты…
                - Да, да, я об этом слышала. Но здесь это вполне уважаемая, даже нужная работа. Попробуй ещё устроиться! Ему ведь один наш знакомый помог устроиться на эту работу, когда мы только сюда переехали. Потом он почти десять лет жил в Америке. И когда вернулся, решил, что будет искать именно эту работу, потому что знает её. А насколько это теперь тяжелее, найти место охранника, он даже не предполагал. С трудом, случай помог… мы все надеемся, что у него всё получится, возьмут «на постоянку».
                Марина вроде бы немного просветлела.
                - Ну, вот, Мариша, всё-таки надежда на лучшее есть. Легче жить будет. Вы ведь, наверное, пенсионеры уже, как и я?
                - Да.
                - Ну, вот, видишь, как хорошо. Сын работает, может, скоро будет работать постоянно, снимет себе квартиру, может быть, даже купит, и будет жить отдельно от вас , независимо.
                - Да зачем… - Марина опять грустно покачала головой, - у него есть квартира. Мы купили ему. В долг, опять же друзья помогли, считай уже выплатили, немного осталось. Большая, красивая, лучше нашей.
                - Так почему он не живёт там? – почти закричала я?
                - А вот так… говорит, что в этой квартире у него есть его комната, а та  квартира не его.
                - А чья?
                - Да его она, конечно. Мы её купили для всей его семьи. Думали, переедут сюда, будут здесь жить и работать. А они разошлись. Так мы теперь мечтаем, чтобы внучка хотя бы иногда приезжала сюда. Сын ведь её обожает.
                - А если обожает, может быть, начнут всё сначала? Бывает ведь такое…
                - Бывает. Но, думаю, не в этом случае. Знаешь, когда он вернулся, буквально на второй день прекратил общение. Я спросила: «Это ты из-за жены не хочешь теперь общаться с женщинами?» Он ответил, что да. Понимаешь, он так зол на неё за дочь, что переносит это на всех баб. И на меня, конечно. Я ведь мать, на ком  ещё срываться? А мне обидно. Уговариваю себя потом, успокаиваюсь и… до нового конфликта. Обидно ведь, взрослый человек, могли бы спокойно поговорить, всё обсудить… не хочет… всё его раздражает… любое «нет» в его сторону.
                Вот такая сценка. Рассказала я её потому, что она почти точь-в-точь, за небольшими  различиями, описывает отношения, которые были у нас с сыном после его возвращения в Испанию. Почти точь-в-точь. Мы тоже с мужем обижались, расстраивались, терпели почти два с половиной года. А потом решили, что хватит. И ушли жить в его дом, который мы выстроили для него и его семьи и в котором он, по его словам, не готов пока жить. И стало легче. Он приходит к нам обедать, в будни и праздники, стал спокойнее, даже вежливее. Конечно, иногда вякнет, как бывало, но, главное, есть куда разойтись. Наша семья не отличается особой ласковостью. Я говорю не о чувствах каждого, а о проявлении этих чувств. Вот и сын. После разрыва с женой и возвращения в Испанию, складывается впечатление, что для него естественнее и приятнее быть грубым и даже хамить, чем быть любезным и вежливым.
                Теперь он постепенно привыкает жить один. И даже выражает нетерпение, если мы заходим к нему и задерживаемся. Чтобы уходили поскорей.
                Он много работает, у него есть свои увлечения. И когда он находится один дома, ему вполне комфортно и приятно.
                И нам хорошо: сын или работает, или пообедал с нами и поехал по своим делам, или пообедал с нами и занимается у себя дома своими делами. И с ним всё в порядке. И никто никому не мешает.
                Но всё-таки обидно: с одной стороны любить своего сына, а с другой терпеть от него грубость и хамство. Тяжко и обидно. А ведь в сути он хороший и добрый парень.
                Как тяжело и как-то противоестественно описывать текущую повседневность! Тут больше подходит форма репортажа или дневника. Нет расстояния между событиями и описанием этих событий. Вижу, что написала мало, а вроде бы и всё. Или не всё?
                А вот и не всё. Сегодня 31 января 2019 года. Где-то две недели назад мы узнали, что к нам собирается приехать наша дочка и внучка. В начале марта.
