Муза по имени Ася Роман-миниатюра в семи главах

                1.

  Бледный свет керосиновой лампы освещал какие-то полметра сугроба за окном, а сразу за ним начиналась  непроглядная тьма, казавшаяся мне бездной… Пространством без дна…
   Мне становилось почему –то страшно, и я поспешно отходил от окна и садился за стол писать.
  В этой небольшой гостинице  близ лыжной трассы, как и во всем горном посёлке уже третий день не было электричества, и мне приходилось писать от руки, что было непривычно и утомительно. Аккумуляторы в моем  ноутбуке окончательно  разрядились,   об интернете можно было вообще не вспоминать,  а телефон я отключил на случай, если придет какое-либо важное сообщение.
  Хозяин гостиницы, молчаливый осетин  по имени Дзамболат, исполнявший одновременно обязанности повара, официанта, горничной и уборщицы, сказал мне, что света не будет еще с неделю, а, может быть, и дольше, так как в трех километра  отсюда упал подгнивший столб линии электропередачи, который стоял на крутом склоне. После долгого снегопада добраться туда было невозможно. Как только снег перестанет идти совсем, жители поселка, состоявшие, в основном, из владельцев гостиниц и турбаз, собираются протоптать туда хотя бы тропу  и наладить электроснабжение, пусть и временное. 
  Кроме моего номера, в гостинице был  занят лишь один по соседству со мной. Там жила пара молодожёнов, решивших провести свой медовый месяц в горах. Но почти за неделю моего проживания здесь, я их не видел ни разу. Вставал  я после ночной работы поздно,  и только благодаря тому, что меня будил грохот их горнолыжных ботинок, раздававшийся в коридоре. На завтрак, обед и ужин в столовую они не приходили, так как Дзамболат приносил им  еду прямо в номер. По чьей инициативе, я сказать  не могу.
  Иногда по вечерам они пели дуэтом украинские песни о любви, завораживающие своей красотой и мелодичностью. Это помогало, настраивая   меня  на лирический лад, так как роман, который я писал, был тоже о любви… И только о любви…
 Поэтому писать его мне было очень трудно. Эти суровые горы, высокие ели с шапками снега, стоявшие у входа в гостиницу, как часовые, мрачный Дзамболат,  разговаривавший только сам с собой п-осетински, когда у него подгорал шашлык,  и железный грохот ботинок , будивший меня по утрам не могли  вдохновить меня на описание большой любви, о которой рассказал мне мой друг, капитан дальнего плавания Марат Юнусов  Я исписывал каждую ночь по десять листов, но  прочитав   написанное после короткого  сна, тут же  рвал их в мелкие клочья.
  После завтрака я шел гулять. Впрочем,  прогулкой назвать это было трудно. От гостиницы было протоптано всего две тропы. Одна из них вела наверх,  к горнолыжному склону, а другая сбегала к реке,  где Дзамболат  брал воду. Я шел вниз, так как никогда не был любителем  горных восхождений. К тому же, пройдя пятьдесят метров по верхней тропе, я упирался в серую завесу низко лежащих облаков, сквозь которые  вокруг ничего не было видно, и меня снова охватывал страх, как перед той черной бездной за ночным окном.
  Поэтому я спускался  к  реке. Спускался долго, боясь упасть и покатиться  вниз по крутому склону, ломая себе рёбра о верхушки огромных валунов, торчавших из-под снега.
 Внизу было покойно и тихо. Бурная и шумливая река, какой я знал её слетом, зимой превращалась в ручей, ласково шелестевший о чем-то своём, неведомом для меня. Я садился на бревно, которое предусмотрительный  Дзамболат укрыл толстым войлоком, и начинал обдумывать сюжет своего романа.  Мысленно он развивался у меня, как ленточка  пёстрого,  нежного шёлка, нигде даже не зацепившись за острые  шипы  неясности и недоразумений.
 «Так почему же у меня ничего  не выходит на бумаге?» - думал я  с нехарактерной для меня злостью. Я зачерпывал из ручья ледяную воду и бросал её себе в лицо. Становилось легче. Я доставал из кармана записную книжку и карандаш  и писал наброски  тех сцен сюжета, которые посчитал сегодня наиболее удачными.
