Буддийское сердце

БУДДИЙСКОЕ СЕРДЦЕ

Буддийская мудрость
Буддийское сердце подобно луне –
Недостойно пыли мирской.
Дар поэта Небу подобен
Своей чистотой.

Тому, в чьей душе гнездилась злоба.
Бессмертия не обрести.
Слабому духу вовек не постичь
Истинного Пути.

Тот, кто познал истоки Пустоты,
Поймёт, что звуков колыбель – беззвучность,
Воистину постигнет жизни сущность,
Отринет мир страстей и суеты.


МОЯ БОЖЕСТВЕННАЯ МЕДИТАЦИЯ

Я понял мир через духовное перерожденье,
Когда однажды в транс, медитативный, погрузился,
Посредством чакр на небеса проделав восхожденье,
Где Истины и моей жизни смысл мне вдруг открылся.
Ведь тело мне природой для чего-то же даётся?
Оно, как инструмент, мне помогает добиваться
Вершин духовных Абсолюта, чтоб перерождаться,
Через него Вселенную познать мне удаётся.
Мы чакрами семью все в жизни нашей обладаем,
Которым быть необходимо в полном очищенье,
Лишь через них способны совершить мы восхожденье
На небеса, когда мы страстно этого желаем.
Вначале чакра коренная – точка меж ногами,
Лежит в основе позвоночника – всего основа,
Через неё могу я связь установить с богами,
Отправиться на небо и в наш мир вернуться снова.
Энергетический в нас есть канал, вверх уходящий,
При вздохе мы энергию земли вверх посылаем,
Где получаем свет божественный, вниз нисходящий.
В макушки головы дверь в небеса им открываем,
Из чакры теменной свет в моё тело проникает
В глаз третий, как всплеск молний, посланный мне богом Шивой,
Проникновенной тонкостью ума он наполнят
Мой мозг, жизнь радостной желая сделать и счастливой.
Через гортань очищенный эфир в нас попадает,
(С той чакрой становлюсь я мудрецом красноречивым)
Ведёт она к освобожденью, чувства очищает,
Богатством заполняя разум мой, неисчислимым,
И сердце заставляет в унисон с Вселенной биться,
Любовь, открытость к миру в нём и доброту рождая,
Из чакры этой миллионов молний свет струится,
О прошлом и о будущем все знанья мне давая.
А в чакре солнечной, где всей энергии скопленье,
Огонь богов, как солнце восходящее, пылает,
Давая мне моё здоровье, все болезни разрушает,
И счастье мне приносит, как источник вдохновенья.
Когда в сакральную обитель свет небес нисходит,
То двойника для обожания богинь рождает,
Души от эгоизма очищенье происходит,
Любовь, как водная стихия, мир весь заполняет.
Когда божественный свет чакры нижней достигает,
То происходит нашей сущности перерожденье,
Уже другими начинаем мы вверх восхожденье,
Когда энергия богов нас силой наделяет.
Из нижней чакры попадая в чакру теменную,
Чрез корни, воду, пламя, воздух, звуки неземные
Выходим мы из тела нашего уже другие –
Святыми с третьим глазом в сферу высших сфер, иную.
В коронной чакре совершаем мы все превращенья,
Чтоб дымкой в небо, ярко-фиолетовой, подняться,
И там постигнуть в Пустоте Великой все ученья,
Чтоб овладеть уменьем в существа все превращаться.
Когда семь чакр своих мы, просыпаясь, очищаем,
То видим, как на нас лучи божественные льются,
Ещё среди богов других три чакры обретаем,
Как три орудия, которые нам в дар даются.
Одна из Чакр богов - Возмездия, как воздаянье,
С ней попадаем в мир животных мы для возрожденья,
Где жизнь счастливая нам дарится, как поощренье,
Иль за грехи несём заслуженное наказанье.
Бог Шива в этой чакре судит нас, судьбу давая,
Должны мы существом стать высшим, или вниз спуститься,
По нашим качествам, решает он, нас возвышая,
Дать жизнь нам человека, иль животным вновь родиться.
Рождаясь человеком, мы стаём неуязвимы,
Так как мы много знаем ещё с прошлого рожденья,
Героями мы будем (силы в нас неистощимы),
Никто не сможет в жизни нанести нам пораженья
Другая Чакра Кармы нам даёт освобожденье,
В ней мы рождаемся людьми, и можем стать святыми,
Способны выходить из колеса перерожденья,
Иль на земле спасать мир весь с монахами другими.
Бог Вишну своё дарит с кармой этой воплощенье,
Все судьбы мы способны изменять людские с нею,
Людей всех тёмных на земле готовить к просветленью,
И в головах их взращивать спасения идею.
Открыты в Чакре Времени все тайны мирозданья,
Бог Брахма правит ею, всех богов в ней создавая,
Им всем он дарит состоянье высшего сознанья,
Обязанности во Вселенной их распределяя.
Тот, кто сознаньем Чакры Времени овладевает,
В награду за своё терпенье получает вечность,
Становится бессмертным и всем миром управляет,
Его вся мощь распространяется на бесконечность.
Когда я медитацией упорно занимался,
Достиг успеха и в Возмездья Чакру погрузился,
Из трёх миров в животном мире Шивы оказался,
Сам став животным среди них, в собаку превратился.
В том мире получил я исключительные знанья:
Как нужно жить и совершенствовать своё уменье,
Чтоб выжить средь других и избежать исчезновенья,
У них ведь больше, чем у нас, природы пониманья.
Ведь звери лучше человека и умней намного,
И прежде, чем стать богом, у зверей нужно учиться,
Ведёт через природу нас на небеса дорога,
Необходимо знать, что знает рыба, зверь и птица.
И прежде напитать нам нужно ум животным знаньем,
Знать, что Возмездья Чакра есть оружье наказанья,
Чтоб выжить, мы проникнуться должны все пониманьем,
Что все поступки не останутся без воздаянья.

ПОТАЁННАЯ МУДРОСТЬ БУДДИСТОВ

Можно Небо и Землю с пылающим горном сравнить,
И на их превращения как на работу смотреть,
Где рождается жизнь и плетётся всей сущности нить,
На углях ян и инь бурлит в чане кипящая медь.
То погаснет, то вновь разгорится огонь в глубине,
Переплавкам Вселенной нет счёта и нет постоянств,
Мириады вещей и существ возникают вовне,
Заполняя собой пустоту мириады пространств.
Человек появляется в мире невольно как нить,
Что скрепляет собою две крайности – жизнь и смерть,
Так зачем нам о чём-то на свете, бурлящем, тужить,
Глядя, как вращается непрестанная круговерть?
После смерти изменится всё, станет чем-то иным,
Дорожит своей жизнью и всех презирает глупец,
Тот же, кто глубже видит, в себе сердце держит пустым,
Сущее не обратится в ничто, – считает мудрец.

ТРИ ЗОВА УЧИТЕЛЯ ГОСУДАРСТВА

***чжун Учителем всех в государстве назывался
Раз трижды своего слугу к себе звал с наставленьем,
И тот на зов хозяина аж трижды откликался,
Сказал ***чжун: «Я должен б у тебя просить прощенье,
Но в то, что я поведывал, ты не вникал ни разу,
Но всё же это ты просить прощение обязан.
Ведь ты же, как слуга, со мной как с господином связан».
Сказал Умэнь: «Когда Учитель звал того три раза,
Он что-то бормотал ему в душе косноязычно,
Тот мудрость, потаённую, как будто, выдавая,
Всё время откликался, как он делал так обычно,
При этом будто соглашался, головой кивая.
Учитель одиноким был, к тому же стар годами,
Учил он, голову быка как будто пригибая,
Чтоб тот траву щипал, росла что под его ногами,
И нужно ль это делать всё, умом не сознавая.
Слуга ему совсем не парой в жизни оказался,
Ведь сытый, как бывает, равнодушен к угощеньям,
Вопрос: но кто же у кого просить должен прощенье?
Учитель не подумал, когда вызвать того взялся.
Ведь в процветающей стране чиновники надменны,
А дети же заносчивы всегда в семье, богатой,
И чтоб понять всё это, думать нужно непременно,
Ну, а не думать если - жизнь сюрпризами чревата.
Когда отверстий в канге нет, вдвойне в ней тяжелее,
На деток бремя забот взваливать - то нестерпимо,
Дом, подающий, подпирать, – нет ничего дурнее,
Всходить на гору из ножей босым - неодолимо.


ТРИ ЦИНЯ ДУНШАНЯ

Один монах спросил Дуншаня «Будда – что такое»?
Дуншань ему ответил: «Будда – это льна три цзиня».
Умэнь заметил: «Дзэн Дуншаня - странного покроя,
По старости его в нём много есть что от цилиня.
Моллюска раковину мозг его напоминает,
Но что внутри от его истинного остаётся?
Когда он створки раскрывает, видно, что скрывает,
Дуншаня повидать же не совсем там удаётся.
Три циня льна как будто пред глазами возникает,
И кажется, они так близко, но сознанье ещё ближе,
Ложь с истиной в его уме не выше и не ниже
Кто говорит об этом, сам ложь с истиной являет.


ОБЫКНОВЕННОЕ - ВОТ ДАО

Чжаочжоу спросил Наньцюаня: «Дао - что это такое,
И как мне, у кого приобрести такое знанье»?
Ответил тот: «Дао – обыкновенное сознанье,
Это – сама естественность, и не ничто иное».
- «Но можно ль у кого-нибудь сознанью научиться»? -
Спросил Чжаочжоу, смысл ответа уяснить пытаясь.
- «От Дао отойдёшь, если к небу будешь стремиться».
Сказал Наньцюань, ему помочь знанья понять стараясь.
- «Но если не стремиться, как понять Дао возможно»?
- «К вещам ведь Дао не принадлежит тебе известным,
Как не принадлежит к вещам незнаемым и сложным,
А также к тем вещам, воображаемым иль местным,
Ведь знание – это обманчивое представленье,
А вот незнаемое в мире и не существует,
А хочешь Истину познать – рассей свои сомненья,
Безбрежен, всеобъятен будь, как Пустота бытует.
Вне «ложном» и вне «истинном» быть ты тогда лишь станешь,
Когда в сознании Великой Пустоты добьёшься,
Когда в «Негде», в «Ничто» ты с головою окунёшься,
То думать в мире о всём необычном перестанешь».
Услышав слова эти, он внезапно просветлился,
Умэнь сказал: «Чжаочжоу жил бы так без знанья,
Наньцюань же одним словом растопил его сознанье,
Как лёд в кувшине. Так бы тридцать лет ещё томился.
Весной - сотни цветов, и мы живём с теми цветами,
Зимой - со снегом, с жарой - летом, осенью - с луною,
И если утруждать не будешь ум зря пустяками,
То время всякое станет прекрасною порою.


ВЕЛИКИЙ СИЛАЧ

Наставник Сунъянь говорил, что мир наш, многоликий,
Разнообразен и велик, таким он и родится.
Не сможет оторвать ног от земли силач, великий,
На кончике не может языка речь находиться.
Умэнь заметил, что Сунъянь сказал всё очень чётко,
Но человека не нашлось, чтобы понять всё ясно,
Поймёт кто, пусть ко мне идёт, что слушал не напрасно,
Проверить, и получит от меня удары плёткой.
Но почему? Узнать чтоб, чистое ль дано нам злато,
Его через огонь нести с собой необходимо,
За то, что просветлились мы, мы получаем плату,
Всё что незримо было раньше, стало для нас зримо.
Нога прозренья сдвинет всё и море опрокинет,
Обрушатся все небеса, и голова склонится,
Для тела места уже нет, прозрение случится,
Которое во все запретные места взор кинет.


ПАЛОЧКА-ПОДТИРКА ЮНЬМЭНЯ

Монах спросил Юньмэня: «Будда – что это такое»?
Юньмэнь ответил: «Палочка с засохшим калом».
Умэнь заметил, что Юньмэнь остался тем же малым,
Когда ему пелёнки поменяли на аналое.
Когда был голоден, еду ел, вкус не замечая,
И вечно суетился, знания собрать старался,
Потом же торопился, записать не успевая,
Проглатывал все знанья, но ни в чём не разбирался,
И палочкой-подтиркой подпереть свой дом желая,
Упадок жаждал всё предотвратить Будды закона,
С таким же всё успехом людей нравы улучшая,
Трудился бесполезно всё на поприще он оном,
Плодов не различая просветленья иль угара,
В тех мыслях, что к нему в сознание от знаний лезли,
Как в небе вспышки молний, камня искры от удара,
И глазом моргнуть не успеешь, а они исчезли.


ФЛАГ НАСТАВНИКА У КАШЬЯПЫ

Спросил Кашьяпу как-то раз Ананда при их встрече:
- «Будда оставил золототканое вам одеяние,
Что передал ещё помимо этого в посланье»?
Кашьяпа прокричал: «Аманда»! Будто был далече.
- «Я здесь», - сказал в ответ. Кашьяпа будто не приметил.
- «Теперь ты можешь флаг наставника взять во владенье», -
Сказал Кашьяпа. А Умэнь, узнав о том, заметил:
- «Вот так святой и получает титул в посвященье».
Вопрос простой всегда бывает, но ответ глубокий,
И тот поймёт лишь, кто слов этих смысл уразумеет,
Божественной горы жизнь братство вечную имеет,
Не понял кто – от сокровенной мудрости далёкий».
Один просто спросил, другой ответил с глубиною,
Глаза раскроет мудрецу беседа вот такая,
Брат старший позовёт, брат младший даст ответ судьбою,
Помимо времён года есть ещё весна другая.

НЕ ДУМАЙ О ДОБРЕ, НЕ ДУМАЙ О ЗЛЕ

Преследовал Шестого Патриарха монах некий
По имени ***мин, хотел взять чашу с одеяньем,
Тот положил на камень всё, при этом смежил веки,
Сказав: «Возьми всё это от меня, как подаянье.
Ведь вещи эти есть свидетельство лишь веры нашей,
И разве ими завладеть ты можешь силой только?
Возьми их, если сможешь». Не мог сдвинуть тот нисколько
Их, так как они были тяжелее горы даже.
***мин, согнувшись от стыда, сказал: «Пришёл с надежной
Я к вам, поэтому мою вы душу успокойте,
Иду я к вам за Истиной лишь, а не за одеждой,
Прошу вас слёзно, вы её скорее мне откройте».
Сказал Шестой Учитель, глядя на него печально:
- «Когда не думаешь ты о добре и зле в воззреньях,
Это и есть твой облик истинный и изначальный».
Услышав слова эти, достиг ***мин просветленья.
Его прошиб тут пот, из глаз же слёзы вдруг полились,
Он молвил: «Сказанного суть дало мне просветленье,
Из сокровенных ваших слов вдруг тайны мне открылись
Но есть ли что-нибудь более глубокое в ученье»?
- «То, что поведал я тебе, и тайны не имеет, -
Сказал Шестой Учитель так, кивая головою, -
Ведь изначальный облик твой останется с тобою,
С ним тайна сохранится та, которой он владеет».
Сказал ***мин: «Я у Хуанмэя много лет учился,
Но с ним не смог уразуметь свой облик изначальный,
Но с вами же мой ум вдруг ярким светом озарился,
Как будто он настиг меня, проделав путь свой, дальний,
Я уподобился вдруг, получая наставленье,
Тому, кто воду пьёт, её вкус сразу понимая,
Могу ли быть учеником я вашего учения,
И почитать вас так, учителем своим считая?»
- «Мы оба есть ученики Хуанмэя, как ты знаешь, -
Сказал Учитель, - он в своём ученье был отменным,
Но ты должен ценить, что ты достиг, что понимаешь».
Умэнь заметил: «Патриарх Шестой был совершенным.
Ему заботиться так о монахах удавалось,
Что кожуру с плода снимал он, объяснив с уменьем,
И, вынув косточку, ученику в рот клал ученье,
Которое тому проглатывать лишь оставалось.
Нарисовать иль описать такое разве можно?!
Хоть восславляй его, оно недостижимым будет,
Ведь изначальный облик ни в чём спрятать невозможно,
И даже если мир исчезнет, он всегда пребудет».


БЕССЛОВЕСНЫЙ РАЗГОВОР

Один монах спросил наставника Фэнъаня смело:
- «Хоть каждый человек и обладает пониманьем,
Бытья смысл нам не выразить ни словом, ни молчаньем,
Но как поведать истину, когда не ясно дело»?
Фэнъян сказал: «Весна на берегу мне снится, южном,
Янцзы, и стайка птиц щебечет среди ароматов
Цветом, а я иду по полю в направленье, нужном,
И засылаю в дом красавицы, желанной, сватов».
Умэнь рёк: «Поученья вспышкам молнии подобны,
Тем, что дорогу путнику их светом освещают,
Зачем же он к словам давно умерших прибегает,
Для пониманья смысла, личные слова удобны.
Идти ведь каждый должен своим только путём, личным.
Тогда-то о самадхи говорить переставая,
Ты сможешь одной фразой истину сказать отлично,
Заветных строк, уж кем-то сказанных, не разглашая.
Зачем чужими истину высказывать словами?
И путать чувства, времена, эпохи и народы?
Нам наша жизнь дана одна, и жить должны мы сами,
Уж лучше не болтать совсем, учиться у природы.


ПРОПОВЕДЬ С ТРЕТЬЕГО СИДЕНИЯ

Наставнику Яншаню снилось, он переместился,
В царство Мартрейи, восседая на третьем сиденье.
Один святой вдруг объявил: «Сегодня будет бденье,
Прочтёт нам проповедь Яншань, у нас что поселился.
Яншань вскочил тут с места, посох выхватив святого,
Сказал собравшимся: «Помимо всех наших желаний,
Вне четырёх тезисов и двух сонет отрицаний
Вся Махаяны Истина»! И ничего другого.
Умэнь сказал: «Садишься впереди, то первым будешь,
Была ли это проповедь иль не была - не знаю,
Но проповедь, как речь, сложна, – я это понимаю,
Откроешь рот – солжёшь, смолчишь же - истину погубишь.
Сказать иль промолчать - у всех сомненья были раньше,
Тот, кто не говорит и не молчит, всегда считает,
Что он хитрее всех вокруг, и правду всегда знает.
Но так ли? Он стоит от правды в тысячу раз дальше.
Как хорошо под небом голубым в сон погрузиться,
И в этом сне увидеть сны об этом сновиденье,
Где истину откроешь всем тем, кто тебе приснится,
Сужденья свои выскажешь всем с третьего сиденья.


ДВА МОНАХА СВЁРТЫВАЮТ ЗАНАВЕС

Фаянь, аббат монастыря Цинлян, раз для прихода
Перед началом проповеди приказал монахам
Двоим поднять из бамбука в зал занавес у входа.
Те начали тянуть верёвки, свёртывая махом.
Фаянь, на них глядя, сказал, оценку им давая:
- «У них совсем нет согласованности в их движенье:
Один из них прав, а другой ошибся, я считаю».
Умэнь заметил: «Он не прав, высказывая мненье,
Кто в постиженье истины прав, а кто ошибался, -
Нам сложно выяснить, у каждого ведь своя мера,
И настоятель монастыря выяснить старался,
Его же подводила его собственная вера.
Тот, кто способен взглядом мудрости взглянуть на вещи,
Поймёт, где промах дал аббат Фаянь в своих сужденьях,
Искать не нужно меру правоты и заблужденья,
Так как вопрос об Истине и Правде будет вещий.
Вот поднят занавес, и Небо чистое открыто,
Но небеса не будут угождать и школе нашей,
Не подражайте небесам, не спорте с ними даже,
А скройтесь там, где всякое влияние закрыто.


ЭТО НЕ СОЗНАНИЕ И НЕ БУДДА

Монах спросил Наньцюаня: «Истина ли существует,
Которой прежде не учил никто в подлунном мире»?
- «Да, - молвил Наньцюань, - она действительно бытует»,
- «А что за истина? В каком она живёт эфире»?
Сказал тот: «Не Будда это, не вещи, не сознанье».
Умэнь заметил: «На один вопрос лишь отвечая,
Наньцюань совсем растратил ума всё состоянье
И всё этим испортил. Расточительность какая»!
В безмолвии сокрыта настоящая заслуга,
И даже если высохнут моря, исчезнут знанья,
В природе есть, что может находиться друг без друга,
Слова не приведут нас к истинному пониманью.


НАСТАВЛЕНИЯ ЛУНТАНЯ
 
Когда Дэшань пришёл за наставлением к Лунтяню,
Они вдвоём вели беседы до глубокой ночи,
Сказал учитель наконец: «Уж поздно, утром ранним
Вставать нужно, работать и слипаются уж очи.
Тебе бы нужно уходить». Дэшань наружу глянул.
- «Там ничего не видно», - он сказал тревожно.
Лутань зажёг свечу, ему дал в руки осторожно,
Когда тот взял, задул её. Дэшань душой воспрянул,
Постигнув истину. Лутань спросил: «Что тебе ясно»?
Дэшань сказал: «Отныне я не буде сомневаться
В правдивости слов старых мудрецов. Я сам напрасно
Искал места, где они будто могут ошибаться».
Лутань сказал монахам утром: «Есть один меж вами,
Как кончики мечей- зубы его, торчат из древа,
Рот – чаша, полная крови, что есть между зубами
Слова - как у дракона из пылающего зева.
Ударить если палкой, он даже не повернётся,
И не оглянется, так велико его стремленье,
А вот когда он до вершины, горной, доберётся,
То светоч моего туда он донесёт ученья».
В тот самый день Дэшань сжёг к сутрам свои толкованья,
Сказав: «Как б ни были мои все мысли здесь глубоки,
Пред истиной они лишь волоски у мирозданья,
Мир объяснять – что капать в океанские истоки.
Сказав эти слова, Дэшань тот монастырь оставил.
Умэнь сказал: «Дэшань был недоволен в рассужденьях
В своих краях, ученья он отцов с юга не славил
О передаче истины помимо наставлений.
Чтоб опровергнуть их, пошёл туда он с назиданьем,
Но по дороге встретил там старуху, та спросила:
Куда идёт и что несёт он, тратя свои силы.
Сказал: «Несу мои к «Алмазной сутре» толкованья».
- «Я где-то слышала, что в этой сутре говорится:
«Прошедшее сознанье задержать нам невозможно,
И будущее задержать сознанье будет сложно»,
Какое ж ищете сознанье? Где оно таится»?
Вопрос её услышав, он лишился речи дара,
Потом спросил её, кто проповедник «Чань» в их месте,
Сказала та, Лутань живёт в пяти ли от базара
Дэшань нашёл его, и вечер весь провёл с ним вместе.
Тот обласкал его, увечного ребёнка будто,
Который о своём уродстве жил без подозренья,
Потом словно ушат на него вылил воды, мутной,
Со стороны всё это выглядело представленьем.
Увидеть лучше всё воочию, чем знать о славе,
Но раз увидев, снова полагаться на слух надо,
Есть, кто, задрав нос, продолжает смаковать награду.
Глаза ж слепы, так можно очутиться и в канаве.


НЕ ВЕТЕР И НЕ ФЛАГ

Раз Патриарх Шестой двоих монахов спор услышал.
Один сказал: «Флаг движется, смотри на это зданье».
- «Нет, ветер движется», - другой сказал, - быстрей, чем выше».
- «Не ветер и не флаг там движется, а лишь сознанье», -
Сказал им Патриарх. Монахи согласились с этим.
Умэнь заметил: «В чём же выражается движенье?
Двое монахов рассуждают о том, словно дети,
Высказывая, каждый, о движенье своё мненье.
Не флаг, не ветер движется, а только лишь сознанье,
Как Патриарх Шестой сказал, но так ли в самом деле?
Что он хотел сказать? Но ведь сознанье ж-  в нашем теле,
Оно от мира внешнего и получает знанье.
Так значит, движется во вне и в нас всё постоянно,
Вы хорошенько вдумайтесь, и всё поймёте сразу,
Нам нужно думать, чтобы мысли не звучали странно,
Сказал он то, что в голову тем не пришло ни разу.
Железо покупали оба, думая, что злато,
А патриарх Шестой не мог смотреть на всё на это,
И сам устроил сделку, чтоб те поняли когда-то,
Что мир не прост, просты лишь мы, блуждая в мире где-то.
И флаг и ветер и сознанье движутся все вместе,
Повсюду – всё и тоже, изменяясь, всё меняет,
Всё движется, но, вместе с тем, как бы стоит на месте,
Мы открываем рот - слова нам тут же изменяют.


ЭТО СОЗНАНИЕ И ЕСТЬ БУДДА

Дамэй спросил Ма-цзу: «Что в мире Будда есть такое»?
Ма-цзу ответил: «Будда ведь и есть это сознанье».
Умэнь сказал: «Имеет представление какое
Из нас кто-либо, у того - такое же и знанье.
Тот, кто поймёт эти слова, носить будет одежду,
Есть пищу, говорить слова Будды, как рассужденья,
Деянья совершать; что он Будда – иметь надежду,
Но всё же Дамэй ввёл вопросом многих в заблужденье.
Воистину, кто к истине идёт, тот будет слушать,
Три дня полощет рот имя Будды произносящий,
«Будда и есть сознанье» - когда скажет говорящий,
Он тут же убегает, затыкая свои уши.


ЧЖАЧЖОУ ИСПЫТЫВАЕТ ЖЕНЩИНУ

Монах спросил у женщины, как до горы добраться
Утайшань, та ему: «Идите прямо», – так сказала,
Когда пошёл он, она тут же его задержала,
Сказав: «Пошли вы не туда, там можно затеряться».
Чжачжоу рассказал монах о том, что с ним случилось,
Решил он испытать ту, к ней с вопросом обратившись,
- «Идите прямо!». – то же самое с ним получилось.
- «Я раскусил ту женщину», - сказал он возвратившись.
Умэнь заметил: «Женщина жить в крепости привыкла,
Чжачжоу ж башни для тарана возвести старался,
Логически и он плохим стратегом оказался,
Ведь в то, что он хотел узнать, она же не проникла.
У двух воюющих сторон всё ж недостатки были.
Вопрос обыкновенный был, ответ и был такой же,
Как в рисе горсть песка, где камешки в зерне застыли,
Как палка, что торчит в грязи: смысл связи – никакой же.


НЕВЕРУЮЩИЙ СПРАШИВАЕТ БУДДУ

Просить Будду философ стал, не знавший его веры:
- «Поведайте мне Истину, чтоб было пониманье,
Не говоря и не безмолвствуя, чтоб для примера
Я понял бы ученье всё». Будда сидел в молчанье.
Философ, поклонившись, молвил: «Вы, высокочтимый,
Своими состраданием, любовью и терпеньем,
Развеяли все накопившиеся заблужденья,
Наставив на путь Истины, дав взгляд, необходимый»
Когда ушёл он, Будду Ананда, всё то увидев,
Спросив: «А что постиг философ»? Тот ему ответил:
- «Конь добрый вскачь пускается, от плётки тень завидев».
- «Ананда был учеником Будды, - Умэнь заметил, -
Но понимал он меньше, чем неверующий этот,
Насколько велико различие их разделяет,
Тот, кто идёт по лезвию меча, по льду ступает,
Не ищет проторённых троп, чтоб легче было где-то,
За гребни гор шагает так с пустыми он руками,
Он заново способен открывать наш мир, привычный,
Исчезнут все барьеры между Истиной и нами,
Когда взираем мы на землю взглядом, необычным.


НЕТ СОЗНАНИЯ, НЕТ БУДДЫ

Один монах спросил Ма-цзу: «А Будда что такое»?
Сказал тот: «Нет сознанья, нет Будды», - слова простые,
Умэнь заметил: «Кто понять сможет слова такие,
Поймёт науку нашу тот, ведь в мире – всё простое.
Встречая фехтовальщика, дай меч ему для боя,
Поэтов нет, стих не дари, не будет пониманья,
Кого б не встретил, делись малой толикой от знаний,
И разом не выкладывай всего, храни такое.


МНОГОЗНАЙСТВО - НЕ МУДРОСТЬ

Наньцюань сказал: «Сознанье – это не Будда, другое,
А многознайство есть не мудрость, а лишь просто знанья».
Умэнь заметил, что Наньцюань, высказав такое,
На старости лет потерял стыд, изменив сознанье.
Хулу он изрыгал и выставлял своё уродство
Немногие же щедрость оценить его способны,
Так как его высказыванья многим неудобны,
В них с умом, гениальным, прослеживается сходство.
Когда ведь небо прояснится, солнце ярко светит,
После дождя, однако, вся земля залита влагой,
Когда откроешь чувства, то нужна ещё отвага -
Боишься, не поверят, как и мысли многим претят.


ЦИННЮ И ЕЁ ДУША

Наставник Уцзу задавал вопрос монахам ясно:
- «Душа Цинню жила в отдельности жизнью своею,
Какая из двух Цинню же являлась самой ею,
И кто из них двоих был более прекрасной».
Умэнь сказал: «Тот, кто поймёт из двух Цинню какая
Есть настоящая, то он не будет сомневаться,
Что выходить из скорлупы и в неё возвращаться
То ж самое есть, что в гостинице жить, уезжая.
Но тот, кто это не поймёт, то будет он скитаться,
Как чёлн, что без руля и без ветрил летит по морю,
Когда ж настанет смертный час, то он предастся горю.
Подобно тому крабу, что жаль с жизнью расставаться,
Который в воду угодил, кипящую, крутую,
Клешнями, лапами он шевелит, пугает грозно,
Спастись чтоб, но не может он, попав в среду такую,
Тогда об истине заговорит, но будет поздно.
Луна за облаками – та же самая, обычно,
В горах каждый ручей – сам по себе, не схож с другими,
Для всех едины радости, но живёт каждый своими,
И в мире всё едино, не едино то, что лично.


ВСТРЕЧА С ПРОЗРЕВШИМ

Наставник Уцзу говорил: «Когда вы набредёте
На человека где-нибудь в пути иль на дороге,
Который Истину прозрел. Как это вы поймёте:
В конце уже пути он или только на пороге?
К нему не сможете вы со словами обратиться,
Ответить вы ему не можете своим молчаньем,
Что делать вам? Как можете вы с ним разговориться?
И что сказать, сообразуясь с его пониманьем»?
Умэнь сказал: «Поймёте если этих слов смысл, скрытых,
Никто не помешает тому счастью, что есть с вами,
А если не поймёте смысла знаков всех, открытых,
Смотреть большими будете по сторонам глазами.
Прозревшего встретив, не говорите, не молчите,
Ударьте посильней его, чтоб было ему внятно,
И то что нужно вам понять, то будет всё понятно,
Проникнувшись его умом, своим путём идите».


КИПАРИС ВО ДВОРЕ

Монах спросил у Чжаочжоу, низко поклонившись:
- «Что означает Бодхидхармы с Запада прибытье?»
Ответил тот такое, в свои думы погрузившись:
- «Есть кипарис, что во дворе, он бытье иль небытье»?
Умэнь сказал: «Тот, кто его ответ поймёт, узнает,
Что Шакьямуни не было, Майтреи же не будет,
То, что сейчас случается, никто не понимает,
А что уже произошло, придумали все люди.
Понять разнообразье мира трудно удаётся,
Всей мудрости и мысли глубины в речах не скажешь,
Кто судит по словам, тот губит себя этим даже,
А тот, привязан кто к словам, с пути всегда собьётся.


БУЙВОЛ, РВУЩИЙСЯ ИЗ ОГРАДЫ

Сказал Уцзу раз: «Когда буйвол из ограды рвётся,
То голова с копытами наружу вылезают,
Не вылезает хвост. И как ему так удаётся,
Всегда вперёд быть головой, - того никто не знает».
Умэнь сказал: «А кто-нибудь, слова эти услышав,
Откроет Истины один глаз, одно слово скажет,
Воздать по справедливости святым всем может свыше,
И существам дорогу всем к спасению укажет.
В противном случае, на хвост смотреть свой будешь сзади,
И если выйдешь за ограду, свалишься в канаву,
В загон вернёшься, попадёшь под нож, но чего ради?!
А тонкий хвостик – всем на удивленье и по нраву!


ЗАВРАВШИЙСЯ МОНАХ

Один монах заговорил с Юньмэнем витиевато:
- «Сиятельная Пустота мир целый озаряет»,
Юньмэнь прервал его: «Я слышал эту мысль когда-то,
Не повторяешь ли кого-то ты, кто это знает»?
Монах же подтвердил, что произнёс слова сюцая
Чжан Чжо. Юньмэнь сказал: «Я вижу, ты совсем заврался».
Умэнь сказал: «Юньмэнь, большим талантом обладая,
Узнал текст, где монах присвоить мысль хотел, сорвался.
Тот, кто проницательностью всё оценить владеет,
Наставником людей и небожителей стать может,
А тот, кто мысли отделять от чуждых не умеет,
Не только ошибётся, себе даже не поможет.
В учёном мире есть умы, крючки что выставляют
На жадных рыб, кто ест чужое всё, ловить их любят,
Такие, мысли поедая всех, рты открывают,
И, выдавая мысли за свои, свою жизнь губят.


ОПРОКИНУТЫЙ КУВШИН

Аббат Гуйшань был при Байчжане по хозяйству главным,
Байчжан главой монастыря выбрать того решился:
Кто на вопрос ответит, главой станет полноправным,
Гуйшань тогда ещё как рядовой монах трудился.
При всех кувшин воды Байчжан на землю там поставил,
Спросил: «Что это»? Чтоб его кувшином не назвали,
Чтоб объяснили, что это за вещь, но все молчали.
Тогда к Гуйшаню обратился он. Его он славил,
Но тот молчал, старший монах сказал, как бы гадая:
«Ну, это, что ни говори, нельзя назвать сандалией».
Гуйшань к кувшину шёл, вниманья не обращая,
Ногой его ударил и пошёл прочь, все молчали.
Байчжан тут рассмеялся и сказал: «Вы проиграли».
И вместо старшего монаха, пригласил Гуйшаня
Его назначили аббатом, хоть и все признали,
Что он пост получил лишь по протекции Бачжана.
Умэнь сказал: «Гуйнань был смел, но не решил задачи,
Он сам от дела лёгкого по воле отказался,
Другой путь предпочёл, за тяжкую работу взялся,
Поэтому легко он и добился так удачи.
Удобную с себя снял шапку и кангу навесил,
Хотя назвать мог тот кувшин он просто как посуду,
Одним ударом сокрушил всё, мир ему был тесен,
Он отшвырнул ногой всё на пути – и даже Будду.


ДАМО УСПОКАИВАЕТ СОЗНАНИЕ

Дамо сидел лицом к стене, затылком видел муку,
А Патриарх Второй, в снегу по щиколотку стоя,
Протягивал ему его отрубленную руку,
И говорил: «В моём сознанье нее покоя.
Прошу, наставник, успокойте мне моё сознанье».
Дамо сказал: «Дай мне твоё сознанье, успокою».
- «Но я ищу его, и изловить не в состоянье».
- «Твоё сознанье, значит, уж находится в покое»,
Умэнь заметил, что «Дамо, беззубый варвар этот,
Проделал в сотню тысяч ли путь, чтобы сообщенье
О чём-то важном сделать всем. Но в чём его ученье?
И вряд ли суть его ученья кто освоил где-то.
Он уподобился волне, к которой не привыкли,
Что возникает в штиль один раз и в теченье века,
И приобрёл ученика, и тот лишь был калека,
Другие же умом в его ученье не проникли.
Пришёл он с Запада, чтобы «указывать всем прямо»,
И путаница с этих пор в ученье получилась,
Дремучий вырос лес учёных толкований Дамо
От встречи с Патриархом, что молва распространилась.


ДЕВУШКА ВЫХОДИТ ИЗ СОСТОЯНИЯ МЕДИТАЦИИ

Во время Шакьямуни Манджушри шёл на собранье
Всех будд. Когда пришёл, все разошлись, одна осталась
Лишь девушка, она была в самадхи состоянье
Спросил Будду он, как же ей подобное удалось,
Ему была такая просветлённость недоступна.
Сказал Будда: «В чувство верни, и сам спроси об этом».
Манджурши начертал круги, их увеличил крупно,
Три раза обошёл её с, вверх, посохом, воздетым.
И щёлкнул пальцами, но всё безрезультатно было,
Тогда схватил её и в небеса с ней устремился,
Употребил все силы, что его мощь накопила,
Но было всё напрасно, ничего он не добился.
Сказал Будда: «Сто тысяч Манджушри вернуть не смогут,
Но Бодхисаттва есть Неведенья в мирах подземных,
За гранью сотен миллионов сфер всех иноземных,
Из медитации его силы вернуть помогут».
В миг тот же Бодхисаттва перед ними появился,
Велел ему Будда так сделать, чтоб она очнулась,
Тот, обойдя её три раза, Будде поклонился,
И щёлкнул пальцами, и девушка тотчас проснулась.
Умэнь сказал: «Старик Будда разыгрывал им сцену»,
Не слишком то в своих средствах разборчив оказался,
И сделал, чтобы каждый из них в дураках остался,
Иначе, как понять можно подобную замену?
Ведь Манджурши наставником семи будд там считался?
Не смог он сделать то, что сделал Бодхисаттва этот,
Который из ничтожнейших и низших миров взялся,
Так Будда пошутил, чтоб честь того была задета.
Кто понял смысл рассказа, войти сможет в Царство Божье,
Великого сосредоточенья ума добьётся,
Жить продолжая в мире суетном, где корчит рожи
Сам демон, и где рядом с ним он Истины добьётся.
Один смог пробудит, другой же потерпел фиаско,
Никто из них же истинной не смог изведать воли,
Лик божий, демона гримаса: всё лишь в мире - краски,
Игра всевышних сил в нашем сознании, не более.


ПАЛКА ШОУШАНЯ

Наставник Шоушань раз разыграл всем представленье,
Перед монахами он положил палку-указку,
И дал в своей задумчивости им всем наставленье:
- «Что положил я перед вами? Дайте мне подсказку!
И если эту вещь сейчас вы палкой назовёте,
То обнаружите свою иллюзии пристрастность,
А если вы её своим молчаньем обойдёте,
То отвернётесь от действительности, так в чём разность»?
Умэнь сказал: «Как же назвать нам то, что существует?
Чтоб иллюзорность не была, была б одна реальность?
Но если в мире сплетено всё и в одном бытует,
Как смерть и жизнь, туман иллюзии и актуальность?
Вот Шоушань всем палку показал, как путь к спасенью,
Но что за путь, в котором вместе край и середина?
Предав смерть и спасая жизнь, вёл всех он к наставленью:
Иллюзия, действительность - сплетён мир воедино.


ПОСОХ БАЦЯО

Бацзяо дал ученикам такое наставленье,
Которое их многих прямо привело в смущенье:
- «Если у вас есть посох, то его дам в дополненье,
А если нет, то отниму его без сожаленья».
Умэнь заметил: «Это то, что в жизни помогает
Пройти поток, когда моста нет, чтобы сохраниться,
Домой вернуться в ночь, безлунную, ночною птицей
Кто называет это посохом, в ад попадает.
То, чем вещей мы мерим глубину, в руках мы держим,
Чем подпираем небеса, на землю опираясь,
Лишь в том ученье, где есть посох, истину содержим,
И возвещаем это, глубиною открываясь.


КТО ЭТО ТАКОЙ

Сказал наставник Уцзу: «Кто это такой? – Узнайте.
Будда прошлый и Будда будущий – его лишь слуги.»
Умэнь сказал: «В загадке многозначность понимайте.
То, что есть во всей упряжи, а также и в подпруге.
Его узнать, как бы с отцом в толпе вдруг повстречаться,
Не надо спрашивать других, что, может, обознался,
Своё от всех других способно в корне отличаться,
И в том, где что-то есть своё, считай, ты в нём остался.
Твой путь во всём есть, как во всём есть только твоё место,
Чужого лука не бери, не тронь лошадь чужого,
Чужим делам, поступкам не внемли, стоит большого,
И знай, ты сам есть, и ты только в этом мире тесном.


ИДИ ЗА ВЕРШИНУ

Спросил Шисян: «Куда дальше пойдёт тот, кто добрался
До высоты шеста в сотню локтей целых длинною»?
Сказал Старик: «Тот, кто туда добраться постарался,
Сидит там на вершине и доволен сам собою,
Достиг кое-чего в ученье, но не понял сути,
Что нужно идти дальше, и собою оставаться
Во всех пределах света десяти, ни в чём не изменяться,
Только тогда тобою могут восхититься люди».
Умэнь сказал: «Идти дальше вершины и вернуться
К себе и стать собой, тогда совсем места не будет,
Где ты не был бы в чести, и не посмеялись б люди?
И как шагнут дальше вершины и не оступиться?
Тот, у кого глаз мудрости слеп, он полагает,
Что на вершине шеста может прочно удержаться,
Но вот не свалится ли? - в этом можно сомневаться,
Слепец, толпу слепцов ведущий вверх, смерть порождает.


ТРИ ИСПЫТАНИЯ ДОУШО

Наставник Доушо монахам делал испытанье,
Он три вопроса задавал учёному народу:
- «Когда постигнуть Истину имеешь ты желанье,
То хочешь ли увидеть и найти свою природу»?
- «Когда природу постигаешь, можешь ты открыться,
От жизни и от смерти станешь ты освобождённым,
Но если веки смежив, в трансе будешь погружённым,
То как же сможешь от всего ты вдруг освободиться»?
- «Но вот от смерти и от жизни ты освободился,
То знаешь ли куда попал ты? Что с тобою сталось?
А если тела вся твоя субстанция распалась,
Куда попал ты, и в какую сферу погрузился»?
Умэнь сказал: «Поставлены три важные вопроса,
Тот, кто ответит, станет повелителем Вселенной,
Ответ, который волновал буддиста и даоса,
Что будет там за этой гранью жизни нашей, бренной?
Кто не ответил, пусть быстрей свою еду глотает,
Наесться досыта чтоб, погрузившись в адский холод,
Жуёт помедленнее, побороть чтоб вечный голод,
Напитками и яствами пусть брюхо набивает.
В одно мгновение ты вечность кальп всех прозреваешь,
И вечность кальп всех кажутся тебе одним мгновеньем.
Прозреешь бездну появленья и исчезновенья,
Того, кто видит всё это, постигнешь и узнаешь.


ЕДИНЫЙ ПУТЬ ГАНЬФЭНЯ

Один монах спросил Ганьфэня: «Ведь путей немало,
Но на земле пути ведь все ведут в другие страны,
Пределов всех будды идёт одним путём нирваны,
Скажите мне, но где же этого пути начало»?
Гафэнь поднял свой посох, начертил им единицу,
Сказав: «Вот он, ты можешь с этим в небеса подняться,
Стать ангелом иль демоном, иль превратиться в птицу,
Но главное – чтоб вечно бы на том пути остаться».
Монах пошёл к Юньмэню и задал вопрос такой же,
Юньмэн воскликнул, над собою веер поднимая:
- «Сей веер, видишь, тридцать третье небо достигая,
Бьёт по носу бога Диши. Иди дорогой той же.
И знай, что тем путём ты попадёшь к небесной взвеси.
Подобен карпу он, живущему в Восточном море,
Который бьёт хвостом по радуге на всём просторе,
Раскинувшейся как Путь Млечный в этом поднебесье».
Умэнь сказал: «Один спускается на дно, морское,
Там вытирает грязь и подметает пыль, земную.
Другой, взойдя на гору, создаёт волну, такую,
Что поднимает до небес, как будто в час прибоя.
И всё они творят, как соревнуясь меж собою,
Один что-то бросает, а другой что-то хватает,
Ученье истины оба держа одной рукою,
Но где пути начало они, кажется, не знают.
Ведь прежде первый шаг чем сделать, мы уже у цели,
И прежде, чем мы открываем рот, мы всё сказали,
Прозрение приходит прежде, чем понять успели,
Так узнаём мы, где исток есть у бездонной дали.


ЛЕПЁШКИ АНЬВАНЯ

Наставник «Дзэн» Умэн составил так свои рассказы,
Что высказал в примерах мудрецов свои сужденья,
Он уподобился торговцу, что продал творенья
Свои, похожие так на лепёшки и на зразы.
Но был такой Аньань, он горст запихивал лепёшек
Прохожим в рот, те не могли их проглотить, плевались,
Но кто мог разжевать их, проглотить, те удивлялись,
На них с небес сходил свет Истины, как из окошек.
И, сделав первый шаг, они уже были у цели,
И прежде, чем открыть рот, они всё уж говорили,
Прозренье в них входило прежде, чем понять хотели,
И знали, что исток есть в том, во всё, чем они жили.


ОБ УТОНЧЁННОЙ ИСТИНЕ ФЭНГАНЯ

В одной из древних сутр в писаниях так говорится:
«Об этом и не скажешь, на душе только тревожно,
Есть вещи, о которых говорить-то не годится,
Об утончённой истине помыслить невозможно».
Аньвань как-то спросил: «Откуда Истина берётся»?
И где скрывается та истинная утончённость»?
И что случится, если Истина та отзовётся?
Во всём возникнет ли какая-то определённость?
Один разве Фэнгань мог распускать язык свой всюду?
Ведь и Будда болтлив был и не придавался лени,
Его проделки сбили с толку сотни поколений,
Но истина его речей была подобна чуду.
Но Истину его речей не выловишь и ложкой,
Не сваришь в котелке, подобно вкусной сладкой каши,
Об утончённой истине нельзя помыслить даже,
Её можно понять, только хлебая понемножку.
Фэнгань сказал: «Проникнуть в истину ты не решайся,
Ведь Истина не возникает в ходе разговора,
И скажут: «В фонаре огонь». Отринь, не соглашайся,
Поймёшь с вопроса одного. Вор узнаёт лишь вора.


УТОНЧЁННАЯ ИСТИНА БУДДИЙСКИХ СКАЗОК

(Коренная чакра (ЖИВОТНАЯ)
 
Всегда тревожной жизнь была наша и горькой очень;
Достатка жаждут всегда люди, а порой богатства,
Но часто прячут голову, и опускают очи,
Уходят в одиночество и отвергают братство.
Ведут себя как черепахи и живут с оглядкой,
Но скромность их - из-за нужды, а, может быть, от страха,
Как только добиваются какого-то достатка,
То возникает у них спесь, огромного размаха.
Никто довольствоваться не способен малой мерой,
Остановить себя не могут, жаждут все наживы, 
Не согласуются их быта ценности с их верой,
Не заполняют чем-то стоящим жизнь, пока живы.
Хоть жизнь и переменами у них полна обычно,
Но годы молодые часто тратят все впустую,
И действуют при сложных обстоятельствах вслепую,
Растрачивая силы зря свои, душевные, привычно.
И каждый начинает жить, какой-то план имея,
Стремится делать что-то, чтоб чего-либо добиться.
Но случай разрушает всё, одни несчастья сея,
И мы не понимаем, как могло это случиться.


1. История танцующего Павлина
Во времена начальные, когда Лев правил миром
Земным, а водным – Рыба-меч, моря взяв во владенье,
То Лебедь Золотой царём стал воздуха с эфиром,
И дочь его ходила в золотом вся оперенье.
К тому же обладала дочь неписаной красою,
Решил царь замуж её выдать, птиц всех созывая,
Средь них и женихов на смотр в предгорье Гималаев,
Чтоб выбрала сама дочь мужа, гордая собою.
Вниманье дочь на смотре на павлина обратила,
Он был всех красивее, опереньем выделялся.
Не походил на лебедей, над всеми возвышался,
Отца дочь тихо сделать его мужем попросила.
Царь подозвал павлина и сказал слова такие:
- «Дочь выбрала тебя в мужья, надеюсь, ты достоин
Быть её мужем, есть в тебе задатки непростые,
Став принцем в царстве, охранят будешь её, как воин».
От этих слов павлин подпрыгнул в сильном возбужденье,
Подумав: «О моих достоинствах ещё не знают,
На что способен я, а делают уже сужденья,
Дают оценки, будто красоты смысл понимают».
И распушив хвост с крыльями, он в танец тут пустился,
Свершая пируэты, чем танцоры все гордятся,
При этом его зад со всей красою оголился,
Наружу выставилось то, что скрыть всегда стремятся.
Царь, увидав бесстыдство это, изменил решенье,
Прогнал танцора прочь, а жениха нашёл другого,
Бесславно так закончилось павлина представленье,
За лебедя отец дочь выдал замуж, молодого.

2. История одного согласия
Когда в Бенаресе сам Брахмадатта воцарился,
То Бодхисаттва, с земными покончивши делами,
Вдруг умер и перепелом на свет опять родился,
На воле жил в лесу, окружённый перепелами.
Но жил там и охотник, места птичьи посещая,
Который их в лесу ловил, и жил так их продажей,
Всегда искусно дул в свирель, их пенью подражая,
Когда слетались, сеть бросал, и сил не тратил даже.
Затем садил их в короб всех и уносил из леса,
Раз Бодхисаттва им сказал: «Ловец нас всех погубит.
Но мы должны сопротивляться, он ловить нас любит,
Я знаю одно средство, как перехитрить нам беса.
Когда бросает на нас сеть, то мы должны все, в петли
Просунув головы, лететь, друг другу не мешая,
В одном из направлений, сеть при этом расправляя,
Чтоб не запутаться в ней, и не налететь на ветви.
Сеть унеся куда-нибудь, мы будем выбираться,
И станем всегда дружными, друг другу помогая,
И где б он не охотился, мы будем все спасаться.
Как видите вы все, что моя выдумка простая».
Перепела все согласились с данным предложеньем.
Наутро все испробовали этот метод, новый,
Когда ловец птиц сеть на них набросил после пенья,
Поднялись разом все, сеть сбросили на куст терновый.
В тот день так и ни с чем домой ловец птиц возвратился.
Он понял птиц задумку, и расстроенным остался,
Как и в день, следующий, провал тот же повторился.
Шло время так и в сеть к нему никто не попадался.
Его жена, всё видя, упрекать его тут стала:
«Приходишь ты пустым вот каждый день с твоей охоты,
Живём мы впроголодь, а у тебя и нет заботы,
Быть может, время поменять занятие настало»?
Но он ответил ей: «И быть не может разговора,
Сейчас все птицы дружные, и это удаётся
Им избегать их гибели, но вот возникнет ссора,
И снова полный короб их домой тащить придётся.»
И Бодхисаттва это знал, их всех предупреждая:
- «Не ссорьтесь меж собой, ведь дружба – наше всех спасенье,
Не тратьте вашей силы, её в ссорах оставляя,
Лишь в нашей собранности кроется наше везенье».
Но, сидя дома, Птицелов наш песню пел, другую:
«Когда птицы едины, их нельзя поймать всех в сети,
Но вот поссорятся, и в руки попадут мне эти».
Нетерпеливо ждал он ситуацию такую.
Раз как-то перепел летел и одного вдруг клюнул
Нечаянно. Тот закричал: «Кто в голову клюётся»?
Ответил он: «Невольно сделал я, уж как придётся,
Ты извини меня, я делать это и не думал».
Но тут меж них случилась ссора вместо примиренья,
И стали все перепела в ссоре клевать друг друга,
Сказал им Бодхисаттва тут: «Не будет вам везенья,
Так как из дружественного сейчас вы вышли круга.
А Птицелов приобретает силу, как я знаю.
И вы находитесь на грани все исчезновенья.
Поэтому сейчас я вашу стаю покидаю».
И сделал Бодхисатва в лес другой перемещенье.
Охотник вскоре в лес приехал со своею сетью,
И с ловкостью, отменной, вдруг накинул на всю стаю.
Один сказал другому: «Когда в воздух я взлетаю,
От сети перья все летят, как будто лупят плетью».
Другой сказал: «Лети же, потеряем все везенье».
И тот сказал: «И ты лети». Пока спор продолжался,
Сеть всех накрыла, и ни один в воздух не поднялся,
Ловец в тот день пришёл домой в хорошем настроенье.

3. История о Журавле
Давно когда-то Бодхисаттва божеством родился
В лесной глуши, где в чаще у бобров была запруда,
На дереве возле пруда жил, далеко от люда,
Хотел понять жизнь всех существ, когда там находился.
Недалеко был пруд с чистый водой, где рыбы жили,
Журавль подумал, на них глядя, как они резвятся:
«Их как-то нужно обмануть и съесть, чтоб догадаться
Они бы не смогли, какие б умные не были».
На берегу реки в задумчивости сел, глубокой,
И рыбы, видя его, грустного, к нему подплыли,
- «О чём это ты думаешь, старик»? – они спросил,
- «Да вот, - сказал он, - скоро будет мне здесь одиноко.
В пруду мало воды, и запас пищи истощится,
К тому же жарко здесь, и вы здесь водитесь так кучно,
Я думаю о том, что вскоре с рыбами случится.
Помрёте все, несчастные, вы, и мне будет скучно».
- «Что делать нам? Как выйти их такого положенья»? –
Спросили рыбы. «Если б вы поверили, то знали, -
Сказал Журавль, - я мог бы вам помочь в вашем спасенье,
Вас перенес в другое место, если б пожелали».
- «Но как ты можешь нас перенести»? – они спросили.
- «По одиночке в клюве, - он сказал, - не трудно это,
Там пруд огромный, чистый, много лотосов и лилий,
Вряд ли подобный водоём ещё найдёте где-то».
- «Из журавлей ты первый, кто заботится о рыбах, -
Они ему, подумавши, сказали с подозреньем, -
Обманешь ты нас, так как съешь всех, иль погубишь либо,
Так нашей смертью и закончится переселенье».
- «Но если вы не верите, что пруд такой найдётся, -
Сказал он, - я могу кого-нибудь туда доставить
Из вас, где он посмотрит всё, затем назад вернётся,
Расскажет вам, вы будете то место ещё славить».
Ему поверили все рыбы, одного послали.
Чтоб он проверил, в правдивости слов бы убедился,
Что чистая вода в пруду, где жить они бы стали,
И много ль корма в нём, и в каком месте находился.
А Журавлю сказали: «Можешь взять, он всё расскажет,
Желаем доброго пути вам, и летите вместе».
Журавль отправился с той рыбой, вскоре был на месте,
Ей показал весь пруд и дал ей искупаться даже.
Затем обратно он принёс и выпустил на волю,
Собратьям рассказал тот о месте с восхищеньем,
Подумали все и решились на переселенье,
Журавль их стал переносить, определив их долю.
Он приносил их к дереву и поедал с птенцами,
И рыбам ничего, как умереть, не оставалось,
Усеяно всё было вскоре рыбными костями,
В пруду же, прежнем, ни одной рыбёшки не осталось.
Когда вернулся он к пруду, то там лишь рак остался,
Журавль его хотел съесть, и к нему так обратился:
- «Эй, рак, ты здесь один, и в плохом месте поселился,
Тебе не скучно? Я б в другое место перебрался.
Есть Лотосовый пруд, в нём красота царит такая,
Что глаз не отведёшь, и корма всякого хватает,
Там вся растительность, которая в прудах бывает,
Всех рыб туда я перенёс, живут, горя не зная,
А хочешь, я могу перенести тебя туда же,
Ты будешь жить как царь там, в наслаждении купаться,
Тебе не нужно будет ни о чём там думать даже,
На солнце будешь греться, плавать, видом любоваться».
Спросил Рак: «Как же хочешь ты меня туда доставить»?
- «Доставлю тебя в клюве. Ты не бойся, будь смелее».
- «А если клюв откроешь, можешь в другой мир отправить,
Могу лететь, держась клешнями лишь на твоей шее».
Журавль с ним согласился, не придав словам значенья,
Рак сел на Журавля, держась клешнёй за его шею,
Так полетели оба они к месту назначенья,
Журавль подумал, что осуществил свою идею.
Когда они уже к пруду с цветами подлетели,
Рак видел, всё под деревом усыпано костями,
И понял, что всех рыб птенцы там с Журавлём склевали,
Никто из них не спасся, смерть нашли все меж корнями.
Сказал Журавль тут: «Вот пруд, куда мы прилетели,
Ты думал, я – слуга, которым все повелевали?
И рыбы в пруду этом, райском, тоже жить хотели,
Но глупыми все оказались, и мы их склевали».
Сказал Рак: «Из-за глупости все рыбы пострадали,
Хотел меня ты съесть, но свою глупость не заметил,
Меня на спину посадил, когда мы вылетали,
Клешня моя на твоей шее, это ты приметил?
И если я умру, то я умру вместе с тобою,
Отрезать твою голову мне ничего не стоит,
Могу сейчас я это сделать, упадём обои,
Так как? Нам жить? Иль смерть объятия свои откроет?»
Он сжал клешню, Журавль сразу стал тут задыхаться,
Воскликнул: «Не губи меня. Вражды нет между нами,
Я никогда больше не буду съесть тебя пытаться,
Оставь мне жизнь, и мы всегда останемся друзьями».
- «Тогда спускайся, отпусти меня, мы прилетели», -
Сказал Рак Журавлю. Тот сразу начал приземленье.
Рак шею сжал клешней, когда они на берег сели,
Отрезав ему голову, как черенок растенья.
Затем Рак в пруд полез, вокруг себя цветенье видя,
Там чистая была вода, как чистые притоки,
Всё замечая, Бодхисатва, на том древе сидя,
В задумчивость впав, написать решил такие строки:
«У нас есть в жизни всё: зло, доброта, любовь и драка,
И наше поражение всегда нас огорчает,
Когда обман в делах сквозит, успех их не венчает,
И это видно на примере журавля и рака».

4. История Князя обезьян
В то время, как в Бенаресе царь Брахмадатта правил,
Святейший Бодхисаттва обезьяною родился,
На берегу реки, когда он вырос, поселился.
Один жил в размышленьях, всех сородичей оставил.
До этого он князем обезьян был в их селенье,
Но стал самоусовершенствованьем заниматься,
Часы он в думах проводил, ища уединенья,
От всех назойливых существ пытаясь укрываться.
Рос дикий сад на острове речном и одиноком,
Меж островом и берегом вершина выступала
Большого камня над водой, и князю помогала
Перескочить на этот остров от него с подскоком,
Там фруктами на острове том редкими питался,
В тени деревьев время проводил он в размышленье,
А вечером в прыжках на другой берег возвращался,
Ночь проводит, где жил, недалеко от их селенья.
В то время жил там Крокодил с супругою своею,
Которая раз князя обезьян там увидала,
Он ей очень понравился, она мужу сказала:
- «Желанье у меня есть его сердце съесть скорее».
Муж ей ответил: «Понял, ты его получишь скоро,
И сможешь сердцем обезьяним вволю насладиться».
На камень тот большой улёгся после разговора,
Стал ждать, когда наступит вечер и князь возвратиться.
А Бодхисаттва день провёл на острове, как птица,
Когда хотел вернуться с того камня он с подскоком,
Заметил, верх стал выше на том камне, одиноком,
Подумал, отчего могло такое получиться.
В тот день, вода не повышалась и не понижалась,
А камень вырос, не уловка ль это крокодила,
На камне что-то там лежало, от него скрывалось,
Решил он с ним поговорить, чтоб тень всё прояснила.
И крикнул: «Камень, эй, там»! Но в ответ было молчанье,
Он крикнул так ему три раза, не было ответа,
Тогда он крикнул: «Что? Не обращаешь ты вниманья
Сегодня на меня, не отвечаешь? Странно это»!
Подумал крокодил: «Они общались в дни другие,
А тут камень молчит и вызывает подозренье».
Он крикнул: «Нужно что тебе? Проблемы есть какие»?
На камне обнаружив своё местонахожденье.
- «Ты кто»? – его спросил князь. – Почему ты там улёгся»?
- «Я – крокодил», - сказал тот, - хочу сердце твоё скушать.
Решил князь, нужно обмануть его, чтоб он увлёкся,
Лишь так вернусь домой я, крикнул: «Можешь ты послушать?
Решил пожертвовать собой я и тебе отдаться,
Раскрой же шире пасть, я в неё прыгну, ты поймаешь,
Ведь я ж на острове не буду вечно оставаться,
От скуки там помру, уж лучше съешь меня, как знаешь».
Пасть крокодил открыл, глаза, при тот, его закрылись,
Всегда бывает так, когда рот он открывает,
Князь прыгает, нагой на его череп наступает
И он – на берегу, а у того глаза открылись.
Подумал Крокодил: «Князь чудеса творить умеет»
Из сложных ситуаций всех всегда он выбирался
И добродетелями всеми четырьмя владеет
Врагов всех победил, когда ещё мир создавался.
Правдивость, щедрость, стойкость, благонравие такие,
И помогают в трудностях всех пролагать дорогу,
Оценивая качества, владеют что святые
Уполз отчаявшийся крокодил в свою берлогу.

5. История о Крокодиле
Когда в Бенаресе Брахмадатта царём назвался,
Святейший Бодхисаттва обезьяной вновь родился,
Потом подрос он, на берегу Ганги поселился,
Красотами природы с наслажденьем любовался.
Как слон, он сильным стал, красивым, крепким и здоровым,
А в водах Ганга крокодил жил со своей женою,
Она на Бодхисаттву взглядом посмотрела, новым,
Сказав: «Часть красоты его буду носить с собою».
И, обратившись прямо к мужу, так она сказала:
- «Хотела б сердце князя обезьян всех я отведать,
Не знаю, сбудется ли мечта им пообедать,
Но с тех пор, как увидела его, я всё мечтала».
Но крокодил ей возразил: «Вода – наша стихия,
Где мы охотимся, его же – вся страна, большая,
Он ловок и умён, его возможности такие,
Что даёшься диву. Поймать его как, я не знаю».
Схвати его, - она сказала, - знать я не желаю,
Как это сделаешь, с хитростью иль обыкновенно
А если я не получу, умру я непременно,
Ведь от желания его сожрать я пропадаю».
Ей крокодил сказал: «Не бойся, я найду всё ж средство
Его перехитрить. И его сердце своим будет,
Муж любит тебя, обещанье своё не забудет».
Когда пришёл попить князь, вынырнул он по соседству,
Сказав: «Любезный князь, ты почему лишь здесь пасёшься,
На этом берегу, где фрукты плохо вызревают,
И почему на другой берег не перенесёшься,
Плоды где сладкие растут и всё благоухает»?
- «Ну как перенесусь я? - князь спросил, - мне невозможно,
Река здесь, в этом месте, широка и так огромна».
- «Садись ко мне на спину, отвезти будет не сложно
Тебя мне на тот берег, тебе если так удобно».
Ему поверил Бодхисаттва, на спину забрался,
Но его в воду сбросил, лишь от берега оплыли,
Его стал спрашивать князь, когда в речке оказался:
- «Зачем ты сделал так, мы о другом ведь говорили»?
- «Какой мне смысл тебя переправлять ещё куда-то? -
Сказал тут крокодил, - как тебе это б не хотелось,
Но вот моей жене съесть твоё сердце захотелось,
И случай мне такой представится ещё когда-то,
Чтоб самого тебя к её обеду мне доставить»?
Услышав слова эти, Бодхисаттва рассмеялся,
Сказав: «Но это ж хорошо, что ты во всём признался,
И хорошо, что мне сказал, но нужно мне добавить,
Всё дело в том, что сердца нет со мной в час, данный,
Ведь не всегда мы ходим с ним, когда же мы гуляем 
То на макушках фиговых деревьев оставляем
Его, таков обычай наш, немного, правда странный.
Вон видишь, что оно висит на фиговой макушке,
Мне нужно взять его с собой, на дерево подняться,
И нам не стоит без него к жене твоей являться,
Позволь подняться, взять его мне с фиговой верхушки».
Сказал тот: «Отдашь сердце, убивать тебя не стану».
Князь с его помощью до того берега добрался,
На дерево влез, в безопасности там оказался,
И крикнул: «Обманув меня, померил ты обману,
Что сердце обезьяны на деревьях оставляют,
Ты глуп совсем, живёшь в иллюзиях и заблужденьях,
Большой ты телом, ум же твой песчинку составляет,
Хитришь, используя своё ничтожное мышленье».
Услышав это, крокодил расстроился, жалея,
Как будто бы с мешком он полным золота расстался
Уполз к своей жене и в своей глупости признался.
Та злилась, о несбывшейся идее сожалея.

6. История о пронырливом шакале
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта ещё правил
То Бодхисттва как бог дерева на свет родился,
Его приют на кладбище в то время находился,
Где обитал он, и потом следы свои оставил.
В Бенаресе в то время повсеместно объявили
В честь демона Наккхатта праздника всем проведенье,
Люд вина оставлял на перекрёстках, угощенье,
Так как его боялись, им запуганы все были.
А в полночь в город тот шакал проник через каналы.
Наелся рыбы он и мяса, и вина напился,
От счастья захмелев, в кусты Пунага завалился,
Проспал до полудня, как спять все сытые шакалы.
Когда проснулся, то подумал: «Как ему убраться
Из города, но тихо, чтобы люди не побили,»?
На улице, одной, решил у алтаря остаться,
Лежать там незамеченный, кругом люди ходили.
Увидел он, Брамин идёт, решивший там умыться.
Подумал: «А брамины все ведь деньги любят очень,
Он меня вынесет, могу в плаще его укрыться,
Через него к моей свободе будет путь короче».
И человеческим он голосом сказал тихонько:
- «Брамин, я двести золотых монет в схронах имею,
В плаще из города меня ты вынесешь легонько,
Они будут твои, отдам тебе всё, чем владею».
Брамин неравнодушен был к деньгам, как все святые,
Шакала он поднял, в плащ завернул, вынес за врата.
О злате думал, все желания были простые,
От города он уходил, не ведая, куда-то.
Шакал сказал, увидев кладбище перед собою:
- «Здесь отпусти меня на волю, клад мой здесь хранится».
Тот, отпустив, спросил: «Когда расплатишься со мною»?
Шакал сказал ему: «Плащ расстели у той гробницы».
Брамин плащ расстелил, с молитвой демона прославив,
Шакал на плащ брамина же вначале помочился,
Затем всем тем, сожрал что накануне, облегчился,
И прытью убежал, брамина в дураках оставив.
Всё видя, Бодхисаттва, высказал стихотворенье:
«Шакалу верить – как брамину разума хватило?
Неужто золото его рассудок ослепило?
Так, что дерьмо за злато принял он в воображенье».

7. История о львиной шкуре
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, принимая уваженья знаки,
В семье у земледельца Бодхисаттва вновь родился,
Подрос, работал на полях, выращивая злаки.
Купец один в то время в их селенье появился,
С товаром, на осле гружёном, вещи продавая,
А ночью осла он в львиную шкуру наряжая,
Пускал, чтоб в поле рисом и ячменем наедался.
Крестьяне, в поле его видя, за льва принимали,
И потому, чтобы прогнать его, не приближалась,
Так как погибнуть от его страшных клыков боялись,
Издалека его завидя, сразу убегали.
Купец однажды у деревни той остановился,
Где Бодхисаттва жил в семье крестьянина, простого,
Решил поспать он после путешествия, ночного,
Осла же в львиной шкуре отпустил, что подкрепился.
Тот стал ячмень на поле есть, и люди увидали,
Что в поле у них лев, все вместе сразу же собрались
С оружием и трубами в то поле побежали.
И стали громко там кричать, так как ещё боялись.
Бил барабан, гудели в трубы все, шум создавая,
Чтоб отогнать льва от села, в его обличье, диком,
Вместо того, чтоб зареветь, окрестность оглашая,
От страха закричал вдруг громко лев ослиным криком.
Рёк Бодхисаттва так: «Рядиться многим удаётся
В их жизни, надевая чужие одеянье,
Но стаёт ясно, когда вместо львиного рычанья,
Страх наводящего, ослиный крик лишь раздаётся».
Крестьяне, видя осла в львиной шкуре, разозлились,
Лупили так, что кости все переломали,
Взяв шкуру львиную, в своё селенье возвратились,
Оставив умирать осла, ему не сострадали.
Купец, видя осла, такое сделал замечанье:
«Осёл мой долго вволю ел, так как во льва рядился,
Но стоило ему лишь крикнуть, жизни он лишился».
Ушёл он. Испустил осёл последнее дыханье.

8. История о попугае Рёдха
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
И подданное населенье ему было радо,
Вновь Бодхисатва на свет попугаем появился,
Его назвали Рёдха, его брата – Поттхапада.
Когда ещё обои они маленькими были,
Охотник их поймал и брахману дал в услуженье,
Усыновил их брахман, они в доме его жили,
С любовью относился к ним он, как и восхищеньем.
Но брахмана жена была развратной и неосторожной,
Когда он по делам своим в поездку собирался,
Их попросил: «Порученьем отягощу, несложным,
Я вас, так как из слуг никто мне верным не остался,
Следите за хозяйкой, за её всеми делами,
Что будет делать без меня, хорошими, дурными,
Встречаться будет дома ли с мужчинами, какими,
Всё наблюдайте, всё останется то между нами».
Уехал он, жена жила развратным поведеньем,
Мужчинам не было ночью и днём конца и края,
У Поттхапада это вызывало возмущенье,
Сказал он Рёдха: «Это распутство, я полагаю,
Безнравственно, нужно сказать ему, когда вернётся».
Но Рёдха молвил ему: «Делать этого не надо,
Иначе всё бедой для нас обоих обернётся,
Пусть брахман сам с женой наводит в доме свой порядок».
И всё же Поттхапада высказал своё сужденье
Жене брамина: «Матушка, зачем ведёшь развратно
Себя ты. Недостойное ведь это поведенье,
Ты каждый день мужчин в наш дом приводишь многократно».
- «Ты прав, я поступаю дурно, - та ему сказала, -
Впуская в дом свой их, я этим мужа обманула,
Но больше делать так не буду, я всё осознала,
Иди ж ко мне». Она ему вмиг голову свернула
И бросила в огонь, сказав: «Ты перешёл границы,
Набрался наглости хозяйке делать замечанье,
Ты получил своё, так как со мной посмел забыться,
Так разговаривая, заслужил ты наказанье».
Когда приехал брахман, то он к Рёдха обратился,
Спросив: «Ну как в отсутствие моё вела супруга»?
Ответил тот: «Отец, как хорошо, что возвратился!
Спросил ты лучше б у моего брата, также друга.
Не скажут мудрецы о том, что не было, иль было,
Когда всё, сказанное ими, пользы не приносит,
И даже когда правда сама высказаться просит,
Нехороши слова те, о том, что происходило.
Поэтому и умер Поттхапада, незабвенный,
И уничтоженный огнём он в пепел превратился
Всё потому, что выбрал правды путь, обыкновенный,
Когда не хочет зло, чтобы секрет её открылся.
Поэтому нельзя всё говорить, чтоб сохраниться».
Затем он брахману всё рассказал, в конце добавив:
- «После того что было, не могу здесь находиться».
Простившись, улетел он в лес, дом брахмана оставив.

9. История о газели Курунга
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Жил Бодхисаттва как газель Курунга в лесной чащи,
Был пруд с чистой водой, где мелкий зверь только водился,
Их можно было увидать всех на водопое чаще.
Жил дятел на вершине дерева вблизи от пруда,
В пруду на глубине же обитала черепаха,
На берег выбиралась погулять она оттуда,
Имея панцирь на спине, могла гулять без страха.
И так случилось, что они дружны были все трое,
Со временем в лесу этом охотник появился,
Купил он дом у леса, и в том доме поселился,
Следы газели, как-то он нашёл у водопоя.
Поставил из ремней силки он, и газель попалась,
Она пришла к пруду, чтобы напиться пред рассветом,
В тиши, предутренней, её стенание раздалось,
Её услышав, появились друзья месте этом.
В силках увидев Бодхисаттву, дятел понял сразу,
Что жизнь того в опасности, и он теряет силу,
Силки он видел, но вот сам не попадал ни разу,
А черепаха, выйдя из воды его спросила:
«Но что же нужно делать, чтобы он освободился»?
И дятел ей сказал: «Подруга, зубы ты имеешь,
Перегрызёшь эти ремни, ловушку одолеешь,
Я ж постараюсь, чтоб охотник рано не явился».
И он запел: «Попал в ловушку друг, его страданьям
Поможем мы, ремни силков перегрызёшь зубами,
Освободится он, благодаря нашим стараньям,
Не дам охотнику прийти, живым друг будет с нами».
Ремни грызть стала черепаха, другу помогая,
А дятел полетел к охотнику для наблюденья,
Когда хотел тот выйти после всех приготовлений,
То дятел клюнул его прямо в лоб, выйти мешая.
Охотник, видя поведенье птицы, удивился,
Подумал, что беде быть, в доме временно остался,
Когда же вновь силки проверить он к пруду собрался,
То дятел тут опять, чтоб помешать ему, явился.
Подумал дятел: «В доме у охотника два входа.
Он выйдет через задний выход. Я его там встречу».
Когда охотник выходить стал, то ему навстречу
Вновь дятел ринулся стал и клевать у огорода.
Охотник на восходе солнца взял копьё с собою,
А дятел улетел, сказать, чтоб те поторопились,
Остался лишь ремень один, от всех освободились,
Газель, шаги услышав, порвала ремень ногою,
И, жизнь спасая, в чащу от охотника умчалась,
Её как будто от ловушки порыв ветра сдунул,
А черепаха от бессилия лежать осталась,
Её охотник подобрал и в свою сумку сунул.
А сумку положил на пень, что рядом он приметил,
Вернулся Бодхисаттва, за друзей переживая,
И пойманную черепаху на том пне заметил,
Решил помочь ей, ведь та гибла, его жизнь спасая.
Охотнику дал знать, что ослабел, силы теряя,
Тот в лес с надеждой, что убьёт, за нею устремился,
А Бодхисаттва, ложные следы там оставляя,
Вернулся к тому пню, и пленник враз освободился.
Сказал друзьям он: «Благодарен я вам за спасенье,
Вы поступили также, как друзья все поступают,
Друзья лишь в трудные минуты жизнь других спасают,
Таким должно быть истинное к дружбе отношенье».
Поднял он сумку с черепахой над водой рогами,
И та, из неё выпав, в глубине пруда укрылась,
Газель, с дятлом расставаясь, в себе чащу удалилась,
Так эта дружба стала ещё крепче меж друзьями.
Охотник же ни с чем в свой дом у леса возвратился,
Друзья же жили долго и друг другу помогали,
Ещё ни раз друг друга от опасности спасали,
В лесу закон взаимопомощи установился.

10. История о черепахе
Когда в Бенаресе царь Брахмадата находился,
Гармония царила меж правителей, верховных,
В одной семье министра Бодхисаттва вновь родился,
Советником потом стал в делах светских и духовных.
Царь много говорил, никто не мог и слова вставить,
Не смел ему ни возразить, ни высказать сомненья,
И Бодхисаттва видел, что это вредит правленью,
Он думал, как его поменьше говорить заставить.
В то время черепаха в местном озере водилась,
А вместе с ней два лебедя там тоже обитало,
И черепаха эта с лебедями подружилась,
Со временем в том озере и корма меньше стало.
Два лебедя сказали ей: «Есть место обитанья,
Прекрасное, в горах святых у золотой пещеры,
Там чистый воздух, а в пруду хорошее питанье,
Не хочешь с нами полететь в Страну ту чистой веры»?
- «Как полечу туда я, - черепаха им сказала, -
Ведь я не птица, и, как у вас, крыльев не имею»?
- «Найдём мы палку, чтобы ты её во рту зажала, -
Сказали те, - возьмём концы мы в клюв, полетим с нею».
Они и сделали всё точно так, как и сказали,
И вместе с черепахой этой в небо полетели,
В то время, как они над дворцом царским пролетали,
Увидели их в небе дети, что внизу сидели.
Один из них сказал: «Сморите, как не удивляться?!
Две птицы тащат черепаху, вон, её поймали»!
Им черепаха крикнула: «Вас не должно касаться,
Друзья – это мои, по моей просьбе вверх подняли».
Открыв свой рот, она стремглав на землю полетела,
Ударилась о землю, раскололась на две части,
А во дворце, царь, это видев, принял за несчастье,
И пригласил советников, узнать чтоб, в чём же дело?
Спросил он Бодхисаттву: «Как могло так получиться»?
И тот сказал: «Я долго ждал, чтоб высказать вам мненье,
Чтоб помнили всю жизнь вы это, что может случится,
Когда бездумно открывают рот с нравоученьем.
Любила делать черепаха тоже замечанья,
И раскрывала рот свой, когда надо и не надо,
Но есть минуты в жизни, когда дорого молчанье,
Когда может свести одно лишь слово в бездну ада.
И вам, Ваше Величество, запомнить б не мешало,
Чрезмерная болтливость привести может к несчастью,
Раскрыв рот, черепаха раскололась на две части,
А слово лишнее ведёт к падения началу.»
Услышав речь советника, царь в мысли погрузился,
После чего немногословным стал он в разговорах,
И, как мудрец, к придворным стал прислушиваться в спорах,
В молчанье взвешенностью ум его обогатился.

11. История о быстрой птице
Когда в Бенаресе царь Брахмадата находился,
Народом правил, добродетель свою проявляя,
То Бодхисаттва в виде дятла вновь на свет родился,
В лесу на дереве жил, за зверями наблюдая.
Раз лев добычу жрал, кость в горле у него застряла,
Сидела крепко, глубоко, ему есть не давая,
Весьма жестокую боль его горлу доставляла,
Не мог ни есть он и не пить, лежал всё, умирая.
В то время дятел полетал там в поиске питанья,
Увидев льва, страдающего, сел на ветку рядом,
Заметил, мучается как внизу лев от страданья,
Спросил: «Друг, что с тобой? Тебе, быть может, что-то надо»?
Лев рассказал ему о неприятном злоключенье,
Ему дятел сказал: «Я б сделал кости извлеченье,
Что, несомненно, помогло тебе бы в исцеленье,
Но в пасть боюсь войти, сожрёшь меня в одно мгновенье».
Ответил лев: «Не бойся друг, клянусь, меня ты знаешь,
Ты делаешь добро мне, я его не забываю,
Тебя не проглочу я, ведь ты жизнь мою спасаешь.
И мне мораль известна, хоть и всех я пожираю».
Сказал дятел: «Я помогу, хоть и не верю в чудо».
Когда лев лёг, то дятел палку меж зубами вставил,
Чтоб челюсти не смог тот сжать, и кость вынул оттуда,
Затем палку убрал и быстро место то оставил.
Лев выздоровел и стал пожирать зверей в округе,
Решил проверить дятел, помнит ли лев о том благе,
Что ему раньше сделал он, заботившись о друге,
Пропел стихи ему, когда улёгся тот в овраге.
«Когда кому-то в трудную минуту помогают,
Спасая ему жизнь, иль облегчить его страданья,
То от своих припасов он им что-то оставляет,
В знак благодарности, иль выражая им признанье».
Ответил лев: «Когда питаюсь я животных кровью,
Живу добычей, сея смерть, всем принося несчастья,
Какая может быть там связь с какой-то там любовью,
Доволен будь, что цел, ведь побывал в моей ты пасти».
Ответил дятел: «Тот, кто благодарности не знает,
Кто не имеет представленья о вознагражденье,
Кто даже и к поступкам, добрым, чувств не проявляет,
Тот не заслуживает ни любви, ни уваженья.
К таким от проявленья чувств всех нужно удержаться
Такой, чтоб приносить несчастье всем, на свет родился,
Необходимо от таких подальше всем держаться».
Сказав эти слова, дятел поспешно удалился.

12. История о Сове
В начале всех времён на обсуждение собрались
Все люди в поле и царя провозгласить решили,
Среди самых достойных кандидаты отбирались,
Когда же его выбрали царём, довольны были.
И в то же время звери льва царём провозгласили,
Царём рыб кит стал - больше всех его размеры были.
И птицы также царя выбрать своего решили,
Вокруг скалы летали и все разом говорили:
- «Царя все люди, рыбы и животные имеют,
И только мы остались без царя, нам не хватает
Правителя, который наши нужды понимает.
Которого никто из нас не уважать не смеет.
Ведь мы хотим, чтоб и у нас, у все, был бы правитель,
Царя нет - наше общество становится слабее,
И нами должен всеми управлять наш повелитель,
Давайте ж, здесь собравшись, изберем его скорее».
При выборе вниманье на Сову все обратили,
Два раза обсуждали, чтобы все пришли к согласью,
Два раза в обсуждении согласными все были
И говорили, что Сова их приведёт всех к счастью.
На третий раз Ворона им сказала: «Обратите
Вниманье, что вид, неприветливый, она имеет,
Неужто вы ворчливого царя у нас хотите,
Который будет нас всегда ругать, когда стемнеет?
И как он будет выглядеть, когда он станет гневным?
Как он впадёт вдруг в ярость ни с чего, представьте только,
Когда ему пшено вы подадите, непременно,
Запустит в вас тарелкой он, осколков будет сколько?!
Как вы хотите, но я выбор этот отвергаю,
Хоть и подходит она нам из родственных всех видов
В цари по разуму, но вот, что будет, я не знаю,
Не дай бог, если затаит она на нас обиду.
Все птицы ей поверили, но всё ж её спросили:
- «Скажи нам, ты кого считаешь лучшей, дорогая?
Ведь может разозлиться даже птица, молодая,
Сова же превосходит всех по разуму и силе».
Она спросила их: «Кто видел, чтоб сова смеялась?
Что б ни сказали вы, в цари Сова нам не годится,
Что будет, если на всех нас она вдруг рассердиться»?
Ворона в этом споре при мненье своём осталась.
С тех пор вражда возникла меж Совою и Вороной,
Хоть и Ворона с того слета птиц всех улетела,
Сову не выбрали на царство. Стая захотела,
Чтоб Лебедь стал царём, он получил от всех корону.

13. История о грохоте
Когда в Бенаресе царь Брахмадата находился,
Его народ весь прославлял, в спокойствие трудился.
То Бодхисаттва львом в то время вновь на свет родился
И жил в лесу, рос и могущественным становился.
Стоял лес, смешанный, поблизости от океана,
Росли в нём пальмы и деревья с Белува-плодами,
Жил заяц в зарослях, переплетённых всех лианой,
Питался он плодами тех деревьев меж кустами.
Раз как-то вечером уже домой он возвращался,
В пути подумал: «Если вдруг произойдут несчастье,
Случится что-либо, и мир погибнет в одночасье.
Куда бежать? И где спастись мне»? Он разволновался.
И тут ещё с Белува-дерева что-то упало,
Раздался сильный грохот, сердце зайца ушло в пятки,
Он бросился бежать, что было силы, без оглядки
Так что вокруг него в его глазах всё замелькало.
Когда бежал он, то другие зайцы попадались,
И спрашивали его, от кого он убегает.
- «Вы что не видите, - кричал он, - земля погибает».
И зайцы, чтоб спастись с ним, к нему присоединялись.
Когда увидели их кабаны, газели, лоси,
За ними лисы, буйволы, быки и носороги,
Узнав причины страха их, всё моментально бросив,
Пустились вслед за ними, всё ломая по дороге.
И даже сильные самообладанье теряли,
Слоны, львы, тигры в страхе устремились вслед за ними,
Как только о конце земли, грядущем, узнавали,
Безумство и животный страх овладевали ими.
Увидел Бодхисаттва их несущееся стадо.
Спросил их: «Что случилось»? И они ему сказали:
- «Земля сейчас погибнет, всем спасаться скорей надо».
Охваченные паникой все дальше побежали.
Тогда подумал Бодхисаттва: «Но всё это странно:
Когда-то чтоб земля гибла – такого не случалось,
Так как земля существовала в мире постоянно,
И кто-то слух пустил, и стадо панике поддалось.
И если я не помогу, произойдёт несчастье,
Спасти я должен их». И он на гору устремился,
Где на вершине в страхе весь звериный род укрылся
И трижды рёвом горы огласил из своей пасти.
Вначале он спросил львов, почему те испугались,
Что их заставило бежать, как трусов, вместе дружно,
Они сказали, что гибнет земля, спасаться нужно,
Поэтому они и на вершине оказались.
Спросил их Бодхисаттва: «Вы всё видели глазами,
Как гибнет земля наша, и как кто-то погибает»?
- «Нет, - те сказали, - но слоны о гибели всё знают,
Они же мудрые и всех умнее между нами».
Спросил лев у слонов, но те сказали, что не знают,
Но слышали от тигров о трагической той вести,
А те – от носорогов, те – от буйволов, и вместе
С быками, кабанами всё трагичность понимают.
В конце узнал лев, что газели весть распространили,
Узнав её от зайцев, те на зайца указали,
Что, сломя голову бежал, когда его спросили,
И наконец со львом все слуха автора узнали.
Спросил его Лев: «Видел ты своими всё глазами,
Как гибнет земля наша, расскажи, как всё случилось».
Сказал тот: «Возвращался, я домой, солнце садилось.
Подумал я, придёт всему конец, что будут с нами.
И вдруг услышал грохот, будто небо вдруг упало
На землю, я у дерева-Белува находился,
Я понял, что конец всему пришёл, бежать пустился,
Так как от грохота того безумно жутко стало».
Подумал Бодхисаттва: «С этим нужно разобраться,
У дерева Белува все плоды растут большие,
На месте от его паденья след должен остаться,
И при паденье шум все издают плоды такие».
Сказал он всем: «Я с зайцем на том месте побываю,
Проверю всё, после чего и правду вам открою,
Приходит ли земле конец, погибнет ли, узнаю».
И к тому месту устремился, взяв зайца с собою.
Когда они на место прибыли, то увидали,
Под деревом-Белува спелый плод лежать остался,
И от его паденья средь животных страх начался,
Когда все звери в панике на гору побежали.
Лев, зайца на спину взяв, к зверям быстро возвратился,
Сказал им, что конца земли нет, чтобы не боялись,
И отпустил всех, мир среди зверей вновь воцарился,
Так Бодхисаттва спас животных, все в живых остались.