                Вот какая радость! Но с другой стороны, мы все ужасно волнуемся, как всё получится. Прежде всего, как она доберётся – ведь полетит одна, в сопровождении стюардессы. И хотя она девочка крупная, всё же ещё ребёнок: ей только одиннадцать лет  Конечно, язык. Разговаривать она сможет только с папой. Нам с дедушкой придётся изъясняться жестами, объяснять как всё называется и начинать с азбуки. Да и вообще, какая она? Что за человечек уже сформировался?
                За восемь дней, что она будет у нас, разумеется, много не успеть. Хотя сын уже освободился от работы на это время и будет всё время с ней. И мы с мужем будем стараться. Хочется, чтобы ей здесь понравилось, чтобы мы сблизились и чтобы, в результате, она переехала бы сюда.
                Так что главное – чтобы Боженька послал нам побольше здоровья.
                Ну, что же… Сегодня уже 23 марта. За эти почти два месяца произошли два события: главное для нас – приезд внучки и ещё одно, печальное. 8 февраля умер Сергей Юрьевич Юрский. Он был, конечно, выдающимся деятелем искусства – актёром, режиссёром, писателем. Не могу сказать, что мы были большими друзьями, но, скажем так, добрыми знакомыми. Я пришла к нему за кулисы театра Ленком, или как он теперь называется, Балтийский дом, где они семейно давали спектакль, кажется, « После репетиции», не помню. Было это двадцать лет назад, перед отъездом в Испанию. И навязалась ему. В том смысле, что по приезде в Испанию постараюсь «продать» его спектакли. Потом, с проводницей, он переслал мне все свои материалы. В Испании я, правда, старалась. Перевела всё на испанский, рассылала не только его материалы, но и других театров на север и на юг, только в Управление культуры Мадрида ездила три раза, разговаривала с менеджерами разных городов и здесь, в Валенсии, где живём. Пока один из менеджеров мне не сказал, что Испания не колония России. В общем, у меня ничего не вышло. Потом, когда я занялась сочинительством, я посылала ему свои сочинения. Не всё, но посылала. Он всё больше ругал меня, но когда я послала ему «Испанские заметки одной русской тётки», позвонил сам с одобрением. Потом позвонил, почему-то, 23 февраля, кажется, в 2017 году. Я звонила ему, поздравляя с днём рождения и Новым годом. Он расспрашивал меня о домашних делах, о себе говорил очень скупо, лишь однажды, когда я рассказала о наших проблемах, сказал, что у него в семье тоже проблемы, но распространяться не стал. Я приглашала его приехать к нам. Он сначала как бы соглашался, но потом эта тема ушла. Вот, собственно, и всё. Не так уж много. Но для меня это и моя личная потеря.
                А теперь о внучке. Ах, какое разочарование мы испытали! Да, она, конечно, девочка крупная, уже почти с меня ростом, даже менструация уже началась, но, с другой стороны, совсем ещё ребёнок. И вела себя соответственно, то есть, как капризный ребёнок. Про еду мы чаще слышали «не хочу», чем «хочу». Она бесконечно звонила матери. Сын хотел отобрать у неё телефон, начался скандал, до драки. В смысле, внучка стала драться с отцом. Уроки она тоже делать не хотела. Какой уж тут русский! Я ей написала алфавит, несколько слов, но она это забросила. Мы с мужем выбирали отдельные нужные слова из словаря с картинками и так с ней общались. Практически всё время она тратила на компьютерные игры в своём телефоне или как он там теперь называется. Сын, то есть отец, купил ей массу дорогих хороших шмуток, сласти. И всё это она самостоятельно, очень аккуратно, уложила в чемодан. Вообще, надо сказать, что в смысле вещей, ухода за собой она проявила себя как самостоятельный и опрятный человек. Хотя, с другой стороны, ни постель, ни пижама никогда аккуратно не складывались. Но сын объясняет это тем, что у них в стране кроватей и шкафов в нашем понимании нет. Увы, но наша внучка не приучена пользоваться ни салфеткой после еды, ни носовым платком. А вот с кем у неё было полное взаимопонимание, так это с нашими кошками. Манчита даже спала у неё на кровати.