 Просидев у реки часа два, я начинал подниматься наверх.  Это было очень трудно, я останавливался отдохнуть через каждые пять минут и думал о том, как Дзамболат умудряется дважды в день  лезть по этой крутизне, да еще с двумя вёдрами воды, не пролив н и капли…
Если бы это делал я, то эта тропа превратилась в ледяной желоб.
  Сегодня я пришел с прогулки, прямо к обеду.   В маленькой столовой было тепло и уютно, горел камин, а на столе были зажжена огромная свеча.
  Подавая мне суп харчо, Дзаболат хмуро сказал:
  - Соседи твои уехали. Теперь тебе совсем  скучно будет. Один остался.
  - Один и без песен, - добавил я.
  - Песни они красиво пели, - согласился Дзамболат
  - А как же они до главной дороги будут добираться? – спросил я.
  - На лыжах пошли.  Они хорошие лыжники.  За два часа до автобуса  дойдут, - пояснил  он.
  Отобедав, я пришел в свой номер, упал ничком на кровать и уснул успев только подумать: «А, действительно,  жить одному в такой гостинице как-то несподручно, умом можно тронуться…»
  Но вечером, непонятно откуда и как, явилась она…

На обед я припоздал: уж больно трудно дался мне в этот раз подъем от реки.  Когда обметал сапоги от снега на крыльце гостиницы услышал чьи-то  два голоса, мужской  и женский.
  «Наверное, мои соседи  вернулись, - подумал я.- Не смогли пробиться к дороге».
  Но войдя в коридор, я увидел в глубине его Дзамболата  и какую-то женщину, стоявшую ко мне спиной.  Она была в светлой дубленке и лыжной шапочке, из-под которой смешно торчали две рыжие косички. В руках она держала   лыжи,  достававшие чуть ли не до потолка, а у ног стоял огромный   рюкзак.
  - А вот мой единственный и верный жилец, - сказал Дзамболат, увидев меня, и я сразу отметил, что он стал слишком  многословным, и это многословие было лёгким и изящным.
  Женщина обернулась, и я вздрогнул: она оказалась необыкновенно хороша собой. А улыбка, с которой она взглянула на меня, вообще была неописуемой. Улыбка ребёнка, впервые увидевшего что-то прекрасное.
От неё на душе у меня стало тепло и гордо, словно я сам стал прекрасным принцем, которому эта женщина готова подарить свою  любовь.
  Когда подошел к ней, она протянула мне свою руку и, не переставая улыбаться, сказала:
  - Ася.
  - Алексей, - ответил я, пожав руку, показавшейся  мне горячей..
  Но,  пребывая в состоянии какой-то странной прострации, я забыл улыбнуться в ответ ей, и её улыбка тут же потухла. 
«Зануда», - обругал я сам не себя, но было уже поздно:  женщина отвернулась к Дзамболату и спросила:
  - Так где  же ты меня поселишь?
  - А вот рядом вас и поселю, всё будет теплее, - ответил Дзамболат, не переставая удивлять меня своим красноречием. 
  Женщина обвела меня, с ног до головы  теперь уже достаточно строгим взглядом, словно оценивая, достоен  ли я её соседства, и сказала:
  - Рядом, так рядом, А вот насчет того, что будет теплее, я сомневаюсь…
  Я хотел уже обидеться на такие слова, но она пояснила:
- Уж слишком плохо ты топишь, Дзамболат.
- Света нет, воды нет, дрова кончаются! – почти закричал хозяин. -  Как я могу натопить такой дом?!
  Его красноречие внезапно исчезло, и я понял, почему: его прекрасная гостья показала свои остренькие зубки.
 Но мне понравилось даже это, так как я не люблю женщин, которые  улыбаются  в любой ситуации. Они либо глупы, либо притворяются.
  Одним толчком своей могучей руки Дзаболат распахнул дверь комнаты, у которой мы стояли, и пробурчал:
  - Смотри!
 Женщина с чудесным именем Ася окинула номер одним взглядом и сказала:
  - Хорошо. Мне нравится. Буду жить здесь.
   - Обед через полчаса, - сухо предупредил Дзамболат, взглянув на часы.
  «Ну, вот теперь я тебя узнаю, гордый  сын Кавказа! - подумал  я, улыбнувшись про себя. -  А то растаял перед этой красотой, как воск под  солнцем».
  В столовой она, не спрашивая моего разрешения, села за мой стол у камина. Но я не осудил  её бесцеремонность, подумав: «Каждый ищет место потеплее». К тому же на столе теперь стояло две свечи, зажженных
предусмотрительным  Дзамболатом.