14. История о царе газелей Нигрода
Пред тем в Бенаресе как Брахмадатта появился,
Вели жизнь звери вблизи озера с водою, чистой,
Там Бодхисаттва в образе газели вновь родился,
Когда его мать родила, был в шкуре золотистой.
Глаза его как камни драгоценные сияли,
Рога же, как при лунном свете, серебром блестели,
Оттенок, лакировочный, копыта ног имели,
Хвост как у яка был, его пятьсот сопровождали
Газелей, он царём был стада с прозвищем Нигрода.
Бродил с ними в лесу, где его звери все любили,
А рядом жил другой царь Сакха, из того же рода,
Он тоже был прекрасен, с ним пятьсот газелей жили.
В то время царь Бенареса вдруг занялся охотой,
Без мяса, свежего, газелей за стол не садился,
Придворные все были обременены заботой,
Устроить как охоту с тем народом, что трудился.
Подумали все люди: «Царь охоту в лесах любит,
От дел нас отрывает, чтоб ему мы помогали,
Преследуя газелей, все посевы наши губит,
Не лучше ль сделать, чтоб газелей в парк его согнали»?
Царю понравилась идея, отдал приказанье,
Чтоб люди, шум в лесу устроив, в парк их всех пригнали,
Для них устроил он кормушки, дав им всем питанье
И воду, парк огородил, чтоб те не убежали.
Когда меж всех увидел царь газелей двух, прекрасных,
То запретил их убивать, храня для размноженья,
Когда других отлавливали, ранили напрасно
Спасавшихся, и Бодхисаттва сделал предложенье
Царю Сакха: «Чтоб нас напрасно всех не убивали,
Давайте все решим, судьбе чтоб каждый покорился,
Знать, быть кому зарезанным, чтоб жребий все бросали».
Царь Сакха с этим предложеньем, молча, согласился.
Так каждый день бросали жребий, на смерть уходили
Покорно те, кому расстаться с жизнью предстояло,
Шёл обречённый к повару, на бойню уводили
Его, и там сама судьба ему жизнь отнимала.
Пришла как-то к царю Сакха газель из его стада,
Сказав: «Беременная я, должна ожеребиться,
Сегодня жребий выпал мне, и умирать мне надо,
Нельзя ли как-то подождать, чтоб плод сумел родиться»?
Сакха сказал: «То, что ты просишь, сделать невозможно,
Твой жребий выпал, тебе нужно с жизнью расставаться,
Судьба решила так, тебе нельзя в живых остаться,
Тебя никто не подменит, проститься с жизнь сложно».
Тогда пошла газель к Нигроде и всё рассказала
Ему, он, выслушав, сказал: «Иди, рожай спокойно,
Тебя я заменю собой, моя пора настала
Расстаться с моей жизнью, что я сделаю достойно».
Он к повару пошёл, положил голову на плаху.
Тот испугался, видя самого царя Нигроду,
И к своему царю пошёл докладывать со страха,
Пришёл с придворными тот и со множеством народа.
Когда Венареса царь увидал царя газелей,
Спросил его: «Но почему на плахе вы лежите?
Ведь я вам вечную жизнь даровал, на самом деле,
Чтоб справедливость в стаде вы блюли, как вы хотите».
- «Любезный царь, ценю я вашу милость, - тот ответил, -
Мой род в пятьсот голов и справедлив, и дружен,
Но из другого рода я газель недавно встретил,
Беременную, из неё хотят вам сделать ужин.
Она ко мне со своей просьбой утром обратилась,
Чтоб кем-то заменил её я для плода рожденья,
Кого ж могу послать на смертное исчезновенье?
Поэтому пошёл я сам, так это и случилось».
Бенареса царь, слова эти слыша, удивился,
Сказав: «Я в жизни человека не встречал такого,
Кто бы от смерти добровольно сам не уклонился,
И сам пожертвовал бы своей жизнью за другого.
Имея, как ты, дружелюбие и состраданье,
И проявив поразительное ко всем терпенье,
Примера в жизни я не знал такого поведенья,
Хочу издать указ о всем вам жизни дарованье».
- «Великий царь, - тут Бодхисаттва молвил, поклонившись, -
Вы даровали жизнь нам, ну, а как же остальные,
Такие же, как мы и вы, все существа живые,
Они же будут гибнуть, вашей воле покорившись»?
Бенареса царь дал тут Бодхисаттве обещанье,
Не убивать животных, могут жить все, разводиться,
Нигрода же спросил: «Как рыбы будут жить и птицы,
Защиты если не найдут в среде их обитанья»?
- «И им я обещаю бережное отношенье, -
Сказал Бенареса царь, - я издам всем предписанье,
Чтоб жизнь всем сохраняли по моему веленью».
Святой спасти всех заручился царским обещаньем,
И молвил он, вставая с плахи: «Пять есть предписаний,
Которым должен следовать ты и твои все люди,
По вашей воле не должно быть жизни угасанья,
Тогда при умирании на Небо путь вам будет».
Когда дал клятву царь, то врата парка все открылись,
И все животные отпущены на волю были,
И об охоте и рыбалке люди все забыли,
И чувства доброты в народе сразу укрепились.
А у беременной газели сын вскоре родился,
Когда немного он подрос, она ему сказала:
- «Запомни, сын мой, где бы ты не находился,
Старайся с теми быть, у кого - доброе начало.
И сытой жизни не ищи, её искать не надо,
Старайся быть лишь там, где чувствуешь себя свободно,
Чурайся тех, кто добротой гордится всенародно,
Уж лучше умереть с Нигродой, чем жить с Сакхой рядом».
То было время, когда наставленья почитали,
Меж существами так доверие укоренилось,
Спокойно жили все, люди зверей не убивали,
И доброта меж всеми на земле всей утвердилась.

15. История о жертвоприношении
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Один жил брахман, вед знаток, всем широко известный,
Решил он сделать жертвоприношенье богам, местным,
Барана выбрал, лучшего, что в месте том водился,
Сказал ученикам своим, его чтоб откормили,
И шерсть на теле бы расчёсывали многократно,
Но прежде, чтобы вымыли его, к реке сводили,
Венок повесили на шею, и вели обратно.
Ученики барана повели к реке послушно,
В воде где искупали и оставили сушиться
На берегу, и стали рвать цветы, единодушно
Решив сплести венок, красивый, чтоб с ним возвратиться.
Баран же в это время думать о Карме остался:
- «Сегодня буду от своих страдания я избавлен».
От этой мысли, радость испытав, он рассмеялся,
Подумал: «Брахман же без милости будет оставлен».
От этой мысли он заплакал горькими слезами,
Когда это увидели ученики, спросили:
- «Скажи, смеялся ты и плакал, что за мысли были?
Своими чувствами ты не поделишься ли с нами»?
- «Нет, - им сказал баран, - меня об этом не просите,
Скажу в присутствие брахмана перед смертью в храме,
Меня вы лучше к вашему учителю ведите».
Те привели его к брахману, тот спросил в ашраме:
- «Я слышал, что ты плакал и смялся. В чём причина»?
Сказал баран: «Я вспомнил прежнее существованья,
Когда был брахманом я, и по своему почину
Барана принёс в жертву, эта жизнь мне – в наказанье.
Потом я становился им в своих перерожденьях,
С тех пор животным я пятьсот раз вновь перерождался,
В виде барана прожил я последнее рожденье,
От этой радости я у реки и рассмеялся,
Но тут подумал я о вас и сразу впал в расстройство,
Заплакал, стало жаль мне вас, мой путь вы повторите,
Уж таково в природе нашей все Кармы устройство,
Убив меня, вы так своей судьбы не избежите».
Ему ответил брахман: «Убивать тебя не буду,
К тому же, сохраню тебе жизнь, только ты не бойся,
В моём ашраме будешь долго жить, и успокойся,
Везде оберегать тебя мы станем и повсюду».
Баран сказал: «Твоя защита брахмана ничтожна,
Ведь злые обстоятельства довлеют надо мною,
И уберечь меня сейчас от смерти вряд ли можно,
Вы если находиться даже будете со мною».
Но брахман всё ж с учениками рядом с ним остался,
Куда б тот ни пошёл, за ним шёл следом, охраняя,
Когда баран, как только на свободе оказался,
Щипать в горах с кустов стал листья, шею поднимая,
Но тут вверху внезапно камешек с горы сорвался,
Вниз покатился и ударил в голову барана,
В одно мгновенье тот убит был и лежать остался,
А в голове его кровавая зияла рана.
В то время Бодхисаттва богом дерева родился,
Сидел в лесу, ноги скрестив и в думы погрузившись,
Как раз недалеко от того места находился,
Смотрел и думал обо всём, с вершины той спустившись:
«Когда плоды зала люди таким способом увидят,
То убивать живых существ в природе перестанут,
Убийство, как и преступление, возненавидят,
И сразу в мире чище, благороднее все станут».
И он пропел стихи своим изысканным и ясным пеньем:
- «Когда поймут, что к гибели ведёт нас и страданьям,
Начнут меняться все, проникнувшись единым мненьем,
Не станут убивать, наполнив душу состраданьем.
Тот, кто живые существа в природе убивает,
К несчастным жалости и состраданья не имея,
Лишь скорби множит средь живущих, боль мученья сея,
Себя сам разрушает, и в конце он погибает».
Как только Бодхисаттва рассказал всем о наличье
Причин в природе Кармы устрашающего ада,
Все поняли смысл жизненных путей своих различье,
Причин Кармы рождений - наказаний и награды.
И сразу от убийств живых существ всех отказались,
От этого в сердцах их добродетель укрепилась,
Взгляд прояснился на всё то, чем в жизни занимались,
Для них дорога в Град божественный открылась.

16. История о свинье Мунике
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
В одной деревне у крестьянина на дворе скотном,
Вновь в мире Бодхисаттва в образе быка родился,
И назван был «Махалохита» именем животным.
Гуллалохита, младший брат его там появился,
Два брата день весь в поле на крестьянина трудились,
Красавица в семье была, отец ею гордился,
Решил богач, она и его сын чтоб поженились.
Когда настало время свадьбы, в дар им подарили
Крестьяне мешок риса и свинью, как подношенье.
Свинью все звали Муника, её рисом кормили,
Чтоб её мясо было вкусным всем на угощенье.
Гуллалохита, младший брат, сказал тут Бодхисаттве:
- «Мы в доме двое весь день не перестаём трудиться,
Едим траву, солому, всё, что людям не годится,
Хоть раз бы угостили рисом на во время жатвы.
А Муника не трудится, жрёт, спит и веселится,
А кормят её самым вкусным, чтобы стала жирной».
Сказал брат: «Не завидуй ты её еде, обильной,
Она для них скоро в еду сама ведь превратится.
И это перед смертью её ужин есть, прощальный,
Все видят в ней сейчас лишь свадебное угощенье,
Наступит вскоре для неё последний день, печальный,
Её зарежут, в суп положат мясо для съеденья».
И Бодхисаттва стих пропел, когда всё так случилось,
Когда пришли к ним гости, началось приготовленье,
Раздался Муники последний визг, и кровь пролилась,
Затем гостям подали её мяса в угощенье:
- «Вот и закончилась жизнь, её участь незавидна,
Она едой так стала, неспособная трудиться,
Давали ей отборный рис, тебе было обидно,
В еде же ты неприхотлив, и твоя жизнь продлится».
Сказал Гуллалохита: «Брат, я вижу, как бывает,
Еда наша - трава и сено, от всего нас лечит,
И лучше в сто раз она той, что свиньи поедают,
Она нам не вредит, и долгую жизнь обеспечит».

17. История о птице
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, храм в горах построил, удалённый,
То Бодхисаттва в виде птицы на земле родился,
В лесу на дереве жил, птичьей стаей окружённый.
Огромным было дерево, средь леса возвышалось,
Подул раз сильный ветер, листья с веток облетали.
И птицам удержаться на нём еле удавалось,
Качались ветви на ветру, друг друга задевали,
От тренья запах дыма везде стал распространяться.
Увидев это, Бодхисаттва думал: «Быть пожару,
От веток загорятся листья, нужно убираться
Из леса этого, где полыхнёт всё с первым жаром.
Нам нужно всем лететь, чтобы найти место другое,
Иначе будут всё в дыму и пламени повсюду,
Нельзя нам медлить, когда происходит всё такое,
Сказать всё нужно птицам, я спасителем их буду».
И он взлетел на ветку, верхнюю, запев стихами:
- «На дереве, где мы живём, нельзя нам находиться,
Так как оно должно сейчас само воспламениться,
Нам нужно срочно улетать, вы все летите с нами».
И он взлетел, товарищей с собой всех увлекая,
Но были также те, кто не поверил и остался.
- «Как рыба этот умник мутит воду, - полагая, -
Решил всем показать, что он умней всех оказался».
Они совет его отвергли и сидеть остались
На дереве, а вскоре всюду искры полетели,
Пожар разбушевался, ветви пламенем объялись,
Оставшиеся птицы на пожаре том сгорели.

18. История о куропатке, обезьяне и слоне
Давным-давно на гималайских южных склонах жили
Вблизи банановых пальм, кипарисов и платанов
Три близких друга: куропатка, слон и обезьяна
Они в раздорах непокорными друг к другу были.
Они всегда у старой пальмы вместе собирались,
Делились новостями и о жизни говорили,
Подолгу спорили о чём-либо, когда встречались,
Однажды там во время одной встречи так решили:
- «Порядка нет у нас, и мы почтенья не имеем
К друг другу, мы старейшины должны сделать избранье,
Тогда и уважение друг к другу заимеем,
Ведь возраст – это то, что признано, как почитанье».
И высказав идею, с ней все трое согласились,
Но нужно было выяснить, кто среди них всех старше,
Чтоб каждый доказательство привёл, договорились,
О том, какой кто помнит пальму, когда был он младше.
Слона спросили, он сказал: «Когда я был моложе,
То пальма мне до пояса, как помню, доходила,
Когда подрос, то - до пупа, меж ног вся проходила
Кустом её я помню, был я мал, и она – тоже».
Тогда они спросила обезьяну, та сказала:
- «Ещё была малюткой я и на земле сидела,
И помню, как тогда я сверху на неё глядела,
Срывала её верхние побеги и съедала».
Спросили куропатку, та сказал: «Я всех старше,
Пустым, я помню, это место в моём детстве было,
Росла тогда ещё большая пальма чуть подальше,
Плоды клевала я там, здесь помёт свой уронила.
Из этого помёта пальма здесь и получалась,
Видать, тогда я семечко с той пальмы проглотила,
Оно и проросло в грязи и в дерево развилось,
В каком-то смысле, эту пальму я и породила».
Тогда слон с обезьяной куропатке так сказали:
- «Из нас троих ты старше нас, тебя мы поздравляем,
Почтение и почитанье мы не проявляли
К тебе, но с этих пор мы положение исправляем.
Мы будем тебя слушаться, ценить твои советы,
В решении задач давать мы будем предпочтенье
Твоим всем взглядам, содержащим мудрость наставленьям,
Искать по сложным всем вопросам у тебя ответы.
Отныне можешь нам давать прямые указанья,
Мы будем слушаться их, мудрости в них проявленью,
Учи нас разуму, твои передавай нам знанья,
Придерживаться будем твоей жизни направленью».
С тех пор друзья обои стали проявлять вниманье
Во всех опасностях их к её предостереженьям,
И вскоре в дружбе родилось взаимопониманье,
И споры прекратились, наступило единенье.
Их праведная жизнь спасла их от всех дел, греховных,
И породила у них в душах к мудрости почтенье,
Раскрыв пред ними тайный смысл их предопределенья,
Дав им возможность попасть в мир божественный, духовный.

19. История о трёх добродетелях
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Был брат, завистливый, у Будды, и он мир оставил,
Так Девадатта в обезьяньем образе родился
И стаей обезьян в горах на Гималаях правил.
Из страха, что самцы вдруг с ростом сильными все станут,
Родится кто-либо средь них, считая себя умным,
И подчиняться все его приказам перестанут,
Откусывал яички всем он в возрасте их, юном.
Тогда и Бодхисатва от одной самки родился,
Когда она его ещё плодом в себе носила,
Боясь об его будущем, уйти в горы решила,
Так сын от Девадатта на свободе появился.
Когда подрос он, быстро обрёл силу, неземную,
Однажды он спросил мать: «Мой отец где обитает?
И кто он? О моём существовании ли знает?
А также, что он делает и жизнь ведёт какую»?
Сказала мать: «Он - обезьяний царь и правит стадом».
- «Хочу с ним встретиться, - сказал сын, - я с ним не видался».
Ответила мать: «Думаю, отца тебе не надо
Такого, лучше было б, если б ты с ним не встречался».
- «Но почему»? – тогда спросил её сын удивлённо.
- «Отец всех молодых самцов достоинства лишает,
Мужского, - мать сказала, - мужество их отнимает,
Боится царство потерять своё, определённо».
Но сын сказал: «Мать, приведи меня к нему скорее».
Та привела его к царю, согласно его воли.
Увидев сына, царь подумал: «Когда станет он сильнее,
То свергнет меня с трона, я не буду царём более,
Поэтому мне нужно задушить его на месте,
И лучше это сделать, его как бы обнимая,
Сказал ему: «Иди ко мне, мы править будем вместе,
Тебя я встретил наконец-то, радость-то какая»!
Когда он обнял сына, чтоб проделать удушенье,
Тот тоже сжал свои объятья с силой, неземною,
Так, что трещали кости, отец думал с удивленьем:
- «Это - не я, а он может покончить так со мною».
Тогда отец решил: «Убью его я по-другому,
Недалеко есть пруд, в котором демон проживает,
Всех, кто к пруду приходит, он живьём там поедает,
Послав его туда, избавлюсь по пути такому».
И он сказал ему: «Я стар, и трон хочу оставить,
А ты уже большой, я передам тебе правленье,
Когда на трон ты сядешь, то всем стадом можешь править,
Мы сделаем необходимое приготовленье.
Ступай к пруду и собери для трона украшенья -
Две белых и три синих лилий, там в пруду растущих,
А также лотосов пять, самых лучших и цветущих,
Которые богам мы понесём как подношенье».
Когда к пруду шёл сын, то видел след туда идущих,
Обратных же следом из пруда там не наблюдалось,
Подумал сын, что там, в пруду, чудовище скрывалось,
И пожирало всех людей, поблизости живущий.
«Отец послал меня туда, чтоб стал его я пищей, -
Подумал он,- его перехитрить я постараюсь.
Отец пути для моего уничтоженья ищет,
Чтоб уцелеть, я разум применить свой попытаюсь».
Найдя песчаный берег, он, к воде не приближаясь,
С разбега прыгнул на берег другой, сорвав в полёте
С воды цветка два, не попасться демону стараясь,
Проделав несколько раз так, достиг итога в счёте.
Когда собрал он нужные цветы, голос раздался,
Который демону принадлежал: «Это – искусство!
Впервые встретил я того, ко мне кто постарался
Не попадаться в лапы, и я полон чувства
От восхищения, так как я супермена встретил,
Тремя который добродетелями обладает,
С которыми все трудности свои он побеждает,
В чём высочайший знак происхожденья, я приметил».
И он пропел стих: «Качествами кто тремя владеет:
Геройством, мастерским благоразумьем и сноровкой,
Тот всех врагов, как и препятствия все, одолеет,
Своей смышлёностью, толковостью и хваткой ловкой».
И демон, похвалив ум Бодхисаттвы и геройство,
Спросил: «А для чего тебе нужны цветы все эти»?
Сказал тот: «Стану я царём, чтоб быть за всё в ответе,
Решил отец так, все оценивая мои свойства».
И демон предложил: «Цветы отцу давать не надо,
Отдай мне их, я передам ему, как подношенье,
По случаю на трон царём твоего восхожденья,
Отец и все его придворные мне будут рады».
Он, согласившись, у пруда ответа ждать остался,
Цветы отцу демон понёс, как от себя награду,
Увидев демона, отец от страха вмиг скончался,
У обезьян так Бодхисаттва стал царём их стада.

20. История о кошках
Когда Бенаресом царь Брахмадатта правил,
В семье каменотёса Бодхисатва вновь родился,
Когда подрос, освоил мастерство, семью оставил,
Каменотёсом тоже, как его отец, трудился.
Тогда в деревне царства Каси жил купец, богатый,
Своё богатство превращал из золота в монеты,
Скопил за жизнь четыре сотни миллионов злата,
И схоронил его в горах в одной пещере где-то.
Его жену убила золотая лихорадка,
Когда же умерла она, то в мышь переродилась,
Жила в том месте, где её богатство всё хранилось,
Купец погиб, деревня развалилась от упадка.
Трудился Ботхисаттва, где деревня находилась,
Его увидев, мышь, когда себя пищу искала,
Проникнувшись доверием, за ним всё наблюдала,
Монетку взяв, приблизилась и с просьбой обратилась:
Но прежде всё ж подумала: «Жить так мне невозможно,
Богата я, монеток много я таких имею,
И если их не потреблять, то потерять их можно,
Ведь золотом питаться до сих пор я не умею».
Сказала Бодхисатве так: «Возьми эту монету».
Спросил её тот: «Ты зачем пришла ко мне с деньгами»?
Ответила: «Употреби их, разделив меж нами,
Возьми себе часть, мне ж купи еду, мясо, за это».
И Бодхисаттва сделал так, как мышь его просила,
Купил её мяса, та его к себе домой забрала,
Какое-то там время им питалась и так жила,
Потом ему опять монету золота отдала.
Так время шло, мышь деньги Бодхисаттве отдавала,
Он мясо покупал ей, и с тех пор ей сытно жилось,
Но вот однажды кошка выследила мышь, поймала,
Хотела съесть уже, но та к ней с речью обратилась,
Сказав: «Не убивай меня! Убьёшь, голодной будешь,
Один лишь раз мною наешься, а ведь я богата,
Тебе я мясо буду покупать монетой злата,
Без этого, когда ты корм себе ещё добудешь»?
Подумав о словах её, тут кошка согласилась,
И мышь с этим условием на волю отпустила,
С тех пор день каждый Бодхисатве деньги приносила,
И мясом, что тот покупал, с той кошкою делилась.
Одну часть мяса отдавала ей, другой – питалась,
Так жили время, некоторое, всё обходилось,
Потом опять другой кошки в когтях мышь оказалась,
Та собиралась уже съесть её, но мышь взмолилась:
- «Не делай этого, и каждый день ты будешь сытой».
История и с этой кошкой та же повторилась,
Но в этот раз часть мыши на три части уж делилась,
Для кошек всех секрет богатства мыши стал открытым.
Когда мышь в лапах у четвёртой кошки побывала,
Заметил Бодхисаттва, что мышь очень похудела,
Когда ж попала в когти пятой, то почти не ела,
Спросил её и Бодхисаттва, что с ней стало.
Она о злоключениях своих всё рассказала,
Что голодна она, и выхода не находила,
Соорудил ей куб он из прозрачного кристалла,
Сказав, чтоб в кубе этом время, некое, пожила:
- «Когда к тебе придёт, ответь ей грубыми словами,
Так, чтоб та разозлились, и терпенье потеряла».
Залезла в куб мышь с мясом и наелась до отвала,
Лежала и смотрела на мир сытыми глазами.
А вскорости одна из пяти кошек появилась,
Хотела у неё своею долей поживиться,
Но мышь на кошку с наглым удивлением воззрилась,
Сказала: «Ах ты, слюнтяйка, не стану я делиться.
И если голодна, кормись детишками своими».
От злости кошка бросилась, на мышку налетела,
Но не заметила, та в кубе, кристальном, сидела,
Невидимой была стекла преграда между ними.
Ударилась так сильно, как на камень набежала,
Что, выскочили из орбит глаза, лежать остались,
И мышь опасность - ею съеденной быть - избежала,
Таким же образом пять кошек с жизнью их расстались.
Так Бодхисаттве каждый день монеты отдавая,
Жила беспечно мышь с ним, даже голода не знала,
И дружба с Бодхисаттвой всегда жизнь ей защищала,
Так прожили они всю жизнь, друг другу помогая.

21. История о воронах
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
И в царстве создавал законы среди масс, народных,
То Бодхисаттва божеством морским опять родился,
И обитал в морских глубинах средь существ, подводных.
Раз ворон со своей подругой прилетел на море,
Чтоб кормом там на берегу каким-либо разжиться,
Дары там люди оставляли, чтобы сохраниться,
Всем божествам, чтоб избежать им гибели и горя.
Божественные существа повсюду обитали,
Как птичий бог Супаннас, также Нагас, бог змеиный,
У моря угощенье моряки им оставляли,
Такой обычай соблюдали рыбаки, старинный,
Нашли ворон с подругой там вино и много пищи:
Рис, мясо. рыбу, фрукты, и наелись до отвала,
- «Мне море нравится, -подруга ворону сказала, -
Кто в нём живёт, не может побираться словно нищий,
А почему бы жителями нам не стать, морскими,
Нам нужно научиться лишь нырять и плавать вольно.
Давай попробуем, ведь чайки плавают, мы с ними
Друзьями станем, будем жить так сытно и довольно».
Услышав слова эти, ворон с нею согласился,
Но всё же сомневался, и воды ещё боялся,
Когда та подошла к воде, на берегу остался.
Но, пересилив страх, последовать за ней решился.
Но тут волна, огромная, на берег накатила,
Как будто из пучины сама смерть на берег влезла.
Его подругу подхватила, в море утащила,
Помочь никак не мог он, под водой она исчезла.
И ворон, сидя на камнях, заплакал, сожалея,
Что потерял подругу, стал кричать, что было силы:
- «Любимая, зачем ты чайкой стать меня просила,
А я тебе согласье дал, глупца мозги имея».
Его крик жалобный все вороны тут услыхали,
Всей стаей собрались, к нему на берег прилетели,
И стали утешать, помочь ему чем-то хотели,
Подругу чтоб спасти, свои идеи предлагали.
Один сказал: «Нас очень много, мы тебе поможем,
Давайте, воду эту вычерпаем всю из моря,
На дне найдём подругу, и исправим твоё горе,
Вернём её тебе, ты нам поможешь в деле тоже».
И все с энтузиазмом принялись за это дело,
Все стали клювами вычерпывать из моря воду.
У скал собралось множество вороньего народа,
Решили море осушить, работа закипела.
Но вскоре в горле стало горько от воды, солёной.
Глаза со временем у воронов всех покраснели,
Но всё ж они подругу ворона спасти хотели,
И, осушая море, песню пели о спасённой:
- «Хоть и глаза устали, в клювах соль вся остаётся,
Стараемся спасти её мы, силы прилагаем,
Но море полное, всё вычерпать не удаётся,
И почему так получается – не понимаем».
И также ворона друзья всей стае подпевали:
- «Подруга наша, дорогая, ворона супруга,
Тебя мы в стае, как прекраснейшую птицу, знали,
Зачем же в море ты пошла одна, покинув друга?
Изящным клювиком и черноокими глазами
Блистала ты, и голосом, чистейшим, песни пела
На радость нам, но море твоим телом завладело,
И ты в воде погибла, и уже тебя нет с нами».
И тут вдруг божество морское появилось
И перед воронами в образе своём предстало,
Вся стая воронов от страха в небо устремилась.
- «Спасайтесь от потопа»! – божество им прокричало.

22. История о глупом шакале
Когда в Бераресе царь Брахмадатта появился,
Народом правил, создавая правил свод, нетленный,
То Бодхисатва в образе шакала вновь родился,
И жил в лесу у Ганги, у реки, священный.
Раз как-то умер старый слон, в лесу лежать остался,
У Ганги, на боку лежал у грязной мутной лужи,
Шакал всегда голодный был и падалью питался,
Слона, умершего, он у реки и обнаружил.
Он с радостью подумал: «Сытая пора настала,
Забуду я о голоде и жрать буду от пуза».
Он к трупу подошёл, оценивая тяжесть груза,
Который не унёс бы, так как силы не хватало.
Он начал хобот есть, но тот был словно плуга дышло,
К тому ж, на вкус, ему совсем казался несъедобен,
Как он с усердием не грыз, но ничего не вышло,
Он понял, хобот для еды нисколько не пригоден.
Он стал есть ухо, но оно корзиною казалась,
Как из лиан сплетённое, и вкуса не имело,
Он укусил живот, но горсть песка во рту осталась,
От этого усилия десна вдруг заболела.
Попробовал он ногу съесть, но мясо жёстким было,
Тогда отъел он хвост, под ним вход в тело оказался,
Как вход в пещеру, узкую, его это манило,
Через неё, в конце концов, он внутрь слона забрался,
Съел печень, сердце, почки, всё, зубам что поддавалось,
Он ел и ел всё, слона внутренности выедая,
Ему эта еда вполне съедобной показалась,
И съел он много, получилась комната большая.
Ел мясо с удовольствием и, кровью запивая,
Подумал: «А зачем же мне отсюда выбираться?
Здесь всё для сытной жизни есть, живи, горя не зная,
Могу как в доме жить». И он решил в слоне остаться.
Так жил в слоне он, ел и пил, спал у него в желудке,
Но тело у слона на солнце стало вдруг ссыхаться,
Не видел он, так как не выходил из дома сутки,
И выход из слона со временем начал сужаться,
Пока совсем, в момент какой-то, весь он не сомкнулся,
Поэтому шакал как бы в ловушке оказался,
Не мог никак наружу выбраться, как не пытался,
Внутри ставало ему тесно, слон как будто сдулся.
Внутри и мясо высыхало, жестче становилось,
К тому же, кровь, в слоне оставшаяся, вся свернулась,
Шакала жизнь, с теченьем времени, в ад превратилась,
Не находил он места, время медленно тянулось.
Со страхом думал он, что жизнь его к концу подходит,
Но тут начался дождь, и в анусе окно открылось,
Попал в желудок утренний свет, и всё озарилось,
Хотел он выйти, видит, что лишь голова проходит.
Он голову из трупа высунул и насладился
Дыханьем воздуха, и миром долго любовался.
Затем вернулся он вовнутрь и с силой разбежался,
Расширив ануса отверстие, освободился.
Он с радостью подумал: «Как я мог туда забраться?
Любая непотребность нас к несчастью приближает,
Погибнуть можно, если в тисках жадности остаться,
Ведь, чтоб нужду преодолеть, нам малости хватает».
С тех пор к большим он тушам больше уж не приближался,
Он понял, что в потребностях держаться нужно меры,
Тогда и мир покажется не мрачным и не серым,
И больше он в ловушку жадности не попадался.

23. История о глупом кабане
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился
И правил, то заботился он о духовной пище,
В то время Бодхисаттва в мире львом переродился,
В одной пещере горной он обрёл своё жилище.
Недалеко был пруд, куда на водопой ходили
Все звери, рядом стадо диких кабанов водилось,
В лесу неподалёку в хижинах аскеты жили,
Они в своём ашраме все трудились и молились.
Когда лев убивал слона иль буйвола, охотясь,
Он долго сытим был, в лесу их мясо поедая,
Ходил к пруду только попить, о пище не заботясь.
На всех других зверей внимания не обращая.
Раз шёл на водопой он, кабана дорогой встретил,
И спрятался в кустах и, за ним зорко наблюдая,
Подумал, что когда-нибудь убьёт, так поджидая,
Кабан же был тупым и льва того в кустах приметил,
Подумав, что лев спрятался, его он испугался,
И гордо, голову подняв, пропел стих такие:
- «Четвероногие мы оба, но клыки большие
Имею я, и спрятался ты, так как забоялся».
Ему ответил лев: «Сегодня драться я не буду,
Но через семь дней можем мы с тобою повидаться,
Захочешь если ты ещё тогда со мной подраться,
И я приду к тебе на встречу, если не забуду».
И лев пошёл своей дорогой, а кабан примчался
К своим собратьям, поделившись новостью такою:
- «Мне повстречался лев и меня очень испугался,
Не захотел помериться он силами со мною,
Но чтоб совсем уж трусом предо мной не показаться
Он предложил мне встретиться в конце этой недели,
Когда увидимся мы вместе, то сможем подраться,
Живого места не оставлю я на его теле».
Услышав его речь, сородичи все испугались,
Сказали: «Ты безумием своим нас всех погубишь,
Не зная сил своих, как с ним бороться в схватке будешь?
От вызова его на драку мы бы воздержались».
Кабан тут понял, что он с вызовом погорячился,
Но делать было нечего, и он спросил совета:
- «Так что мне делать»? И был удивлён друзей ответом:
- «Сходил бы ты в ашрам к аскетам, и там помолился,
А после бы в отхожее их место отправлялся,
И полежал б их яме, выгребной, при расставанье.
Затем в моче и испражненьях их бы повалялся,
И лишь тогда отправился ко льву бы на свиданье.
На ветреной встань стороне, когда со львом столкнёшься,
Чтоб запах от тебя бы на него распространился,
Лишь при таком раскладе, от него убережёшься,
Тогда б ты победил его, в живых бы сохранился».
Кабан всё сделал в точности так, как ему сказали,
Когда учуял лев зловонные те испражнения,
То в миг пропал и голод и к еде живой хотенье,
Признал своё он пораженье, как и предсказали.
Пропел стихи, смеясь, лев: «Потерпел я пораженье,
Ты оказался прав, кабан, твоя теперь победа,
Я с поля боя ухожу, оставшись без обеда,
Потом мы встретимся, когда пройдёшь ты очищенье».
Кабан домой пришёл, его сородичи встречали,
- «Я всё же победил льва»! - он сказал им с возбужденьем.
Когда ж они узнали все подробности сраженья,
Так испугались, что в другое место убежали.

24. История о дятле Кандагалаке
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил и его всем миром почитали,
То Бодхисаттва дятлом в мире вновь, лесным, родился,
Его Кхадированьем – «Лесным Жителем» назвали.
За то, что он в лесу больших акаций поселился,
И охранял их от вредителей и насекомых,
В лесах там дятел жил один, с которым подружился.
Он выделял его среди других своих знакомых.
Они встречались каждый день, и обо всём болтали,
Друг любопытен был, источником вестей всех, новых,
Кандагалакой – «Шеей луковой» его назвали,
Любил он есть червей лишь на деревьях всех, фруктовых.
Кандагалака раз во время друга посещенья
Сел на акацию, где Бодхисатва находился,
Решил извлечь червя тот из дыры на угощенье,
И древесину, твёрдую, долбя клювом, трудился.
Он вынул червяка, на пробу другу предлагая,
Тот съел его, будто пирожным вкусным насладился,
А тот искал других червей, долбить всё продолжая,
Подумал гость с высокомерьем: «Он как я родился,
Таким же дятлом, что он может, то и я умею,
Зачем червями мне, как его милостей, питаться,
Ведь я могу и сам сейчас добыть их постараться,
Неужто угоститься сам я этим всем не смею»?
И он ему сказал: «Друг дорогой, не напрягайся,
Я сам могу долбить акацию, корм добывая».
Ответил тот: «Акация крепка, ты не старайся
Долбить её, так как ведь древесина здесь другая,
Не то, что на твоих фруктовых, у тебя, деревьях,
Сломать себе здесь можно клюв, привычки не имея,
Ты - гость мой, не трудись, а то останешься без перьев,
Тебя я угощу, так как долбить её умею».
Услышав слова эти, гость, по правде, оскорбился,
Подумав: «Вижу, о себе высокого он мненья.
Совсем забыл, что тоже я-то дятлом ведь родился,
И также, как и он, долблю деревья от рожденья».
Не слушая его, он за работу тут же взялся,
Долбить акацию стал клювом, и во всю стараться,
Но от работы той его клюв на двое сломался,
Упал на землю дятел, не смог на стволе держаться.
Запел он из последних сил: «Но как это случилось?
И что за дерево из листьев и шипов такое?!
Что от удара лишь моё достоинство разбилось,
А с ним и жизнь, лишив меня здоровья и покоя».
Запел тут Бодхисаттва: «Жаль, что с жизнью ты расстался.
Уж лучше б ты всегда на своём поприще трудился,
Привык ты в жизни к мягкому, за жёсткое вдруг взялся».
Кандагалака дятел глупо жизни так лишился.

25. История о навозном черве
Стран Анги и Магадхи жители давно имели
Один обычай, когда границу пересекали:
В гостинице, стоявшей на границе, ночевали,
И утром путь свой продолжали дальше, встав с постели.
Перед отъездом ели мясо, рыбу с овощами,
Вино, отличное, попив, свою нужду справляли.
Лишь после этого свои повозки запрягали,
Устраивались в них и дальше ехали с друзьями.
Однажды червь, навозный, в куче испражнений живший,
Унюхал вонь, смердящую, что с места исходила
С ним рядом, он же был под куражом, вина испивши,
Что гость один пролил, когда повозка уходила.
Он нюхал эту вонь, на кучу кала поднимаясь,
Увидел рядом кем-то справленное испражненье,
Оно ещё парило, его вызвав раздраженье.
Он в бешенство пришёл весь, ещё больше распаляясь,
И закричал: «Какой позор, что на земле творится?!
Меня уже никто за личность в мире не считает,
Себе такое рядом с моим домом позволяет,
Хотел б я с наглецом, таким, на месте здесь сразиться»!
А в это время в рощу, тихую, слон удалялся,
Услышав сзади слова резкие, оборотился,
Навозный червь, его увидев, больше распалялся,
Стал говорить стихами (он настолько расхрабрился):
«Герой в противоборстве может только проявиться,
В борьбе серьёзной. Слон, на бой тебя я вызываю!
Ты убегаешь от меня, боясь со мной сразиться?
Тебя я за нахальство и за трусость презираю!
Пусть Анга и Магадха видят, кем ты оказался.
Нахала, подлеца и труса я у дома встретил».
Услышав слова эти червяка, слон не сдержался,
И подойдя к нему с большой иронией ответил:
- «Услышал я, что ты о чём-то начал возмущаться?
Убью я не клыками, хоботом или ногами,
К тебе не прикоснусь даже - что может быть меж нами?
Но я убью, дерьмо должно только с дерьмом смешаться».
Присел над ним он, опростался, звук издав протяжный,
На голову червя обрушился каскад, зловонный,
Что стало дальше с червяком – это уже не важно!
Отправился слон к тихой роще, удовлетворённый.

26. История об одной перепёлке
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился
И помогал в стране своей, всем сирым и несчастным,
То Бодхисаттва в образе слона опять родился.
Когда же вырос он, то стал огромным и прекрасным.
Он вожаком был стада, за собой всех увлекая
Слонов количеством восемь десятков тысяч с лишнем,
Которые паслись в лесах предгорья Гималаев,
Деревьев было много где: слив, яблонь, груш и вишен.
В гнезде сидела перепёлка возле троп, слоновьих,
На яйцах и птенцов высиживала в это время,
Когда же вывелись птенцы, легло на неё бремя,
Родительское, чтоб спасти ей выводок сыновий.
Птенцы были малы, летать покуда не умели,
Слоны могли их раздавить, по пастбищу гуляя,
Решила перепёлка, своих деток защищая,
Просить о помощи вождя слонов об этом деле.
Когда же Бодхисаттва просьбу матери услышал,
Сказал, что защитит птенцов, никто их не обидит,
Но есть один слон-одиночка, если он увидит
Их под ногами, то раздавит, он из стада вышел.
На радостях та сразу Одиночку разыскала,
Который мимо проходил гнезда, не разбирая
Пути, ему о детках перепёлка рассказала,
Что мимо он пройдёт, их не обидит, ожидая.
Но Одиночка-слон, услышав щебет, возмутился,
Сказав: «Ты – наглая! Твоих птенцов я уничтожу,
Ты слабая, а я - силач, таким я и родился,
Как слабая всесильного просить о чём-то может» ?!
Он на птенцов ногою наступил, и те скончались,
От вида той жестокости мать горе охватило.
Так перепёлка плакала о них семь дней, печалясь,
Потом подумала и отомстить за них решила,
Сказав: «Но ничего! Тебе, слон, радоваться рано!
Пока ещё не знаешь ты о материнской мести,
Ты в силу веришь, а не в разум, я тебя достану,
Ещё столкнёмся на дорожке, узенькой, мы вместе».
И после этой встречи нанесла визит вороне,
А та услышала о горе матери, всё знала.
- «Я для тебя всё сделаю, что хочешь, - ей сказала, -
Простить нельзя такое, даже королю в короне».
Та попросила выклевать глаза слону в полёте.
Ворона перепёлке сделать это обещала,
Когда слон по лесу шёл, то не думал о налёте,
Ворона, ослепив слона, своё слово сдержала.
А куропатка встретилась тогда же с мухой, чёрной,
Прося её отложить яйца у слона в глазницах,
Та согласилась это сделать, и была проворной,
Так как душой сочувствовала горю птицы.
После чего она к лягушкам с просьбой обратилась,
И попросила их на гору, квакая, взобраться,
Чтобы слепой слон по их зову смог туда подняться,
И там бы их ватага у обрыва затаилась.
Лягушки поняли её план и помочь решили,
Та как узнали о жестокости слона с птенцами,
Когда взбешённый болью слон, слепой, страдал глазами,
Лягушки его кваканьем на гору заманили.
Решил попить слон, подошёл к обрыву и сорвался
Вниз в бездну и о камни, острые, насмерть разбился
У скал подножия горы, и там лежать остался.
Так куропатки мести план с врагом осуществился.

27. История о камне порицания
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Своим народом управлял, был одарён и ярок,
То Бодхисаттва в мире обезьяной вновь родился,
Его нашёл в лесу лесник, послал царю в подарок.
Жил долго во дворце он, за порядком наблюдая
Придворных, на мораль людскую обращал вниманье,
При этом истинную добродетель сохраняя,
О людях виденное всё дало ему познанье.
Имел царь добрый нрав, его повадки забавляли
Потешной обезьяны, но имел он состраданье,
Решив, что жизнь в неволе есть для зверя испытанье,
И приказал, чтоб её в лес обратно отослали.
Так Бодхисаттва к стаду обезьян и возвратился,
С прибытием они на камне все, большом, собрались,
И стали его спрашивать о том, где находился,
И что он думает, от них чем люди отличались.
Сказал им Бодхисаттва: «Жил я во дворце, огромном,
Среди придворных и людей, за ними наблюдая,
Царь дал свободу мне, довольный поведеньем, скромным,
Средь всех их был один он, совершенством обладая».
- «Скажи, от нас людей отличие в чём, там живущих»? –
Его спросили обезьяны, и он им ответил:
- «Они от нас отличны всем, в вопросах всех, насущных,
И разницу от нас в них всех я с первых дней приметил.
Все люди, малые, большие, бедны иль богаты,
Брахманы или воины твердят одно и то же:
«Моё - то, моё - это» Цель их – серебро и злато,
Богатство, как и власть, – им жизни их даже дороже.
Поэтому жизнь их непостоянна от рожденья.
Так как по жизни их ведёт только слепая глупость.
Они лишь думают о власти в средстве умноженья.
И даже всю свою духовность превращают в тупость».
И Бодхисаттва им пропел стихи, как назиданье:
- «Мне злато помогает одолеть любую сложность,
Его коплю я, входя в благостное состоянье,
Оно мне придаёт вес – быть властителем возможность»! -
Об этом только думают все люди повсеместно,
И только к этому их души, глупые, стремятся,
У них нет времени, чтоб делом истинным заняться,
Из-за чего им правда истинная неизвестна.
Два человека в их домах обычно обитают.
Один - без бороды, и косы, длинные имеет,
Грудь пышную, её и уши златом украшает,
Нося, их мучается, украшенья снять не смеет».
Слова услышав эти, обезьяны закричали:
- «Довольно! Не хотим в их жизни больше разбираться,
Всё то, о чём поведал, - не должно в жизни случаться»!
При этом обезьяны свои уши затыкали.
И это место встречи они тут же покидали.
- «О людях мы узнали лишь плохое», - говорили,
Они на этот камень больше уж не приходили,
С тех пор то место «Камнем порицания» назвали.

28. История о зубастом шакале
Когда в Бенарисе царь Брахмадатта находился,
Народом правил добрыми делами занимаясь,
То Бодхисаттва вновь в людском обличие родился,
И при дворе жрецом служил, советником являясь.
Он был сведущ в трёх Ведах, восемнадцати искусствах,
Владел в одной из медитаций заговором чистым,
Что помогал всем миром управлять одним лишь чувством.
Энергии потоком вещи изменять, лучистым.
Однажды он подумал: «Чистый заговор я прочитаю,
Чтоб укрепились знанья, место мне необходимо
Для этого, пустынное, чтоб не прошёл кто мимо,
Не услыхал его, и не узнал того, что знаю».
Дворец царя на выступе скалы располагался,
Где камень был большой, он на него в тиши уселся,
И, погрузившись в мысли, медитации придался,
В то время на скале шакал лежал, на солнце грелся.
Услышав заговор, волшебный, он преобразился.
И вспомнил, что его знал в своё прошлое рожденье,
Так как был брахманом, всё время проводил в моленье.
И в памяти ещё вед текст. священный, не забылся.
К жрецу он бодро подскочил и радостно воскликнул:
- «Я этот заговор, священный. лучше вам читаю»!
- «Поймать шакала этого! – жрец стражу тут же кликнул. -
Текст недостойный знать не должен, быть беде, я знаю»!
Услышала жреца зов стража, бросилась за зверем,
Шакал от них быстро ушёл, в лесу, дремучем, скрылся,
И, злобу затаив, в глуши построил себе терем,
От заговора ему род бобровый подчинился.
Шакал царём зверей решил стать, чары применяя,
Читал священный заговор, желанья исполнялись,
Стал подчинять себе зверей, власть всюду обретая,
Так под его началом звери все объединялись.
Он становился с каждым днём влиятельным и властным,
Его приказы без сопротивленья исполняли,
Служа ему, шакалы «Саббадатхой» называли
Его, что означало это имя у зверей «Зубастый.
Он самку лучшую взял средь шакалов и женился,
До этого ему другие самки отдавались.
Со временем ему весь род шакалов подчинился,
Другие звери же его могущества боялись.
Со временем он подчинил себе четвероногих:
Слонов, львов, тигров, кабанов и лошадей, газелей,
И стал царём Саббатхой всех, страх наводя на многих,
Придумал символ власти, знак-герб для своей постели:
Трон, на котором он сидел, стоял на спинах львиных,
А львы сидели на слонах, кортеж такой являли
Его перемещенья, тигры стражу составляли,
Такого даже не было и на гербах, старинных.
Такая честь шакала ещё больше опьяняла,
В своей гордой заносчивости принял он решенье:
- «Царя Бенареса мне нужно совершить сверженье,
Царём стану людей, им власти сильной не хватало».
И он послал царю Бенареса предупрежденье:
«Ты должен уступить мне власть, отдать мне своё царство.
А не уступишь, то устрою я тебе сраженье,
Людей убью всех, будет из зверей лишь государство».
Угрозу получив, в Бенаресе все испугались,
Из камня стену вокруг города соорудили,
Воздвигли башни, и на них придворные собрались,
И план защиты города совместно обсудили.
Тогда к царю с советом Бодхисаттва обратился:
- «Великий царь, не бойся, поручи мне эту битву,
Её я выиграю, знаю я одну молитву,
Враг будет нами побеждён». Царь сразу согласился.
Царь с жителями в страхе Бодхисаттву тут спросили:
- «Как захватить наш город Саббадатха полагает?
Что он предпримет? Ведь они все стены укрепили».
Ответил Бодхисатва им, что он это узнает.
Он со стены к шакалу так с вопросом обратился:
- «Как собираешься поднять дух в своём войске диком,
И что ты сделаешь, чтобы народ наш покорился»?
- «Я укреплю дух, наведу на вас страх львиным рыком», -
Сказал шакал, - народ ваш сам откроет ваши врата.
Народ всегда чего-либо звериного страшится,
А испытав внутри страх, он не сможет уж сразиться».
Услышав это, людям дал приказ царь Брахмадатта,
Чтоб уши заложили жители себе бобами,
Не слышать чтобы рёва львов и страху не поддаться.
Тогда только они будут способными сражаться,
Ведь город духом защищается, а не стенами.
Опять к шакалу Бодхисаттва с речью обратился.
Сказав: «Все жители сейчас львов рёва не услышат,
В них не проникнет страх, которого народ страшился.
От этого и дух их сделался намного выше.
Тебе не победить народ, тех, кто объединился,
Неужто думаешь, запляшут львы под вашу дудку,
Что благородный дух львов с вашей подлостью сроднился,
Шакальей, можно ль сравнивать в бою орла и утку»?
От гордости и пущей злости тут шакал воскликнул:
- «Львов множество не нужно мне, и одного лишь хватит.
Того, на чьей спине сижу я, и я только кликну,
Он зарычит, и сразу страх всех жителей охватит».
- «Попробуй, - тут сказал святой – увидим, что случится».
Шакал льва в спину ногой пнул, издал тот рёв, ужасный.
Ответ других львов в войске был такой же громогласный.
От рыка не могли даже слоны не устрашиться,
Державшие львов, прыгнули, трон на землю свалился
Со львами, в ярости те на слонов этих напали,
Метаться стали те слоны, разгром в войске случился.
И в давке этой меж слонов шакала растоптали.
От рёва львов во всём том войске страх распространился,
Все звери кинулись бежать и многих задавили,
В лесах спасаясь, кое-кто в укрытьях схоронился,
И многие потом от этой давки в страхе жили.
А Бодхисаттва, разгром видя, со стены спустился,
Сказал всем, чтобы уши от бобов освободили,
За стены народ вышел и картине удивился,
Увидев, страх и паникой многих зверей убили.
Лежало много тел зверей, на мясо их пустили,
И мясом этим много дней ещё люди питались.
А звери после этого людей долго боялись,
Так вышло: чистый заговор – не каждому по силе.

29. История о царском коне Синдху
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Делами бедных, добродетельными, увлекался,
То Бодхисаттва в образе коня на свет родился,
Конём стал царским и на имя Синдху откликался.
Он был собой красив, с ним конюх проводил ученье,
Водил на водопой на Гангу, где он развлекался,
Ослица раз его увидела, когда купался,
В него влюбилась так, что потеряло всё значенье,
Она не ела, не пила, совсем больной казалась.
Лишь только думала о нём, как с ним бы повидаться,
Вся похудела и ходила, будто потерялась,
Не знала, как с ним встретиться, ему в любви признаться.
Её сын, молодой, не находил себе покоя,
Хотел узнать, что с ней случилось, но она молчала,
Но не смогла больше терпеть, ему всё рассказала,
Он ей сказал тогда: «Я встречу в поле вам устрою».
Когда в другой раз в Ганге Синдху, царский конь, купался,
Осёл к нему приблизился и низко поклонился,
Сказав, что долго он его фигурой любовался,
Хотел бы очень, чтобы царский конь с ним подружился.
Сказал ему: «И моя мать недавно в вас влюбилась,
Не спит, не есть, лишь думает о вас и всё худеет,
Она так может умереть, раз так всё получилось,
Прошу, спасите вы её, пока силы имеет».
Сказал конь: «Хорошо, спасти её я постараюсь.
На Гангу конюх мой на водопой меня приводит,
Меня он оставляет здесь, и долго я купаюсь.
Пусть мать твоя сюда приходит и меня находит».
Осёл привёл мать в нужный час и сам поспешно скрылся,
И конюх по дела ушёл, один там конь остался.
Когда ослицу увидал конь, к ней он устремился,
Учуяв запах её тела, сам разволновался.
Ослица тут подумала: «Я если быстро сдамся,
То непременно честь с достоинством так пострадают.
Такое поведение меня не украшает,
Я лучше сделаю вид, что ему я не отдамся».
Она ударила по челюсти ногой так сильно,
Что от удара один нижний зуб коня сломался,
Кровь сразу наземь потекла из его рта обильно
Подумал конь: «Зачем она мне»? И ретировался.
Ослица тут покаялась и на землю упала
В расстройстве, что свою любовь так потеряла глупо,
К ней подошёл её сын, когда там она лежала,
В стихах стал спрашивать, зачем так поступила тупо:
- «К тебе конь приходил, чтобы тобою насладиться,
Испытывала тоже ты подобное желанье,
Но почему ты от него решила оградиться?
Твоё ведь поведенье привело вас к расставанью».
И мать ответила ему: «Да, есть, сын, сожаленье,
Была права я, женщины ведь все так поступают,
С другим же поведением и честь свою теряют,
У женщин всех достойное должно быть поведенье.
Желанье я имела, но ему не уступила,
Честь потеряет женщина, когда она сдаётся
При первой встрече же мужчине, и честь не вернётся».
Так сыну мать о поведенье женщин объяснила.

30. История о пожирателях манго
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
С благотворительною целью бедных навещая,
То Бодхисаттва в мире духом дерева родился,
И жил он в манговом лесу, деревья защищая.
Ворона как-то раз на ветке манговой сидела,
На дереве, где Бодхисатва как бог поселился,
И с удовольствием, великим, плоды манго ела,
Под деревом шакал, на неё глядя, находился.
Он думал: «Вот бы я сейчас такой же был вороной,
То так же, как она, бы вкусом манго наслаждался.
А что, если польстить ей, наделив её короной,
Как королеву, то и манго б я сполна нажрался.
Так можно приписать ей преимуществ, всяких разных.
Которых она с роду по природе не имела.
Она же не сведуща в тонкостях, разнообразных,
Глупа, от моей лести ещё больше б поглупела.
И он пропел стихи ей: «Вот прекрасная певица,
Чей голос, совершенный и прекрасный, слух ласкает,
Сидит на Манго-дереве, её мир обожает.
Так как она собой красавица и чаровница».
Ворона и шакалу тут ответила стихами:
- «Слова от человека, знатного происхожденья,
Всегда приятно слышать, здесь родство душ между нами,
За это шлю вам благородное я угощенье».
Ворона так тряхнула дерево, что полетели
На землю плоды манго, ел шакал их с обожаньем.
Бог дерева, когда они те дифирамбы пели
Друг другу, там сидел и слушал их с негодованьем.
Он тоже с возмущеньем высказал стихи такие:
- «Лжеца два предо мной обычно падаль поедают,
Друг другу льстиво лгут, к тому ж, друг друга восхваляют.
А я сижу здесь, слушаю их мерзости, лихие».
Сказав это, бог дерева пред ними проявился
В ужасном образе чудовища, те напугались,
Шакал, забыв о вкусном манго, в чаще сразу скрылся,
Ворона в страхе улетела, так они расстались.

31. История о лунном зайце
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом своим правил и наукой занимался,
То Бодхисаттва на свет белым зайцем вновь родился,
В лесу жил одиноко и свободой наслаждался.
Лес примыкал к горе, большой, одною стороною,
С другой же стороны река, широкая, разлилась,
Недалеко от леса там деревня находилась,
Откуда люди заходили в его лес порою.
У зайца было друга три, с кем он всегда общался:
Шакал, живущая у речки выдра, обезьяна;
Шакал жил на отшибе, в лес с горы спускался;
А обезьяна прыгала в лесу среди лианов.
Увещевал друзей своих раз заяц мудрой речью:
- «Мы для чего-то в мир пришли, свою жизнь проживая?
Не для того ли, чтоб познать цель нашу, человечью,
Которая ведёт на небо, двери открывая?
Перерождаемся людьми мы, птицами, зверями,
Но вот зачем живём? – давайте у себя мы спросим,
Какую пользу для себя и для других приносим?
И что же, всё же, ценное должно быть между нами?
Живём мы для себя, или другим всем помогаем?
Общаемся мы с небом, или только между нами,
Хотя бы в месяц один день мы чисто проживаем,
Когда сравниться своей сутью можем мы с богами.
Поэтому должны давать мы милостыню бедным,
И помнить, что мы боги, чтобы нам внутри молиться
Мы в праздники должны все сами чище становиться,
Должны поставить мы заслон привычкам нашим, вредным.
Зачем нам праздники нужны? Не пить, не объедаться
Должны мы в праздник, как обычно все его справляют.
Нам надо в месяц один раз хотя б преображаться,
Держаться верных правил, что жизнь нашу исправляют.
Но главное есть доброта, и ей учиться надо,
И если добрые мы, и хотим в жизни продлиться,
То нужно добротой своею с кем-то поделиться,
И это для нас будет всех великая награда.
Нам нужно понимать все символы и знаки свыше,
И если знакам соответствовать мы не устанем,
То обретём бессмертие и символами станем.
И только так возвысимся, поставив себя ниже.
Я думаю, что в праздник лучше дома оставаться,
Всех нищих ожидать и всем готовить подношенье,
Не есть, не пить, молясь, лучше от скверны очищаться,
Себя готовить высшим целям в жертвоприношенье».
Три друга слушали и заповеди исполняли,
От этого добрее и лишь лучше становились,
Друзья так заповеди добродетели узнали,
И в праздники благочестивыми быть научились.
Шло время, и однажды заяц на небе заметил,
Что месяц, полноту набрав, луною становился,
Сказал друзьям он, чтобы каждый полнолунье встретил,
Как праздник очищенья, добром с бедным поделился.
Друзья, услышав это, начали приготовленья,
Домой вернувшись, стали добывать себе съестное,
На берегу нашла выдра семь рыб после копченья,
Рыбак сам утонул, и находился под водою.
- «Принадлежат рыбы кому-нибудь, – выдра спросила.
Иль кто-до до меня хотел их взять, но не решился»?
Ответа не было, она их в нору утащила,
Туда, где у неё запас съестного находился.
Подумала она: «Я съем их, с нищим поделившись».
В её уме в то время добродетель появилась.
Шакал покинул логово, в горах что находилось,
Решил съестное он добыть, к деревне вниз спустившись.
Увидел дом один пустой, крестьяне в нём там жили,
Но по делам уехали, он к ним в сарай забрался,
Нашёл горшок сметаны, окорок, что там хранили,
Довольным от находки той шакал остался,
Спросил, на всякий случай: «Возражать никто не будет,
Возьму я если эти вещи»? Не было ответа.
Шакал отправился домой, с собою взяв всё это,
Подумав: «Нищих угощу, когда они прибудут».
А обезьяна в лес пошла, куль манго там набрала,
Чтобы наесться ими, спелые все собирая.
Кому принадлежали фрукты спрашивать не стала,
Решила нищих угостить на праздник, раздавая.
И заяц утром вышел приготовить угощенье,
Но ничего не раздобыл, когда домой пришёл он,
Подумал: «Чем же угощу, во время посещенья,
Гостей и нищих»? Ведь нигде съестного не нашёл он.
Решил он: «Ничего раз нет, отрежу кусок тела,
Ведь истинная доброта есть жизнь ради другого,
Собой буду кормить гостей, раз уж такое дело».
Бог Индру удивлён был от решения такого,
Он в это время на земле телесно проявился,
Как Сакра, повелитель всех пяти миров с богами,
И вёл учёт перерожденья, кто где б не родился,
Давая новую жизнь тем, кто появлялся с нами.
Решил проверить он, насколько заяц милосерден.
Вначале он у выдры в гостях нищим появился,
Его та принимала с благонравьем и усердьем,
Хотела рыбой накормить, но Сакра уклонился,
Сказав: «Ещё не время, рано, позже угостите».
Шакал хотел сметаны с окороком дать брахману,
Но тот сказал ему: «Еду мне позже подадите,
Сейчас я не хочу есть, так как очень рано».
Когда же обезьяна Сакре манго предложила,
То он сказал: «Не голоден я, поедим мы позже».
Обрадовалась та, и ему манго отложила.
После чего он посетил жилище зайца тоже.
Среди друзей был он один, из одухотворенных,
Святого увидав, сказал: «Я рад, что посетили
Меня вы, брахман, от всех лиц визитом отличили,
Нет у меня ни вкусных трав, ни овощей, зелёных.
Но вас я буду потчевать зайчатиной, вкуснейшей,
Позвольте только разведу костёр в моём жилище,
Я постараюсь блюдо вам моё испечь, светлейший,
Вы им насытитесь и вам не надо другой пищи.
Сейчас я принесу дров, разожгу огонь и лягу,
Себя вам в жертву принесу, рагу приготовляя».
Тут брахман Сакра, увидав хозяина отвагу,
Решил проверить до конца, его дар принимая,
Сказал: «Не суетись, я вижу ты аскет, я - тоже,
В меня войди». И после слов в огонь он превратился,
И тот вошёл в огонь, но не сгорел, не опалился,
Почувствовал лишь холод, пробегающий по коже.
Спросил он Сакру: «О, Брахман, но что это такое?
Огонь горит кругом так ярко, я в нём не сгораю.
И даже телом жара, теплоты не ощущая,
Огонь этот не обладает силой тепловою»!
Сказал Сакра ему: «Ты, мудрый заяц, рад я встречи,
Твоё достоинство станет в истории заветным,
Должно твоё самопожертвованье стать известным,
Я, как бог Индра, образ твой для всех увековечу».
Он гору взял, большою, в кулаке её сжимая,
Стал превращать в песок, на полную луну просыпал,
Запечатлев так образ зайца, символ создавая.
Известным в вечности стать зайцу с Ганги жребий выпал.

32. История о серой куропатке
Когда в Бенаресе Царь Брахмадатта находился,
К богам всем преисполнен был возвышенного чувства,
То Бодхисаттва в семье брахмана опять родился,
Рос в Таккасиле, изучал различные искусства,
Когда он вырос то от светской жизни отстранился.
В уединённой своей жизни ощутил блаженство,
И как аскет в горах на Гималаях поселился,
Где расширял свои все знанья, достигая совершенства.
Однажды он в деревню с гор, чтоб взять еду, спустился,
И жителями был тепло и дружелюбно встречен,
Они нашли в лесу дом, и он жить там согласился.
К нему послушать приходили, с ними вёл он речи.
В деревне той жил птицелов, ловил птиц на продажу,
Раз куропатка серая ему в клетку попалась,
Держал её он для приманки, кормил вкусно даже.
Носил её в лес, где на голос стая птиц слеталась.
А куропатка, это видя, всё переживала,
И думала: «Я многих родственников погубила,
Я – злая». И она всегда возможности искала,
Как уберечь птиц от поимки, и не находила.
Она решила голос свой не подавать, молчала,
Её хлестать прутом стал птицелов за трюки эти,
От боли не могла терпеть она, молчать, кричала,
Летели птицы к ней на помочь, попадали в сети.
Так по её вине в ловушку птицы попадались,
И это видя, куропатка всей душой страдала.
«Из-за меня, - так думала она, - жизней лишались
Мои собраться. Я их к смерти как бы призывала.
Но то не злой мой умысел, что птицы погибают,
И всё же я явлюсь их всех гибели причиной,
Они ведь только от желанья мне помочь страдают,
И их страданья заканчиваются их кончиной.
Так виновата в этом я, или невиновата?
Должны замучить меня совести ли угрызенья?
И кто освободит меня от всех этих сомнений?
Мудрец мне должен объяснить, и чем это чревато»?
Однажды птицелов в лесу поймал птиц короб, целый,
Но жажду испытал, хотел из ручейка напиться,
Решил у хижины аскета там остановиться,
Попил воды, и сон сморил его под вишней, спелой.
К аскету обращаясь, куропатка тут запела:
- «Поистине живу я ныне сытно, беззаботно.
Еды хватает мне сейчас, не до чего нет дела.
Но вот сомненье меня гложет, хоть и жизнь вольготна,
Что будет в будущем со мной, - я всё переживаю,
Скажи, мудрец, что ждёт меня, ведь знаньем ты владеешь».
Аскет, её услышав, так сказал: «Я точно знаю,
Что если в своём сердце умыслов злых не имеешь,
То никакое зло к тебе пристать само не может,
Поэтому ты и сама зло сделать неспособна».
Сказала куропатка: «Меня сомненье тревожит,
От этого я чувствую себя так неудобно,
Что многие, что в коробе сидят, подумать могут:
«На ней - кровь наша, мы из-за неё в беду попали,
Мы на приманку клюнули, и её жертвой стали».
Лежит на мне ли это зло? Ведь им же не помогут».
Сказал ей Бодхисаттва: «Ты же в этом не виновна,
Так как ты злого умысла во всём том не имела,
Добро злу не мешает, осуждает лишь духовно.
Не остановит зла оно, как это б не хотело».
И её душу успокоил мудрыми словами,
Вину с неё сняв полностью в переживаньях этих,
И перепёлка поняла, что добрыми делами
Нельзя исправить сразу зло, что прижилось на свете.
Тут птицелов проснулся и аскету поклонился,
Приветливыми были оба и друг друга знали,
Но говорить о зле и о добре они не стали
Охотник клетку и свой короб взял и удалился.

33. История о чёрной обезьяне Калабаху
Когда в Бенаресе царь Дхананяйя находился,
Народом правил и двором был удовлетворённым,
То Бодхисаттва попугаем вновь на свет родился,
В большую птицу вырос и стал сильным и смышлёным.
Его все звали Радха, брата Поттхападой звали,
Один охотник их поймал, царю их подарили,
Царю понравились они, их в клетку посадили,
Златую, на златом подносе сладким угощали.
Так жили во дворце они, и все им угождали,
Лелеяли и холили их, отзывались лестно,
От зла и всевозможных огорчений ограждали,
Они по всей стране в народе всем были известны.
Прошло немного времени, нашёл в лесу работник
Большую обезьяну чёрную, её назвали
Калабаху, царю в подарок во дворец послали,
Такую редкую и в жизни не встречал охотник.
Людей немало, чтоб её увидеть, приходило,
Её все берегли, о ней все отзывались лестно,
О попугаях двух всё общество как бы забыло,
По всей стране вдруг обезьяна стала всем известна.
Не проронил слов Бодхисатва о происходящем,
Так как уже постиг он мудрость от Будды познания,
Но его юный брат далёким был от пониманья
Того, что мир наполнен вечным всем и преходящем.
Никак не мог он прояснить причину измененья,
Что обезьяну вдруг возвысили, а их забыли
Их слуги в клетках, как простых, оставили в забвенье,
А обезьяну сладким угощением кормили.
Сказал он Бодхисатве: «Нами здесь пренебрегают,
Но почему тогда должны мы в клетке находиться?
Забыл нас царь, все слуги обезьяну примечают,
Сбежать нам лучше будет в лес, чем здесь ещё томиться».
Сказал ещё он Радхе: «Всё, что раньше нам давали,
Сейчас жрёт обезьяна и за нас счёт веселиться,
Оставили нас без вниманья, всё мы это потеряли
Тогда зачем нам, здесь страдая, в клетке находиться»?
Ему ответил Бодхисаттва Радха, рассмеявшись:
- «Ты, Поттхапада, не расстраивайся, поразмысли
О том, как ясно посмотреть на мир, не сомневавшись,
И чтоб иллюзия не путала твои все мысли:
Ведь слава и бесславие, как почесть с поношеньем,
Хвала и порицанья, счастье с горем так не вечны,
Меняются всегда, и в своих сменах бесконечны,
Тем более у всех людей с их к жизни отношеньем».
Слова услышав эти, брат сказал всё ж огорчённо,
Не мог он успокоиться, и зависть им владела:
- «Скажи, брат, но зачем нам у царя жить обречённо,
Ведь нам ничто не светит здесь, до нас царю нет дела»?
Сказал, смеясь, брат: «Не спеши, события покажут,
Ведь обезьяний царь, гримасничает, строит рожи,
В нём никакой нет красоты, как и ума нет тоже.
Как только напугает принцев, то ему откажут».
Прошло немного времени и принцев напугали
Рычанья обезьяны дикой, дети в страхе были.
Когда узнал об этом царь, то в лес её прогнали,
И попугаев вновь любовью с лаской окружили.

34. История о вавилонском вороне и павлине
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился
Учил придворных доброте, науки изучая,
То Бодхисаттва вновь в павлиньем образе родился,
И жил в лесу, своею красотой всех покоряя.
Меж Индией и Вавилоном связь существовала
Морским путём, и в Вавилон товары привозили
Купцы на кораблях, которые по морю плыли,
Везли диковинки, в стране которых не хватало.
Ворон в то время в Вавилоне люди не видали,
Птиц было мало, популярно было разведенье,
Купцы раз на корабль ворона с собою взяли,
И этот ворон у людей всех вызвал удивленье.
Людей он многих восхитил своею красотою,
Сиял весь блеском чёрных перьев, клювом и глазами,
Купцов стали просить: «Оставьте эту птицу с нами,
Ухаживать станем за этой птицей, непростою».
Ответили те: «Мы не можем, денег стоит птица».
- «Тогда продайте на её за деньги, - им сказали, -
Дадим монет серебряных вам десять, что собрали».
Купцы же запросил: «Сто». Пришлось тем согласиться.
Так ворон оказался в Вавилоне, жил в почёте,
Его как птицу, благородную, превозносили.
И были вороны в этой стране на перечёте,
Едой их, вкусной, и со сладкую водой кормили.
Но в следующий раз павлина привезли с собою
Купцы на корабле, и птица блеском ослепила
Людей всех, на неё смотреть ходили все гурьбою,
В ней истинная красота глаза у всех открыла.
Купцов просить все стали, чтоб они её продали,
Но те ответили: «Мы в прошлый раз вам уступили,
За сто монет вы ворона большого получили,
А в этот раз хотите, чтоб мы торговаться стали?
Но эту птицу нам продать вам будет очень сложно,
Так, как и в стране нашей она – редкостная птица,
Её цари имеют и вельможные лишь лица,
Ни о какой продаже нам вести речь невозможно».
Чтоб эту птицу увидать, много людей собралось,
Толпа с открытыми ртами у корабля стояла,
А птица на корме своим всем видом красовалась,
Хвост свой из перев, как топазный веер, распускала.
Вновь жители страны к переговорам приступили,
Покупка после долгих уговоров состоялась,
Купцы за тысячу златых монет продать решили,
Так птица царская на новой родине осталась.
Ей золотую клетку сделали, водой поили,
В которую сок, сладкий, специально добавляли,
Деликатесами, едой, изысканной, кормили,
А красоту её по всей стране все прославляли.
Как только в Вавилоне павлин царский появился,
Померкли красота и слава ворона мгновенно,
Его прогнали со всех мест, он стал обыкновенным.
С тех пор он одиноко жил, отбросами кормился.

35. История о разрушителе дружбы
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народа исполняя волю и все пожеланья,
То Бодхисаттва в качестве царя сына родился,
Учился в Таккасиле, все приобретая знанья.
Когда умер отец, он принял царством управленья,
Которое ему отец в наследство всё оставил,
При нём всегда законов соблюдалось сохраненье,
И он по справедливости своим народом правил.
Во время его царства раз история случилась,
Пастух из леса стадо гнал, в деревню возвращаясь,
Одна корова, стельная, от стада там отбилась,
В лесу паслась без пастуха, свободой наслаждаясь.
И там, в лесу, с беременною львицею сдружилась,
Они вместе гуляли и друг друга полюбили,
Когда время пришло, обе детёнышей родили,
Которые потом всё время вместе находились.
Так львёнка и телёнка дружба общая связала,
Когда они большими стали, дружбу продолжали,
И в дружбе двух друзей их ничего не разделяло,
Один охотник видел, как они вместе лежали.
Когда потом с добычей в город он к царю вернулся,
Спросил тот, что в лесу он удивительного встретил.
- «Я видел, вместе спали лев и бык, и лев проснулся,
Но нападать не стал, лев дружен был с ним», - он ответил.
Услышав странную историю, царь удивился,
Спросил охотника: «А был ли третий ещё с ними»?
- «Нет», - тот ответил. Царь был заинтересован ими.
- «Как будет третий, сообщи»! Охотник удалился.
И вскоре меж быком и львом шакал вдруг появился,
И стал с большим усердием прислуживать обоим,
В часы их отдыха слух ублажал своим он воем,
Двум господам своим всегда понравиться стремился,
Но думал про себя: «Могу я с ними прокормиться,
Но главное – могу я мяса, их самих, отведать,
Ведь мясо, собственное их, с другим и не сравнится,
Столкну их меж собой, и буду мясом их обедать».
Сказал он одному: «Тот о тебе сказал такое».
Другому: «Этот о тебе заметил в разговоре».
Такие замечанья привели друзей двух к ссоре,
Потом – и к ненависти, что вела обоих к бою.
Когда охотник увидал, что третий появился,
Он доложил это царю, узнал тот о шакале,
Царь тут же, чтоб унять ту ссору, в лес заторопился,
Но там уже лев с тем быком убитыми лежали.
А рядом с ними был шакал, их мясом угощался,
Царь, увидав его, кормящимся, сказал вознице:
- «Вот видишь, клеветник, в дружбу друзей двоих вмешался,
От злобной лжи так те и не сумели уклониться.
Не из-за женщин иль еды они себя убили.
Не слушая наветов, из них каждый б сохранился,
Они так скрытный план клеветника осуществили».
Забрав льва шкуру, царь с возницей в город возвратился.

36. История о красоте и прекрасном росте
Когда в Бенарисе царь Брахмадатта находился,
И прилагал усилья, чтоб добро укоренилось,
То Бодхисатва в мире духом дерева родился,
В лесу жил, наблюдал за миром всем, что там творилось.
В то время лев и тигр в одной горной пещере жили,
На службе у них был шакал, объедками питался,
В лесу рос вместе с ними же и силы набирался,
А тигр и лев, живя вместе в пещере той, дружили.
Шакал подумал раз: «Мне ещё в жизни не случалось
Отведать мяса льва и тигра, их поссорить нужно,
Столкнуть друг с другом лбами их, чтоб дружба их распалась.
Чтобы они от гнева перебили себя дружно.
Тогда я мяса их поем». Ко льву он обратился,
Сказав: «Тигр говорил мне: “Лев меня в сто раз слабее,
А я его в пятьсот раз благородней, красивее.
Он роста моего прекрасного и не добился”».
Услышав это, лев сказал: «Подлец ты, убирайся!
Такого тигр не мог сказать, не может быть и речи!
Пошёл прочь от меня, и нас поссорить не старайся».
Тогда шакал сказал всё это тигру при их встрече.
Спросил тигр льва: «Мой друг, ты говорил ему об этом»?
Сказал лев: «Зависть к Будде питал Девадатха очень,
Старался опорочить, когда шёл к нему с приветом,
Шакал – такой же лжец, его душа чернее ночи.
Его зовут Судатха, что «зубастый» означает,
Он о тебе сказал то ж самое, тот Субатха,
И поступил он так же плохо, как и Девадатха,
Такой тип подлецов обычно дружбу разрушает.
Когда живёшь со мною ты, и ложь распространяешь,
Союз такой меж нами и не должен продолжаться,
Когда доверие меж нами, как ты утверждаешь,
Зачем тебе наветов от кого-то там бояться.
Не может дружба во вражду друзей двух превратиться,
Не тот друг, кто подозревает, а потом поносит,
А тот друг, кто обоих дружбу в своём сердце носит.
Только такой для дружбы на все времена годится».
Когда лев произнёс слова, то тигр извинился,
Сказав: «Прости же, не на высоте я оказался».
Шакал, друзей увидев примиренье, тут же скрылся,
Так как со своим злобным замыслом ни с чем остался.

Сакральная чакра (женская)
Наш мир двояк, где две энергии – в вечном боренье,
И мы ими обеими внутри дух заполняем,
От этого и происходит наше раздвоенье,
Когда мы в этом мире свою копию рождаем.
Когда в сакральную обитель свет небес нисходит,
То двойника для обожания богинь рождает,
Души от эгоизма очищенье происходит,
Любовь, как водная стихия, мир весь заполняет.
И в этой чакре счастье зарождается и радость,
Так как живут в ней обе наши половины сразу,
От этого мы чувствуем страдание и сладость,
Любовь, живая, в ней не покидает нас ни разу.
Но чтоб поистине счастливым в чакре оставаться,
Нам нужно правила знать и природные законы,
Только тогда мы можем своим чувствам отдаваться,
Когда мы истину узрим, поймём секреты оны,
Которые Буддой сознанью нашему открылись,
Где состраданья, знанья Будды есть жизни основа,
И позже знанья в мире эти все распространились,
И люди, их узнав, путь проложили себе новый.
Будда всем знанья отдавал с любовью и доверьем,
И истину он познавал в инстанции, последней,
Он был противником застывших догм, как и поверий,
Учил умом всё проверять, не слушать разных бредней.
Всегда самим собой человек должен оставаться,
Осмысливать всё сам, не слушать мненья, никакого.
Свободным быть от всех, только собой распоряжаться,
Ни у кого нет права на кого-либо другого.

37. История о собирательнице хвороста
Бенареса царь Брахмадата парк имел, роскошный,
Где видом он цветов и фруктов, редких, наслаждался
И где в часы досуга от придворных укрывался,
От мудрецов, философов и брахманов, дотошных.
Однажды в день, прекрасный, когда солнышко сияло,
Увидел он в одной из рощ красивую девицу,
Которая, бродя по лесу, хворост собирала,
От чистой красоты её не мог царь не влюбиться.
От возбуждения он тут же с ней соединился,
И, потеряв рассудок, с нею долго оставался.
И в тот же миг в той деве Бодхисатва зародился,
Она почувствовала тяжесть, плод в ней завязался.
- «От вас беременна я, господин», – она сказала,
Царь дал кольцо серебряное ей, как завещанье:
- «Родится девочка, продашь его, на содержанье
Потратишь деньги, чтоб её ты строго воспитала.
А если будет мальчик, во дворец придёшь ты с сыном,
Возьми с собой кольцо, я по нему тебя узнаю,
Получит он образованье, станет господином,
Со мною рядом будет, тебе это обещаю».
Так Бодхисаттва через девять месяцев родился,
Когда он рос, то бегал во дворе, с детьми играя.
- «Отец твой где? - спросил его раз сверстник, наблюдая, -
И почему ни разу он с тобой не появился»?
И Бодхисатва к матери с вопросом обратился:
- «Где мой отец? И почему его сейчас нет с нами»?
- «Отец твой – царь, - она сказала, и он правит нами,
Поэтому он не с тобой, в дворец свой удалился».
- «Какие доказательства того, что ты сказала?
Какие я друзьям могу представить объясненья»? -
Спросил сын мать, и та ему кольцо то показала
И рассказала об истории его рожденья,
Сказав: «Мне говорил царь, чтоб кольцо я показала
Ему, когда ты должен был только ещё родиться».
- «Но почему тогда ему показывать не стала? –
Спросил сын, - нужно ведь тебе со мной к нему явиться».
Услышав просьбу сына, мать к царю пошла с ним вместе,
У врат сказала страже, чтоб к царю препроводили,
Узнав об этом, разрешил царь, чтобы их впустили,
И от неё узнал он о рожденье сына вести.
Он находился в тот момент в придворном окруженье,
Поэтому, стыд испытав, решил он отказаться
От сына и спросил: «Есть этому ли подтвержденье?
Ребёнок ведь не моим сыном может оказаться».
Царю мать Бодхисаттвы кольцо это показала,
Которое он подарил ещё во время встречи,
Но царь сказал, что доказательства такого мало,
Признать сыном дитя её - не может быть и речи.
И женщина сказала: «Мне одно лишь остаётся -
Последнее из доказательств правды подтвержденья,
Имеет если сын мой от тебя происхожденье,
То должен сделать то, другим что сделать не даётся.
И если родила я от тебя, пусть остаётся
Он в воздухе, где силой Неба сможет удержаться,
А если он не твой сын, то зачем ему рождаться?
И пусть он наземь упадёт и насмерть разобьётся».
Сказав слова такие, сына за ногу схватила
И вверх подбросила, где Бодхисаттва удержался,
Скрестив там ноги, он сидеть в позе Будды остался,
Его в пустом пространстве так удерживала сила.
И он к отцу, так сидя, со стихами обратился:
- «Отец, я - сын твой, почему я не могу быть сыном?
Когда-то обещал меня ты сделать господином,
Но почему же от меня сейчас ты отстранился»?
Его увидев в пустоте, пришёл царь в удивленье,
И слуги все придворные с него глаз не сводили,
Воскликнул царь: «Мой сын, спустись, довольно подтвержденья»!
Все руки подняли, спуститься мальчика просили.
Но Бодхисаттва лишь в руки отца с неба спустился,
Сел рядом с ним, а царь мать объявил женой своею,
И весь остаток жизни счастливо он прожил с нею,
Его сын стал царём, хоть к этому и не стремился.

38. История о семейных узах
В стране Косала в поле три крестьянина пахали,
Которое, на их беду, у леса находилось,
Где банда из разбойников в то время объявилась,
В лесу они людей ограбили и убежали.
Когда сыскные стражники грабителей искали
И следственные все мероприятья проводили,
Ограбленные люди на крестьян тех указали,
И сыщики те сразу же в тюрьму их посадили.
Им объяснили так: «Вы землю якобы пахали
У леса, где лесные жители добро хранили,
А сами как бы тайно за их жизнью наблюдали
Воспользовавшись случаем, добро их утащили».
И жители лесные с объясненьем согласились,
Так как воров не видели, на них и указали,
И сыщики крестьян, работавших, по стражу взяли,
Так эти три крестьянина в тюрьме и очутились.
Послали в город их, где царь Косала находился,
В тот город женщина пришла, в ворота постучала
Дворца, в котором царь с придворными жил и трудился,
Её спросила стража, что ей надо, та сказала:
- «Прошу я нашего царя, чтоб дал он мне прикрытье».
Услышав это, слуги вынесли ей одеянье,
Но женщина сказал: «Мне не нужно подаянье,
Хочу защиты, чтобы защитили моё бытие».
Придворные царю об этом сразу доложили:
- «Нужна ей не одежда. Видно, ждёт она супруга».
Тогда к царю её в зал тронный слуги проводили,
Спросил царь: «Вы хотите получить по жизни друга»?
- «Да, - та ответила, - муж есть прикрытье и защита
Для женщины, она без него – голая, нагая,
Так как не защитит её одежда, никакая,
Пусть даже дорогая и вся жемчугом расшита.
Нагая без воды река, покрытие теряет,
И без царя-государя, страна тоже нагая,
Нога вдова, как и безмужняя жена, другая,
Их даже десять братьев их никак не защищают.
А вы, мой царь, троих моих мужчин под стражу взяли,
Оставив меня голой, беззащитной и безродной».
Спросил царь: «Кто они? И почему просить вы стали
За них». Она ответила: «Сын, муж и брат мой, родный».
Сказал царь: «Одного могу лишь я отправить с вами,
Возьмите мужа или сына, брата ж вам не надо».
- «Возьму я мужа или сына, я обоим рада, -
Она сказала, - с братом кровное родство меж нами,
Поэтому я выбираю брата, он дороже».
- «Но почему так» ?! – Царь воскликнул, очень удивившись.
- «Другого мужа я могу иметь, и сына – тоже,
Ведь я ещё живу, сын может быть другой, родившись,
И если муж умрёт, я замуж выйду за другого,
Родители же умерли, и брат один остался,
Из близких более нет человека дорогого,
И в этом мире он дороже всех мне оказался.
Ещё сына рожу, на улице найду я мужа,
Но брата ни найти, ни получить мне невозможно,
Так как мне жить без брата? На душе стаёт тревожно.
Звена нет крепче, чем мой брат, в моих семейных узах».
Подумал царь: «Она права». Решенью удивился
Её, и перед ним вся мудрость женская открылась.
Он тут же выпустить троих крестьян распорядился,
Она взяла всех трёх мужчин, и с ними удалилась.