                Вот такой мы увидели нашу девочку через четыре с половиной года. И самое печальное, что она напрочь забыла как русский, так и испанский языки. Мы написали её матери, нашей невестке, что надо обучать внучку языкам, что готовы оплачивать её обучение, но пока невестка ничего вразумительного не отвечает.
                В общем, если внучка не заговорит по-русски или хотя бы по-испански, мы можем потерять друг друга.
                Что ещё написать о моей семье? Более всего меня беспокоит наш сын, как он будет жить после нашего ухода, после нашей смерти. С его характером, с его манерой говорить, как ему кажется, «правду-матку» людям… причём, часто несправедливо и оскорбительно. Не далее как вчера вдруг заявил мне, что я ленюсь и мало работаю. Ага! А чистые дома и его участок, а чистое бельё, а еда, пусть не какая-то особенная, но всё же вкусная? А: «Мама зашей, мама пришей?» Муж, как всегда смолчал. Хотя он, как и я, обслуживает нашего сына. Но за его молчание достаётся и ему. Сын говорит, что отец всё делает халтурно, всё не так. Он почему-то решил, что дом, который выстроен для него и его семьи, в который отец вложил всю душу, и который строили, честно работая, ещё несколько человек, должен рухнуть. И время от времени заявляет об этом отцу. Без всякого на то основания. Ну, что это? Такое впечатление, что он издевается над нами. За что? А за то, что наш сын, что любим его, что всю жизнь «кудахчим» над ним. Ах, сынок, сынок! Как жалко тебя! Как ты будешь жить дальше, если ты не хочешь быть милостивее, если « в чужом глазу соринку видишь, а в своём бревна не замечаешь»? Пока мы живы, ты можешь полностью положиться на нас. Но что потом?
                С одной стороны, он боится остаться один. Ну, правильно! Как без мамы и без папы! А с другой, боится ещё раз жениться. Мы даже не знаем, есть у него кто-нибудь или нет. Во всяком случае, домой ни одна женщина к нему пока не приезжала.
                Вот так непросто с ним. И ведь парень-то порядочный, разумный, добрый. Только и остаётся: « Господи, не оставь нашего сына своей заботой!»
                Разумеется, мы с мужем надеемся, что Боженька подарит нам ещё годы жизни. А за это время, мы надеемся, будущее нашего сына как-то определится. И может быть, внучка заговорит по-русски или по-испански, и мы все сблизимся. И может быть, она будет часто приезжать к отцу, а может быть, и переедет сюда.
                Мы с мужем стараемся держаться. Через силу, через лень, иногда через боль. Работаем в саду, хлопочем всяко разно по хозяйству, делаем небольшую гимнастику. Ну, а как иначе? В нашем возрасте, не успеешь оглянуться, всё начнёт болеть и перестанет работать. Так что, надо шевелиться. Да и не хочется тяжело уходить в мир иной. Молю бога о лёгкой смерти всем нам.
                Грешница я? Конечно, грешница. О чём прошу прощения у Господа каждый день.
                Напишу ли ещё что-нибудь? Не знаю. Вряд ли. Не потому, что не могу. Потому что волнует меня теперь только моя семья: мой муж, мой сын, моя внучка. Да вот ещё, чтобы перестали стрелять на Донбассе, и чтобы люди милостивы были к животным.
                Это как рассказывал Георгий Данелия, тоже недавно ушедший выдающийся кинорежиссёр: « Мне предлагают большие деньги за большие проекты. Но у меня нет больших проектов.»  Мне, конечно, никто никаких денег не предлагает. Я получаю только пенсию. Но я не об этом. Не о чем писать. Ничего не волнует, кроме сказанного.
                Нет, конечно, я желаю здоровья всем нашим дальним родственникам, всем живущим ещё друзьям, всем хорошим людям.
