Красный флаг. круговорот колеса истории

Когда-то в школе я прочитал, что красный флаг появился во Франции после восстания лионских ткачей в 1831 году. Так красный флаг стал флагом восставшего рабочего класса.

Друзья, это миф! Советско-марксистские пропагандисты нам врали. Хотя, почему врали? Они сами в это горячо верили.

Расскажу вам подлинную историю появления Красного флага.

Когда-то очень давно, году этак в 1789, в августе месяце, депутаты Национального собрания Франции проголосовали за Декларацию прав человека и гражданина. Права человека  признали естественными, неотчуждаемыми и священными.

Вот тут-то народ Франции начал свои права реализовывать. А мэры городов начали бурчать: Как так?! Раньше если что, мы давали команду ближайшей воинской части, они стреляли залпом и народ разбегался. А теперь?! Они же получили право на жизнь!

Тогда в ноябре, мэры городов обратились в Национальное собрание со своей бедой. Собрание подумало, посовещалось и разрешило мэру, в случае бунта в городе, поднимать Королевскую орифламму. Но только в случае бунта. Народ был обязан разбегаться по домам, а войска, подчиняясь Королевской орифламме, должны были стрелять по любому скоплению граждан. Т. е. с утра еще право на жизнь было, поднял Орифламму – нет права, опустил – снова право на жизнь появилось. Очень мудрое решение.

Депутаты, в массе своей адвокаты и торговцы, сдается нам слегка «потроллили»  дряхлую французскую монархию. Орифламма – это боевое королевское знамя, поднимавшее христиан на борьбу с неверными. Даже король имел право его поднять только в крайнем случае и только в критический момент боя. Орифламма хранилась на груди оруженосца, в звании не ниже графа, и по команде короля насаживалась на пику. Под ней король вел войско в свой последний и решительный бой. И вот теперь под этим боевым знаменем, по команде мэра-торгаша, одни французы должны были убивать других.

Весной 1790-го такой случай представился. В одном из городов западной Франции, недалеко от Страсбурга, случился бунт. Ну как бунт? Орали и чего-то требовали на площади.  К народу вышел мэр.

Тут важное уточнение: на всех мэров орифламм не хватало. Это всё же алое бархатное полотнище с вышитыми золотыми звездами и языками пламени. Орифламма так и переводится - золотое пламя. Хранилась она в Париже, в аббатстве Сент-Дени, в каком количестве точно не знаем. Поэтому мэрам разрешили изготавливать Орифламмы самим или просто заменять куском красной материи. Так в нашем повествовании в первый раз появляется Красный флаг.

Мэр вышел на площадь, в подражание традициям принес на груди орифламму или что там вместо неё, приказал народу разойтись и принялся насаживать орифламму, или что там вместо нее, на пику. Ну, тут его и самого, пока он не успел поднять и произнести необходимые заклинания, насадили. Вернее сначала отвагинировали. Потом насадили. И начался в городе праздник. Народ  ходил по городу и хвастался: ты посмотри какое шитьё, а ткань-то какая! Затем обошли три соседних городка, и там тоже начали радоваться. А затем все вместе пошли к ближайшей воинской части. Солдаты заинтересованно разглядывали трофей. О королевской орифламме они слышали, но вблизи видеть не приходилось.

Дальнейшие события разные источники описывают по-разному. Одни пишут, что полк присоединился к восставшим, другие формулируют более точно. Просто солдаты не забыли: года еще не прошло, как их отправили на подавление бунта в Париж. Было это в начале июля. Они ехали по набережной – город вымер. И вот, за поворотом, они увидели безбрежное море людей, пики, ружья, сабли. На них смотрят настороженные глаза. От толпы отделился человек с красно-синей кокардой на треуголке:
- Кто такие?
- Мы к вам. Мы за. Мы присоединяемся.
- Ну, тогда слазь с коня. Саблю давай. Сапоги покажи. Тоже хорошие.
А потом они пошли освобождать тюрьмы. Приходят к охране:
- Оружие давай.
- Да ты что! У нас тут сплошные убийцы и насильники сидят.
- Ну, эту проблему мы тебе решим, выводи их. – И тут же на травке у входа всех убийц и насильников пиками перекололи.
Тюремщики обрадовались, – Тогда и мы к вам присоединимся.