39. История о садовнике
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом своим правил, все законы соблюдая,
То Бодхисаттва духом дерева в лесу родился,
В дремучей чаще обитал, существ жизнь наблюдая.
В то время некий человек садовником трудился
В Бенаресе и на своём работал огороде,
Коренья, зелень продавал, и тем кормился,
Имел достойный вид и уважение в народе.
Была дочь у садовника, красивая такая,
Что молодые люди к ней сватов все засылали,
Была она по виду ласковая и простая,
О её скромном поведении все парни знали.
Придерживалась она заповедей, зла боялась,
Но было нечто в ней, что её сильно отличало
От всех других, она всем улыбалась и смеялась,
И это несколько её папашу огорчало.
Когда сваты парней к отцу шли, и в их доме были,
То девушка, завидев их, обычно улыбалась,
Отец считал: «Ей замуж надо, сроки наступили,
Она ведёт себя так, что без мужа б не осталась.
И почему она всё время только и смеётся?
Девичья добродетель и смех – что за сочетанье ?!
Родители что скажут, когда в доме жить придётся
У мужа ей, не будет ли от них ей нареканья»?
Девичью добродетель он подвергнуть испытанью
Решил одной проверкой, как она себя покажет,
Взял с собой в лес, корзину дал для ягод собиранья,
В лесу стал приставать к ней, ожидая, что та скажет.
Когда отец приблизился к ней, то дочь отстранилась,
Заплакала, сказав: «Зачем мне это испытанье?!
Отец привёл меня в лес, чтоб я с ним здесь осрамилась,
И это в сердце вызывает у меня страданье.
Ты – мой отец, и твой поступок в ужас повергает,
Перед моим вечным бесчестием меня страх гложет,
Кому я жаловаться буду здесь, кто мне поможет?
Кто должен защитить меня, насилью подвергает».
Отец воскликнул: «Репутацию ты оправдала!
Утешила меня, и я не ожидал другого,
Я убедился, что ты добродетельною стала,
И выдам тебя замуж я за жениха, любого».
Домой вернувшись, сразу свадьбу пышную сыграли,
После которой сразу дочь ушла в семью, другую,
Она смеялась, как и раньше, и её все знали,
Любили за весёлость и за доброту, простую.

40. История об оброненной чести
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом своим правил, все законы соблюдая,
То Бодхисаттва снова сыном брахмана родился
В учёном городе Таккасиле, там проживая.
Имел он с юности широкое мировоззренье,
Добился вскоре выдающегося совершенства,
Освоил в Ведах все три грандиозные ученья.
Достиг среди коллег-учёных высшего главенства.
Учителем, известным, стал в науках и искусствах,
Его познанья жизни широтою отличались,
До тонкостей всех разбирался он в душевных чувствах.
Ученики элиты у него лишь обучались.
Один из них был ученик из брахманского рода,
Когда родился он, отец зажёг огонь небесный,
Невидимый глазам людей, обычных, из народа,
Который вечно мог гореть, сокрытый повсеместно.
Когда ученику тому исполнилось шестнадцать,
Отец сказал: «Огонь я создал при твоём рожденье.
Его никто не видит, он с тобою возгораться
Лишь может, если овладеешь ты моим ученьем.
И если мира Брахмы ты достигнуть устремишься,
То, как поклонник бога Агни, ты им овладеешь,
Поможет этому огонь, который ты имеешь,
Для этого же, ты от сего мира удалишься.
Не должен дома жить ты, светской жизнью наслаждаться.
Тебе желательно в лесные дебри удалиться,
Жить, как аскет, в глуши, с товарищами не встречаться,
Всё время медитировать, жить в тишине, поститься.
В начале должен получить глубокие ты знанья,
Сейчас у Бодхисаттвы тебе надобно учиться
В Таккасиле, расширить чтоб ещё своё сознанье
У друга Бодхисаттвы можешь ты остановиться,
И помни, что ты должен добродетели держаться,
И время не терять и не лениться, а трудиться,
Подальше тебе нужно и от женщин всех держаться,
Ведь с ними лишь разврат один, ты можешь опуститься.
Когда ты нужные у мудрецов получишь знанья,
То женишься на девушке, род брахманов продолжишь,
Родишь детей, стараться будешь на семью, как можешь,
Чтобы семья и род наш весь пришёл бы к процветанью».
Но юный брахман думал про себя: «Я же не буду
Собою заниматься, жить, огнём овладевая,
В лесу, а лучше семье нашей славу я добуду
Среди людей, карьеру сделаю, сам процветая».
С такою мыслю он с отцом простился, уезжая
В город Таккасила, с деньгами, где весь год учился
Усердно у учителей, искусства постигая,
После учёбы он домой обратно возвратился.
Его родители не жаждали, чтоб жил он с ними,
Они хотели, чтоб он аскетизмом занимался
В лесу огнём, невидимым, искусствами, другими,
И, совершенствуясь умом, так сам бы исправлялся.
Хотела мать, чтоб осознал он женскую порочность,
Решила: «В Таккасиле мудрец умный и толковый,
Способный дать оценку слов, определяя точность,
Поможет выработать юноше на всё взгляд новый.
Он сыну моему втолкует, что суть означает
Падения души у падшей женщины, обычной,
Кому отдаться и за это что-то взять – привычно,
И пусть он таких женщин в своей жизни избегает».
Она его спросила: «Сын, ты овладел ученьем,
А знаешь ли, что значит поговорка в нашей вере:
«Оброненная честь есть возмещение потери»?
Ответил сын ей: «Нет», - смотря на мать с недоуменьем.
- «Но если ты не знаешь этого, то как ты можешь
Сказать, что ты учён? Езжай к учителю учиться,
Когда узнаешь суть её, то можешь возвратиться,
Суть этой поговорки, знаний всех твоих дороже».
Отправился сын в Таккасилу снова для ученья,
А там имел учитель мать свою в годах, преклонных,
Исполнилось уже сто двадцать лет ей от рожденья,
И не хотела умирать она, определённо.
А сын её боготворил, заботу проявляя,
Кормил, поил и одевал её, и так трудился,
Для радости всё делал для неё, ей дни продляя,
А в городе о них молва шла, этим он гордился.
Подумал сын: «А если с ней в лесу мне поселиться,
Жить там, заботиться о матери и наслаждаться» ?!
Он выбрал место, хижину построил, чтоб остаться,
Набрал плодов и фруктов, чтобы было чем кормиться.
А юный брахман в городе его не обнаружил,
Когда приехал, стал его искать, ему сказали:
- «Учителя ты ищешь, а зачем он тебе нужен?
Учитель и его мать уж давно в лесу жить стали».
Нашёл в лесу их, тот спросил: «Зачем же ты вернулся»?
Сказал тут брахман юный: «Вы в ученье не сказали
Одну мне поговорку, и родители послали
Меня к вам, чтобы я в ученье снова окунулся».
Я должен фразы суть понять «потери возмещенье»,
Сказал он. Тот спросил: «А кто тебя просил об этом»?
- «Моя мать, - он сказал, - без этой сути нет ученья,
Потери возмещенье чести кроется ведь в этом»?
Подумал Бодхисатва: «Ничего не значит фраза,
Урок мать о пороке женском преподать решила».
Сказал: «Я обучу тому, что мать твоя просила,
Ухаживать за матерью моей ты будешь сразу.
Поить, кормить и мыть её ты будешь всю руками,
Когда с вниманьем её тело будешь мыть и тщаньем,
Скажи ей: «Госпожа, а вы в хорошем состоянье,
Красавицей вы были и остались ей с годами».
И что она ответит, передай мне без смущенья,
Иначе не поймёшь ты сути женского мышленья,
Ведь скрыта в каждой женщине основа обольщенья,
Которая живет всегда до смерти от рожденья».
И юный брахман выполнил учителя желанье,
А во второй раз мать учителя его спросила:
- «Находишь моё тело ты в хорошем состоянье,
А хочешь насладиться мной, пока во мне есть сила»?
Сказал он ей: «Не прочь бы я, но мой учитель строгий,
И вряд ли он одобрит наше страстное сближенье».
- «Но если нравлюсь я тебе, то нет другой дороги,
Убей его, и мы получим оба наслажденье».
- «Но как могу убить того, кто дал мне много знаний?
Я алчности и бурной страсти не могу отдаться».
Она ему сказала: «Раз в таком ты состоянье,
То я убью его, препятствия все устраняться».
Так сладострастно и низко всех женское начало,
Что даже в возрасте, преклонном, чтобы насладиться,
Оно и сына может устранить, что воспитало,
Чтоб с целью, ею вожделенной, ей соединиться.
И юный брахман рассказал учителю об этом,
Сказал тот: «Правильно ты сделал, как и ожидал я.
А хочешь ли ты видеть, чем закончится всё это?
Чтобы понять до глубины суть женского начала.
Давай мы ей последнее устроим испытанье,
Дойдёт ли до конца она, поставив точку в деле»?
Взяв кусок дерева, в своё одел он одеянье,
И в своей хижине уложил на своей постели,
Укрыл его, как человека, как сам спал он раньше,
Так, чтоб угадывались его тела очертанья,
Сказал ученику, что ему делать нужно дальше.
И к матери его пошёл тот как бы на свиданье,
Сказал ей: «Сын лежит ваш на постели в сне глубоком,
Я к хижине его верёвку протянул тугую,
Вот вам топор, к нему вам можно подобраться с боку,
Убить, если развязку вы желаете такую»?
- «А что меня удержит это сделать»? - та сказала,
Взяла топор из его рук дрожащими руками,
Собралась с силами и со своей кровати встала,
Шла ощупью, держа верёвку, шаркая ногами.
Когда увидела фигуру сына, то сказала:
- «Вот сын мой, я его убью, мне нужно быть смелее,
Ведь я помолодела и хорошенькою стала».
И подняла топор, ударила его по шее.
Услышала она звук «бум», и ручка отскочила
От топора. Спросил сын: «Что творишь ты у постели»?
Она от страха на ногах стояла еле-еле,
Вскричала: «Я обманута»! И дух свой испустила.
Она бы умерла и так, пришёл её час, смертный,
Знал это Бодхисаттва, с небесами связь имея,
Но он хотел, чтобы аскет, не сделался слабее,
Урок ему он преподал, открыв вход в мир, запретный.
Похоронив свою мать, с брахманом вступил в беседу:
- «”Потери возмещенья чести” нет и быть не может,
Я понял эту истину, долго бродя по свету,
А то, что говорят, понять нам это не поможет.
Любая женщина несёт нам в жизни лишь потери,
И это - её суть, так как в ней женское начало,
Которое брало всё, ничего не отдавало,
Оно эгоистично, лишь варьируется в мере.
Понятье наше чести – лишь понятие мужское,
И в женском обиходе раньше не существовало,
Его у женщин нет, есть только женское начало.
А что считаем честью мы, у них – это другое.
Так как мы не равны, в них нет того, что мы имеем,
То ихний эгоизм для равновесья существует,
То, что желают иль хотят они, нас не волнует.
Поэтому с любовью их и ненависть в них тлеет.
Они чувствительны, живут желанием, страстями,
И то, о чём мы мыслим все, они не понимают,
Мы отдаём им всё, они лишь это принимают,
И в этом скрыта основная разница меж нами.
Живём умом мы, игнорируя все их желанья,
Так как живём в мирах мы разных, вовсе непохожих,
То, что для нас сутью является существованья,
Для них всего – иллюзия; стремлений нет в нас схожих.
И «возмещение потери» есть то сладострастье,
Как и «оброненная честь», им нет до неё дела,
Они находят не в уме, а в чувствах своё счастье,
Хоть толику увидят, идут сразу к нему смело.
Твоя мать и направила тебя за разъясненьем,
Чтоб я тебе открыл глаза на разную природу
Мужчин и женщин; разделенья и объединенья
Роль каждой из сторон – спасенье и продленье рода.
Тот, к целям кто в учении, возвышенным, стремится
Объединить вокруг себя мир, привести к спасенью,
От женщин должен, по возможности, он отдалиться,
Они ведут всех к разделенью или наслажденью.
Так как ты хочешь стать аскетом, подавляй все страсти,
Которые и раздувает женское начало.
Огнём, невидимым, овладевание – в твоей власти,
Забудь о женщинах, чтоб цель тобой овладевала.
Для этого в лесу тебе бы надо поселиться,
И полностью своей мечте и цели отдаваться,
Чтоб совершенства своего, духовного, добиться,
Священником стать, чистым, и всю жизнь так оставаться».
И брахман юный домой после слов тех возвратился,
Спросила мать: «Жить будешь дома или мир оставишь?
Займёшься овладением огня и род прославишь»?
- «Да, - он сказал, - я в недостатках женских убедился,
Я дома никогда не буду жить, найду обитель
В лесу, где обрету спокойствие в уединенье,
И буду жить, как вечного огня хранитель,
Где стану заниматься я аскезой и моленьем».
Так он покинул дом и в хижине обосновался
В лесу глухом, и миру предпочёл уединенье,
Поддерживал огонь в себе и высшие стремленья,
А в старости своей на Небо Брахманов поднялся.

41. История о обманутом духовнике
Когда в Бенарисе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, в чтенье, мудром, ощущал блаженство,
То Бодхисаттва от первой жены царя родился,
Рос и искусствам обучался всем для совершенства.
Когда умер отец, он получил трон, как наследство.
Страною в праведности правил, мудрым оставался,
С ним духовник жил там, воспитывавший его с детства,
С которым он частенько игре в кости придавался.
Запел он, думая, раз песню, в кости с ним играя:
- «С изгибами течёт река, любая, и виляет,
Леса стоят деревьями, все вверх произрастая,
Творит зло женщина, когда возможность позволяет».
Бросал златой он кубик на серебряное блюдо,
Когда пел песню ту, и в выигрыше оставался,
Как будто бог судьбы победу слал ему оттуда,
Священник, с ним играя же, до нитки проигрался.
Подумал он: «Раз так пойдёт, я бедным скоро стану.
Найти мне нужно девушку, хорошую, скорее,
Тогда с нею проигрывать уж так я перестану,
Пред ней он не споёт, вести себя будет скромнее.
И надо, чтобы девушка других мужчин не знала,
Меня лишь только видела б, жила бы в заточенье,
И только одному бы мне душой принадлежала,
Но где такую я найду, для моего спасенья?
Такую надо, чтобы родилась в моём бы доме,
Не видела бы мира, и не с кем бы не общалась,
И никого других бы не любила, меня кроме,
Я наставлял б её, лишь со мной бы оставалась».
Он женщину искать стал, одинокую, простую,
Которая была б беременной, в деньгах нуждалась,
И вскоре он нашёл всё ж одну женщину такую,
Он пригласил её и у него она осталась.
Мистическую связь имел священник с небесами,
И знал, что девочку родит она по предсказанью,
Так как умел общаться с духами он, с голосами,
Которые его всегда снабжали нужным знаньем.
Как родилась та девочка, он женщину отправил
Из дома, денег дав, ушла та удовлетворённой,
А в доме прислугу себе лишь женскую оставил,
Которая заботилась о только-что рождённой.
Ребёнок рос, став девушкой, в домашнем заточенье,
Прекрасной, как сошедшая с небес на землю фея,
Из всех мужчин она была в его лишь подчиненье,
Её воспитывал он в строгости, сил не жалея.
Пока росла, с царём он в кости не играл ни разу.
Когда же выросла, сели играть, царь петь собрался,
Сказал тут брахман: «Кроме девушки моей». И сразу
Царь, бросив кости, спел куплет и сразу проигрался.
Подумал Бодхисаттва: «В доме он кого-то прячет,
Скрывает женщину, которая мужчин не знает.
Её удерживает против воли, не иначе,
Никто её нигде не видел, он её скрывает».
Решил проверить царь, мошенника нанял для сыска,
Узнать чтоб, добродетелен брахман или корыстен,
Купил тот лавку, парфюмерную, от дома близко,
Чтоб в дом попасть, понять: священник этот лжив иль истин.
У брахмана был дом с удобствами, семиэтажный.
Имелось семь балконов, их служанки охраняли.
Они кроме хозяина мужчин в дом не пускали,
Обыскивали всех, кто в дом что нёс, и мусор даже.
До девушки одну лишь брахман допускал служанку,
Раз, деньги взяв, из дома она вышла за цветами,
Шла мимо лавки, где сидел мошенник спозаранку,
Он знал, что соблазнить её нельзя даже деньгами.
Придумал способ, чтобы к ней в доверие втереться,
Упал пред нею на колени, вскликнул возбуждённо:
- «О, матушка, я жил без вас, не знал куда мне деться.
Являетесь вы моей матерью определённо.
Вы только присмотритесь-ка, мы с вами так похожи,
Никто не различит нас, одного мы с вами рода,
Лицом, ногами и руками, и одеждой тоже».
Служанка будто обомлела, стоя средь народа,
Подумала: «А ведь и моим сыном быть он может»!
Заплакала, они обнялись и стояли вместе,
Спросил её сын: «Мама, а живёшь в каком ты месте»?
Спросил ещё, быть может, он ей чем-либо поможет.
Она сказал: «Я живу в том доме в услуженье
Одной прекрасной девушке, как нимфе, грациозной,
О ней заботится священник, господин, серьёзный,
Он платит хорошо мне, у него я в подчиненье».
Спросил сын: «Мама, а так рано ты идёшь куда-то»?
- «Иду, чтобы купить цветов и разных благовоний».
Сказал он: «Но за этим никуда ходить не надо,
Всё это подарю тебе, возьми без церемоний».
И он подарков наложил её целую корзину.
Когда она домой эти подарки приносила,
То девушка, увидев это всё, её спросила:
- «За что столько подарков много мне от господина»?
Но женщина сказала ей, от радости сияя:
- «Всё это не имеет отношенье к господину,
Так как подарки эти получила я от сына».
С тех пор стала ходить к нему, подарки получая,
А деньги, что брахман давал, себе все оставляла.
Раз как-то заболел сын и лежать дома остался,
Служанка об его отсутствии справляться стала,
Сказали слуги в лавке, он давно не появлялся,
Тогда спросила его мать, когда нашла в больнице,
Что с ним произошло, и почему он расхворался,
Молчал сын долго, но потом всё ж матери признался:
- «Влюбился я в ту девушку, хотел б на ней жениться».
- «Но как же ты влюбился, раз ещё её не видел»? -
Спросила его мать, о его сердце сожалея.
Сказал мошенник тут, вопрос как будто бы предвидел:
- «Умру, её не увидав, хочу с ней быть скорее.
О красоте её я слышал, и желаньем связан
Её увидеть. Один раз увижу, не забуду,
Поможешь если, за тебя всю жизнь молиться буду,
Лишь за мгновенье видеть, век буду тебе обязан».
Сказала мать: «Доверься мне и жди, я всё улажу».
Она взяла духов, цветов и разных украшений,
И обратилась к девушке, придя с этой поклажей,
И, как могла, передала от сына ей прошенье,
Сказав: «Дочь, сыну о красе твоей я рассказала,
Он сердце потерял, и что мне делать, я не знаю.
Он может умереть, я на тебя лишь уповаю,
Позволь мне показать тебя ему, чтоб хворь пропала».
Ей девушка позволила представить сына тайно,
И та со всех углов в коробку мусор весь собрала,
Чтоб вынести из дома, радовалась чрезвычайно,
А, вынеся, в коробку эту сына затолкала,
И, возвращаясь, стражнице коробку показала,
Её та быстро пропустила, внутрь не посмотрела.
Так оказался в доме сын, она его скрывала.
С красавицей его свела, как этого хотела.
И добродетели лишив, два дня с ней оставался
Мошенник, брахман дома же в те дни не находился,
А он с красавицей в постели страсти предавался,
Прошло всего три дня, и брахман дома появился,
Сказала та мошеннику: «Тебе нужно убраться,
Приехал брахман». Тот сказал: «Уйду тогда лишь только,
Когда побью его, чтоб он не начал зазнаваться,
До этого здесь буду жить, понадобиться сколько».
Она с улыбкой согласилась, и его укрыла
В своих покоях, внутренних. а брахману сказала:
- «Под вашу лютню я немного бы потанцевала,
А то, как это делается, я уж позабыла».
Тот лютню взял и стал играть, но та ему сказала:
- «Смущаюсь я, вы смотрите, глаза б я вам закрыла».
Тот согласился, та платком ему лоб завязала,
И стала танцевать, кивком пришельца пригласила.
Тот подошёл к ним, и она вновь брахмана спросила:
- «А можно, я ударю вас по голове рукою»?
Тот засмеялся и подумал, что она шалила.
Согласье дал и получил удар с болью такою,
Что чуть не помер, на голове шишка соскочила.
Мошенник так его ударил частью, локтевою,
И спрятался. Воскликнул брахман: «Вот какая сила!
А я не знал, что обладаешь силой ты, такою».
С глаз девушка платок сняла, лекарство приложила
К той шишке, что на голове заметно выступала.
Когда брахман ушёл, мать сына в короб положила.
И вынесла из дома, словно мусор из подвала.
Отправился к царю мошенник, рассказал об этом,
И то, как брахман был побит той девой у постели,
Когда брахман нанёс визит, и в разговоре где-то
Царь в кости предложил сыграть, опять за доску сели.
Но в этот раз царь песню спел, и брахман проигрался,
Сказав так: «Кроме девушки моей». Не защитился.
Заметил царь: «Чем оградить себя в игре старался?
Но ведь у девушки твоей любовник появился».
Она со дня рожденья хоть тобой и огранялась,
В надежде, что её ты защитить от греха сможешь,
Но, быть не может, чтоб она нетронутой осталась,
И женщине в любви ты уберечься не поможешь.
Для дела этого она и создана природой,
Когда отверстие есть, то в него проникнуть можно,
И сделать это с нею по любви совсем не сложно,
Так как она пришла в наш мир для продолженья рода.
Принадлежать она не может одному мужчине,
Когда играл на лютне ты, глаза та завязала
Тебе, в тот миг любви к тебе уж не было в помине,
Ты получил удар, она любовника скрывала,
Затем дала ему уйти, пока ты оправлялся,
Доверился ты женщине, за что и поплатился,
А что женщин касается, не очень б огорчался,
И меньше б ты играл со мной, пока не разорился».
Услышав правду от царя, домой он возвратился,
Сказал той девушке: «Ты злой поступок совершила».
Она ответила: «Из-а чего ты рассердился?
Всё - ложь, что говорят. Я никого не приводила
Домой, и как б могла я это сделать при охране?
Тебя ударила я, но не делала другого,
И почему не веришь мне, ты верил же мне ранее?
Ведь я же не способна сделать ничего такого.
Никто раньше, кроме тебя, ко мне не прикасался,
Могу пройти через огонь, чтоб ты меня проверил».
Но брахман, после слов царя, ей всё же не поверил,
И в приведённых ею доводах засомневался.
Он приказал разжечь костер и сделать испытанье,
Она служанку попросила, чтоб та передала
Всё сыну, чтобы он пришёл на общее собранье,
Взял б за руку, когда бы у огня она стояла.
К костру пришёл любовник, когда все собрались,
Она сказала: «Брахману я лишь принадлежала,
Другие же мужчины меня даже не касались,
Пусть я сгорю в костре, если неправду я сказала».
Так молвила она, к огню, большому, направляясь,
Её любовник закричал, схватив её за руку:
- «Смотрите, посылает брахман как её на муку,
Такую женщину, сам образцом добра являясь!
Ему я не могу позволить, чтоб она сгорела,
Женюсь на ней я, если ей другой не доверяет,
Нельзя нам допускать, чтоб она муки претерпела.
Кому принадлежать ей, пусть она при нас решает».
Она сказала: «Никому я не принадлежала,
Как кроме брахмана, но он ведь мне не доверяет,
И он решил так сделать, чтоб в огне я побывала,
А этот человек меня от гибели спасает.
Так с кем мне быть? Кто смотрит, или держит мою руку?
Кому принадлежать из них? Кто меня больше любит?
С тем, кто оберегает, а потом меня погубит?
Иль с тем быть, кто не даст испытывать мне в жизни муку»?
И брахман тут заметил, что его все обманули,
Он плюнул и ушёл, она ж с любовником осталась,
Царь рассмеялся, видя, как того оба надули,
Сложил сентенцию, которая распространялась:
«Повадки женщин всегда трудно распознать бывает,
Они похожи на следы рыб на воде, стоячей,
Они все вкрадчивы, лукавы, и их гладь скрывает,
Но хитроумны и коварны, как и слепец, зрячий.
Бывает трудно правду в хитростях их обнаружить,
И правда для них- ложь, а ложь за правду выдаётся.
И то, что создают они, то трудно всем нарушить,
А вывести на воду, чистую, не удаётся.
Когда из них кто говорит: «Желание имею»,
То их желанье, как коровы, что траву желают,
То, что хотят, тем обязательно завладеют,
Ползком до цели доползут, как делают то змеи.
Они докучливы, подвижны, как песок, сыпучий,
Суровы и тверды, в жестокости же откровенны,
В опасностях реакция их - как у змей, гремучих,
Для их ума мужских тайн не бывает, сокровенных».

42. История о том, как трудно обо всём узнаётся
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, и искал на пост свой претендентов,
То Бодхисаттва, став учителем, ещё учился,
Хотя и был известным и учил других студентов.
Он искушён во всех искусствах был, как и науке,
И у него аж пятьсот юных брахманов учились,
Все были не женаты, меж собою все сдружились,
И не скучали по родителям, живя в разлуке.
Но вот из дальних стран к нему один брахман приехал.
Он был женат, жену свою привёз также с собою,
Женился по дороге, когда к Бодхисаттве ехал,
Снял для неё дом, и в нём ночевал ночной порою.
Но все его отлучки на учёбе отражались,
Не мог он с головою весь в учёбу погрузиться,
Когда не возвращался, начинала жена злиться,
Поэтому их отношенья часто обострялись.
А в дни его отсутствия жена злой становилась,
И стала придаваться в одиночестве порокам,
Впадала, как рабыня, в блуд, и с кем-то веселилась,
В те дни не уделял брахман внимания урокам.
При возвращенье вдруг ставала грубой и жестокой,
Когда с другими нужных ей часов не проводила,
Расстроенный муж возвращался в школу одиноко,
И думал, почему жена его вдруг разлюбила.
Однажды не был он семь дней и вновь вдруг появился,
Спросил его учитель: «Почему ты задержался?
Ответил тот угрюмо: «Я с женою оставался,
И то, что она делает со мною, поразился.
Я не могу никак понять мою жену отныне:
Один день зла, сварлива и к себе не подпускает.
Другой же - домогается и всё мне разрешает,
Ведёт себя как госпожа, другой день как рабыня.
Её я поведения совсем не понимаю.
Я не пришёл бы к вам, если бы не был возбуждённым».
Сказал тот: «Поведенье её, так я объясняю:
Ведут себя лишь те так, образом определённым,
Которые своим мужьям с другими изменяют,
Непостоянны все они на этом основанье,
Один день домогаются, другой день остывают.
Их настроение меняется по их желанью.
Чтобы понять их существо, нам нужно разобраться,
И почему не могут жить без удовлетворенья?
В какой момент спокойными не могут оставаться?
Их совесть то молчит, то их склоняет к угрызенью.
Когда за ней понаблюдаешь, станет всё понятно:
Когда послушна и смирна – вела себя развратно,
Когда к тебе ожесточилась, или сморит смело
Самоуверенно – с другими связи не имела.
А, по своей природе, женщины плохи и злобны.
Их сущность до конца понять мужчинам невозможно.
Они порою даже ада дьяволам подобны
Но с ними жить, в совместном мире находиться можно.
К желаньям их должны мы хладнокровно относиться
Не надо перед ними заискивать и унижаться
Они мужчину, кто им близок, потерять боятся
А лучше всего будет, если с ними подружиться.
И Бодхисаттва брахману пропел стихотворенье:
«Когда желает женщина тебя, не обольщайся.
А если не желает, не сердись, не обижайся,
И не показывай им страсти или нетерпенья.
Ведь женщины, по своей сути, все непостоянны,
Они, как рыбы в море, их следов не оставляют,
Мужчинам не понять, когда и что они желают,
Обычно жизненные установки их пространны».
Прослушал Бодхисаттвы ученик увещеванье,
И стал к супруге своей равнодушно относиться,
Решила та: «Сутью мой проникся пониманьем».
Став ему верной, всех мужчин вдруг стала сторониться.

43. История о мнимой болезни
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился
Народом правил, и наукой высшей увлекался.
То Бодхисаттва в семье брахмана опять родился,
Семья была богата, сын, как сыр в масле, катался.
После того, как в Таккасиле он всему учился,
В Бенаресе учителем стал самым знаменитым,
Его ашрам там же в престижном месте находился,
И он детей воспитывал всем семьям, именитым.
И юные брахманы, как и отпрыски всей знати,
Искусства высшие все в его храме постигали,
И, наполняя свои души знаньем благодати,
Людьми, весьма известными, в своей стране ставали.
Учился Ведам трём, искусствами обогащался
Один из брахманов, приехавший с женой своею,
Ашрам он посещал не часто, мало с кем общался,
С женою время проводил, был увлечён он ею.
Его жена на публике вела себя обычно,
Но совершала в жизни, внутренней, ошибок много,
Ночами не спала, слонялась, ела понемногу,
А днём ложилась спать, была к работе непривычна.
Больной казалась, днём в постель ложилась и стонала.
Когда муж спрашивал её: «Что, милая, с тобою»?
- «Болит живот, терпенья нет». - она так отвечала.
Когда он уходил, то нанималась лишь собою.
Он спрашивал её: «Быть может ты чего желаешь»?
Она же говорила: «Принеси мне фруктов сладких.
Лепёшек рисовых с черникой, всё на листьях гладких,
Всё то, что я люблю поесть, ты вкусы мои знаешь».
Муж вкусы её знал и начинал трудиться:
Готовил, бегал на базар, купить, что она хочет,
Прислуживал во всём, как раб, жене, что было мочи,
Вокруг неё всё время продолжая суетиться.
Когда он уходил, любовников та принимала,
И с ними проводила время в страсти и веселье,
Когда же приходил он, то она была в постели,
Держалась за живот свой и в страдании стонала.
А брахман думал: «Бедная, страдает бесконечно.
И как помочь ей, чтобы облегчить боль, я не знаю,
Я на страданья не могу её смотреть беспечно,
Мне нужно пригласить того, кто в этом понимает».
Однажды он, набрав корзину разных угощений,
Пришёл в ашрам с визитом и сел с Бодхисаттвой рядом.
Спросил тот: «Почему так редки ваши посещенья»?
Ответил браман тут: «Болезнь жены кажется мне адом,
Хоть телом и крепка она, и вид её здоровый,
А кожа её гладкая, холёная, лосниться,
Но жалуется на живот, и вид её суровый,
От боли сердится всегда, ей по ночам не спится.
Поэтому не прихожу я к вам, сижу я с нею,
К тому же, каждый день хожу на рынок за едой я,
Продукты покупаю, и домой спешу скорее,
Готовлю ей обеды у плиты, на кухне стоя.
Пеку лепёшки, жаренные, на кунжутном масле,
Я блюда, разные, по вкусу ей приготовляю,
Ведь у неё болит живот, желанья исполняю,
Всё делаю, чтоб боли в её животе угасли.
Поэтому и времени нет к вам идти в ученье».
Подумал Бодхисаттва, что супруга, дома лёжа,
Его обманывает, её ложные мученья -
Лишь для того, чтоб ей еду купил он подороже.
Ещё подумал: «Ему дам рецепт для излеченья,
Чтоб понял он, как поступать, что правильно, что ложно».
Сказал ему: «Не покупайте ей такие угощенья,
Они вредят ей, ей простую пищу есть лишь можно.
И я вам дам ещё один рецепт для исцеленья:
Возьмите овощей дешёвых и сварите кашу
В кастрюле медной, доведите всё то до кипенья,
Добавьте ветку дерева и дайте жене вашей.
Скажите, что это – лекарство, если есть не будет,
И вас попросит принести ей что-нибудь другое,
То вы побьёте палкой, что бы не сказали люди.
Работать заставляйте, не давайте ей покоя».
И брахман с его этим предложеньем согласился,
Домой вернувшись, он сказал жене: «Пей это зелье»!
Она попробовала, вид лица весь искривился,
Когда он есть заставил, было ей не до веселья,
Тем более, когда сказал, взяв палку, ей серьёзно:
- «Не будешь есть, то накажу, весь день работать будешь».
Заставил съесть всё, и при этом вид имел он грозный,
Сказав: «Хорошей пищи вкус ты скоро позабудешь».
Она спросила: «Чьё это рецепта предписанье»?
Ответил он: «Учитель дал со строгим наставленьем,
Чтоб я берёг тебя, и я согласен с его мненьем,
И с этих пор я буду уделять тебе вниманье».
И он пропел ей громко тут одно стихотворенье:
«И что б не говорила, я тебя должен заставить
Съедать это лекарство и работать для леченья,
Чтоб это поняла ты, не могу тебя оставить».
Она с лежанки встав, до ночи делом занималась,
Подумав: «Раскусил учитель мою хитрость скоро,
О мнимой боли не вела уж больше разговора,
С её всеми любовниками вскорости рассталась.

44. История о царице Мудулаккхане
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил и птиц разведеньем увлекался,
То Бодхисаттва в Касе в семье брахмана родился
И с юных лет искусством и наукой занимался.
Его всегда тянуло, с малых лет, к духовной сфере,
От удовольствий светской жизни быстро отказался,
Ей предпочёл отшельничество мудрецом, и веря
В мистические силы, медитации отдался.
Через неё обрёл небес магические знанья,
Умение везде по воздуху перемещаться,
У гималайских гор нашёл приют для обитанья
В тише, где удовольствию экстаза придавался.
Однажды, чтобы соли взять, он с гор своих спустился,
Пришёл в Бенарес и провёл одну ночь в парке, царском,
А утром вымыл тело, в одеянье облачился,
В плащ лыка, красного, связав, обвил косы повязкой.
С собой взял короб и отправился за подаяньем,
У врат дворца царя он ненароком оказался,
Увидел его царь в его аскета одеянье,
С ним говорил. Ему понравился тот, он остался,
Царь пригласил его к себе, в его честь пир устроил,
И усадил на кресло из сапфиров, драгоценных.
Поил чаем, женьшеневым, который много стоил,
Ломился царский стол от разносольных угощений.
Стал в парке жить он, медитацией там занимался,
И обучал царских детей, за что его кормили,
С царём порой беседам философским придавался,
Царь и все подданные во дворце его любили.
Однажды с войском царь отправился к своей границы,
Порядок чтобы навести, с захватчиком сражался.
Пред тем, сказал Мудулаккхане он, своей царице,
Чтоб без него его аскет ни в чём бы не нуждался.
Дворец мог Бодхисаттва посещать в часы любые,
Свободой пользуясь. Его любили и все знали,
Передвигался он по воздуху, и всех удивляли
Его способности, необъяснимые, такие.
Когда аскету трапезу готовила царица,
Подумала: «Сегодня он немного задержался,
Слегка я отдохну пред тем, как должен появиться,
Чтоб в его память мой образ у него остался».
Она в воде себя с приятным запахом помыла,
И приготовила для его встречи одеянье,
Роскошное, лежанку у стола установила,
И прилегла на отдых, чтобы скрасить ожиданье.
Заметил Бодхисаттва - время ужина настало,
А опоздание в его расчёты не входило,
По воздуху он перенёсся через окна зала,
Царица со своей лежанки голая вскочила.
Она, услышав шорох: «Гость пришёл, - себе сказала, -
Мне нужно встать и его встретить». Но тут увидала
Его, стоящим рядом, и вскочила, тюль упала,
Нагой царица перед гостем в смущенье стояла.
Изяществом был ослеплён аскет и красотою,
В мгновенье состояние его переменилось,
Возникло вожделенье, перестал владеть собою,
К ней у него, как к женщине, влеченье появилось.
Стоял он словно дерево после удара грома,
Похож на ворона был, кому крылья обломали,
За ужином еда застряла в его горле комом,
А мысли лишь о том, как овладеть ею, блуждали.
Не смог он есть, еду взяв, в парк свой удалился,
Лёг на лежанку в хижине, к еде не прикоснулся,
Всё думал о царице, ум в мечтанья погрузился,
Впав в забытье, как будто бы уснул и не проснулся.
Семь дней бил палкой своё тело до изнеможенья,
Царицы красота похитила его сознанье,
Ничем в душе не мог он побороть огонь желанья.
Не ел он ничего, и похудел до истощенья.
А через семь дней царь с победой в замок возвратился.
Хотел аскета повидать, пришёл в парк на свиданье,
Но там его увидел в изнурённом состоянье,
Подумал: «Заболел аскет, пока с врагом я бился».
И, в хижину зайдя, спросил: «Случилось что с тобою»?
Сказал аскет: «Желанье страстное меня скрутило,
Влюбился я в твою царицу так, что нет аж силы,
И сделать ничего я даже не могу с собою».
Сказал царь: «Я отдам Мудулаккхану в обладанье
Тебе». Аскета взяв с собой, пошёл в её покои,
Царицу передал ему во всём блеске сиянья.
Аскет взял её за руку и в парк повёл с собою.
Прощаясь, царь сказал ей: «Я прошу, ты постарайся
Аскета уберечь, если тебе будет посильно».
Она сказала: «Приложу я все свои усилья,
Чтоб сохранился он, и в этом ты не сомневайся».
Когда они в парке у хижины остановились,
Она сказал: «Нужен дом нам, где б мы проживали.
Иди к царю и попроси дом, где б мы поселились,
Вернулся тот к царю, просить стал, чтобы дом им дали,
Им дали дом, заброшенный, в котором не нуждались,
Так как отхожим местом его многие считали,
Уже дано придворные царя там испражнялись,
Поэтому крыльца ступени даже провоняли.
Царица отказалась осмотреть то помещенье.
Аскет спросил причину её резкого отказа.
- «Вначале нужно сделать дома очищенье, -
Сказав, - я в жизни не была в таких местах ни разу».
- «Но что я должен сделать, чтобы вас то не смущало? -
Спросил он, зная, что она была не виноватой.
- «Должны в порядок привести вы дом», - она сказал,
Послав его к царю за коробом и за лопатой.
Аскет взял у царя всё и стал в доме убираться,
Затем обмазал стены все навозом он, коровьем,
Чтоб не было щелей, от ветра чтобы укрываться,
Зимою чтоб не рисковать царицыным здоровьем.
Затем она, дом, новый, осмотрев, ему сказала:
- «Нам нужно получить стул, миску и кувшин с водою.
Нужны нам также, чтобы спать, постель и одеяло,
Иди к царю и попроси всё, будешь жить со мною».
Аскет, бедный, весь день меж домом и дворцом мотался,
Всё делая, царицыны приказы выполняя,
Когда с царицей он наконец наедине остался,
Что дальше делать с нею, долго размышлял, не зная.
И вдруг рукой царица его бороду схватила,
Желая, чтобы удостоил он её ответом,
И дёрнула его за бакенбарды и спросила:
- «Забыл, наверное, что ты являешься аскетом» ?!
Под этой сильной болью память к старику вернулась.
Всё это время не в себе он как бы находился,
Подумал он: «Как в положении я очутился
Таком, когда моё сознание перевернулось?
До тех пор, пока похоть во мне быть всё продолжает,
Мне не поднять главу от четырёх врат наказанья.
Тьма тёмных сил свет разума аскета побеждает,
Восстановить мне нужно моё прежнее сознанье,
Сегодня же необходимо мне вернуть царю царицу,
Лишь после этого смогу расправить свои плечи,
Расстаться с этим миром, в Гималаи возвратиться».
И он отправился с ней во дворец с царём на встречу,
Сказав: «Великий царь, мне не нужна твоя супруга.
Через неё во мне одна лишь похоть и родилась,
Попал в капкан страстей я заколдованного круга,
Душа моя от угнетенья в нём и притомилась.
Желанье ею обладать меня с нею связало,
Всегда, когда красивой женщиной овладеваешь,
Родятся вдруг желания, другие, и всё мало,
Освободиться можно, лишь когда всё оставляешь».
И тут опять он впал в экстаз и в воздух вдруг поднялся,
Скрестив обе ноги, царю дал тайное ученье,
Унёсся в Гималаи, медитацией занялся.
С людьми же больше не встречался, жил в уединенье.
В экстазе пребывая, он обрёл богов сознанье.
Обычно, в медитации глубокой находился,
Духовное довёл до совершенства состоянье,
В последней стадии же, в мире Брахмы вновь родился.

45. История об избавлении от привязанностей
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
И благосостоянием народа занимался,
То Бодхисаттва в семье брахмана царя родился,
И стал духовником царя, когда отец скончался.
Однажды царь, исполнивши своей жены желанье,
Спросил её: «Любимая, чего бы ты хотела»?
Сказала та: «То, что хочу, всего лишь мечтанье,
Неисполнимое, и в этом сложность всего дела.
Я бы желала, чтобы вы на женщину, другую,
Отныне не смотрели бы в чувственном наслаждении,
Ведь заиметь вы можете здесь женщину, любую,
Вы – царь, и можете любой так сделать снисхожденье».
Услышав это всё, царь яростно сопротивлялся,
Супруга до него всё продолжала домогаться,
Не мог он устоять пред её волей, отказаться,
В конце концов, себя с трудом переломив, он сдался.
Из всех шестнадцать тысяч танцовщиц не смотрел более
Ни на одну уже со своим чувственным желаньем.
Так подчинился первый в жизни раз он женской воли,
Любовь, неодолимая, лежала в основании.
В то время на границе царства было неспокойно,
Враги в страну часто вторгались, бунты возникали,
Чтоб успокоить всех и дать отпор врагам достойно,
Царь должен ехать был туда, его войска позвали.
Они письмо послали: «Мы не можем защищаться».
Собрал царь срочно войско и отправился к границе,
Позвал жену, сказал ей: «Час пришёл с тобой прощаться.
Я уезжаю, нам желательно б договориться.
Бои будут. Что ждёт - победа или пораженье,
Не знаю я. А ты одна в столице остаёшься.
Так как тебя я не могу взять, там будут сраженья.
Для женщин там опасно, ты там не убережёшься».
Жена ему сказала: «Если суждено расстаться,
Посланника мне шлите после каждой второй мили,
Проедете что, чтобы я могла не сомневаться,
Что живы вы, что вас мои молитвы сохранили».
Царь согласился, в город Бодхисаттву он отправил
С отрядом воинов и слал депеши чрез две мили,
С приказом, чтоб ему всё о царице сообщили,
Чтоб передали, что он сердце с ней своё оставил.
Когда с нарочными депеши в замок прибывали,
Царица спрашивала их, зачем те приходили,
- «Чтоб ваше самочувствие узнать», - те отвечали.
- «Узнайте же»! Те с ней в постели время проводили.
Король прошёл уж шестьдесят четыре с лишком мили,
Послал ей тридцать два солдата, весть передавали,
После доклада все солдаты ночь с ней проводили,
Наутро возвращались в часть, когда с ней переспали.
Царь, наконец, в сражениях освободил границу,
Послал он Бодхисатву в город для приготовления,
Чтоб встретил весь народ его, когда он возвратится.
К царице от него нёс Бодхисаттва донесенье.
Когда царица Бодхисатвы лико увидала,
То в восхищение пришла, и в возбужденье - тоже,
Окинув взглядом с ног до головы, ему сказала:
- «Иди ко мне, мой брахман, мы пойдём с тобой на ложе».
Но Бодхисатва, слова эти слыша, возмутился.
Сказав: «Не говори со мной так. Царь наш - почитаем,
Он честен и открыт для всех, и это мы все знаем,
Царь, видя, как себя ведёшь ты, очень б удивился.
И в первый раз я с удивлением такое вижу,
И удивляться этому всему не перестану,
Я никогда это не сделаю, грех ненавижу.
И похоти твоей я потакать грехом не стану».
- «Царь для шестидесяти четырёх не почитаем,
И только ты один, я вижу, грех и ненавидишь,
Греха на свете нет, как мы, все женщины, считаем,
И если не пойдёшь со мной, то ты меня обидишь».
- «Нет, - он сказал, - вот если бы как я все думать стали,
То ненавидели бы грех, грешить бы все боялись.
Вступать бы в связи, грешные, с кем-либо воздержались,
Я делать этого не буду, как б вы не желали»!
- «Не будешь делать, что скажу, ты головы лишишься», -
Она сказала. Он ответил: «Сто раз потеряю
Я голову, но честь свою на смерть не променяю».
- «Ты очень пожалеешь, если мне не подчинишься». –
Она сказала и в свои покои удалилась,
Ногтями нанесла себе сама раны на теле,
Надела рваную одежду и легла в постели,
О том, больна что, со служанкою договорилась.
Царя приветствовать собралось множество народа.
И Бодхисаттва его встретил в граде с поздравленьем,
К царю не подступиться было, не было прохода,
Народ весь ликовал после побед в сраженьях.
Когда он въехал во дворец, не увидал царицу,
Стал спрашивать её. «Она больна», - ему сказали,
Пошёл к ней в спальню, чтоб помочь ей быстро излечиться,
Её глаза там его с грустным выражением встречали.
- «Что, милая с тобой»? – спросил её царь огорчённо.
Она как бы в себя ушла и весь вечер молчала,
Он видел, что она расстроена определённо.
- «О, царь не спрашивай пока меня, - лишь отвечала, -
Такие женщины, как я, должны жить рядом с мужем».
- «Но что с тобой случилось»? – царь тут начал волноваться.
- «Таким как я, красивая, всегда защитник нужен,
Чтоб рядом с ним мне жить, и никогда не расставаться».
- «Да что с тобой произошло»? – царь потерял терпенье.
- «Духовник ваш, которому вы город поручили
Украсить, во дворец пришёл наш, и при посещении
Его намёки уж сосем навязчивыми были.
Он сделал предложенье мне быть с ним, я отказала.
Избил меня он, свою похоть удовлетворяя.
Всё время, я избитая, в постели так лежала,
И не могла прийти в себя, что делать мне, не зная».
Когда услышал царь всё, аппетит и сон пропали,
Позвал он слуг и приказал под стражу взять святого,
Не ожидал от друга поведения, такого,
Его немедленно из дома взяли и связали.
Решил царь наказать его за это преступленье,
Сказал, чтоб отрубили ему голову при людях,
Готовили казнь, приговор всем зачитали судьи,
Народ собрался уж идти на это представленье,
Подумал брахман: «Всё – царицы ложь и измышленья,
Я должен срочно с помощью царя освободиться».
Сказал он страже: «Казнь вы приведёте в исполненье,
Но прежде с разговором нужно мне к царю явиться».
Спросили те: «Мы почему к царю должны являться»?
Ответил он: «Я утаил клад от царя, огромный,
И должен с вашей помощью во всём ему признаться,
Чтоб после смерти обнаружили подвал, укромный.
За это деньги вам дадут, вы если сообщите,
Разбогатеете вы, ваша жизнь станет прекрасной,
А если денег вам не нужно, бедным отдадите,
Чтоб ихняя жить не была, хотя б, такой ужасной».
Те Бодхисатву сразу же царю препроводили.
Царь, увидав его, воскликнул: «Ты посмело явиться?!
Тебе ещё до сих пор голову не отрубили?
Как смог со мной ты до греха такого опуститься»?
- «Мой царь, - сказал тот, - я в семье священника родился.
И до сего дня даже муравья я не обидел.
Всю жизнь я делал всем добро и богу лишь молился,
И, делая добро, я от других добро лишь видел.
Не брал того я, что мне раньше не принадлежало.
И ни к кому из женщин не имел я домоганья,
Так как не замутнил я похотью своё сознанье,
И отношенье к женщинам меня не волновало.
Но шутки в сторону! Не вру я, моей вины нету,
Она, дурёха, меня за руку взять пожелала,
Вся в своей страсти, чувственной, огнём греха нагрета.
Я отказал ей, она меня всяко оскорбляла.
И, показав свою порочность мне, она заснула.
На мне вины нет, шестьдесят четыре виноватых
Посланников есть, она в сети из всех затянула,
Их допросите, был её тогда улов богатый».
Царь приказал их всех связать и во дворец доставить.
Стал спрашивать: «Ты спал с моей женой»? Те отвечали:
- «Да, государь». Хотел казнить царь их, чтобы молчали,
Но брахман попросил его их всех в живых оставить.
Сказал ему он: «Царь мой, а на них вины-то нету.
Одна царица к связи их с собой и принуждала,
Освободи их, разбредутся пусть по белу свету,
Вины нет на царице, их природа так создала.
Ведь от природы женщины все властны, сладострастны.
И это в их природе и с их рождения таится,
И если их винить в этом, то всё это напрасно,
Поэтому, мой государь, прости ты и царицу».
Когда речь Бодхисаттвы успокоила гнев, царский,
То шестьдесят четыре человека отпустили,
Им содержанье выдали, на службе сохранили,
Царицу царь простил и так, без брахмана указки.
Когда и Бодхисаттву из тюрьмы освободили,
И должен был он к службе приступить, как делал прежде,
Пришёл к царю, чтобы сказать: «Я отдаюсь надежде,
Меня, невинного, в дворце чуть было не казнили.
Мой царь, теперь я лично вам ничем уж не обязан
Слепые дураки другим ведь истину не скажут.
Глупцы приносят в рабство тех, кто должен быть не связан,
А мудрецы освободят других, когда их свяжут.
Где верно слово дураков, несвязанного вяжут,
Где верно слово мудрого, там все освободятся,
В стране же, полных дураков, невинного накажут.
В стране, где мудрецов нет, только дураки родятся».
Когда царю он правду высказал, сказал решенье:
- «Несчастье помогло понять мне много в этом мире.
Я дома жил, сейчас вам отдаю все накопленья,
Дом покидаю свой, и буду странствовать в эфире.
Позвольте мне откланяться, и этот мир оставить,
Ведь совершенства полного пока я не добился,
Желаю вам от всей души страною мудро править».
Царю он, поклонившись, в Гималаи удалился.
Простился он с родными и обрёл в лесу блаженство,
Вначале от привязанности смог освободиться,
Посредством медитации добился совершенства,
Сумел при жизни на Небо Брахмы переместиться.

46. История о домовладельце
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил и на поприще наук трудился.
То Бодхисатва у домовладельца вновь родился,
Как вырос, стал домовладельцем сам, когда женился.
Его жена была порочна, связь с главой имела
Деревни, к ней всегда он относился с подозреньем,
Хотел её исправить и следил за поведеньем,
Но женщина частенько всё на сторону глядела.
В то время как-то сильный дождь в той местности случился.
Которым все запасы риса, что хранили, смыло,
Из-за чего в деревне сильный голод разразился,
Есть было нечего, во всех амбарах пусто было.
На всех полях, засеянных, всходили только всходы.
И жители деревни меж собою так решили:
- «Давайте у главы возьмём корову на расходы
В кредит. Не помирать же с голоду, - так говорили, -
Когда рис вырастим, то рассчитаемся с долгами».
Глава им выдал старую корову, как решили,
Её зарезали, перевернули верх ногами,
И мясо поровну всё меж собою разделили.
Глава ждал, как из дома Бодхисаттва удалится,
И сразу в его дом к его жене тихо прокрался,
Лёг с ней в постель и с нею бурной страсти придавался,
Но Бодхисаттва домой в это время возвратился.
Жена наружи из постели мужа увидала,
Воскликнула любовнику: «Глазам своим не верю»!
Оделась с быстротою и с кровати быстро встала
И бросилась ко входу, отперев все быстро двери,
Любовнику сказала: «А ты быстро одевайся»,
Тот в страхе весь дрожал, не в силах совладать с собою,
Жена ему сказала: «У двери той оставайся.
Веди себя, как будто бы ты говоришь со мною.
Не паникуй, скажи, что ты пришёл ко мне по делу,
Чтоб долг с нас получить за то, что ты давал нам мясо,
И не волнуйся, а веди себя со мною смело.
А то поймёт всё муж мой и разоблачит нас сразу».
Сама жена открыла двери в комнату храненья,
И сделала такой вид, будто что-то там искала.
Когда вошёл муж в дом их, та оттуда прокричала:
- «Нет риса. Ничего нет здесь для долга погашенья».
А староста сказал ей: «Мне кормить уж деток нечем,
И, может быть, хоть что-нибудь у вас в доме найдётся»?
- «Нет, - та ему сказала, - ничего нет кроме печи,
Самим сводить концы с концами еле удаётся.
Нет риса в доме. Урожая риса вы дождитесь.
Мы долг заплатим, а сейчас домой вы уходите.
Займите у кого-нибудь, и этим прокормитесь,
Везде пошарила, нет ничего, к другим идите».
Как только Бодхисаттва в своём доме оказался,
Подумал, наблюдая их обоих поведенье:
- «Жена разыгрывает, как я вижу, представленье,
Когда меня нет дома, то любовник показался».
К нему он обратился: «Ты корову предоставил
Нам всем, селу, во время голода для прокормленья,
Сейчас пришёл ко мне и требуешь ты возмещенья,
Прошло всего дней несколько как договор составил.
Но ты пришёл ведь не за этим - это означает,
О возвращенье долга ведь не может быть и речи,
Она в кладовке ищет рис, но нет его там, знает,
Так значит, был меж вами раньше уговор для встречи.
Поэтому не нравится мне ваше поведенье,
Мою порочную жену давно уже я знаю.
Тебя же, староста наш, я совсем не понимаю,
Зачем нужны тебе в селе такие приключенья?
Всё это мне не нравится, это – обман, и только,
Идёт жена зачем-то вдруг в пустую кладовую,
Прекрасно зная, что у нас запасов нет нисколько.
Играешь ты, как её любовник, в игру плохую.
Ты знаешь, что я беден, а пришёл ко мне за долгом,
Когда всем жителям села ты объявил отсрочку,
То, что ты делаешь, не понимаешь ещё толком,
И этому я положу конец, поставлю точку».
За волосы он со словами этими хватает
Его. Глаза тот пучит, будто бы не понимает,
С размаха бьет его и, как мешок, на пол бросает,
Тот вспоминает о достоинстве и восклицает:
- «Я - староста, и как ты смеешь вытворять такое»?
И Бодхисаттва молвил: «Получил? Иль тебе мало?
Прав не имеешь руки наложить ты на чужое
Добро, какое тебе раньше не принадлежало».
Затем, за шиворот взяв, выкинул его наружу.
Жене дал взбучку, та ещё у кладовой дрожала,
Сказав: «И если я опять такое обнаружу,
То сильно высеку, чтоб не казалось тебе мало».
Потом глава уже и глянуть на него боялся,
Не говоря о том, чтоб в его доме очутиться,
К его жене никто уже другой не прикасался,
И после ей измена не могла даже присниться.

47. История о цветке канавера
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, наживая серебро и злато.
То Бодхисатва у домовладельца вновь родился,
В стране Каси и под святым созвездием Наккхатта.
Которое разбойников, воров знаком являлось,
(Под ним родился кто, разбойником и становился)
И на судьбу, дальнейшую, людей всех отражалось.
Поэтому-то Бодхисаттва в вора превратился.
Его разбойничая слава стала всем известна,
Так как он был силён, умён, к тому ж, красив собою.
Никто не мог поймать его, он грабил повсеместно.
Бежал от стажей, пользуясь уловкою, любою.
Однажды в дом залез торговца, и его ограбил,
Украл почти что всё его большое состоянье.
Купец царю об ограбленье жалобу направил,
Царь страже приказал его поймать для наказанья.
Поимкой главный сыщик занялся, дождавшись ночи,
Он знал, что вещи вор крадёт, когда уже стемнеет.
А сыщик опытный был, и поймать старался очень,
Уверен был, что в хитрости его он одолеет.
Царь приказал разбойника казнить после поимки,
Людей расставил сыщик по местам, поймать желая,
Разбойник появился в центре в предрассветной дымке,
Его схватили сразу, со сторон всех налетая.
А утром стражники вели под грохот барабанов
Его по улицам в цепях с руками за спиною,
С венком из цветов красных канавера и тюльпанов
На шее, как знак казни, окружённого толпою.
Кричал всем глава стражи: «Мы преступника поймали,
Который обворовывал вас, жил лишь грабежами».
И люди, слыша это, в него камнями бросали,
И били проходящего руками и ногами.
Жила в Бенаресе в то время проститутка Сама,
С которой ночь за тысячу монет лишь проводили,
Она была красавицей, вела себя как дама,
К ней даже царь похаживал, как люди говорили.
Когда преступника вели с венком из канавера,
То его Сама из окна балкона увидала,
Он был прекрасен, красота его всех покоряла,
Решила та с ним быть, как женщина, не как гетера.
Красой, волшебной, его тело и лицо сияло,
Глаз от красавца оторвать была она не в силах,
К главе охранников подругу с просьбою послала,
Чтоб та за тысячу монет отдать ей упросила.
Её подруга, с главой стражи встретившись, сказала:
- «Преступник этот - Самы брат, она его так любит,
Что дня не проживёт, как ему голову отрубят,
За брата деньги все отдаст, которые собрала».
Но тот охранник находился в сложном положенье,
Сказал он: «Не могу я отпустить его так просто,
Нужна ему замена, человек такого ж роста,
Его я скрытно ей пошлю за то вознагражденье».
Подруга та вернулась и всё Саме доложила,
В неё влюблён был сын купца, и рост имел такой же,
Она его-то и послала к стражу с просьбой той же.
Взяв деньги, стража голову ему и отрубила.
А Бодхисаттву стражник к проститутке той отправил,
Та его спрятала и с ним любовью наслаждалась,
Разбогател начальник стражи, и службу оставил,
А слава ловкого вора в народе забывалась.
Разбойник с проституткой жил, ни в чём с ней он не нуждался,
С её богатством, золотым, никто не мог сравниться,
Давал любить себя ей, и комфортом наслаждался,
Но вдруг пришла ему мысль, а что дальше с ним случится,
Когда она его разлюбит и найдёт другого?
Он понял, что в опасности живёт он ежечасной,
Как не мила б была, он не хотел б конца такого,
Как сын купца закончил, тот предшественник, несчастный.
«Меж ними тоже отношенья дружеские были.
А может быть, они даже в одной постели спали,
Но, чтоб со мной быть, голову другому отрубили.
Как знать,-  он думал, - ожидает что меня в финале»?
И он решил, возникнет как возможность, с ней расстаться,
С собой взять украшения для своего спасенья,
Лишь на себя надеяться и одному скрываться.
Поэтому и высказал такое предложенье:
- «Любимая, всё время мы живём с тобою вместе,
И заперты, как куры в клетке, прячась от народа,
Давай пойдём хоть в парк, там ведь красивая природа,
Устроим завтрак на траве, в каком прекрасном месте».
Услышав предложенье, Сама тут же согласилась,
Всю приготовила для пикника, чтоб развлекаться,
А он собрал всё ценное, что в доме находилось,
Сложил тайно в мешок, чтобы потом не возвращаться.
В парк тихо прибыли они в закрытом экипаже
Вдвоём возле кустов канавера расположились,
Накрыла Сама скатерть с угощеньем, с вином даже,
И стали бурно пировать, наелись и напились.
Подумал он: «Вот время для побега и настало,
Но прежде, чем уйти, мне насладиться ею надо».
Они пошли в кусты канавера и легли рядом.
Он в страсти сжал её, она сознанье потеряла.
Сняв украшения с неё, забрав мешок с деньгами,
Из парка незаметно чрез ограду перебрался,
Её одну оставив под канавера кустами,
Ушёл из города и на границе затерялся.
Когда Сама пришла в себя, его не увидала
С собой рядом и не могла понять, что с ним случилось,
По парку бегала, всех спрашивала и искала,
Но тайна дорогой пропажи так и не открылась.
Спросила стражей парка: «Вы мужчину не видали,
Красивого и благородного, что был со мною»?
- «Нет, мы не знаем где он, и что с ним», - те отвечали,
Кто разводил руками, кто качал лишь головою.
Она, разбитая и огорчённая, сказала:
«Как видно, он подумал, что в своих объятьях, страстных,
Меня он насмерть задушил, я мёртвая лежала,
И, наказанья испугавшись, убежал, несчастный».
Домой вернувшись, дни все находилась в огорченье,
Ушла вся в горе, есть и спать была не в состоянье.
Ей опротивели наряды и все развлеченья,
Ей не хватало его близости и обаянья.
И в своей замкнутости Сама думала: «Мне надо,
Его быстрей найти, вернуть себе, любой ценою,
Лишь только с ним одним моя жизнь может быть отрадой,
Я сделаю всё, что могу, чтоб он мог быть со мною».
Она в решимости свой отправилась к танцорам,
Которые по всей стране в поездках танцевали,
Просить их стала, чтоб возлюбленного отыскали,
Где он находится, узнали бы по разговорам.
И попросила их, когда давали представленье,
Надеть красный цветок канавера на одеянье,
И среди песен им пропеть одно стихотворенье,
Которое и привлечёт любимого вниманье:
- «Услышав этот стих, он обязательно вернётся, -
Она сказала им, - но вы внимательно смотрите
На тех, кто слушает, увидите и подойдите
К тому, чьё сердце на стихотворенье отзовётся».
Танцоры в путь отправились и по стране давали
Свои концерты, и везде, где были, стих тот пели,
В деревне, пограничной, раз пред публикой играли,
Красавца, рослого, средь зрителей всех разглядели.
«Ту Саму, что весной в цветущих розовых кустах,
Ты обнимал, лаская, к сердцу прижимал, любя
И думал, что в объятьях задушил её, прижав,
Так знай, она жива, здорова, ждет всё ещё тебя».
Сказал он им, когда танцовщики его спросили:
- «Хоть ждёт ещё меня, потребности в ней не имею».
Когда сказал он им, слова танцоров удивили,
Спросили те: «Но почему не хочешь быть ты с нею»?
Сказал он: «Я любил её, она меня любила.
Того, кого так долго знала, на меня сменила.
Так сменит и меня, когда разлюбит на другого,
И то, случилось что потом, не надо мне такого».
Танцоры Бодхисаттвы слова Саме передали,
Она услышала укор и поняла всё сразу,
Но чувства женщины над всем добром преобладали,
Она любила, но они не встретились ни разу.

48. О маленьком стрелке из лука
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, на образованье тратил силы,
То Бодхисаттва богом Индра на свет появился,
В Бенаресе жил брахман юный, был он из Таккасилы,
Где он учился боевым искусствам и наукам,
До совершенства доводил всё то, за что он брался.
И первым среди первых стал в стране в стрельбе из лука.
В этом искусстве он с учителем своим сравнялся.
Его «стрелок из лука маленький и мудрый» звали,
Решил учитель: «Раз успеха в деле он добился,
Пусть мужем станет моей дочери». Ему сказали,
И маленький стрелок на дочери его женился.
И сразу же отправился в столицу вместе с нею,
Туда путь пролегал их через лесистую местность,
Где жил слон, дикий, ужас наводил на всю окрестность,
Из-за чего лес этот обходили стороною.
Но юноша не стал слушать людей предупрежденье,
С женой пошёл он через лес и на поляну вышел,
И в зарослях слоновий ров и топот вдруг услышал,
Пустил стрелу, тот рухнул, как от грома пораженья.
Стрела пробила голову и в чащу улетела,
Слон был повержен маленьким стрелком в одно мгновенье.
В пути в другом лесу банда разбойников сидела,
И он опять слушать не стал людей предупрежденье.
Там пятьдесят воров всех грабили и убивали,
Своей жестокостью на всех людей страх наводили,
Убив в лесу газель, они в то время пировали,
Шёл юноша к костру, где они жарили, варили.
Разбойники увидели его с его женою,
Прекрасной, с украшеньями, с изысканном нарядом,
Стрелок дорогой шёл своей, путь проходил их рядом,
Глядя на них; те поразились смелостью такою.
Но думал кое-кто: «На них напасть необходимо,
Ограбить, а его женою всем нам насладиться».
Хотели сделать так, когда те проходили мимо,
Главарь же удержал их, дав приказ - не суетиться.
Заметил он, что всем внушали страх они привычно,
Был юноша в себе уверенности полон этот,
Казался сам по виду человеком, необычным,
И был как воин в своём снаряжении одетым.
Стрелок сказал жене: «Ступай к ним, попроси съестное».
Она так сделала, разбойники ей мяса дали,
Жена вернулась, муж сказал; «А мясо-то сырое!
Жрут жареное, а нам несъедобное послали».
Взял лук он, и сорок девять человек от стрел пали,
Главарь остался жив, одной стрелы лишь не хватило,
Так как раньше ещё слона стрела та поразила,
Всегда в колчане пятьдесят стрел у него лежали.
Когда же рядом с этим главарём он оказался,
То своей ловкостью его на землю опрокинул,
Сказал жене: «Сейчас последнего прикончу, что остался,
Подай-ка меч мой, что я перед схваткой наземь кинул».
Та принесла меч и из ножен вынула, вручила
Разбойнику клинок, а мужу – ножны, золотые,
Вонзил тот меч в грудь мужа, кровь доспехи обагрила,
Упал муж замертво на землю, на цветы, лесные.
Жена к разбойнику в то время жалость ощутила,
И меч передала ему, чтоб смог он защититься,
Разбойник это увидав, не мог не удивиться,
Спросил её: «Кто ты? И почему так поступила»?
Сказала та: «Я – дочь учёного из Таккасилы».
Спросил он: «Но как ты с мужчиной этим оказалась»?
Ответила она: «Сейчас, когда вдовой осталась,
Могу сказать я, как его я мужем получила.
У моего отца учился этому искусству
Он, в скорости же поженил его отец со мною,
Не нравился он мне, не отвечал моим он чувствам,
Был горд и ничего не представлял собою.
Хоть и имела его мужем, но я не любила,
Когда увидела тебя я, всё перевернулось,
Ты мне понравился, ко мне чувство любви вернулось,
Его, не дав меч, я убила, быть с тобой решила».
Главарь подумал про себя: «Она своего мужа,
Который ей семьёй был дан, убила хладнокровно,
Со мной то ж будет самое, она ведь вероломна,
Другого если встретит, окажусь его я хуже.
Мне с нею обязательно быстрей нужно расстаться,
Чтоб не возникло в ней опять такое искушенье,
И в моей жизни никогда с ней больше не встречаться».
Подумав про себя, такое принял он решенье.
Шли вместе и на берегу реки вдруг оказались,
Сказал главарь: «Река хоть не глубока, но в ней где-то
Есть крокодил, и многие здесь в зубы попадались
Ему. Что будем делать? Не хотелось бы мне это».
Она сказала: «Господин, свяжи все украшенья,
Моё имущество всё в узел из моего платья,
На берег тот снеси, тут подожду до возвращенья,
Потом меня перенесёшь, тебя здесь буду ждать я».
Разбойник сделал так всё, как она сказала,
Когда сумел же на другой он берег перебраться,
Все вещи перенёс, что в узел та ему собрала,
Назад за нею не хотел уже он возвращаться.
Увидев, женщина воскликнула, гнев проявляя:
- «Но, господин, а как же я? Меня ты оставляешь?
Зачем ты это делаешь? Моё всё забираешь!
Что буду делать я одна здесь, никого не зная»?
Сказал он: «На разбойника ты мужа променяла,
Мужчину, верного тебе, - на чужака, другого,
Я ждать не буду, чтобы очередь моя настала.
Не допущу я в своей жизни с женщиной такого.
Прощай, пойду я дальше, ты одна здесь оставайся,
Не знаю, как ты будешь жить, друзей всех предавая,
Лишь только на себя, ни на кого не обижайся,
Я вижу, что судьба твой, как женщины, такая».
Взвалив на плечи узел, вскоре он из виду скрылся,
А женщина одна на берегу осталась, плача,
Уселась у куста, что с нею рядом находился,
Несчастная скорбела, что постигла неудача.
Бог Индра в это время же её внизу приметил,
Рыдающую безутешно в горе и несчастье.
«Из-за любовника убила мужа, - он заметил, -
И потеряла: дом, семью добро всё в одночасье.
Хотелось б мне, чтоб в ней возникло жизни пониманье,
Чтоб осознала она то, что в жизни натворила.
Для этого её я должен изменить сознанье,
Так сделать, чтобы знанье её разум просветило».
И он сошёл на землю, захватив богов с собою:
Приток свой, бога Матали, и с неба музыканта,
Святого Панкасикха, наделённого талантом,
Но перед этим обратился с просьбою такою:
- «Все трое образ мы должны принять при воплощенье.
Ты, Матали, стать должен рыбой, ею чтоб родиться,
А Панкасикха, сойдя, в птицу должен превратиться,
Сам стану я шакалом с куском мяса для съеденья.
Ты, Матали, из речки выпрыгни и распластайся
На берегу со мною рядом и так оставайся,
Как только положу я мясо, в воду возвращайся,
Ты, Панкасикха, мясо в клюв возьми и с ним спасайся».
Два бога с предложеньем Индры сразу согласились,
И перевоплощаться в образы свои все стали,
Матали - в рыбу, Панкасикха в птицу превратились,
Пред женщиной задуманную сценку проиграли.
Шакал, во рту держащий мясо, рядом появился,
На берег выпрыгнула рыбка, чешуёй блестела,
Тот, мясо бросив, взять её хотел, остановился,
Вернулась рыбка в воду, птица с мясом улетела.
Шакал хотел взять то и это, но ни с чем остался,
А плакавшая женщина, то видя, рассмеялась,
Сказав сама себя: «Вот так и я ни с чем осталась,
Счастливой чтобы стать, последний случай не удался».
Тогда шакал к ней повернулся и сказал стихами:
- «Вдовы я слышу голос скорбный, потерявшей мужа,
И что за женщина сидит, печалясь, под кустами
О, женщина, прекрасная, грустна ты почему же»?
Она ответила: «А ты – дурак, шакал, презренный.
Хотел иметь сейчас всё сразу, мясо с рыбой вместе,
Но потерял по жадности всё и сидишь на месте,
И ты, по виду своему, – глупец, обыкновенный».
Ответил тот: «Смотреть ты любишь, что творят другие,
А на себя не смотришь, осуждать лишь смеешь,
Сама-то ты творишь все те же действия такие,
Мужчин, друзей теряешь, и одну лишь боль имеешь».
Она сказала: «Не понять тебе мою кручину,
Сейчас я поняла, со мною что здесь приключилось,
Я поумнела, и другого я найду мужчину»
И женщина, из-под кустов встав, гордо удалилась.
Услышала, как вслед ей песня Индры раздавалась:
- «Крадёт кто глиняный горшок, возьмёт горшок из злата,
Творит кто зло, продолжит зло творить, в том виновата
Лишь совесть, с чувством доброты которая рассталась».
И песней той была пристыжена за поведенье
Та женщина, которая потом из вида скрылась,
Не ясно, испытала совести ли угрызенья?
Божественная троица на небо удалилась.

49. История о золотом лебеде
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил и на поприще добра трудился,
То Бодхисаттва в семье брахмана опять родился,
Когда стал взрослым, то на девушке одной женился,
Стал брахманом он, у него три дочери родились,
Нанда, Нандавати, Сундаринада их все звали,
Став взрослыми, все вышли замуж и отцом гордились,
Но брахман вскоре помер и его все поминали.
Вновь лебедем родился в оперенье он из злата
Но прежняя вся жизнь у него в памяти осталась,
И жизнь его была воспоминаньями богата,
Ему частенько вся семья в их доме вспоминалась.
Он думал: «В человеческом я жил существованье,
Живут сейчас мать с дочерями, жизнь какой их стала?
Они ведь бедствуют, я не оставил состоянья,
Работают за плату, у них дома всего мало.
А у меня сейчас растёт из злата оперенье,
Могу давать по пёрышку я им на проживанье,
Они их будут продавать, улучшат состоянье
Их жизни, сделают на них вещей приобретенье.
С деньгами может беззаботная жизнь их начаться».
Решив так, лебедь полетел домой и сел на крышу,
Стал наблюдать за ихней жизнью, как бы сидя, свыше,
И что он видел, то давала повод огорчаться,
Четыре женщины трудились, рук не покладая,
Во всём нужда в доме была, и денег не хватало,
К работе дружно приступали все, утром вставая,
Но от того, что делали, им лучше не ставало.
Смотрела мать на лебедя, не перестав трудиться,
Любуясь им, не видела в их жизни птицы краше,
Спросив: «Зачем ты прибыла, прекраснейшая птица»?
Ответил лебедь: «Я – твой муж, отец дочурок наших,
А после смерти золотым я лебедем родился,
Вот прилетел я к вам, чтоб вас увидеть, убедился,
Что за короткую жизнь недостаточно трудился,
Не дал богатства вам, когда в иной мир удалился.
В народе ведь о птице счастья есть одно поверье.
А у меня всё оперение моё из злата,
Хочу время от времени давать вам мои перья,
Вы будете их продавать и жить на них богато».
Он дал им одно пёрышко и в небе скрылся вскоре,
Они перо продали и жить сразу лучше стали,
С тех пор златые пенья регулярно получали.
Жить стали беззаботно, о нужде забыв и горе.
Однажды мать в задумчивости дочерям сказала:
- «У птиц понятье слабое, не всё им удаётся,
Настанет день, когда отец к нам больше не вернётся,
А то, что он приносит нам, даёт, то это - мало.
И в следующий раз его поймать необходимо,
Все перья ощипать, которые он нам приносит,
За это ведь никто из посторонних с нас не спросит,
Чтоб всё богатство, будущее, не прошло нас мимо».
Но дочери, слова услышав эти, отказались,
Сказав: «Того, что он даёт нам, нам вполне довольно,
Когда будем общипывать, ему ведь будет больно».
Потом при мнении своём они так и остались.
Но мать всё думала о том, от алчности страдая,
Его поймать, и в тайне этот дело замышляла.
Когда муж прилетел, она его, всё призывая,
Поймала, с него перья, золотые, общипала.
Но перья эти тут же все в простые превратились,
Ведь были они против воли Бодхисаттвы взяты,
Не смог он улететь прочь, когда дочки возвратились,
И с этих пор ни мать, ни дочки не были богаты.
Они отца, чтоб росли перья, в клетку посадили,
Его отцовский долг помочь - неволей обернулся,
Когда же перья выросли, то белыми уж были,
Отец из дома улетел и больше не вернулся.

50. История о Принце Лотосе
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил и его все люди уважали,
То Бодхисаттва сыном его, первым, вновь родился
И имя ему «Лотосовый принц» - Падума дали.
Ещё после него шесть царских сыновей родились.
Они росли все во дворце, учились с вдохновеньем,
И с возрастом между собою крепко все сдружились,
Всегда царь проявлял к ним дружеское отношенье.
Раз как-то царь смотрел на приближенную их свиту,
И тут от множества людей в нём страх вдруг поселился,
Подумал, нет от них охраны, двери все открыты.
А вдруг взбунтуются они, нет места, где б я скрылся,
И царство отберут, убьют, мою власть быстро свергнут,
Страну разделят и введут правление, любое».
В душе своей он этой грозной мыслью был повергнут,
Собрал всех вместе сыновей и им сказал такое:
- «Мои сыны, вы выросли, и мир должны увидеть,
Пожить отдельно от меня, как я это считаю,
Я никого из вас бы не хотел чем-то обидеть,
Поэтому и всех вас из дворца я изгоняю.
Туда ступайте, где хотите быть, и там живите,
Я, как отец ваш, на путь истины вас всех направил,
Когда умру, то меж собою трон мой разделите,
Но сделайте так, чтоб один из вас страной лишь правил».
Его речь сыновья все слушали с немым молчаньем,
Когда он кончил, то вернулись по дома в печали,
Взяв своих жён, ушли, расстроившись необычайно,
Но перед тем, как им идти, все собрались вначале,
Решили: «Мы пойдём, куда глаза глядят, наверно,
Прожить нам нужно всем жизнь, трудную и непростую,
Но даже в трудностях, во всём, друг другу будем верны».
Отправились все вместе в местность дикую, пустую.
Но не нашли там ни питья и не еды, желанной,
В краях тех голод с жаждой их лишали сил, последних,
Страдали в холод от недосыпанья постоянно,
Всё более слабели в их скитаньях лихо-летних.
Без жён собравшись, так между собой они решили:
- «И если будем живы, то найдём невест мы, новых,
А с жёнами не выжить нам в условиях, суровых,
Давайте жён своих съедим, которых сохранили».
Жену у брата младшего зарезали и съели,
Пред этим тело на тринадцать долек разделили,
Но Бодхисаттва и его жена её не ели.
И части её тела втихомолку сохранили.
Шли дни, и братья всех своих жён уж на корм отдали,
И очередь в тот день седьмой жены их наступила,
Падума же с женой все части жён других собрали,
Жена Падумы им вместо себя их предложила.
Когда братья поели мясо, то спать завалились,
А Бодхисаттва, взяв жену, решил с ней удалиться,
Когда уснули братья, в темноте обои скрылись,
Всю ночь по звёздам шли, чтобы в степи не заблудиться.
Когда солнце взошло, жена от жажды умирала
И не могла идти, жаловалась на свои ноги,
Просил идти принц её дальше, но она стонала,
Ему пришлось её взять дальше на спину в итоге,
Она на жажду жаловалась и попить просила.
Принц говорил, что нет воды, стонать всё продолжала,
Порезал себе ногу принц, она крови попила,
И, как безжизненная, на плечах его лежала.
Они всё дальше шли, на берег Ганги вышли вскоре,
Там пили и купались, ели фрукты, лежа в тени,
Лесных деревьев, всё страдая от их истощенья.
Закончились в оазисе страданья их и горе,
На берегу сложили свою хижину и жили,
Вверх по теченью жил разбойник, но его поймали,
Врагом царя он оказался, и его пытали,
Отрезали конечности и в лодке отпустили.
Так плыл без носа и ушей вниз в лодке по теченью
Разбойник, и его увидел Бодхисаттва лико,
Обезображенное, поплыл к лодке для спасенья,
Тот был еле живой, от боли натерпевшись лиха.
Отнёс его принц в хижину, перевязал все раны,
Жена спросила: «Ты зачем принёс ко мне калеку?
Им заниматься некогда, встаю я очень рано,
Работаю, с ним маяться нам до скончанья века».
Но муж им занялся, внимания не обращая
На крики эти все, что становились всё сильнее,
Он перевязывал все раны, язвы промывая,
Заботился о бедном, сострадание имея.
В тот день пошёл он в лес для сбора фруктов урожая,
Оставив гостя и жену одних у них в жилище.
А в ней возникла страсть, с калекой сблизиться желая,
Исполнила желанья все, вместо духовной пищи.
Обычно женщин чем-то все калеки возбуждают,
Так как они имеют к ненормальному стремленье,
Поэтому и прибегают часто к извращенью,
Им жалко слабых всех, кто по вине чьей-то страдает.
К калеке вместе с жалостью росла страсть у принцессы,
Со временем привязанность она теряла к мужу.
А в скорости и муж её совсем ей стал не нужен,
Она считала, в жизни разошлись их интересы.
Она сказала: «Помню, ты тащил меня на плечах,
Тогда-то я на гору эту издали смотрела.
И божеству я говорила пламенные речи,
Чтоб он помог спастись нам, и я путь преодолела.
Теперь же божеству хочу я сделать приношенье
За то, что спас он нас, от нашей смерти защищая.
Давай, взойдём на гору и устроим там моленье».
Принц согласился с ней, в коварстве не подозревая.
Взял жертвоприношенье и поднялся с нею в гору,
У пропасти та чем-то привлекла его вниманье,
Он стал смотреть, толкнула в спину, потеряв опору,
Принц в бездну полетел и потерял сразу сознанье.
Очнулся он на дереве, висящем над обрывом,
Ни вверх, ни вниз не мог ползти, стена была отвесной,
Внизу не видно было дна в густом тумане, сивом,
Не мог он даже повернуться на местечке, тесном.
Прошло так несколько дней, ящерицу вскоре встретил,
Огромную, она вверх быстро по скале взбиралась,
Она его спросила: «Хочешь вверх»? – «Да», он ответил.
Сел на спину ей, и она на пик горы понялась.
Спустился с гор принц и к одной деревне внизу вышел,
Чтоб отдохнуть немного, взять с собой в дорогу пищу.
От местных жителей в деревне весть одну услышал,
Отец его вдруг помер и его на царство ищут.
Пошёл в столицу он Бенарес, во дворце все ждали,
Придворные его сразу царём провозгласили,
Ему князья все «Лотосовый Царь» названье дали,
Корону царскую с печатями всеми вручили.
Он следовал всем десяти законам в управленье,
На каждом перекрёстке милостыню раздавая.
Его всегда сопровождала там толпа, большая.
Давая бедным деньги, проповедовал ученье.
Его злая жена лес в это время покидала,
Неся того калеку с ней в корзине за спиною,
Услышав, что еда даётся царскою семьёю,
Она всё потеряла, лишь калеку обожала.
Всем говорила: «Это - муж мой, и он изувечен
Разбойниками, и что на него в лесу напали,
Меж нами страстная любовь была, и брак наш вечен».
Её жалели, и все милостыню ей давали.
Ей говорили люди: «Ты ступай с мужем в столицу,
И покажи царю его, тебе все будут рады,
Тобой народ за преданность к нему может гордиться.
За этот подвиг от царя получишь ты награду».
Она так с мужем в коробе в столице очутилась,
Царь милостыню раздавал и вместе их приметил,
Лицо царя за это время сильно изменилось.
Она не знала, кем он раньше был, когда их встретил.
Спросил людей он: «Кто та женщина, и что ей надо»?
Сказали: «Царь наш, она преданна и благонравна,
За то, что она делает, нужна бы ей награда,
Так как она своим самопожертвованьем славна».
Её к нему приблизили, и он к ней обратился:
- «Этот мужчина, в коробе, что для тебя он значит»?
Сказала та: «Он - тётки моей сын, таким родился,
Нас поженили, и я буду с ним, и не иначе».
Вокруг все люди закричали, ею восхищаясь,
Спросил царь: «Ты так в женихи калеку получила
Через семью твою, так и живёшь с ними общаясь»?
- «Да, так и есть», - она его догадку подтвердила.
Спросил царь: «Царский сын – он? Ты к нему пошла с любовью?
Ты - Принца Лотоса жена, дочь, царская, с рожденья?
Не я ли тебя спас от смертной жажды своей кровью?
Меня толкнула в пропасть ты во время восхожденья,
И всё из-за преступной страсти к этому калеке?
Как мне, государю, ты говорить об этом смеешь?
Ты думала, я мёртв, и разлучились мы навеки?
Но выжил я, а ты знак смерти здесь на лбу имеешь.
Я спас тебя, хоть жёны моих братьев и погибли,
Принёс тебя на берег Ганги и с большой любовью
Спасал тебя от жажды и поил своею кровью,
Я был с тобой, когда нас испытания настигли.
А ты меня за всё это на гору заманила,
Калеке отдалась со всей своей греховной страстью,
И от меня избавиться, убить меня решила,
Тебя я к смерти приговариваю данной властью».
Услышав приговор свой, женщина вся задрожала,
Упала на колени перед ним, прося прощенье,
Сказал царь ей, когда та о пощаде умоляла:
- «Нельзя без наказания оставить преступленье,
Но, так и быть, раз ты себя с калекою связала,
Тебя за все твои я преступления прощаю,
Но из страны своей тебя с калекой изгоняю,
Живи, где хочешь, раз судьбу такую пожелала».
С калекой короб ей на спину крепко привязали,
К границе царства привезли, на волю отпустили,
Так из Бенариса жену-преступницу изгнали,
И в царстве этом вскоре люди все о ней забыли.