  Суп харчо был горячим и очень острым, и, попробовав его, Ася зажмурила глаза и сказала:
   - Вот это то,  что надо!  Теперь мне никакой мороз не страшен.  Дзамболат – умница!
 Ася жадно проглотила тарелку супа, не теряя, впрочем, изящества, которое присутствовало во всем, что бы она ни делала.
  В ожидании шашлыка между нами завязался приятный неторопливый разговор.
  - А как вы сюда добрались? – спросил я.
  - А я прилетела из Москвы в Минводы. доехала  на такси до шахтерского  поселка, что на трассе, потом прошла девять километров  на лыжах и поселилась на турбазе, которая внизу ущелья. Но оттуда далеко до горнолыжных склонов, и, прожив там три дня, я решила подняться  в гостиницу Дзамболата. Когда-то,  лет пять тому назад, я жила уже у него, Потом, приезжая сюда каждый год, я не могла остановиться здесь, потому что его гостиница всегда была переполнена. А сейчас мы с вами здесь всего двое… Поверить невозможно!
  - Значит, вы приехали сюда покататься на лыжах?
  Женщина посмотрела на снисходительно  и рассмеялась:
  - Никогда не говорите мне это слово: «покататься . Это всё равно, что моряку сказать: «поплавать». Если  вы  спросите его:» «Ты плавал по Тихому океану?», он запрезирает вас.  Я приехала сюда, чтобы пройти все горнолыжные склоны этого ущелья.  А моряк ответит вам так: «Я  ходил по Тихому от Находки  до Сан-Франциско».
  - И что же, вы прошли хоть один   склон?
  - Какой там! Вы, наверное, спрашиваете меня, чтобы посмеяться? Вы же прекрасно знаете, что ни один подъемник не работает из-за  аварии с электричеством.  Узнав об этом, я решила просто сходить в горы, подняться хотя бы на ледник. Вышла  и  через сто метров  провалилась по грудь  в сугробе. Как доползла до турбазы, уже не помню.  Ужас!
  Она помолчала, видимо, вспоминая подробности того ужасного происшествия, потом добавила:
  - И после этого наступила такая скука, хоть вешайся! Ни телевизора тебе, ни телефона , почитать даже нечего. Вы представляете, на турбазе нет даже библиотеки! А я ведь помню, что была в прежние годы, когда я только начинала заниматься горными лыжами. и поэтому я пошла к Игорю, директору  этой турбазы и говорю: «Открой туркабинет, пожалуйста». Мы с ним знакомы  с давних пор, и он мне никогда и ни в чём не отказывал. А на этот раз  замялся как-то и говорит, что не открывал это помещение, где библиотека  находится, уже лет десять. Уговорила  я его всё-таки, открыл он кабинет, а оттуда такая вонь пошла, что хоть беги прочь. От книг осталась лишь шелуха на полу, сожрали мыши всю библиотеку начисто. Потом смотрю, в углу куча каких-то журналов валяется. Я перчатку надела, стала их перебирать, а они сплошь иностранные, на английском, немецком и французском языках.  Оказывается, раньше, еще в прошлом веке,  турбаза принимала только  интуристов, и для них специально выписывали эти журналы. Конечно же по определенной тематике: туризм, альпинизм , горнолыжный спорт. Стала я копаться в этой куче и вдруг нахожу вот это …
  Она сняла со спинки кресла сумочку, достала  из неё пестрый журнал в глянцевой обложке и протянула его мне:
 - Вы не бойтесь, я его духами протерла от всякой заразы. К тому же, мыши ни один из этих журналов не погрызли. Видно, иностранная бумага им не понравилась
  Вверху обложки краснела яркая надпись – название журнала: «SKI-MAGAZIN», а ниже был помещен портрет … моей собеседницы, только совсем юной, со своей ослепительной улыбкой на круглом еще лице.
  Никакой подписи под портретом не было, но я ничуть не сомневался – это она, Ася, которая сейчас сидит напротив меня и улыбается той же улыбкой.
  Дзамболат принес дымящийся шашлык с зеленью, и Ася вновь захлопала в ладоши, теперь уже в присутствии повара:
  - Дзамбо, ты великий человек! Ты где достал этот тархун среди зимы?
