26. Нитки. Сергей

Но вернёмся назад к Алине и к моей жизни тех лет. После произошедшего случая с Денисом, я чувствовала, что и она начинает мне надоедать. Воспользовавшись каким то нелепым предлогом, якобы сильно обидевшись на какие-то её невинные слова, я прекратила общение и с ней. Хотя, перед этим, мы пережили вместе мою первую, запомнившуюся весьма сильную влюблённость.

Его звали Сергей. Всё, что я о нём знала, укладывалось буквально в несколько фактов. Он жил в соседнем подъезде, он был блондин,  у него была огромная немецкая овчарка, его оставляли на второй год в моей школе, поэтому он перешёл в другую, мы не были знакомы лично. Мне было четырнадцать и для меня этих фактов было достаточно, чтобы влюбиться в него без памяти.

Любовь была необычной. Она заключалась в ежедневном наблюдении за ним всякий раз, как он выходил во двор гулять с друзьями или собакой. Как я уже писала, зрение моё было слабым, поэтому для наблюдений были выбраны чужие глаза – Алинины.

Выглядело это так. Мы садились на скамейку или лестницу у трансформаторной будки, которая стояла во дворе. Я – всегда спиной к нему, Алина – лицом. Из-за моей спины она наблюдала за ним и рассказывала, что и как он делает. Вот он нагнулся, чтобы кинуть собаке палку, вот он закурил, вот он входит назад в подъезд. «Ах, в подъезд!» — это уже я. Вот он снова вышел со своим другом («Ура!»), теперь пошёл в магазин за углом дома.

Эти наблюдения длились днями, неделями, месяцами. Наверное, мне просто было дико скучно, иначе как объяснить это нелепое поведение. Придя домой, в моей голове постоянно звучали диалоги. То я спрашиваю у него который час, а он говорит: «Давай погуляем вокруг дома», то спешу из музыкальной школы, а он провожает меня, несёт скрипку и рассказывает про свои дела, то ещё что-нибудь.

Примечательно, что состояться такие диалоги в реальности никогда бы не смогли даже теоретически. В то время мои родители узнали, что детям до 15 лет можно бесплатно исправить прикус, поставив пластиковые брекеты. Я с унынием и тоской смотрю на нынешние цацки, которые  молодёжь носит, исправляя неровность зубного ряда – тонкие, прозрачные проволочки с мягкими силиконовыми подушечками над зубами. В то время брекеты были иными – они представляли собой жёсткую железную дугу, которая ложилась поверх зубов, под нёбом же, до самого языка, размещалась пластиковая неровная масса, которая одновременно и упиралась в десны со всех сторон, и болталась на зубах, создавая невероятный дискомфорт. Есть с такой системой было нельзя – каждый раз перед едой «пластинки» (как их тогда называли) надо было снимать, а после еды надевать заново.

Дугу подтягивали каждую неделю, а после каждой подтяжки зубы начинали болеть так, словно на их месте был огромный кровавый синяк.  Разговаривала я с жутким шипением и свистом, что несомненно, сказалось и на моём обучении (я перестала лишний раз выходить к доске или отвечать на вопросы, заданные всему классу), и на внешности (за полгода ношения пластинок я похудела на десяток килограммов и могла бы наверно влезть в своё платье «с утёнком», рассчитанное на восьмилетку, если бы не короткие рукава, которыми оно теперь обладало). 

Хотя, я лукавлю, мой вес до пластинок стал таким угрожающе большим, что однажды, выйдя из комнаты, я услышала реплику отца «ты стала жирная, словно свинья, зашей рот».  И я стала голодать. Чтобы усилить эффект от голодания, качала ежедневно пресс, зажав ноги под диван. Помню, что постепенно увеличивая количество наклонов и подъёмов, я достигла магической цифры в 300 раз ежедневно. Папа умел мотивировать.

Впрочем, вернёмся к объекту воздыхания. Он меня не замечал, и этим всё больше раскручивал мои чувства. Точнее, я сама справлялась с этим. Ведь, чем скуднее были эмоции, полученные днём, тем интереснее становился вымысел вечерами и ночами. В школе каким-то чудом я нашла его тетрадь с лабораторными, кажется, это была физика. Я изучала его почерк и научилась писать букву «д», как он – с хвостиком через другую сторону. С обратной стороны тетради были какие то нелепые рисунки и надписи, я копировала их сотни раз, каждый раз восхищаясь его таланту и устройству души.

Он был обычным хулиганом и сыном алкоголика, но я рисовала в своём воображении совсем другие картины. Позже брат рассказывал, что отец Сергея  умер от рака, а сам он женился на молоденькой девушке, которая забеременела от него. Сказал, что они постоянно и очень шумно выясняют отношения прямо на улице, у подъезда. Впрочем, до этого всего было ещё очень далеко.

Странно, как Алине не надоедало изо дня в день делать одно и то же, при этом самой не испытывая никакого интереса к этому парню. Пожалуй, я подавляла всякую волю и её проявление в ней всё наше знакомство, должно быть она была счастлива, когда вырывалась от меня. Хотя, этого мне не узнать. Эта влюблённость продолжалась даже тогда, когда белобрысый второгодник сжёг шалаш, который мы строили маленькой компанией на задворках дома. Это был настоящий взрослый шалаш, с прибитыми досками, линолеумом на полу и прочной крышей. Закончив строительство, мы с Алиной пошли домой на обед, Денис же заканчивал отделку и остался там один.

Вернувшись, мы нашли только струйки дыма и обуглившиеся деревяшки. Денис стоял растерянный и подавленный – он ничего не сделал, когда к нему подошла пара рослых и дерзких парней. После этого случая на гаражах с торца дома появилась крупная надпись белой краской. Она очень точно и лаконично отражала суть нашей компании: «Зубы, сопли и конопушки». Алина была рыжая, всё её лицо покрывала нежная и трогательная рябь. Остальные эпитеты в пояснении не нуждаются. Не помню в какой момент и как (не думаю, что после этого случая с шалашом), но моя влюблённость закончилась так же стремительно, как и началась.