51. История о крылатом коне
Когда-то на Шри-Ланке один город находился,
Где жили демоницы, он Сирисаваттху звался,
Когда вблизи скал там какой корабль разбивался,
То спасшийся народ с него на острове селился.
Они о кораблекрушенье быстр узнавали
Все красились, румянились и в платья наряжались,
Затем на берегу дружною толпой все собирались
И ждали выживших, а иногда даже спасали.
Купцам и морякам они красотками казались,
Так как их красота им представлялась необычной,
Они с ними вступали сразу в связи, им привычной,
К ним привыкали, а потом и с ними оставались.
Те приносили им еду, корили и поили,
Вели себя всегда как настоящие рабыни,
А те, имел детей кто, своих деток приводили,
Мужчин на острове с пор древних не было в помине.
Они в дома свои купцов, прибывших, приглашали,
Дома стояли крепкие, сады и огороды
При них имелись, был и скот в хлевах любой породы,
Собаки лаяли везде, и гуси гоготали.
Места такие от других ничем не отличались,
Одно лишь было странно, что мужчин те не имели,
Мужчины, приезжавшие, к работе привлекались,
За это пили, ели, попадали в их постели.
Знакомясь с новенькими, речь обычно заводили:
- «Откуда вы приехали, и как сюда попали»?
- «Случилось кораблекрушенье», - те им говорили.
Они: «И наши все мужья в этих морях пропали.
И если вы хотите, то вы можете остаться
На время или навсегда, служить мы всем вам будем,
Вам без приюта всё равно же некуда податься,
Вам с нами будут хорошо, о вас мы не забудем».
Затем они вели к себе их, вкусно угощали,
Вином поили так их, что те быстро засыпали.
И если нравились, то у себя их оставляли,
Те, кто не нравился им, то обычно исчезали.
Обычно связывали их, бросали в подземелье,
И там они томились так, пока их не съедали,
Когда же новое случалось кораблекрушенье,
То бывших всех съедали, новыми их заменяли.
Раз затонул корабль, большой, пятьсот людей там было,
Спаслись все, возле города на скальный брег взобрались,
Услышав новость, демоницы вокруг них собрались,
Правленье города внимание к ним проявило.
Всех спасшийся радушно сразу в город пригласили,
Но перед их приходом город привели в порядок,
А тех, кто раньше спасся, в подземелье заточили.
Кругом спасённых ожидали красота, достаток.
А перед сном обильным угощеньем накормили,
И тут же женщины домой мужчин всех разобрали,
Устроили семейный ужин, вместе с ними спали,
Но ночью в тюрьмах всех своих прежних мужей убили,
А утром этим мясом мужей новых накормили.
Те съели это мясо всё, и ничего не знали.
Один купец, которому то мясо предложили,
Вдруг заподозрил, найдя палец в пище, что подали.
Он понял, что попала вся команда к демоницам,
Ещё он ночью обратил на женщину вниманье,
Что тело её холодно и синее, как лица
У всех тех дьяволиц, чей корень зла в их обитанье.
Подумал он: «Те женщины, мужчин что разобрали,
Не кто иные есть, как истинные дьяволицы,
И если до сих пор они ещё нас не сожрали,
То нам бежать отсюда нужно и поторопиться».
На следующий день пошёл к реке он умываться,
И, встретив там товарищей, сказал: «Нам нужно срочно
Бежать отсюда всем, чтобы ещё в живых остаться,
От женщин этих, дьяволиц, так как их суть порочна.
И тех, кто терпит бедствие, они всех принимают,
Мужьями в доме делая, до кораблекрушенья,
Откармливают, поят, убивают и съедают,
У них к нам, к людям, демоническое отношенье.
Поэтому нам сообща всем нужно убираться
Отсюда, пока в этом логове нас не убили».
Но половина всех мужчин решала там остаться:
- «Мы не поедем никуда, нас всех здесь полюбили.
Езжайте, если вы хотите, мы здесь остаёмся,
Нас приняли здесь хорошо, чего нам ещё надо?
С красавицами каждую ночь страсти предаёмся,
Где мы ещё найдём такую для себя отраду» ?!
Другая половина же бежать с купцом решила,
Так как поверила в слова его и испугалась,
Но как бежать им с острова - путей не находилось,
И только через две недели случая дождалась.
Конём крылатым Бодхисаттва в то время родился,
Его окрас был белым, голова – формы вороньей,
А грива у него на траву Лунью походила,
По воздуху летал он, как китайский бог, драконий.
Тогда он с Гималаев на Шри-Ланку направлялся
И пасся на озёрах, где из лотосов покрытье,
Мужчин увидев, крикнул: «Ехать кто домой собрался,
Могу с собою взять, если лететь со мной хотите».
Его мужчин две сотни с половиной услыхали
И бросились к нему с приветствием, перебивая
Друг друга, стали говорить: «Да, есть нужда такая!
Хотим вернуться мы домой. О, если б нас вы взяли»!
Сказал им Бодхисаттва: «Вы мне на спину садитесь».
Одни к нему гурьбой на его спину взгромоздились,
Другие очень крепко за его хвост уцепились,
А третьи ноги обхватили. Крикнул он: «Держитесь»!
Поднялся в воздух с ними конь, домой к ним устремился.
Перенеся на родину, вернулся за другими,
С купцами несколько раз так по небу он носился,
Пока домой всех не развёз полётами такими.
А демоницы всех оставшихся у них мужчин убили,
Их мясо съели, другое было кораблекрушенье,
Когда пришла тех очередь, их тоже умертвили
Когда съедали их, испытывали наслажденье.

52. История о похитителе драгоценностей
Задолго, как в Бенаресе царь Брахмадатта правил,
Другой царь на посту государя там находился,
Который сам себе задачу быть богатым ставил,
И Бодхисаттва вновь в семье помещика родился,
Которая жила в деревне близко от столицы.
Он рос, ему нашли невесту из семьи хорошей
В Бенаресе, её семья могла ею гордиться,
Которая не только вся сама была пригожей,
Но и достоинств положительных много имела,
Была вся грациозной, как божественная фея,
С умом могла с людьми вести речь, танцевала, пела,
О многом знала всё, образование имея.
Любила посмеяться, пошутить при разговоре,
И даже пококетничать, но знала всегда меру,
Была благожелательна, уступчивая в споре,
Была добра и к добродетели имела веру.
Её Суятой звали все – «Прекрасной от рожденья»,
Любила Бодхисаттву и его боготворила,
Была всегда покорна в семье мужа при общенье,
Сам муж, как вся семья его невесту полюбила.
Однажды Бодхисаттве Суята, вздохнув, сказала:
- «Хотела б я родителей увидеть поскорее,
Соскучилась по ним, мне снилось, что они болеют».
Сказал муж, чтоб им угощение в путь собирала.
Она еды им наготовила, в карету положила,
Сел Бодхисаттва рядом с ней, поехали в столицу,
Дорога по пути их рядом с речкой проходила,
Они в ней искупались, так решив чуть охладиться.
Потом поели, и Суята платье поменяла,
Нарядное надела, ведь в столицу же въезжали,
Когда прибыли в город, то немного погуляла,
Так как сидеть в карете без движения устали.
А в это время ехал царь, и обратил вниманье
На женщину, красивую, которая стояла.
Её увидел он, в нём сразу вспыхнуло желанье,
И его сердце от волнения затрепетало.
Её глаза, лицо и бюст сияли красотою,
Влюбился в образ он её и приказал министру:
- «Замужняя ль она? Пойди и разузнай всё быстро,
Не замужем, то посажу на трон вместе со мною».
Министр отправился узнать, и вскоре возвратился,
Сказав: «Она замужняя, её муж тоже едет с нею»,
Услышав эту весть, царь ещё больше распалился,
Сказав себе: «И, всё равно, её я заимею».
Он снял с пальца кольцо и протянул его министру,
Сказав ему вполголоса: «Возьми-ка штучку эту,
И постарайся незаметно бросить в их карету,
И чтоб никто не видел, и проделай это чисто».
Министр пошёл к карете и исполнил приказанье,
Царь объявил придворным, что пропала драгоценность,
В стране имеющая государственную ценность,
И чтоб проезжих досмотрели, дал всем указанье.
Карету Бодхисаттвы сыщики остановили,
И обнаружили кольцо, лежащее на месте,
Куда министр бросил, Бодхисаттву тут схватили,
Доставили прямо к царю с кольцом, пропавшим, вместе.
Царь приказал преступника судить и обезглавить,
Крича: «Он – похититель драгоценностей, известный,
Его нужно судить смертным судом и в ад отправить,
Такие люди на земле вредны и бесполезны»!
Подвергли Бодхисаттву слуги, царские, мученьям,
Связав ему за спину руки, палками избили,
По улицам водили, осыпали оскорбленьем,
Затем на место, лобное, где плаха, проводили.
Суята за толпою шла, всё плача, умаляя,
Прося, его помиловать: «Его вины в том нету».
Но слуги все кричали: «Призвать вора к ответу»!
Толпу своими возгласами больше распаляя.
Суята, зная добродетель мужа, вдруг сказала:
- «Теперь я верю, что нет бога, и место святое,
Где справедливость быть должна, совсем ныне пустое,
Когда толпа здесь праведника чуть не растерзала.
Исчезли боги все, и нет блюстителей порядка,
И каждый зло творит, когда того он пожелает.
Нет никого, кто помешал б кому-то делать гадко,
Летит мир в бездну, доброта повсюду исчезает»!
И это восклицание жены небес достигло,
Где бог богов всех Сакра-Индра находился,
Услышав это восклицанье, он вдруг рассердился,
Спросил своих богов: «Что эту женщину постигло»?
Ему сказали: «Царь красавицу эту желает,
Поэтому от мужа и решил освободиться,
Кольцо ему подбросил и на плаху посылает,
Поэтому жена его не может с тем смириться».
Тогда сказал бог: «Должен быть я там и всё исправить,
Когда, где есть несправедливость, должен я вмешаться,
Нельзя царю такому ни страной, ни людом править,
Мне нужно срочно одному на землю отправляться».
Когда с небес богов своих он на землю спустился,
То Бодхисаттва головой уже лежал на плахе,
Момент народ весь отсеченья головы ждал в страхе,
А Индра на спине слона с царём тут очутился.
В миг он царя с приговорённым поменял местами,
Когда секира к шее Бодхисатвы приближалась,
Отрубленная голова предстала пред глазами.
И эта голова царя в крови вдруг оказалась.
Палач секиру выронил, упал тут на колени,
От ужаса, содеянного, чуть не помешался.
Народ застыл в безмолвии, стояли все, как тени,
И со спины слона вдруг голос Индры тут раздался:
 - «Неправедный царь только-что здесь головы лишился,
Наказан одним взмахом топора за злодеянья.
На трон вместо него царь, справедливый, водрузился,
Теперь на нужды ваши все он обратит вниманье.
Не думайте, что боги за людьми не наблюдают,
И если у царя несправедливое правленье,
То боги его судят, а потом власть отбирают,
Когда ж противится, то подлежит уничтоженью.
Любой царь - в вашей власти, и как только он не с вами,
Теряет он мандат наш, власть его сразу слабеет.
Тогда своими можете его убрать руками,
Так как он супротив народа силы не имеет.
Царя, неправедного, есть три признака прихода,
Всегда которых любой царь обязан опасаться,
И если хочет он ещё у власти оставаться,
То должен сделать, чтоб не было страха у народа:
Страх голода, болезни страх и страх меча бывает
Сильнее страхов все других, которых он боится:
Когда его народ болеет или голодает,
Или когда его народ меча царя страшится».
И в заключенье Индра им пропрел стихотворенье:
- «В неподходящей миг льёт дождь, когда ему не рады,
Во время, нужное, дождя нет, а его бы надо.
Царь новый избежал смерть, началось его правленье»
Толпа пришла, услышав слова бога, в ликованье,
И Бодхисатву тут же все царём провозгласили,
Придворные прибыть его в царский дворец просили,
Вознёсся Индра в небеса в своё обетованье,
Царём стал Бодхисатва, и народ пред ним склонился,
Суята стала в его царстве первою царицей,
Не чаял в нём души народ и мог царём гордиться,
В конце правленья Бодхисатва к Индре удалился.


Солнечная чакра (царская)
Для нашей жизни нам энергия необходима,
Она всегда берётся в нашем солнечным сплетенье,
Которое обычно при ударе уязвимо,
Так как в нём точка нашей полной силы обретенья.
В том месте чакра, солнечная, царская таится,
Находится в которой всей энергии скопленье,
В ней скрыты наше счастье, и источник вдохновенья,
Оттуда в нашу жизнь энергия души струиться,
Чтоб в нашей жизни в тонусе не наступал упадок,
Чтоб были мы спокойны, веселы и энергичны,
Нам нужно с этой чакрой наводить внутри порядок,
Тогда мы ауру усилим нашей мощи, личной.
Но как нам сделать так, чтоб наша воля сильной стала,
И выдавала бы энергию нам неустанно,
Мы с медитацией своей должны жить постоянно,
Чтобы она в себе нас эту волю воспитала.
Она создаст в нас своё собственное государство,
Где будем мы царями, нашим телом управляя,
Откроет все возможности вхожденья в это царство,
Там внутреннюю мощь и силу духа создавая.
Но как его нам обрести и в царстве оказаться?
Спокойствие нужно нам и всем умиротворенье,
Лишь из спокойствия контроль над телом может взяться,
Как духа в душе нас величия приобретенья.
Будда сказал: «Лишь сами можете найти спасенье
В себе, ни у кого в мирах других нет такой власти,
Лишь сами вы способны укротить все свои страсти,
Помочь себе, идя путём своего становленья.
О будущем не думает кто, избежит тревоги
За своё прошлое всё и избавится от боли,
В себе он счастье обретёт, идя по той дороге,
И о грехах внутри себя не думать будет более.
Пути нет к счастью, счастье по себе само - путь верный,
Найти можно в душе покой, а не искать повсюду,
Когда живёшь по справедливости, всегда примерно,
Найдёшь покой внутри себя, оно подобно чуду.
Так как спокойствие будет другим передаваться,
Оно похоже на настройку струн на лад, спокойный,
Мелодия сама собою будет создаваться,
Гармония сама создаст звучания лад, стройный.
А этот лад есть сила и источник вдохновенья,
Для этого себя нужно ввести в то состоянье,
Когда звон издают вам струны от прикосновенья
Когда верно натянуты со тщаньем и вниманьем.
Тогда вы сможете услышать музыку вселенной,
Всё то, что было раннее, и что в будущем случится,
Войдёте в мир вы собственный и необыкновенный,
В котором вам приятно будет жить и веселиться.
Чтоб чувства вас вины, обычной, не одолевали,
Найдите их причины, и тогда всё станет ясно,
Ошибки осознайте, чтобы в жизни не мешали,
И заживёте счастливо в мире добра, прекрасном.
Вы станете другим, примером всем для окруженья,
И все начнут духовно, так же, как и вы, меняться,
Все примут ваши ценности, ваш стиль мировоззренья,
И будут благодарно с ними в жизни оставаться,
Ведь сильный человек не силой, сердцем управляет
Всем миром, и поэтому всегда стоит над нами,
Искать если начнёте, кто в любви вас понимает,
То этим человеком-то окажитесь вы сами.
Одни заслуживаете любовь вы и прощенье,
И помните всегда об этом, и не забывайте.
И свой, идя по миру, собственный путь создавайте.
Всегда будьте собой, согласно времени веленью.
Чтоб искупить свои грехи, сознанье пробуждайте.
По проторённому пути нельзя шагать привычно,
Тогда лишь необычное становится обычным,
Когда дорогой новою идёшь, по ней шагайте.
Путь, проторённый, ложен, его очень утоптали,
Ведь истины, давно написанные, все стареют.
Которым всех учили и веками повторяли,
Ведь время, изменённое, свою правду имеет.
Стань самому себе наставником, свой путь обрящи,
Не гневайся, когда тебя никто не понимает.
Ведь то, что открывается тебе, никто не знает,
Не разъясняй, и не делись ни с кем, не будь навязчив.
Тебя поймёт лишь тот, кто к восприятью подготовлен,
Единство с добродетелью живёт обычно в каждом,
Но путь к ним лишь сосредоточенностью обусловлен,
Что кажется второстепенным, вдруг стаёт нам важным.
Будда ведь – это сила пробуждения сознанья,
Где концентрация, контроль и со-средо-точённость
В единстве сходятся и открывают нам всем знанья,
Реальности, как и иллюзии, определённость.

53. История о царе Макхадева
Когда-то в царстве Видеха царь Макхадева правил,
Он добродетельным был и очень справедливым,
В народе о себе он память добрую оставил,
Всегда с людьми и слугами был честным и правдивым,
Ему было восемь десятков и четыре года,
Он принца и наследника, затем царя жизнь прожил,
Всегда он пользовался уважением народа,
И вот до возраста, преклонного, в столице дожил.
Сидел он, отдыхая, и сказал вдруг брадобрею:
- «Седой заметишь волос, то скажи мне откровенно».
Тот в это время волосы равнял ему на шее,
Вдруг видит, седой волос там торчит, обыкновенный.
Его он вырвал и царю в тот миг же предоставил,
Сказал ему: «Царь мой, даю вам то, что вы просили».
И волосок он на ладони у царя оставил,
Подумал царь, что раньше стригли, их не находили.
Подумал он, что седой волос есть приход кончины,
Когда смерть весточку ему из ада посылает.
Кто знает, может быть, она к нему уж подступает.
Ведь можно тихо умереть, без видимой причины.
Когда смотрел на волос он, все годы проплывали,
Как будто на краю он бездны вдруг остановился,
За краем пустота и мрак, смертельный, его ждали,
Где он уже ни жил, ни спал, нигде не находился.
Подумав таким образом, он вдруг пришёл в волненье,
Пред видом волоса седого Царя Смерти встретил,
Он был с ним рядом, будто уж ступил в его владенье,
То был порог бытья, который раньше не заметил,
Он жар почувствовал, как будто в дом вошёл, горящий,
Пожар внутри вдруг испытал, будто его сжигали,
Кремировали на костре в кругу всех слуг, сидящих,
С лица стекал обильный пот и руки задрожали.
Сказал он брадобрею: «Трон сегодня оставляю,
Пусть управляет царством сын, я буду жить без страха,
Сегодня же аскетом я столице покидаю,
К святым местам переберусь, где буду жить монахом».
Послал его в деревню, выдав сотню тысяч златом,
За сыном, и сказал ему, когда он появился:
- «Дожил я до седых волос и жизнью насладился,
И царство наше сделал процветающим, богатым.
Теперь я уже стар и должен царский трон оставить,
Вот и настало время мне от мира удалиться
Для поисков небесных радостей, надо проститься
С тобой, ты становись царём, чтоб нашим царством править.
Хочу монахом стать, в лесу, где манго, поселиться,
И там аскетов практикой я буду заниматься,
И полностью от всех страстей и мира отстраниться,
И медитации, глубокой, полностью отдаться».
Когда министр узнал, что царь монахом стать желает,
Пришёл, спросил его: «Зачем в монахи вы идёте»?
На это царь ему в задумчивости отвечает:
- «Мой преданный слуга, такое вряд ли вы поймёте».
И он пропел ему одно своё стихотворенье:
- «Хоть я, как царь, и не был никогда подвержен страхам,
Седые волосы напомнили мне о старенье,
А смерть мне показала, что мне нужно стать монахом,
Уйти обязан царь, когда его приходит время,
Чтобы седые волоса не видели позора,
Когда привыкнешь, трудно со своих плеч скинуть бремя
Привязанностей всех своих для очищенья взора.
Ведь с возрастом теряем новизны мы ощущенье,
Не видим явного, не слышим то, что скажут люди.
К тому же, если всюду слышишь только восхваленье,
То недовольства не заметишь, если оно будет.
Со временем к свои придворным сильно привыкаешь,
Не видишь, что они воруют или замышляют,
От истины и правды, настоящей, отвыкаешь,
В глаза все хвалят, за спиною грязью поливают,
Поэтому-то вовремя царь должен удалиться,
Чтоб равновесье в царстве его сил не нарушалось,
Ведь долго править – это под Дамоклов меч садиться,
Нельзя же допускать, чтоб в царстве в гневе всё смешалось»
И после этих слов царь, став монахом, удалился,
Он сделался аскетом и молитвам предавался,
Оставив в людях память о себе, когда расстался
С дворцом своим, хорошую, в лесу он поселился.
Ещё восемь десятков и четыре года прожил
Он в манговом лесу, где и достиг там совершенства,
До окончанья царствованья его сына дожил,
Но его жизнь была полна духовного блаженства.
Затем он умер и на небе Брахмы возродился,
Когда покинул, став царём, в Митхиле находился,
Но битву проиграл и в манговый лес удалился,
Где долго жил и в небо Брахмана вновь возвратился.

54. История о царе большой добродетели
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Для блага жителей всех не переставал трудиться,
То Бодхисаттва его царским сыном вновь родился.
Его мать в государстве была первою царицей.
Он имя получил во время своего рожденья
От подданных «Принц благодетельный и добронравный».
В шестнадцать лет добился совершенства он в ученье,
В искусствах превзошёл учителей всех, достославных.
Его годы прошли в учение: юность, так и детство,
Отец сам занимался с ним его образованьем,
Когда тот умер, то он царство получил в наследство,
И лично занимался подданных всех воспитаньем,
Воспитывая в них добродетель и благонравье,
Чтоб руководствовались все они в их управленье
Лишь принципами в жизни их существ всех сбереженья,
Являлось что законом благонравья укрепленья.
Устраивал палатки по раздаче всем питанья,
Воспитывал основы милосердия в народе,
Знал он, что голод есть враг добродетели в природе,
Считал, «заботу о всех ближнем» долгом воспитанья.
У городски ворот всем милостыню раздавали,
И всё, что добывал сам царь, всем поровну делили,
Но главное, что в царстве никого не убивали,
За преступленья, даже тяжкие, там не казнили.
Ко все сочувствие, любовь с терпеньем проявляли.
Ко всем же людям он, как к своим детям, относился,
Закон о справедливости все люди уважали,
Никто, кто мог б его нарушить, там не находился.
Но был один министр там, к предательству был склонен,
О нём в народе всегда слухи разные ходили,
Когда узнал о нём царь, был в решенье непреклонен,
Его, изгнав из царства, из правленья удалили.
Министр искать службу, покинув царство это,
Из царства Каси в царство Косала переселился,
Устроившись на службу министром к царю-соседу,
О мести царю думал, на которого всё злился.
Раз он сказал царю Косала: «Раздвигать границы
Есть способ, лёгкий, избежать соседнего коварства,
Вы с лёгкостью могли бы захватить всё Каси царство,
Они, имея принципы, не смогут защититься.
Царь мягок их, а царство их на мёд без мух похоже,
Вы можете с отрядом, небольшим, и со слонами
Легко его заполучить». Царь думал над словами,
Затем решил, что верить сразу подлецу негоже.
Бенареса огромно царство, живёт народа много,
Могу ли с войском, небольшим, я сделать нападенье?
Границу только я нарушу, выйду на дорогу,
К столице что ведёт, и понесу там пораженье.
Быть может оказаться, провокатор он, наёмный,
Сказал ему: «Мошенник, к гибели меня толкаешь,
Устроил мне ловушку, заманить меня желаешь?
Скажи, ко мне ты прибыл с целью ведь, определённой»?
Министр стал защищаться и сказал так: «Испытайте
Меня вы, на границу маленький отряд пошлите.
Никто из них царём убит не будет, так и знайте,
Всё государство покорите, если захотите».
Послал царь банду на границу, битвы ожидая,
Их встретили приветливо, едой всех накормили,
Им дали с собой денег, затем с миром отпустили,
Когда вернулись целы, удивился царь, встречая.
Послал отряд побольше, и тот тоже возвратился,
Они наелись там и все довольными остались,
Тогда уже напасть на царство и сам царь решился,
И под его знамёна войска, лучшие, собрались.
Когда же Бодхисатве о вторженье доложили,
Сказал он: «Боя не хочу я, всё будет открыто,
Начнём драться, народу множество будет убито,
Я бойни не хочу, хочу, чтоб люди долго жили».
Сказали слуги: «Нас так полностью всех завоюют,
Ведь нужно же насилию врага сопротивляться,
Отдайте только нам приказ, и мы начнём сражаться.
С земли нашей войска их словно ураганом сдует».
- «А сколько же погибнет среди вас и их отрядов? –
Спросил царь, - не хочу я, чтобы кровь лилась рекою.
Сражений и убийств в моей стране вершить не надо.
Отдам ему моё я царство и смерюсь с моей судьбою».
Тут тысяча героев вышла из рядов, сказала:
- «Мы не допустим, чтобы землю нам враги топтали,
Мы не дадим вас уничтожить, чтобы вас не стало,
Мы просим вас, приказ нам дать, чтоб мы врагов изгнали».
- «Нет, - твёрдо царь сказал им, - убивать я запрещаю,
Вы можете служить тому царю, я удаляюсь
В дворец свой, где от власти в этом царстве отстраняюсь,
И участи своей я в своей спальне ожидаю.
Желает кто земное царство, тот его обрящет,
Его отдам ему, не будет воевать со мною,
С себя слагаю полномочья, он – царь настоящий,
Ваш царь, как видно, так ему прописано судьбою».
С народом царь простился и в покои удалился,
Войска царя Касала его город занимали,
А тысяча героев на его защиту встали,
Все сели у дворца, в котором царь их находился.
Они сказали: «Всё же во дворец мы не запустим
Царя Кесала и погибнем, царство защищая,
Перед дворцом, свершиться казни царской не допустим,
Клялись служить лишь вам мы, свои жизни отдавая»
Но Бодхисатва приказал открыть дворца все врата.
И сам сел с ними, среди тысячи своих героев,
А вскоре во дворец вошёл Кесала царь, весь в латах,
И восхитился роскошью и красотой покоев.
С ним был ещё министр, царя Бенареса предавший,
Глядя на побеждённых, своей местью упивался,
Сказал царю Кесала, на сидящих показавши:
- «Связать им нужно руки, чтоб никто не разбежался.
Затем на кладбище их отвести, зарыть по шею,
Чтоб этой ночью горло перегрызли им шакалы.
Убить их просто так всех, без мучений, это – мало,
Пускай страх испытают, предложить вам это смею».
Царь согласился с ним, отдал приказ, чтоб закопали
На кладбище их к ночи для шакалов на съеденье.
Героям с Бодхисатвой стражники руки связали,
По шею закопали, обрекая на мученье.
Настала ночь, голодные шакалы появились,
Но царь с героями, чтоб напугать, им клич издали,
Напуганные, от голов шакалы отстранились,
Но, отойдя от страха, приближаться к месту стали.
Царь голову поднял, им как бы шею подставляя,
Показывая им, что время умереть настало,
Когда вожак приблизился, схватить её желая,
То челюстью прижал к земле он голову шакала.
Прижал так сильно, что вожак начал кричать истошно,
И землю, утрамбованную, разрыхлять ногами,
Держа его, царь понял, что так откопаться можно.
Испуганными отзывалась стая голосами,
Но подойти боялась, все шакалы разбежались,
Когда царь отпустил его, то грудь освободилась,
В земле он двигаться стал (его силы напрягались),
Ворочаться, для тела места больше появилось.
Когда вожак сбежал, царь стал вокруг себя крутиться,
Лишь издали шакалы отвечали ему воем.
И наконец, с усилием он смог освободиться,
И стал освобождать своих всех преданных героев.
На кладбище чуть раньше люди труп похоронили,
Ещё он на границе двух миров всё находился,
Два демона, придя туда, сожрать его решили,
Могилу разрывали, и мертвец там появился,
Два демона сразу вокруг него засуетились,
Как поровну им разделить его не знали,
Царь милостыню так делил всем людям, услыхали,
Поэтому к нему с такою просьбой обратились.
Сказал царь им: «Ко мне вы обращаетесь напрасно,
Вы, магией владея, всего можете добиться,
Я не могу вам поделить его, так как я грязный,
Для этого бы для начала нужно мне умыться.
И демоны царю воды вмиг с лёгкостью добыли,
Её, надушенную, взяв у вора из покоев
Дворца, где спал он и, при этом, двери все открыли,
Царь вымылся, а демоны с поклоном ждали двое,
К тому же, царскую с собой одежду захватили,
И царь оделся и сказал им: «Нужен меч мне вора,
Но я возьму его сам». Те его переместили
В его дворец прямо по воздуху, без разговора.
Царь меч царя Кесала взял из ножен и приставил
К груди всё ещё спящего царя в его постели,
Сказав ему: «Хоть я из благородства трон оставил,
Но я не думал, чтоб шакалы всех героев съели».
Глаза открыл царь из Кесалы и тут испугался,
Увидев Бодхисаттву с мечом острым над собою,
А с ним двух демонов, и на полу мертвец валялся,
Не ожидал столкнуться с ситуацией такою.
А Бодхисатва разрубил труп на две половины,
Которые в одно мгновенье демоны сожрали,
- «Но как такое может быть, меня все охраняли»! -
Вскричал царь, будто ада был свидетелем картины.
Он в страхе тут вскочил и Бодхисаттве поклонился,
Сказал, что в этот день же домой с войском уберётся,
Упал пред Бодхисаттвой и во всех грехах винился,
Сказав, с предателем-министром сам он разберётся.
Затем царю-соседу в своей верности поклялся:
- «Жалею, что послушал я разбойника и вора,
Из-за него я в грех и неприятности ввязался,
Ведь он посеял между нами семена раздора.
И с этих пор клянусь я, что беру вас под защиту,
Никто не посягнёт на вас, я другом верный стану,
В беде приду на помощь, и душа моя открыта,
Таким добрым, как вы, я помогать не перестану.
Я понял, добродетель зло намного превосходит,
А если зло рождает зло, потом себя съедает,
Ведь только доброта из всего выходы находит,
Так как она мистическою силой обладает».
И в тот же день домой к себе царь с войском возвратился,
Пред Бодхисаттва общество с почтением склонилось.
Для всех его трон в ореоле, солнечном, светился,
На нём сидел он, думая о том, что приключилось:
«Благодаря моим стараньям все в живых остались,
Никто не пострадал и жизни не лишился,
Из тысячи героев с семьёй каждый сохранился.
И лишь для этого мои усилья прилагались.
И если б не старался я, то это б не случилось,
Страна бы вся сгорела иль в крови бы утонула,
И сколько из-за этого бы вдовьих слёз пролилось.
Война бы моих подданных мне больше не вернула.
И он пропел стихи: «Стремленье к цели человека
Должно только на ум, как и старанья, опираться,
Оно должно лишь с благонравием осуществляться,
Что строит счастье всем с начала до скончанья века».
И он сказал, что добродетель есть залог свершенья,
Она все напряжённые усилия венчает,
Так как она всем общим интересам отвечает,
Лишь с ней оправдываем мы своё предназначенье.

55. История о царском наставлении
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, лунное затменье проходило,
То Бодхисаттва снова у царя в семье родился,
Огнём его зачатие отпраздновано было.
Когда плоть материнскую покинул Бодхисатва,
То снова в государстве праздновали день рожденья,
Когда пришёл же его именем срок нареченья.
От всех он получил названье принца Брахмадатта.
В свои шестнадцать лет он в Таккасиле поселился,
Где получал год специальное образованье,
В своих познаниях наук в искусство углубился.
И приобрёл от брахманов магические знанья.
Затем царём он стал, когда его отец скончался,
И правил в соответствии с законом в государстве,
И справедливость, высшая, при нём царила в царстве
Он высшей добродетелью средь всех лиц отличался.
Чтоб не впадать в самодовольство, он понять старался,
Какое у народа о нём складывалось мненье,
Чтоб по вопросам, наболевшим, принимать решенья,
Следил за тем, какой слух в стране распространялся.
Он знал, что сам какой он есть, таким и народ будет,
Так как в стране, как царь, являлся он примером,
Знать важно было, говорят что о царе все люди,
От этого и к справедливости рождалась вера.
Знал, что каков он сам, такими будут и министры,
Он - без порока, и пороков слуги не имеют,
Ведь зло, идёт что с верху, вниз распространится быстро,
Лишь так он недостатки в своих людях одолеет.
И он заметил, что в стране исчезли преступленья,
Народ стал добрым, добродетельным и даже честным,
В судах преступников не стало больше обвиненья,
Как бы установилось благонравье повсеместно.
Его министры соблюдали все законы строго,
Придворные же добродетель к людям проявляли,
Примеров благонравия он узнавал так много,
Что заподозрил он: а, может быть, ему все лгали?
О нём все только положительное говорили,
Ни жалоб не было, ни обвинений у народа,
«Но так не может быть, а человека ведь природа
Двояка, - как считал он, - может быть, и что-то скрыли».
С министрами стал говорить, они его хвалили,
В стране залы суда практически были пустыми,
Придворные о нём хорошее лишь говорили,
Решил поговорить царь в городе с людьми, простыми.
Для этого простым торговцем он переоделся,
Встречать людей стал, но они дурного слова не сказали,
Хорошее о нём лишь говорили, как встречали.
Как будто в лучах славы он, своей, повсюду грелся.
Решил пойти по деревням, и там его хвалили,
Его с его деяниями все боготворили,
Его достоинства в каждом селе превозносили,
Ему все подражали и добро в делах творили.
Он понял, что хулу он не услышит в своём царстве,
Но до конца решил проверить, раз за это взялся,
Решил людей поспрашивать в соседнем государстве,
Границу пересёк, в Косала царстве оказался.
Царём в Косала царстве был Малика, благонравный,
О нём там люди тоже хорошо все говорили,
Что справедлив он, добр, с людьми он держится, как равный.
Хотел царь, чтобы люди их достоинства сравнили,
Но по достоинствам их люди равными считали,
И там, и здесь их люди одинаково любили,
И даже низшие слои двух стран их почитали,
О предпочтении своём средь них не говорили.
Когда назад в своё он государство возвращался,
То на мосту с самим царём Косала повстречался.
На том мосту один лишь экипаж и помещался,
Кого кто первым должен пропустить вопрос поднялся.
Возницы тут заспорили, кто из царей славнее,
Спор показал, что они равные права имеют,
Средь них нет никого, что был бы в чём-либо сильнее,
И царствами в размерах равнозначными владеют.
К тому же, в один год, день, даже час, родились,
Никто из них и не старея, и не молодея,
Войска их в одинаковом составе находились,
И рост их одинаков, знанья равные имеют.
По древности друг другу их роды не уступают,
Как и богатство общее у стран их однозначно,
В обеих странах весь народ их равно уважает.
Правленье у обоих справедливо и прозрачно.
Возницы спорили, достоинства перебирая,
Затем пришли после беседы к общему решенью,
Чтоб разобрать в их добродетели их поведенье:
Победа - у того, сильнее сторона какая.
Воскликнул тут царя Касала радостный возница:
- «Мой царь по преимуществам царей всех превосходит,
Со всеми одинаков, не взирая на все лица.
В характерах у каждого его он суть находит,
Карает тех со строгостью, кто строгость проявляет,
И мягок с теми, кто с другими мягок сам и кроток,
Со злыми - зол он, разговор с ними короток.
А с добрыми он добродушен, доброту являет.
Поэтому царь добродетелен, имеет славу
Здесь ты славнейшего царя из всех славнейших встретил,
Так вот, ты должен уступить дорогу нам по праву».
На это возница царя Бенареса ответил:
- «Мой царь и гнев, и ярость кротостью лишь осаждает,
А вот со злыми он проводит добротой леченье,
И алчность он повышенным вниманьем побеждает,
Даря подарки, чувства пробуждая в них даренья.
Лжеца обуздывает он всегда правды признаньем,
Ведь доброта и истина с рожденья в нас таится,
Поэтому за добротою зло не может скрыться.
Таким вот в поведенье царь мой обладает знаньем».
И после этих слов Малика уступил дорогу
Царю Бенареса, признав себя им побеждённым,
Домой вернувшись, думал о словах возницы много,
И, как царь, собой остался неудовлетворённым.
Ко всем стал проще он, приветливее и добрее,
Своим делам, благим, он с пущей благостью отдался.
Стал раздавать всем милостыню, денег не жалея.
В конце правления на небе Брахмы оказался.

56. История о царском предостережении
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, трудился на ниве воспитанья,
То Бодхисаттва снова в брахманской семье родился,
Когда он вырос, то обрёл магические знанья,
Аскетом став, от светской жизни сразу отдалился,
В предгорьях Гималаев уголок нашёл, пустынный,
В развалинах, где раньше ещё был ашрам, старинный,
И в это место с удовольствием переселился,
Кореньями, с деревьев фруктами, травой питался,
Вёл жизнь отшельника, и в этом находил блаженство,
Подолгу в медитацию всем сердцем погружался,
И в этом преуспел, достигнув пика совершенства.
В стране в то время проводил опрос царь у народа,
Хотел знать о своих ошибках и пороках мненье,
В дворце никто из слуг не вёл и речь, такого рода,
Что подозренье вызывало в нём, как и сомненье.
Хотел он знать, в стране что думают о нём все люди,
Пустился в странствие он, в нищего переодетый,
Хотел узнать, как о его правленье в царстве судят,
Но всюду слышал только похвалу, где не был б где-то.
В конце дошёл до Гималаев, в лес он углубился,
Желал узнать, что думают о нём в месте, пустынном,
Нашёл развалены, где раньше был ашрам, старинный,
И Бодхисаттву встретил там, ему царь поклонился,
Сел рядом и беседе, дружественной, с ним предался.
Аскет принёс инжира плод, и царь им угостился,
Царю плод, принесённый, сладким, вкусным показался,
Отведав вкус такой, изысканный, царь удивился,
Спросил аскета: «Почему инжир такой здесь вкусный»?
Ответил тот: «Зависит всё от царского правленья,
Когда царь умный, добрый и в правлении искусный,
То вкус плодов всех сладок и хорош, на удивленье».
- «Неужто портится вкус от плохого управленья», -
Спросил царь, - когда всем царь управляет произвольно»?
Сказал аскет: «Всё портится, когда все недовольны
В стране, все злятся лишь, у всех плохое настроенье.
Поэтому плоды все вкус плохой приобретают,
От произвола царского всё это происходит.
Природа с человеком связана, святые знают,
Всё отравляется, когда добра в нём не находит».
Мёд, масло, хлеб горьки все при неправильном правленье,
В лесах коренья, фрукты жёстки, весь лес - в увяданье,
И царство всё идёт к естественному истощенью.
Когда хороший царь, тогда идёт и процветанье».
Сказал царь: «Всё должно быть так», и со святым простился,
Когда по лесу шёл, он погрузился в осмысленье.
Решил проверить, так ли это, когда возвратился
Он во дворец свой, сразу изменил своё правленье.
Стал делать всё наоборот, народ свой угнетая,
Поднял налоги, всех ограбил, начал притесненья,
Морить народ стал голодом, все деньги забирая,
Придумывал законы людям, для закабаленья.
Затем дошёл до Гималаев, в лес он углубился,
Опять нашёл того аскета в месте том, пустынном,
Сидел который у камней, где храм стоял, старинный,
И встретившись, опять царь Бодхисатве поклонился,
Опять он дружеской беседе со святым предался,
Аскет принёс инжира плод, и царь им угостился,
Царю плод отвратительным по вкусе показался,
Отведав вкус такой, дрянной, царь очень удивился,
Спросил аскета: «Почему инжир таким стал гадким
Но почему, прошёл лишь год, и всё здесь изменилось?
В лесу том был всегда инжир приятным, очень сладким,
Скажи, мудрец, мне, что произошло, и что случилось»?
Сказал аскет: «Вы знаете, что всё здесь изменилось,
Всё потому, что изменилось и царя правленье,
Добро, что раньше было, вдруг во зло всё превратилось,
И на природе все сказались эти измененья».
И он сказал, подумав, вслух одно стихотворенье:
- «Когда одно стадо коров по пастбищу гуляет,
И главный бык ведёт их всех в каком-то направленье,
Они идут все в некуда, дороги бык не знает.
Так обстоит дело с людьми, когда царь направляет
Народ свой в некуда, лишён он нужного всем знанья.
Поэтому страну в нужду большую погружает,
И люди все находятся в плачевном состоянье.
Когда крупный рогаты скот в пути своём блуждает.
Но бык, смышлёный, их ведёт всех в нужном направленье,
Он их от заблужденья, как и гибели спасает,
Они приходят дружно все в их точку назначенья.
Так обстоит дело с людьми, когда царь направляет
К дороге справедливости всех, к счастью всё приводит,
Страна в трудах своих вся радуется, процветает,
И каждый счастлив в ней, своё отечество находит».
Когда речь Бодхисатва так перед царём закончил,
Сказал царь: «Я инжир ел, он тогда был очень нежный,
Вернувшись во дворец тогда, я с добротой покончил,
Из-за меня плод стал плохим. Верну ему вкус, прежний»
Простившись с Бодхисатвой, во дворец царь возвратился,
Страной вновь начал править, добро распространяя.
Среди людей порядок, прежний, снова учредился,
Все семьи жили счастливо, в богатстве процветая.

57. История о горшке риса
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил и считался очень просвещённым,
То Бодхисатва у министра царского родился,
Все знанья приобрёл и вырос юношей, смышлёным.
Поэтому он был советником царя в их царстве.
Имел царь сына, но с ним был в плохих он отношеньях,
Хотел тот совершить переворот в их государстве,
Но из страны бежал с женой и жил в одном селенье,
Которое в соседнем царстве Каси находилось.
Но вскоре отец умер, и об этом все узнали,
Решил вернуться сын, ему царём стать приходилось,
Сельчане горшок риса ему в путь в подарок дали,
Сказав: «Корми жену в пути, и сам поешь досыта».
Но он не поделился с ней, съел сам всё, возвращаясь,
Жена расстроилась, так как в еде была забыта,
Подумала: «Чувств не имеет он, со мной общаясь».
В столице, сделав её первой дамой в государстве,
Царь думал: «Ей достаточно вполне такого званья».
Не оказал ей он ни почестей и не вниманья,
Богатства с ним она не получила в этом царстве.
Он даже не подумал, что имеет та желанья.
То видел Бодхисатва и подумал с сожаленьем:
- «Царица - в положении не том, с царём в сравненье,
Любить, заботиться о нём, иметь чтоб основанье,
Так как относится к царице царь с пренебреженьем.
И в царстве увлечён своём одной только работой.
Мне нужно высказать ему своё об этом мненье
Чтоб он любви побольше проявлял к ней и заботы».
Он подошёл к царице и поздравил с её званьем,
Но после этого стоять подле неё остался.
Она спросила: «Вы хотите сделать замечанье?
Так говорите, отче». Бодхисаттва отмолчался,
Затем заметил скромно: «Я пришёл к тебе, царица.
Сказать, чтоб бедным старикам одежду вы послали,
И в городе чтоб нищим людям милостыню дали.
Народ чтоб полюбил бы вас и вами мог гордиться».
Она сказала: «У меня нет ничего такого,
Так как сама я ничего от мужа не имею,
И даже о богатстве попросить его не смею,
Что, кроме сожаленья, могу дать я им другого?
В пути со мной муж даже своим рисом не делился,
Уж что там говорить о моей помощи кому-то?
Считает он, что мне не нужно злата, почему-то,
Не думает он обо мне, где б он не находился».
Сказал советник: «Ты должна сказать о недовольстве
В присутствии царя, я буду рядом находиться,
Задам те же вопросы, тебе нужно повториться.
Чтоб он тебя поставил здесь на полное довольство.
Я думаю, сегодня ты всё нужное получишь,
То, что обязана иметь царица тут по праву,
А заодно, за невнимание его проучишь,
Такой урок ему пойдёт на пользу его нарву.
И в тот же день он встретился с царём для разговора,
Царица при беседе рядом с ними оказалась,
Советник думал, как меж ними не было б раздора,
Хотя она всё время молчаливой оставалась.
Когда же после разговора все прощаться стали,
Сказал он: «Вы, царица, вижу я, жестокосердна,
Я думаю, в какой-то степени жадны, наверно,
Вы до сих по одежды, пищи нищим не раздали».
Она ответила: «Да, ничего я не имею,
Что раздавать обязана я этим бедным нищим?
Нет денег у меня для них, одежды или пищи.
Я в царстве нашем одним только статусом владею.
Царь не даёт мне ничего, и даже в пути нашем,
Когда мы ехали в Бенарис, чтобы здесь остаться,
Он даже пожалел своей жене поесть дать каши,
Что я могу сказать ещё? О чём распространяться»?
- «Царица! - тут вскричал советник. – Я - весь в удивленье,
Зачем тогда с таким царём вам рядом оставаться?
Не лучше ли найти другого, иль куда податься» ?!
(Царь, молча слушая, сидел и был в полном смущенье).
- «Жить в мире с нелюбимым, это - ведь большое горе!
В любви и нежной дружбе можно жить и веселиться,
Когда же с кем по мелочам приходится вам спорить,
То лучше б было с ним проститься и переселиться.
Ещё давным-давно святые люди говорили:
Мы можем поклоняться тем, кого мы почитаем,
Но, чувствуя, что зря кого-то мы боготворили,
И что это - не честь для нас, то место оставляем».
Кого, кто ценит, тот того с ценой и почитает,
Добро делай тому, кто о твоём добре печётся,
Отплачивай тем, кто с тобою так же поступает,
Не почитай тех, кто тебя не чтит, и расстаётся,
Бросай того, бросает кто тебя, без состраданья,
Не почитай того, чьё сердце для тебя закрыто,
Не верь тому, кто лжёт, пусты его все обещанья,
Ушло что в прошлое, пусть то останется забыто.
И если птица видит где-то дерево бесплодным,
То на него она, ни в коем разе, не садится,
Она ищет другое с кровом пышным, плодородным,
Ведь мир широк, и в нём много чего ещё таится».
Когда услышал царь все Бодхисаттвы рассужденья,
То сразу изменил свои к жене все отношенья,
И передал ей в царстве половину управленья,
И зажили они в гармонии и единении.

58. История о высказывании правды
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом своим правил и кормил весь люд, голодный,
То у него сын с именем «Плохой парень» родился,
Он был безнравственный, жестокий, как змей, подколодный,
Ни с кем не разговаривал, а дрался и бранился,
Не знал добра, лишь злыми пакостями занимался.
Был хитрым и коварным, наказанья не боялся,
Он никому не нравился, его люд сторонился,
Однажды у реки злой принц с рабами развлекался,
С прислугой, прочей, бегал, прыгал и резвился.
Вдруг неожиданно туман за лесом появился,
Который, в тучу превратившись, дождиком начался.
Мгновенно потемнело, и во тьму всё погрузилось,
Сказал рабам принц: «Ну-ка, меня на руки возьмите,
Идите и на середину речки отнесите,
Там искупайте, и обратно, что бы ни случилось».
Рабы его на середину речки оттащили,
Друг с другом тихо посоветовались, так сказали:
- «Давайте здесь убьём злодея». И так все решили,
И в воду его сбросили, топить на волнах стали.
Но тут пришла гроза и не на шутку разыгралась,
Подумав, что он утонул, все в город возвратились,
Всё было, как всегда, пока там принца не хватились,
Спросил царь прислугу, но та, что было, не призналась.
Собрали всех людей и эту речку обыскали,
Но принца нигде не было, и труп не находили,
Тогда обыскивать окрестности в том месте стали,
Но не нашли нигде, и его поиск прекратили.
Всё воды унесли после грозы, что бушевала.
Но принц живой был, за ствол дерева он ухватился,
Которое плыло в реке, его с корнем сорвало
Волной с обрыва берега, когда шторм разразился.
Принц на него с трудом вскарабкался, сил не имея,
Тогда два богача на берегу той речки жило:
Змея в дупле всё пряталась, склад с золотом имея,
В монетах золотых три сотни миллионов было.
Купец один там спрятал, но его потом убили,
И это золото уже змее принадлежало,
Её у берега реки той волны подхватили,
Она, стараясь выжить, к бревну принца и пристала.
Другим огромным кладом ещё крыса обладала,
Живущая в норе, её водой всю затопило,
А у неё семь сотен миллионов в кладе было,
Тот клад банда разбойников когда-то закопала.
И крыса тоже за бревно, где принц плыл, зацепилась,
Так человек и два зверька нашли в пути спасенье,
По речке плыли ветки, лес, огромные коренья,
Когда сел попугай, в четвёрку тройка превратилась.
В то время в стране Каси Бодхисатва вновь родился
В семье у брахмана, от всех он в стороне держался,
Когда наукам, высшим, брахманов он обучился,
То стал аскетом и на берегу обосновался,
Построив хижину, он совершенством увлекался,
Молился, наполняя знаньями своё сознанье,
И медитации часами, днями предавался,
В себе всё шире обретая миропониманье.
Когда с реки услышал крики, обратил внимание
На то, что существа живые на бревне кричали,
Он тут же в реку бросился и приложил старанья,
Чтоб их спасти, которые в бессилье погибали.
Змею он спас и крысу, попугая, человека.
Поочерёдно всех к себе на берег переправил,
Течение превозмогая, с каждым плыл до брега.
Когда всех спас, разжёг огонь, и суп варить поставил.
Сначала накормил змею и крысу с попугаем,
Затем кормить стал принца, тот порядку удивился,
Решил, аскет его не ценит, ниже тварей ставит,
Но виду не показывал, внутри же рассердился,
Подумал: «Выберусь, припомню это униженье».
Аскет ухаживал за всеми до восстановленья
Их сил, когда окрепли все, то перед отправлением
В свои дома, сказали все слова благодаренья.
Змея сказала: «Я благодарю вас за спасенье,
Когда понадобятся деньги, у меня возьмите,
Имею я три сотни миллионов накопленья.
Мне не нужны они, вы клад в дупле мой заберите».
И крыса за спасение его благодарила,
Сказала, что чуть не погибла, если б не спасенье,
Забрать семь сотен миллионов злата предложила,
В них нет ей надобности, не нужны ей сбереженья.
А попугай сказал: «Я – птица, злата не имею,
Но если голод к вам придёт, меня вы позовите,
Я в клюве принесу плоды, когда в лесах поспеют,
Моё лишь имя крикните, в лесах же не ищите».
Прощаясь, принц сказал: «Царём я скоро в царстве буду,
Прошу ко мне пожаловать, когда вы захотите,
Отдам вам должное, и вас я в царстве не забуду,
В Беранес как придёте, во дворец мой заходите».
Они ушли, царём стал принц, аскет решил проверить,
Как его гости исполняют свои обещанья,
Которые они ему давали при прощанье,
Чтоб знать, насколько данным их словам он может верить.
Он посетил сперва змею и крысу, попугая,
Те обещания ему свои все подтвердили,
Чтоб он уверен в искренности слов всех их был, зная,
Что все о том, что он спасал их, не забыли.
Аскет пришёл в столицу, ночевал в парке, дворцовом,
Наутро он царя увидел, и пред ним склонился,
Царь на слоне большом сидел, весь в одеянье, новом,
Заметив Бодхисаттву, он от гнева возбудился,
И, вместе с тем, обрадовался: «Час приходит мщенья,
Как долго ждал его к себе, и наконец дождался,
Аскет лишится головы за моё униженье».
И он слуге, что рядом был, сказал, не удержался:
- «Как отвратительный аскет тот с иском обратится
Ко мне, ему вы руки тотчас за спину скрутите,
Да так, чтоб не сумел от стражи он освободиться,
Избейте палками, и так по городу водите,
На перекрёстках его мучайте, чтоб он сознался,
Где спрятаны его дружками два богатых клада,
Ценою в десять сотен миллионной монет злата,
Всё делайте, что можете, чтоб он не отпирался».
Как только скажет, где два клада, вы его ведите,
На площадь, и народ для его казни созывайте,
И принародно в преступленье его осуждайте,
Затем же, голову ему секирой отсеките».
Палач сказал: «Исполню»! И аскета повязали,
Скрутили руки и по городу с палкой водили,
На каждом перекрёстке принародно избивали,
Он слов пощады не просил, когда его лупили.
А лишь читал при всех в толпе одно стихотворенье:
- «Как справедлива одна истина, все люди знают:
«Что лучше устраниться, чем злодею дать спасенье,
Так как он, вместо благодарности, злом отвечает».
Один мудрец его услышал и спросил: «Как видно,
Ты сделал нашему царю какую-то услугу»?
Сказал аскет: «Ему я жизнь спас, мне теперь обидно,
Что в час, решающий, к нему отнёсся я как к другу».
И рассказал всему народу он, как было дело,
Все о проступке, царском, слушали с негодованьем,
И кое-кто в толпе начал высказываться смело:
- «И если так, то можно ль верить царским обещаньям,
Он поступает так с аскетом, что же будет с нами,
Когда не угодим ему мы, вызвав раздраженье?
И можем ли царя такого оставлять над нами?
Ведь это гибелью грозит нам и уничтоженьем».
Толпа вся бросилась к царю, слона его свалила,
В безумии своём царя разорвала на части,
Не мог он защититься, не в его то было власти,
Стихии хуже гнев, людской. Толпа царя убила.
И тут же Бодхисаттву все царём провозгласили,
Он согласился быть царём и справедливо правил,
В стране неурожай был, бедные еды просили,
Добро своё раздал царь, положенья не поправил.
Тогда он о друзьях своих, змее и крысе, вспомнил,
Пошёл за помощью, те ему золото отдали,
Купил зерна он, закрома все царские заполнил,
Всем нищим и голодным хлеб пекли и раздавали.
Пошёл он к попугаю, тот, собратьев привлекая,
Снабдил кореньями и фруктами людей столицы,
Все попугаи, людям фрукты из леса таская,
Рис из других стран, голоду не дали разразиться.
Царь в благодарность змее, крысе, также попугаю,
Два дома с клеткой, золотыми, во дворце поставил.
Кормил всю жизнь их вкусно, при дворе своём оставил,
Как преданных друзей, их жизнь была подобно раю.
Сам Бодхисатва до конца делами занимался,
Добро творя, всем бедным милостыней помогая,
Во всех слоях народа справедливость учреждая,
А умерев, на небо Брахмы, как аскет, поднялся.

59. История о лжи и царстве Четия
Давно когда-то правил царь древней страной Четией,
Упачара его все звали, сына звали Чара.
После отца царём он стал во времена, плохие,
Искусства зная, он имел в себе четыре дара:
По воздуху легко и быстро он переносился,
Сыны богов его со сторон света защищали,
Сандалового дерева от тела дух струился,
А рот и ноздри лотосовый запах источали.
Капила, старый царя брахман, без дела остался,
Тогда они в столице царства Соттхивати жили,
Его брат юный Коракаламбакой назывался,
Он с юности царя был другом, и они дружили.
Учились вместе, изучали Веды и искусства,
Когда умер отец, Капила брахманом остался,
Духовником у сына, не питал к нему тот чувства
Привязанности, от него в общенье отдалялся.
Старик то видел, сам решил со службы удалиться,
И как-то раз царю сказал: «Я – стар, в годах, преклонных,
Хотел уйти со службы бы, и с вами, царь, проститься,
В семье есть, кто мог заместить бы на правах, законных».
Услышав брахмана слова, царь сразу согласился,
И встретившись с Коракаламбакой ему признался,
Что, наконец, его к себе духовником дождался,
Но тот ему, вздохнув, сказал, чтоб он не торопился:
- «У дяди сын есть, он его в духовники и прочит,
А я духовником твоим стать не имею права,
Жаль, что не будем вместе мы, а его сын пророчит,
Имеет дар, волшебный, но, а сам скучного нрава».
- «Но я же царь, и всё могу, - сказал ему царь Чара, -
Отдам тебе духовника пост без предубежденья».
- «Но это будет не по праву же перворожденья,
Он разозлится и лишит тебя твоего дара, -
Сказал Коракаламбака,- быть может, ты не знаешь,
Не сможешь ты уже по воздуху перемещаться,
Защиту четырёх сынов богов ты потеряешь,
Дыханье лотоса и дух сандала прекратятся.
Его возможности, мистические, безграничны,
Чудесной силой из-за этого он обладает,
Огромен в волшебстве потенциал его так, личный,
Что он себя уже царём над миром всем считает.
И волшебством тебя ввести он может в заблужденье,
Забудешь всё, что ты имел, и что отлично знаешь,
Он сможет развивать в тебе такие ощущенья,
Что ты дары, приобретённые, все потеряешь,
Создать он может в твоих чувствах впечатленье,
Что ты над всей землёю высоко можешь подняться,
Затем устроит быстро он твоё с небес паденье,
Так что в земле, на глубине, ты можешь оказаться.
Под впечатленьем этого, не скажешь ты ни слова,
Заставит верить, что ты там под землю провалился».
Царь выслушал его речь, рассмеяться был готовый,
Сказал: «Беду не накликай. Уже я устрашился.
Неужто не держу я власть сейчас двумя руками?
А кто имеет власть, тот прав, без всяких возражений,
Кто помешает сделать мне, что я хочу, меж вами?
Я волен по своей охоте принимать решенья».
Спросил его друг: «Что же делать ты собрался»?
- «Через семь дней я людям объявлю решенья».
- «Но если будешь ты не прав, то будут возраженья.
Народ в стране без правды никогда не оставался».
- «Скажу, что старше сына брахмана ты, будь что будет»!
- «Но это же неправда, и солжёшь ты принародно,
А ложь всем непонятна, не приемлют её люди».
- «Я - царь, я что хочу, то и творю от всех свободно».
Известно стало в городе царя всем намеренье,
Все говорили: «Через ложь царь изменить желает
Естественную правду, и всё ищет основанья,
Как другу дать духовника пост с его назначеньем.
Поэтому он старшего желает младшим сделать,
А младшего на место старшего в обход продвинуть,
Народ не знал лжи и не мог об этом ведать,
Неправда если устоится, все мы можем сгинуть.
Не знает он, что с нами из-за лжи может случиться,
Чтоб царь народу лгал, ведь вы не видели такое,
Из голубого чёрное ведь может получиться,
Из жёлтого же -  белое или ещё какое».
С тех пор вопросы все эти людей всех занимали,
Ведь во всём мире люди только правду говорили,
И лжи ещё, чтоб исходила от царя, не знали,
Двуличие, обман верхов все не переносили.
Дошёл слух до сына Капила, он с отцом в беседе
Сказал: «Я слышал, царь посредством лжи устроить хочет
На твоё место друга и не думает о вреде
Самой лжи, этим правды он крушение пророчит.
Вместо меня твоего дяди сына назначает,
По старшинству лишь я занять место имею право,
Он наши возраста, природные, вольно меняет,
Но это же прямое развращение всех нравов»!
Отец сказал спокойно: «Ему сделать не удастся
То, что естественно и всей природою хранимо,
Не сможет поменять, от неё неотделимо,
Нам нужно только подождать, спокойными остаться.
Когда желает он своё исполнить намеренье»?
- «Через семь дней», - ответил сын. «Напомни мне об этом», -
Сказал отец и погрузился, как аскет, в моленье.
В тот день пришёл народ к дворцу за брахманским советом,
Чтоб посмотреть на ложь и с царской правдой разобраться,
Царя все ждали, и царь не замедлил появиться.
Но так как в воздухе он без опоры мог держаться,
То он, зависнув в воздухе над ними смог явиться.
И брахмана сын также в воздухе переместился,
Завис царя пониже чуть с скрещёнными ногами,
Как будто сел на что-то в воздухе над головами,
Народ, в низу стоящий, видя всё то, изумился.
Глаза в глаза спросил аскет царя: «Царь, это верно,
Что с помощью лжи другу отдаёшь ты моё место,
Который меня младше, ты забыл это, наверно,
Не может младший быть над старшим в храме, меня вместо».
Сказал царь: «Это так, я сделаю всё, как мне надо».
- «Но царь мой, - сказал брахман, - лгать царю ведь негоже,
Вместо меня вы ставите двоюродного брата,
Он права не имеет быть там, он меня моложе».
- «Это не так, - царь возразил, - брат твой немного старше,
Поэтому моим духовником его поставлю,
В ашраме будет он духовно править страной нашей,
Решенье принял я, его без места не оставлю».
Сказал аскет: «Царь, помни, тот, кто право нарушает,
Систему справедливости ввергает в беспорядок,
Так как поступок этакий безнравственен и гадок,
Не только весь народ он, но и Небо унижает.
Кто попинает правду, то пинки сам получает,
В своих делах вы избавляйтесь от зла примененья,
Лишь так добьётесь справедливости вы сохраненья,
Кто правого начнёт бить, тот и сам побит бывает».
И он перед людьми пропел одно стихотворенье:
- «Когда бьёшь правду, правда тебе тем же отвечает,
Не замышляй зла никакого в своих намереньях,
Кто честен, тот злых приключений в жизни избегает».
Затем сказал аскет: «Царь, думай, как ты поступаешь,
Когда ко лжи ты прибегаешь, твоя мощь слабеет,
Тогда ты все свои чудеснее дары теряешь,
А тот, кто лжёт, царём быть нашим право не имеет».
И он опять царю пропел одно стихотворенье:
- «Неправду говорит кто, божью благодать теряет,
Его рот лжёт и как бы наполняется гниеньем,
Не может он летать уже, лишь землю обретает».
Царь шёпот Коракаламбаки тут внизу услышал:
- Я ж говорил вам, друг, что мой брать фокус один знает,
Не бойтесь и не верьте ему, он вас не сломает.
Его дух, сильный, из него почти что весь уж вышел».
Доверился ему царь и сказал Капила сыну:
- «И всё ж ты младше, Коракаламбака тебя старше.
Первосвященство я даю ему, как господину.
Ему принадлежит духовная власть в стране нашей».
И в тот же миг, как он сказал слова, боги решили:
- «Не будем больше со лжецом мы рядом находиться».
К его ногам четыре все свои меча сложили
И унеслись на небеса, от нечисти чтоб скрыться.
Царя дыханье лотоса уж дух не источало,
А вместо лотоса уже гниением смердело,
От тела уж не исходило запаха сандала,
И само тело вдруг отяжелело, полетело
На землю, оно в воздухе уж больше не держалось.
Аскет сказал: «Ещё не поздно всё вернуть, как было,
Нет ничего, чтоб к нам опять с добром не возвращалось,
Путь возвращения добро пока что не забыло».
И он опять пропел царю стихи для назиданья:
- «Границы в нашем мире вещи все свои имеют,
Мы в нашем мире всё вершим при помощи сознанья,
Где правда, а не ложь, над всей реальностью довлеет,
Мы правду говорим, и всё былое возвращаем,
Когда же лжём, то в неизвестности все остаёмся,
Мы только с истиной полёты в небо совершаем,
Когда же лжём, то не известно, кем бы обернёмся».
Аскет опять к царю с увещеваньем обратился:
- «Царь, только что народу первый раз солгали,
Способность в воздухе лететь мгновенно потеряли,
Все были б рады, если царь на путь б свой возвратился».
Но царь ответил: «Хочешь, чтоб я в фокусы поверил,
Чтоб я опять перед тобой, волшебник, поклонился»?
И вновь солгал и сразу по колени провалился
Он в землю, а аскет его презренным взглядом смерил,
И вновь царю о правде прочитал стихотворенье:
- «В правдивом времени нет установок и законов,
В неправедном же времени – из них нагроможденье,
Но нет тех, кто бы малое число исполнил оных.
Фальшивые вопросы и фальшивые ответы
Из лжи только плетутся, и где правды нет нисколько,
Продолжишь если лгать, то в землю ты уйдёшь весь эту,
Но чтоб вернуть всё, правду тебе нужно сказать только».
Но царь сказал аскету: «Друг мой старше, ты – моложе».
И сразу же опять по пояс в землю провалился,
- «Ещё не поздно, - тот сказал,- заплатишь ты дороже,
Ещё от точки невозвраты ты не отдалился.
Ведь в мире всё просчитано, всем правда управляет,
Упорствовать начнёшь, рождаться будут только дочки,
Не будет сыновей, правда на всё в мире влияет,
И над свершеньем будущего расставляет точки.
На ложные вопросы даёт ложные ответы.
Систему правильности в этом мире нарушает,
Как свойство женщин, ложь в рожденье проникает где-то,
Хотел он сына, родилась дочь, почему – не знает.
И если правде продолжаешь всё сопротивляться,
Упорствуешь, чтоб в чём осуществить стремленье,
То даже дети у лжеца перестают рождаться,
Такие будут между правдой с ложью отношенья.
Во лжи, как и в земле, ты постепенно увязаешь,
Увязнешь так, что и в аду ты можешь очутиться
Оттуда уж не выберешься, ты об этом знаешь,
Признай же правду, наконец, в ад чтобы не свалиться».
Но царь сказал аскету: «Мой друг старше, ты же младше».
И в тот же миг возник огонь там, необыкновенный,
Царь провалился через землю в ад, как ангел падший,
Народ, отпрянув, ахнул весь от огненной гиены.
Капила так сказал народу, видя возгоранье:
- «С царём Четия, только что, погибло наше царство,
Которое на лжи существовать не в состоянье,
На этом месте возникнут другие государства.
Пять сыновей есть у царя, пусть подойдут поближе,
Сын старший, должен выйти чрез восточные ворота,
Пусть на восток идёт, дойдёт там до речного брода,
Слона у видит, город строит по теченью ниже.
И город этот Хаттхипурой ныне будет зваться,
Второй сын через южные пускай выходит врата,
Идёт на юг, коня увидит он у водопада,
Построит город, Ассапурой будет называться.
А третий сын на запад путь идёт, со львом столкнётся,
С огромной гривой, в поле, и пусть насмерть с ним сразится
Построит город там, что Сихапурой назовётся.
Так третье государство на пространстве том родится.
Четвёртый сын пусть отправляется на север строго,
У гор повозку он найдёт, где было б укрываться,
Отстроит город и в повозке поживёт немного,
А город Уттарапанчала будет называться.
И пятый сын в этих местах не будет оставаться,
Меж севером и западом найдёт курган, старинный,
Где две горы сошлись, и там построит город длинный,
Который Даддарапура там будет называться.
Пусть правду жители пяти тех городов познают,
И ею пусть живут, добро лишь в жизни совершая,
Задача пусть ведёт вас по пути тому, большая,
Живите правильно, не то судьба вас покарает».
Сказав так, сын Капила в небеса Брахмы вознёсся,
А город Четья прекратил своё существованье,
Так как народ на справедливость обратил вниманье,
К вопросам лжи и правды там с серьёзностью отнёсся.

60. История о блюстителе добродетели
Когда в Бенаресе Махапатапа находился,
Страною строго правил, исполнял все наказанья,
То Бодхисаттва у его жены Чанды родился,
И от придворных получил Дхаммапала названье,
Которое «Блюститель добродетели» считалось,
Когда ребёнку, малому, семь месяцев уж стало
Царица Чанда малышом с любовью занималась,
Его лелеяла и в тёпленькой воде купала.
Вошёл к ней царь, она же, увлечённая купаньем,
Лишь на него взглянула, всё ребёнком занимаясь,
Не оказала, как бы, царю должного вниманья,
Всей нежностью родившемуся сыну отдаваясь.
Подумал царь: «Жена моя горда рожденьем сына,
И только одного его заботой окружает,
Меня не ставит ни во что, своего господина,
Как будто, с собой рядом уж меня не замечает,
Держать так за мужчину и меня уж перестанет,
Когда сын вырастет, чтоб так его не воспитала,
И уделять внимание только ему лишь станет,
Я прикажу убить дитя, чтоб кто - я, она знала».
Покинул комнату царь, в тронный зал к себе вернулся,
Послал за палачом, тот сразу прибыл к господину,
Сказал царь: «Принеси из спальни мне царицы сына».
Пошёл тот сразу в спальню и с царицею столкнулся.
Взяв сына, та пошла к царю с ним, испытав тревогу,
Беду предчувствуя, заплакала, над ним склонившись,
Вошла в зал тронный, на колени встала у порога,
К груди прижав крепко малютку, низко поклонившись.
Царь сына отобрать у женщины дал приказанье,
И на скамейку перед троном положить, раздетым,
Палач исполнил сказанное и ждал указанья,
Царица онемела, будто находилась где-то.
Гнетущая тут тишина вдруг в зале наступила,
Спросил палач: «Что делать дальше»? Царь принял решенье:
- «Приказываю, сделай сыну рук двух отсеченье».
Царица вскрикнула и палача остановила:
- «Постойте, царь, ведь сыну лишь семь месяцев от рода,
На нём вины нет, ничего ещё не понимает.
Что сделал вам он? Он безвинен, как сама природа,
А сам его отец у него руки отнимает.
О, если провинится он, отдам его сама я,
Уж лучше отсеките руки мне на его месте,
Для матери потеря сына рук – беда большая
Так положите на скамейку рядышком нас вместе».
И в горечи она ему свои стихи пропела:
- «Виновна я, что вам внимание не оказала,
Мне руки отрубите, я бы этого желала,
Прошу царь, моего сына не повредите тела».
Спросил палач: «Что делать, царь? Скажи своё решенье».
Вскричал царь палачу, весь вне себя от той заминки:
- «Руби скорее ему руки и без промедленья».
Палач руки отсёк, как два отростка у травинки.
Но мальчик будто боль не ощутил и без рыданья
Не жаловался, не стонал, смотрел на мать с терпеньем.
Царицы сердце разрывалось от его страданья,
Она совсем не знала, что ей делать, от волненья.
Затем к ребёнку бросилась и руки подобрала,
Их в юбку положила и опять царя просила:
- «Ребёнка пощади, так сделай мне, чтоб я страдала,
Ведь виновата только я, его я погубила».
Палач спросил царя: «Что сделать мне, мой повелитель»?
Испытывал он жалость и желал конца мученьям,
Но, на супругу грозно посмотрев, сказал мучитель:
- «Ну, а сейчас ты ног обеих сделай отсеченья».
Царица вскрикнула и царю низко поклонилась:
- «О, как жесток ты! И всё это допускают боги»!
Палач взмахнул секирой, отрубил младенцу ноги,
И женщина от вида в обморок чуть не свалилась.
Придя в себя, она ребёнка ноги подобрала,
Испачканные кровью, в свою юбку положила,
И умолять царя отдать тело ребёнка стала,
Но он её даже не слушал то, что говорила.
Палач сказал: «Я своё дело сделал и свободен»?
- «Нет. – царь сказал, - не до конца довёл моё решенье,
Ещё не сделал головы младенца отсеченья.
Когда палач не до конца идёт, то он не годен».
Тогда она ему опять свои стихи пропела:
- «Прошу. Царь, тело нашего младенца сохраните,
Вместо него мне голову вы лучше отрубите,
А ему дайте только жить, я б этого хотела».
Кивнул царь палачу, и голова та отлетела,
Царица голову взяла и в юбку положила,
Затем застыла в ужасе, как будто онемела.
Палач хотел уйти. Сказал царь «Ты не кончил дела,
Возьми куски младенца, насади их все на пику».
Тут женщина, собравшись с силами опять запела,
И её песнь ужасная была подобна крику:
- Министры, верные друзья, я вам сказать хотела.
Не будьте с царём этим, что младенцев убивает,
Как поступает с сыном, и поступит с вами также,
И также четвертует вас когда-нибудь однажды,
Покончите с ним, как с разбойниками поступают.
Омойте тело сына и его похороните, -
Слабея, женщина чуть слышно это проронила, -
Ещё наследует он трон, его вы только ждите».
Сказав эти слова, царица дух свой испустила.
Земля разверзлась в тронном зале, и дыра открылась,
Оттуда пламя вырвалось, царя вмиг охватило,
В аду он очутился, где безумие царило.
Творимое им зло в его мученье превратилось.
Министры их похоронили, почести воздали
Останкам Бодхисаттвы, Чанде, матери-царице,
Царя-детоубийцу осуждению придали,
И ждали время, когда Бодхисаттва вновь родится.

61. История о великом царе Пингале
В Бенарисе раз правил царь Пингала произвольно,
Его было неправедным в истории правленье,
Творил он много бед везде, был сам всегда довольный,
Что приносил зло всем, так угнетая населенье.
И вызывал он ненависть к себе среди народа,
Гордился тем, что злых поступков много совершая,
Распространял он слухи средь людей разного рода,
Друг к другу ненависть среди людей всех разжигая.
Для этого давал он привилегии кому-то,
Запугивал людей, их своей ложью ослепляя,
Брал штрафы, непомерные, добро всё отбирая,
Вводил налоги, неоправданные, почему-то.
К тому же, вымогательством открыто занимался,
Все эти гадости людей обычно огорчали,
И люди постоянно жили в страхе и печали,
А царь своими кознями лишь только наслаждался.
Так как он был с народом грубым, жёстким и жестоким,
Его боялись даже слуги, сторонясь вниманья,
Он не испытывал и к близким также состраданья,
И был от всех он раздражительным и одиноким.
Не жаловал ни жён, ни сыновей, ни дочек даже,
Священники, брамины его только сторонились,
Напоминал он камешек что в рисовой был каше,
Или песчинку от которой лишь глаза слезились.
Иль шип, который больно ранит людям ногу.
И Бодхисаттва сыном вновь в его семье родился,
Один рос, взрослым становясь всё время понемногу,
Но даже он всегда отца родного сторонился.
Пингала после долгого правления скончался,
И Бодхисаттва стал царём, на радость его людям,
В день смерти весь народ к весёлой жизни возвращался,
Считая, что отныне он от зла свободным будет.
А тело на костёр царя Пингала положили,
Сожгли его без грусти, горя чувств не проявляли,
Потом водой, обильною, весь пепел его смыли,
И сразу к празднику готовиться все люди стали.
И в городе повсюду барабаны застучали,
Во всех местах готовилось народом угощенье,
Смеялись люди весело, друг друга поздравляли,
Просили за содеянное раньше зло прощенье.
Дома гирляндами и флагами все украшали,
На флагах, вешали что, не было узоров схожих,
У городских ворот павильоны сооружали,
Едой, напитками где угощали всех прохожих.
А Бодхисаттву слуги в зале тронном принимали,
В дворце украшены все были комнаты и залы,
Ему бесчисленные почести все воздавали,
Собрались все министры, брахманы и генералы
Лишь у дверей привратник плакал, стоя, одиноко,
И Бодхисаттва обратил тут на него вниманье,
Спросив: «Я вижу, только вы лишь в разочарованье,
Скорбите, почему же горе ваше так глубоко?
Ведь радуются все кругом, нет у людей печали,
Отец мой правил в царстве всеми жёстко и жестоко,
И многие в народе от его зла пострадали.
Лишь только вы здесь плачете среди всех одиноко».
Сказал привратник: «Я не из-за скорби смерти плачу
По вашему отцу, нет, у меня совсем другое,
То, что отец ваш умер, принимаю, как удачу,
Я обретаю высшую защиту над собою.
Мне голову мою царя смерть эта сохранила,
Хотя и ценности моя глава не представляет,
И мыслей ничтожно мало она в себе хранила,
Но всё ж, роль важную она в моей жизни играет.
А царь, когда спускался от дворца иль поднимался,
То ударял по голове мне восемь раз, раз каждый,
И каждый раз я ему боль не показать старался,
И думал, что убьёт меня когда-нибудь однажды.
Как будто молотом по черепу лупил с размаха,
Теперь он отошёл в другой мир и там, в нём, наверно,
Привычку сохраняя, лупит стража ада, верно,
Как и меня лупил, а я здесь преисполнен страха,
Ведь если он и там ведёт себя со стражем строго,
Бьёт каждый раз, по восемь раз, как молот, наковальный,
То скажет себе страж: «Уж слишком мучает он много».
Его из ада в мир прогонит снова наш, многострадальный.
Тогда опять начнёт меня лупить он повседневно,
Поэтому я плачу, будущее представляя,
Ведь после ада он прийти к нам может очень гневный,
И буду битым я, ударов десять получая».
Сказал ему тут Бодхисаттва: «Не плачь, успокойся,
Царя ведь тело на костре до пепла всё сгорело,
Развеялось всё и на небо с прахом улетело,
В наш мир он в своём теле не вернётся, ты не бойся».
И после этих слов привратник стал весёлым сразу.
А Бодхисаттва людьми правил, радовался вместе,
За всё своё правленье зла не сделал он ни разу,
Добро творил лишь, удостоился высшей чести.

62. История о стручке
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Слух об учителе ходил в Таккасиле, известном,
То Бодхисаттва был, и каждый у него учился
Из сыновей царя, министров, брахманов всех местных.
Царя сын, юный, у учителя там обучался,
Учил четыре Веды и искусства из сфер, разных,
Его познаниям весьма обширным поражался,
Наполнил ум живой числом наук разнообразных.
Учитель также видел знаки предзнаменованья,
И наперёд предвидел, обладая зорким взглядом,
Так как хранил в своей душе небесные познанья,
Границы мог познать меж раем и подземным адом.
Когда с учителем царя сын в школе стал прощаться,
Тот глазом увидал, пророческим, беду в грядущем,
Сказал: «Тебе нужно четырежды остерегаться
Опасности во всём, что рядом с тобой будет, сущном».
Сказал ему четыре поговорки, чтоб запомнил:
- «Одну произнесёшь, когда за столом с сыном будешь,
Которому исполнится шестнадцать годков полных,
Останешься жив, если слова эти не забудешь.
Вторую – на аудиенции ты громко скажешь,
А третью – во дворце в саду на лестнице высокой,
Четвёртую скажи в своей ты спальне, одинокой,
Когда устанешь очень, на постель свою ты ляжешь.
Принц Бодхисатве, воздав почести все, поклонился,
Домой вернулся и служить отцу стал с большим рвеньем
Женился, вскоре у него и первый сын родился,
Когда умер отец, то схоронил его с почтеньем.
Царём став, сразу занялся он сына воспитаньем,
Но сын в шестнадцать лет стал мнительным и недовольным,
Завистливым, попал под заговорщиков влиянье,
Они старались сделать его сына своевольным.
Хотел сын блеска с роскошью, а также личной власти,
Но всё могло прийти после отца лишь устраненья,
Так он пока терпел отца, скрывая свои страсти,
И замышлял в уме план царской власти обретенья.
Он своим планом с заговорщиками поделился,
И те ему всё время втайне на ухо шептали:
- «Мы понимаем, долго мы правленье твоё ждали,
И было б хорошо, если б отец твой удалился».
Сын думал: «Вот подсыплю яда я ему на ужин,
Поест он и отравится». И так он всё исполнил,
Ему момент, блюдо подать с тем ядом, был лишь нужен,
Когда за стол все сели, царь вдруг поговорку вспомнил,
Сказал: «Я знаю, в жизни вещи разные бывают,
Когда стручки все крысы видят, они зёрна знают,
И чтоб стручком не отравиться все его ломают,
Только тогда они к еде и риса приступают».
Услышав эту поговорку, сын вдруг испугался,
Взял блюдо риса с ядом и поспешно удалился,
Сказал друзьям: «Отец мой об отраве догадался,
И план мой отравления на этом провалился».
Друзья собрались в парке, чтобы план готовить, новый,
Сказали: «Будет всех аудиенция министров,
Возьми меч, среди них встань, будь его убить готовым,
И незаметно закали его мечом тем быстро».
Сын взял меч, затерялся средь министров в тронном зале,
Он все приготовленья для убийства вновь исполнил,
Когда для встречи вышел царь, придворные стояли,
Царь, глядя на своих министров, поговорку вспомнил:
Сказал: «Я в нашем парке хорошо знал одно место,
Там кто-то всё замыслил, прошептал себе на ухо,
Но это как-то долетело до моего слуха,
И то, что хочет сделать он, мне хорошо известно».
Ту поговорку слыша, сын опять вдруг испугался,
В своей одежде спрятав меч, поспешно удалился,
Сказал друзьям: «Отец мой об убийстве догадался,
И план мой покушенья на него там провалился».
Друзья опять собрались, чтобы план готовить, новый,
Сказали: «Твой отец о покушении не знает,
В саду он часто на высокой лестнице бывает,
Где обезьяны, там убей его. Вот – план, готовый».
Сын меч взяв, у кустов той лестницы с ним затерялся,
И там приготовленья для убийства все исполнил,
По лестнице царь, обезьян чтоб покормить, поднялся,
И, глядя на этих животных поговорку вспомнил,
Сказал: «Жила раз обезьяна и детёныша родила,
Который с нею дерзким был и очень непослушным,
Поэтому она ему яички откусила,
Чтоб сделался немного добрым он и простодушным».
Ту поговорку слыша, сын опять вдруг испугался,
В своей одежде спрятав меч, поспешно удалился,
Сказал друзьям: «Отец мой об убийстве догадался,
И план мой покушенья на него там провалился».
Друзья опять собрались, чтобы новый план придумать,
Сказали: «Твой отец о покушении не знает,
Убей его в спальне его, когда он отдыхает,
Иль перед сном в кровати, он начнёт о чём-то думать»
Опять с мечом сын в спальню отца вечером прокрался,
И там приготовленья для убийства все исполнил,
Когда пришёл в опочивальню царь, и спать собрался,
То, подойдя к своей кровати, поговорку вспомнил:
- «Сюда прокрался ты, как зверь, в руке свой меч сжимая,
С одним лишь глазом, чтоб едой здесь вволю поживиться,
О том, что ты сейчас лежишь здесь, я прекрасно знаю.
Тебе уж больше не придётся этому дивиться».
Услышав эту поговорку, сын тут испугался,
Подумал про себя, что с жизнью он своей расстался,
Из-под кровати вылез и отцу во всём признался,
Отец позвал охранников, в тюрьме сын оказался.
Пред этим сын просил у своего отца прощенье:
- «Отец, прости меня, четыре раза покушался
На жизнь твою я, но план мой, как видно, не удался,
И каждый раз ты это знал. Я полон сожаленья».
Сказал отец ему: «О, как ничтожны твои знанья!
Ты думал, что никто не знает, чем ты занимался»?
В душе царь удивился Бодхисаттвы предсказаньям,
Который о всём этом ещё раньше догадался.
Царь слугам, сына в цепи заковать, дал приказанье,
В тюрьме который просидел, пока царь не скончался
В годах преклонных. После лишь такого наказанья
Смог стать царём сын, в старости на трон отца поднялся.

63. История о произнесённом слове
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, и справлял дела все царства быстро,
То Бодхисаттва сыном вновь придворного родился,
Когда же вырос, первым в царстве сделался министром.
Он обладал, в сравнении с другими, красноречьем,
Которое царя и всех министров удивляло,
Царь долго вёл беседы с ним и слушал его речи,
Где мудрость суть свою в примерах, красочных, являла.
Однажды царь в саду гулял и сел в любимом месте
У манго дерева, на нём гнездо воронье было,
Кукушка в нём несла яйцо, как курица с насеста,
Её ворона прогнала, яйцо же получила.
Птенец, как только вылупился, она увидала
Его и сразу приняла, как своего птенца, кормила
Так как его как за родного сына признавала,
Поэтому его, как и других всех полюбила,
Еду в гнездо своё носила, в клюв его давала,
Птенцы тогда в гнезде сидели, ещё не летали.
Еду от матери все получали и пищали,
Тут кукушонок закричал, она голос не знала.
Ворона раньше кукушонка как сына любила,
Но голос услыхав, всё поняла, что ошибалась,
И сразу, бросившись на птенчика, его убила,
И выбросила из гнезда, кормить своих осталась.
Упал мёртвый птенец к ногам царя там, бездыханный,
Царь к Бодхисаттве сразу же с вопросом обратился:
- «Скажи, мой друг, что в мире происходит этом, странно,
Мне кажется, что в наше время мир весь изменился».
И Бодхисатва молвил: «Я всегда искал примера
Для случая, и вот нашёл его перед глазами,
Ведь, наблюдая за природой, мы умнеем сами,
От наших наблюдений всех слагается в нас вера.
А сколько разговорчивых, что чешут языками,
Сейчас есть в нашем мире, и число их возрастает,
Кто говорит не вовремя, от этого страдает,
Судьба им укорачивает жизнь их с их словами.
Вот – кукушонок, молодой, ворона что растила,
Он закричал не вовремя, а силы не набрался,
Ворона тут увидела – чужого приютила.
Убила его клювом, так птенец с жизнью расстался,
И выбросила из гнезда, со всяким так бывает,
Будь то олень, сова или животное, какое,
И человек, в числе том, от такой судьбы страдает,
С любою тварью в мире ведь случается такое.
Кто слишком много говорит, того срок жизни краток,
Во времена, неподходящие, ценно молчанье,
Ведь будущее наше состоит всё из загадок,
Мудрец всегда молчит, и пребывает в недеянье.
Ведь слово – меч, заточенный, и яд, смерть приносящий,
Неправильное слово, сказанное не в том месте,
Снесёт и голову в один миг, как клинок, разящий,
У времени соседствуют и смерть, и жизнь все вместе
Я рад, что на глазах царь стал свидетелем примера,
Лишь мудрый скажет вовремя, и, что сказать, он знает.
И знающий мудрец не скажет ничего сверх меры,
Поэтому в себе уверенность он ощущает.
Кто мало говорит и в нужное лишь время скажет,
Тот проницательностью всех врагов одолевает,
Своё он в мудрости лишь превосходство всем покажет,
И победит врага, как и змею он побеждает».
И после этих мудрых слов царь говорить стал мало,
Он осторожно говорил, слова все подбирая,
Престиж повысился, ему влиянья добавляя,
Молва о нём, как мудреце, с тех пор лишь возрастала.