  - Теплица есть, - скупо ответил хозяин, и я понял, что он еще не простил  этой женщине её замечания по поводу холода в гостинице.
  Шашлык Ася ела чуть помедленнее, наслаждаясь его чудесным вкусом, а чай вообще пила не торопясь, задумавшись о чем-то.
  - Так как вы попали на обложку иностранного  журнала? – спросил я. – Вы были чемпионкой?
   - Нет чемпионкой я ни разу не была, ни мира, ни Европы, ни даже  России. В призы попадала, а чемпионкой стать не сподобилась. А на обложку попала, потому что улыбка у меня красивая. Увидел, видимо,  меня фотокорреспондент, когда я, заняв тридцать четвертое место,  улыбаюсь от счастья, что я не последняя, восхитился мной и  нажал кнопку, не спросив даже, кто я такая.
  Она помолчала, потом решительно хлопнула обеими руками по столу:
  - Итак, отдыхаем полтора часа  и идем на склон!
  Я, конечно, подумал, что она говорит во множественном  числе только о себе, и ошибся.
  Ровно через полтора часа раздался стук в дверь,  я открыл  и увидел Асю в спортивном одеянии,  с лыжами в руке.   Увидев меня в тёплой куртке и шлепанцах, она удивленно спросила:
  - Вы еще не готовы?
  - Вообще-то…, - виновато начал я, намереваясь закончить фразу словами: « - …я чувствую себя неважно».
   Но какая-то неведомая сила заставила  меня сказать правду:
  - Вообще-то, я совсем не могу кататься на лыжах.
  Её глаза стали  широкими и растерянными.
  - Так зачем же вы сюда приехали? – спросила она.
  - Просто отдохнуть, - ответил я.
  - От чего отдохнуть? От работы или семейных неурядиц?
  - От работы…
  - А кем вы работаете?
  - Я преподаю в школе литературу,  - соврал я, краснея. - Сейчас ученики не очень интересуются этим предметом, шумят на уроках, вот я и решил отдохнуть здесь от этого шума.   
  - Ну что же,  приятного вам отдыха, - сказала она и ушла, гремя ботинками. 
  Мне стало совсем стыдно, и, упав на постель, я обругал себя последними словами и решил завтра же любыми способами убраться отсюда.
  За ужином мы вновь сидели вместе за одним столом. Ася была молчалива и натянута, как стрела лука. Я ждал, что вот-вот она выстрелит в меня    презрительной фразой, но она неожиданно сказала, улыбнувшись:
  - Алексей, а давайте перейдем на «ты». Тебе… вам сколько лет?
  - Тридцать один.
  - А мне двадцать девять. Почти ровесники. И мы не на светском приеме, а в глухих горах, в гостинице, где нас всего трое. Глупо обращаться к друг другу на «вы», если даже хозяину гостиницы мы оба говорим «ты».
- Давайте…, то есть, давай, - ответил я чувствуя,  что мой позор искуплен и забыт.
 А сам я был поражен тем, что на второй день знакомства с женщиной, прекрасной и загадочной, стал называть ее на «ты»
  Закончив ужин, состоявший из вкусных сырников с мацони , мы еще долго сидели молча у камина, пока Ася не сказала:
  - Давай поднимемся на крышу. Хочу посмотреть на горы в темноте.
  Для меня это прозвучало  странно: ведь в темноте нельзя ничего  увидеть.
  Но когда мы поднялись на плоскую крышу гостиницы, где Дзамболат устроил настоящую смотровую площадку с перилами, скамейками и даже  небольшим телескопом, я вдруг увидел, что вокруг всё белым- бело, а вдалеке темнеют причудливые изгибы гор. А  еще дальше и выше золотым  шаром пылает вершина Казбека, освещенная солнцем, уже ушедшим от нас.
  - Какое чудо! – тихо произнесла Ася.
  И тут свершилось еще одно чудо! Внизу вдруг вспыхнули яркие островки огней, хрюкнул репродуктор, и по ущелью понеслась громкая песня: «Если друг оказался вдруг…»
  - Дзамбо, свет дали! – закричала Ася, - Включай скорей!
  Дзамболат поднялся на крышу, мрачный и неторопливый, посмотрел вниз и, не выразив никаких эмоций, сказал:
 -Это они свои генераторы запустили. Бензин нашли.
 - А  у тебя что, нет своего генератора? – волнуясь, спросила Ася.