                Но раньше я волновалась по поводу ролей, концертных номеров, самих концертов. Правда, никогда ради работы ни с кем не спала, не давала никаких взяток, не «виляла хвостом». Когда жизнь заставила, мне очень тяжело было расставаться с актёрской профессией. Очень. А теперь… Я не хочу ходить в театры, я изредка смотрю телевизионные фильмы. И хотя нынешние актёры несравненно более высокооплачиваемы, чем в наше время, я не завидую им. Такая тоска, такая скука то, что они делают! Изредка мелькнёт лучик искусства… и всё. Теперь новости и разговорные шоу гораздо интересней, по крайней мере, там всё настоящее. В современных же фильмах один и тот же набор: секс, похищенные дети или жёны, деньги, тюрьма, стрельба, бандиты. Жуть! А по испанскому телевидению ещё обилие разных идиотских игр. Но, правда, есть передача о простых трудягах Испании и есть познавательный канал, где бывают очень интересные передачи.
                Смешно! Некоторое время назад я послала на ВГТРК письмо по поводу того, на каком плохом русском языке говорят теперь на российском телевидении. Безграмотно, но со вставками непонятных английских слов. Чёрта с два мне ответили! Послала это же письмо «борцу» за « Русский мир» Вячеславу Никонову – разрекламированному внуку Молотова. Результат тот же. Ну, зачем же отвечать какой-то старой дуре, живущей, к тому же, в Испании. То же самое, что зачем же присылать нам агитационные материалы для российских выборов. Никогда за 20 лет!
                Вот вспомнила. Уже давно, лет десять назад, может и больше, я послала свои «Испанские заметки …» Жириновскому вместе с гневным письмом по поводу того, что он бил ослика в своём агитационным клипе. И, разумеется, в отличие от Юрского, этот политик тоже ничего не ответил.
                А между прочим, когда двадцать лет назад я пыталась заинтересовать Испанию питерскими театрами, я послала, в том числе, все материалы и в канцелярию инфанты  Кристины. Она тогда курировала культуру. Мне ответили вежливым отказом. Но ответили. Вот так. Не короли деятели российского телевидения и политики, не короли.
                В общем, как процветало в России хамство, так и процветает! Ей-Богу, иногда кажется, что единственный интеллигентный и деликатный человек в России – Президент Путин. Да, смешно. Но печально и, как было: « За державу обидно».
                А мне говорят: « Пиши». Не пишется. Эти-то записки «созревали» более двух лет. Не пишется. Без души писать нельзя. Историйки и детективчики стало писать тошно. А что жизнь подбросила, уже описала. Вот пожаловалась и поплакалась и, как у Шолохова, будя.
                За двадцать лет, что мы живём в Испании, ушло не только много наших родственников, но также друзей юности, сокурсников, товарищей по театру Черноморского флота в Севастополе, по «Ленконцерту» в Ленинграде. Из очень известных людей, кроме Юрского, ушёл  Илюша Олейников, он же Клявер. Илюша Клявер с женой Ирой приезжали к нам несколько раз. Илье нравилось, как я пишу, и он подарил нам две свои книжки.
                Но, кроме них, у нас гостили: народная артистка Эра Зиганшина, кинорежиссёр Виктор Бутурлин, Главный Герольдмейстер России, замдиректора Эрмитажа  Георгий Вилинбахов с женой Таней, Анна Клюкина – директор Дарвиновского Музея в Москве, директор Российского Этнографического Музея Владимир Грусман и замдиреатора  этого же Музея Александр Мирин, несколько бывших политиков, которых не буду называть, наши сокурсники и  бывшие коллеги по «Ленконцерту», друзья-бизнесмены, которые нам очень помогли, родственники мужа.
                Много было народу. Практически каждый год к нам кто-нибудь приезжает. И кто знает. Жизнь продолжается. Возможно, будут ещё гости.
                Вот теперь, кажется, всё. Вспомнила о друзьях-товарищах. А главное, написала о моих  дорогих, родных, любимых – о моей семье. Не очень много, но то, что меня волнует и греет. Кто-то скажет: «Ну, и что тут особенного? Обыкновенные люди, обыкновенная семья». Да, люди обыкновенные, семья обыкновенная. Но это – моя семья, это мои любимые люди. И все они достойны того, чтобы о них написать. Я понимаю, что доколе живу, жизнь преподнесёт ещё немало сюрпризов. Ну, что же. На то она и жизнь, чтобы в ней всё двигалось и менялось. Но всё равно, что бы не случилось, я любила, люблю и буду любить мою семью и сейчас, и потом, и здесь, и там.               
   
   
                2019 г.