64. История о великом всаднике
Когда в Бенаресе сам Бодхисаттва находился,
Народом правил в качестве царя, все замечая
Людские нужды, и их удовлетворить стремился,
С достоинство всем высшим требованьям отвечая.
Он в царстве учредить смог справедливое правленье,
Всем милостыню раздавал, заботился о малых,
Границ, старых, добиться хотел восстановленья.
Чтобы вернуть в страну отпавших всех людей, бывалых.
Пошёл он с войском и слонами на завоеванье,
Но в битве был разбит, и его лошадь ускакала
В одну из деревень, что у границы там стояла,
Где жили тридцать преданных ему людей в изгнанье.
Они на площади все по утрам там собирались,
Но утром тем пришла им весть о царском пораженье,
Они боялись мести по домам все разбежались,
Затихли, ожидая вражеского приближенья.
Один в деревне человек на площади остался,
Спросил царь: «Вы царя сторонник или него против»?
Сказал тот: «Я – его сторонник, и врагу не сдался,
И если воин, то довертись вы моей заботе».
Он проводил его домой, своё дал одеянье,
Сказал жене своей: «Он – гость мой, вымой ему ноги,
И вкусно накорми его, дай отдохнуть с дороги,
Я распрягу его коня и дам ему питанье».
Жена помыла гостю ноги, накормила вволю.
И чистую постель ему в покоях постелила
Муж напоил коня, травы дал, сжатой в его поле.
Всё дал такое, чтобы силы им восстановило.
Так продолжалось три дня, это гостя обхожденья,
Крестьянин проявлял радушие к нему, внимание,
В четвёртый день настало время с гостем расставанья,
Сказал тот: «Наша жизнь – путь дел всех наших продолженье,
Сейчас я ухожу, надеюсь вас увидеть снова,
Меня зовут Великий всадник, я живу в столице,
И если вам в Бенаресе проездом быть случится,
Меня найдите, там для встречи всё будет готово.
Вы стражнику южных ворот одно только скажите:
«Ищу Великого я всадника». И он проводит
Ко мне вас сразу, если встретиться со мной хотите,
Его я лично знаю, он ко мне всегда заходит».
В то время, после пораженья, все царя искали,
По всей стране гонцы неслись, его не находили,
Когда подъехал с юга он, ему врата открыли,
Обрадовалась стража, где был, спрашивать все стали.
Но царь сказал охраннику: «Когда тебя кто спросит,
Как отыскать Великого наездника, то срочно
Его ко мне домой веди, запомнил всё ты точно?
Хоть, может быть, он и крестьянскую одежду носит».
Шло время, но крестьянин в городе не появлялся.
Тогда царь в той деревне слишком поднял сбор налогов,
Народ со сбором для царя налогов не справлялся,
Поэтому крестьянина стал снаряжать в дорогу,
В семье которого Великий всадник оставался
Три дня, чтоб он того просил налоги поубавить
Царя, чтобы народ в селе с налогами справлялся,
Иначе землю всем придётся, обеднев, оставить.
Сказал крестьянин: «Я пойду, чтобы подать прошенье
Через него царю, но не хочу идти так просто,
С пустыми лишь руками, нужно сделать подношенье,
Есть у него супруга, сына два, большого роста.
Вы мне в дорогу для него подарки соберите,
Ему, жене и сыновьям, я их возьму с собою,
Чего-нибудь ещё - еды мне вкусной напеките,
Чтоб угостить я мог его с его такой семьёю».
Затем он короб взял с собой с подарками, с едою,
Отправился в дорогу, и когда пришёл в столицу,
Дошёл до южных врат, увидел стража пред собою,
Спросил: «К Великому мне всаднику как обратиться»?
Ответил тот: «Пошли со мной, вас провожу к нему я».
Дошли до царского дворца, царю о нём сказали,
Царь тут же вышел к воротам, там, где они стояли,
Сказал крестьянину тому: «Тебя, дай, обниму я.
Скажи, здоровы ль сыновья, здорова ли супруга?»
Затем прошёл с ним в тронный зал, позвал к себе всех близких,
И рядом посадил с собой, как гостя, и как друга,
На стул высокий, а семью всю - на диванчик, низкий.
Одел его в роскошные свои все одеянья,
Сказал жене своей: «Он – гость мой, вымой ему ноги,
И дай ему ещё немного отдохнуть с дороги,
Затем устроим пир, исполню все твои желанья».
Крестьянину царица ноги тут при всех помыла,
Затем их натерла все благовонными маслами,
Спросил царь: «У тебя поесть с собою что-то было»?
Крестьянин выставил на стол свой короб с пирогами.
Царь приказал не золотое блюдо всё положить,
И угостил этим семью всю и своих министров,
Сам ел, решил крестьянин, что подарки отдать может,
Их из мешка достал, и всей семье раздал их быстро.
И царь начал дарить свои бесценные даренья,
Которые уже давно для гостя он готовил:
Шелка, одежду, драгоценности и украшенья,
А в это время повар угощения приготовил.
Пир начался, крестьянин в царское переоделся
Во всё, одежда его ярко золотом блистала,
Царица всё подкладывать ему не уставала
Еду и подливать вино, ему аж дурно стало.
Когда семья царя досыта покормила
Крестьянина так, что он встал из-за стола довольным,
Его вся свита и семья в покои проводила,
Где он улёгся почивать, всем удовлетворённым.
На следующий день царь подарил ему поместье,
Недалеко от царского дворца, почти что рядом,
Дворец ему построил, небольшой, на том же месте,
И вызвал всю его семью и одарил наградой.
Двух сыновей его в правительстве своём устроил,
Всё это с изумленьем видели его министры,
Гадали все, за что он такой чести удостоил
Крестьянина, который так в князья вознёсся быстро.
Они раз одному из сыновей царя сказали:
- «Отец твой подарил крестьянину уже полцарства,
Как может он так вольно раздавать свои богатства.
Ведь даже мы таких дарений раньше не видали.
Спроси царя, чем заслужил такое он почтенье»?
Спросил отца сын, тот ему сказал: «Вот - объясненье,
Ты знаешь, что я испытал во время пораженья,
Когда покинут всеми был, искал себе спасенье?
Сказал сын: «Нет». Отец продолжил: «Объясни министрам,
Меня впустил в свой дом крестьянин, ничего не зная,
Что я есть царь, и от преследованья убегаю,
Я мог попасть к врагам и умереть от мести быстро.
Ухаживал за мной он, и я смог домой добраться,
Ему признателен я за моей жизни спасенье,
И почему я не могу за всё с ним рассчитаться,
Ведь стоит это же полцарства моего даренья.
И помни, тот, кто незаслуженному дар вручает,
И ничего, при том, заслужившему в дар не дарит,
То он помощника в несчастии себя лишает,
Так как его судьба в несчастье одного оставит.
Тот, незаслуженного кто без дара оставляет,
А дар даёт тому, кто проявляет состраданье,
То в жизни друга, верного, себе он обретает,
Кто будет рядом с ним в беде его или страданье.
Тот, кто однажды добро сделал, чести он достоин,
И даже если после он не сделает того же,
В его душе уже мост к этой доброте построен,
Великой чести удостоен он, и дара тоже».
Сказал царь сыну это, и слова всем передали,
(Все при дворе у Бодхисаттвы мудрости учились),
Тогда и принцы, ни министры слова не сказали,
Так как, услышав сказанное, молча согласились.

65. История о нежной руке
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Творил благотворительностью и подданными правил,
То Бодхисаттва в семье царской его вновь родился,
И вырос, сам царём стал, как отец сей мир оставил.
Младой царь имел дочь, с племянниками та дружила,
Они все во дворце росли, она с ними общалась.
Любовь в таких общеньях всегда жертву находила,
И в отношенья между дочерью и принцем вкралась.
Отец дочь думал выдать замуж за царя другого,
Племяннику же трон свой после смерти предоставить,
Поэтому племянникам пришлось дворец оставить,
Жить во дворце, что был там, на подобие такого,
Царь думал этим браком клан усилить ещё более,
Поэтому принц с дочерью с посредником встречался.
Тогда решил принц быть с любимой против отца воли,
И как её похитить – с братьями всё совещался.
Вначале он искал пути – наедине с ней встречи.
Чтоб посоветоваться вместе и договориться,
О том было достаточно её намёка в речи,
И похищение могло с успехом получиться.
Решил он няньку подкупить, чтобы пришла та с нею,
Та согласилась помогать, условились о месте,
Когда пришли те в парк и сели на скамейке вместе,
Дочь сочинила громко стих, в нём изложив затею:
- «Ждать нужно, чтобы время, подходящее, настало,
И нежная рука, и добрый слон чтоб появился,
И в мраке, чтобы ливень у окна замка пролился,
Только тогда любовь сольётся в бурное начало».
Услышав этот стих, принц тихо к братьям удалился,
И рассказал им замысла любимой содержанье,
Сказав, что ничего в стихе не понял, когда скрылся,
Так как решать загадки – не хватает ему знанья.
Но братья всё ему в простых деталях объяснили,
И для начала укрощённого слона сыскали,
Затем подростка с мягкими руками служить взяли,
И дела срок, когда начнётся дождь, установили.
В начале месяца шторм бурный в небе разразился,
В то время Бодхисаттва в спальне дочки был на бденье,
Её подозревал он, охранял от похищенья,
Когда гром грянул, он уснул и сразу пробудился.
Сказала дочь: «Я под дождём хотела б искупаться,
Ты можешь взять меня за руку и держать под ливнем,
Там, на балконе, где потоки водные струятся,
Я приму душ в небесном этом царстве водном, дивном».
Отец взял дочь за руку в темноте, вывел наружу,
Но сам, её держа за руку, в комнате остался,
Дождь лил, как из ведра, налил у ног большую лужу,
Но он стоял и дочери всё угодить старался,
Не видно было ничего. Поставил принц у стенки
Слона. На нём подросток с рукой нежной находился,
Сверкнула молния, подросток встал тут на коленки,
И быстро на балконе возле дочки очутился,
Дочь как бы руку под дождём свою переменила,
Как будто боком встав другим к нему для перемены,
В руку отцовскую вмиг руку юноши вложила,
Рука нежной была, царь не почувствовал подмены.
Затем царь юношу на место дочери положил,
А сам лёг спать, и только утром обнаружил смену,
Подросток рассказал, как он осуществил замену,
Отец вздохнул лишь и подумал: «До такого дожил,
Как ловко обманула дочь меня»! Но он смирился,
Женил на дочери своей племянника и быстро,
Его же сделал он наследником, потом министром,
И так сын брата на его дочери женился.
О женской сути мысля, сочинил стихи такие:
«Всегда быть с женщинами нужно ко всему готовым,
Их суть и сущность - не хорошие и не плохие,
Они всегда меняются, живут в обличье, новом.
Так как не успокаиваются, но живут тихо,
Как маленькие ручейки, что реки наполняют,
И только тот, кто суть их сокровенную узнает,
От них всегда живёт подальше, и не знает лиха.
Они - словно вода, которая всё затопляет,
Но если в их душе какая страсть, когда, вселится,
Будь деньги иль любовь, то никому от них не скрыться,
Они сами дотла влюблённого в себя сжигают.
И если женщина за страсть мужчине отдаётся,
То полностью его она собой вся поглощает,
И в мире ничего ему уже не оставляет,
Всё забирает, как огонь, спастись не удаётся.
Влюблённый в женщину мужчина весь в себе сгорает,
Так в мире и закончится его существованье,
Она – огонь, он – топливо, и всё ей оставляет,
Так в разрушении любовь находит основанье».

66. История о Гаманиканде
Когда в Бенаресе царь Джанасандха находился,
Страною правил и дел добрых сотворил немало,
То Бодхисаттва у его жены снова родился,
Лицо его с рождения как зеркало сияло.
Его Адасамукхой в день рождения назвали,
По смыслу его имя «Лик зеркальный» означало,
До шести лет три Веды мудрецы преподавали
Ему, которые он наизусть знал изначала.
И в то же время он искусство всех наук освоил,
Когда ему исполнилось семь лет, отец скончался,
От горя все усилья к постиженью Вед удвоил,
Мистический дар получил, когда он обучался.
Министры труп отца сожгли, честь праху оказали,
Решили, срочно нужно нового царя избранье,
Собрались во дворце все и советоваться стали:
- «Принц ещё очень юн для царского коронованья.
Вначале нужно провести его нам испытанье.
А там посмотрим, что получится». И так решили.
И город привели в отличное весь состоянье,
Украсили знамёнами, которые нашили,
Весь тронный зал как будто бы сиял от украшений,
Туда подушку принесли, у трона положили,
И принца на расширенный совет свой пригласили,
Сказав: «В одном из наших дел нужно ваше решенье».
Принц на подушку сел и дело рассудить решился,
Министры в это время обезьяну нарядили
В одежду человека, а самец тем отличился,
Что мог вести себя как человек, когда просили.
Его представив принцу, они так ему сказали:
- «О, принц наш! При отце он архитектором являлся,
Учёным знаменитым был, его все уважали,
Он с многими делами по застройке управлялся,
Определял места для зданий, ваш дворец построил,
И в городе у нас возвёл он многие строенья.
Отец за все заслуги его титулом бы удостоил,
Но умер, а сейчас вам предстоит принять решенье».
Его окинул взглядом принц и обратил вниманье,
Что перед ним не человек, а обезьяна в платье,
Подумал: «Здесь что-то не то, возможно, испытанье,
Не может обезьяна быть другой, чем её братья».
И он пропел министрам всем одно стихотворенье:
- «Не может строить он дома, он - с шерстью, с волосами,
Что сделано, разрушит он, не ведая творенья,
Его вид – не людской, и вряд ли он сравнится с нами».
Ответили министры: «А ты прав, принц, это верно».
И обезьяну увели. Чрез три дня испытанье
Решили повторить, так как все верили безмерно,
Что юный отрок всё ж провалится на их собранье.
Ту ж обезьяну в одеяние переодели,
И принца пригласили в тронный зал и так сказали:
- «Судьёй он при отце был, все его прекрасно знали,
Как думаете, пригодится он ли в вашем деле»?
Его окинул взглядом принц и обратил вниманье -
Пред ним всё та же обезьяна, но в другом лишь платье,
Подумал: «Продолжается моё здесь испытанье,
Не может обезьяна быть другой, чем её братья».
И он пропел перед министрами ещё стихотворенье:
- «Никто среди людей волос таких длинных не носит,
Это животное не может быть с людским твореньем,
Оно не говорит, а жестами лишь пищу просит».
Ответили министры: «А ты прав, принц, это верно,
Ты сущность всех существ с одного взгляда подмечаешь,
По-видимому, хоть и мал ты, но умён чрезмерно,
Задачи сложные в одно мгновение решаешь».
И обезьяну увели, но всё же сомневались,
И в третий раз ту обезьяну вновь переодели,
Через три дня опять ввели в зал и у трона сели,
Сказали: «Мы опять принять решение собрались,
Вот этот человек всегда испытывал почтенье
К родителям, и к старикам с заботой относился,
По своей службе он заслуживает повышенье,
Что сделаете с ним, чтоб он примером всем явился»?
Его окинул взглядом принц и обратил вниманье,
Пред ним та ж обезьяна, от которой нету толка,
Какое к старым у неё быть может чувство долга,
Подумал: «Продолжается моё всё испытанье».
И он пропел перед министрами опять стихотворенье:
- «Заботы ни о ком он в своей жизни не имеет,
Не может проявлять он ни к кому своё почтенье,
Лишь обезьяна о себе заботится умеет».
Министры поняли, что обмануть его непросто,
И что судить он будет правильно и честно,
Хоть он и ют совсем, к тому же, маленького роста,
Решили людям объявить, что царь - он, повсеместно.
Так стал царём он, его имя всем известно стало,
И его мудрость была царствам и царям известна,
Так из четырнадцати пунктов она состояла,
О чём в стране все люди говорили повсеместно:
«Быки, дитя, конь, вязальщик циновок, сельский житель,
Блудница, женщина, змея, газель и куропатка,
Бог, существо мистическое Нага – искуситель,
Аскетов группа, юный брамин, любящий загадки».
О них по всей стране потом истории слагали,
Что развивало ум людей путём, определённым,
Затем эти истории другим передавали,
Тот, кто их узнавал, то становился умудрённым.
Когда царём был Бодхисаттва в детстве коронован,
Слуга отца Гаманиканда раз подумал: «Видно,
Двора весь выбор лишь на молодых будет основан,
Я - стар, когда сместят меня с поста, будет обидно.
Не лучше ль будет из дворца сейчас мне удалиться,
В село уехать, добывать трудом своим питанье».
Собрал он вещи и решил в деревне поселиться,
Стояла от столицы что на дальнем расстоянье.
Но, поле чтоб возделывать, быки необходимы,
Он попросил их у соседа на день до заката,
Весь день пахал на них, когда пришло время возврата,
Поставил в хлев к соседу, шёл сказать, что возвратил им.
Соседа в этот вечер в доме же не оказалось,
Жена его, услышав, что быки в хлеву стояли,
Сказала: «Передам». Сама делами занималась,
А ночью тихо воры тех быков у них украли.
Наутро муж пошёл к быкам, пропажу обнаружил.
Он понял, что быков украли воры, но решился:
«Для возмещенья денег, ведь мне виноватый нужен.
Так пусть Гамани станет им, ведь он с ними возился».
Пошёл к нему он и сказал: «Верни быков обратно».
Ответил тот ему: «Я их вчера в стойла поставил».
- «Меня ты не благодарил, и это мне понятно, -
Сказал сосед, - продал их, деньги же себе оставил.
Царю я жалобу пошлю об этом преступленье».
В то время был обычай там, и соблюдался строго,
В стране везде гонцы царя ходили по дорогам,
Следили за порядком, не бывало упущений.
И если поднимал кто камень или черепицу,
И говорил им: «Это – жалоба, моё посланье
Царю». То его тут же те гонцы вели в столицу,
И разбирали его случай на царском собранье,
И если же ответчик на собранье не являлся,
То должен уплатить был штраф добром или деньгами,
Но если он отказывался, иль сопротивлялся,
То наказанье получал кнутом иль батогами.
Об этом знал Гамани и отправился с гонцами
В столицу с двумя стражами царя в сопровожденье,
В дороге отпросился он для друга посещенья,
Что жил в селе, служил с которым ранее годами.
Сказал истцу с гонцами он: «Меня вы подождите
Здесь, я зайду в село, чтобы у друга покормиться,
Вернусь сюда обратно, вы немного отдохните».
Те согласились, так как уж успели притомиться.
Но в доме, куда он пошёл, того не оказалось,
Жена сказала: «Приготовлю быстро». Но упала,
Когда готовила, скорей управиться старалась,
Так как была беременна, ребёнка потеряла.
Когда вернулся друг, беду увидев, раскричался:
- «Видать, побил мою жену ты, я дитя лишился,
Подам царю я жалобу». В дорогу он собрался,
И с ним к гонцам с истцом, что ждали, присоединился.
Они ещё не вышли из села, как увидали -
Скакал на них наездник и кричал: «Остановите
Коня, меня он разобьёт сейчас, его держите»!
Гамани кинул камень, конь со всадником упали.
Но камень, брошенный Гамани, коню сломал ногу,
Наездник целым был, но, видя ногу, рассердился,
Сказал: «Подам я жалобу, ведь от коня нет проку».
И к заявителям другим двум присоединился.
Их путь шёл через лес. В тени корзины там вязали
Отец и сын. Сказал Гамани: «По нужде мне надо».
И отошёл в кусты, отец там с сыном мирно спали.
Во сне умер отец, Гамани оказался рядом.
Проснувшись, закричал сын: «Ты – убийца, нас ограбил»!
На крик его сопровождающие прибежали,
Орал сын: «Сиротой меня он одного оставил,
Я жалобу царю подам». Его с собой те взяли.
Когда они через село большое проходили,
Спросил Гамани сельский староста: «Куда идёте»?
Сказал тот: «Мы идём к царю». «Когда к царю придёте, -
Сказал им староста, - то вы бы обо мне б спросили,
Ведь он так мудр, что обо всём он наперёд всё знает,
Я по природе добрый человек, но что случилось
Со мной сейчас? Меня хандра с болезнью донимает,
А по ночам мне золото и серебро всё снилось.
Ведь раньше я всегда здоров был и душой, и телом,
Меня в селе все уважали и за труд ценили,
Сейчас же плохо мне, не управлюсь с любым делом,
Как будто бы меня по моей жизни подменили.
И в чём причина этой перемены, я не знаю,
Пусть даст совет мне царь, как жить мне, и как мне трудиться».
В деревне той же подошла к нему одна блудница,
Сказала: «Спросите у царя, я вас умаляю,
Я раньше много денег и подарков получала,
Мужчины многие меня охотно навещали,
Сейчас никто не ходит, краса моя ведь не увяла,
Спросите, почему ко мне ходить все перестали».
В другой деревне женщина одна его спросила:
- «Мне трудно у родителей и мужа находиться,
Нигде я места среди них себе не находила,
Спросите у царя, где б я могла бы поселиться».
Когда они шли дальше, то змея их увидала,
Спросила у Гамани: «Вы к царю сейчас идёте?
Быть может, вы ответ царя на мой вопрос найдёте,
Как, живя дома, в муравейник я сейчас попала?
Живу сейчас я, как в аду, терплю боль постоянно,
Меня в моём же доме муравьи меня кусают,
Хоть и бороться продолжаю с ними неустанно,
Но эти твари в покое меня не оставляют».
Они путь продолжали и газель их увидала,
Спросила у Гамани: «Вы к царю сейчас идёте?
Быть может. вы ответ царя на мой вопрос найдёте?
Я почему в одном лишь месте траву кушать стала.
Там, где растёт в лесу лишь дерево одно большое,
И только у его подножья я травой питаюсь.
И не хочу идти уже я в место никакое,
Меня уже туда не тянет, как я не стараюсь».
Они шли дальше, куропатка их вдруг увидала,
Спросила у Гамани: «Вы к царю сейчас идёте?
Быть может, вы ответ царя на мой вопрос найдёте?
Я только лишь на муравейнике петь славно стала.
В других местах я не пою, мой голос пропадает,
Мне кажется, со мною это необыкновенно.
Спросите у царя, такое почему бывает,
В одном лишь только месте я могу петь вдохновенно»?
Шли дальше, вдруг у леса божество их увидало,
Спросило у Гамани: «Вы к царю сейчас идёте?
Быть может, вы ответ царя на мой вопрос найдёте?
Так почему же жертвоприношений шлют мне мало»?
Когда мимо пруда шли, где жил царь змей, водных, Нага,
Спросил он у Гамани: «Вы к царю сейчас идёте?
Быть может, вы ответ царя на мой вопрос найдёте,
Что не могу никак понять я даже умом мага.
Ведь раньше в пруду здесь вода была наичистейшей,
Как бриллиант, очищенный от примесей, сияла,
Сейчас же она грязная и совсем мутной стала,
Пусть передаст ответ он мне, что будет с ней в дальнейшем».
Гамани и другие все к столице приближались,
У парка, царского, группу аскетов увидали,
Узнав, что люди те к царю на встречу направлялись,
Приблизились к Гамапни и ему слова сказали:
- «Почтеннейший Гамани, вы к царю сейчас идете,
С ним для беседы встретитесь, его мы уважаем,
Быть может, вы царя ответ на наш вопрос найдёте,
О том, что хоть мы мудрецы, но всё ж не понимаем.
Все фрукты раньше в парке сладким вкусом обладали,
И когда ели, то с любовью вкусом наслаждались,
Сейчас же стали горькими, как будто бы увяли,
Куда же качества из всех плодов их подевались»?
На улице они с брамином молодым столкнулись,
Спросил он у Гамани: ««Вы к царю сейчас идёте?
Быть может, вы ответ царя на мой вопрос найдёте,
Загадки почему к нам снова тайной повернулись,
Царю скажите, помнили мы всё, что узнавали,
И раньше будто бы какой секрет нам открывался,
Сейчас всё то, во что проникли, мы вдруг потеряли,
Забыли всё, что было ценное для нас, что знали.
Сейчас я даже не могу запомнить поговорки,
Которые мы в детстве с лёгкостью запоминали,
Как будто моей памяти уже не держат створки,
Всё быстро забываю то, что раньше изучали.
Вода как будто вышла из разбитого кувшина,
И всё, что заполнялось чем-то, пустотой вдруг стало,
Утеряна былых всех знаний высшая вершина,
Та, что вела нас к вечным небесам, не устояла».
С четырнадцатью пунктами Гамани был доставлен,
Его с хозяином быков в суд царский проводили,
Он в тронном зале стражей был перед царём поставлен,
Ему подручные все обвиненья огласили.
Царь на Гамани посмотрел и вспомни его сразу:
«Отца слуга - он, ведь, брал меня на руки когда-то,
Потом исчез, не видел после я его ни разу.
Где ж был он? Почему его ввели ко мне солдаты?
К нему он обратился и спросил: «Ну что, Гамани,
Давно не видел я тебя, и чем ты занимался»?
Тот рассказал, что сеял хлеб, с хозяйством управлялся
Своим, только трудом жил, как и мечтал жить ранее.
- «Но как же ты виновным в суде царском оказался»? -
Спросил царь. Рассказал тот, как дела все обернулись.
Тут вышел жалобщик, в ходе допроса он признался:
- «Я дал быков ему, ко мне быки те не вернулись».
Спросил царь: «Видел ты быков, как в стойле те стояли»?
- «Нет», - тот сказал. Спросил его царь: «А тебе известно,
Что при рождении меня «Лик зеркала» назвали,
Поэтому насквозь я правду вижу повсеместно.
Скажи мне правду быстро! Те быки в стойле стояли?
Ты видел их»? «Да, - тот ответил - они после были».
- «Так, значит, ты солгал, воры быков ночью украли,
Один раз губы лгали, другой – правду говорили.
Поэтому сейчас такое выношу решенья:
Гамани должен уплатить за них, хоть и украли,
Затем глаза вырвать истцу, исполнив ослепленье,
Так как вначале те глаза быков не увидали».
Взмолился жалобщик, услышав царское решенье,
Воскликнув: «Не хочу терять глаза, не ослепляйте»!
Сказал царь: «А цена быков та, что и ослепленье,
Один глаз - за один бык, меж собой дело решайте».
Крестьянин тут воскликнул, что он с Гамани в расчёте,
И тут же из суда и из столицы быстро скрылся.
Истец, что в родах потерял ребёнка, появился,
И дело изложил своё всем на высокой ноте.
Спросил Гамани царь: «Без мужа было избиенье»?
- «Нет. - тот ответил, - к ней никак тогда не прикасался,
И огорчён, что сделал он такое заявленье,
Я понимаю, как мой друг по сыну убивался».
Царь выслушал две стороны, потом принял решенье:
- «Отдать жену истца Гамани, - так распорядился, -
Чтоб мальчик от него в семье другой потом родился,
И компенсировал потерю их другим рожденьем».
Услышав слова эти, истец, вскрикнул, удивился:
- «Царь, очень вас прошу, мою семью не разрушайте!
Готов Гамани заплатить, так только не решайте».
И тут же он из зала в большом страхе удалился.
Ездок сказал: «Он в мою лошадь камень метко кинул
И в ногу ей сломал, и я с неё наземь свалился,
Он покалечил её и на землю опрокинул,
И я хочу в суде, чтоб он за это поплатился».
Спросил Гамани: царь «Зачем же ты камнем кидался»?
- «Он нёсся и кричал, чтобы его остановили, -
Сказал тот, - видно он упасть и умереть боялся.
Тогда для размышления всего мгновенья были».
Спросил истца царь: «Это так»? Сказал тот: «Ложь всё это»!
Но царь, всех опросив и в этом деле разобрался,
Сказал: «Наезднику язык отрезать за ложь эту,
Дать денег из казны за лошадь, чтоб он убирался».
Решение услышав то, ездок поспешно скрылся.
Тогда истцом стал сын того вязальщика лесного,
Который умер. Сын сказал: «Убийцу встретил я такого,
Отца во сне он задушил и рядом находился».
Спросил Гамани царь: «Скажи мне, правда ли всё это»?
Тот рассказал ему, как дело всё в лесу сложилось,
Царь понял, что несчастье с бедным сыном приключилось,
Спросил он сына: «У тебя есть родственники где-то»?
- «Есть мать, - сказал тот, - но отца хочу иметь я очень».
Сказал Гамани царь: «Вот этот сын отца лишился,
И оживить я не могу, закрылись его очи,
А своим сыном его сделать ты бы не решился»?
Ты мог бы в жёны его мать взять, получил бы сына,
Ведь как я слышал раньше, до сих пор ты не женился.
Ты знаешь много, чтоб из него сделать господина».
Но тут сын мёртвого с мольбой к Гамани обратился:
- «О, господин, дом мёртвого отца не разрушайте,
Я чту его, в себе о нём я память сохраняю,
Я деньги все свои, что заработал вас вручаю,
Поэтому простите за ошибку и прощайте».
Сказав так, сын вязальщика поспешно удалился.
На что Гамани не надеялся, всё получилось,
Процесс судебный выиграл легко, не разорился,
Стал множество вопросов задавать, что накопилось.
Вначале он задал вопрос брамина молодого.
Ответил царь: «В их доме раньше был петух, который,
Будя, пел рано по утрам, и времени такого
Хватало, чтоб успешно развивать его ум скорый.
В то время он с утра учился, с петухом вставая,
И ум его от пробужденья чистым оставался,
Заучивал он поговорки, их запоминая,
И тот предмет, который он учил, не забывался.
Петух определял лишь время, правильное, очень,
Теперь петух поёт по своему желанью,
Поёт он поздно, то вдруг запоёт посреди ночи.
Ученье ночью лишь даёт усталость с забываньем,
Так как он что-то учит, а потом вдруг засыпает,
И в голове потом уж ничего не остаётся,
Так всё заученное он легко и забывает,
Поэтому запомнить ничего не удаётся.
Так как у него, бедного, страдает обученье,
Он должен пред занятиями всё же высыпаться,
А так, запоминание его – одно мученье,
Нельзя, не отдохнув, успешно заниматься».
Второй вопрос: «О вкусе кислом фруктов, что есть в парке:
Аскетов добродетель была раньше много строже,
Они свой дух держали в строгости и тело тоже,
Сырыми ели все плоды, не подвергая варке.
К тому же, среди них было в почёте голоданье,
Теперь и дух, и тело они слишком развратили,
Страдает добродетель их от лени, объеданья,
Те принципы, что ране были строги, позабыли.
И вот природное им стало кислым или пресным,
Чтоб сладость фруктов ощутить, им надо возвратиться
К тому сознанью, что близко со знаньем поднебесным,
С тем изначальным принципом должны соединиться.
Тогда плоды лесные будут сладкими казаться,
И мудрость истинная в головы их возвратится,
Ведь только от природы может истинное взяться,
Ничто другое не поможет им переродиться».
Третий вопрос: «Чем воды у царя Нага грязнятся:
В змеином царстве Нага начались давно раздоры
Которые и порождают их возню и споры.
Вода очистится, как только ссоры прекратятся».
Вопрос четвёртый: «О всех духу жертвоприношеньях:
Ведь раньше божество входящих в лес всех защищало,
Поэтому и относились все к нему с почтеньем,
Сейчас же защищать входящих в лес всех перестало.
Чтоб это божество, как раньше, люди б почитали,
Ему бы надобно о людях, в лес входящих, печься,
Тогда бы жертвоприношенья вновь давать бы стали,
Нельзя так, ожидая милость, на боку улечься».
Пятый вопрос: «Газель щиплет траву лишь в одном месте:
Она привыкла делать, а в других местах - не хочет,
В дупле - пчелиное гнездо, где мёд есть сладкий очень,
Куда пыльцу все пчёлы, собирая, носят вместе.
От этого трава кругом и стала очень сладкой,
Поэтому газели вкус травы всей извратился,
В других местах трава ей кажется невкусной, гадкой,
Убрать нужно гнездо, чтоб вкус к ней снова возвратился».
Шестой вопрос: «О пенье куропатки, вдохновенном:
Поёт она, когда на муравейник лишь садится,
Но здесь идёт лишь речь об одном кладе, сокровенном,
Который в глубине под муравейником таится.
И, если клад изъять, то она петь повсюду будет,
Чутьём, мистическим, все куропатки обладают,
Их тянет к золоту, они о ценностях всех знают,
Их в поиске сокровищ всех используют все люди».
Седьмой вопрос: «И змеи у сокровищ все селятся,
Чутьё мистическим их свойством тоже обладает,
Там, где они живут, какие-то клады хранятся,
Что также муравьёв к себе флюиды привлекают.
Змея не может, в принципе, с богатствами расстаться,
Так как желаньем, чем владеть красивым, обладает,
Поэтому приходится ей с муравьями уживаться.
Хотя она и от укусов их очень страдает».
И разрешить эту проблему будет очень сложно,
Так как змея от обладания не отстранится,
Жилище ей только совсем покинуть своё можно,
Но вряд ли так она с таким решеньем согласится».
Восьмой вопрос: «У женщины, младой, секрет, сердечный,
Есть, и дом есть меж домами родителей и мужа,
Живёт в котором воздыхатель её с детства, вечный,
Которого она и любит и о нём всё тужит.
Чтобы вопрос уладить, с мужем ей нужно расстаться,
Уйти из дома и у друга детства поселиться,
И в доме этом только у любимого остаться,
Тогда она не будет никуда уже стремиться».
Вопрос девятый: «Без мужчин как женщина страдала:
Ведь раньше женщина, мужчину в доме принимая,
Его, взимая с него плату, удовлетворяла,
С другим мужчиною свидание не назначая.
Теперь же у неё искус лишь к деньгам появился.
Что и определило её нынешние нравы,
От одного мужчины её дом освободился,
Другой, уж заплатив, ей предъявляет своё право.
Такая череда же понижает её цену.
И та цена, что была раньше ей, уж не годится.
Поэтому мужчины уже ищут ей замену,
Ведь неприятно с нею тут же в ту постель ложиться».
Вопрос десятый: «Деревенский староста болеет:
Ведь раньше он решал в суде вопросы безупречно,
Так, как и ум, и сердце доброе ко всем имеет.
Его любили всей деревней, но не бесконечно.
Был уважаемым, его дарами осыпали
Поэтому он был всегда здоровым и богатым,
Потом стал жадничать, ему мало даров давали,
Несправедливым стал и помогал всем виноватым,
Вот почему на этот день в плохом он состоянье,
Вернуть себе он должен честь, людское уваженье,
И в спорах принимать все справедливые решенья,
Начать творить всем людям благородные деянья.
Тогда вернётся всё к нему, он вновь будет здоровым,
Богатым и красивым, насладится возрожденьем
Души своей, на этот мир посмотрит взглядом новым,
Начнёт духовное вновь к абсолюту восхожденье.
Забыл он, что есть царь, который чувства понимает,
Который на своих служителей бросает взоры.
Царь все пороки и проступки подчинённых знает.
Отныне должен справедливо он решать все споры».
Когда на все вопросы царь ответил с мудрым знаньем,
То подарил Гамани двух быков и денег много,
Тому же предстояло вновь отправиться в дорогу
Домой, туда Гамани с просветлённым шел сознаньем,
В дороге посетил сперва брамина молодого,
Затем аскетов, царя Нага, божество лесное,
На месте куропатки вырыл блюдо, золотое,
Гнездо пчёл от газели снёс он до места другого.
Шёл радостно домой хорошим днём, так и в ненастье,
Под муравейником змеиный клад он обнаружил,
Забрал себе, так как змеи он был совсем не нужен,
Увидел женщину, сказал слова царя о счастье.
Царя советы передал он старосте, блуднице,
И наконец, до дома своего с добром добрался.
Прожил жизнь долгую он, не переставал трудиться,
И за советами к нему народ весь обращался.
А Бодхисаттва, в качестве царя, успешно правил,
Всем нищим милостыню раздавал, где находился,
В конце жизни на небо Брахмы мирно удалился,
В народе память о себе, прекрасную, оставил.

67. История о принце Куса
Давно в столице царства Малла в граде Кусавати
Был царь Окакка, справедливо правил он страною,
Его жена по имени царица Силавати
Была добропорядочной и хороша собою.
Ни сына и ни дочки пара долго не имела,
Однажды у дворца их жителей толпа собралась,
Кричала: «Царство гибнет, ведь потомков не осталось,
Не будет сына, и не будет царского надела.
Наследник нужен для страны и царства продолженья».
Услышав, царь открыл окно. Спросил он у народа:
- «Пока я правил, зла не делал никакого рода,
Так почему же слышу я такое возмущенье»?
Сказали люди: «Мы довольны всем твоим правленьем,
Но при дворе нет принца, кто же будет нами править,
Когда тебя не станет, то начнутся здесь волненья,
И ты не можешь царство без наследника оставить.
Мы не хотим, чтобы чужие в царство к нам вторгались,
Нас грабили, своим законом нами помыкали,
Царь, должен ты продолжить род свой, чтоб соседи знали,
Что есть у нас свой царь, и это все чтоб понимали».
Сказал царь: «Можете поверить, мы хотим того же,
Но, к сожалению, семья бесплодием страдает,
Что должен делать я, хочу ведь сына и я тоже,
Но вот только жена моя детей мне не рожает».
Тогда толпа сказала: «Устрой праздник на седмицу,
Чтоб на него незамужние девушки собрались,
И танцевали, из них выбери себе девицу,
И кто тебе понравится, вдвоём чтобы остались.
За эти семь дней можешь переспать со всеми ими,
Родит кто сына первой, пусть второй женою будет,
Тебя мы полномочиями наделим большими,
Ты можешь взять любую, ничего не скажут люди».
Царь поступил так, как ему те люди предложили,
Но из всех дев никто не подарил царю потомка,
Когда собрались люди у дворца, его спросили,
Он, выйдя на балкон для разговора, сказал громко:
- «Ну что, советчики, наследника вы получили?
Скажите мне, и что опять вы от меня хотите»?
Ответили те: «Видно, девки не без греха были,
Сказал он: «Тогда деву мне, безгрешную, найдите».
Они сказали: «Вряд ли без греха найдём девицу,
Уж вы, простите, царь великий, мы вам предлагаем:
Так как нет в царстве никого безгрешнее царицы,
Найдите ей мужчину, мы которого не знаем.
Пусть он с ней проведёт ночь, мы наследника получим.
Пусть будет не похож на нас, ни на кого другого
Мужчина тот, не нужно с нами сходства никакого,
Иначе в будущем его от власти мы отлучим».
Царь с этим предложеньем, скрепя сердцем согласился,
Сказал, чтоб были в барабаны, всех мужчин собрали,
Царь из дворца вывел царицу и на день простился,
Оставил средь мужчин её, чтоб её на ночь взяли.
Её же добродетель всем богам была известна,
На небесах собрал бог Индра богов на совещанье,
О ней все говорили, что она, к тому ж, прелестна:
- «Ей нужно как-то сына дать за все благодеянья.
Есть в мире ли богов кто бы хотел стать её сыном»?
Среди богов небес никто не выявил желанья,
На Бодхисаттву посмотрели в стремленье едином,
Все боги, чтоб склонить его к земному проживанью.
Сказал бог Индра: «Мы тобою можем все гордиться,
Ты честно заслужил небесное перерожденье,
Но обстоятельства такие, что сошлись мы в мненье,
Что нужно тебе сыном вновь в царской семье родиться.
Царя царица Оккака рожденья ожидает.
Поэтому тебе там нужно перевоплотиться,
Стать её сыном, без тебя она очень страдает,
В кровать ляжет с любым, чтобы зачатия добиться.
Но мне не нравится такое гадкое решенье,
Которое народ придумал, а царь согласился,
Поэтому войду я в мире в перевоплощенье,
Нарушу планы их, чтоб её род не загрязнился.
За все её страданья я два сына посылаю
Ей, чтоб она могла любить их, с ними оставаться,
Спускаюсь к ним, и ею овладеть им помешаю,
Её возьму, чтобы никто не мог к ней прикасаться».
И в тот же миг бог Индра в человека превратился,
Среди толпы мужчин вокруг царицы оказался,
Став старым брахманом, взяв её за руку, он скрылся,
Народ растерян был, когда вдруг без неё остался.
По прежде, чем им вознестись, там казус приключился:
Царица вышла из дворца, мужчины обступили,
Её, разглядывали, и тут старец появился,
Но на него юнцы внимания не обратили.
Все думали: «Понравлюсь ей, и ею овладею».
И тут заметили средь них вдруг старого брамина,
Открыто кто-то рассмеялся, видя господина,
Один юнец сказал: «Что нужно этому халдею»?
В толпе все рассмеялись, и брамин ему ответил:
- «Моё тело старо, но мои чувства и желанья
Как никогда свежи и молоды. Её я встретил,
Чтоб сохранить и взять с собой для высшего деянья».
Он с помощью волшебной силы так преобразился,
Что подойти никто не мог к нему, все побоялись,
Он сквозь толпу к царице, царственной красы, пробился,
Взял её за руку, повёл с собой, все растерялись.
Глазам поверить не могли толпившиеся люди,
Кричали вслед: «Красавицу старик с собой уводит,
И что же он с прекрасною царицей делать будет?
И что в таких развратных старцах женщины находят»?
Окаменела и сама она от отвращенья,
Смотрела в гневе на него, как он с ней обращался.
Испытывая ярость от его прикосновенья.
Царь, видя похищенье из окна, лишь огорчался.
А Индра с ней исчез из городских ворот мгновенно,
Посредством силы, чудодейственной, переместился
В дом старый, маленький, где всё было обыкновенно,
Стояла старая кровать в нём, сам дом покосился.
Она его спросила: «В доме этом вы живёте»?
- «Да, милая, - сказал он, - до сего дня был не тесным
Дом этот для меня, я жил один, весь был в заботе
Духовных дел, все дни молился я в ашраме, местном.
Теперь же наше пребыванье мы вдвоём разделим,
Прошу на неустроенность не обращать вниманья,
Сейчас располагайтесь вы удобно на постели,
А я пойду за милостыней нам на пропитанье».
Он уложил её, стал гладить по щеке рукою,
И это нежное бога руки прикосновенье
Её как будто быстро погрузило в сновиденье,
Она тут ощутила, что не властна над собою.
А Индра на руках её понёс к небесной дали,
И положил царицу во дворце богов на ложе,
Его прихода тридцать три там бога ожидали,
И Бодхисатва, и второй бог, её сын, с ним тоже.
К царице вдруг вернулось в этом обществе сознанье,
Она подумала: «Какой дворец здесь создан, славный!
Он не брамин, а Индра бог, среди богов всех главный.
Поэтому и обладает он волшебным знаньем».
Под кроной древа Индра в этот время находился.
Пред ним богиня-танцовщица танец исполняла,
Играла музыка небес, царица с ложа встала
И подошла к нему, тогда-то он к ней обратился:
- «Хочу исполнить сокровенное твоё желанье.
Скажи, какое»? И царица тут ему сказала:
- «Хочу родить я сына, я давно уже мечтала,
И для воспитанья все я приложу старанья».
- «Тогда двух сыновей дам, один будет очень умным,
Но некрасивым. Другой глупым будет, но прекрасным.
Кого родить ты хочешь первым»? «Было бы разумным,
Родился умный чтоб, - сказала та, - имел б ум ясный».
Сказал бог Индра: «Будет так пусть»! И дал ей лекарства:
Траву Куса, пыльцу сандала, листок трав, старинных,
И лютню, что играет звуки трелей, соловьиных,
И силой волевой отправил её в Малла царство.
Царица на постели царя-мужа очутилась,
Он спал и, сонный, вдруг её пупка пальцем коснулся,
И сразу же в утробе сердце малыша забилось,
Так Бодхисаттва в мир земной с небес богов вернулся.
А Индра же занялся вновь небесными делами,
Царица поняла, что бог её назад отравил,
Проснулся царь, её увидел и повёл бровями,
Спросив: «А кто тебя, всё же, сюда доставил»?
- «Бог Индра», - та сказала. Но царь в это не поверил,
Промолвив: «Видел это собственными я глазами,
Тебя увёл старый брамин, я всё это проверил,
Зачем обманываешь, ложь не может быть меж нами».
- «Ты должен верить мне, что говорю, - она сказала, -
Меня увёл бог Индра, я на Небе побывала,
Где тридцать три бога живут, я всех их увидала».
И в доказательство Куса-траву тут показала,
Сказав: «Поверь мне царь». Но тот ещё всё сомневался,
Подумав: «А-а, кто знает, где она траву достала».
Тогда она ему богов одежду показала,
Её увидев только, он уверенным остался,
Спросив: «Так значит, с богом Индрой ты там находилась?
И зачала с ним, как я думаю, на небе сына»?
- «Я зачала, - она сказала, - не от господина,
В меня вошёл святой дух, когда там я очутилась».
Услышав эту новость, двор пришёл весь в ликованье.
Устроен праздник был зачатья духа снисхожденья,
Что через десять месяцев отметилось рожденьем
Наследника престола, Бодхисатвы в мир вхожденье.
Его назвали Куса в память той травы, лечебной,
Которую царица для зачатья получила,
Ребёнка наделяла она силою волшебной.
Царица через год второго мальчика родила.
Который тоже от богов имел происхожденье,
Его назвали Чаямпати, оба росли вместе,
Их обучали благородным нормам поведенья.
Как и благовоспитанности и законам чести.
Был Бодхисаттва и во всех делах умелым
К тому ж, особой мудростью от всех он отличался,
И в трудные минуты был необычайно смелым,
Талантливым, науками, искусством занимался.
Испытывал царь счастье с гордостью, на него глядя,
Его способностям ума и тела удивлялся.
Когда тот упражнениями йога занимался,
Или решал конфликты сложные, со всеми ладя.
Он думал, как шестнадцати лет его сын достигнет,
То сразу передаст ему страною управленье,
Как-то сказал жене: «Когда в мои дела сын вникнет.
То сделаю царём, сам буду жить в уединенье.
До этого же нужно подыскать ему невесту,
Чтоб дочерью она была государя другого,
И поженить их, чтоб она была царицей к месту,
Обычаи бы наши чтила, не блюла иного.
Поговори с ним, может быть, к кому расположенье
Имеет он, чтоб нам туда послать сватов быстрее,
Пошли к нему служанок, чтобы знать на счёт сей мненье
Его, и нужно сделать его свадьбу нам скорее».
Послала к нему мать служанок, те всё рассказали
О том, что царь и мать желают, чтобы он женился,
Подумал он: «Я неказист, они б меня избрали
Не по любви, а что я – царь, таким уж я родился.
Я б не хотел взять в жёны неказистую, как я же,
Хотел б иметь красавицу, в кого бы мог влюбиться,
Но ведь она-то на меня смотреть не станет даже,
Подумав: «Мне зачем с уродом жизнь всю находиться»?
И будет презирать меня всю жизнь и ненавидеть,
Перед красавцами из-за меня будет смущаться,
И я буду бояться её чем-либо обидеть,
Меж нами будут недоразумения случаться.
Родители желают, чтоб я службой занимался,
Заботился бы о жене, но всё - не совместимо,
Как б я хотел, что я свободным от всего остался,
Аскетом б стал, мне жизнь философа необходима».
И он сказал служанкам: «Далеко моё желанье
От власти и, чтоб женщиной в гареме заниматься,
Когда умрут отец и мать, то я уйду в изгнанье,
Аскетом стану, и в диких лесах буду скрываться».
Служанки ответ принца тот царице передали,
И та царю сказала, были посланы другие,
Немного погодя, но то же самое сказали,
Царя и всех ответы не устроили такие.
И в третий раз посыльные всё то же доложили,
В четвёртый раз подумал сын: «Что предпринять? - не знаю,
К родителям я послушание не проявляю,
Они такого отношения не заслужили.
Тогда прибегну к хитрости я». И пришёл к решенью,
Позвал он скульптора к себе, ему дав много злата,
Сказал, чтоб сделал женщину он за большую плату.
Чтоб её образ женщин всех затмил своею тенью.
Исполнил тот заказ, отлил из злата образ чистый,
Стояла статуя, красавица, вся золотая,
Одел её, сиял прекрасный лик её, лучистый,
Людей всех поражала красота в ней неземная.
Поставил статую он в спальне и сказал царице:
- «Вы если женщину такой же красоты найдёте,
То непременно я смогу на ней тут же жениться,
И вы тогда в её лице невестку обретёте».
Поспешно всех министров царь собрал на совещанье,
Сказав: «Вы знаете, что сын мне от богов достался,
Сам Индра мне его послал, дав после испытаний,
Я в добродетели его всю жизнь растить старался.
И он такой же, как и все, жены достоин в жизни.
Есть у него мечта, и думает он о невесте,
Найти её нам нужно, и соединить их вместе,
Счастливым став, он много пользы принесёт отчизне».
И, взяв ту статую из спальни, гонцы поскакали
По странам в поиске невесты той, с людьми встречаясь,
Из града в град, из царства в царство с ней переезжали,
Показывали всем её, найти образ стараясь.
Но все прохожие, на образ глядя, говорили:
- «Нет, в нашем городе такой красавицы не сыщешь,
И вряд ли где-то этот образ ангельский отыщешь».
Гонцы, взяв этот образ, в другой город уходили.
В конце концов, они приехали в город Сагала,
Что был столицей царства Мадда, слух был, нашумевший,
Что жил там царь, красавиц-дочерей восемь имевший,
И старшая дочь Пабхавати вся лицом сияла,
Из тела лучи, солнечные, будто исходили,
И имя её «Лучезарная» смысл означала.
При ней семья свечей во тьме не зажигала,
Краса и прелесть так её природу одарили.
Кормилица её ходила на реку под вечер,
Чтоб взять воды, и вдруг там Пабхавати увидала,
Одну, без слуг, была поражена при этой встрече,
К ней быстро подбежала и пощёчину ей дала,
Сказав: «Ты что? Решила в одиночку искупаться?
И опозорить всю семью таким вот поведеньем,
И не боишься в руки ты насильников попасться,
Какое сложится в народе о тебе так мненье» !?
И поняла тут, что ударила лишь изваянье,
От этого кормилица душевно рассмеялась,
Гонцу сказала: «В жизни никогда не ошибалась,
К молочной дочери тут применила наказанье».
Гонцы спросили ту: «Твоя дочь на неё похожа»?
- «Она - не дочь, кормилица - я, она дочь царицы,
К тому же, она - дочка царя царства Мадда тоже,
С такой красой на свете вряд ли кто ещё родится».
Гонцы немедленно царю Оккака доложили,
Что в царстве Мадда есть принцесса, схожа с изваяньем,
Царь и министры в царство то заслать сватов решили,
И с обещаньем выкупа, с огромным состояньем.
Министры, прибыв в царство Мадда, двор их навестили,
Стали просить отдать дочь замуж принцу Кусу срочно,
Затем подарки с образом из золота вручили
Отцу, тот дал согласье, зная, союз с царством будет прочным.
Послы сказали: «Мы не можем дольше оставаться,
Нам нужно, как можно быстрей, обратно возвратиться,
Царя обрадовать, а то все будут волноваться,
Чтоб он забрать невесту смог и лично к вам явиться».
Послы, домой вернувшись, всё о свадьбе доложили,
О том, что девушка вся внешней красотой сияла.
Царь и царица выслушали их потом просили:
- «Так что кормилица вам о невесте рассказала»?
Те молвили: «Кормилица о ней нам так сказала:
- «На статую похожа, но в шестнадцать раз прекрасней».
Подумала царица молча: «Тем будет ужасней,
Как с Куса свидится, она его ведь не видала».
Ещё подумала: «И свадьба сразу вся сорвётся,
Когда лицо его увидит, ужаснётся сильно,
И сразу же к своим отцу и матери вернётся.
Ведь мы не можем её здесь удерживать насильно»».
И тут она в уме придумала хитрость такую:
«Нам нужно ей сказать, что есть обычай в стране нашей -
Невеста жениха не видит, пока спать не ляжет
С ним после свадьбы, чтобы не уйти в постель другую».
Отправился со свитой царь, а вместе с ним царица
В Сагала город, и царь Мадда вышел им навстречу,
Звучали с двух сторон царей приветственные речи,
Весь город праздник объявил и начал веселиться.
Царица Силавати думала: «Ну как ответить
Им тем же, но чтоб раньше времени не увидала
Невеста жениха. Как в нашем городе их встретить?»
Наедине осталась и царице той сказала:
- «Царица, очень я увидеть дочь вашу желаю».
Та позвала её, принцесса вскоре появилась,
Свекрови, свёкру, будущим, по пояс поклонилась,
Небесным ликом красоты своей всё затмевая.
Царица Силавати им всем хитрость объявила:
- «Мой сын и ваша дочь во тьме лягут, как муж с женою,
Традиция такая, мы не властны над собою,
Согласны вы, чтоб ваша дочь так с мужем поступила»?
Отец Пабхавати, услышав это, удивился,
Но возражать не стал против обычая такого,
Он тут же на условие такое согласился,
Царице же не нужно было ничего другого.
Невеста после всех торжеств поехала со всеми
В град Кусавати к принцу Куса, стать его женою,
Но видеть не могла его, смирившись так с судьбою,
Хотела, но не знала, как договориться с кеми.
Все принцы и принцессы съехались на те смотрины,
Принц Кусавати их встречал, со всеми подружился,
Но будущей невесты постоянно сторонился,
Держался всегда с края, избегая середины.
Принцесса не могла его увидеть днём и ночью.
И так друг друга не увидев, они поженились,
Принцесса же хотела увидать его воочию,
Они уже в постель совместно в темноте ложились.
Муж ночью приходил к ней, уходил же очень рано,
Когда она не видела, он покидал их ложе,
Она любила его речи, думала: «Как странно,
Что он красиво говорит, но как-то скрытно тоже.
На белом свете нет его умнее господина,
Но почему я всё же не могу его увидеть,
Смогу увидеть только лишь после рожденья сына,
А если я его увижу, то могу обидеть.
Так говорят все, но его загадка в чём же скрыта?
Хотела б я только одним глазком взглянуть на мужа,
И в тайне этой мне какой-нибудь советник нужен,
Спрошу царя, сердце у него ко мне открыто».
Сказал ей свёкр лукаво: «Увидать мужа желаешь?
Тогда иди на луг, там, где слоны его пасутся,
Увидишь мужа днём, если его ты там узнаешь,
К тому же, провожатые тебе туда найдутся».
Сказала сыну мать: «Отец твой показать решился
Тебя жене. В раба слонов ты можешь нарядиться,
И чтоб среди слонов твоих на поле находился,
Когда она придёт туда, не смей пред ней открыться».
Тогда мать принца праздник слонов организовала,
Сказала Пабхавати: «Мы пошли на представленье,
Пойдём со мной, ты бы царя слонов всех повидала,
Увидела бы ловкость их, разумное уменье».
Они пришли в шатёр, где в стойлах все слоны стояли,
Царица имена слонов принцессе называла,
И та, разглядывая их, мужа средь них искала,
Охранники слонов слонам в то время корм давали.
Принц Куса был средь них и, на лицо взглянуть желая
Своей жены, так как не видел он её ни разу,
Ей в спину бросил камешек, та повернулась сразу,
Увидела его, от возмущения сгорая,
Сказала ему жёстко: «Что себе ты позволяешь?
Как ты ведёшь себя со мной, - она так возмущалась, -
Пожалуюсь царю я, и ты руку потеряешь».
Царица же её лишь успокоить попыталась.
А принц, её увидев, поражён был красотою,
Так как привык её ласкать он в темноте средь ночи,
В конюшне ком вновь кинул в спину ей, желая очень
Увидеть лик её, не в силах совладать с собою.
Она от этого опять пришла вся в возмущенье.
Опять царица-мать унять её гнев попыталась,
Была вся недовольная она от посещенья,
Не увидала мужа, и досада в ней осталась.
С тех пор её желанье видеть мужа возрастало,
«Какой он из себя», - мысль постоянно приходила.
Она ни раз свекрови об этом напоминала,
Но та от её просьбы постоянно уходила.
И вот однажды как-то мать-царица ей сказала:
- «Твой муж поедет утром из дворца довольно рано,
Смотри в окно, как на слоне он выедет из стана».
Второму сыну она ехать с принцем приказала.
Та этим утром брата Чаямпати увидала,
Подумала: «Красавца я ночь, каждую, имела».
- «Ну как? Прекрасен муж твой, принц»? - царица ей сказала.
Ответила та: «О таком и думать я не смела».
Но тут увидела она погонщика, сидящим
За спиной принца, и то был тот, кто в неё кидался,
Он с принцем разговаривал и дружески смеялся,
Но как себя вести мог раб так, с принцем говорящий?
- «Кто это сзади? – тут она спросила мать-царицу. -
Ведь это – тот, свои со мной кто шутки позволяет.
И почему он с моим мужем на слона садится»?
Сказала та: «В обычаях у нас и так бывает».
И тут возникла у принцессы сразу подозренье,
Одна мысль: «Раб не может иметь царственного вкуса,
Ведь у него же к принцу, не как к принцу, отношенья,
Ведёт себя как равный с ним. А ведь он сам - принц Куса.
Его мне не показывает мать, он некрасивый».
Принцесса прошептала няньке, головой кивая:
- «Узнай, кто муж из них мой, но, от всех это скрывая,
Сидит он спереди, иль сзади, тот, что говорливый?
Иди и проследи, сойдёт кто первый, кто последний,
Красавчик сойдёт первый, значит, он - его брат, младший,
Тот, кто останется сидеть, – мой муж, его брат старший,
И ты откроешь тайну мне, кто есть царя наследник».
Та сделала всё так, как и принцесса говорила.
Слез первым со слона красавец, муж сидеть остался.
Стал приказания давать, народ вокруг обрался,
Толпа слуг слушала с почтеньем и боготворила.
Вернувшись, нянька в страхе всё принцессе рассказала,
Пришла та в ужас, после – в яростное возбужденье
Но, успокоившись немного, к себе мать позвала,
Сказала, что взглянуть на мужа хочет в освещенье.
Мать не могла сопротивляться уж её желанью,
Так как она и все от правды прятаться устали,
Решив завуалировать им тайное свиданье,
Сказав: «Ты одевайся так, тебя чтоб не узнали,
Иди в парк, и там встретишься ты со своим супругом».
Пошёл принц в парк и там в пруд лотосовый опустился
По шею и скрыл голову с лицом цветочным кругом,
Как будто сам в воде он в живой лотос превратился.
А мать принцессу привела на пруд и ей сказала
В замаскированных словах смысл ихней тайной встречи:
- «Смотри на дерево лишь у пруда, увидишь плечи
Газели, что пьёт воду, её птица увидала».
На берегу принцесса сняла платье, вся разделась,
Вошла в вечерний пруд, водою чистой насладилась,
И поплыла, одной рукою лотос вдруг задела,
Под лотосом лицо, ужасное, вдруг появилось.
А из-за лотоса её руку рука схватила,
Лицо сказало: Я – принц Куса». Она испугалась.
Дыханье у неё от ужаса перехватило,
- «Спасите! – крикнула. – Я в руки демона попалась».
И тут, в пруду же, потеряла вдруг своё сознанье,
Когда очнулась, то подумала: «Он – этот самый,
Кидался кто в меня навозом, наглый и упрямый,
Он мужем стал моим, живёт во тьме он, как в изгнанье.
Нет, мужа мне такого, безобразного, не надо,
Зачем страдать мне, когда жизнь и так не долго длится,
Другого мужа надо мне, любой может жениться
На мне, и с ним найду ещё любовную отраду».
Она нашла доверенных, с кем прибыла в их царство,
Сказал им, чтобы быстрей повозку запрягали,
Чтоб возвратиться к матери в родное государство,
Откуда её в это чёрта логово послали.
Доверенные принцу об отъезде сообщили,
Сказал он: «Едет пусть, то её сердце разорвётся,
Я не хочу, чтобы её такой похоронили,
Но сделаю всё, что она назад ко мне вернётся».
К отцу она вернулась раньше принятого срока,
Когда родителей все после брака посещают,
В то время, как принц Куса во дворце жил одиноко
И думал, как вернуть её, когда обман прощают.

Но как случилось так, что антипатия возникла
У Пабхавати к Бодхисаттве? В чём была причина?
Из прошлой жизни до рожденья в эту жизнь проникла
Его ошибка, как расплата, всех грехов вершина.
Случилось всё давно, ещё во времена, былые,
В одной деревне за Бенаресом семьи две жили,
В одной была дочь, а в другой – два сына, холостые.
Брат старший и соседка там друг друга полюбили.
Так девушка и старший брат в деревне поженились,
А младший брат был Бодхисаттвой, холостым остался,
Жил в доме брата, они вместе с ним дома трудились,
Во всех делах брат помогал им и у них питался.
Раз как-то стряпала жена, уже обедать сели,
А младший брат ушёл в лес и там чем-то занимался,
Увлёкся своем делом и там долго оставался,
Еду оставив брату, они в скорости поели.
И в это время в двери дома тихо постучали,
Будда Паччека милостыню попросил дать малость,
Они ему еду, что брату приготовили, отдали,
А вскоре брат пришёл, еды ему же не осталось.
Жена брата сказала: «Милый брат, не беспокойся,
Еду я отдала аскету, он был здесь недавно,
Чуть подожди и отдохни немного, умойся,
Сейчас я быстро приготовлю тебе ужин, славный».
Но брат сказал им: «Своё съели, а моё отдали.
Я голоден, а вы мою еду дали другому».
Пошёл он за аскетом и взял то, что ему дали,
Съел милостыню ту, принадлежащую святому.
Жена к своим родителям скорей в дом прибежала,
Взяла у них еды, и в свою сумку положила,
Догнав Будду Паччека, ту еду ему вручила,
Когда же отдавала ту еду, то просияла.
Сказал Будда ей: «В будущем красавицей родишься,
Блеск этого сиянья красотой станет твоею,
И в будущем своём ты царской жизнью насладишься,
Краса добро несёт, ты будешь радоваться ею».
А Бодхисаттва наказанье получил в наследство
За то, что милостыню отобрал он у святого,
Родился умным, но имел вид, безобразный, с детства,
Так был судьбой наказан за поступок он сурово.
Когда он это осознал, решил судьбу исправить,
Так как хотел вернуть любимую жену обратно,
Решил, пока он не вернёт, страной не будет править,
Не мысли потерять свою принцессу безвозвратно.

Когда царём стал Куса, был проблемой озадачен,
Наружностью своею безобразным он считался,
Гаремом царским он совсем не интересовался.
Хоть и главой стал, и отцом царём уж был назначен.
Красавицы тогда на него взгляды все бросали,
И многие потом его вниманья добивались
Но думал он лишь о жене, так как они расстались,
И женщины совсем его не интересовали.
А без жены дворец его совсем пустым казался,
Он думал, что она в Сагала граде находилась,
И на него ещё до сего дня, быть может, злилась,
А он по ней всё тосковал, когда один остался.
Пошёл он к матери, сказав: «Пойду я к Пабхавати,
А ты пока правь царством, на время замещая,
Верну я драгоценность ту, которая сияя,
Была до этого моей, блестящая на злате».
Сказала мать ему: «Сын, дорогой, в своём стремленье
Не отдавайся полностью лишь цели домоганья,
И помни, что у женщин всех нечистые желанья,
В уме из-за того у них случаются затменья.
Но часто женщин впечатляет всех мужчин работа,
Поэтому они и результаты трудов видят,
Их подкупает доброта мужчин, о них забота,
Ну а мужчин строптивых и зловредных ненавидят».
Она дала златую чашу с вкусною едою,
Нарвала фруктов, вызревших, с собой ему из сада,
И отпустила сына, чтоб вернулся он с женою.
Сын обнял мать, и в путь отправился к ней в царство Мадда,
С собою взяв из спальни лук и стрелы, меч и пику,
Дубину, флейту, спрятал тысячу монет в корзину,
Покинул город рано утром, ещё спящий, тихо,
Шёл прямо в царство Мадда он, спустившись с гор в низину.
В тот день прошёл он долги путь, лишь раз остановился
У речки, небольшой, что ему путь пересекала,
Чтоб отдохнуть немного, и немного подкрепился,
Второй раз отдыхал в лесу, когда темно уж стало.
И на другой день дальше шёл, и долгий путь проделал,
А вечером увидел стены города Сагала,
В пруду он искупался и вошёл в тот город смело,
Тут его благостная сила проявляться стала:
Его жена уж не могла спокойно спать в постели,
Она с кровати поднялась легла на пол нагая,
Царь Куса шёл по улице, уставший, еле-еле.
Его заметила там женщина вдруг, пожилая,
К себе домой, чтоб на ночлег остался, пригласила,
Помыла ноги ему, доброту всю проявляя,
И, приготовив ужин, его сытно накормила,
Затем спать уложила, сон его оберегая,
А утром завтрак подала и стала прибираться,
И гость был поражён гостеприимностью такою,
Отдал он тысячу монет ей с чашей златою,
Сказав: «Спасибо, а мне нужно делом заниматься».
Оружие оставив в доме, флейту взял с собою,
Пошёл к дворцу, охранником слонов в парке нанялся,
Работал день весь, обучением слонов занялся,
Лишь вечером присел на отдых в парке под листвою.
Достал он флейту, стал играть, играл он превосходно,
Жена его услышала вдруг флейты той звучанье,
Сказала: «Лишь мой муж имеет это дарованье,
Он так играет, что его все слушают охотно».
Царь Мадда слышал звуки флейты, он лежал в кровати,
Сказав: «Мне нравится, я восхищён его талантом,
Пусть завтра его сделают придворным музыкантом».
Но Бодхисаттва думал: «Я далёк от Пабхавати.
Я музыкантом стану, встреча вряд ли с нею будет,
И так её я не верну, как я бы не старался,
Пройдёт какое время, и она меня забудет».
От предложенья этого царь Куса отказался.
Пошёл он к гончару царя, стал у него учиться,
И делал то, что обучал тот делать его, устно.
Горшок изящный у него смог сразу получиться,
На нём он образ Пабхавати вылепил искусно.
Учитель взял горшок пошёл к царю, тот восхитился.
Спросив его: «Кто сделал это дивное творенье»?
Тот: «Это - я». Царь не поверил: «Вводишь в заблужденье!
Чтоб это сделать, ты б ещё полжизни проучился».
Гончар признался: «Этот сделал подмастерье, новый».
Царь тысячу монет дал, чтобы передал тот, златом,
Сказав: «Пусть делает горшки и будет он богатым».
И старшей дочери послал этот горшок, готовый,
Горшок та осмотрела и портрет свой увидала,
Подумала: «Мой муж имеет это дарованье,
Никто не смог бы выполнить такое вот ваянье»!
Его со зла разбила, и расстроенною стала.
А сёстры, видя её ярость, дружно рассмеялись,
Сказали: «Тебе муж твой уже видится повсюду,
Но разве он способен сотворить такое чудо» ?!
И долго все они потом над нею потешались.
Гончар, вернувшись, рассказал, как царь его прославил,
И предложил стать гончаром, царю делать посуду,
Дал ему тысячу монет, но тот их все оставил,
Сказав твёрдо ему: «Я царским гончаром не буду».
Продумал: «Если стану, встреча вряд ли с нею будет,
И так её я не верну, как я бы не старался,
Пройдёт какое время, и она меня забудет».
От предложения царя царь Куса отказался.
Пошёл к плетёнщику, и начал у него учиться,
Как делать веера, тот объяснял ему всё устно,
Изящный веер у него смог сразу получиться,
На нём он образ Пабхавати выписал искусно.
Учитель веер взял пошёл к царю, тот восхитился.
Спросив его: «Кто сделал это дивное творенье»?
Тот: «Это - я». Царь не поверил: «Вводишь в заблужденье!
Чтоб это сделать, ты б ещё полжизни проучился».
И тот признался: «Этот сделал подмастерье, новый».
Царь тысячу монет дал, чтобы передал тот, златом,
Сказав: «Пусть веера мне делает, будет богатым».
И старшей дочери тот веер отослал, готовый,
Та веер осмотрела и портрет свой увидала,
Подумала: «Мой муж имеет это дарованье,
Никто не смог бы выполнить такое вышиванье»!
Разорвала его со зла, расстроенною стала.
А сёстры, видя её ярость, дружно рассмеялись,
Сказали: «Тебе муж твой уже видится повсюду,
Но разве он способен сотворить такое чудо» ?!
И долго все они потом над нею потешались.
Плетёнщик дома, рассказал, как царь его прославил,
И предложил стать мастером, плести вещи повсюду,
Дал ему тысячу монет, но тот их все оставил,
Сказав ему: «Я ничего плести царю не буду».
Продумал: «Если стану, встреча вряд ли состоится,
И так её я не верну, как я бы не старался,
Пройдёт лишь время, и она всё больше отдалиться».
От предложения царя так Куса отказался.
Пошёл он к цветнику, и начал у него учиться,
Венки как делать и букеты, обучал тот устно,
Венок, изящный, у него смог сразу получиться,
На нём он образ Пабхавати выплел весь искусно.
Венок цветочник взял пошёл к царю, тот восхитился.
Спросив его: «Кто сделал это дивное творенье»?
Тот: «Это - я». Царь не поверил: «Вводишь в заблужденье!
Чтоб это сделать, ты б ещё полжизни проучился».
И тот признался: «Этот сделал подмастерье, новый».
Царь тысячу монет дал, чтобы передал тот, златом,
Сказав: «Пускай венки плетёт мне, будет он богатым».
И старшей дочери венок тот отослал, готовый.
Венок та осмотрела и портрет свой увидала,
Подумала: «Мой муж опять создал это творенье,
Никто не смог бы выполнить такое вот плетенье»!
Разорвала его со зла, расстроенною стала.
А сёстры, видя её ярость, дружно рассмеялись,
Сказали: «Тебе муж твой уже видится повсюду,
Но разве он способен сотворить такое чудо» ?!
И долго все они потом над нею потешались.
Цветочник дома, рассказал, как царь его прославил,
И предложил стать мастером, плести венки повсюду,
Дал ему тысячу монет, но тот их все оставил,
Сказав ему: «Я никогда цветочником не буду».
Продумав: «Если стану, встреча вряд ли состоится,
И так её я не верну, как я бы не старался,
Пройдёт лишь время, и она всё больше отдалиться».
От предложения царя так Куса отказался.
Пошёл он повару царя, стал во дворце учиться,
Увидел, как тот мясо жарил, добавлял коренья,
Прошёл всего один день, Куса проявил уменье,
Так сделал блюдо, что повар не мог не удивиться,
От блюда аромат на весь дворец распространился,
И даже в городе все спрашивали: «Что за блюдо»?
Царь кушанье попробовал, воскликнул: «Что за чудо!
Кто вкусно так готовить в моей кухне научился»?
Сказал шеф-повар: «Мясо ученик, новый, поджарил,
Но так искусно, что я раньше не видал такого,
Какими -то кореньями он блюдо то приправил,
Подлив добавил из настоя вина молодого».
Сказал царь: «Кушанья пусть он готовит постоянно
Мне и семье моей, а блюдо дочерям отдайте,
Пусть насладятся, а ему златых монет сто дайте,
Пусть во дворце работает, готовит непрестанно».
А старшая сестра, тот аромат почуяв блюда,
Подумала: «Муж блюдо приготовил». И сказала:
- «Опять мой муж передо мною совершает чудо.
Как это надоело мне»! И есть блюдо не стала.
А сёстры, видя её ярость, дружно рассмеялись,
Сказали: «Тебе муж твой уже видится повсюду,
Но разве он способен сотворить такое чудо» ?!
И долго все они потом над нею потешались.
Сказал царь, чтобы ученик обедами занялся,
И чтобы лично приносил он дочерям все блюда,
И чтоб присутствовал на трапезе с ними повсюду,
Доволен Куса был, что встреч с любимой он дождался.
Отдав шеф-повару все деньги, взялся он за дело,
И приготовил блюда, знать которые не знала,
С большим подносом направлялся во дворец он смело,
Когда его жена в окно с подносом увидала,
Подумала: «Себя он трудом рабским унижает,
И что должна я предпринять? Спокойной оставаться?!
Оставить всё, как есть, с ним в доме больше не общаться?!
Нет! Я скажу ему, что пусть домой он уезжает».
И, приоткрыв немного дверь, она ему сказала:
- «Как раб, ты носишь тяжести, ещё не надорвался?
Езжай домой, я не хочу, чтоб здесь ты оставался,
Ведь от тебя я из дворца когда-то убежал».
Услышав её голос, Куса сразу вдохновился,
Сказав: «Домой я не уеду, так как здесь остался,
Меня ты привязала, и я заново родился,
И там, где был, от своего я царства отказался.
Твоею красотой был в моём царстве очарован,
Но ты уехала домой, и там тебя не стало.
От этого и смысл давно моя жизнь потеряла,
Я думаю лишь о тебе, как будто околдован.
Из-за любви к тебе я стал больным и одиноким,
И без тебя мне не нужны ни трон, ни моё царство,
Так как давно охвачен чувством я к тебе, глубоким.
Ты - жизнь моя, там, где ты, там моё и государство».
Подумал она: «Как мне любить его такого ?!
Браню его я, он любовь мне только выражает,
Не мил он мне, не понимает слова он, простого,
Преследует меня везде и только возражает».
Она захлопнула дверь и задвижкой затворила,
Печальный Куса взял поднос, понёс то угощенье
В зал к её сестрам, не найдя и в сердце утешенья,
Все мысли лишь одна любовь к супруге поглотила.
Она ж, закрывшись в комнате, свою няню послала
В обеденный зал, чтоб еду та Кусу захватила,
Когда же принесла еду, то той она сказала:
- «Еду сама ешь, и чтоб никому не говорила,
Что Куса во дворце нашем еду нам всем готовит,
Ты ешь его еду, а я же есть её не буду.
Готовить будешь только ты мне, чтобы не знали люди,
И так уж каждый в царствах всём о нас двоих злословит».
И Куса осознал, что после этой с женой встречи
Увидеться возможность всякая пропала,
О примиренье с нею не могло идти и речи,
Она ему решительно в сближенье отказала.
Уставший, безучастный, он на кухне всё трудился,
Рубил дрова, посуду мыл, носил из речки воду,
А вечером спать на мешках с пшеницею ложился,
И избегал он всякого общения с народом.
И вызывал он со своей любовью сожаленье,
Но в его сердце теплилась ещё искра надежды,
На кухне увидал раз няню при приготовленье,
Позвал её, расспрашивать стал о царице нежно:
- «Твоя хозяйка всё ещё ко мне жестокосердна?
Не спрашивала обо мне? Ведёт себя всё строго?
Хоть и стараюсь помириться с ней я всё усердно,
Не можешь ли помочь ты мне с нею хотя б немного»?
Спросила няня тут: «А что я получу за это»?
- «Тебя обогащу я, если помирить нас сможешь.
Замолви слово обо мне, дай встретиться нам где-то,
Таким ты образом, в моём сближенье с ней поможешь».
Сказала няня: «Хорошо, я сделаю, как надо,
Но не забудь, что ты меня обогатить собрался.
Я и сама бы вас соединить была бы рада.
Но лишь бы план соединить вас вместе б мне удался».
Она пошла прямо к царице в спальню и сказала:
- «Давай-ка волосы я расчешу тебя гребёнкой,
Ведь волосы я по утрам тебе всегда чесала,
Когда была ты ещё маленькой, почти ребёнком».
И Пабхавати согласилась, та её чесала,
И пела песню: «А когда-то ты царевной была,
Но без любви царицей и женою Куса стала,
Жестоко ты его отвергла, а потом забыла».
Услышав это, Пабхавати сильно рассердилась,
Вскочить хотела, няня её плечи удержала,
Всем телом придавила, чтобы та не шевелилась,
И её крепко в своих руках держа, сказала:
- «Ты, девка, невоспитанная, грубая, дрянная,
Зачем же красота тебе нужна, такой развратной?!
Ведь красота пройдёт, а ты останешься такая,
Как шлюха, если не вернёшься к мужу ты обратно»!
Воскликнула та: «Погоди, как только я здесь встану,
То покажу тебе, как проявлять неуваженье
Ко мне, и бить и мучить я тебя не перестану,
И не рассчитывай потом к себе на снисхожденье».
Сказала няня: «Доложу тогда отцу я новость,
Что Куса царь, как раб, на его кухне - в услуженье,
Чтоб добиваться его дочери расположенья,
Чтоб пробудилась, наконец, её дрянная совесть».
Услышав это, Пабхавати сильно испугалась,
Взаимные угрозы срочно были все забыты,
Но Пабхавати непреклонная в любви осталась,
И оставалось её сердце для царя Куса закрытым.

Семь месяцев прошло так, и ничто не изменилось,
Царь Куса не видал лица своей жены ни разу,
Он от страданья похудел, любимая лишь снилась,
В отчаянье он думал: «Услыхать одну б лишь фразу
Из её уст, но всё, что делаю я здесь, напрасно,
Шесть месяцев я жду от неё слова или взгляда.
Поэтому жизнь в ожидании моя ужасна,
Всё это стало бесполезным, возвращаться надо».
В тот миг бог Индра наблюдал за людьми в мире, всеми,
И его взгляд привлёк в отчаянье царь Куса, бедный,
Подумал он: «Какой его жены характер, вредный,
Мне нужно их бы примирить, настало уже время.
Семь месяцев проводит Куса царь всё в ожиданье,
Работает, чтоб услужить жене, на рабском месте,
Мне надобно бы организовать всем испытанье,
Которое помирит их и соединит вместе».
Отправил Индра семь гонцов к царям с таким посланьем:
«Принцесса Пабхавати, от мужа Куса сбежала,
Вернулась во дворец отца, живёт там, как в изгнанье,
Её нужно вернуть, чтоб долг свой мужу исполняла».
Известие распространилось в семи царствах быстро,
Молва народная поступком возмущаться стала.
Цари на совещанье вызвали своих министров,
Решили, чтобы справедливость восторжествовала.
И съехались все вместе семь царей на обсужденье:
- «Нас - семеро, - решили, - должен царь дочь выдать срочно
Нам, чтоб царю мы Куса сделали бы возвращенье,
Жена у мужа должна жить, чтобы не стать порочной».
Составив ультиматум тут, они его послали:
«Отдай нам Пабхавати, или мы с тобой сразимся,
Осадим город, все умрут, пока не убедимся,
Мы не уйдем, отдай её нам», - так они писали.
Когда царь Мадда получил от них это посланье,
Пришёл он в ужас, нужно было принимать решенье,
Провёл незамедлительно с министром совещанье,
Спросив: «Что это? Как спастись нам от уничтоженья»?
Сказал министр: «Жаждут семь царей Пабхавати нашу,
И если не дадим её, то смертью угрожают,
Поэтому они с войсками город осаждают,
Откажетесь, убьют вас и захватят царство ваше».
Подумав, царь сказал: «Ведь положенье безнадёжно,
Что делать нам? Семи царям придётся подчиниться,
Её вина - что мужу не сумела покориться,
Я вынужден отдать её, хоть чувствую тревожно.
Я не смогу её спасти, и не в моей то власти,
Она в какой-то мере совершила преступленье,
Придётся её тело разрубит мечом на части,
И эти части все царям послать для искупленья».
Послал он слуг, что они Пабхавати известили,
Чтоб к смерти приготовилась она и помолилась.
Услышав приговор отца, принцесса удивилась,
За шутку приняла сперва, когда ей говорили.
Но приговор отца всему дворцу вдруг стал известным,
Мать к дочери в расстройстве, успокоить, прибежала,
- «Тебя на семь частей поделят, и царям всем местным
Должны отдать», - так мать, расплакавшись, её сказала.
- «За что»? – воскликнула она, бледнея от волненья.
- «За красоту и твою гордость, что всегда имела,
За своеволие и мужа твоего презренье,
С которым ты никак в стране ужиться не хотела».
Когда так говорила мать, то ей пришла идея:
- «Вот если б рядом грозный муж, царь Куса, оказался,
То он бы защитил тебя, войска врагов развеяв,
И наказал бы тех, кто на тебя бы покушался».
Услышав это, Пабхавати радостно вскричала:
- «Но во дворце мой муж живёт, он кушанья готовит!
На кухне он работает, его я уж встречала
Он перебьёт этих врагов, что обо мне злословят».
Мать не поверила, подумав, разума лишилась
Её дочь, всё услышав, от такого потрясенья,
Надеждою живёт всё на чудесное спасенье,
И крепко обняла её и к мужу удалилась.
Спросил её муж: «Как там дочь»? Она ему сказала:
- «Дочь - не в себе. Чушь говорит, что муж её - наш повар,
На кухне нам еду готовит. Странный её говор,
Как будто от переживаний разум потерла.
Я не могу представить, чтобы царь нам мыл посуду,
Рубил дрова для печки там, или варил нам кашу,
Я слышала, ей муж её мерещится по всюду,
Так что я думаю, в беде сошла с ума дочь наша.
Поэтому сейчас её словам не нужно верить.
Несчастная, вот, встретиться должна со смертью ранней».
Царь, выслушав жену, решил слова её проверить,
И самому чтоб убедиться в том, послал за няней.
Когда няня пришла, слова жены все подтвердила,
Сказав: «Да, Куса царь на кухне поваром здесь служит,
Я с ним сама неоднократно лично говорила».
Воскликнул царь: «Как хорошо! Сейчас он очень нужен»!
Пошёл на кухню царь, увидел в поварской одежде
Своего зятя, было так, как няня говорила,
Царь дружески поговорил с ним, радостный надежде,
Позвал на кухню дочь, чтоб та прощенье попросила.
Царица Пабхавати на колени опустилась
Пред своим мужем и, раскаявшись, ему сказала:
- «Великий царь, спаси меня, в беде я очутилась,
Прости меня за то, тебя что раньше презирала.
Будь прокляты все ночи те, что были мы в разлуке,
Прости меня за все мои большие погрешенья,
Теперь лежу у твоих ног, испытывая муки,
Прими меня назад к себе, прошу за всё прощенье.
Я больше никогда не сделаю тебе плохого,
И если ты меня отвергнешь, пусть меня разрубят
На семь куском, если заслуживаю я такого,
Мою красу и тело пусть цари эти погубят».
Подумал царь: «Пока в живых я буду оставаться,
Я буду защищать тебя, никто тебя не тронет».
Затем он вышел на стену, чтобы с врагом сражаться,
И львиным голосом сказал: «Здесь всё в крови потонет!
Я – Куса царь, я здесь, и этот город защищаю,
В живых остаться хочет кто, пусть на живот ложится,
Лишь только сдавшимся на поле жизнь я сохраняю,
А тот, кто хочет умереть, со мной пускай сразится».
Враги, увидев царя Кусу, копья побросали,
Так как все знали его силу, и его боялись,
Легли все, ожидая своей участи, все ждали,
Так, не пролив ни капли крове, воины все сдались.
Сказал царь Куса царю Мадда: «Здесь враги все - ваши,
Но не мои они враги, поэтому решайте,
Убейте их сейчас, или на волю отпускайте,
А я с женой своею возвращаюсь в страну нашу.
Семь дочерей, прекраснейших, живут всё ещё с вами,
Их нужно замуж выдавать, вы так и поступайте,
Отдайте в жёны их царям, и свадьбы им сыграйте,
И станут тогда недруги все вашими зятьями».
Сказал царь Мадда: «Вы – мудрец, великий повелитель
Судьбы и превосходный царь над нами и над ними,
К тому же, вы спокойствия и мира всех хранитель,
Вершите счастье вы людей советами такими».
После чего, цари на дочерях его женились,
И жён-красавиц получив, навек друзьями стали,
Царь Куса и жена его на свадьбах погуляли,
Потом в любви к себе домой в их царство возвратились.