 - Есть, но он не фурычит.  Осенью еще поломался. Говорят, что какая-то иголка в карбюраторе сломалась. А я даже не знаю,  что такое карбюратор  и где он находится.
  - Мне всегда не везет, - загрустила Ася. -  Стоило  сбежать из турбазы  к Дзамбо,  как там электричество появилось. Это тебе и телевизор, и телефон, а, может быть, и Интернет…
  Я не знаю, откуда у меня появилась смелость, но услышав такое отчаянное  восклицание, я  схватил  за руку Дзамболата, уже собравшегося уходить, и приказным тоном спросил:
  - Где у тебя генератор? Давай, показывай….
  - На балконе он  у меня.  Только там темно и холодно, я тебе его в столовую  притащу.
  - А ты что, специалист в этом деле? - спросила Ася, впервые обращаясь  ко мне на «ты», отчего мне стало жарко даже на этом диком холоде, поднимавшемся со дна ущелья.
  - Нет, - ответил я, слегка важничая, - специалистом меня назвать нельзя. Но я служил в  армии на пограничной заставе, где тоже постоянно отключали свет. Это было в те времена, когда наша армия вообще рушилась, и офицеры  за обедом сидели вместе с рядовыми солдатами. У нас было два моторных электрогенератора,  и они по очереди    выходили  из строя. И тогда выяснилось, что лучше всех на заставе разбираюсь в моторах я, так как любимыми предметами  в школе у меня были литература и труд, где мы изучали автомобильное дело. Я  вспомнил все, чему меня учили, отремонтировал движки и с тех пор занимался только этим, даже в наряды по охране границы не ходил.
  - Принес! – прокричал снизу Дзамболат .
   Я спустился, тронул генератор рукой, и моя ладонь чуть не прилипла к металлу.
  - Пусть постоит здесь до утра,  - сказал я. – Завтра встану пораньше и займусь им.
 Приближалось время, когда я обычно начинал работу над романом, но мне не хотелось уходить от Аси. Мы присели за наш стол и  молчали.
 Подошел Дзамболат, положил на стол колоду карт:
  - В  «дурака» сыграйте, если скучно.
  Ася оживилась, потерла  руки:
  - Сейчас мы  узнаем, кто как в школе учился!
  Я остался в «дураках» три раза подряд , и ей стало скучно.
  - Пойду спать, - грустно сказала она.  – Вы меня, мужики, ничем развеселить не можете, и мне остается только спать.
Мы спустились  вместе к нашим номерам, и она вдруг спросила:
  - Слушай, а у тебя почитать ничего нет?
  - Нет, - ответил я,  но тут внезапно вспомнил, что уезжая сюда, прихватил с собой свою последнюю книгу, сборник рассказов под названием  «О любви…»  На том, чтобы дать книге такое банальное  название, настоял редактор, и я с ним спорить не стал, потому что все рассказы в этом сборнике были действительно о любви.
 Ася уже была у дверей своего номера, когда я остановил её:
  - Обожди, у меня, кажется,  завалялась одна книжонка.
  Я забежал в комнату, выхватил из сумки книгу и вернулся к Асе. Она по-прежнему стояла  у двери, держась за ручку. Взяв книгу,  она прищурилась и прочла вслух:
 - «О любви..»… Как здорово! Нашлась, наконец, в этом мире  книга, да ещё и о любви. Спасибо, Лёша!
  Она неожиданно поцеловала меня в щёку и скрылась в комнате.
  А я, вернувшись в свой холодный номер, сел за стол и стал представлять себе, как она, открывает страницу с первым рассказом и читает его название: «Спаси меня, любовь…».
  Вообще-то, перечитав этот сборник уже здесь, в гостинице, я остался им недоволен: сюжеты моих рассказов показались мне скучными, герои не достаточно живыми, а язык вялым. И  только один рассказ вызвал у меня чувство удовлетворения собой. Он назывался «Не верьте, что от любви не умирают…»
  «Интересно, что скажет Ася завтра о моей книге… Она же не знает, что   она моя…  Видно,  не зря я издал её под псевдонимом. Фамилию мою она всё равно узнает, просто спросив её у Дзамболата, а вот то, что я писатель и у меня может быть псевдоним – никогда!  А вот свой будущий роман я издам под своей настоящей фамилией, потому что он будет безупречен…»
                (продолжение завтра)