Дружной компанией, во главе с маркизом Лафайетом, они направились к Бастилии. Дальше вы знаете.  А потом в Париж приехал король и благодарил их за верную службу. А какие девки в Париже были шикарные!!! Так что кавалерийский полк ни разгонять, ни присоединяться к бунту не спешил. И оказался прав. Все местные красавицы, разгоряченные, счастливые, сами пришли к казарме. Три дня они общались. А потом приехал из Парижа генерал Лафайет и приказал толпу расстрелять. Полк с честью выполнили приказ. Солдаты сделали несколько залпов поверх голов. И всё успокоилось.

Нашли ли ту Орифламму, история умалчивает. Но другие мэры урок извлекли и с Красной орифламмой приходили уже не к народу, а сразу в казарму. С тех пор повелся во Франции такой вид спорта: одни поднимают Красный флаг, другие отбирают. Если отобрали, три дня празднуют.

Надо отдать должное: мэры городов в последующем старались Орифламмами не злоупотреблять. Себе дороже. Так мэра Парижа Жана Сильвена Байи, ученого, астронома, либерала обезглавили по приговору именно за этот Красный флаг, точнее за расстрел. Он флаг поднял, чтобы разогнать демонстрацию, командующий Национальной гвардией Лафайет приказ выполнил и демонстрацию расстрелял. Оба не хотели крови, но сделали свое дело, и обоим этого не простили. Это та демонстрация 17 июля 1791 года, в ходе которой Жан-Поль Марат, спасаясь, нырнул в канализацию, подхватил там какую-то заразу и остаток своей жизни провел в ванной. Где его позже убила Шарлотта Корде.

Со временем восстания становились не то чтобы менее кровавыми, просто крови в момент восстания проливалось меньше, чем в период между восстаниями. Французы к ним стали привыкать. А однажды правители Франции предложили молодому революционному генералу Бонапарту сделать еще одно восстание, свергнуть их самих и заодно поменять Конституцию, поскольку иным способом поменять её в нужном им направлении было сложно. Понятно, что в ходе этого восстания не пролилось ни одной капли крови.

Через какое-то время ритуал с перетягиванием Красного флага Наполеон отменил. У мэров эту «почетную» функцию забрали, а право стрелять отдали ближайшему воинскому начальнику, и разрешили им стрелять без всяких предупреждающих флагов.

Но память осталась. В 19-м веке во всех восстаниях находились люди, кто поднимал над собой алое знамя, как символ готовности пролить свою кровь. С той же мотивацией французские короли поднимали над головой свою кровавую Орифламму.  Вспомните роман Виктора Гюго «Отверженные», описанное в нем восстание. Это 1832 год, и над теми баррикадами был водружен Красный флаг. Лионские ткачи протестовали под черным флагом, но в критический момент боя они по традиции подняли Красный флаг восстания.

Позже борцы за дело рабочего класса этот флаг присвоили, и по марксистской традиции объявили, что история красного флага началась с момента его присвоения этими борцами.

Королевская орифламма, шитый золотом алый стяг совершил свой круговорот в истории. Кроме готовности проливать свою кровь, еще при королях орифламма считалась прямым военным приказом «пленных не брать!». То есть это было разрешением проливать, без оглядки на честь и совесть, в том числе кровь чужую. Еще поворот колеса и из флага подавления мятежа Красный флаг превратился в Флаг восставших. А уже потом его присвоили коммунисты. Так он стал привычным для нас совковым флагом. На красное знамя труда постепенно вернулось королевское золотое шитье в виде звезд и серпа – молота. Золотое шитьё вернулось на погоны правителей, стоящих на мавзолее, а с ними вернулось новое сословное деление, гулаговское рабство, и стала зарождаться готовность к новым восстаниям. Круг замкнулся.

Пора разорвать этот круг. Красный флаг – это не про свободу, это про право на бессудный расстрел. Потому этот цвет так нравится тоталитарным диктаторам. Отобрав однажды кровавое знамя у палачей, повстанцы не сделали мир справедливее. Они просто распорядились правом бессудного расстрела по своему усмотрению.

История Красного флага говорит также о том, как легко получается с помощью красной тряпки отменять права и свободы человека. Как важно защищать свой билль о правах, свою Конституцию, даже такую распятую, растоптанную и изнасилованную, как в России.