Энергетическая чакра (сердечная)
Необходима пища для духовных медитаций,
Но более необходимо жизни полученье,
Ведь жизнь развёртывает нам сплетенье ситуаций,
Где совершаем мы неодолимое движенье.
Нет в мире никого, чтоб без причастным был тот, кто-то,
Ведь если кто-то думает, что он совсем свободен,
Он словно камень, брошенный, что мнит, что он в полёте.
Поэтому всегда зависим мы все от чего-то.
И сердце наше в унисон с Вселенной будет биться,
Любовь, открытость к миру в нём и доброту рождая.
Из чакры сердца миллионов молний свет струится,
О прошлом и о будущем все знанья нам давая.
Поэтому, когда одни мы, не одни бываем,
Ведь в нас всегда рождается энергии скопленье,
То, что нас силой и энергией всех наполняет,
То, что даёт нам постоянное движенье.
Что делает активными нас в жизненном боренье?
Не то ль в сердце рождённое к стремленью совершенство?
Соединившись с мудростью рождает вдохновенье.
А достиженье цельности приводит нас к блаженству.
И в жизни чередуются покой наш и движенье,
Стоит где разум наш и сердце в противостоянье,
И смелость только формирует наше поведенье,
А скромность в нас сосредотачивает всё вниманье.
Стараясь быть свободными от обязательств, вечных,
Ум очищая свой от суетных пустых познаний,
Мы укрепляем стержень, умственный, как и сердечный,
Природное так формируя истинное знанье.
Живя, мы путешествие по жизни совершаем,
И вечно нас влечёт вперёд какое-то движенье,
Купцы – мы, что-то продаём, и что-то покупаем,
Само наше движение и есть приобретенье.

68. История о купце Гуллака
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил и наукой начал увлекаться,
То Бодхисаттва вновь в семье купца родился,
Как только вырос он, то стал торговлей заниматься.
Его Гулакка звали, и он делал предсказанья,
Так как умён был, мудр, науки изучал, искусство,
Царю он даже объяснял предзнаменованья,
Во всех делах он полагался на шестое чувство.
Раз шёл к царю он, на пути мышь дохлая лежала.
Он знаком это посчитал, сказал вслух, полагая:
- «Вот кто её возьмёт, того судьба бы ожидала,
Хорошая, с богатством, и жена будет такая».
Его услышал из семьи, хорошей, сын, шёл мимо,
Но беден был, и эту мышь он захватил с собою,
Ему было деньгами разжиться необходимо,
Чтоб жить, хотел заняться он работою, любою.
Мимо хозяина он шёл, искал еду для кошки
Тот, парень предложил ему мышь дохлую, простую,
Тот взял её и денег заплатил ему немножко -
Всего лишь грош один за кошкину еду, такую.
На этот один грош купил он сахара немного,
Налил кувшин чистой воды, и взял его с собою,
И вышел с этой ношей всей у леса на дорогу,
По ней вязальщики венков обычно шли гурьбою.
Он каждому давал немного сахара с водою,
А те ему букетик маленькой за то давали,
И он довольствовался благодарностью такою,
Затем цветы он продавал и их охотно брали.
На деньги снова покупал он сахар и брал воду,
И шёл в цветочный парк, всё это людям раздавая,
Венок те дали, напоил водой много народа,
Который продал, так свои монеты накопляя.
И вскоре у него восемь монеток уже стало,
Гроза раз разразилась, ветер аж сломал заборы,
В саду царя много листвы и веток наломало,
Смотритель сада всё не мог он них очистить скоро.
И тут к нему вдруг юноша с вопросом обратился;
- «Очищу все дорожки, если дашь ветки с листвою»?
Смотритель на такое предложенье согласился,
И юноша собрал весь мусор и забрал с собою.
А этот мусор помогли ему собрать все дети,
Которым сахар он давал за их труд понемногу,
Весь мусор собирали у врат парка на дорогу.
Затем продал он гончару для печки ветки эти.
Тот дал ему кувшинов пять, а к ним - монет шестнадцать,
У юноши - как заработать - родилась идея,
С кувшинами воды он у ворот решил остаться,
При въезде в город и поить крестьян, воду имея.
За день он напоил пятьсот крестьян и всех бесплатно,
Хотя они ему свои услуги предлагали:
Сказал он: «Вы поможете мне взаимообратно,
Когда вас попрошу, и те ему согласье дали.
Шло время, этот юноша знакомился с купцами,
И с ними дружбу заводил, им чем-то помогая,
О сделках разных узнавал, так знанья получая.
И опыт накопил - как обращаются с деньгами.
Однажды он услышал, что торговец лошадями
Собрался привести пятьсот коней, все - на продажу,
Связался с пятистами он крестьянами-друзьями,
Чтоб сена по охапке привезли ему – фуражу.
И чтобы сами в тот день сена бы не продавали,
Наутро привезли те сена ему сколько надо,
Он продал сено, ему тысячу монеток дали.
И был доволен, как и те, кто лошадей брал, рады.
Дней через семь ему сказал моряк, и по секрету:
- «Большой корабль к нам, иностранный, в гавань прибывает,
Но вот у нас о том пока ещё никто не знает,
И только первому хочу сказать я вам об этом».
На восемь златых нанимает экипаж он срочно
С роскошною прислугой и спешит в гавань приехать,
За перстень драгоценный груз задерживает прочно
В таможне, к судну не даёт ком-либо подъехать.
А рядом с судном ставит он роскошную палатку,
И нанимает слуг, разведчиков и адвокатов,
Им говорит, чтоб к нему слали всех купцов, богатых.
Что может судна груз освободить легко за взятку.
В палатке же торгуется за груз с купцом он, каждым,
И с каждого взимает тысячу златых в уплату,
Затем идёт с ним на корабль, тот там несёт утрату.
За тысячу лишь получает документ он, важный,
Дающий право преимущества его торговли,
И только после этого он груз свой получает.
За то его носильщики, бесплатные, встречают,
Такие сети он установил для денег ловли.
В Бенарес он, взяв двести тысяч златых, возвратился,
И вспомнил тут купца Гуллака и подумал: «Верно
Сказал он мне, что делать. И я так обогатился,
За то, мне нужно бы его благодарить, наверно».
Взяв половину состоянья, он к нему явился,
Спросил Гулакка юношу в богатом одеянье:
- «Как ты в короткий срок таких возможностей добился,
Что сделал, чтобы сколотить такое состоянье»?
Сказал тот: «Из-за ваших слов всё это получилось».
И рассказал ему историю о дохлой мыши.
Купец подумал: «Стать богатым бы и так случилось
Ему, ведь он купца любого на голову выше».
Он замуж отдал дочь ему свою, и всё наследство
Ему же передал, и тот распорядился взятым,
Когда Гуллака умер, стал купцом тот сам, богатым.
Так Бодхисаттва всё умел предсказывать аж с детства.

69. История о купце Иллиса
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, и его все люди уважали,
В том городе с ним состоятельный купец трудился,
Его знакомые всегда Иллиса называли.
Добро всё восемь сотен миллионов составляло,
Но что такое состояние или богатство?
Когда смеётся всё купеческое братство,
Ведь в образе его себя посмешище являло.
Природа проявила все ошибки, неудачи.
Так как он хилым был, хромым, кривым и кособоким,
Невероятно несуразным, также кривоногим,
Без смеха нельзя было его видеть или плача.
Не только вид, но и характер был необратимый,
Но всё же скупость из пороков его была худшим,
Напоминал чертог его дом, чёртом одержимый,
И если был б он победнее, это было б лучше.
Его семь поколений милостыню всем давали,
На храмы жертвовали, и их люди все любили,
Когда он стал главой, традиции все отменили,
Просящих жертву по его приказу избивали.
Поэтому скопил неисчислимое богатство,
Раз шёл к царю, чтоб нанести визит официальный,
Но коем собиралось всё купеческое братство,
И на пути ему попался человек, случайный.
Сидел он тихо на скамье, дорогой утомлённый,
По-видимому, странник, пыльный, бедно весь одетый,
В руках держал кувшин с вином, весь в думы углублённый,
Как будто бы он путешествовал ещё всё где-то.
И на купца вдруг накатило страстное желанье,
Вина он выпить захотел, но тут же поразмыслил:
«Начну я пить вино, и это привлечёт вниманье,
Кто-то захочет тоже пить, кувшин с вином очистит,
Ведь с ним тогда вином мне нужно будет поделиться,
А отказать я не смогу, кругом много народа,
Получится, что будут пить за мой счёт, веселится,
И из-за этого я понесу одни расходы».
От мыслей опечаленный домой он возвратился,
Жена увидела его грусть и его спросила:
- «А что стряслось? Царь на тебя, быть может, рассердился»?
Ответил: «Нет». Она: «Так что тебя так подкосило?
Быть может, болен ты? Или тебя обидел кто-то?
Иль сыновья, иль дочери, иль кто-то из прислуги,
От всех и от тебя скрывая, натворил чего-то»?
- «Нет», - отвечал он на её, узнать что-то, потуги.
- «Но что гнетёт тебя? Желанье может, есть какое»?
Молчал он. И жена тут поняла, что угадала.
- «Всегда желанье своё нужно исполнять, любое,
Иначе места не найдешь, - он ему сказала, -
Скажи, какое же желание в тебе таится»?
- «Хочу попить вина, - он, наконец-то, ей признался, -
Хочу целый кувшин я выпить, допьяна напиться,
Но так, чтобы с кувшином я наедине остался».
- «Но почему ты не сказал мне раньше, а лишь только
Мне говоришь, нельзя себя запретами неволить.
Ты это мне скажи, я наварю вина всем столько,
Что город напоим, себе мы можем всё позволить».
Сказал муж: «Почему должны поить мы город целый?
Все жители должны своим лишь делом заниматься».
- «Тогда напоим улицу, могу этим заняться».
- «Распоряжаешься деньгами ты моими смело».
- «Тогда сварю вина, чтобы на всех в доме хватало».
- «Зачем же слугам нашим пить, они должны трудиться».
- «Тогда только с тобою и детьми можем напиться».
- «Зачем поить детей, мне это как-то не пристало».
- «Тогда вдвоём попьём вина», - жена ему сказала.
Илисса молвил: «Ну зачем поить тебя я буду?
Лишь трата денег, ты желанья пить не испытала,
Хотел б один я пить, чтоб не было бы рядом люда.
К тому ж, не обязательно тебе вино готовить,
Можно его купить, никто об этом не узнает,
Я в месте буду пить, где никого там не бывает:
В кустах, что у реки, никто не будет беспокоить.
Ступай ты в лавку, винную, купи мне всё что надо:
Кувшин вина и рыбы – это будет не затратным,
В кустах я посижу, то будет для меня отрада,
Так утолю желанье я занятием, приятным».
Жена кувшин вина купила и немного снеди,
Иллиса со слугой своим, взяв этот завтрак, скромный,
Из дома вышли рано, чтоб не видели соседи,
За городом нашли у речки уголок, укромный.
Сказал слуге Иллиса: «У дороги оставайся,
Чтоб не происходило, не зови меня ни разу,
Я посижу в кустах, ко мне пока не приближайся,
Понадобится, позову, придёшь лишь по приказу».
Слуга его с покорностью к дороге удалился,
Сел у обочины пути и начал ждать с почтеньем.
После чего в кустах с вином расположился
Иллиса и, бокал вина налив, пил с наслажденьем.
А в это в время самое его отец, умерший,
Благодаря добрым делам и щедрым подаяньям,
Став богом Индрой, захотел увидеть народ здешний,
Решил с небес спуститься вниз с родными на свиданье.
Он думал: «Мои предки здесь традицию создали,
Которую при жизни я поддерживать старался,
Творили мы добро и милостыню раздавали,
Наверное, дух в сыне благодетели остался».
Он посмотрел на землю, сразу разочаровался,
Традиция разрушена, сын снёс все богадельни,
Просящих гонят, а сам в скупости погряз, в безделье,
Помимо всех пороков ещё пьянству придавался.
Подумал он: «Его я должен образумить срочно,
Чтоб знал он связь между делами всех и воздаяньем,
Чтоб перестал себе он карму портить, жить порочно,
Чтоб бедным щедрое бы раздавал всем подаянье.
В конце чтоб жизни он на небеса ко мне явился,
И занял средь богов достойное бы положенье».
Отец Иллиса наземь в образе его спустился,
Таким же стал, как сын, как в образе, так и в движенье.
Когда он у дворцовых царских врат вдруг оказался,
Он был таким же весь хромым, кривым и кособоким,
Невероятно несуразным, хилым, кривоногим,
И добрым лишь характером от сына отличался.
Он срочно попросил с царём уединённой встречи,
Его к царю, не мешкая, в покои проводили,
После приветствия сказал царю он в своей речи:
- «Я благодарен вам за то, что вы меня впустили».
- «Но что за спешка, - царь спросил, - что за нужда случилась
Меня так срочно видеть»? Тот сказал: «Я вот желаю
Отдать вам миллионов восемьсот, что накопилось,
Чтоб царская казна была полна, как я считаю».
- «Но мне богатства моего и так уже хватает,
Но тронут я твоим великодушным предложеньем, -
Сказал царь, - также, как и твоим добрым поведеньем,
Мне деньги не нужны, казна пустою не бывает».
- «Раз деньги не нужны вас, то раздам я их народу, -
Сказал тот, - милостыню бедным раздавать я буду».
- «Твоё похвально намеренье, и я не забуду, -
Сказал царь, - честь и слава твоему воздастся роду».
С царём простившись, он к дому купца взял направленье,
Его охранник у ворот с подобострастьем встретил,
Что он не сам Иллиса – этого он не приметил.
Отец Иллисы ему дал такое наставленье:
- «Когда придёт к нам в дом кто, на меня очень похожий,
И скажет, что живёт здесь, и владеет домом этим,
Гони его взашей, он – не хозяин, он – прохожий.
А будет возмущаться, то побей его ты плетью».
И после этого собрал семью он в большом зале,
Спросив: «Я милостыню раздавать всем щедро буду.
Что скажете? Семьёй поможем бедному мы люду»?
- «Мы только будем рады все», - домашние сказали.
Подумала жена: «Таким не видела ни разу
Его я, чтобы милосердием он занимался.
А тут вина, как только выпил, подобрел он сразу,
Стал щедрым, добрым, с жадностью своей расстался».
Ему она сказала: «Дорогой муж, я так рада,
Что ты стал добродетельным, давай всем, сколько можешь,
Нас все полюбят, это ведь для нас награда,
Любовь к семейству нашему богатства ведь дороже».
- «Тогда пусть в барабаны бьют и всех оповещают, -
Сказал он, - чтобы шли ко мне, меня здесь каждый знает,
Все те, есть у кого нужда, пусть дом наш навещают,
Берут себе всё то, чего им дома не хватает».
Забили барабаны, и народ стал собираться,
Все к дому шли с котомками, корзинами, мешками,
Открыл бог Индра закрома и стал распоряжаться:
- «Берите всё, что сможете нести на себе сами».
Один крестьянин взял быков, в которых он нуждался,
Запряг в телегу и добром купца её наполнил,
И, выехав из города, в деревню направлялся,
В кустах Иллиса, быков видя, вдруг о доме вспомнил:
- «Так это же мои быки, моя телега. Верно!
Но как они у этого крестьянина вдруг взялись?
Так, может быть, украл он у меня это, наверно?
Не может, чтоб похожими они все оказалось»!
Домой крестьянин ехал в превосходном настроенье,
Великолепно чувствовал, и был он не усталый,
К тому ж, по всей округе разносилось его пенье:
- «Сто лет ещё желаю жить тебе Иллиса, бравый!
Ты много подарил мне, моя жизнь теперь продлится,
Могу я не работать, долго жить на деньги эти,
Что не могли мне подарить родители и дети,
Желаю, чтоб ты смог вновь в мире богачом родиться»!
Слова услышав те, Иллиса очень удивился,
Подумал: «Имя он хвалил моё, не слышал с роду
Я, чтоб кто мной иль именем моим бы восхитился,
Быть может, царь моё богатство раздарил народу»?
И из кустов он выскочил и закричал сердито:
- «Это –моё! Сейчас же мне верни все вещи эти!
Украл ты у меня их, или будешь ты побитым»!
Крестьянин не вернул вещей, огрел его лишь плетью,
Сказав: «Мошенник, ты не знаешь, что купец Иллиса
Всем милостыню раздаёт по городу, все рады,
Идут к нему домой все, получают как награду
От бога Индры, не перестают все веселиться».
Иллиса не поверил, за телегой вслед пустился,
Бежал, ругался, экипаж остановить пытался.
Крестьянину он надоел, и тот остановился,
С телеги слез, избил купца, и тот лежать остался.
Когда очнулся он, пошёл домой, с уныньем глядя,
Как люди, встречные, домой его добро тащили,
Подумал: «Царь, верно, приказ дал, и они решили
Дом мой разграбить весь. Но почему? И чего ради» ?!
Пытался вещи он отнять, но те крепко держали,
Как ни ругался с ними он, они сопротивлялись,
Пытался силу применить, они его роняли
И били по лицу, затем с вещами удалялись.
Когда он к дому подошёл, смотрел охранник строго,
Хотел войти в ворота, получил удар дубиной,
Его охранник тут же преградил ему дорогу,
Сказав: «Куда прёшь? Не велено пускать, ступай мимо».
Подумал тут Иллиса: «К царю нужно обратиться».
Пошёл к царю, спросил его: «Вы дали приказанья
Мой дом разграбить? Но за что такое наказанье?
Быть может, сделал что я? Вот пришёл я к вам виниться».
Ответил царь так, на Иллиса глядя удивлённо:
- «Но, дорогой мой, я не грабил, ты сказал мне лично,
Что хочешь мне отдать добро всё, я сказал тактично,
Что не хочу брать. Внял словам ты удовлетворённо,
Сказав, что, в это случае, раздашь добро народу,
И что пожертвованиями будешь заниматься,
Стал в барабаны бить, народ стал собираться,
А ты стал раздавать всё, умножая славу рода»,
- «Но, царь, не мог прийти я к вам с такими вот словами,
Вы ж знаете, что скуп я, и вы видели другого,
Посеять хочет кто непониманье между нами,
Не ожидал событий я развития такого.
Скажите, чтоб он прибыл во дворец, устройте встречу
Меж нами, вы помёте, это - недоразуменье,
От моего чтоб имени не говорил словами,
Который меня с семьёй приводят к разоренью».
Послал за Индрой царь, когда тот в зале появился,
Ни он и ни министры не могли понять, где истый
Иллиса, царь глядел на них и очень удивился,
Не понял, кто есть кто, смотрел как в зеркале, лучистом.
Сказал скупой Иллиса так на царское сомненье:
- «Против меня весь мир, и вам, кто - мы, понять нас сложно,
Тогда, кто меня знает, тот пусть сделает сравненье,
Я думаю, жена поймёт, за ней послать ведь можно»?
Когда к царю пришла жена, на Индру показала,
Спросил царь: «Кто из них твой муж, ты можешь разобраться»?
- «Мой муж сейчас добрее стал, хочу я с ним остаться,
После того, как вина выпил», - так она сказала.
Спросил царь сыновей и дочерей и всю прислугу,
Они все, как один, на Индру сразу показали,
Сказал Иллиса: «Ну тогда вы обратитесь к другу,
Он – брадобрей, стрижёт мне волосы», - его позвали.
Сказал тот всем: «Есть шишка у него под волосами,
Когда стригу ему я голову, то ощущаю,
Позвольте мне потрогать головы, и я узнаю,
Никто не знает этого, это – секрет меж нами».
Но шишка же такая и у Индры оказалась,
И брадобрей сказал: «Не знаю, как могло случиться,
На том же месте шишки две, откуда она взялась?
Они ничем не могут друг от друга отличиться».
Иллиса после этих слов вдруг потерял сознанье,
Так как всё в жизни потерял: богатства и надежды:
Семью, имущество, дом и богатые одежды,
Упал он на пол тут от горя и непониманья.
И тут бог Индра, наконец, царю во всём признался:
- «Я - не купец, я – Индра бог, прости царь за искусство».
И в воздух он, ноги скрестив, над обществом поднялся,
А на Иллису брызнули воды, приведя в чувство.
Сказал бог Индра: «Всё богатство не твоё, Иллиса,
Оно всё - твоего отца, кем я сейчас являюсь.
Я – твой отец, а ты – мой сын, и я сейчас стараюсь
Напомнить, чтоб ты добродетели начал учиться.
Благодаря ей в небе богом Индра я родился,
А ты семьи традицию, несчастный, уничтожил,
Из-за тебя, покинув рай, я человеком ожил,
Чтоб ты богатством, мною нажитым, не возгордился.
Ты должен милостыню дать всем, скупость подавляя,
А то возьму богатство, оно скупости не любит,
Когда живёшь ты в роскоши, другим не оставляя,
Богатство это, где есть труд других, тебя погубит.
Не прогоняй нуждающихся, не поступай низко,
Делись добром со всеми, с кем ты можешь поделиться,
Иначе всё добро в болото чёрта превратится,
И заберёт твою жизнь, как и жизнь твоих всех близких».
Услышав слова эти, купец в страхе согласился,
Отцу и богу Индра дал своё он обещанье,
После чего бог Индра в царство божье удалился.
Ему купец Иллиса помолился на прощанье.
И скупость поборов, добром со всеми стал делиться,
Всем помогая, в добродетели искал спасенье,
Не только вся семья, но люди стали им гордиться.
В конце жизни к отцу в рай совершил он вознесенье.

70. История о потерях купцов
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился
Народ свой укрепляя знанием, необходимым,
То Бодхисаттва у министра царского родился,
Когда же вырос, стал судьёй и очень справедливым.
В то время жили два купца, которые дружили,
Один жил в городе, другой в деревне находился.
Они встречались вместе и подолгу говорили,
Купец из города торговлей скобяной нажился.
Купец раз, деревенский, попросил взять на храненье
Того пять сотен плужных лемехов, тот взял охотно,
И продал их, взяв деньги все себе, жил беззаботно,
Когда пришёл купец потребовал их возвращенья,
То он сказал: «Все лемеха в сарае мыши съели».
И показал ему помёт мышиный в том сарае.
Купец, сельский, сказал: «Ну раз история такая,
То, что поделаешь» ?! И они сели и поели.
Не стал на друга, обманувшего, в суд обращаться,
Он понял, что напрасны будут все его старанья,
Когда поели, он сказал, что нужно искупаться,
И взял с собой на речку его сына для купанья.
А мальчика отвёл к друзьям и так к ним обратился:
- «Смотрите, чтобы мальчик никуда не выбирался».
Затем от них пошёл на речку и там искупался,
После чего к купцу без его сына возвратился.
- «А где же сын мой»? - лживый тут купец разволновался,
Сказал тот: «С нами необычный случай приключился,
Когда ещё в воде твой сын резвился и купался.
То над водой, над ним, огромный ястреб появился.
Схватил он мальчика за грудь огромными когтями,
И поднялся с добычей в воздух и там стал кружиться,
Хотел спасти, как ни кричал я, не махал руками,
Твой сын не смог из когтей ястреба освободиться.
Воскликнул друг: «Ты лжёшь! Сына поднять ястреб не сможет,
Тем более нести по воздуху на расстоянье,
Сказал тот: «Было так, он был огромным, крылья – тоже.
Но что поделаешь ?! Таким и было то купанье».
Отец его ругать стал: «Ты – разбойник и убийца!
Я это дело с похищеньем сына не оставлю,
Немедленно мне на тебя в суд нужно обратиться
Тебя, злодея, я на плаху к палачу отправлю».
А, делай всё, что думаешь», - ему купец ответил,
С собой тот друга потащил в суд, где шло заседанье,
В суде их Бодхисаттва в образе судьи там встретил,
Купец ему изложи жалобу на том собранье:
- «Вот этот человек с сынком моим в реке купался,
Потом назад ко мне совсем один лишь возвратился,
Спросил его я: «Где же сын мой? Где же он остался»?
Сказал он: «Его ястреб утащил, когда кружился».
Поэтому его я осуждаю в похищенье,
Не ястреб, а он сам лишь сына моего похитил,
А говорит, что ястреба он с сыном моим видел,
И эту жалобу я выношу на рассмотренье».
Спросил судья купца: «Скажи мне правду, так всё было»?
- «Да, - тот ответил, - его сына брал с собой купаться,
Он плавал и нырял в воде с желаньем развлекаться,
Потом, когда купание к концу уж подходило,
Вдруг ястреб в высоте над головами появился,
Вначале на него не обратили мы вниманья,
Пока он в небе высоко над речкою кружился,
Как будто, ища что-то, находился в ожиданье,
Затем схватил мальчишку вдруг огромными когтями,
И поднялся с добычей в воздух и там стал кружиться,
Хотел спасти я, закричал, махал ему руками,
Но он не смог из когтей ястреба освободиться».
Судья сказал: «Нет таких ястребов и не бывает
На свете, чтобы унести могли дитя с собою,
Ведь ястребы только цыплят куриных похищают,
У них нет в небе сил лететь с добычею такою».
- «Да, - тот сказал, - раз им летать с ребёнком трудновато,
То как же мыши могут лемеха сожрать в сарае,
Что из железа сделаны, чтоб зубы не ломая,
Такое тоже ведь бывает, всё - из жизни взято».
- «А это что такое, то, что вы сейчас сказали»? -
Спросил купца он. Тот сказал: «Раз я дал на храненье
Ему пять сотен лемехов, их все мыши сожрали,
И это тоже вызывало моё удивленье.
Он показывал помёт, во что те превратились,
Так значит в мире чудеса подобные бывают,
Так почему же ястребы детей не похищают?
И почему его рассказу вы не удивились»?
Подумал Бодхисаттва: «А вопрос намного сложен,
Так как виновник обвинителем себя считает,
И он, чтоб победить, на ложь свою ложь выдвигает,
И жалобщик во лжи своей становится сам ложен».
И он сказал: «Ты хорошо подумал и ответил.
И твой продуманный ответ я тоже принимаю,
Сегодня в разбирательстве двоих лжецов я встретил,
Но вот какую сторону мне принимать, не знаю.
Лжеца обычно всегда лечат ложью и обманом,
И здесь, кто обманул, и его тоже обманули,
Но лемеха бы если, плужные, кому вернули,
То ястреб сына возвратил нам в случае бы данном,
Обманут, как бывает, нечестивец нечестивцем,
Лжецом - лжец, плут – плутом, лгуном лгун, а вор - вором.
Когда они беседую, следят за разговором,
Но вряд ли, кто обманывает, в жизни он - счастливец.
Несчастье - кто во лжи всегда свою жизнь проживает,
Он постоянно правды, разоблаченья боится,
Судьба его за это в жизни в крайности бросает,
Не может он спокойно жить, всё время суетится».
И после речи Бодхисаттвы, те поговорили,
К отцу вернулся сын, и тяжба их остановилась
Похищенные лемеха для плуга возвратили,
На этом разошлись купцы, их дружба прекратилась.

71. История о купце-обманщике
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, в ученьях считаясь умудрённый,
То Бодхисаттва вновь в купеческой семье родился,
И имя при своём рожденье получил «Смышлёный».
Он в городе родном рос, знанью торговать учился.
Его родители ему профессию избрали,
С одним юным купцом в профессии сдружился,
Которого «Девятикратный Умник» люди звали.
В Бенаресе пятьсот телег в дорогу снарядили
И вместе они ездили в стране и торговали,
Из деревень продукты, свежие, в город возили,
В деревне городские инструменты продавали.
Вернувшись в город выручку огромную имели,
Но между ними спор возник, когда её делили,
Сказал Смышлёный: «В дело долю равную вложили,
В поездке вместе были, вместе спали, вмести ели.
И прибыль поровну должны делить мы. Это – честно».
Но Умник возразил: «Ты – умный, я –девятикратно
Умней тебя. Две трети должен взять. Тебе понятно?
И возраженья в этом деле твои неуместны».
- «Но почему берёшь две трети? Мне же оставляешь
Всего одну лишь треть, совсем мне это не понятно», -.
Тут возразил Смышлёный. Тот сказал: «Но ты же знаешь,
Ты лишь Смышлёный, а я - Умник аж Девятикратный».
Смышлёный с этим предложением не согласился.
Возникла ссора так из-за решения, такого,
Тогда к отцу своему Умник с просьбой обратился,
Чтоб спрятаться тот в листве кроны дерева, большого:
- «Скажи: От прибыли две трети Умник получает».
Затем к Смышлёному он с предложеньем обратился:
- «Давай, у бога дерева мы спросим. Пусть решает,
Как поделить нам прибыль». И Смышленый согласился.
Спросил Умник у дерева: «Скажи своё решенье,
Как быть нам, мы трудились вместе, ели вместе, пили,
Но прибыль, заработанную, так не поделили,
Скажи нам, какое должны сделать мы деленье»?
Сказало дерево: «Две трети Умник получает,
Одну треть Смышлёный лишь. Таково моё решенье,
Так как в делах, торговых, Умник больше понимает,
Поэтому произвожу такое я деленье».
Подумал Бодхисаттва, слыша голос, странный, этот:
«Такое решенье не соответствует закону.
Проверить нужно, божество ль даёт эти советы».
Поджёг пучок соломы, опалив им древа крону.
Мгновенно охватило пламя старца одеянье,
Он выскочил из пламени и наземь повалился,
Когда же от горящего огня освободился,
Сказал он сыну своему стихами в назиданье:
- «Разумный человек действительно благоразумен,
Девятикратный Умник же всегда собой гордился,
Кто горд своим умом лишь, тот, как правило, безумен.
Послушав сына, я сам в уголь чуть не превратился».
После того купцы всё разделили на две части,
И каждый, взяв долю свою, пошёл своей дорогой.
Тот умник счастлив, кто довольствуется малой властью,
Беда случается, когда ума чрезмерно много.

72. История о старом колодце
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом мудро правил и вставал утрами рано,
То Бодхисаттва вновь в купеческой семье родился,
Рос беззаботно и проводником стал каравана.
Раз с возом, риса полным, он в поездку отправлялся,
Через пустыню шёл их путь, по всяким местам, диким,
В краю, заброшенном, колодец старый им попался,
Жара была, трава лишь обдувалась ветром, тихим.
В том месте собирались страждущие: звери, люди,
Чтоб жажду утолить, и там колодец углубляли,
Пока вода не появлялась в глубину копали,
Считали, что чем глубже рыть, тем больше воды будет.
И в этот раз рыть стали, золото вдруг появилось,
Подняли это золото, воды побольше стало,
Обрадовались люди, что богатство им открылось,
Забыв о жажде, рыли глубже, им казалось мало.
Кто уставал рыть в глубине, тогда они менялись,
Другие вниз спускались, и рытьё не прекращалось,
Среди копающих такие крики раздавались:
- «Найдём несметное богатство, что внизу скрывалось»!
Сказал им Бодхисаттва: «Эй, купцы, а вы забыли,
Что алчность – корень гибели всех, зла и разрушенья,
Сейчас достаточно богатства мы для всех добыли,
Так, может, прекратим, нас пути ждёт продолженье».
Купцы не слушали его и рыть всё продолжали,
А тот колодец был царя всех змей Нага жилищем,
Который золотой дворец имел внизу под днищем,
Куда в дыру все змеи на поклон к нему вползали.
Когда комки и грязь к нему вниз в тронный зал попали,
То он дыхнул на тех купцов смертельным дуновеньем,
Купцы от этого все сразу мёртвыми упали,
Лишь Бодхисатва жив остался, был на удаленье.
Затем царь Нага из дворца наружу появился,
Запряг телеги, драгоценностей нагрёб в них много,
В красивейшей повозке Бодхисатва разместился,
И караван со змеями отправился в дорогу.
В Бенаресе до дома его змеи проводили,
Где Бодхисаттва дружески с царём Нага простился,
Все драгоценности с телег ему во двор сгрузили,
После чего к себе царь змей со свитой возвратился.
Продав сокровища, раздал он всё потом народу,
Так Бодхисаттва нищих всех спасенье занимался,
С людьми встречаясь, повышал духовную природу.
В конце же своей жизни в небеса к богам поднялся.

73. История о мореплавателе Суппарака
Когда-то в стране Бхару царём Бхару называли,
Он, рук не покладая, в своём царстве всё трудился,
Там Бодхисаттва вновь семье морских купцов родился,
Ему, когда был мал он, Суппарака имя дали.
Отец его в порту был морской гильдии главою,
Порт назывался Бхарукачча, и его все знали,
Суда из стран далёких к его пирсам приставали,
Везли товары, увозили золото с собою.
А Бодхисаттва с детства изучал морское дело,
В семье богатой жил, не знал нужды, как и лишенья,
В шестнадцать капитаном стал, суда водил умело,
Никто на море не превосходил его в уменье.
Отца не стало, стал он морской гильдии главою,
И в мореплаванье он высшим овладел искусством,
Опасности на море чувствовал шестым он чувством,
Крушений не было судов, кто брал его с собою.
Глаза его от соли и от частых напряжений
В штормах и бурях, ежедневных, зренье потеряли,
Ослеп он, и восстановить не мог своего зренья,
И капитаном на суда его уже не брали.
Ему пришлось пост морской гильдии главы оставить.
Искал дело другое, у него все знанья были,
Тогда его оценщиком сокровищ пригласили
К царю в казну, где он мог ведомости цен составить.
На ощупь он мог знать, какую ценность что имеет,
Чутьё подсказывало, где все ценности таятся,
Все знали - он секретом поиска богатств владеет,
И знает, где все клады, схоронённые, хранятся.
Ещё он знал секреты всех существ происхожденья,
Определить изъяны мог и скрытые болезни,
Трав ценных и лекарственных кореньев нахожденье,
И знал, кому какие где лечения полезны.
Слона из джунглей привели царю в подарок слуги,
Сказав: «По качествам, слонов других он превосходит».
Ощупал он слона, сказал: «Слон этот не подходит,
Он при рожденье повредил плечо, слаб при натуге».
Сказал слона владелец: «Прав он, было с ним такое»,
Когда родился, то ходил кривой, плечо болело».
Царь, слыша это, в настроение пришёл благое,
Дал Бодхисаттве восемь золотых за это дело.
Другой раз конюх во дворец привёл коня пегого,
Сказав: «По качествам, конь лошадей всех превосходит,
Нигде вы не найдёте коня, сильного такого».
Царю заметил Бодхисаттва: «Конь вам не подходит,
Когда ещё был жеребёнком, то сломал он ногу,
При долгом беге, он начнёт хромать, скорость теряя,
А в скором времени замедлится, всё уставая,
И перейдёт совсем на шаг, ступая понемногу».
Сказал коня владелец: «Прав он, было с ним такое,
Когда упал, ногу сломал, долго она болела,».
Царь, слыша это, в настроение пришёл благое,
Дал Бодхисаттве восемь золотых за это дело.
Ещё раз плотник во дворец доставил колесницу,
Сказав: «Повозка эта колесниц всех превосходит,
Нигде такой нет, и она б украсила столицу».
Сказал тут Бодхисаттва: «Колесница не подходит,
Из древа она сделана высокого, гнилого,
Послужит она вам недолго, и всего два года».
Сказал владелец: «Да, она – из дерева такого,
Но вызовет её вид восхищенье у народа».
Услышав это, царь пришёл в благое настроенье,
Сказав: «Не красота в бою, а крепость побеждает,
Лишь вещь, добротная, царю жизнь на войне спасает».
И Бодхисаттве восемь золотых дал в награжденье.
Раз ткач принес царю платок с узорами, красивый,
Сказав: «Платок по красоте платки все превосходит,
Никто ещё во всей стране не видел это диво».
Сказал тут Бодхисаттва: «Платок этот не подходит,
Мышь в центре прогрызла его, и там стоит заплата».
Проверив, царь нашёл этот изъян и отказался,
Оценщиком своим доволен снова он остался,
И Бодхисаттве дал опять восемь монет из злата.
Подумал Бодхисаттва: «Я изъяны замечаю,
Царю я много помогал, пока здесь находился,
Но за работу же как брадобрей я поучаю,
Сменить профессию мне надо». И он возвратился
Домой в свой город Бхарукачча, где зажил, как прежде.
В то время моряков купцы на судно набирали,
Отправиться чтоб с ними в земли, дальние, в надежде,
О том, что Бодхисаттва опытный моряк, все знали,
Поэтому его в свою команду пригласили,
Сказал он тем купцам, услышав это предложенье:
- «Но я же слеп, какое будет корабля вожденье»?
И отказался, но купцы его всё ж упросили.
Когда корабль в открытое, по ветру, море вышел,
Семь дней под парусами шёл меж рифами отважно,
То Бодхисаттва вдруг звук бури в тишине услышал,
Сказал: «Быть шторму, нужно скинуть груз, всем выжить важно».
Матросы же на речь внимания не обратили,
Так как на море в это время штормов не бывало,
Но вскоре ветер вдруг подул, вода стеной вставала,
И волны пеной и водой всю палубу залили.
Четыре месяца корабль их по морю таскало,
И в море занесло, которое они не знали,
Где рыба в человеческий рост в водах обитала,
Была пасть у неё как битва, а язык – как жало.
Увидев ту, матросы Бодхисаттву так спросили:
- «Ещё не видели мы рыб с такими вот зубами,
Которых из морских глубин потоки приносили,
В какое море мы попали? И что будет с нами»?
Ответил он им: «Кхурамала – так море зовётся,
Здесь часто тонут корабли, на дне можно остаться,
Поэтому отсюда нужно срочно выбираться,
Иначе тут расстаться всем нам с жизнями придётся».
Но Бодхисаттва знал о море том намного больше,
Он знал, что есть алмазы, бриллианты в этом море,
Но знал купцов он алчность, их могло постигнуть горе,
Корабль мог утонуть их, оставаясь в море дольше,
Так как они все трюмы бы алмазами набили,
И из-за алчности бы не могли остановиться,
И тяжестью бы этой всею судно потопили,
Поэтому из моря и решил он удалиться.
Не говоря ни слова, он закинул в море сети,
Сказав, что хочет порыбачить, так найдя причину,
Никто не видел, как он выловил алмазы эти,
И в трюме спрятал, выбросив их груза часть в пучину.
Шло время, их корабль уже вошёл в море другое,
И ночью вся поверхность моря светом озарилась,
Как будто в глубине вдруг что-то светлое открылось.
Его спросили: «Что за море? Что это такое»?
Ответил он им: «Аггимала – так море зовётся,
Здесь часто тонут корабли, на дне можно остаться,
Поэтому отсюда нужно срочно выбираться,
Иначе тут расстаться всем нам с жизнями придётся».
Но Бодхисаттва знал о море том намного больше,
Он знал, что много золота лежит в глубинах моря,
Но знал купцов он алчность, их могло постигнуть горе,
Корабль мог утонуть их, оставаясь в море дольше,
Так как все трюмы бы они тем золотом забили,
И из-за алчности бы не могли остановиться,
И тяжестью бы этой всею судно потопили,
Поэтому из моря и решил он удалиться.
Не говоря ни слова, он закинул в море сети,
Сказав, что хочет порыбачить, так найдя причину,
Никто не знал, как он поднял златые слитки эти,
И в трюме спрятал, выбросив их груза часть в пучину.
Шло время, их корабль опять вошёл в море другое,
И днём поверхность моря будто молоком покрылась,
Как будто в глубине корова молоком доилась.
Его спросили: «Что за море? Что это такое»?
Ответил он им: «Дадхимала – так море зовётся,
Здесь часто тонут корабли, на дне можно остаться,
Поэтому отсюда нужно срочно выбираться,
Иначе тут расстаться всем нам с жизнями придётся».
Но Бодхисаттва знал о море том намного больше,
Он знал, что много серебра лежит в глубинах моря,
Купцов он алчность ведал, их могло постигнуть горе,
Корабль мог утонуть их, оставаясь в море дольше.
Не говоря ни слова, он закинул в море сети,
Сказав, что хочет порыбачить, так найдя причину,
И в тайне выловил серебряные слитки эти,
И в трюме спрятал, выбросив их груза часть в пучину.
Потом корабль купцов вошёл опять в море другое,
Поверхность моря вся травою чёрною покрылась,
Как будто глубина вся чёрной бездной отразилось.
Его спросили: «Что за море? Что это такое»?
Ответил он им: «Кусамала – так море зовётся,
Здесь часто тонут корабли, на дне можно остаться,
Поэтому отсюда нужно срочно выбираться,
Иначе тут расстаться всем нам с жизнями придётся».
Но Бодхисаттва знал о море том намного больше,
Он знал, что кучи изумрудов есть в глубинах моря,
Но ведал купцов жадность, их могло постигнуть горе,
Корабль мог утонуть их, оставаясь в море дольше.
Не говоря ни слова, он закинул в море сети,
Сказав, что хочет порыбачить, так найдя причину,
Никто не видел, как ловил он изумруды эти,
И в трюме спрятал, выбросив их груза часть в пучину.
А через день корабль купцов вошёл в море другое,
Там из воды бамбуковые трубки выступали,
Как будто флейты дьявола из бездны выплывали.
Его спросили: «Что за море? Что это такое»?
Ответил он им: «Наламала – так море зовётся,
Здесь часто тонут корабли, на дне можно остаться,
Поэтому отсюда нужно срочно выбираться,
Иначе тут расстаться всем нам с жизнями придётся».
Но Бодхисаттва знал о море том намного больше,
Он думал, что ляпис-лазури есть в глубинах моря,
Но знал купцов он жадность, их могло постигнуть горе,
Корабль их потонуть мог, оставаясь в море дольше.
Не говоря ни слова, он закинул в море сети,
Сказав, что хочет порыбачить, так найдя причину,
Он в тайне наловил ляпис-лазури камни эти,
И в трюме спрятал, выбросив их груза часть в пучину.
Когда матросы все эти моря преодолели,
То моря Валабхамукха границ внешних достигли,
Где ветер выл, зловещий, тучи над водой летели,
И волны, разрушительные, их корабль настигли.
К тому же, из воды вершины скал кругом торчали,
Которые всем странствующим гибелью грозили,
Серьёзную опасность все на судне понимали,
Купцы, став на колени, о спасении молили.
Тут на корабль обрушилось такое наводненье,
Водовороты грубо судно вверх и вниз бросали,
С бортов обшивку судна словно бритвой острой рвали,
Стихии сила кораблю готовила крушенье.
Рёв, оглушительный, рвал перепонки всем, ушные,
И бездна меж волнами аж да ада разверзалась,
Столбы воды из волн этих вздымались вверх такие,
Что их вершины облаков и туч неба касались.
Купцы пред Бодхисаттвой в страхе на колени пали,
И, внутренне отчаявшись, уж с жизней все простились.
Ужасней становилось всё, они как ни молились,
И перед Бодхисаттвой все слова свои сказали:
- «С великим страхом слышим море мы, и полагаем,
Что это – наша гибель. жизни все нашей утрата,
Сейчас мы остро чувствуем, что все мы погибаем,
Мы поняли, что это - море дьявола и ада».
Ответил он: «Валабхамукха – море так зовётся
Всегда суда здесь тонут, здесь нельзя в живых остаться,
И тот, сюда кто попадёт, на дне он остаётся,
Никто даже не думает из вод этих спасаться.
Поэтому и происходят здесь одни крушенья,
Всех тех купцов, за золотом кто в странствие пустился,
И не бывает в этом море никогда спасенья,
Для тех, кто с жадностью, здесь за богатством устремился.
Но я вам помогу, вам нужно только помолиться,
Для этого поехал с вами я в морские дали,
Домой чтоб без беды сейчас могли вы возвратиться.
Вреда не причинил я в жизни ни единой твари.
За это получил в дар слово Истины, небесной,
Поклялся с добродетелью дружить, миротворящей,
Духовной я овладевал наукой и, телесной,
За что и обладаю магией я, настоящей».
На этом корабле шестьсот матросов находилось
С купцами, все они к его взывали милосердью,
Ему с надеждой вся команда в пояс поклонилась,
Его переодев, молиться стали все с усердьем.
Встал Бодхисаттва на нос корабля, руки вздымая
К богам небесным, произнёс он Истинное Слово,
Которое, корабль из пучин моря поднимая,
Перенесло в порт Бхарукачча к пристани их снова.
Как только в родной бухте все торговцы оказались,
И выйдя на причал, у корабля вместе сгрудились,
То все сокровища из трюма в воздух вдруг поднялись,
И к Бодхисатве в дом, отстроенный, переместились.
Там поделил он драгоценности на всех, вручая
Всем им их часть, те получали это с удивленьем,
Так как не знали всего этого происхожденья,
Он отдал всё им, наставлением сопровождая:
- Здесь, золото, алмазы, серебро, кораллы тоже,
Ляпис-лазурь и изумруды, всё это берите!
Но помните, что ваша жизнь этих богатств дороже,
Поэтому оставьте море и жизнь берегите».
Так Бодхисаттва всё раздал всем, милость совершая,
Жизнь прожил в милосердии, добра всем сделал много,
Всем бедным постоянно милостыню раздавая,
А в конце жизни в небеса к богам избрал дорогу.

74. История о плотниках-путешественниках
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Страною управлял, и армия его любила.
Была деревня рядом, тысяча семей в ней жило,
Глава каждой семьи обычно плотником трудился.
Главы семей своих сынов в окрестности послали.
- «Столы, кровати, стулья сделаем вам, - говорили, -
Дома построим». При согласии с них плату брали,
Домой те с полными мешками денег приходили.
Шло время, но заказы плотники не выполняли,
Заказов было много, рук для дела не хватало,
И население обещанного ждать устало,
И все крестьяне их бездельниками обзывали,
Со временем о них все только плохо говорили,
Молва распространялась по стране об их деревни,
Считали это нарушением заветов, древних,
Поэтому, собравшись, переехать все решили,
Но вот куда им переехать, где найти жилище?
Во всех близко лежащих деревнях враги их были,
Которые не дали бы им ни приют, ни пищи.
И более того, увидев их, бы их избили.
И вот тогда все сообща придумали решенье:
- «А почему бы не построить нам корабль, огромный,
И с его помощью не совершить переселенье
За море, где смогли найти б мы островок, укромный».
Решив так, сообща все взялись за работу дружно,
В лесу, соседнем, брёвен, сколько надо, нарубили,
И ночью тайно к морю волоком перетащили,
Такой большой корабль соорудили, как им нужно.
Затем собрались тайно все, дома в полночь покинув,
И сели на корабль, детей и жён своих все взяли,
После штормов, проплыв по морю, к острову пристали,
Безлюдному, у берега крутого якорь кинув.
На нём росли несметные различные растенья:
Рис дикий, сахарный тростник, кокосы и бананы
На пальмах, хлебные деревья; под густой их сенью
Скрывались птицы, и был слышан крик их постоянно.
По-видимому, рис и сахар рос после крушений
Судов, и люди раньше в этом месте обитали.
В кустах они нагого человека увидали,
Который прятался от них, стараясь скрыться в тени.
Он дико выглядел, и мастера сперва решили,
Что дьяволами остров заселён, иль дикарями.
- «Разведать место надо всё, - мужчины говорили,
Чтоб знать, если останемся мы здесь, что будет с нами».
Семь человек вооружились копьями, мечами,
На берег высадившись, дикаря того поймали,
Он с ними разговаривал разумными речами,
После чего его рассказам доверять все стали.
Сказал он им: «После крушенья я здесь очутился.
На этот остров, райский, выбрался и здесь остался.
Я стал счастливым, ни одного дня здесь не трудился,
Забыв о голоде, досыта круглый год питался.
И всё это богатство только мне принадлежало,
Я не хотел уже на сушу к людям возвращаться,
Мне хорошо здесь было, лишь людей недоставало,
Если останетесь здесь жить, то будем мы общаться.
Поэтому прошу вас, вы меня не убивайте,
Не демон - я, а человек, и раньше им являлся,
Я просто обносился, вы одежду лучше дайте
Мне, чтоб достойно перед женщинами появлялся».
Мужчины меж собой после того посовещались.
- «Это - чудесный остров, здесь останемся», - решили,
Вернулись на корабль и всей деревне рассказали,
И выгрузившись со своим всем скарбом, там остались.
Но оставалось всё же в них какое-то сомненье,
Поэтому они у обитателя спросили:
- «Рассказ об острове хорош, и вызвал удивленье,
Но, может, вы ещё о чём-то нам не говорили»?
- «Да, - тот сказал,- порой сей остров боги посещают,
Мочу если увидят вашу или испражненья,
То разозлятся, этого они здесь не прощают.
И могут наказать живущих полным истребленьем.
Поэтому об этом деле помните и знайте,
Старайтесь в чистоте жить и быть чистыми в работе,
Мочу и испражненья песком сразу засыпайте,
Чтоб вони не было и грязи там, где вы живёте».
Условья новосёлы приняли и посчитали,
Что исполнять легко их будет и совсем не сложно,
На острове остались, и дома все строить стали,
К природе, там, где жили, относились осторожно.
Из тысячи семей, на острове что поселились,
Пятьсот семей лишь была умной и трудолюбивой,
Другая половина была глупой и ленивой,
Они придались пьянке, кутежам и не трудились.
Из сахарного тростника вино себе варили,
Затем, напившись, там, где были, и нужду справляли,
Придавшись лени, за собою грязь не убирали.
Терпели долго боги их, затем убить решили.
Ленивцы на упрёки умных же не отвечали.
А пили лишь вино своё, толстели и жирели,
И во хмелю, забывшись, в игры разные играли,
Нагадив, убирать же за собою не хотели.
На небе боги их судьбу между собой решали,
Собравшись, согласились с методом уничтоженья:
Волной, огромною, смыть их разом, чтоб не дать спасенья,
Чтоб люди больше этих остров не загрязняли:
- «Через пятнадцать дней на небе полнолунье будет,
Когда небесные окрепнут силы мирозданья,
И в это время же на острове погибнут люди,
Никто не выживет, таким им будет наказанье»!
Сын бога лишь с таким решением не согласился,
Он добрым был и посчитал решение жестоким,
Но в своём мнении среди богов был одиноким,
Людей предупредить о той опасности решился.
Подумав: «Не смогу смотреть на гибель их спокойно,
И разве люди могут гибнуть за свои ошибки?!
Жестоки боги, а их методы плохи, не гибки,
Неужто обойтись с ними нельзя, как-то, достойно»?
И в тот же день под вечер он на небе появился,
Над частью северной, над островом, у небосклона,
Пронизал его взгляд всех жителей и засветился.
В тот миг, поужинав, сидели люди возле дома.
Сказал он: «Плотники, послушайте, боги сердиты
На вас, вам нужно сейчас срочно с острова убраться.
Так как как через пятнадцать дней потоп может начаться,
Который уничтожит вас. вы будете убиты».
Сказав так, он за пеленою небосвода скрылся,
Его речь глубоко в сердца всех жителей проникла.
Народ, услышав слова эти, очень возбудился,
Не знал, что предпринять, в деревне паника возникла.
У сына бога был товарищ, злобой отличался,
Решил, что после этих слов возмездия не будет,
Подумал: «Не хочу, чтоб кто-то среди них спасался,
Заставлю их остаться здесь, пусть все погибнут люди».
И чуть попозже он на небе тоже появился,
Над южной частью острова, вверху, на небосклоне,
Пронизал взглядом жителей и яро засветился,
Сидел в эфире, скрещивая ноги, как на троне,
Спросил: «А правда, только что являлся к вам сын бога?
И что сказал он вам? Какой совет вы получили»?
- «Чтоб мы бежали все, - ему ответили с порога, -
Пока нас боги здесь, на острове, не утопили».
Услышав тот ответ, товарищ громко рассмеялся,
Сказав: «Он вам завидует, поэтому пугает.
Чтоб для него очистили вы остров, он желает,
Он хочет, когда вас не будет, чтоб он здесь остался.
И говорил он вам всё это только из-за злобы.
Куда направитесь вы? Краше места не бывает!
Живите здесь вы, наслаждайтесь, вам всего хватает,
Ни о каком побеге и не думали вы чтобы»!
Заверив в безопасности, он быстро удалился,
Ленивые работники все стали сомневаться
В словах, что бога сын сказал, чтоб здесь не оставаться,
Поверили только товарищу, который скрылся.
Ленивые все говорили: «Мы все убедились,
Что ничего нам не грозит, и будем жить спокойно,
Сказал глашатай с юга, чтобы мы не суетились,
А продолжали наслаждаться жизнью все достойно.
Тот, с север что, нас стращал, что нужно нам убраться,
Но с юга друг сказал нам, что тот интерес имеет,
Чтоб нас с места совсем прогнать. Нам нужно здесь остаться,
Спокойно будем жить, никто прогнать нас не посмеет».
А умные сказал: «У нас есть два варианта,
И нужно нам заранее готовиться к обоим.
Есть две возможности, и мы сейчас корабль построим,
И для дороги также запасёмся провиантом».
Но глупые решительно всем умным возразили,
Сказав: «Зачем ещё готовиться и тратить силы наши?
Не будем делать мы корабль, не надо пищи вашей.
Ведь ничего не будет, в этом нас же убедили.
Сказал нам друг наш, а он знает самоотреченье,
Он подарил нам остром, и мы все здесь остаёмся,
Прогнать хотел нас тот, кто с завистью и озлобленьем,
Но мы напрасным страха никогда не поддаёмся.
Оставьте нас в покое, строить мы корабль не будем!
Мы не хотим, чтоб с нами глупостями вы делились»!
На этом спор закончился, и разделились люди,
Одни за дело взялись, а другие веселились.
Когда корабль был построен, умные все взяли
Свои семейства и на борт со скарбом погрузили,
В пятнадцатый день месяца все катастрофу ждали,
Но малая волна была, колени замочили.
Увидев это, глупые над умными смеялись,
Но умные-то знали, что всё это - лишь начало,
Отчалили от берега, глупцы же издевались.
А вскоре с моря вдруг накатывать стал вал за валом.
Вал первый был по пояс, а второй – аж с головою,
Вал третий, высотой с дом, набежал на их селенье,
Четвёртый был как семь пальм, всё унёс в море собою,
Пятьсот глупых семей погибли так в одно мгновенье.

75. История о рабе Катахака
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, отдавал всего себя служенью.
То Бодхисатва был влиятельным купцом, трудился,
В столице проживал и пользовался уваженьем.
Жена родила сына, детей в доме было двое,
Так как в то время у рабыни сын ещё родился,
Его назвали Катахака, был красив собою,
Пока не вырос, вместе с сыном он купца учился.
Носил за ним все вещи, во дворе вместе играли,
Присутствовал на всех уроках, знаний набирался,
Внимательно следил, когда уроки объясняли,
Умел читать, писать наукой интересовался.
Когда подрос, то в доме стал служить, науки зная,
Умел прекрасно говорить и в деле разбирался,
Своей природной красотой сердца все покоряя,
Но всё ж, по положению рабом он оставался.
И как-то раз, он письменной работой занимаясь,
Подумал: «Все меня здесь как раба лишь принимают,
Относятся ко мне как к низшему, не продвигают.
Ничто мне не поможет выше стать, как ни стараюсь.
И если допущу ошибку, будет наказанье,
Меня побьют и вновь работать, как раба, заставят,
Никто не ценит в доме ни мой труд, ни мои знанья,
Все господа мной как невольником, презренным, правят.
Никто мне не поможет в положении подняться,
И мне, кроме обмана, ничего не остаётся,
Как самому себе помочь, бежать срочно придётся
Куда-нибудь отсюда, там своим делом заняться.
И есть возможность одно дело провернуть успешно:
В другой стране живёт купец, с хозяином он дружен.
Я напишу ему письмо хозяина и спешно
К нему отправлюсь, мне предлог для встречи с ним и нужен.
В письме я сообщу, что к нему сына посылает
Он, чтобы сын его на дочери его женился,
Никто в семье их о семье хозяина не знает.
Сыграют свадьбу, я б женился и там поселился».
Решив, он написал письмо с хозяина печатью,
Взял денег, и в богатую одежду нарядился,
Границу пересек он, как богач с высокой статью,
И перед тем купцом в его покоях появился.
Спросил купец его: «Любезный, прибыл ты откуда»?
Ответил тот: «Я - из Бенареса, меня не знаешь,
Но знаешь моего отца, привёз письмо оттуда,
Как только прочитаешь его, сразу всё узнаешь».
И передал письмо, тот прочитал и восхитился,
Воскликнув: «Счастлив я, такое для меня везенье!
Сейчас в моей жизни смысл новый для меня открылся».
Отдал ему дочь в жёны так без всяких возражений.
Его с почтеньем приняли в семье, свадьбу сыграли,
Но сделался заносчивым он в своей новой роли,
Стал привередой, когда на стол чаши подавали.
Лишь блюда пробовал, отдельные, не ел их более.
К портным в одежде был придирчивым и своенравным,
Высказывал упрёки, что в стране шить не умеют.
На родине он славился нарядом своим славным,
А здесь среди портных никто искусством не владеет.
На родине его заметили раба пропажу,
Сказали Бодхисаттве, сразу он распорядился,
Чтоб разыскали беглого раба, так как он скрылся,
Царь отдал указание, предупредили стражу.
Прошло всего три дня, пришло с границы сообщенье:
«Границу пересёк богач, красивый, неизвестный».
Его обличие признал, один из стражей местных,
Он был у этого купца когда-то в услуженье.
Затем пришла и весть, что раб на дочери женился
Его знакомого купца, и свадьбу там сыграли,
Тут Бодхисаттва приказал, чтоб весть не разглашали,
Поехал сам, в этой стране впервые появился.
Катахака узнал, что сам хозяин прибывает
К ним в гости, к тестю, сразу быстро с просьбой обратился,
Сказав: «На родине традицию все соблюдают,
В пути к отцу я в качестве раба должен явиться.
Поэтому я выезжаю срочно с ним на встречу,
Сам лично буду ему ноги мыть, служить покорно,
Всё, что прикажет, буду делать я, как раб, проворно,
Так как он уже старый, буду брать его на плечи».
Тесть отпустил его, традиции же удивился,
Катахака с хозяином в дороге повстречался,
При его виде на колени встал и поклонился,
Затем ему во всём, что с ним произошло, признался.
Сказал: «Хозяин мой, прошу вас слёзно, не губите,
Я дам вам много денег и для вас буду стараться,
Всю жизнь вашим рабом всегда буду оставаться,
Но только учредиться в статусе мне помогите».
Вначале думал Бодхисатва: «Поступил он мерзко,
Я заберу его с собой, чтобы рабом остался».
Но тут подумал он, раз раб во всех грехах признался,
Прощенье попросил и вел себя со мной не дерзко,
Посмотрим, что он дальше в положенье делать будет,
Как поведёт себя со всеми, что о нём все скажут».
Решил, что если он проявит добродетель к людям,
И недостатки переборет, то им не расскажет.
Затем Катахака вручил подарки, дорогие,
Хозяину, тот принял их как будто бы от сына,
А названный сын делал всё, что мог, для господина,
Служил, как раб, и исполнял желания любые.
Ему сказал так Бодхисатва: «Ты меня не бойся,
Не буду я чинить препятствий на твоей дороге,
Хоть действия твои не одобряю, видят боги,
Добросердечным если будешь, то не беспокойся».
Когда их кавалькада в град купца того вступила,
То жители все Бодхисаттве почесть оказали,
Служил хозяину, как раб, когда их принимали,
Сын, названный, старался угодить, что силы было.
Когда оба купца за стол для разговора сели,
Сказал тесть: «Получил письмо я ваше с предложеньем,
Детей наших женить, я сделал всё без канители».
Гость, слыша то, оставил всё, как есть, без возраженья.
Ему пришлось принять обман и отнестись, как к сыну,
К Катахака, хотя ему и было неприятно,
Он понял суть обмана, потому что знал причину.
Его ж решил проверить, чтобы стало всё понятно.
Решил он с дочерью отца поговорить наутро,
Её просить стал, чтобы волосы та расчесала,
Когда за столик её сел с приколками и пудрой,
О нём вопросы задавать стал, и она сказала:
- «Обычно ладим хорошо и любим мы друг друга,
Старается помочь в семье он, и во всё вникает,
Мне помогает он, я им довольна, как супруга,
Но недостаток есть в нём, и его он не скрывает».
- «Так в чём его вина? – спросил гость. – Как он поступает»?
С улыбкой дочь призналась: «А всё дело в воспитанье -
Ему не нравится наша одежда и питанье,
На родине своё он хвали всё, наше ругает».
Сказал тут Бодхисаттва: «Чтоб не был он привередой,
Я знаю, как обуздывать его, на место ставить.
Тогда ты сможешь одерживать над ним победу,
Когда начнёт он придираться, можешь стих ты вставить».
Он этот стих ей прошептал на ухо и добавил:
- «Запомни слова эти, и скажи всё непременно,
Тогда эффект от этих слов последует мгновенно».
Гость выразил ей благодарность и её оставил.
А вскоре он домой, купца покинув, возвратился.
Прошло немного времени, в семье обед давали,
А на него очень влиятельных лиц приглашали,
Приём готовил Катахата, очень суетился
И пробовал все блюда, что его жена варила,
Он снова стал заносчивым, отец как возвратился,
Ругал все дорогие блюда и собой гордился,
Жена тут вспомнила, когда со свёкром говорила.
Когда сели за стол, муж, взяв её еду, скривился,
Она сказала: «К нам придя, ты многого не знаешь,
Что видишь критикуешь, и за всё нас упрекаешь.
Тебя бы проучил старик, здесь если б появился.
Поэтому всё ешь, что мы даём, и не кривляйся.
Всё получаешь в дар, чего коснёшься, и что тронешь,
Со всеми, кто живёт здесь, вежливым быть постарайся,
Иначе ты своё достоинство у нас уронишь».
Слова услышав эти, Катахака сам весь сжался,
Подумал: «Они знают о моём происхожденье,
Как видно, мой хозяин намекнул, тесть догадался.
Как плохо не закончилось б моё здесь приключенье».
Он сразу присмирел, ел всё, на стол что подавали,
Из страха, потерять свой статус, сразу изменился,
Со всем тем, что ему не нравилось, он примирился,
Стал дружелюбным, вежливым, его все уважали.
Все дали высшую оценку всем его заслугам,
Ко всем он стал благожелательным и, даже к слугам,
И даже к виноватым проявлял он снисхожденье,
В конце жизни высокого добился положенья.

Астральная чакра (умственно-речевая)
Но как бывает, что глупцы и умные родятся?
Ведь чтобы умным стать, не только нужно обученье,
Тому, родился глуп кто, не поможет и леченье,
Глупцы же даже для простой работы не годятся,
Чтоб в жизни умным быть, ум должен наш работать быстро,
Сопоставлять всё, сравнивать, искать во всём решенья.
Бездарный иль глупец-простак не может стать министром,
Ум требует в развитие такого завершенья,
Чтоб мог уметь он проникать и в тайны, и в секреты.
Быть хитрым, и быть умным – разные пути развитья,
Ум, совершенный, развивает разума наитье,
Когда, не видя, знаем мы, что происходит где-то.
Через гортань очищенный эфир в нас попадает,
(С той чакрой становлюсь я мудрецом красноречивым)
Ведёт она к освобожденью, чувства очищает,
Богатством заполняя разум мой, неисчислимым,
И сердце заставляет в унисон с Вселенной биться,
Любовь, открытость к миру в нём и доброту рождая,
Из чакры этой миллионов молний свет струится,
О прошлом и о будущем все знанья мне давая.
Она нам ставит цели и к решеньям направляет,
Рождая в уме формы, слух и мысли обостряя,
И восприятье всей действительности пробуждает,
Стремленье к самосовершенствованью порождая.
Через неё мы проникаем в высшее искусство,
Из мистики мистерию искусно создавая,
В духовные вибрации людей всех проникая,
Влияя музыкой души, их заполняя чувства.
Через неё мы состраданием на мир влияем,
Энергией своею можем с миром поделиться,
Плохое на хорошее в сердцах людей меняем,
Когда пред ними могут небеса богов раскрыться.
В ней мудрость сердца постиженья пустоты сокрыта,
Когда астральный мир нам открывается в сознанье,
Где обретенье для души бессмертия открыто,
Через неё небесные все проникают знанья.
Питаясь ею, можно вечно молодым остаться,
В своей астральной оболочке перевоплотиться
В свою вторую сущность, и энергией делиться
Со всеми, кто решил в прекрасном мире сохраняться.
Через неё в противоборство мы со злом вступаем,
Распространяя здравомыслие в умах, заблудших,
И сами для себя путь, истинный, мы открываем,
Который приведёт нас обязательно в мир, лучший.

76. История о комаре
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Жил мирно, на досуге увлекался рыбной ловлей,
То Бодхисаттва зарабатывал на жизнь торговлей,
В селенье, жили плотники где, он остановился.
Один из них был пожилым и во дворе трудился,
Обстругивал бревно, в работу эту погрузившись,
На голове его комар, от жадности забывшись,
Сидел, вонзив свой хоботок, его крови напился,
От крови плотника всё тело комара краснело,
Но тот всё пил, свою иглу до черепа пронзая,
Старик терпел, не в состоянии оставить дело,
И сыну крикнул, чтоб того прибил он, призывая:
- «Сынок, комар меня в макушку больно так кусает,
Что силы нет сносить уже, кончается терпенье».
Его сын с топором, бежит к нему, дело бросает,
При том кричит: «Отец, убью его одним движеньем».
А Бодхисаттва у окна сидел, всё наблюдая,
И видел всё, как этот странный эпизод случился,
Как плотник сына кликнул, комара прогнать желая,
- «Сейчас его убью я», - тот, ответив, устремился
К отцу на помощь, свой острый топор в руке сжимая,
Рука с тем топором со всего маха опустилась
На комара, сидел что, упиваться продолжая,
И на две части голова отца тут развалилась.
Так бедный плотник со своею жизнью и расстался,
А Бодхисаттва, высказался так, на это глядя:
- «Уж лучше жить с умным врагом, с которым повстречался,
Чем с тем, кто не имеет разума во лбу ни пяди.
Не сможет враг убить, хоть б из-из страха наказанья,
Друг причиняет зло, когда лишён соображенья,
Сын комара согнать с отца только имел желанье,
Но голову рассёк напополам одним движеньем».
Уехал Бодхисаттва, ту деревню покидая,
Всё думая о том, что глупость – бедствий порожденье,
Глупец отца земле, сырой, в то время предавая,
Наверное, жалел о своём в мире появленье.

77. История о разрушителе сада.
В то время, как в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, и его все там боготворили,
В столице шумный праздник «Встречи Звёзд Всех» проводился,
Куда все жители с желанием попасть спешили.
В то время в царском парке обезьян много водилось,
Смотритель парка так подумал: «Там веселье будет,
На праздник соберутся, чтоб отпраздновать, все люди,
Там мне, из-за работы, побывать не приходилось,
Но попросить могу я обезьян, чтоб заменили
Меня на это время, саженцы чтоб поливали,
Пока я праздную, деревья чтобы не завяли,
Я объясню им, чтоб они весь царский сад полили».
Он встретился с их вожаком и дал ему заданье:
- «Любезный, вы свободны, я играть вам не мешаю,
Цветы, плоды и листья в парке есть вам позволяю,
Но я прошу исполнить вас одно моё желанье,
Вы знаете, что в городе сейчас люди гуляют,
И я хотел б на это время тоже отлучиться,
Поэтому прошу, пусть обезьяны поливают
Все саженцы, пока с людьми я буду веселиться.
Я буду вам признателен». Вожак тот согласился,
Смотритель дал сосуды, бочки, шланг для поливания,
И с лёгким сердцем на весёлый праздник удалился,
Вожак же смело к исполненью приступил заданья.
Он был ответственным, и к обезьянам обратился:
- «Друзья, с это поливкой всем нам нужно постараться,
Чтоб каждый корень дерева воды вволю напился,
Ни капли не пропало чтоб, запас воды остался.
Поэтому, чтоб напоить их, вы их вырывайте
Из почвы, бережно тяните, чтоб листва осталась,
Затем деревья эти все корнями окунайте
Во влагу и смотрите, чтоб вода не растекалась».
И после указанья все к работе приступили.
Все насажденья вырыли и к бочкам притащили
Держа за крону бережно, их в воду опустили,
Затем держали их в воде, чтоб все деревья пили.
Один прохожий увидал всё, что они творили,
Спросил их: «Что вы делаете? И зачем их рвёте?
Зачем их топите»? И обезьяны объяснили:
- «Вожак сказал нам это делать. Вы нас не поймёте,
Он хочет воду сэкономить, чтоб запас остался
Воды, поэтому мы все деревья вырываем
Из почвы, поим их водою, а потом сажаем,
Вожак наш умным, сам он до такого догадался».
Тот покачал лишь головой, услышав объясненье.
Сказав: «Когда глупец за дело где-нибудь берётся,
То всё ломается и ничего не остаётся,
Тем более, когда он в чём-то проявляет рвенье».

78. История о водке
Когда в Бенарее царь Брахмадатта находился,
Народом правил, и одаривал всех пищей, вкусной
То Бодхисаттва в семье крупного купца трудился,
На службе у него был винодел один, искусный.
Раз водку острую он сделал и сказал подручным:
- «Продайте эту водку». И отправился купаться.
Решил улучшить вкус помощник, нашёл привкус скучным,
Добавил в неё соли, чтобы смог вкус отличаться,
И так испортил окончательно напиток этим,
Когда вернулся винодел, то в этом убедился,
Сказал хозяину, что для питья он не годился,
Сказал тут Бодхисаттва: «Это ясно даже детям,
Что, если кто-то глуп, или чему-то не обучен,
Добра не принесёт, от него вред лишь остаётся.
И даже если он ещё чему-то там научен,
То всё равно испортит то, к чему он прикоснётся».

79. История о непослушном
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился.
Народом правил, и с делами всеми управлялся,
То Бодхисаттва в артистической семье родился,
И с малых лет физической культурой увлекался.
Родители с ножами научили управляться,
Метал ножи он метко, мог всадить все в одну муху,
Иль увернуться от ножей, повелеваясь духу,
И с юности стал в цирке подготовкой заниматься.
Пошёл к известному он фокуснику в обученье,
Который умел прыгать через копья, разбегаясь,
Решил он тоже обрести такое же уменье,
Учился упражненьям акробатики, стараясь.
Затем с учителем стал выступать он на арене,
Тот мог через четыре аж копья прыгать успешно,
Его готовил этому же он себе для смены,
Так как уже старел, и цирк хотел покинуть спешно.
Но как-то раз, вывив вина, он сделал объявленье,
Что перепрыгнет через копий пять с разбегу сразу,
Хотя до этого не делал номер тот ни разу,
Народу множество собралось на то представленье.
Как мог, остановить учителя он попытался,
Сказав: «Мой мастер, ты – самый великий между нами,
Не прыгнешь через копий пять со старыми ногами,
Ведь раньше этой тренировкой ты не занимался.
Я не хочу тебя, пятым копьём проткнутым, видеть».
Но мастер, его слыша, от прыжка не отказался,
Сказав: «Словами этими меня можешь обидеть,
Но поздно уж отказываться, раз за это взялся.
К тому ж, ты представленья об искусстве не имеешь,
Каким владею я, не будем предаваться спорам.
Тем мастерством, которым я владею, не владеешь».
Учитель Бодхисатвы не поддался уговорам.
И с длинного пробега прыгнул он на представленье,
Преодолев копья четыре, пятый в нём остался,
Пронзив его насквозь во время тяжкого паденья.
Так мастер акробатики с жизнью своей расстался.
И Бодхисаттва, сняв его с копья, сказал угрюмо:
- «Совета умного ты не послушал, постарался
Себя перескочить, так и погиб зря, ради шума».
Его похоронив, с учителем он распрощался.

80. История о барабанщике
Когда в Бенарисе царь Брахмадатта находился,
О добродетелях его в стране народ всех слышал,
То Бодхисаттва в семье барабанщика родился,
В деревне жил, и там о большом празднике услышал,
Который в городе Бенаресе раз проводился,
Туда пошёл он с сыном, чтобы в нём принять участье,
И заработать денег, царь на деньги не скупился,
Там денег много царь отсыпал, к их большому счастью.
Когда они, довольные, домой уж возвращались,
То через лес отправились, грабители где жили,
И, чтоб их не ограбили, бить в барабан решили,
Чтоб барабана бой те слышали и испугались.
Отец сыну сказал: «Бей в барабан попеременно,
Воры подумают, что едет князь, и побоятся,
Они на расстоянии от нас будут держаться.
К нам не приблизятся, пройдём их мимо непременно».
Но сын, не слушая, стал в барабан бить непрестанно,
Отец как не просил его, бил в барабан, страх пряча.
Грабители услышали, подумав: «Это - странно,
От страха могут в барабан так бить, и не иначе».
Увидев двух, приблизились и деньги отобрали,
К тому же, их избили, и опять в лес удалились,
Так, возвращаясь, сын с отцом все деньги потеряли,
Так вышло потому, что сын с отцом не сговорились.
И молвил Бодхисаттва так: «В тебе нет пониманья,
Наделал шума, играть нужно было осторожно,
Игрой своей, назойливой, привлёк воров вниманье,
Тогда, как обмануть их, просто было можно».

81. История о метателе гальки
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился
То Бодхисаттва был министром у него на службе,
С придворными он всеми очень быстро подружился,
И до конца последних жизни дней был верен дружбе.
В то время царь имел духовника, тот отличался
Болтливостью, и говорить мог, не переставая,
Дух не переводил, царь его слушал, уставая,
Подолгу его длинный монолог не прекращался.
Царь думал, кто ж поможет мне пресечь его болтливость,
Но в окружение таких людей не находилось,
Ему духовника так надоела говорливость,
Что он страдал, и даже ночью ему речь та снилась.
В Бенаресе в то время жил калека, однорукий,
Он не ходил, но камешки кидал рукою метко,
Все цели поражая, мастерством владел. От скуки
Деревьям форму придавал, что делал так нередко.
Бросая камешки и листья с веточек сбивая,
Он сделать мог из дерева медведя, или тигра.
Мальчишкам нравилось смотреть на его эти игры,
Они с ним бегали, в коляске так его катая.
Обычно к городским его воротам привозили,
Где мог он заработать за свой труд денег немного.
Фигуры сделать там зверей из крон кустов просили,
Кричали: «Сделай нас слона и сделай носорога».
Одни раз ехал царь, увидел, дети развлекались,
Калека галькой сделать форму лошади старался,
Подъехал ближе царь, от страха дети разбежались,
Калека этот так наедине с царём остался.
Увидев в форме лошади куст, царь спросил министра:
- «Кто мастер этого искусства»? Тот ему ответил:
- «Калека тот, кидает метко кальку он и быстро».
Царь удивился и ваятеля с вопросом встретил:
- «А мог духовнику бы ты язык слегка подправить,
Он много говорит, и я от этого страдаю».
- «Могу, - сказал тот, - а могли бы мне сюда доставить,
Помёт козий и трубку, и его я обуздаю».
Обрадовался царь, домой с калекой возвратился,
В саду была палатка, где он с брахманом встречался.
Дыру в стене палатке сделать он распорядился,
Во время встречи их, калека за стеной остался.
Духовник стал опять вещать царю без остановки,
Открытым рот держал, куда горошины влетали –
Помёт козлиный, что летел из трубки от сноровки
Калеки, так горошины в желудок проникали.
Шло время разговора, брахману вдруг дурно стало,
Живот наполнился помётом, начал раздуваться.
Сказал царь: «Мой учитель, помолчать б вам не хватало,
С открытым постоянно ртом, можно дерьма набраться,
Что с вами и случилось, нужно пить настой вас срочно
Травы Пиянгу, он ваш может исцелить желудок,
Хоть совершенный вы в себе имеете рассудок,
Но с другом говорить без умолку всегда порочно».
И после этого духовник сразу излечился,
Он понял, что болтливость есть привычка, и плохая,
И в разговоре соблюдать он меру научился,
Сам говорил всё, собеседнику сказать давая.
Подумал царь: «Калека защитил мне мои уши,
Вознаградить его я должен». Дал распоряженье,
Большое чтобы ему выдали вознагражденье
И три деревни с жителями в месте самом лучшем.
А Бодхисатва высказал царю такое мненье:
- «Мудрец должен какому-то искусству научиться,
И всю жизнь совершенствоваться в том своём стремленье.
Тогда успеха в жизни сможет он легко добиться.
Однако, мудрецы в жизни не все так преуспели,
Так как своё искусство отточить не потрудились,
Калека же обрёл искусство пораженья цели,
И получил награду, а другие не добились».

82. История о дышле плуга
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Воспитывал в народе добродетельные чувства,
То Бодхисаттва снова в семье брахмана родился,
Когда подрос, учился в Таккасиле всем искусствам.
Когда домой вернулся, стал учителем известным,
Все жители Бенареса учителем гордились,
О его мудрости ходили слухи повсеместно,
Тогда пятьсот учеников в его школе учились,
Среди учеников один был глупый и ленивый.
Был сыном он учителя и должен был учиться,
В учёбе глупостью от всех лишь мог он отличиться,
Хотя он выглядел как все, был даже говорливый.
Но вот учёба ничего ему не приносила,
Поэтому он у учителя был в услуженье,
Работал, словно раб, услужлив был, без принужденья,
Тяжёлую работу делал, позволяла сила.
Раз как-то Бодхисаттва находился уж в постели,
Сказал ему кровать подвинуть, чтобы не качалась,
Тот начал подвигать, и одна ножка вдруг сломалась,
Кровать стоять осталась на трёх ножках еле-еле.
Но ученик своё колено под кровать подставил,
Учитель тут заснул и, что случилось, не заметил,
А ученик кровать, так подпирая, и оставил,
Лишь утром там ученика учитель и приметил,
Спросил его: «Ты что же, так всю ночь и оставался?
Неужто ты не спал, сидел так ножку подпирая»?
- «Да, не хотел, чтоб вы проснулись», - ученик признался.
Подумал Бодхисаттва: «Вот, ответственность какая»!
Решил он: «Раз самоотвержен он, и в службе верный,
Средь всех учеников, которых знаньям обучаю,
То нужно к знаньям пробудить его, как я считаю,
И сделаю из всех учеников его я первым.
Но как мне обучить его, шаг, первый, сделать к знаньям?
Чтобы способность у него мышления развилась,
Чтобы дорога к осмыслению мира открылась,
И чтоб проникновенным стало бы его сознанье»?
Подумав, Бодхисаттва так решил с ним заниматься:
«Прибегну к таким средствам: ходит в лес он за дровами
И собирает травы, когда будет возвращаться,
Спрошу его, что увидал в лесу он под ногами.
Когда ответит он, что видел то он, видел это,
Рассказывать мне будет, что видал, и что случилось,
Спрошу его: «А что подобное ты видел где-то?
Откуда вещь эта взялась, откуда получилась»?
Чтоб вещи описал особенность, своеобразье,
Чтоб понимал различие и сходство меж вещами,
Чтоб свойства разных тел мог различать в разнообразье,
Обоснование умел бы выразить словами.
Тогда ум разовьют его такие упражненья,
Он сможет внятно говорить и мыслить нестандартно,
Со временем и говорить появится уменье,
Он сможет рассуждать, со мною в спор вступать азартно.
Привью ему я эрудированность и учёность,
И буду расширять тогда его границы знанье,
Родится в нём тогда желание мира познанья,
В душе исчезнет глупости и лени обречённость».
Решив так, он сказал ученику: «В лесу ты будешь,
Всё наблюдай, запоминай, что в мире происходит,
Когда вернёшься, расскажи мне то, что не забудешь,
Что видел, где, когда, и время как в лесу проходит».
Ответил тот: «Ну, хорошо»! В лесу с друзьями скрылся,
Весь день провёл в лесу он в поисках и наблюденье,
- «Что видел»? – он спросил его, когда тот возвратился.
- «Змею увидел», он сказал. «Так приведи сравненье, -
Сказал тут Бодхисаттва, - на кого она похожа»?
- «На дышло плуга, - тот сказал. Учитель рассмеялся,
Сравнения добился он, и схожести в нём тоже,
Ответом же ученика довольным он остался.
- «Сравнение прекрасно, буду продолжать в том стиле, -
Подумал он, наутро дал ему то же заданье,
Чтоб он того, что видел, ему сделал б описанье,
Чтоб рассказал ему, что встретили, иль находили.
Когда все из леса вернулись, он спросил: «Что было?
Что видели в лесу? Что привлекло твоё вниманья»?
- «Слона видали», - тот сказал. «На что то походило»? -
Спросил учитель. Ученик дал то же описанье:
- «Он походил на дышло плуга». «Очень отдалённо, -
Подумал Бодхисаттва, - это – странное сравненье,
Но если только хобот взять, тогда определённо
Есть сходство, всё же это - слабое определенье».
На следующий день сказал тот после возвращенья:
- «В лесу сегодня сахарный тростник мы увидали,
Он походил на дышло плуга», - дал определенье.
Тут Бодхисаттву о способностях сомненья взяли.
Подумал он: «Змея, слон и тростник совсем не схожи,
А он твердит одно, ссылается на дышло плуга,
Как будто в центр попал он заколдованного круга,
Его мысль на одном застопорилась тут, похоже».
В другой день он сказал: «Мы молоко и йогурт пили».
- «На что они похожи? С чем ещё сравнить их можно? –
Спросил в надежде Бодхисаттва. –Это, ведь, не сложно».
Ответ был: «Все они на дышло плуга походили».
И понял Бодхисаттва: «Глупость неискоренима,
Тот, кто родился глупым, вряд ли быстро поумнеет,
Инерция незнанья, лени ведь неодолима,
Тот, кто умнеть не хочет, глупость не преодолеет».

83. История о знатоке, разбирающемся в мечах
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Был брахман у него, который знатоком считался,
По слухам, знал он толк в мечах, в цене их разбирался,
Знал скрытые достоинства их, очень тем гордился.
Когда кузнец меч приносил, он подносил меч к носу,
И нюхал лезвие, потом всем говорил сужденье:
Какого качества меч, для кого предназначенье.
Среди ценителей его глас пользовался спросом.
И люди верили, что волшебством он обладает,
И при дворе его за это качество ценили,
Но в тайне многие ему за похвалу платили,
Все знали, его мненье в свете многое решает.
Его искусство у всех очень дорого ценилось,
Тому, давал кто много, говорил он: «Превосходно,
Сталь очень прочная, в печи прекрасно закалилась,
Такой меч для сраженья царь возьмёт себе охотно».
Тому, давал кто мало, говорил он: «Сталь негодна,
По запаху сломается при первом же сраженье,
Хоть и наточен остро он, но сталь неоднородна,
Возьмёт меч, кто относится к себе с пренебреженьем.
Меч этот лишь для рубки дров б кому-нибудь сгодился».
Один кузнец решил, что брахман этот притворялся,
Не знал мечей он, надувательством лишь занимался,
И выковал отличный меч, к царю с ним обратился,
Пред тем посыпал перцем лезвия и ножны тоже,
Царь попросил проверить меч и вынести сужденье.
Проверил брахман рукоять, нашёл: «Она негожа».
Клинок из ножен вынул, чтоб составить своё мненье,
Приблизил к носу лезвие, чтобы понять причину
Изъяна стали, и вдохнул, но тут чихнул так сильно,
Что лезвие его нос рассекло наполовину,
Кровь брызнула фонтаном, залила лгуна обильно.

84. История о горсти гороха
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
То Бодхисаттва был его советчиком-министром,
На светском, как и на духовном поприще трудился,
Все трудности его решал умело, умно, быстро.
В то время на границе бунт разбойники подняли,
Начальники границ охраны помощь запросили,
Войскам сил не хватало, что границы охраняли,
Бунт подавить, там гарнизоны небольшими были.
Собрав войска, царь шёл в район, враги где находились,
Дождей период начался, раскисли все дороги,
Войска в лесу, чтоб переждать дожди, расположились,
С царём был Бодхисаттва, разделяя с ним тревоги.
Войска, кормить чтоб лошадей, горох дикий собрали,
И этим фуражом царя вся конница кормилась,
Поставили корыта, и горох в них насыпали,
Горох увидев, обезьяна с дерева спустилась,
Взяла гороха горсть. потом на дерево залезла,
Есть стала, но одна горошина из рук упала.
Отбросив весь горох, она за ней на землю слезла,
Нашла в траве, и с ней на дерево взбираться стала.
Царь и его солдаты, глядя на неё, дивились,
А та, уже спуститься за горохом побоялась,
Так как солдатами быть пойманной остерегалась,
Смотрела с завистью на тех, внизу что находились,
Жалела, что из-за горошины вся горсть пропала,
Спросил царь Бодхисатву: «Почему так поступила
Та обезьяна»? Он казал: «Ума ей не хватило
Сберечь горсть целую, когда горошина упала.
И только дураки ведут себя так, упуская
Из вида изобилие, которое теряют,
Так как на малое внимание лишь обращают,
Бросая всё, и это малое лишь сохраняя.
Такая уж природа дураков, как обезьяны,
Горошину роняя, устремляются за нею,
Так и дела ведут, что из-за малого изъяна
Теряют всё, охваченные жадностью своею».
Царь Бодхисаттву понял, дал приказ войскам всем сняться,
Покинуть лагерь и назад в столицу возвратиться.
Узнав, что царь ушёл, куда, не в силах догадаться,
Разбойники решили все рассеяться и скрыться.

85. История о мясе
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился
Народом правил, был о царстве удручён заботой.
То Бодхисаттва в семье крупного купца родился,
В то время люди многие кормились лишь охотой.
Охотник добывал газелей, и убил их много,
Вёз в город на телеге, раздавал всем по дороге.
Увидел четверых купцов, на улице сидящих,
Средь них был Бодхисаттва, о торговле говорящий.
Четыре юноши беседовали об их деле,
Когда телега с мясом с ними рядом проезжала,
У одного от вида той слюна с губ побежала,
Ему отведать захотелось мяса той газели.
Друзья увидели его желанье и ему сказали:
- «Не взять ли кусок мяса нам для нашего банкета?
Ступай, купи нам кусок лучший». И его послали,
Он подошёл к телеге и сказал: «Эй, парень, этот
Кусок хочу купить я», - на грудинку пальцем тыча.
Сказал охотник: «Мясо я везу не для продажи,
А просто раздаю его всем встречным людям нынче
По обращеньям их, и денег мне не нужно даже.
Послушай, милый друг, когда кого о чём-то просят,
То прежде, нужный тон для разговора с ним находят.
Который сам в себе к другим любезность уже носит,
А с ней предупредительность и вежливость приходят.
Я, по твоим словам, кусок такой же отрезаю».
И он отрезал лёгкое ему, взяв у газели,
Сказав: «Слова твои обычные, на самом деле,
Даю то, что заслуживаешь ты, как я считаю.
Пришёл ко мне ты со своею просьбой первым,
Твои слова без чувства и на лёгкие похожи,
Поэтому дам лёгкие тебе, так будет верно,
Награда за слова твои, как и за чувства, тоже».
Принёс друзьям кусок он мяса, те его спросили:
- «Что ты ему сказал, когда за мясом обращался»?
- «Сказал ему: «Эй, парень»! Всё, как вы меня просили,
И он дал это мне, когда со мною пообщался».
Второй купец сказал: «Ты нам принёс не то, что надо.
И не нашёл с охотником ты нужных слов в общенье,
Я за слова же получу достойную награду.
И проявлю к охотнику побольше уваженья».
Он подошёл к телеге и сказал ему: «Брат, старший,
Дай кусок мяса мне, пожалуйста, прошу с почтеньем.
Я отношусь к охотникам с огромным уваженьем,
Так как они с пор, незапамятных, кормильцы наши».
Сказал охотник: «Хорошо, раз ты нас почитаешь,
И думаешь, что я твой старший брат, на самом деле,
То, по словам твоим, ты мясо получаешь».
И дал ему конечности, отрезав у газели,
Сказав: «Имею братьев много я, привык делиться,
Всем с ними, чтобы поровну им всем всё доставалось,
Чтоб при делении у них обиды не осталось,
И чтоб никто из них не мог б на другого злиться».
Принёс друзьям конечности он, те его спросили:
- «Что ты ему сказал, когда за мясом обращался»?
- «Сказал ему: «Брат, старший»! Всё, как вы меня просили,
И он дал это мне, когда со мною пообщался».
Тогда третий купец сказал: «Нам этого не надо,
И ты с охотником слов нужных не нашёл в общенье,
Я за слова же получу достойную награду.
И постараюсь проявить побольше обхожденья».
Он подошёл к телеге и сказал: «Отец, почтенный,
Дай мяса кусок, прояви ко мне благоволенье,
Приму всё, что ты дашь с большим к тебе я уваженьем,
Так как имеешь промысел ты, необыкновенный».
Сказал охотник: «Раз отцом твоим меня считаешь,
И думаешь, что ты мой верный сын, на самом деле,
То, по словам твоим ты мясо получаешь».
И сердце с кровью дал ему, отрезав у газели,
Сказав: «Отец есть у меня, но сыном ты назвался,
Меня ты тоже за отца, любимого, считаешь,
Что сердце трогает моё, ты в этом мне признался,
За слова эти сердце моё тоже получаешь».
Затем пошёл сам Бодхисаттва и сказал: «Друг, верный,
Дай кусок мяса мне, котором ты в телеге возишь,
И я тебе отдам всё то, что у меня попросись,
И буду благодарен за деянье я безмерно».
Сказал охотник: «Раз ты другом мне моим назвался,
Друзей же в этом мире я немного лишь имею.
Последнее же время в одиночестве остался,
То забирай всё это, чем сегодня я владею».
Свою телегу к дому Бодхисаттвы он направил,
Который рядом шёл. Они о жизни говорили,
Всё мясо, что в телеге было, он ему оставил,
С тех пор друзьями они стали, и в согласье жили.

86. История о человеке в меховой мантии
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом управлял и рано утром поднимался,
То Бодхисаттва в семье доброго купца родился,
Как вырос, стал купцом, торговлей тоже занимался.
В то время милостыню собирал монах, одетый
В манто, пошитое из шерсти (из клочков), бараньей,
Всегда садился он на площади порою ранней,
Закутавшись весь в этот плащ, теплом его согретый.
На площади барана встретились два, стали драться,
Один рога свои склонил, монаху поклонился,
Другой назад к нему стал пятиться, чтоб разогнаться,
Монах подумал: «Видно, одному я полюбился,
Раз честь мне оказал он, только что, своим поклоном,
А сколько человек на этой площади бывает,
Проходят меня мимо и меня не замечают,
В отличии от них, хорошим обладает тоном.
Видать, достоинства мои, с порядочностью, ценит».
И хлопнул он в ладоши и простёр к барану руки,
Сказав: «Союз мой с ним мир человеческий изменит,
Лишь он понять и может мои мысли, мои муки.
Ведь это существо так грациозно и красиво!
Оно великолепно, брахмана здесь почитает,
Ко мне в своём большом почтении красноречиво,
Меня же мудрецом, глубокомысленным, считает».
Купец из своего окна смотрел на поведенье
Монаха, что сидел в бараньей шкуре у дороги,
Нёс околесицу, и не испытывал тревоги,
Тогда он высказал ему своё такое мненье:
- «Эй, ты, мудрец, к баранам близко ты сидишь напрасно.
Четырёхногому барану ты не доверяйся.
Пока тебя не видят, прочь оттуда убирайся,
А не уйдёшь, то чувствовать себя будешь ужасно».
В то время, как он говорил, баран тот разбежался,
И так боднул в бедро его, что тот от боли вскрикнул,
Упал на землю навзничь и два раза кувыркался,
Лежал беспомощный, придя в себя, воскликнул:
- «На помощь! Помогите! Меня жизни здесь лишают»!
Сказал тут Бодхисатва, на монаха скорбно глядя:
- «Сломал бедро. И спрашивается: “Чего же ради”?
Заумностью себя все мудрецы так убивают.
Вначале возомнят, что мир вокруг весь понимают,
Что могут проникать умом в животное сознанье.
Умом немыслящих существ напрасно наделяют,
Потом от них ответа ждут, и также пониманья.
Вначале руки простирал к барану он с надеждой,
Что тот его оценит, он умом ведь покоряет
Весь мир живой, сейчас же к небу руки простирает,
Спастись желая, чтоб бог руку протянул невежде».

Духовная чакра (чакра третьего глаза)
Энергетический есть в нас канал, вверх уходящий,
При вздохе мы энергию земли верх посылаем,
Где получаем свет божественный, вниз нисходящий,
В макушке головы дверь в небеса им открываем,
Из чакры теменной свет в моё тело проникает
В глаз третий, как всплеск молний, посланный мне богом Шивой,
Проникновенной тонкостью ума он наполняет
Мой мозг, жизнь радостной желая сделать и счастливой.
Мы через эту чакру все пространства покоряем,
Как будто в новом мире получаем мы рожденье
И высшим интеллектом мы свой разум наделяем,
И видим тонкий мир весь, как врата к освобожденью.
Энергия богов даёт нам мудрость в становленье,
Когда мы входим своей сущностью в портал астральный,
Где налагается мир идеальный на реальный,
Душа раздваивается и приносит обновленье.
Мы в чакре сверхъестественные силы обретаем
Чрезмерно ясно видим и чрезмерно ясно слышим,
Так как в эти часы божественной мы праной дышим,
И всё, что в мире происходит в тот момент, мы знаем,
Мы открываем «истинное Я» в своём сознанье,
Волшебная способность в наше тело проникает,
Связь с высшей силой разумом умом овладевает,
И мы становимся, как боги, центром мирозданья.
Творить мы можем всё, миры повсюду создавая,
Включаясь в полное взаимосвязи пониманье
С божественною благодатью сути мирозданья,
Что в нас вливается, нам нашу душу изменяя.
Где наступает с душами взаимопониманье
Всех сущностей, которые соприкоснулись с нами,
Рождая в нашем сердце чувство сопереживания,
Любовь объединят нас с другими существами.
И мы творим добро, сами духовно развиваясь,
И это благо нас совместно всех объединяет,
Мы познаём себя, любви к живущим отдаваясь,
Что в нас надежду на спасенье в мире всех вселяет.

87. История об ученике Самджива
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
В природе чудесам всем не переставал дивиться,
То Бодхисаттва в семье брахмана опять родился
Как только стал большим, то в Таккасиле стал учиться.
Там изучал он все искусства, мистику, науки,
Затем домой вернулся, стал учителем известным,
Пятьсот учеников, сынов священников всех местных,
Учились у него, кто - стать святым, кто - из-за скуки.
Средь них был юноша, которого Самджива звали,
С ним Бодхисаттва волшебством сакральным занимался,
Когда слова покойника в живого превращали,
Когда умерший чрез молитву к жизни возвращался.
Владел Самджива знанием лишь к жизни возвращенья,
Но легкомысленно к своей учёбе относился,
Не до конца ещё владел искусством превращенья,
Уроки часто пропускал, в учении ленился.
Раз как-то в лес пошли ученики все за дровами,
И в зарослях труп тигра обнаружили, большого,
Самджива, зверя увидав, лежал что под кустами,
Спросил друзей: «Хотите увидать его живого»?
Друзья сказали: «Вряд ли сделать ты это сумеешь».
- «Я оживлю его сейчас пред вашими глазами», -
Сказал Самджива. Те ответили: «Ты не посмеешь
Ему вернуть жизнь, ведь тогда расправится он с нами».
- «Раз вы его боитесь, на деревья залезайте,
Оттуда за моим прекрасным волшебством смотрите,
Увидите, на что способен я, там и сидите,
Когда вам разрешу спуститься, то тогда слезайте».
Ученики залезли на деревья и смотрели,
Самджива, прочитав молитву, в тигра камень кинул,
Тигр ожил, прыгнул и Самдживу, навзничь опрокинул,
И горло перегрыз, ученики все обомлели.
Затем он сам упал на землю и лежать остался,
Ему хватило сил всего лишь, чтоб убить другого,
Он умер,  Самджива с жизнью же своей расстался,
Никто исхода из друзей не ожидал такого.
Вернувшись в школу, те учителю всё рассказали.
Сказал он им: «Ученики, вот вам предупрежденье
О том, как пользоваться тем, что в школе вы узнали,
В неподходящем времени и местонахожденье,
Тем паче, если вы уже к злодейству благосклонны,
Ведь вам всем в знаньях много что секретного даётся,
И если вы во зло использовать всё это склонны,
То спросится с вас, и расстаться с жизнью вам придётся.
Дела вершит кто, злые, как и злу кто предаётся,
То он встаёт на гибельный путь, и страшна расплата,
Что в мире нельзя делать, того делать вам не надо,
И небесами жизнь вам для добра только даётся».
Так Бодхисаттва своё высказал всем поученье,
Чтоб истина им стала путеводною звездою,
Он проповедовал им добродетели ученье,
Где волшебство добро творило, жизнь верша собою.

88. История о заклинании «Ведаббха»
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил и примерного был поведенья,
В одной деревне брахман, незадачливый, родился.
Он заговора волшебство «Ведаббха» знал с рожденья.
То было сильное и дорогое заклинанье,
Когда одно созвездие с луной полной сходилось,
И брахман говорил слова, с небес неслось посланье
В виде сокровищ, золотым дождём на землю лилось.
И Бодхисатва у него искусствам обучался,
В деревне брахман с Бодхисатвой в одном доме жили.
Однажды он с учителем в далёкий путь собрался,
В другое царство Сетия отправиться решили.
Их путь шёл через лес, разбойники где обитали,
В их лагере грабителей пятьсот душ находилось.
Они брали заложников, за выкуп отпускали,
На деньги, что платили им, их банда вся кормилось.
Так Бодхисатва и учитель в руки к ним попались,
Обычно те в заложники людей по двое брали,
Одни у них держались, а другие отпускались,
Чтоб выкуп принести, лишь после их освобождали.
Так, если сын с отцом в лесу к ним в руки попадётся,
То сына у себя держали, отца отпускали,
Как только сумма нужная для выкупа найдётся,
Отец шёл с нею в лес к ним, сына те освобождали.
Мать с дочерью к ним в руки попадутся, было тоже,
Дочь оставалась у разбойников, мать уходила,
Дочь отпускали, когда мать им выкуп приносила,
Но дочь не трогали, считалось, трогать дочь негоже.
Когда в лесу два родных брата в банду попадали,
Обоих их допрашивали, чтобы знать кто старший,
И старшего освобождали, младшего держали,
Когда тот приходил с деньгами, уходил и младший.
Но тут узнав, что тот учитель, его задержали,
А Бодхисаттву отпустили, чтоб принёс им злата,
На то, чтобы собрать весь выкуп, двое суток дали,
И Бодхисаттва удалился, чтоб собрать оплату.
Пред тем, как уходить, сказал учителю он тихо:
- «Я деньги быстро принесу, вы только подождите,
Но им о нашем заклинании не говорите,
А то они вас не отпустят, и вам будет лихо».
Обняв учителя, ушёл, учитель же остался,
Лежал он ночью, связанный, и думал под луною:
«Как жаль, что вот, период полнолуния начался,
Я мог бы деньги получить одной моей мольбою.
Ведь это же один раз в год случается такое,
Отдам им эти деньги, буду сразу же свободен,
Лежу здесь связанный, как будто ни к чему не годен,
Пошёл искать мне денег он, а дело, ведь, простое».
Не выдержал он, воров кликнул и сказал: «Хотите,
Чтоб я достал вам деньги? Я их ночью сей добуду.
Для этого я просто небесам молиться буду.
Я – маг, но для начала вы меня хоть развяжите.
Помыться разрешите, белую одежду дайте,
Цветов мне соберите и на поле проводите,
Пока молюсь я, никого ко мне не подпускайте,
И то, что буду делать, вы за мною не следите».
Разбойники всё сделали, как он просил, и ждали,
Учитель сел и прочитал «Ведаббха» заклинанье,
Пролился с неба золотой дождь, воры всё собрали.
В большой тюк завязали и устроили собранье.
Так как ещё банда воров в лесу том находилась,
Где тоже сотен пять грабителей имелось в стане,
Они потребовали, чтобы банда поделилась,
Дала сокровищ половину им на пропитанье.
Но вместо денег те учителя им предложили,
Сказав, что он одной молитвой деньги им добудет,
Те согласились взять учителя, и допросили.
Сказал он им, что золотой дождь через год лишь будет.
Разбойники, услышав это, очень разозлились.
- «Нам через год дать хочешь, те дождь ночью получили, -
Сказали, - думаешь, что мы на ложь твою купились»!
И в гневе его тут же на две части разрубили.
Затем напали на ту банду и всех перебили,
Когда убиты были все, деньгами завладели,
Но перессорились между собой, когда делили,
В конце побоища всего лишь двое уцелели.
Взяв тюк с сокровищем, они в лесу остановились,
Но не было еды, добыть её в селе решили,
Один остался с узлом денег там, где находились,
Другой пошёл купить в село, его там накормили.
Еду взяв, он подумал: «А зачем мне с ним делиться,
Убью его, а лучше я подсыплю ему яду,
Когда наестся он еды и сможет отравиться
Всё заберу себе и буду я всю жизнь богатым».
А тот, что ожидал его, в лесу с тюком остался,
Подумал: «А зачем делить мне с кем-то деньги эти,
Когда придёт, убью, чтоб под ногами не мешался,
Возьму себе, богат стану, богаты будут дети».
Когда с едой в лесу его товарищ появился,
То он, его убив, отравленной еды нажрался,
И тут же помер. Так молох убийств всех прекратился.
В то время Бодхисаттва в лес с деньгами возвращался,
Увидел на дороге труп учителя, лежащий,
Сказал с прискорбием: «Зачем же ты ворам открылся?
Секрет, раскрытый, ведёт к несчастью всех, говорящих,
Уж лучше б крепким сном на это время ты забылся».
Собрал дрова он и для похорон всё приготовил,
Нарвал цветов и положил на труп венок, столетний,
Затем разжёг костер и проводы ему устроил,
Так проводил учителя «Ведаббхи» в путь последний.
Пошёл он дальше, пятьсот трупов видел, убиенных,
Затем опять воров пять сотен трупов обнаружил,
Подумал: «Нет живых ни одного среди найденных,
Зачем, чтоб умереть так, золотой дождь был им нужен»?
Среди погибших всех ещё двоих недоставало,
И Бодхисаттва шёл по следу и нашёл их вместе,
Один отравлен, а другой убит был на том месте,
А крона пышного куста тюк с деньгами скрывала.
Взял Бодхисатва этот тюк и в город возвратился,
Богато жил и милостыню раздавал всем нищим,
Считал, что человеку нужен только кров и пища,
Все, оставалось что, с нуждающимися он делился,
И говорил: «Учитель не последовал совету,
Попал в несчастье, тысячу душ загубил тем златом,
Когда кто средствами плохими прибыль ищет где-то,
То в гибели своей становится сам виноватым.
Учитель знал «Ведаббху», золотой дождь вызывая,
Которым даже человек злой мог обогащаться,
Имея деньги, мог творить зло, зло распространяя,
Которое в добро никак не может превращаться.
Раз так, «Ведаббху» знания забыть необходимо,
Иначе можно алчности и жадности поддаться,
А эти чувства в слабом существе неодолимы,
Ведь в мире можно лишь умеренностью и спасаться»

89. История о грешном царе Дадхивахане
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
В стране Каси у брахмана четыре сына было,
И каждый брат был умным и с усердием учился,
Но их судьба короткую жизнь им определила.
Все четверо пока с родителями находились,
Обычно светской жизни постоянно избегали,
Когда же выросли, то в Гималаи удалились,
Там хижины построили, аскетами все стали.
Брат старший вскоре умер, богом Индрой вновь родившись,
Но братьев младших не забыл, знал их существованье,
И на земле их посещал, в их брата превратившись.
Беседы с ними проводил об их земных деяньях.
Спросил он старшего, когда с ним встреча проходила:
- «Мой дорогой брат, может быть, тебе нужно чего-то»?
А тот болел желтухой, и его очень знобило,
Сказал он: «Мне б согреться, не здоровится мне что-то».
Бог Индра дал ему секиру с острыми ножами,
Сказав: «Она сама дров нарубить, сколь надо, может,
И разожжёт огонь, ты только ей скажи словами:
«Дров принеси сюда и разожги огонь мне тоже».
Затем домой он к брату среднему пришёл для встречи,
Спросил его: «Брат, может быть, нуждаешься ты в чём-то».
Сказал тот: «Тут тропа слонов проходит недалече,
Мешают мне они, в лесу не погуляешь днём-то,
Когда они идут, приходится мне сторониться,
То к хижине подходят, иногда мне угрожают,
А есть такие, неприятности что причиняют,
Хотелось очень как-то бы от них мне защититься».
Бог Индра барабан ему дал и сказал такое:
- «В него сверху ударишь, то враги все разбегутся,
А снизу будешь бить, вокруг тебя войска сомкнутся,
Нагонишь страха и возьмёшь селение любое».
Спросил бог брата младшего, чем он хотел б разжиться:
- «Брат, дорогой, скажи, чего тебе здесь б не хватало»?
Сказал тот: «Я болею, и еды всегда мне мало,
Хотелось молока хоть раз бы досыта напиться».
Бог Индра дал ему горшок, сказав: «Как жажда будет,
Крутни его, из чаши молоко рекой польётся,
С ним царство можешь ты завоевать, если придётся,
Напоишь молоком всех, и все рады будут люди».
С тех пор брат старший у огня с секирой этой грелся,
Брат средний в барабан бил, и слоны его боялись,
Брат младший молоко пил, творога вволю наелся,
В лесу так жили трое братьев и со всем справлялись.
В то время жил кабан, нашёл он камень драгоценный,
Который имел силу волшебства перемещенья,
Как проглотил его, стал лёгким необыкновенно,
Поднялся в воздух вдруг, полёта ощутил движенье,
И в небе он, куда хотел, туда летел, как птица,
Летал над океаном и простором наслаждался,
Увидел один остров и решил там приземлиться,
На сушу опустился, и на острове остался.
Там были фрукты, лакомился он едой, любою,
Людей там не было, лишь голоса птиц разных слышал.
Тот камень из него естественным путём и вышел,
Он понял его ценность и держал рядом с собою.
Был юноша в стране Каси отцом из дома изгнан,
И назван был бездельником, ничем не занимался,
Пошёл он в порт и моряком на судно там нанялся,
По морю плавал. Был потом корабль пропавшим признан,
Так как случилось с ним на море кораблекрушенье,
Из всей команды лишь один он до земли добрался,
И по случайности, на острове том оказался,
Где жил кабан, был благодарен за своё спасенье,
По острову он шёл, лежит кабан, вдруг видит, спящий,
Раскинул ноги и храпит, опасности не зная,
А рядом камень с ним лежит, красивый и блестящий.
Он камень взял и любовался, тот сверкал, сияя.
Как только камень взял, то сразу в воздух с ним поднялся,
Что вызвало в неё неожиданное удивленье.
Он понял, что ему волшебный камень тут достался,
Стал думать, кабана убить как, и нашёл решенье:
На дерево залез с ним и стал ждать там пробужденья,
Кабан проснулся, не увидел с собой камня рядом,
И разозлился, посмотрел вверх, пятиться стал задом,
С разбега в ствол ударился, и умер в то ж мгновенье.
А юноша слез с дерева, неделю им питался,
Затем решил вернуться. Начиналась жизнь другая.
Взяв с собой камень, словно птица, в небо он поднялся
И в Индию отправился, в предгорья Гималаев.
Там сел он на горе, увидел хижины аскетов,
И так пока сидел, за ними долго наблюдая,
Потом нанялся к брату старшему, с ним проживая,
Стал изучать его в форме вопросов и ответов,
Его учеником стал, добросовестно трудился,
По дому делал всё, приказы исполнял мгновенно,
Случайно о секире брат ему проговорился,
Подумал он: «Она моей должна стать непременно».
Сказал ему: «Имею камень я, давай меняться,
Ведь этот камень мой, волшебной силой обладает,
Ты можешь вместе с ним на небо быстро подниматься,
И побывать в местах, которые никто не знает».
Брат, не раздумывая, с предложеньем согласился,
Так как хотел он с помощью его в небо подняться,
Отдал секиру, камень взял, который засветился,
Решил на следующий день полётами заняться.
А юноша, секиру взяв, немного удалился,
Сказав ей: «Голову ему снеси и возвращайся
С моим волшебным камнем, и быстрее постарайся».
И в тот же самый миг брат старший головы лишился.
А юноша, секиру с камнем спрятав, вновь нанялся
На службу к брату среднему, служить ему в надежде,
Узнав о барабане, вновь на камень с ним сменялся,
И голову ему отсёк, как это делал прежде.
Затем он к брату младшему пошёл, и там нанялся
На службу, лишь один день у него он оставался,
Узнав всё о горшке том, вновь на камень с ним сменялся,
И младший брат таким путём же с жизнью распрощался.
А юноша с горшком, секирой, камнем, барабаном
Отправился в столицу Каси, чтоб утвердиться,
У городских ворот прямо решил расположиться,
Послал царю послание, на поле стоя, бранном:
«Царь должен царство мне отдать, или со мной сразиться».
Когда царь прочитал такое грубое посланье,
Спросил: «Что за болван такой решил ко мне явиться»?
Послал солдат, что голову снесли всем в назиданье,
Но тот ударил в барабан, и войско появилось,
Огромное, со всех сторон столицу окружило,
И страхом войско, царское, всё в бегство обратило,
Затем огромная река, молочная, разлилась.
Царя солдаты все увязли, двигаться не в силах,
Сказал секире юноша: «А ну, лети в столицу,
Сруби царю главу, раз он не хочет покориться».
Секира полетела, царю голову срубила,
Вернувшись же, ему у ног на коврик положила,
Так получил он царство, став царём, войну ведущим.
Общественность новым царём его провозгласила,
Давхивахана, имя дав, как «Молоко Дающим».
С тех пор он царством управлял, верша дела большие,
Владел секретами и применял их в управленье,
Не только мистикой он прославлял своё правленье,
Но и законность укреплял, карал пороки злые.
Он понимал, что в жизни сделал много, преступлений,
И чтоб исправиться, нужно ему много трудиться,
Он добродетелью увлёкся ради искупленья,
Стал честным и порядочным, но продолжал виниться,
И, раздавая милостыню, он просил прощенья
У нищих и желал им обрести всем долголетье,
Считая, что короткая жизнь при их положенье
Несправедлива, и они должны жать два столетья.
Сам, раньше, тайны чтоб постичь, он шёл на преступленья,
Забыв, что Небо наблюдает человека действо,
Даёт за доброту дар, может покарать злодейство,
И чувствуя вину, он делал всё для искупленья.
На Ганге раз рыбачил он, и плод ему попался,
Большой, таких он раньше в жизни никогда не видел,
В стране богов рос этот плод, и он не сомневался,
Что послан он ему, как знак прощенья, как предвидел.
Приплыв с вершины Гималаев, во дворце остался,
В саду царь посадил его, ухаживать стал лично,
Водою сладкой поливал, дать жизнь ему старался,
И вскоре плод дал всходы, быстро рос в парке столичном.
Когда же древо выросло, и плодоносить стало,
То тот, кто пробовал его, ставал вдруг здоровее,
Со временем, кто ел, то становился молодее,
Так время обновленья организма всех настало.
Плодов же было мало, их всем нищим раздавали,
Так царь распорядился, и закон тот соблюдали,
Богатые же многие достать его желали,
Но стражники его за этим строго наблюдали.
Продать не мог и нищий плод богатому за злато,
Он должен был всегда съедать его под наблюденьем,
И обретал здоровье, как и жизни всей продленье,
Кто нарушал этот закон, считался виноватым.
Цари других царств получить плод с зависть желали,
Шпионов слали, но украсть возможность не имели,
И стражники царя то древо строго охраняли,
Никто не мог его добыть, хотя его хотели.
Тогда то дерево болезнью извести решили,
Один царь злата обещал, кто сделать это сможет,
Сказал его смотритель парка, что убить поможет
То дерево, если б ему сто тысяч заплатили.
Царь согласился, тот ушёл, и стал там наниматься
Садовником в парк Каси, и был принят на работу,
Не покладая рук, он начал садом заниматься,
О каждом дереве, кусте он проявлял заботу.
Шло время, сад Каси с днём каждым всё преображался,
Дадхивахана, глядя, им не мог налюбоваться,
Садовник у него по службе начал продвигаться,
Смотрителем стал парка, главным, всем распоряжался.
Смотрителя же старого царь сразу же уволил,
Так как тот стар был и с делами не сосем справлялся,
Хотя был честным и держать сад в чистоте старался,
Но царь к работнику уж новому всё благоволил.
А новый яд стал подливать под древо ночью тайно,
Но делал осторожно, чтобы злой план не открылся.
Попробовал однажды плод царь и узнал случайно,
Что вкус его со сладкого на горький изменился.
В то время Бодхисаттва при дворе служил министром,
Позвал его к себе царь, попросил его совета,
Тот был провидцем, и всё знал, к нему явился быстро,
И сочинил стихотворенье так, вместо ответа:
«Великий царь, хотите знать, что с древом жизни стало?
Ведь раньше же оно цвело, росло и развивалось,
Сейчас его плоды змея, как будто, покусала,
И горечь через корни по стволу всё растекалась.
Чтоб древу стать здоровым, нужна срочная замена,
Того, стоит кто у корней, знать, чем его питают.
Когда в самой основе царства, гнездится измена,
То корень, ствол и крона очень быстро пропадают.
Есть вещи, где сам царь быть должен с пристальным вниманьем,
Следить за тем, чем дерево живёт, чем корни дышат,
О чём все листья говорят, когда ветер колышет,
Лишь только так и можно получить о нём все знанья».
Царь Бодхисаттву понял и смотрителя уволил,
Вернул того, кто честным был и делать всё старался,
Прогнал того из царства, к кому раньше благоволил,
А через год, вкусив плоды, довольный им остался.

90. История о сыне осла
Когда в Бенаресе ещё Сенака царь трудился,
Народом правил, и искал для жителей всех блага,
То Бодхисаттва в сане бога Индры находился.
А царь Сенака подружился с царём царства Нага.
Царь Нага был царём всех змей, и жил он в подземелье,
Но к людям, как всегда, недружелюбно относился,
Так как не нравилось ему их вечное безделье,
Но Будду уважал, для всех добро делать стремился.
Но как пришли оба царя к союзу дружбы этой?
Раз логово своё царь Нага временно оставил,
Так как он всеми существами подземелья правил,
Хотел он на земле найти еды какой-то где-то.
Ребёнок из деревни увидал и испугался,
Кричать стал: «Здесь змея! Смотрите, люди, же смотрите!
Она большая! Съест меня! Эй, люди, помогите»!
Народ на его крики, был поблизости, сбежался.
Сенака царь в то время шёл в свой парк и крик услышал,
А там змею лупили палками и батогами,
Направился в то направленье он и к месту вышел,
Сказал, чтоб перестали все бросать в неё камнями:
- «Вы не должны тварь обижать, мальчишку прогоните,
Змея ведь тоже существо, рождённое богами,
Вы ж её больно лупите своими батогами,
Оставьте жизнь ей, и своей дорогою идите».
И он послал своих слуг, чтоб народ весь разогнали,
Змеиный царь спасён был, и с поспешностью убрался,
В дворец, подземный, свой, но благодарным он остался,
Пополз ночью к царю с подарками, когда все спали.
Сенака царь уж лёг в постель, когда гость появился
И подарил ему рубины, молвив: «Так обязан
Тебе за то, что спас мне жизнь, так вовремя явился,
Я благодарен, дружбой я с тобой на всю жизнь связан».
В знак благодарности, красавицу он дал из царства,
Змею, что в женщину могла свободно превращаться.
Он мог всегда днём с нею спать и ею любоваться,
Хоть и имел жену свою, царицу государства.
Сказал змеиный царь ему: «Запомни заклинанье,
Захочешь её видеть, то скажи слова такие».
Сказал ему слова и посвятил в секреты знанья,
Царь видел у действительности стороны другие,
Когда слова шептал, то скрытое ставало явным,
Стал видеть то, что для других людей было закрытым,
Лишь мудрецы могли владеть искусством эти славным,
Так как для человечества оно было забытым.
Один раз царь Сенака с ней утехам придавался
В кустах в саду на воздухе у лотосового пруда,
Змею заметила она, там, где была запруда,
Самец-змей с самками в воде любовью занимался.
Красавица к ним, став змеёю, присоединилась.
Царь, потеряв красавицу, промолвил заклинанье,
С самцом её увидел, она весело резвилась,
От этого бесстыдства он пришёл в негодованье,
Схватил её, ударил по спине палкой бамбука,
Она от боли вскрикнула и очень рассердилась,
Стыд испытала перед змеем, что был с ней, и муку,
Обидевшись, ушла тайком и в подземелье скрылась.
Царь Нага у неё спросил причину возвращенья,
Она сказала: «Царь побил». И спину показала,
Там были полосы от палки. И она сказала:
- «За то, что он себе позволил, нет ему прощенья».
Царь Нага же не знал эту причину избиенья,
Подумал: «Выдаёт себя царь внешне за другого,
А сам злодей, довёл до состояния такого
Мою красавицу. Заслуживает он отмщенья».
Позвал гвардейца и сказал: «Ползи к царю средь ночи,
Проникни в его спальню, чтоб никто тебя не видел,
Ведь он мою красавицу побоями обидел,
Когда он будет засыпать, заткни нос и прикончи».
Гвардеец понял, ночью той из подземелья вышел,
В углу, проникнув в спальню, под кроватью затаился,
И там же разговор царя с царицею услышал:
- «Со мной сегодня неприятный случай приключился, -
Сказал царь, - та красавица, что мне послал царь Нага,
Днем, мы, когда гуляли, неожиданно пропала,
И прямо на моих глазах стыд всякий потеряла,
И сексу придалась с самцом в воде, что у оврага.
Позвал её и наказал, дал палкой три удара
Ей по спине, она же на меня и рассердилась,
Ушла к царю Нага совсем и в подземелье скрылась,
Не ожидал бесстыдство видеть от такого дара».
Гвардеец всё услышал и поспешно удалился,
Вернувшись в подземелье, запросил с царём он встречи,
Когда царь Нага в своём тронном зале появился,
Он рассказал ему о слышанной Сенака речи.
Царь Нага наградил гвардейца за то пониманье,
За то, что не убил царя, из спальни тихо скрылся,
Почувствовал свою вину, а также раскаянье,
Решил исправить ситуацию, к царю явился,
Сказав ему после того, за всё как извинился:
- «Тебя я заклинанью научу, как возмещенье,
Но чтобы тайной этой бы ни с кем ты не делился,
Никто не должен знать о твоём новом обретенье,
Ты сможешь слышать голоса, знать мысли во всём мире,
Не только всех людей, богов, но и существ разумных,
Ты сможешь слышать разговоры ангелов в эфире,
Как и беседы птиц, зверей и насекомых умных.
Бесценно это обретенье, для людей запретно,
Ни в коем случае, не подлежит распространенью,
С ним узнаёт всё человек, другим же это вредно.
Хранить секрет дай клятву, что не будет разглашенья.
И если тайну ты нарушишь, то умрёшь мгновенно».
Сенака тайну сохранить царю Нага поклялся.
Уполз царь Нага, царь Сенака же один остался,
И продолжал вести жизнь, как всегда, обыкновенно.
Раз, как то, за обедом он сидел на стуле в зале,
Тут с кухни принесли торт сладкий, сахар, мед, оладьи,
С подноса на пол крошки сладкие с торта упали,
И муравей, увидев их, всем закричал собратьям:
- «Эй, братья муравьи, скорее в царский зал бегите!
Здесь гору сладостей с подноса на пол уронили,
Быстрее собирайте всё, вы ж сладкое едите,
Не оставляйте ничего, пока нас не схватили».
Услышав возглас муравья, царь громко рассмеялся,
Царица была рядом, смеху мужа удивилась,
Спросила: «Смеха твоего что поводом явилось?
Быть может, тебе вид мой смехотворным показался»?
А после трапезы сидел царь в зале, отдыхая,
Вдруг слышит, комар самке говорит фальцетом нежным:
- «Любимая, иди ко мне в любовь мы поиграем».
А самка отвечает ему голосом небрежным:
- «Ты что, не можешь подождать, царь благовонья держит,
Прольёт хоть капельку, и я смогу в ней искупаться,
И тело станет пахнуть, оно масло ведь содержит,
И на спине его любовью будем заниматься».
Царь услыхал их разговор и снова рассмеялся,
Царица была рядом, опять смеху удивилась,
Спросила: «Смеха твоего что поводом явилось?
А, может быть, тебе смешным костюм мой показался»?
За ужином на пол немного риса вдруг упало,
И снова муравей стал звать своих, чтоб подобрали.
Кричал: «Опять гора еды, то, что нам не хватало,
Идите собирайте всё, пока нас не прогнали».
Царь рассмеялся, видя, как друзей тот созывает,
На смех его такой, жена уж начала сердиться,
И думала о нём: «Ну, почему он веселится?
Он видит что-то странное, а мне не объясняет».
А ночью на кровати, когда царь лежал с царицей,
Она его спросила: «Что тебя так забавляет?
Ты почему смеёшься»? Он не мог ей не открыться,
Сказал, что речь все разных насекомых понимает.
Жена к нему пристала: «Научи меня ты тоже,
И я хочу знать, чем живут все в мире, и чем дышат».
Сказал ей строго муж: «Но их лишь избранные слышат,
Знать смертному, что горят все существа, негоже».
Жена сразу надулась и от мужа отвернулась,
Сказав: «Раз смертная я, поищи в постель другую,
Не жди моей любви, раз речь со мной ведёшь такую,
Знай, что отныне умерла я, и в себе замкнулась».
Царь стал к ней приставать, но только было всё напрасно,
Тогда сказал: «Я если научу, умру мгновенно.
Ведь ты не хочешь моей смерти, это ведь ужасно!
Она ответила: «Хочу знать это непременно».
Царь так и этак этой ночью к ней искал подходы,
Но та была упрямой и сдаваться не хотела.
Он обещал, взамен, ей увеличить все расходы,
Царица говорила, что до них ей нет и дела.
В конце концов, не выдержал напора царь и сдался,
О том, что ей раскроет он секрет, дал обещанье.
- «Но после этого умру я», - так он ей признался.
Вот так победой увенчались все её старанья.
Царь был расстроен, стал готовить погребенье
Своё, после раскрытья тайны смерть принять собрался.
Поехал в парк свой, чтобы выбрать место для сожженья.
Но тут в дела его сам Бодхисаттва и вмешался.
Он в это время богом Индрой был и находился
На небе, но следил за царством, где происходило
Событие с царём Сенака, когда тот решился
Раскрыть секрет и умереть, как то жена просила.
Он думал про себя: «Царь, глупый, глупо умирает,
Из-за того, что он к жене привязан, любит очень,
И добровольно сам же царство всё ей оставляет,
Попробую спасти его, он если это хочет».
Он взял Асуру-девушку из ада, демоницу,
И превратил её в козу, в козла сам превратился,
И вместе с нею в парке царском, в роще, появился,
Любовью занялся с ней, перед царской колесницей.
Так сделал, чтоб царь видел их, и лошади повозки,
Их кобылица увидала и коню сказала:
- «Смотри, что делают, козёл с козой возле берёзки,
Об их бесстыдстве слышала, сама же не видала.
Смотри, свою любовь как на показ всем выставляют,
Ведь нужно тайно заниматься этим, как и скрытно,
Ведь зрители глядят на их любовь и осуждают,
А стыд какой! Все непотребности у них же видно!
Я о козлах всё это слышала, теперь же вижу».
Тогда конь прочитал ей первое стихотворенье:
- «Как мудрецы сказали: «Козёл – глупое творенье,
По разуму его нет никого другого ниже.
Но чтоб кому дойти до состояния такого,
Не нужно разбираться, что есть хорошо, что плохо,
На вид его не отличишь ни от кого другого,
Он только сильно пахнет, когда съест бадью гороха».
Козёл услышал стих, коню ответил стихотворно:
- «Ты тоже ведь глупец, и сын осла невольно,
И корчишь из себя ты мудреца как бы притворно,
Так как, если признаешь свою глупость, станет больно.
Ты ходишь весь в верёвках с хомутом большим на шее,
И с головой опущенной, дурак - ты, неучёный,
Глупей тебя Сенака царь, он более глупее,
А ты –то у него в повозке ходишь, запряжённый».
Услышал царь слова их, дал вознице указанье,
Чтоб ехал медленней, задумчивым стал он и хмурым,
Коня стал слушать своего, тот разразился ржаньем,
Заметил, что и конь его вдруг сделался понурым.
Сказал конь: «Что дурак я, это я прекрасно знаю,
Но почему дурак мой царь, мне объясни скорее,
Я раньше так не думал, на него лишь уповаю,
Мне от одной той мысли лишь, становится дурнее».
Сказал козёл: «Дурак - он, жене царство уступает,
От власти отказался он, и с жизнью расстаётся,
Сказать, что он из-за любви так глупо поступает,
То главного здесь не сказать: он женщине сдаётся».
И после этих слов козла не мог царь удержаться,
Сказал ему: «Я знаю, ты спасти меня желаешь,
Но с женщиной, что я люблю, я не смогу сражаться,
Ты о самопожертвовании, верно, не знаешь.
Но что мне делать? Как мне быть? Скажи, мудрец, великий»!
Сказал козёл: «Запомни, царь, все мы живём у бога,
И хоть живёт среди существ народ ваш, многоликий,
Но зря не должен умирать, людей не так уж много.
Нет существа, которое себя бы не любило,
Любить другого больше, чем себя, - глупым остаться,
Нельзя ради любви даже от жизни отказаться.
Ведь умное решенье всегда выход находило.
И ты ради жены не должен жертвовать собою,
Ценнейшие ведь в мире – это жизнь и совершенство,
Живым кто остаётся, то найдёт с женой блаженство
Ум, совершенный, может управлять своей судьбою».
На этом поученье царь спросил козла сурово:
- «Зачем ты на моём пути сегодня появился»?
Козёл ответил: «Я– бог Индра, и к тебе явился,
Чтоб уберечь тебя от смерти в твоей жизни новой».
Воскликнул царь: «Бог Индра, я жене дал обещанье,
Что я раскрою ей секрет, поклялся нашим чувством,
В том, что она узнает всё таинство заклинанья,
И овладеет тварей понимания искусством.
Что должен делать я? Как выйти мне из положенья»?
Сказал бог: «Сможешь ты исполнить все её хотенья,
С одним условьем удовлетворишь её стремленье,
Условие – сто палок дашь ей перед посвященьем.
Я думаю, не сможет выдержать она такое,
Поэтому откажется узнать то заклинанья,
Не сможешь так нарушить данного ей обещанья,
И вы в живых останетесь, и не умрёте двое».
И, рассмеявшись, царь с таким условьем согласился.
С ним распростившись, Бодхисаттва, на небо вознёсся.
Жену царь вызвал в парк свой и к ней с речью обратился:
- «Готов раскрыть секрет, если за дело ты возьмёшься,
Готова ли сейчас пройти ты через посвященье,
И по спине сто палок получить без восклицанья»?
Сказала: «Да». Уж слишком сильное было желанье,
Сняла одежду, приготовилась для избиенья.
Но после третьей палки, уже сильно закричала,
Сказала: «Мне довольно, больше нет во мне желанья».
Сказал муж: «Ты меня на смерь за это посылала,
Чтоб познакомиться с этим проклятым заклинаньем».
Но избиение своё она остановила,
И относиться к мужу с большим уваженьем стала,
О том, что с ней случилось никому не говорила,
Потом о заклинании ни слова не сказала.

91. История о манго
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Науки развивал и управлял своей страною,
Его брамин с семьёй болезнью страшной заразилась,
Их изолировали всех, дом обнесли стеною.
Их за стеной оставили, о них потом забыли,
Семья погибла в муках, только сын один остался,
Он вскоре выздоровел, через стенку перебрался,
В Таккасилу уехал, где учёные все жили.
Там изучал он Веды и все прочие ученья,
Когда учёба кончилась, с учителем простился,
Пошёл своей дорогою и в странствие пустился,
Бродил по странам, городам, пришёл в одно селенье.
Селенье было на границе, парии в нем жили,
Отверженные люди, все из касты самой низшей,
Среди них Бодхисаттва жил, им правдой всем служивший,
Его в селении все знали, и все с ним дружили.
Он мудр был и умён, волшебное знал заклинанье,
С ним можно было с фруктами год целый оставаться,
Оно влияло на ускоренное созреванье,
Мог за день вырасти плод манго, в спелый превращаться.
Обычно Бодхисаттва уходил в лес до рассвета
С корзиной и вставал у манго дерева любого,
Читал то заклинанье утром с наступленьем света,
Воды пригоршню на отросток лил корня, живого.
И дерево в тот миг листву свою быстро теряло,
И литья новые росли, цветы вдруг распускались,
Плоды там появлялись, как цветенье увядало,
Мгновенно созревали и висеть так оставались.
Собрав в корзину их, всегда домой он возвращался,
И людям продавал, и они вкусные все были,
Народ их сладостью, отменным вкусом восхищался,
На эти деньги он, жена и его дети жили.
Сын брахмана узнал о нём и видел, наблюдая,
Как он день, каждый, из леса с корзиной возвращался,
И торговал успешно, эти фрукты продавая,
Решил: «А почему б мне этим делом не заняться?
Вот если б тому мог я научиться заклинанью,
То тоже продавал бы манго и имел бы злато,
Но для начала нужно обрести бы эти знанья,
Но их нельзя купить нигде ни за какую плату».
И к Бодхисаттве он пошёл, и в двери постучался,
Спросил: «Учитель дома»? И жена ему открыла,
Сказала: «В лес ушёл он». «Жаль, что с ним не повстречался», -
Сказал сын брахмана. Та подождать в дом пригласила.
Как Бодхисаттву он увидел, в миг вышел на встречу,
Взял его короб и занёс в дом, на пол там поставил,
Прислуживать ему стал, как его слуга, вёл речи,
И поминутно его знанья и искусство славил.
А Бодхисаттва так сказал жене, всё это видя:
- «Сын брахмана пришёл, чтоб научиться заклинанью,
Но ничего он не получит, у меня здесь сидя,
Нельзя давать плохому человеку эти знанья».
Но тот так думал: «Я учителю служить здесь стану,
Всё буду делать дома, что жена, иль он мне скажет,
Он рано или поздно заклинанье мне расскажет,
Таким же магом буду, когда заговор достану».
Он нанялся к ним, приступив к самой тяжёлой службе:
Колол дрова, полы мыл и хозяину мыл ноги,
Всю грязную работу делал, и им клялся в дружбе,
Жена хозяина стала жалеть его в итоге.
Сказал раз Бодхисаттва: «Дай скамейку мне под ногу».
Тот на пол лёг сам, и на грудь ступню того поставил,
Так пролежал всю ночь, ища к сердцу хозяина дорогу,
И постоянно все достоинства семьи их славил.
А вскоре в их семье ещё один сын появился.
Сын брахмана им помогал во всём, стирал пелёнки,
Не покладая рук, с утра до вечера трудился,
И даже ночью чутко спал и думал о ребёнке.
Жена сказала Бодхисаттве так: «Мой муж, любимый,
Сын брахмана здесь делает всю грязную работу,
И ночью проявляет о ребёнке он заботу,
Ну, дай ты ему то, что ему знать необходимо.
Тебе же всё равно, узнает он, иль не узнает
Тот заговор, пусть он имеет это заклинанье,
Ведь он в делах, семейных, нам так много помогает,
Что я, как думаю, имеет право знать те знанья».
Открыть секрет муж согласился после колебанья,
Сказав ему: «Друг мой, бесценный я секрет открою,
Ты можешь стать всюду известным, зная заклинанье,
Но всем скажи, что передан тебе он был лишь мною.
Но если ты царю сказать об этом постыдишься,
А скажешь, что тебя учил какой брахман известный,
Тогда волшебного ты дара сразу же лишишься,
Убьёт ложь волшебство, дар требует всегда путь честный».
Сын брахмана ответил: «Но зачем мне заниматься
Обманом, если я своё иметь буду уменье
Творить волшебные дела и чудом увлекаться,
Которое всю жизнь дарить мне будет вдохновенье».
Как только получил учителя он заклинанье,
То, с Бодхисаттвой распростившись, в дальний путь пустился,
В лесу стал манго собирать, те применяя знанья,
Разбогател, и вскоре в царском парке очутился.
Служитель парка, купив манго, снёс царю на пробу,
Тому понравился вкус, свежий, в это время года
Плодов, сезон которых уж закончился. Природа
Даёт лишь в своё время всё, по собственному зову.
Спросил служителя царь: «Где ты взял плоды такие?
Сказал тот: «Брахман, юный, продал мне, была корзина
Вся полная их, у него купил я половину,
К нему тут набежали покупать люди другие».
Сказал царь: «Пусть он манго во дворец лишь носит,
Я буду покупать, и никому давать не надо,
За них пусть этот брахман цену хоть какую просит,
И пусть приходит во дворец, получит он награду».
И брахман, юный, манго стал носить царю день, каждый.
Присматривался царь к нему, тот ловким оказался,
Доверенным себе лицом сделал его однажды,
Так быстро брахман по служебной лестнице поднялся.
Спросил царь раз его: «Где ты берёшь плоды такие,
Все сочные и сладкие в такое время года,
Для созреванья в сезон этот ведь не та погода,
Ты тайны знаешь, может быть, волшебные какие»?
- «Да, - тот сказал, - я знаю магию и заклинанье,
Которое выращивать мне манго позволяет».
Спросил царь: «Можешь показать на деле свои знанья?
Хочу я лично посмотреть, как всё это бывает».
Пошли они в парк, юный брахман там остановился
У дерева и прочитал чуть, слышно, заклинанье,
Затем полил его водой и снова помолился,
Возникли почки и цветы, плоды в их созреванье.
Царь удивлён был этому, все люди поразились,
И во дворце придворные его зауважали,
Все люди этим новым мудрецом в стране гордились,
Ему все в храме, словно богу, покланяться стали.
И брахман сделался богат, его слава гремела,
Раз как-то царь спросил его, «Где ты всему учился?
И кто из мудрецов с тобою этим поделился?
Наверно, об учителе твоём молва шумела»?
Подумал юноша: «Что мне сказать? И что случится,
Когда узнает царь, что мой учитель из деревни,
Живут где парии, их презирает закон, древний,
Таким учителем я не смогу потом гордиться.
Учитель же сказал, чтоб я царю во всём признался,
Но стоит ли так делать? Я же помню заклинанье,
С такою памятью я с ним бы скоро не расстался,
Ведь память же моя хранит полученные знанья».
И он сказал царю: «Мне передал брахман, известный,
Все эти мне заслуженные мною раньше знанья,
До бесконечности расширил мне моё сознанье,
Сейчас он умер, но известен был он повсеместно».
Счастливый, радостный с ним во дворец свой царь вернулся.
Доволен им был, совещался по делам с ним, частным,
Раз утром он в хорошем настроении проснулся,
Подумав: «Не поесть ли мне плодов манго, прекрасных»?
Позвал он брахмана, отправились в парк царский вместе,
Сказал ему царь: «Друг мой, принеси плодов мне, спелых».
Затем сел у камня под деревом, на царском месте,
Тот к дереву пошёл, и к делу приступил умело,
Сказав царю: «Одно мгновенье подождите только»!
И к дереву приблизился, чтоб сделать заклинанье,
Но вдруг забыл слова, и вспомнить не пытался сколько,
Ему отказывало вспоминать его сознанье.
Как будто, его память была стёрта в то мгновенье,
Почувствовал, что он волшебный заговор утратил,
Как не старался его вспомнить, только силы тратил.
Ни с чем к царю вернулся, тот пришёл весь в удивленье.
Подумал царь: «Он раньше был волшебником великим,
От его мысли лишь плоды на землю опадали,
Но почему он потерял дар, стал, как житель дикий,
Быть может, демоны его все знания украли?
Кто в этом виноват»? И прочитал стихотворенье:
«Плоды мне манго приносил всегда ты без усилья,
Ты магом был, превозносили все твоё уменье,
Быть может, над тобой кто совершил это насилье»?
Подумал брахман: «Должен я царю во всём признаться.
Быть может, лишь тогда ко мне вся сила возвратится,
Спасёт меня лишь правда, не могу я так остаться
Без волшебства на царской службе, нечем мне гордиться».
И он сказал царю: «Учился я у низших знанью
В одной деревне, где неприкасаемые жили,
Учитель Кандла тогда дал мне это заклинанье,
Сказав, что дал его он мне, когда бы не спросили.
И если не скажу того, то я его забуду,
Когда же вы, царь, об учителе меня спросили,
Кто научил из мудрецов меня такому чуду,
То лицемерно я солгал и враз лишился силы».
Подумал царь: «Этот болван за зло своё наказан,
Так дара легкомысленно, бесценного, лишился,
Теперь и во дворец ко мне ему путь сей заказан,
Не дорожит тем, что имеет, где б не находился».
Сказал ему: «Сейчас к учителю ты отправляйся,
Скажи ему, что вёл себя ты у царя порочно,
Вернуть утерянные эти знанья постарайся,
Потом же не теряй их, сохраняй те знанья прочно».
И после слов царя поспешно брахман удалился,
Пошёл в деревню париев, вернуть чтоб эти знанья,
Когда опять у Бодхисаттвы в доме появился,
Тот понял, что утратил ученик то заклинанье.
Сказал жене он: «Вот, смотри, пришёл злодей за даром,
Так как его он по своей же милости лишился,
Сейчас опять он хочет получить его задаром,
Жалеет, при царе в советниках он находился».
Сказал тут брахман: «Вы – высокочтимый мой учитель,
Я обманул вас и царю солгал, беда случилась,
Я потерял бесценный дар ваш, о, мой повелитель,
Хотел бы вновь его вернуть, чтоб чудо получилось».
И, чтоб его разжалобить, пропел стихи такие:
«В один момент по глупости я потерял все знанья.
Споткнулся и упал, не знал, что ямы есть лихие,
Учитель, помоги восстановить мне заклинанье».
Сказал так Бодхисаттва, слова в речи подбирая:
- «Что за слова, великолепные, ты мне вещаешь?!
Ты совершил проступок, о последствиях всех зная.
Теперь на прежние места вернуть ты всё желаешь.
Слепой, знак свыше зная, на дороге осторожен,
Ведь перед этим делал я тебе предупрежденье,
Зачем опять вернулся ты ко мне после паденья?
Ведь тот вопрос, который уронил тебя, не сложен.
Так всем запутавшимся, глупым и неблагодарным,
А также невоспитанным чудес давать не нужно,
Чудес не ценить кто, тот и останется бездарным,
Богам переносить волшебных дураков натужно».
Брамин так потерял последнюю свою надежду
Стать магом, и расстался со звездою путеводной,
«Зачем ещё мне дальше жить»? – подумал так невежда,
Пошёл в дремучий лес и смертью умер там, голодной.

Светлая чакра просветления (чакра теменная)
Когда энергия сознанья центра достигает
Где наивысшее сосредоточено движенье,
То двойственности происходит в нас преодоленье,
Душа же в состоянье «не-ума» в себе вступает,
В мир тонкий непосредственное в нас переживанье
Из мира материального нас в миг переключает,
Когда нас светом наполняет, то наше вниманье
В мир «истинного Я», в духовный мир перемещает.
Тогда все чакры превращаются в колонну света,
Где на невежество, страсть, благость нет совсем деленья,
Где на реальность нашу происходит озаренье,
Где мы находимся уж не в себе, а в мире где-то.
И сразу двойственность вся в этом мире исчезает,
Мы видим прошлое и будущее в вещах ясно,
Не делаем мы глупостей, и не живём напрасно,
Мы за пределы всего мира майи попадаем.
В той сфере все пути, дороги к божеству открыты,
Через неё вступаем в полное освобожденье,
Нас всё устраивает, мы довольны и всем сыты,
В эфире происходит том духовное рожденье.
Мы тело увеличиваем или уменьшаем,
И становиться можем легче или тяжелее,
Куда захочется лететь, туда и улетаем,
Любое исполняем мы желание смелее.
И создавать мы можем всё, что только пожелаем,
И контролируем всё то, с чем дело мы имеем,
Богов небесные мы тайны ясно понимаем,
Против всего ненужного защитой мы владеем.
И сердце начинает в унисон с Вселенной биться,
Любовь, открытость к миру доброту внутри рождает,
Из этой чакры миллионов молний свет струится,
И путь на небеса ко всем богам нам открывает.
Через неё мы можем лишь к хорошему стремиться,
Быть чистыми, порочные желанья отвергая,
Своим личным примером всем спасаться помогая,
И можем вновь на будущей земле переродиться.

92. История о созвездии
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Семья из города невесту сыну подыскала,
Которая жила в деревне, чтоб на ней женился,
Благоприятный день для этой свадьбы выбирала.
День свадьбы выбрали, семья невесты согласилась,
Деревня вся богатый стол для праздника накрыла,
Когда настал день свадьбы, жениха семья спросила
Аскета, голого, с которым раньше породнилась:
- «Любезный, у нас сын сегодня женится с невестой,
Благоприятно ли созвездие, даст им ли счастье»?
Старик обижено подумал: «Предскажу несчастье,
Меня не спрашивают, назначают срок и место.
Испорчу празднество им». И сказал: «Нельзя жениться,
Созвездие сегодня к браку неблагоприятно,
А праздновать вы если будете, беда случится.
Мне это, как астрологу, по знакам всё понятно».
Ему поверили в семье из города, решили
В деревню в этот день не ехать, дома оставаться.
Гостей в деревне ждали, начали уж волноваться,
Подумали, что те с невестой свадьбу отменили.
Тут же в деревне жениха другого отыскали,
Приехали из города в другой день, но уж поздно,
В деревне им сказали, что невесту уж отдали,
Те думали, что шутка; оказалось, что серьёзно.
Сказали им: «Но ведь была договорённость с вами,
Зачем невесту вы другому жениху отдали»?
Сказали те: «Бессовестно вы поступили с нами,
Что не приехали вы вовремя, а мы вас ждали.
Представьте, что невеста вас полдня здесь ожидала,
А вас всё нет, вы отказались, так мы все решили,
Нашли другого жениха ей, и их поженили,
Так что она уже с другим жить сейчас мужем стала».
- «Но мы аскета о дне свадьбу, голого, спросили,
И он сказал, созвездие не то, нельзя жениться.
И если женится в тот день, несчастие случиться,
Поэтому с приездом нашим мы повременили».
Так ссорились они, и друг на друга все кричали,
Мудрец в то время проезжал, услышал восклицанья,
Как те кричали: «Мы хорошего созвездья ждали,
Аскет сказал, что оно важно для семьи созданья».
Мудрец сказал: «При чём созвездие, раз есть решенье?!
Невеста добродетельна и хороша собою,
Сам брак с ней – лучшее созвездие, без рассуждений
Аскета, она может стать ведь лучшею женою.
Сиянье звёзд приводит только дурака в сомненье,
С большой опаской смотрит он на все знаки в природе,
Ничто не означает звёзд на небе положенье,
Само счастье является звездой на небосводе».
Ещё всё городские спорили и суетились,
Но ничего не вышло, все расстроились ужасно.
Решенье было принято, и всё было напрасно,
Так без невесты с женихом лишь в город возвратились.

93. История о плодах
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, и искусствами стал увлекаться,
То Бодхисаттва у купца в семье опять родился,
Когда он вырос, то извозом начал заниматься.
Он создал дело, где пятьсот извозчиков трудилось,
Возили грузы в города и за границу тоже,
Раз проезжали через лес, где много находилось
Деревьев ядовитых, на плоды манго похожих.
Остановив у леса караван, сказал возницам
Так Бодхисаттва: «Нас в пути опасность ожидает,
Войдём в лес, пусть никто плодов с деревьев не срывает,
И даже листьев, если съест, то может отравиться.
Но если что в лесу сорвёте, то мне покажите,
Я вам скажу, съедобно это, или не съедобно,
Ни в коем случае, ничего сами не едите,
Меня дождитесь, если даже будет неудобно».
Когда вошли в лес, у деревни рощу увидали,
По обе стороны фруктовые деревья были,
А среди них везде кимфалы, стройные, стояли,
По виду своему, на фрукты манго походили.
И видом, запахом они ничуть не отличались,
Отличие их было в том, что смертью всё кончалось,
Когда кто пробовал их, отравленье начиналось,
Мгновенно проникал яд, судороги появлялись.
Один глупый возница всё ж решил это проверить,
Как только откусил он плод, мгновенно смерть настала,
Увидев это, всем пришлось его словам поверить,
Но многие рвали плоды терпенья не хватало,
Однако их не ели, Бодхисатву поджидали.
Когда увидел фрукты он, сказал им: «Их не ешьте,
Не манго это, а кимфала, всё, что вы собрали,
А выбросите, я вам говорил о них уж прежде».
Возницы выбросили все плоды, в живых остались,
А у деревьев воду сладкую свою попили.
В той роще часто караваны с грузом проходили,
Возницы, оставаясь в роще, фруктов наедались,
А утром жители села их мёртвых находили,
Их хоронили, а повозки с грузом забирали,
Сей раз, когда пришли к ним утром, то все живы были,
Сельчане с удивлением за ними наблюдали,
Когда к ним только шли, уже имущество делили:
- «Возьму быков! Возьму товар! А мне телеги нужно»!
Когда увидели живыми, удивились дружно,
- «А вы разве плодов этих не ели»? – их спросили.
- «Нет, - те сказали жителям, - плодов мы есть не стали».
Селяне их спросили, указавши на растенья:
- «Но то, что это не деревья манго, как узнали»?
И Бодхисаттва им сказал своё стихотворенье:
- «Деревья все в плодах стоят, сюда легко добраться,
Деревня рядом, но никто плодов не собирает,
Лишь несъедобные плоды могут на них остаться.
Так значит, тот кто их съедает, тут же умирает».
Так Бодхисаттвы наблюдательность людей спасала
От смерти. Мудреца ум ведь природу понимает,
Кто видит признаки, тот свойства всех явлений знает,
Уму лишь, проницательному, правда жизнь давала.

94. История о громком шуме
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом и страною правил из своей столицы,
Министру своему отдал деревню на границе
В знак привилегии, успехов тот в труде добился.
Однако же этот министр был хитрым и коварным,
И ловкостью своей царя доверия добился,
Сам думал о деньгах лишь, и для этого трудился,
И обладал характером, довольно своенравным.
Он связан был с бандитами, деревню получая,
Дал знать им, чтоб они ограбили её, вчистую,
И долю ему дали бы от грабежа большую,
Он так распорядился, грабежа срок назначая:
- «Как только мы отправимся в леса с людьми моими,
Войдите вы в деревню, все дома там очищая,
Когда покончите уже с делами вы, своими,
Ударим в барабаны, окончанье возвещая.
Тогда войду в деревню с войском я, тревогу клича,
Но к этому моменту вы должны уже убраться.
Потом вы тайно отдадите мне мою добычу.
Но только не забудьте вы со мною рассчитаться».
На следующий день министр с войсками утром рано
Деревню ту оставил, в лес соседний удалился,
Туда вошли бандиты, резать стали коров рьяно,
Грузить в телеги мясо, целый день грабёж тот длился.
Лишь к вечеру гром бараний бить стал, возвещая
Министра возвращенье, все дома тут загорелись,
Бандиты уводили всех с собою, убегая,
Исчезли все в лесу, с награбленным куда-то делись.
В то время Бодхисаттва там делами занимался,
Он был торговцем, и палатка там его стояла,
Он видел, как министр с войсками из деревни снялся,
И банда тут же ворвалась и грабить дома стала,
Лишь вечером раздался громкий шум о возвращенье
Министра с войском, он подумал: «Сговор, не иначе,
Министра с бандой, те ушли спокойно, добро пряча».
И о предателе он написал стихотворенье:
- «Всех взяли в плен, коров убили; после ограбленья
Министр, бесстыдный, со своею ратью появился,
Ударил в барабаны, возвещая приближенье,
Чтоб вовремя его сообщник с бандой своей скрылся».
И этими словами осудил злого министра,
Царю же о его предательстве известно стало,
Расследовав грабёж, найдя с той бандой сговор быстро,
Арестовал министра, натворил тот зла немала.

95. История о краже ценного украшения
Пред тем, в Бенаресе как Брахмадатта находился,
Там Бодхисаттва жил, искусством в школе занимался,
Потом министром при дворе царя долго трудился,
Своим умом, сообразительностью отличался.
Раз царь пошёл в парк погулять в хорошем настроенье,
Его парк у дворца был и отлично охранялся,
И свита с ним гуляла для его сопровожденья,
Ему вдруг жарко стало и в пруду он искупался.
Наложницы в его компании дворцовой были,
Красивые, нарядные в блестящих украшеньях,
У пруда лотосового искупаться все решили,
И стали раздеваться, приняв сообща решенье.
В ларец убрали драгоценности все, что имели,
Служанку посадили, чтоб она их охраняла,
С ними царица украшенье своё с шеи сняла,
Цепочку с бриллиантами, которые блестели.
Сидела обезьяна на ветвях, всё увидала.
Цепочка ей понравилась, её взять ей хотелось,
В то время как служанка на наложниц загляделась,
Она спустилась с дерева, цепочку ту забрала.
С ней поднялась на дерево, в дупле своём укрылась,
Чтобы потом в кругу своих подруг покрасоваться.
Служанка, видя, что цепочки нет, тут удивилась,
Не зная, думать, что: куда она могла деваться?
И стражу позвала, те парк весь тщетно обыскали,
Но никого там не нашли, кто б совершил хищенье.
Служанка же от страха тут пошла на ухищренье,
Сказав, что человек в кустах был, и его искали,
Но не нашли, служанка же от горя закричала:
- «Украл цепочку у царицы он и быстро скрылся,
Я видела, как убегал он, со спины видала,
По-видимому, раньше у пруда он находился».
Пришли в отчаянье все, и царя туда позвали,
Служанка там ему о похищенье всё сказала
Царь страже приказал, чтоб похитителя поймали,
Та всех людей, что рядом с парком были, задержала.
Один крестьянин на допросе вдруг разволновался,
Весь задрожал, его в том похищенье обвинили,
Судья ему сказал: «Уж лучше б ты сразу признался,
Тебя бы не пытали и не мучили, не били».
Подумал он: «Скажу: «Не брал», то с жизнью распрощаюсь
Сегодня же, они будут пытать меня, сколь надо,
Не выдержу я этих жёстких пыток и скончаюсь,
Уж лучше буду врать, тогда жизнь станет мне наградой».
И он сказал: «Да, господин, я взял то ожерелье».
Его связали и к царю с охраной проводили,
Перед царём поставили и снова допросили,
И он сказал царю: «Украл я это украшенье».
- «Но где оно сейчас»? - спросил его царь удивлённо.
Сказал тот: «Не имел я дома мебели достойной,
Купец мне обещал, повёл себя я непристойно,
Украв, отдал купцу, он знает, где, определённо
Сейчас то ожерелье». Купца взяли, допросили:
- «Где та цепочка, что тебе дал человек вот этот»?
От страха тот сказал: «Недавно службу проводили,
Я в храме брахману отдал её перед обедом».
Те взяли брахмана, от страха тот ложно сознался:
- «Её я получил и музыканту, отдал вскоре
За то, что гимн играл он в храме, очень уж старался».
Те взяли музыканта, он сказал им в разговоре,
До смерти напугавшись: «Девке я отдал в борделе
То ожерелье, та, любовь даря, очень старалась».
Её схватили, та, хоть и боялась, но призналась:
- «Клянусь, он не давал мне ничего, на самом деле».
Пока всех пятерых допрашивали, уж стемнело,
Сказал царь: «Уже поздно, завтра мы начнём дознанье».
Он приказал министру, чтоб закончил это дело,
И Бодхисаттва стал расследовать по указанью.
Подумал он: «Вещь находилась в парке под охраной,
Никто из посторонних не был, когда та пропала,
Вся эта кража выглядит, если подумать, странной,
Крестьянин за оградой был, у врат стража стояла.
Никто не мог похитить из людей там, в парке бывших,
Чтоб к ларцу незаметно тихо кто-либо подкрался,
И каждый утверждает, что он сразу с ней расстался,
Идет всё как бы по цепочке от низов и выше,
Что говорит, что вещи той никто из них не видел,
В подозреваемых случайно каждый оказался,
И каждый лгал из страха, наказание предвидел.
Поэтому никто не брал ту вещь, а лишь боялся.
Но кто же взял то ожерелье? Как оно пропало?
До правды трудно достучаться, все её боятся.
Но в парке много обезьян, оно к ним и попало.
Найти его мне нужно, тогда все освободятся».
Наутро он пошёл к царю, сказал: «Царь, разрешите
Заняться этим делом, всех вором этих отдайте
Мне, как и полномочия на их дознанье дайте,
Найду я это ожерелье вам, как вы хотите».
Царь согласился и сказал: «Найди мне украшенье».
И Бодхисаттва тут к тюремщику так обратился:
- «Заприте пятерых всех вместе, чтоб было общенье,
Подслушать нужно их, чтоб каждый истине открылся».
Тот сделал, как сказал министр, когда все были вместе,
Купец сказал крестьянину: «Ты, жалкий, мне скажи-ка.
Когда мы раньше с тобой виделись? В котором месте?
Когда ты ожерелья передал мне? И не ври-ка»!
Ответил тот: «О, уважаемый, но я не знаю
Той драгоценности, и в мебели я не нуждаюсь.
Сказал я так, чтоб не пытали, жизнь я потеряю,
Не обижайтесь на меня, я очень извиняюсь».
Тогда купца брахман спросил: «А вы зачем сказали
Царю неправду, драгоценности той не имея,
О том, что ожерелье это мне вы передали?
Напраслину так навести на моё имя смея»?
Сказал купец: «Подумал я, мы – знатные обои.
А будем вместе, дело оба как-нибудь уладим.
Один ум – хорошо в делах, а лучше, когда двое,
Я думаю, что и в несчастье оба мы поладим».
Тут музыкант священнику сказал: «Это ужасно!
Когда вы дали вещь ту мне? Вас знают честным люди»!
Сказал тот: «Я подумал, что мне веселее будет
В тюрьме быть с вами, так как вы играете прекрасно».
Спросила проститутка музыканта: «Лжец – ты, гадкий,
Когда ты у меня был, иль к тебе я приходила?
И что за драгоценность за любовь я получила?
Я вижу, ты – наглец, и на обман всех женщин падкий».
Сказал он: «Раз мы пятеро все вместе оказались,
То почему нам, четверым, с тобою не развлечься,
Приятно было б, если б мы тобою наслаждались,
В холодные бы ночи мы могли б с тобой согреться».
Когда же Бодхисаттве разговор их доложили,
Он понял, что все пятеро цепочку ту не брали,
Решил он хитростью вернуть, что обезьяны взяли,
Сказал, чтоб бусы из стекла в том парке положили.
Как только обезьяны брали их, то их хватали,
Поймали всех, и лишь одной средь них не доставало,
Так как она в своём дупле ту ценность охраняла,
Им бусы вешали на шею и их отпускали.
Сказал министр, чтоб стражники за ними проследили:
- «Пока не обнаружите, за всеми наблюдайте,
Увидите на ком цепочка, её напугайте,
Чтоб отдала её». По парку те весь день ходили.
А обезьяны в бусах все от радости скакали,
Друг перед другом хвастались и гордость проявляли,
- «Какое украшенье получили мы»! – кричали,
И обезьяне той все свои бусы показали.
Она, увидев их: «Стекляшки – это», - лишь сказала,
На зависть всем свою цепочку на шею надела,
И всем великолепье ожерелья показала,
Страх, с ценностью своей расстаться, так преодолела.
И стражники, её увидев, сразу принудили
Её отдать то ожерелье, с ним её поймали,
Затем то ожерелье Бодхисаттве передали,
Уладилось так это дело, все довольны были.
Сказал царю министр, то ожерелье отдавая:
- «Вот – драгоценность, и те пятеро людей - не воры,
Её украла обезьяна, в парке наблюдая,
Когда, купаясь женщины, вели их разговоры».
Спросил царь: «Как ты понял, где цепочка оказалась»?
И Бодхисатва рассказал ему о приключенье.
Воскликнул царь: «Счастливец тот, кому в жизни досталось
Умение всё понимать и делать заключенье».
Прославил Бодхисаттву царь в своём стихотворенье:
«В боях всех ценятся герои, а мудрец - в советах,
В бою победой может стать им сказанное мненье,
И мысль сияет, словно бриллиант, в его ответах.
И трапеза бывает радостной, когда он рядом,
Ведь это счастье обретать в нём дорогого друга.
Мудрец всех может вывести из замкнутого круга,
Решать серьёзные дела, его ум – всем награда».

96. История о Несчастной Птице.
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта поселился,
Народом правил, процветания страны добился,
То Бодхисаттва в жизни как купец уже трудился,
И с горемычном человеком как-то подружился.
Его с рождения Несчастной Птицей называли,
Он в бедность впал и в нищете, ужасной, находился,
Хоть был ни в чём не виноват, его все презирали,
Всё потеряв, он с просьбой к Бодхисаттве обратился.
Тот дал ему немого денег, взяв его на службу,
Он помогал ему и делал всякую работу,
В глазах других не вырос всё же, несмотря на дружбу,
Хоть Бодхисаттва и оказывал о нём заботу.
Им помыкали все, когда на людях появлялся:
- «А ну, иди сюда и стой, Несчастная ты Птица!
Садись и это ешь»! Когда, поев, он поднимался,
Ему приказывали: «Начинай сейчас трудиться»!
Однажды к Бодхисаттве друг пришёл, и удивился,
Что одного слугу Несчастной Птицей называли,
Спросил: «Неужто он с таким вот именем родился?
Сам демон убежит, если б к тебе его позвали,
Услышав это имя». Бодхисаттва так ответил:
- «Он – честный человек, хотя он беден и несчастен,
Но добрый он, его я ещё в своём детстве встретил,
Он ни к какому делу иль несчастью не причастен.
Даётся имя нам, чтоб от других нам отличаться,
В своём звучании оценки никакой не носит,
Судить нельзя по имени, оно нам не привносит
В жизнь нашу ничего, чтоб нам там в чём-то огорчаться.
Я в детстве с ним дружил, его в беде я не оставлю.
Добропорядочный он, и ответственность имеет,
И если нужно, то вместо себя его оставлю
В любом из своих дел, он трудности все одолеет».
Раз Бодхисаттва должен был отбыть в село по делу,
Сказав: «К Несчастной Птицы переходит управленье,
Я его с детства знаю. Будет действовать умело.
Чтоб выполняли без задержек все его решенье».
Уехал он, бандиты об отбытии узнали,
На них напасть и их ограбить ночью той решили
- «Все в доме будут спать, мы их возьмём», - предположили,
Что кто-то будет им противиться, не ожидали.
Но новый мажордом повадки всех воров знал с детства,
Он был на страже ночью, когда воры влезть хотели
С оружием, для шума он использовал все средства,
Ударил в барабан, из окон камни полетели,
Завыли трубы, звон кастрюль раздался там, ужасный.
Спросонья слуги в доме все с кроватей повскакали,
Раздался везде топот, вой и скрежет, громогласный,
Оружье побросав, все воры в страхе побежали.
Наутро домочадцы всё оружие собрали,
Разбойники подумали, хозяин что вернулся,
Что там один был человек, они не полагали.
Так страх, рождённый ночью, их разгромом обернулся.
Когда же Бодхисаттва из поездки возвратился,
Мечи, наваленные у ворот, обозревая,
Узнал, что было ночью, и никак не удивился,
Сказав: «Я знал, в каких руках я дом свой оставляю.
Мы друга через шесть шагов пути уж получаем,
Товарищем становится он нам – через двенадцать,
А через месяц уж его как родственника знаем.
Ещё время пройдёт, от нас не будет отличаться,
Как наше «Я, второе», с душой нашей он сольётся,
И в наших отношениях мы станем одним целым,
Что из того, что он «Несчастной птицею» зовётся,
Он если друг, нет ближе никого на свете, белом».

97. История о нехорошем имени
Давным-давно жил Бодхисаттва, в школе он учился,
Затем учителем стал школы, брахманом известным,
Пятьсот учеников, весь цвет элиты находился
В его ашраме Таккасила, дарований местных.
Он обучал их изреченьям мудрым, заклинаньям,
При помощи которых, они правду постигали,
Средь них был ученик, его Папака - «Злобный» звали,
Который из-за имени испытывал страданье.
Ему все говорили: «Злобный, делай так и этак».
При этом, многие, произнося имя, смеялись,
Они над ним шутили, но не издевались,
Всегда при разговоре была горечь, напоследок.
Сказал он раз учителю: «Несу я всем несчастье,
Ведь имя у меня неблагозвучное такое,
Могу ль я имя поменять, и взять себе другое?
Быть может, лишь тогда я испытаю лично счастье».
Ему ответил Бодхисаттва: «А ты отправляйся
В путь и постранствуй по стране, когда имя отыщешь,
Которое тебе понравится, то возвращайся,
Тогда найдём для разговора этого мы пищу».
И тот еду в дорогу взял и стал бродить по свету,
Шёл от села к селу, от города опять к селенью,
Стараясь всех услышанных имён понять значенье,
Отыскивая имя, понравившееся, где-то.
Раз умер человек, Дживака именем названный,
Что значило «Живущий», и его там хоронили,
Папака тут подумал: «Какой это случай странный»,
Хотел спросить он, его к родственникам пропустили.
Спросил их: «Это странно! Почему умер Живущий?
Ведь он не должен умирать! Ведь имя же такое!
Тогда бы ему раньше дали имя «Не-живущий»
Ему так соответствовало имя бы другое».
Ответ был: «Но «Живущий» б умер, как и «Не-живущий»,
Ведь в имени значенья нет, а лишь обозначенье,
Оно даётся человеку лишь для различенья.
Как видно, ты не смыслишь в этом, и дурак - ты, сущий».
Все согласились с этим мнением единодушно,
Над юным брахманом все родственники посмеялись,
Он к имени остался всё ещё неравнодушным,
Пошёл своей дорогой, и на этом с ним расстались.
Он встретил человека с именем «Сокровище хранящий» -
Дханапали, тот был рабом, к тому же, нищим, грязным,
Хозяйкою избытым был, на корточках сидящий,
И плакал, так как думал, что наказан был напрасно.
Спросил его: «Но почему сидишь здесь ты, как нищий?
Но ведь имеешь имя ты «Сокровище хранящий»,
Живёшь без денег и работаешь лишь из-за пищи,
Имеешь же ты имя, о богатстве, говорящем».
Ответил тот: «При чём здесь имя, бедным я родился.
Ведь в имени значенья нет, а лишь обозначенье,
Оно даётся человеку лишь для различенья.
А ты – дурак, учёный; ничего ты не добился».
Ему он резко говорил, хотя и был тщедушным,
Над юным брахманом он только дерзко посмеялся,
Но к имени остался тот ещё неравнодушным,
Пошёл свое дорогой и на этом с ним расстался.
И встретил человека он, который заблудился,
Стоял растерянно, не знал, куда направить ноги,
Спросил он брахмана, в каком он месте находился,
И по какой они идут, в данной момент, дороге.
Тогда его спросил он: «У тебя имя какое»?
Сказал тот: «Я – Пантхака, имя «Странник» означает».
- «Но это очень странно! И как может быть такое?
Как может зваться «Странником» тот, кто пути не знает»?
Сказал тот: «А что странного? Таким я и родился,
Ведь в имени значенья нет, а лишь обозначенье,
Оно даётся человеку лишь для различенья.
Но ты меня всё же глупей, хоть я и заблудился».
И брахман к имени лишь только тут стал равнодушным.
Он понял, в жизни его имя ничего не значит,
Хоть как он может называться, так или иначе,
Он может зваться «Злобным», но быть сам великодушным.
Подумав так, он сразу в свою школу возвратился.
И с Бодхисаттвой, встретившись, сказал: «Я разобрался,
Не нужно имя мне менять. Я со своим остался,
Я буду тем, каков я есть, где б я не находился.
Я видел, что «Живущий» умер, как и «Не-живущий»,
Что нищий называется «Сокровище хранящий»,
Зовётся «Странником» тот, в жизни кто «не вездесущий»,
Мы именем владеем, не о чём не говорящем».

98. История об обманщике
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Страною управлял, любил трудиться, веселиться,
А деревне рядом с ним аскет-обманщик поселился,
Всё норовил, кого бы обмануть, чтобы нажиться.
Один помещик хижину ему в лесу построил,
В ней стал аскет тот жить, еду ему дал покровитель,
Его берёг, для улучшенья нравов планы строил,
Чтоб добрые дела тот делал, доброты блюститель.
Помещик из-за страха ограбления раз как-то.
Из опасения, что все богатства потеряет,
В той хижине в полу зарыл сто слитков злата
Сказав аскету, что там драгоценности скрывает:
- «Учитель, благородный, я вам очень доверяю,
Так как в себе вы принципы высокие храните,
Поэтому свои богатства вам я все вверяю,
Будьте добры, пока на время вы их сберегите».
Аскет ответил: «Дорогой друг, я вам обещаю.
В сохранности всё будет, в хижине пусть остаётся,
К богатствам, материальным, здесь никто не прикоснётся,
Ведь я богат духовно, и духовность сохраняю.
К тому же, я обязан вам, зачем слова такие?
Аскеты, все мы, в мире от богатства отказались,
И не нужны нам драгоценности здесь никакие,
Мы в мире лишь с духовными богатствами остались».
Богач ему поверил и спокойно удалился.
Подумал аскет, лживый: «Заживу теперь богато».
Он вырыл золото, когда богач из виду скрылся,
И у обочины дороги, зарыв, в землю спрятал.
Затем он в хижину вернулся, ночь провёл спокойно,
Наутро за едой пришёл к помещику в поместье,
Сказал ему: «Года я прожил в тишине достойно,
И жизнь переосмыслил я свою на этом месте.
Когда долго живёшь на месте, возникает близость,
Привязанность ко всем знакомым, как и к окруженью,
А это для аскета – грех, с вершины нисхожденье.
Мне нужно странствовать, чтоб побороть мне эту низость.
Поэтому уйти я должен, странствию придаться,
Вот и сейчас пришёл я попросить у вас прощенье».
Помещику с аскетом было жалко расставаться,
Он стал его просить, чтоб изменил своё решенье.
Но тот откланялся и в странствие своё пустился,
Но, отойдя немного, чтоб проститься, обернулся,
Рукою помахал, прошёл с версту остановился,
Воткнул травинку в волосы, к помещику вернулся,
Сказал ему: «Когда я уходил, соломка на меня упала
От крыши дома вашего, чужого мне не надо,
Её я возвращаю вам, как удобренье сада,
Мы мне давали кров и пищу, этого немало».
Сказал помещик: «Брось траву, ступай с миром в дорогу».
Подумав: «Вот какое благородства проявленье!
Принёс траву назад, чем моё вызвал восхищенье,
Святой, не захотел с собою взять еды немного».
В тот день же Бодхисаттва по делам остановился
Проездом у помещика, рассказ услышал этот,
Тот рассказал о той травинке, чем он восхитился,
Спросил гость: «Тот аскет у вас жил, или рядом где-то»?
- «Он в хижине, недалеко, жил, я ему построил», -
Сказал тот. Гость спросил: «Ему вы в чём-то доверяли?
Быть может, что-то и на сохранение давали»?
Подумав: «Почему аскет спектакль такой устроил»?
- «Да, - тот сказал, - моё добро там у него хранится,
Я доверял ему во всём, и золото оставил.
Он - честный ведь. Таким поступком он себя прославил,
Что вряд ли кто-нибудь ещё мог с ним так вот сравниться».
Сказал тут Бодхисаттва: «Золото своё проверьте.
Уж что-то здесь неладное в поступке том таится,
Не может истинный аскет так странно суетиться,
Таких вам нужно опасаться, вы таким не верьте».
Богач проверил хижину, исчезло его злато,
И по его следам всех слуг помещика послали,
Аскета вскоре на дороге с золотом поймали,
Он ничего не отрицал, смотрел лишь виновато.
Увидев золото то, Бодхисаттва сказал мненье:
- «Вор, чтоб казаться честным всем, переиграл чрезмерно,
Ведь он украл сто слитков золота без угрызенья,
Соломинкой же свою совесть выдал лицемерно».
Затем к тому аскету с порицаньем обратился:
- «Была твоя гладка речь, и ты другу в дружбе клялся,
Когда его обманывал, холодным оставался,
Но как же глупо с травкой ты пред нами весь раскрылся?!
Не делай это впредь, когда надуть кого возьмёшься,
Аскет ты, лживый, помни, что всех истина карает,
И рано или поздно твою сущность проявляет,
Когда-нибудь от этого в агонии загнёшься».

99. История об отравленном жребии
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, государства делом занимался,
То Бодхисаттва вновь в семье у богача родился,
Когда был юным, то игрою в кости увлекался.
Раз как-то он играл с мошенником, тот, кость кидая,
Всегда старался делать так, чтоб выигрыш удался,
Когда игра шла в его пользу, он не волновался,
При проигрыше, кость брал в рот, к обману прибегая,
И говорил: «Как неудачно, кость та потерлась.
Давайте кость другую бросим, результат узнаем,
Попытку повторим, ведь ничего мы не теряем».
Другую кость бросали, и игра та продолжалась.
Уловку эту видя, Бодхисаттва так подумал:
«Друг, погоди, не хочешь раз по-честному сразиться,
Я помогу тебе от хитрости той излечиться».
Как вывести его на воду, чистую, придумал.
Домой взял эту кость и опустил в чашу с раствором,
Где яд Халахала с водою, чистой, находился,
Когда играть с ним сел, и тот мошенничать пустился,
На стол он выложил ту с ядом кость, за разговором.
Тот, выполняя трюк, привычный, в рот её положил.
Заметив, Бодхисаттва мысленно сказал: «Проглотишь,
Увидишь, что с тобою будет, помощи запросишь,
Но главное сейчас, чтоб ты не умер, чтоб ты ожил».
И Бодхисаттва тут сказал своё стихотворенье:
- «Ты обмануть всех хочешь, ну, а сам не замечаешь,
Что ты отравленную ядом кость, взяв в рот, глотаешь,
Поймёшь ты горечь на всю жизнь, как предостереженье».
Пока он говорил, тот весь в лице переменился
И закатил глаза, испытывая боль всем телом,
Затем со стула на пол в судороге повалился
И побледнел, как умирающий, и стал весь белым.
Сказал тут Бодхисаттва: «Долг мой – к жизни возвращенье».
Ему дал рвотное, и того вырвало мгновенно,
Дал масло с мёдом, как противоядное леченье,
И тот пришёл в себя и чувствовал обыкновенно.
И Бодхисатва тут ему сказал нравоученье:
- «Воздерживайся в будущем творить дела такие,
Ведь надувательство влечёт последствия лихие,
Когда в честной игре лжецу не может быть спасенья».

100. История о двойном ущербе
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился.
Народом управлял, и им страна его гордилась,
То Бодхисаттва божеством деревьев всех родился
И жил у речки, где имелся пруд, рыба водилась.
В одной деревне, небольшой, где рыбаки лишь жили,
Один рыбак был, и он рыбной ловлей увлекался.
В пруду, огромном, только удочкой рыбу ловили,
И он с утра до вечера добычей занимался.
Однажды с сыном, маленьким, пошёл он на рыбалку,
То там, то здесь начал удить, но рыба не ловилась,
Он выбрал для удилища очень большую палку,
Закинул удочку, крючком та за пень зацепилась,
Подумал он, что рыба там, огромная, попалась,
Не мог никак её он вытянуть, ждал, что с ней будет,
И не хотел, чтоб помогли ему другие люди,
Чтоб не делиться, чтобы рыба вся ему досталась.
Послал к жене в деревню сына, чтоб та задержала
Народ в деревне весь, чтоб с рыбой одному остаться,
Сказал, чтобы жена в селе большой скандал подняла,
Всех увлекла, пока он с рыбой будет управляться.
Сын убежал, он снял одежду и нырнул в пучину,
На дне было темно, и он на сучья напоролся,
Глаза ими проткнул себе, пока с тем пнём боролся,
Слепым всплыл, понял неудачи ловли он причины,
Украл одежду вор, пока в воде он находился,
Один слепым и голым так на берегу остался,
От всех несчастий, навалившихся, он растерялся,
Не знал, что ему делать, и напрасно суетился,
Придя в себя немного, не найдя нигде одежды,
К глазам он сажу приложил, и кровь течь перестала,
Взял ветку, пальмовую, чтобы стыд его прикрыла,
Отправился к деревне, чтобы помогли, с надеждой.
Его жена в то время же на всех уже кричала,
Все ссорились из-за неё и громко говорили,
Устроивши скандал, к себе вниманье привлекала,
И он на помощь звал, его слова не слышны были.
Одной рукой держал он ветвь, глаза другой сживая,
Набрёл на дом соседки, та, увидев, удивилась,
Воскликнула: «Откуда это чудо появилось» ?!
И на него стала таращиться, не понимая,
Затем, узнав его в обличье том, запричитала:
- «Но как ты выглядишь?! На твоём ухе украшенье –
Лист пальмы, а твои глаза все сажа замарала,
Ты - голый с веткой пальмы, как артист на представленье.
Идёшь, как будто пьяный с места, где случилась драка,
Что скажет сын твой, маленький, тебя таким нашедший ?!
Бредёшь от дома к дому, как побитая собака,
Ты, может быть, с ума сошёл и стал, как сумасшедший?
Твоя жена, такая же, скандал мне закатила,
Обозвала меня, я жалобу судье подала,
Она за оскорбленье восемь златых заплатила?
Скажи, случилось что? С обоими что с вами стало» ?!
А Бодхисатва, за трагедией всей наблюдавший,
Приведшей там к плачевному такому завершенью,
И о скандале рыбака жены в селе узнавший,
Листвою шелестя, пропел своё стихотворенье:
«О, бедный человек, твои поступки, понужденья,
Твои заботы только о себе лишь, изначально,
Ведут к беде и формируют твоё поведенье,
Что и приводит к результатам тщетным и печальным».

101. История о брахмане Упасалхе
Когда-то в Раджагаха городе жил брахман честный,
По имени Упасалха со своим сыном верным,
И обладал о мире целом знанием, безмерным,
Был самым совершенным среди всех в ашраме местном.
Тогда и Бодхисаттва в семье брахмана родился
В стране Магадха, в святости искал своё блаженство,
Он тоже превзошёл науки все и удалился
От жизни светской, обрести в тиши чтоб совершенство.
И в одиночестве испытывал экстаз от счастья,
Поднявшись в Гималаях на одну из гор, высоких,
Где не было ни холода, жары или ненастья,
Жил безмятежно среди скал, ущелий, одиноких.
Набрал там соли, серы и решил остановиться,
На пике Коршуна, где чистота небес сияла,
В то время с сыном Упасалха жрец решил проститься,
Так как в нём жизнь его почти совсем уж угасала.
Сказал он: «Сын, сожги мой труп на месте, самом чистом,
Не там, где низких или подлый всех людей сжигают,
Хочу, покоился чтоб прах мой в облаке, лучистом,
В том месте на горах, которое никто не знает.
Ответил сын: «Не знаю я, отец, места такого,
Которое бы для твоих останков пригодилось,
Пошли в горы со мной, и ты у неба, голубого,
Найдёшь то место, где душа твоя бы находилась».
Тот согласился, оба в горы стали подниматься,
Искали это место, но пока не находили,
Когда же мимо пика Коршуна обои проходили,
То Бодхисатва в тот момент с горы начал спускаться,
Увидев их двоих, спросил причину восхожденья,
Сказал сын: «Ищем место для отца, где было б чисто,
Где б упокоилась его душа после сожженья,
И стала бы на небе облаком, лучистым.
Вот там понравилось нам, никого там не сжигали,
И в этом месте мой отец хотел бы в вечности остаться,
Чтоб с низкими иль подлыми людьми там не смешаться,
И вон, туда мы, поднимаясь в горы, путь держали»
Сказал тут Бодхисаттва: «Вон, туда вы показали,
Где Коршуна пик, ведь оттуда реки воду брали,
Но там пятнадцать тысяч брахманов уже сжигали,
Костями уже тысячи лет землю удобряли.
Отец твой тысячу уж раз на свет сей возрождался,
И также с этих самых мест на небо возносился,
И тысячу уже раз Упасалхой назывался,
Жил в этих облаках и с ветром по небу носился.
Сколько камней, и столько черепов здесь оставалось,
Прах превращался умерших в ничто после распада,
И снова столько же людей на свет божий рождалось,
Став брахманами, как снежинки, после снегопада».
И так как Бодхисаттва знал отлично тайны мира,
Сказал он о рождении всех и исчезновенье:
- «Пятнадцать тысяч брахманов явилось из эфира,
Под именем все Упасалха в их перерожденье.
Там, правда где и добродетель, дети все родятся,
Где укрощение страстей, самоограниченье,
Святые все от смерти в будущем освободятся.
Ведь святость на земле – залог всех нас перерожденья».
Сказал им Бодхисаттва правду, сын с отцом смирились,
Искать больше не стали места для отца сожженья,
За правду поблагодарив, обратно возвратились,
Спокойные за будущее к Небу в восхожденье.

102. История о брахмане Сатадхамме
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом своим правил, мудрецов слушал советы,
То Бодхисатва в касте, низшей, Кандала родился,
Был юным, короб с рисом взял, пошёл бродить по свету.
В Бенаресе жил юный брахман, Сатадхаммой звали
Его все, из семьи хорошей вёл происхожденья,
Его предки на севере страны той обитали,
С собой он ничего не взял, бродить приняв решенье.
И двое юношей столкнулись вместе на дороге,
Спросил брамин у Бодхисаттвы о происхожденье,
Сказал он: «Я из касты низшей Кандала, моё рожденье.
А ты кто? И куда ты направляешь свои ноги»?
Сказал тот: «Я - сын брахмана, на севере поместье
Имеем мы, а я решил вот в странствие пуститься,
Расширить кругозор чтобы, и знаньям научиться».
Другой сказал: «Я – тоже». И пошли обои вместе.
Когда пришло время еды, они остановились
У речки, где нашли приятным местоположенье,
Пред тем, как трапезу начать, они в реке помылись,
И Бодхисаттва, раскрыв короб, сделал предложенье:
- «Отведай моей пищи». Брахман же ему ответил:
- «Но ты из касты Кандала, я в пище не нуждаюсь».
Тот предлагать больше не стал, так как отказ он встретил,
Стал есть свою еду, прекрасным вкусом наслаждаясь.
Поев, убрал остатки в короб, в путь идти собрался,
Сказав попутчику: «Ну что? Отправимся в дорогу»?
Пошли, хоть есть хотелось и живот бурчал немного,
Шли дальше, пока Бодхисатва не проголодался.
На этот раз остановились, в речке искупались,
Но Бодхисатва уж не предложил ему делить с ним ужин.
Когда поел он, то объедки от еды остались,
Оставил на земле, остаток был ему не нужен.
А брахман очень уж устал за этот день, не евши,
Подумал: «Первый раз я от еды зря отказался,
И вот теперь опять голодным ночевать остался,
От голода так можно и рехнуться, очумевши».
Он думал так, смотря, как всё товарищ поедает:
«Он есть так хорошо, как будто целый год постился,
И скоро съесть всё, что имеет, мне не предлагает.
Так, может, попросить, чтоб он со мною поделился?
Но это как со стороны тогда будет смотреться,
Что брахман просит у отверженного подаянье,
Так доведённый до безвыходного состоянья,
Отбросы поедает грязные, чтобы наесться».
Как Бодхисаттва задремал, он съел его отбросы,
От угрызенья совести вмиг начались мученья:
«Что я наделал?! Это же от касты отреченье!
Нарушил я закон, поставил святость под вопросом.
Семья на это что мне скажет и всё окруженья?
Ведь я соприкоснуться с парией, сам загрязнился.
И вряд ли мне поможет в этом даже очищенье,
Ведь всю свою жизнь я от встречи с ними сторонился».
Он сунул палец в рот, и жестом этим вызвал рвоту,
Всё вышло с кровью, но не мог он с низшим оставаться,
Но этим действием удвоил о себе заботу,
Решил идти один и покаянию придать.
Сказав: «Эти объедки мне страданья причинили,
Я – брахмана сын, и чрез этот голод замарался,
Нет мне прощения, меня отбросы загрязнили,
И нужен целый год, чтоб от еды я воздержался».
В отчаянье ушёл в лес, в одиночестве остался.
Не ел, не пил, а беспрестанно лишь молился,
В конце концов, очистился, пока там находился,
И, в завершении, от голода в лесу скончался.

103. История о музыканте Гуттиле
Когда в Бенарере царь Брахмадатта находился,
Народом правил и искал в душе освобожденье,
То Бодхисаттва в семье музыканта вновь родился,
И получил имя Гуттила при своём рожденье.
Когда подрос, то в музыке обрёл он совершенство,
На улице стоял, на инструментах всех играя,
Дарил всем радость и в работе находил блаженство,
Своим родителям, ослепшим, деньги добывая.
Купцы раз в Уджаяни из Бенареса прибыли,
Там праздник проходил, они участье принимали.
Венцами, мазями и тканями там торговали,
На общий пир на площади приглашены все были.
Попробовав еду им поданого угощенья,
Вина отведав, они бал дающих попросили:
- «Нельзя ль увидеть музыкальное нам представленье»?
Хозяева их просьбу тут же удовлетворили.
В то время музыкант Мусила главным там считался.
Его им пригласили, он играть им стал на лютне,
Настроев струны на высокий тон, играть старался,
Гуттилу те любили слушать очень даже в будни.
А в праздники только его из всех предпочитали,
И в их ушах игра Мусилы скрежетом казалась,
Услышав первые аккорды, слушать отказались,
Сказав, что эту музыку они не понимали,
Мусила струны тут ослабил, и опять старался.
Подумав: «Средние тона для сердца всех милее,
Хотя высокие тона и громче, и полнее».
Но этот строй ему, как раньше, также не удался.
Тогда совсем ослабил струны он, гимн исполняя,
И лютня его будто сонным голосом играла
Купцов внимание уже совсем не привлекала,
Они лишь говорили меж собою, выпивая.
Мусила их спросил: «Не нравится вам исполненье»?
Сказали те: «А что, на лютне вы сейчас играли?
Мы думали, что вы настройкой лютню проверяли.
Не думали, что вы играете произведенье».
Спросил их: «Знаете, кто меня лучше исполняет?
Кто обладает даровитее меня талантом»?
- «Да, - те сказали, есть такой, он хорошо играет».
- «Тогда меня вы познакомьте с этим музыкантом».
Купцы сказали: «Он - в Бенарисе, зовут Гуттила,
Играет он на лютне, доставляет всем блаженство,
Нет никого, кто бы имел такое совершенство,
Его чудесная игра наш город покорила.
И с ним ты ни в какое не идёшь даже сравненье,
Играешь лютней, будто мать ребёнка усыпила.
Его же могут издавать лишь божества струн пенье,
Когда играет, будто небо землю охватило».
Сказал купцам Мусила: «Платы за игру не надо,
При возвращенье, лучше вы меня с собой возьмите,
И дом мне музыканта вашего там покажите,
И это будет за игру мне лучшая награда».
Купцы все согласились и его с собою взяли.
Мусила был любезен, всё узнать от них стараясь,
Приехав в город, дом ему Гуттилы показали
Затем купцы в свои дома вернулись, с ним прощаясь.
Вошёл Мусила в дом, увидел лютню у порога,
Играть стал, и родители тут звуки услыхали,
Они были слепыми и друг другу так сказали:
- «Ты слышишь, мыши лютню трогают, их, видно, много».
Мусила лютню положил, немного устыдившись,
Сказал им: «Я -  из Уджаяни прибыл, чтоб учиться,
У сына музыке, его игрой чтоб насладиться,
Хочу его искусство перенять, здесь находившись».
Сказали те: «Его нет дома, должен, вот, вернуться».
Мусила ждать стал, Бодхисаттва вскоре возвратился,
Гость, лестными словами пользуясь, разговорился,
Тот понял, кто он, но не мог так просто отвернуться,
По признакам, он знал, что тот хорошим быть не может,
Сказал ему: «Тебе игрой не нужно заниматься».
Но тот родителей упрашивать стал, чтоб остаться,
Решив, что их заступничество ему так поможет.
Он стал им ноги мыть, прося: «Меня вы не гоните,
Я буду вам служить, по дому делать всё я стану,
Вы сына, чтоб не гнал меня, лишь переубедите,
Всё, что душе угодно будет вашей, я достану».
Родители потом уж к Бодхисаттве обратились,
Его, чтоб ученик в доме остался, упросили,
Тот сдался, ученик остался, в доме вместе жили,
К нему родители, как к сыну, нежно относились.
Ученика учитель обучал всему искусству,
Давал ему не часть, а всё, все тайны открывая,
Хоть знал, что тот был не знаком с признательности чувством,
Чем дальше, то тем больше самомненье обретая.
Когда к царю он шёл, то брал ученика с собою,
Царь спрашивал, кто этот человек, на него глядя,
И Бодхисаттва говорил: «Он - ученик. Со мною
Живёт и учится, с родителями в доме ладя».
Шло время, ученик с поспешностью освоил знанья.
Сказал учитель раз: «Ты знаешь всё, конец ученью».
Подумал тот: «Учитель стар, я буду замещеньем
Его, когда умрёт, вознагражу свои старанья.
Поэтому здесь я имею оставаться право».
Сказал он Бодхисаттве: «Я хочу к царю на службу.
Учитель, во дворце вы водите с царём ведь дружбу,
Царю скажите, я могу прийтись царю по нраву,
Быть может, даст зарплату он мне, буду я стараться».
Сказал царю тот: «Ученик мой вам служить желает,
После учёбы у меня, на лютне он играет.
Вы не могли б ему платить, чтоб мог он упражняться».
Сказал царь: «Получать он будет только половину
Той суммы, что обычно от меня ты получаешь,
Я всё же думаю, что его лучше ты играешь,
Так как он твоих знаний смог достигнуть середину».
Учитель передал ученику слова такие,
Но тот сказал: «Моё служение тогда лишь будет,
Когда условия как ваши будут, не другие,
Вас меньше не хочу я получать. Что скажут люди?!
Ведь я могу играть как вы, искусством я владею
Как вы владеете, ведь так»? Учитель согласился.
- «Но почему тогда такой зарплаты не имею»?
К царю вторично Бодхисаттва с просьбой обратился.
Сказал ему царь: «Раз таким искусством он владеет,
То дам ему я столько денег, что ты получаешь,
Надеюсь, основанья он для этого имеет,
Да будет так, как говоришь ты, раз того желаешь».
И Бодхисаттва передал слова царя, домой вернувшись,
Сказал тот: «Покажу я всем, чего у вас добился,
Обрёл у вас я мастерство, высокое, проснувшись,
Не страшно мне, после того, как я у вас учился».
Сказал царь Бодхисаттве: «Мастерство его проверим,
Устроим по игре на лютне мы соревнованья,
И если победит тебя в игре, тогда поверим,
Что лучше всех он, зваться так, имеет основанья.
Скажи тогда, когда устроим это состязанье»?
- «Дней через семь», - ответил Бодхисаттва в размышленье,
Он понял, в пользу не его всё то соревнованье:
Победа ничего не даст, позор – при пораженье.
Тогда позвал Мусилу царь, спросив его серьезно:
- «С учителем своим желаешь ты соревноваться»?
- «Да», - тот ответил. Царь сказал: «Но это же курьёзно
И неестественно. Тебе бы лучше отказаться».
- «Нет, - тот ответил, - сказано уж всё, и состоится
Меж нами состязанье это, чтобы стало ясно,
На нём, кто из нас самый лучший, пусть определится,
Я не хотел бы ваши деньги получать напрасно».
Вздохнул царь, слуг своих позвал и дал распоряженье:
- «Бить в барабаны, людям объявить о состязанье:
Устроил ученик с учителем соревнованье -
Кто победит средь них, а кто потерпит пораженье».
Подумал Бодхисатва: «Я стал старым и уж слабым,
Мой ученик силён и юн, и хочет он сражаться,
Мне честь, что научил его я добиваться славы,
А победит - в лес лучше мне уйти, с жизнью расстаться».
Ушёл он в лес, но смерть принять не захотел, вернулся,
Так каждый день он уходил и снова возвращался,
День состязания с учеником всё приближался,
Казалось, тёмной стороной к нему свет повернулся.
От этого хождения тропинка протопталась,
И на траве его только следы и оставались,
А новость об их состязании распространялась,
Узнали боги, и у Индра бога все собрались.
Сидел на троне он, и боги новость доложили:
- «Гуттила, музыкант, там от ученика страдает,
В лес ходит каждый день, о своей смерти помышляет,
Вот если б мы к нему на помощь поспешили».
Бог тут же к нему в лес с небес своих быстро спустился,
Спросил: «Ты почему в лес этот каждый день всё ходишь,
Чем озабочен так, что себе места не находишь?
Я вижу ты, к чему-то кардиальному решился»?
- «А кто ты»? – тот спросил. «Бог Индра - я, - путник ответил, -
Я знаю, что ты в состязанье проиграть боишься
Тому, кого учил, кого у дома раньше встретил,
И от него ты унижение иметь страшишься».
- «Да, - молвил Бодхисаттва, - я учил его приёмам,
Как струнам звонким придавать волшебное звучанье,
Меня он опозорит так тщеславьем, неуёмным,
Не знаю, как мне быть, и погрузился вот в молчанье».
Бог Индра молвил: «Не страшись, защиту ты получишь,
Я всё же постараюсь, чтоб престиж твой сохранился,
Твой ученик во время обучения забылся,
Его ты победишь своим искусством и проучишь.
Когда начнёшь играть, сними струну одну, играя,
Затем другую, постарайся, лютня чтоб играла,
Когда все снимешь шесть, не бойся, игру продолжая,
Играй до тех пор, пока звучанье не перестало.
Тогда прекрасный звук у твоей лютни сохранится,
В то время, как Мусила сам потерпит неудачу,
От звука твое лютни волшебство везде родится.
Игральные три кости дам тебе ещё, в придачу.
Когда начнёт звук струн твоих везде распространяться,
Брось кость одну вверх, и разверзнется небес свод, ясный,
И триста девушек-богинь начнут с небес спускаться.
И станут танцевать под звуки музыки, прекрасной.
Когда же будут танцевать, то бросишь кость вторую,
И девушки, спускаясь на землю, земли коснуться,
И будут средь людей, показывая жизнь другую,
И люди, тебя слушающие, в танец вовлекутся.
Кость третью ты тогда вверх бросишь, небо просияет,
В гармонии все вознесутся в ритме лютни танца,
Мой облик просияет в облаке протуберанца.
Поэтому не бойся, ученик твой проиграет».
Настал седьмой день, день объявленного состязанья,
Вернулся Бодхисаттва в город. Павильон воздвигли
У врат дворца царя, царь возглавлял это собранье,
Собравшиеся все огромного числа достигли.
Народа в самой свите царской было очень много,
Одних красавиц только десять тысяч восседало,
Вблизи министрам и князьям мест даже не хватало,
Забита была вся к дворцу ведущая дорога,
Ряды скамеек и диванов всюду размещались,
На них люди сидели, рядом слуги их стояли,
Там были блюда с кушаньем, все ими наедались,
Несъеденные блюда своим слугам оставляли.
И Бодхисаттва вызван был во время угощенья,
Омытый водами и превосходно разодетый,
Он свою лютню взял, теплом сердец согретый,
И тронул пальцем струны, началось здесь представленье.
Бог Индра, незамеченный, пред ним тут появился,
Стоя он в воздухе, лишь Бодхисаттве показавшись,
И вскоре ученик Мусила на помост явился,
На место своё сел, в центре внимания оставшись.
Вначале той игры сыграли оба превосходно,
И оба жаркие аплодисменты заслужили,
Сказал бог Бодхисаттве, когда все игру хвалили:
- «Сними одну струну и продолжай играть свободно».
Тот снял струну, и музыка всё продолжала литься,
Мусила тоже снял струну, но тон уж изменился,
Играл он очень плохо и начал уже сердиться.
А музыке учителя народ только дивился.
Когда в ходе игры они все струны с лютни сняли,
Учителя мелодия небес всё продолжалась,
В то время у Мусилы же ни звука не издалось,
Его оборванные струны вовсе замолчали.
В то время лютня лишь с одной струною заполняла
Мелодией богов весь город, всюду разливаясь,
Толпа от возбуждения кричать не уставала,
В ладоши громко хлопала ему, в танец пускаясь.
Кость бросил Бодхисаттва в воздух, и небо открылось,
И триста дев-богинь на землю начали спускаться,
Ещё раз бросил кость, другие стали появляться,
Танцуя в воздухе, от них сияние струилось.
Когда он бросил третью кость, то вновь портал открылся,
И девять сотен дев-богинь там на землю ступили,
И с ними Индра бог, как свет небесный, появился,
И люди на земле вовлечены все в танец были.
Затем царь сделал знак народу, и народ поднялся,
Мужчины в сильном гневе тут к Мусиле обратились:
- «Как мог ты думать, что с учителем в игре сравнялся?!
Ведь никакие знания в тебе не находились»!
Камнями стали все в него кидать, жизни лишили,
Избили уже мёртвого его, в припадке чувства.
Затем схватили за ноги, труп в речке утопили.
Вознаградил царь Бодхисаттву за его искусство.
Бог Индра Бодхисаттве отослал свою карету
Сказав: «Матали я к тебе, возницу, посылаю,
Дарую тебе тысячу роз за победу эту,
И жить в страну богов тебя я приглашаю,
Чтоб ты искусством и талантом с нами поделился.
Ты - победитель и великий мастер во всём мире,
Тебя не достаёт нам средь богов наших в эфире».
И после этих слов к себе бог Индра удалился.

104. История о злом журавле
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, мирно жил, не вёл завоеваний,
То Бодхисаттва в стране Каси в селе вновь родился,
Остался круглой сиротой без средств к существованью.
Когда подрос, собрал пятьсот воров, таких же юных,
И с ними жил в лесу глухом, разбоем занимался,
На промысел, став атаманом, с ними отправлялся
Вблизи по всем дорогам под покровом ночей лунных.
Их грабежи давали им средства к существованью.
В то время жил помещик близ одной деревни, бедной,
Он тысячу монет раз одолжил для поддержанья
В Бенересе всем семьям для развития, бездетным.
Затем он умер, сын остался с матерью больною,
Одолженные деньги горожане не вернули,
Сказала сыну мать: «Остались мы бедны с тобою,
Забудут долг, если бы мы им не упомянули.
А если я умру, они тебе совсем откажут,
И ты тогда уже совсем лишишься своей пищи.
«Не знаем никакого долга», - все тебе так скажут,
И ты без этих наших денег, совсем станешь нищим».
Сказал сын: «В город я пойду для долга возвращенья».
Отправился в Бенарес, ему деньги все отдали,
Пошёл назад в деревню после всех их посещенья,
Но мать уже скончалась, когда деньги возвращали,
А после смерти вновь в шакальем образе родилась,
И, став шакала самкой, вспомнив прежнее рожденье,
На той дороге, где должен пройти сын, появилась,
Чтоб сыну о бандитах сделать предостереженье.
На том пути с ворами Бодхисатва людей грабил,
И самка из кустов за ними это наблюдала,
Когда сын появился, то пред ним она предстала,
Сказав, чтоб через лес не шёл он, путь этот оставил.
Но сын не внял тому, что та ему сказала,
Взяв камень, в неё бросил, так с дороги прогоняя,
И мать его, в обличье самки, в чащу убежала,
Но шла его путём, его ещё сопровождая.
Когда уже ступил он в лес она ему сказала:
- «Мой сын, не лезь в лес этот, а ступай другой дорогой,
Здесь воры прячутся, как я тебя предупреждала,
Убьют тебя, взяв деньги, хоть и их совсем немного».
Но сын её не слушал, в лес всё больше углублялся,
На дереве сидел журавль, за ними наблюдая,
Услышал слова матери и в воздух он поднялся,
Сел в роще у бандитов, эту новость сообщая:
- «Идёт к вам путник, и он тысячу монет имеет,
Вы можете себе их взять, его же вы убейте.
Его не упускайте, взять его скорей поспейте,
Он в прежней жизни был мой враг, и жить теперь не смеет».
А сын не знал слов птиц, охотно слушал это пенье,
Подумав, что журавль всем людям лишь приносит счастье,
Не знал, что ему нужно убегать без промедленья,
Поэтому ему и крикнул, на своё несчастье:
- «Эй, птица, дорогая, спой мне песню на удачу»!
Но Бодхисаттва знал язык и птичий, и звериный,
Подумал: «Знанья эти облегчают мне задачу,
Ведь ум – лишь инструмент, он дан нам со времён, старинных.
Нам нужно лишь настраивать его на строй, нам нужный,
И всё будут понятно то, что в жизни происходит,
Ведь знанья все есть в мире, и они того находят,
Кто всё в себя вбирает, жить стараясь со всем дружно.
Так самка та шакала, его матерью являясь.
Хотела сделать сыну только предостереженье.
А он прогнал её, от её правды отстраняясь.
А к журавлю, врагу, он проявил расположенье,
Его считая другом, выявив непониманье
Природы и всей сути, что наш мир собой скрепляет.
Так окруженье глупый человек не понимает,
Так как отсутствуют в его природе мира знанья».
Но как случилось так, что Бодхисаттва вдруг родился
Злодеем, чтоб других добро красть, как небес возмездье,
Уж так сложились неблагоприятные созвездья,
Для тех, кто в прежней жизни сам неправедно трудился.
И парень вскоре подошёл к бандитскому укрытию,
Когда он понял, что в руках воров вдруг оказался,
То внутренне он понял по природному наитью,
Что лишь главарь их для его спасения остался.
Когда спросил тот: «Ты откуда? Куда направлялся»?
Сказал: «Иду я из Бенареса, где долг отдали
Мне тысячу монет, так как без денег я остался,
Иду в деревню, где болеет мать, и я - в печали».
Спросил главарь: «Ты деньги сам давал»? И тот ответил:
- «Нет. Деньги мой отец давал им, но уже скончался,
Сказала мать мне взять их, и я должников всех встретил,
Те дали тысячу монет мне, я с вами повстречался,
Но деньги мне нужны, ведь мать моя очень болеет,
И я спешу к ней, чтобы с ними провести леченье,
Бедны мы, и она, чтобы продать что, не имеет,
Не знаю, будет ли без них её выздоровленье».
Сказал тут Бодхисаттва: «Слушай, как всё получилось:
Мать умерла твоя, как только ты из дома вышел,
Быть может, о перерожденье наших душ ты слышал?
Мать родилась в шакальем образе, к тебе явилась
У леса, чтобы сделать на пути предупрежденье,
Чтоб ты не шёл к разбойникам в лес, и в живых остался,
Но ты её прогнал прочь, и чего-то убоялся,
А злому журавлю ты оказал расположенье,
Он прилетел к нам, рассказал, что ты идёшь с деньгами,
Чтоб мы тебя ограбили, потом тебя убили,
Так как врагами вы когда-то в прежней жизни были,
И ты, не зная этого, так повстречался с нами.
Поэтому не принимай поспешные решенья,
Так как в плохом, на вид, хорошее может скрываться,
В хорошем же, по внешности, – плохое оказаться.
Зри в корень, прежде чем о чём-либо составишь мненье.
Возьми свои все деньги, прочь ступай своей дорогой.
Добро не может жить без зла, знай, чистота – без грязи.
И прежде, делать что-то, ты подумай хоть немного».
И Бодхисатва отпустил его так восвояси.

105. История о Таккарии
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом своим правил и благоволил к девицам,
То духовник один на службе у него трудился,
Он старым уже был, седым, беззубым, бледнолицем.
Его жена ему с другим брахманом изменяла,
Который был намного красивее и моложе,
Муж знал об этой связи, хоть она и всё скрывала,
Скрывал и брахман тот преступную связь эту тоже.
Пытался муж отговорить, жалея её тело,
И речью убедить, то угрожающей, то лестной,
Но было всё напрасно, она слушать не хотела,
И заклинания его к ней были бесполезны.
Тогда решил муж: «Его нужно как-то уничтожить,
Убить, но это не моими сделаю руками,
А моей хитростью, чтоб он не мог меня тревожить,
Тогда с женой и восстановится любовь меж нами».
Пошёл к царю он и сказал: «Царь, ты средь всех могучий
И самый сильный государь, тверда твоя столица
И непреступна, но её мощь можно сделать лучше,
От штурма южные ворота могут развалиться».
Спросил царь: «Что же можно сделать для их укрепленья»?
Сказал брамин: «Снести их нужно и другие строить,
Но в основании должны мы жертву упокоить -
Брамина, молодого, божеству в успокоенье,
Что при созвездии, благословенном, сделать важно,
Оно на небе завтра в знак, счастливый, так сложится,
Чтоб целый год не ждать, нам нужно бы поторопиться,
Есть один брахман честный, смелый, чистый и отважный».
Царь стражникам сломать приказ дал южные ворота,
Взять утром брахмана, готовить к жертвоприношенью.
В то время Бодхисаттва проходил ещё ученье,
В сан не был посвящён, ждал места заместить кого-то.
Имел Таккария он имя, в школе находился,
Где изучал искусства и различные науки,
С большим усердием и прилежанием учился.
Умён был очень среди всех, не поддавался скуке.
Придя домой, с женой духовник вестью поделился:
- «Ну, что, красавица, блудить с кем будешь, изменяя
Мне, завтра твой наглец ведь мир покинет, умирая?
Поклонник твой, как раз, для моей жертвы пригодился».
И рассказал ей, что готовит жертвоприношенье,
Чтоб тело брахмана зарыть у врат под основанье.
Жена отправила той ночью же тому посланье,
И он исчез из города для жизни сохраненья.
Слух этот тут же среди брахманов распространился,
Все брахманы из города той ночью убежали,
Царь утром приказал, чтоб брахман тот к нему явился,
Но стража не нашла его, где б только не искали.
Духовник же не ожидал того исчезновенья.
Пошёл утром к царю, с ним в зале встречи ожидая.
Сказал царь: «Никого здесь нет для жертвоприношенья,
Придётся сделать тебя жертвой, раз судьба такая.
Разрушены ведь врата, целый год мы ждать не станем,
Чтоб захватил нас враги в раскрытые ворота,
Лишь через год благоприятный день для врат настанет,
Сегодня только в жертву нужно принести кого-то.
А ты - единственный здесь брахман, кто жертвой годится».
- «Но брахман должен сделать этой жертвы освещенье», -
Тот возразил. «Ученика введём в сан посвященьем, -
Ответил царь, - Таккария ведь к этому стремится».
Царь вызвал Бодхисаттву и в сан сделал посвященье,
Духовника связать приказ дал, бросить в заточенье.
А ночью богу совершить с ним жертвоприношенье,
Затем ворота возвести для града охраненья.
Так близкий духовник царя под стражей оказался,
А Бодхисаттва раньше у него в школе учился,
До ночи рядом с ним, как ученик его, остался,
Учитель, сидя у могилы, будущей, открылся:
- «Я был на грани исполнения моих желаний,
Но вот, по глупости своей, не смог я удержаться,
Жене всё разболтал от злости и в припадке брани,
И вот теперь со своей жизнью вынужден расстаться».
И брахман, пригорюнившись, сказал стихотворенье:
«Открылся в речи я, когда не нужно открываться,
Лягушка, квакая, в желудке может оказаться
Змеи. В могилу так произошло моё паденье».
И Бодхисаттва отвечал ему стихотвореньем:
«Всегда бывает с тем, кто так в момент, неподходящий,
Рот открывает, и так в муках гибнет, говорящий,
Как сам учитель яму себе вырыл для паденья».
Потом добавил: «Бедный мой учитель, я считаю,
Что ты пока язык держать не станешь за зубами,
То будешь попадать в несчастье, делать всех врагами,
Других в несчастье, как и самого себя, ввергая».
Историю он рассказал: «Когда-то обитала
В Бенаресе гетера Кали, мужиков любила,
Имела брата своего по имени Тундила,
И за день тысячу монет за труд свой получала.
Все деньги тратил брат впустую, что сестра давала,
Попытки Кали удержать от жизни дикой брата
Все оказались тщетны, чувствовала виноватой
Его сестра, и за него всегда переживала.
Раз, как-то, проиграл он деньги и свою одежду,
Пришёл в бордель к ней голый, стыд свой тряпкой закрывая,
Сестра охраннику сказала, потеряв надежду:
- «Придёт без денег, гони в шею, денег не давая».
Тот его выгнал, и брат у двери стоять остался,
Один любовник Кали сыном был купца, большого,
Придя к ней, брата увидал, несчастного такого,
Спросил его: «Как ты, бедный, таким здесь оказался»?
Ответил брат: «Я в кости весь до нитки проигрался.
Пришёл к сестре за помощью, она слуге сказала,
Чтоб выставил меня вон, в помощи мне отказала».
- «Я с ней поговорю», - сказал тот. Брат стоять остался.
Вошёл он в дом, спросил у Кали: «Видел я там брата,
Стоит весь голый, ты дала б ему хотя б одежду».
Сказала та: «Устала я уж от его разврата,
Жалеешь? То свою дай! Потеряла я надежду».
В борделе был порядок: доход надвое делили:
Часть на одежду шла, а часть гетеры получали,
Мужчины, сняв свою одежду, голыми все были,
Когда же уходили, то одежду надевали.
Купца сын, сняв одежду, передал гетеры брату,
Провёл какое-то там время, уходить собрался,
Надел гетер одежду, чтоб попасть домой, с возвратом,
Те увидали, отобрали, голым он остался.
Таким и выгнали наружу, где он оказался,
Стоял, как брат гетеры, стыд свой прикрывая,
И больше рот не открывать - он мысленно поклялся,
Так как сам опозорился, другому помогая».
И Бодхисаттва снова прочитал стихотворенье:
«Купца сын брату проститутки оказал услугу,
Став голым, всю отдав одежду, как своему другу,
Сестра над ними посмеялась за их похожденья».
И Бодхисаттва рассказал историю другую:
«Раз шустрый воробей увидел двух баранов драку,
Как ударялись те рогами, бегая, с размаху,
Ему совсем видеть на нравилось сцену такую.
Подумал он: «Они так долго всё ещё дерутся,
Имея к своей жизни полное пренебреженье,
В конце концов, иль покалечатся, или убьются,
Им нужно как-то помешать, остановить сраженье».
Сказал им: «Эй, вы, дяденьки, довольно уже драться,
Вы что же меж собой одну овцу не поделили?
Не лучше ль вам мир заключить и побрататься» ?!
Бараны на него внимания не обратили.
Тогда садиться стал на головы он, призывая
Их к миру: «Так хотите оба с жизнью вы расстаться?
Но я сейчас вам помешаю. Прекратите драться»!
Но те оба сшибались лбами, драться продолжая.
Тогда тот воробей завис в пространстве между ними,
Как бы сойдись им в схватке той решительно мешая,
Но те снова ударились рогами, костяными,
И раздавили воробья, его жизни лишая».
И Бодхисаттва прочитал ещё стихотворенье:
«Воробышек вмешался в драку, двойню разнимая,
Хотел их помирить, обоим жизни сохраняя,
В конце концов, расстался с жизнью в этом приключенье».
И Бодхисаттва рассказал ещё пример, наглядный:
«В одной деревне, отдалённой, скотоводы жили,
Они однажды с пальм кокосы собирать решили,
По недомыслию, произошёл случай, досадный:
Один из них полез на дерево за урожаем,
Змея из муравейника за ним вслед устремилась,
Все стали палками лупить, собак пустили с лаем,
То та вверх уползла, и от ударов устранилась.
Внизу кричали: «Берегись, ползёт змея, большая»!
Тот, наверху, вскричал в испуге: «Вы меня спасите!
Я не хочу с ней встретиться, внизу мне постелите
Ткань, прыгну я, ловите, видно, участь уж такая».
Те принесли ткань, натянули, углы в руки взяли,
Четыре человека там под деревом стояло,
Чтоб крепче было, на ткань наложили одеяло.
- «Ну, всё готово, прыгай вниз к нам»! – дружно закричали.
Тот, от змеи спасаясь, сразу прыгнул вниз ногами,
Внизу держащие ткань равновесье потеряли,
Когда упал в центр ткани тот, столкнулись головами,
Четыре черепа сломались, мёртвыми упали».
И Бодхисаттва прочитал ещё стихотворенье:
«Четыре человека натянули ткань, спасая
Другого человека, но столкнулись погибая,
Так как им не хватило времени для осмысленья».
И Бодхисаттва вновь привёл пример из жизни, давней:
«В Бенаресе козу украли воры незаметно,
Верёвкой рот связав, свели в бамбуковый лес, дальний,
Там привязали к дереву у чащи, неприметной,
И в город до рассвета ещё утром возвратились,
А днём отправились в лес, чтобы на мясо ту разделать,
И лишь придя на место, что ножа нет, спохватились.
А без ножа ведь не убить, не знали, что им делать.
Они подумали, что где-то нож свой уронили,
Пошли искать его, чтоб завершить свою работу,
И, развязав, эту козу на волю отпустили.
О том, что убежит она, не проявив заботу.
В тот день в лесу был лесоруб, бамбук заготовляя,
Срубил деревьев кучу и проголодался очень,
Работу не закончил, нож воткнул в ствол, оставляя,
Решил вернуться позже, чтоб своё дело докончить.
Коза обрадовалась, что на воле оказалась,
И стала прыгать и скакать, о голоде забыла,
Не замечая ничего, и на нож наскочила,
От радости своей, такой, так с жизней и рассталась.
А воры, не найдя нож, на то место возвратились,
Вдруг видят нож, коза, убитая, уж кровью истекает,
Обрадовались от картины этой, удивились,
И даже сразу не поверили, что так бывает».
Учитель чтобы понял, в своей смерти виновата
Сама коза лишь, Бодхисатва спел стихотворенье:
«После опасности так радость гибелью чревата,
Когда уже не актуальны предостереженья.
Так воры, взяв козу, разделаться хотели с нею,
Но не было ножа, поэтому и отпустили,
Она подумала, что воры жизнь ей подарили,
От радости пала на нож и распорола шею».
Сказал так Бодхисаттва после этого рассказа:
- «Кто мало говорит и языком своим владеет,
Тот смерти избегает и жизнь умную имеет,
А кто не осторожен в жизни, погибает сразу».
И Бодхисаттва рассказал историю такую:
- «Охотник из Бенареса в горах раз находился,
В районе Гималаев, поймал пару, непростую,
То были эль и фея, эльф на фее там женился,
Поймал он их случайно, свою хитрость применяя,
Привёз к царю, сказал, что люди-бабочки попались,
До этого, царю такие виды не встречались,
Спросил царь: «Кто такие»? Тот сказал, так объясняя:
- «Они поют сладко-приятными все голосами
К тому же, все самым изящным образом танцуют,
Живут в лесах и уклоняются общаться с нами,
О них в сказаньях древних только мудрецы толкуют».
Охотника вознаградил царь и сказал той паре:
- «А ну-ка, танец мне станцуйте или что-то спойте!
Я в жизни не видал и не встречал подобных тварей,
Ваш мир, совсем неведомый нам, как-либо откройте».
Подумали те: «Если мы не будем в состоянье
Им однозначно выразить словами наше пенье,
И лаконично не поймут они всех слов значенье,
То нас они могут убить в своём непониманье.
А если много смыслов мы используем словами,
И скажем им неправду, и введём их в заблужденье,
Они накажут нас, испытывая раздраженье,
И всё равно расправятся, так или иначе, с нами».
Из страха лжи они не пели и не танцевали,
Хотя к ним царь и трижды с такой просьбой обращался.
Когда опять спросил он, ничего те не сказали,
Махнул рукой царь, от общенья с ними отказался,
Сказав: «Убейте их, и мне их мясо принесите»!
При этом прочитал такое он стихотворенье:
- «От этих диких тварей что вы получить хотите ?!
В них разума нет, а их жизни лишены значенья.
Они не боги даже, и не дети музыкантов,
Они – животные, и нам за деньги их отдали,
Пусть их зажарят, так как в них нет никаких талантов,
Чтоб мне того на ужин, а ту к завтраку подали».
Подумала тут фея: «А царь очень разозлился,
Так может он убить нас, пришло время молвить слово,
В стихах она сказала: «Раз уж случай появился,
То наше обращение к вам, государь, готово:
В плохих песнях (сто тысячах) и строчки нет хорошей,
Плохая песня – грех большой, исполнить её чтобы,
И потому молчит эльф, не найдя песни пригожей,
Молчит не из-за глупости он, и не из-за злобы».
Обрадовался царь, услышав сладкий голос феи,
Сказал: «Ту, говорила что со мной, освободите,
Такой речью изысканной, мне интересно с нею,
А завтра в Гималаи её, в горы, отвезите,
А тот, молчит что, мне на завтрак утром принесите».
Слова услышав, эльф подумал: «Царь ещё всё злится,
Пришла моя пора в искусстве речи проявиться,
А то меня убьёт он». И сказал: «Мой царь, простите,
Но вы убить меня хотите, как я это вижу,
Но в жизни всё цепляется, зависит друг от друга,
Ростки зависят от дождя, а я от вас завишу,
В горах жить трудно всем, зависит от меня супруга.
Один из нас умрёт, другой же будет беззащитен.
Молчали мы, но не упрямились, а лишь боялись
Ошибки совершить в словах, в речах мы отличались,
Тебе, великий царь, весь окружающий мир виден».
Обрадовался царь, услышав эльфа голос, грустный.
Сказал: «Он правду говорит, его освободите,
Такой же умный он, как и жена, в речах искусный,
А завтра в Гималаи их обоих отвезите.
Я понял, почему и эльф, и фея молчаливы,
Они людей боятся, мы для них как смерть, оковы,
Пусть будут же они свободны, счастливы, здоровы,
Ведь только люди глупы, агрессивны, говорливы».
Сказал царь, чтоб их в золотую клетку поместили,
И в Гималаи отвезли, в среду их обитанья,
Где их поймали, и в горах на волю отпустили.
Там, где их родина, где рай их ликованья».
К учителю так Бодхисаттва с речью обратился:
- «Как видите, учитель, они рта не открывали,
И в нужное лишь время вещи нужные сказали,
Поэтому царь с уваженьем к ним и относился.
Но вы же из-за речи так в ловушку угодили,
Ненужные ваши слова и привели к несчастью».
- «Да, - согласился он, - они-то и меня сгубили
Но всё же я хотел бороться за своё же счастье».
Заплакал тут учитель и сказал: «Во всём ты правый,
Но что поможет ещё мне? Иль, может, ты поможешь?
Сейчас такое время ведь, везде такие нравы,
Ведь ты с твоим острым умом всё в мире сделать можешь».
- «Да, - Бодхисаттва молвил, - вот мы к правде и вернулись,
Спасу вас, погодите, чтоб всё гладко проходило,
Созвездие пока ведь ещё в силу не вступило».
И стали они ждать, и медленно часы тянулись.
Сказал он в полночь страже, чтоб бараний труп зарыли
На месте жертвоприношенья, где собрались строить
Ворота южные, учителя же отпустили,
Чтоб жизнь свою, скрываясь где-нибудь, он мог устроить.
И Бодхисаттва так сказал, с учителем прощаясь:
- «Ступайте и живите, а сюда не возвращаетесь,
И чтоб никто не знал, где жить вы будете, скрываясь,
В дальнейшем же, прошу вас, вы молчанию придайтесь».

106. История о проверке на добродетель
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом управлял, любил с усердием трудиться,
То Бодхисаттва в семье брахмана опять родился,
Когда он вырос, в школе стал средь брахманов учиться.
Учил пятьсот учеников известный всем учёный,
А Бодхисаттва среди них одним был старшим самым,
Науки он усваивал и был в делах всех правым,
Имел свой взгляд на вещи, по природе был смышлёный.
Решил учёный выдать замуж дочь - пора настала,
Подумал: «Юношей на добродетель испытаю,
Из них кто - праведный, тот станет мужем, я узнаю,
И будет моим зятем, чтоб дочь в жизни не страдала.
Собрал их и сказал им: «Моя дочь стала большая,
Хочу я замуж её выдать, и свадьбу сыграю,
И вот сейчас я жениха среди вас выбираю.
Для жениха её задача ставится такая:
Бельё и драгоценности украл чтоб незаметно,
Не важно, где возьмёт он, чтоб никто о том не ведал,
Чтоб всё понравилось бы ей, была бы в них приметна,
Такое вот условие моё я вам поведал».
Все разошлись, везде красть стали платья, украшенья,
Учителю несли, он складывал их все отдельно,
Не крал лишь Бодхисаттва, так как честен был, предельно,
Учитель спрашивал его во время посещенья:
- «Ты что-нибудь с собой принёс»? «Нет», - тот ему ответил.
- «А почему, – брахман спросил, - решил ты уклониться»?
- «Но, злое дело совершая, разве можно скрыться,
И сделать так, чтоб бог, всевышний, зло то не заметил»?
И Бодхисатва прочитал ему стихотворенье:
- «Нет в мире места, где бы зло осталось незаметно,
Любое похищенье ведь влечёт разоблаченье,
В сравнении с добром зло во сто крат людям приметно.
Нигде не спрячешься со своей совестью, нечистой,
В густом даже лесу лесные духи зло приметят,
Дурак лишь может думать, что его там не заметят.
Уж лучше совестью свой блистать везде, лучистой.
И я не знаю места, где бы мог я что-то спрятать,
Не брать лучше того, что злым позором обернётся,
Поэтому я не смогу дочь на себе сосватать,
Пусть лучше моя совесть со мной чистой остаётся».
Учёный в своей радости воскликнул в восхищенье:
- «Задумал эту я поверку только для порядка,
Так как ведь дома у меня в деньгах нет недостатка,
Хотел знать, может брахман ли пойти на похищенье.
Хотел отдать лишь добродетельному дочь я в жёны.
Ты выдержал проверку, моей дочери достоин».
Ты самый честный ученик, к тому же, и смышлёный.
Теперь за её будущее я вполне спокоен».
И, обрядив красавицу-дочь, свадьбу все сыграли,
Учёный в честности супруга дочки убедился.
Другим сказал, чтобы то, что взяли, всё назад отдали.
Так Бодхисаттва на красивой девушке женился.

107. История о хлысте
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
То Бодхисаттва был судебным при дворе министром.
Все разбирательства решал он праведно и быстро,
В делах был честен, беспристрастностью лишь обходился.
В то время, раз в деревню царский брахман направлялся,
Которая ему с крестьянами принадлежала,
И на дороге, узкой, там с телегой повстречался,
Которая телеги две едва там пропускала.
Вознице крикнул он: «Посторонись, дай мне дорогу»!
Но та телега двигаться на встречу продолжала,
Хоть в сторону и сдвинулась на чуточку, немного.
Но всё равно пройти места обоим не хватало.
И брахман хлыст поднял, им размахнулся и ударил,
Но бич с отскоком отлетел и к брахману вернулся,
В возницу не попал, а, возвращаясь, изогнулся
И, брахмана ударив, шишку на лице оставил.
Вернувшись, брахман жалобу подал, чтоб наказали
Того за плетью им полученное оскорбленье,
Чтоб в наказанье ему палок, сколько нужно, дали,
Царь дал указ, чтоб суд по делу вынес осужденье.
Возница в суд был вызван по такому обвиненью,
И брахман этот на суде сказал, как потерпевший:
- «Все уступают мне дорогу, по обыкновенью,
А этот с возом на меня пёр, скотник, обнаглевший.
К тому же, он хлестнул меня, на лбу шишка осталась».
Сказал царь: «Вижу, налицо следы все преступленья,
Хочу, чтоб следствие здесь в инциденте разобралось,
И вынесло подобным бы поступкам осужденье.
Я думаю, что справедливо для всех нас бы было,
Чтоб скотник собственности за провинность ту лишился».
Сказал тут Бодхисаттва всем, кто в зале находился:
- «О, царь наш, чтоб по справедливости всё проходило,
Нельзя лишать имущества, в делах не разобравшись,
Не выяснив всех обстоятельств, прав кто, кто виновный,
Так нанесём мы справедливости урон, огромный,
И в заблуждение впадём, без правды всей оставшись.
Придём мы к правде, по расследованию всех мнений,
Когда узнаем и поймём детали всего дела,
Тогда найдём необходимое из всех решений,
И можно будет принимать его без страха, смело».
И Бодхисаттва высказал своё стихотворенье:
- «Мы часто, разбираясь в чём-то, судим однобоко,
И раньше времени высказываем своё мненье,
Не разобравшись, ложью правда стаёт раньше срока.
Великий царь, тот, кто столкнулся с кем-то, и так плачет:
«Там на меня наехали, или меня побили,
Мне раны нанесли на теле, вред мене причинили».
Но голословно утверждать, ведь, ничего не значит.
Нельзя суд выиграть, в деталях, всех, не разобравшись,
Кто ищет справедливости, тот мненья всех услышит,
От правды можно удалиться, дружно всем собравшись,
Прийти к согласию, но истина не будет ближе.
Лишь тот, кто беспристрастно о каком-то деле судит,
Внимание не обращая, на чины и званья,
Он, только, правду с истиной свои умом добудет,
И справедливость приведёт в восторжествованью.
Решать царь должен всё путём допроса, не дознанья,
И только тот, кто, что-либо исследуя, решает,
В своём суждении картины ясной достигает,
С ним постоянно будет чести, славы возрастанье».
После таких слов Бодхисаттва принялся дело,
Обследовав все обстоятельства, приняв решенье,
И высказал царю и брахману итоги смело,
После чего с возницы было снято обвиненье.

Высшие чакры богов и аскетов
Когда семь чакр своих мы, просыпаясь, очищаем,
То видим, как на нас лучи божественные льются,
Ещё среди богов других три чакры обретаем,
Как три орудия, которые нам в дар даются.
Одна из Чакр богов - Возмездия, как воздаянье,
С ней попадаем в мир животных мы для возрожденья,
Где жизнь счастливая нам дарится, как поощренье,
Иль за грехи несём заслуженное наказанье.
Бог Шива в этой чакре судит нас, судьбу давая,
Должны мы существом стать высшим, или вниз спуститься,
По нашим качествам, решает он, нас возвышая,
Дать жизнь нам человека, иль животным вновь родиться.
Рождаясь человеком, мы стаём неуязвимы,
Так как мы много знаем ещё с прошлого рожденья,
Героями мы будем (силы в нас неистощимы),
Никто не сможет в жизни нанести нам пораженья
Другая Чакра Кармы нам даёт освобожденье,
В ней мы рождаемся людьми, и можем стать святыми,
Способны выходить из колеса перерожденья,
Иль на земле спасать мир весь с монахами другими.
Бог Вишну своё дарит с кармой этой воплощенье,
Все судьбы мы способны изменять людские с нею,
Людей всех, тёмных, на земле готовить к просветленью,
И в головах их взращивать спасения идею.
Открыты в Чакре Времени все тайны мирозданья,
Бог Брахма правит ею, всех богов в ней создавая,
Им всем он дарит состоянье высшего сознанья,
Обязанности во Вселенной их распределяя.
Тот, кто сознаньем Чакры Времени овладевает,
В награду за своё терпенье получает вечность,
Становится бессмертным и всем миром управляет,
Его вся мощь распространяется на бесконечность.

108. История об угольной шахте
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Его царский дворец расписан весь был во все краски,
То Бодхисаттва в семье крупного купца родился,
Рос в роскоши, блистательной, как будто был сын, царский.
Он в раннем возрасте умён был, как и образован,
В шестнадцать лет в искусствах всех достиг он совершенства,
Когда умер отец, для нищих центр был им основан,
Где он кормил всех милостыней в радости блаженства.
Хоть и купцом считался он, но был не в настроенье
С торговли прибыль получать, и в городе настроил
Палатки, раздавали милость где, и, по веленью
Души, столовую у дома нищим он построил.
Где сам варил, готовил, еду бедным раздавая,
Все нищие, чтобы поесть, к его дому стекались,
Раз Будда-Паччека сам, посетить его желая,
Отправился в то место, нищие где наедались.
До этого семь дней уже в экстазе находился
В Нирване он, решив: «Принять мне нужно угощенье
В обители, святой, купца, устрою посещенье
Такое на земле, где Бодхисаттва поселился».
С куста взял бетеля листок, зубы свои почистив,
В священном озере Анотатта водой омылся
Надел на нижнее бельё наряд из райских листьев,
С платком для милостыни у его врат появился.
Когда ещё по воздуху на землю он спускался,
То видел у печи купца, которая дымила,
И повару тот говорил: «Народ уже собрался,
Побольше нужно чан подать, чтоб всем еды хватило».
В то время же бог смерти Мара, всё то наблюдая,
Сказал себе: «Паччека-Будда аж семь дней постился,
Не ел, не пил, а пребывал в Нирване и молился,
Сегодня если не поест, умрёт, того не зная.
Сейчас к столовой приближается он, полагая,
Что он у Бодхисаттвы милостыней разживётся,
Но помешаю я, пусть без еды он остаётся,
От голода умрёт пусть, нравится мне смерть такая».
И он пробил пред входом землю, где еду давали,
Как будто шахта угольная, вся в огне, раскрылась,
И языки огня вверх из дыры той вылетали,
Толпа, увидев ад, открытый, в страхе отстранилась.
Бог смерти Мара, ад покинув, над землёй поднялся,
И радовался, что сердца всех страхом наполнялись,
Осматривая взором всех, он в воздухе держался,
И наслаждался тем, что мощи все его боялись.
Охранник кинулся к печи, купец где днём трудился,
Спросил тот: «Почему с едой назад опять вернулся»?
Сказал тот: «Перед входом в здание там ад открылся,
Я чуть не угодил туда, там о порог запнулся.
Огонь, из ада вылетая, вход к нам закрывает,
И люди в страхе от столовой нашей отстранились,
Он накормить людей и Будду-Паччека мешает.
Внизу, в той шахте, видно, как все угли раскалились».
Подумал Бодхисаттва: «Мара, злой, принял решенье
Мне помешать сегодня накормить народ едою,
Но даже будь богов, злых, сто, не властны надо мною,
Не помешают мне творить добро в моём стремленье.
Сегодня испытаю свою крепость я и силу,
Посмотрим, кто из нас сильнее в испытанье будет,
Я сделаю добро, которое нужно так людям,
Куда б меня судьба с моим добром не заносила».
И Бодхисаттва, видя Будду с платком подаянья,
Шагнул к нему сразу на встречу с риса полной чашкой,
Не обращая на пылающий огонь вниманья,
Народ, застыв от ужаса, смотрел на всё с опаской.
Увидел бога смерти Мара, в воздухе весящем,
Спросил его: «Ты кто»? Ответил Мара: «Я - гаситель,
Всего живого в этом мире, жизни похититель,
И я всегда отказываю жизни всем просящим».
- «Зачем ты перед домом моим вырыл шахту эту»?
Спросил его так Бодхисаттва пред толпой, народной.
- «Хочу жизнь Будды-Паччека забрать смертью голодной,
Ты, думаю, не помешаешь мне своим обедом».
Сказал тут Бодхисаттва: «И ты помешать не можешь
Творить добро. Взять Будды жизнь тебе я не позволю,
Сегодня мы посмотрим, как противиться мне сможешь,
И чья сильнее будет сила среди нас и воля».
Затем он с речью к Будде-Паччеку так обратился:
- «Почтенный господин! Назад я не вернусь, шагая,
Я, если в яму упаду, туда, где ад открылся,
То милостыню вы мою возьмите, принимая».
И Бодхисаттва так сказал своё стихотворенье:
«Сойду без страха в ад я, что бы там меня не ждало,
Но зла не совершу, как там меня б не сломало,
Примите же моё от всего сердца подношенье»!
И он, в руках ношу держа, вступил в огонь ногою.
Случилось чудо вдруг, под пяткой лотос появился,
Цветок прекрасный, вырос также под ногой второю,
Бутон опять раскрылся, белым светом озарился,
Пыльца цветка его тут с головы до ног покрыла,
Как бы щитом, от пламени огня спасая,
И тонкий аромат вокруг себя распространяя,
Тропинку через огненную яму постелила.
И Бодхисаттва Будде-Паччеку дал передачу,
Тот взял её, подбросил вверх и сам с нею поднялся,
И с благодарностью всем пожелал в жизни удачу,
Затем с народом, уходя в обитель, попрощался.
Злой Мара, видя это, в гневе в ад к себе спустился,
И люди, хлопая в ладоши, радость проявляли,
А Бодхисаттва с цветка лотоса всем поклонился,
Сказал, чтоб делать добрые дела не забывали.

109. История о лопате
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился
Народом правил, подчинялся правилам, разумным,
То Бодхисаттва у садовника в семье родился,
Был бедным, но, как вырос, то стал человеком умным.
Когда он рос, то называли его все Копатель,
Так как он ниву углублял своих всех знаний.
И славился, как мудрости всей древней собиратель,
При помощи лопаты расширял своё сознанье.
С утра до вечера лишь огородом занимался,
Садил везде он зёрна тыквы, огурцов, приправы,
Копал под грядки землю, все выращивая травы,
И, собирая урожай, продать его старался.
Возможности его все от лопаты исходили,
И раз подумал он: «Что дальше с этой жизнью будет?
Все дни мои только в труде, тяжёлом, проходили,
А ведь монахи не живут, как трудовые люди.
Мне, может быть, монахом стать и жить без напряженье»?
Свою лопату спрятал он в уединённом месте,
И сделался монахом, весь уйдя в уединенье,
Себя причислил к мудрецам, и стал жить с ними вместе.
Но вскоре всплыли о лопате все воспоминанья,
И вновь ему посадками хотелось заниматься,
Оставив скит, решил в земле он снова покопаться,
Нашёл в укрытии лопату, где трудился ранее.
И вволю наработавшись, к монашеству вернулся,
И так чередование шесть раз аж повторялось,
В душе об этом думал лишь, от знаний отвернулся,
И в сердца его тяга к земледелию осталась.
В шестой раз он подумал: «Сильная любовь к лопате,
К ней буду каждый раз я вновь и вновь всё обращаться,
Не должен больше делать этого я, с меня хватит,
Мне нужно как-то навсегда с лопатой попрощаться.
Мне нужно её в реку бросить, чтобы с ней расстаться,
Так вот, с закрытыми глазами её в воду кину.
Иначе буду с нею земледельем заниматься,
В конце концов, страсть победит, монашество покину».
Нашёл лопату он, и с ней к реке, огромной, вышел,
Решил избавиться, чтоб больше к ней не возвращаться,
Закрыл глаза и, раскрутившись, бросил, плеск услышал,
От радости издал победный крик, чтоб распрощаться.
В то время царь к себе домой с победой возвращался,
К реке приблизился, почувствовал, что утомился,
Решил слегка в ней освежиться, и когда купался,
Услышал вдруг победный крик и очень удивился.
Победу одержав, своим был горд он достиженьем,
Его слоны и воины нарядами блистали,
На поле всех его врагов оружьем поражали,
Достиг всего он в жизни, но было опустошенье.
И вдруг услышал голос он, как будто льва, победный,
Спросил: «Чей крик? И кто кричит: «Я одержал победу»!
Ко мне его доставьте»! Все пошли на слух по следу,
И незнакомца привели, тот тощий был и бледный.
Сказал царь: «Одержал победу я в жестокой битве,
Кого же победил ты? Объясни, для пониманья».
Сказал Копатель: «Одержал победу я в молитве,
Избавился я навсегда от страстного желанья.
Великий царь, я знаю, что ты победил в сраженье,
Ты будешь ещё в жизни в тысячах битвах сражаться,
Но все они в сердце пустыми будут оставаться,
И главного в душе твоей не будет достиженья.
Твои победы все - плохи, они – без основанья.
Останешься всегда с ними неудовлетворённым,
Пока ты не избавишься от страстного желанья.
И даже ты в победах своих будешь побеждённым».
Когда произносил он, смотрел взглядом, неподвластным,
На водные потоки, те, что стали завихряться,
И экстатический взгляд позволял ему подняться
Над окруженьем, в неком состоянии, бесстрастном.
С ногами скрещенными, в положении парящем,
Царю он отрешённо прочитал стихотворенье:
- «Должны мы твёрдо знать: победа - то, иль пораженье,
Ведь истина всегда должна мерилом быть, царящем.
Ключом должно мерило быть во всём, необходимым:
То – не победа, если в ней ты будешь побеждённый,
Победа – если ты останешься непобедимым.
Тогда и станет от неё ум удовлетворённым».
К словам его прислушался царь, вняв его ученью.
Решил монахом стать, отбросив страстные желанья,
Его солдаты выразили все такое ж мненье,
Решили быть монахами и изменить сознанье.
Спросил царь Бодхисаттву: «Ты пойдёшь в место какое»?
Сказал тот: «В Гималаи, буду жить я там аскетом,
Царь молвил: «Я б хотел обосноваться в месте этом,
Позволь идти с тобой мне в направление такое».
Царь с армией и свитой всей в предгорье так подался
За Бодхисаттвой. Растянувшаяся кавалькада
До Гималаев шла, пока не встретилась преграда
Из гор высоких, царь там с армией своей остался.
В Бенаресе в то время люди меж собой общались,
Решив: «Царь наш Копателя ученью покорился,
Монахом став, в обители новой своей укрылся,
Как будем без царя жить»? Все к нему идти собрались.
Так жители Бенареса покинули столицу,
Отправились к нему туда огромною толпою,
Несли все только лишь необходимое с собою,
В надежде, что сумеют там всем нудным им разжиться.
Бог Индра в Гималаях же, на троне восседая,
Услышал, что Копатель создал новое ученье,
Через которое и началось людей переселенье
В районы горные, где жизнь кругом текла, иная.
Подумал он: «Мне нужно жизнь для них всех обустроить,
Живя в горах, чтоб все они ни в чём бы не нуждались».
Он вызвал к себе мастера, чтоб город им построить,
Такой, чтоб в нём, все люди бы свободно размещались.
Когда Виссакамма пришёл, небес домов строитель,
Сказал он: «Приготовься на земле домов настроить,
Ступай вниз, постарайся силы все свои удвоить,
Идёт народу много, с ними их царь-повелитель.
Их город шириной шестьсот быть должен миль, небесных,
Длинной же тысячу пятьсот миль, в месте живописном,
Чтоб не было в том граде площадей и улиц, тесных,
Дома стояли б как дворцы в большом лесу, тенистом».
И Виссакамма на землю с поспешностью спустился,
Нашёл для града место, выгнал птиц, зверей всех, гадких,
А также демонов, на разные пороки, падких,
Дворцы стал строить там, где лес дремучий находился.
Затем он на небо вернулся, создав град прекрасный,
Копатель в это время, в город ввёл народ, усталый,
От счастья были без ума все, и стоял день ясный,
С гор чистые ручьи текли вниз, что давал лёд, талый.
Все люди, что пришли, в монахов превратились,
Дворцы им были не нужны, скиты соорудили,
Плодов лесных поели и воды чистой напились,
И отдохнув, к своим молитвам в храме приступили.
Они молились, от мирских вещей всех отказавшись,
Взяв лишь посуду, то, что было им необходимо,
Так как стремились к совершенству все, неодолимо,
Свободными и независимыми все оставшись.
Сообщество своё они создали, как монахи,
В их головах святые предков ценности хранились.
На них не действовали ни пороки, и ни страхи
Давали милостыню и едой с прохожими делились.
И многие, достигнув совершенства, возносились
На небеса, и там среди богов жизнь продолжали,
Другие приходили, и их в храме замещали,
Со временем, в том граде лишь святые находились.

110. История о приметах, предзнаменованиях и предрассудках
В стране Магадха в Раджагахе царь жил, справедливый,
В то время Бодхисаттва в семье брахманов родился,
Подрос, отшельником став, в Гималаях находился,
И жил среди аскетов, был свободный и счастливый.
Когда достиг он совершенства, в город с гор спустился,
Чтоб быть поближе к людям, мудростью делиться,
И в Раджагахе в царском парке ночью поселился.
А утром пошёл в город милостыней подкрепиться.
Его увидел царь, позвал, на завтрак приглашая,
Едой его снабдил и в паре жить дал разрешенье,
И с благодарностью, двор, Бодхисатва, покидая,
Стал людям в парке проповедовать своё ученье.
В Раджагахе жил брахман, Предсказатель его звали,
Предсказывал он будущее людям по приметам,
За это горожане его сильно уважали,
Ходил в одеждах он, был во всё новое одетым.
Несчастья мог предсказывать по складкам на одежде,
И из пророчеств его в жизни кое-что сбывалось,
К нему шли люди, о судьбе своей узнать в надежде,
И то, что он пророчествовал, правдой им казалось.
Раз мышь прогрызла в доме брахмана кусок одежды,
Подумал брахман: «Если вещь ту в доме мне оставить,
То в доме всё изменится, не будет уж, как прежде,
Беда случится, мной и домом демон будет править.
То, что случилось в доме, - беды предзнаменованье.
Как будто злая птица в дом с бедой, мой, залетела,
Вещь нужно выбросить, чтоб горе мной не завладело,
И дом очистить от его тлетворного влиянья».
Позвал он сына и сказал: «Возьми палку, большую,
И ей одежду подцепи, но к ней не прикасайся,
Снеси на кладбище, обратно сразу возвращайся,
Проделай для меня сейчас работу ты такую».
Сын палку взял, с одеждой на конце из дома вышел,
Пошёл на кладбище с ней, как отец распорядился.
На кладбище в то время Бодхисатва находился,
Молился там и шаги сына брахмана услышал.
Увидев, как бросает тот одежду, удивился,
Спросил его: «Я вижу странность в твоём поведенье,
Скажи, ты почему с одеждой, новой, появился
Здесь, и её выбрасываешь, что за наважденье» ?!
Сказал сын брахмана: «Меня отец сделать заставил,
Так как погрызла в доме нашем мышь эту одежду,
Из-за боязни бедствий её дома не оставил,
Так как на счастье с нею можно потерять надежду»!
Услышав слова эти, Бодхисаттва рассмеялся,
Взяв молча ту одежду, на себя её примерил,
Сказал: «Подходит мне. Красивый мне наряд достался»!»
Сын брахмана, увидев то, глазам своим не верил,
Воскликнув в страхе: «Брось это, беда будет с тобою»!
Но тот отправился в парк, царский, и лишь улыбнулся.
Сын рассказал отцу об этом, как домой вернулся,
Отправился тот в царский парк с тревогою большою,
Сказал так Бодхисаттве: «Я пришёл с предупрежденьем,
Мудрец, почтенный, чтоб сказать, что то, что вы надели,
Несёт несчастье, в доме это платье мыши ели,
И вы с большой бедой столкнётесь, или невезеньем».
Ответил Бодхисаттва: «Но не верю я в приметы,
Мне это платье подошло, его носить я буду,
Приметы и все предрассудки не тревожат Будду.
Так почему же я должен тревожиться об этом»?
И с этими словами рассказал он об ученье
Через которое расширил брахмана сознанье,
И тот сразу признал все собственные заблужденья,
Став веру исповедовать и истинные знанья.

111. История о хвосте
Когда в Бенаресе царь Брахмадата находился,
Народом правил, добродетели свершил немало,
То Бодхисатва в семье брахмана опять родился,
Котороя на севере страны той проживала.
Родители огонь зажгли в тот день его рожденья,
Поддерживали, пока мал он был, и не гасили,
Когда ему шестнадцать стало, во время ученья,
Они о его будущей судьбе так говорили:
- «Любимый сын, когда зажгли огонь в твой день рожденья
Мы и его поддерживали, гаснуть не давали,
То думали, что бог огня Агни благоволеньем
Своим тебе защиту в жизни даст, как мы считали.
И если ты создашь свой дом, то изучай три Веды,
Но прежде в лес с огнём ступай, чтоб мудрости набраться,
Ведь для того, чтоб одержать в твоей жизни победы.
Тебе вначале мудрецом стать нужно постараться.
Тогда лишь ты проникнуть в Брахмы мир к богам всем сможешь,
И там среди других богов сумеешь сохраниться,
Бессмертье обретёшь, себе судьбу создать поможешь
Для высших целей, чтоб вершин, заоблачных, добиться».
Ответил сын: «Я светской жизни не хочу придаться».
Огонь взял, в лес ушёл и хижину себе построил,
Дни проводил в уединенье, чтоб ума набраться,
Поддерживал огонь, и знанья мудрецов освоил.
В лесу обычно для себя искал он пропитанье,
В деревне ближней доставал, чего там не хватало.
Быка однажды получил в селе, как подаянье,
Для жертвы Агни богу, соли лишь не доставало.
Подумал он: «Без соли вряд ли есть бог Агни будет,
Ведь мясо, несолёное, есть людям не приятно.
Пойду в деревню, попрошу, дадут соль эту люди».
И он пошёл в деревню, где просил неоднократно.
В лесу охотники в это время этом промышляли,
Но не добыли ничего, есть очень захотели,
У хижины быка, привязанного, увидали,
Убили, на костре зажарили и всласть поели.
Несъеденное мясо унесли с собой. Остались
Лишь у костра лежать, копыта, шкура и хвост, бычий.
Когда вернулся Бодхисаттва, те уже убрались,
Домой к себе шли, радостные, унося добычу.
Подумал Бодхисаттва: «Как же так всё получилось?!
Не смог своё сберечь всё Агни бог, высокочтимый,
Какую мне защита дал б он, если что б случилось?
Какую помощь оказал б, в момент, необходимый?
Тогда можно сказать, что он и его жизнь напрасны,
И от него не может быть ни пользы, ни защиты,
Ему могущество и святость судьбе неподвластны,
Ведь боги все, бессильные, со временем забыты».
И Бодхисаттва испытал тут разочарованье -
К бессильным порождается всегда в душе презренье,
Отпало у него огонь поддерживать желанье
И приносить такому богу жертвоприношенье.
Сказал он: «Раз своё добро сберечь не в состоянье,
То и себе защиту вряд ли обеспечить сможешь.
Тогда и в моей жизни чем и как ты мне поможешь?
Какую благость же мне ждать от твоего влиянья?
Меня ты ничему полезному уж не научишь,
Я чувствую от обязательств всех к тебе свободным,
И больше в жертву от меня ты мяса не поучишь,
Довольствуйся тем, что я дам, и будь этим довольным».
Взяв хвост, что с кожей от быка после воров остался,
В огонь костра бросил для поддержания горенья,
И этот бычий хвост прощальным пламенем занялся,
Горя, и Бодхисаттва так сказал стихотворенье:
- «О, бог Агни, быть может, этого совсем немного,
Но чествую сегодня я тебя хвостом лишь, бычьим,
Твоё могущество утратило бога обличье
В моих глазах, и впредь расходится наша дорога».
И после этих слов он затушил огонь водою,
Обрёл, от бога отстранившись, истинные знанья.
Со временим достиг он совершенства над собою,
И с концентрацией вник в совершенное сознанье.

112. История о преимуществе добродетели
В то время, как Кассапа жил и был Будды учитель,
Уже тогда достигший в своей жизни просветленья,
Один мирянин-брат жил там, философ и мыслитель,
И правильного был поборником Будды ученья.
С богатым раз цирюльником на борт судна поднялся,
Жена цирюльника доверила ему заботу,
Сказав брату-мирянину: «Ты, делая работу,
О муже позаботься, чтобы он в живых остался».
В пути семь дней прошло, случилось кораблекрушенье,
На досках муж с мирянином до острова добрался,
Муж птиц ловить стал, жарить, есть их, радуясь спасенью,
Мирянину дал мяса, от него тот отказался.
Он думал: «Чтобы спастись и выжить как-то в этом месте,
У нас есть три убежища для жизни сохраненья,
Три драгоценных добродетели - лишь в них спасенье,
Должны мы их, живя, придерживаться и быть вместе».
Пока он думал о трёх драгоценностях, духовных,
Змеиный Нага царь, на острове том обитавший,
Стал кораблём посредством волшебства и сил, верховных,
К нему на судно бог морской пришёл, матросом ставший.
Оснастка корабля из семи видов состояла:
Три мачты были из сапфиров, якорь был из злата,
Верёвка же из серебра собой соединяла
Три мачты с парусом, с каютой с убранством, богатым.
Морской бог крикнул: «Кто вернуться в Индию желает» ?!
Мирянин-брат ответил: «Мы б хотели возвратиться».
Сказал бог: «Кто желает, пусть на палубу ступает,
Сейчас мы отплываем, и пусть он поторопится».
Взойдя на судно, тот позвал цирюльника с собою,
Но бог сказал: «Корабль – для тебя лишь, не для другого».
- «Как так»? – не ожидал он заявления такого.
- «Другой - не добродетелен, смирится путь с судьбою».
Тогда сказал мирянин: «Не могу один спасаться,
Так как дал обещанье я его жене - не бросить,
Пусть едет он на корабле, а мне нужно остаться,
Что ей скажу, когда по возвращенью меня спросит»?
- «Ну что ж, - сказал бог, - едет пусть, уж раз такое дело».
И парикмахер на борт корабля того поднялся,
Через шторма и бури бог провёл то судно смело
До Индии, цирюльник невредимым так остался.
Когда корабль достиг Бенареса, сказал бог моря:
- «Творящему зло нужно с мудрецом всегда держаться,
Лишь только с ним он может кары избегать и горя,
И даже, грех имея, в жизни может сохраняться».
Цирюльник был недобродетелен, но всё же спасся,
Так как мудрец, спасаясь, его в горе не оставил,
Был под присмотром он, хотя за жизнь от страха трясся,
Мудрец своей удачи часть на грешника направил».
И Бог морской такое прочитал стихотворенье:
- «Скажу любому грешнику я это, пусть он знает:
Смотри, как вера, добродетель, самоотреченье
Плоды приносят и от бед, несчастий всех спасают.
Всех тех, кто с мудрецами и святыми дружбу водят,
Обходят горе стороной и разные несчастья.
От многих неприятностей спасение находят
Они, и сами стают лучше от к святым причастья».
Морской бог и бог Нага-змей с мирянином простившись,
(Они в форме матросов ещё с судном находились)
Из образов двух в сущности свои преобразившись,
Поднялись в небо и в свою обитель удалились.

113. История печали царя Ассака
Давным-давно в стране Каси был царь в граде Потали,
Хороший царь и справедливый, управлял народом.
Его любили все за доброту, Ассака звали,
Была жена его Уббари из мест, дальних, родом.
Она красой своей всех местных женщин затмевала,
И ангельским очарованьем от всех отличалась,
Жила, словно во сне, и никого не замечала,
Царь от неё был без ума, но вдруг она скончалась.
Царь так её любил, что в смерть её никак не верил,
Хотя от горя впал в отчаянное состоянье,
Всё время в плаче проводил возле неё, в стенаньях,
Сидел в прострации у гроба, в пустоту взгляд вперив,
Забыл все царские дела и в траур погрузился,
Не делал ничего и лишь отчаянью придался,
Сказал, чтоб её гроб всегда с ним рядом находился,
Когда он ночью спал, гроб под кроватью оставался.
Её тело умаслили, всегда чтоб сохранялось,
И он сидел и даже ею мёртвой любовался.
Не ел, ни пил, воспоминаньям только отдавался,
Так время проходило, положенье не менялось.
Родители, друзья, придворные и все министры
Увещевали: «В мире вечного ведь не бывает,
Всё, что рождается, со временем и умирает,
И в этом мире наша жизнь всегда проходит быстро».
Слова, подобные, царя никак не утешали.
В то время Бодхисаттва в Гималаях находился,
Аскетом был известным, и его все знали,
К нему за помощью тогда и брахман обратился.
Все знали, что святой пятью искусствами владеет,
И восемь совершенств его усилия достигли,
Другие мудрецы же таких знаний не постигли,
Все думали, что Бодхисаттва всё делать умеет.
Но брахмана того, что шёл к нему, он не дождался,
Увидев взором внутреннем, что царь - в большой в печали,
Он поспешил к нему на помощь, в воздух сам поднялся,
И в парке опустился, это люди увидали.
Вернувшись, брахман знал, что тот - в духовном погруженье,
И, не теряя времени, с вопросом устремился,
И поклонившись, выразив глубокое почтенье,
Просить стал, чтоб помог он, во дворец к царю явился.
Спросил тут Бодхисаттва: «Царь твой прост и благороден»?
Ответил брахман: «Да, но потерял себя от горя,
Не может отойти, и к управлению не годен.
Уж восемь дней сидит у гроба, заболеет вскоре.
Не сможешь ли освободить его от всех печалей?
Всем мастерство твоё известно и твоё искусство,
Как, ни тебе, познавшему всё волшебство в деталях,
От боли излечить его и привести бы в чувство»?
Сказал тут Бодхисатва: «Но ведь мы же не знакомы,
Его не знаю я, но если он придёт, попросит,
То я могу ему открыть природные законы,
К жене его я приведу, и пусть её сам спросит.
Я знаю место, где произошло её рожденье,
Где вновь она на свет в другом обличье появилась,
Пусть с ней поговорит он, чтоб она ему открылась,
Тогда его с реальностью наступит примиренье».
Сказал брамин: «Царя я приведу, вы подождите».
И побежал к царю, который всё сидел у гроба,
Сказал: «С женой своей поговорить вы не хотите»?
Сказал тот: «Да». И к Бодхисаттве побежали оба.
Царь, с Бодхисаттвой встретившись, сказал: «Я тут услышал,
Что ты с моей супругой сейчас встречу обещаешь,
Поэтому для встречи с ней я из покоев вышел».
- «Да, - тут ответил Бодхисаттва, - если ты желаешь».
- «Тогда скажи мне поскорее, где она родилась»?
Сказал тот: «В человеческом своём существованье
Она была поглощена собой лишь любованьем,
Добра не сделав, в мир наш червяком в куче явилась».
- «Я этому не верю»! – царь вскричал, весь негодуя.
- «Тогда смотрите, - молвил Бодхисаттва и нагнулся,
Взял ком земли, где были два червя, их сортируя,
Сказал, - смотрите, вот она, тот червь, что изогнулся.
Два этих червяка в одном комке земли копались,
Самец и самка так на свете оба и родились,
Друг друга полюбили и любовью занимались,
Своё рожденье получили, как раньше трудились».
- «Но не могу поверить, что Уббари так родилась, –
Вскричал опять царь, – я такое даже не представлю»!
Сказал тут Бодхисаттва, чтобы правда вам открылась,
Посредством волшебства я говорить её заставлю».
Спросил её святой: «Что в прежней твоей жизни было?
Скажи, Уббари, чем ты раньше в жизни занималась»?
Сказала та: «Ах, господин, царице я являлась,
Женой царя Ассака, но о прежнем я забыла.
Теперь мне в парке хорошо, судьбе я благодарна,
Пейзажем, запахом, едой и шумом я довольна,
Есть у меня любовник, я в своих поступках вольна,
Здесь черви все живут так в неге и любви попарно.
Что значит для меня мой царь, с кем раньше я связалась?!
Ничто не значит для меня он, я б его убила,
Его бы кровью ноги у супруга бы обмыла,
Ведь я уже очень давно с царём свои рассталась».
И после речи сказала она стихотворенье:
«Когда жила с Ассакой я, он был со мною дружен,
Меня любил и я – его, он был мне верным мужем,
Но счастье, всё же, прошлое, уж кануло в забвенье,
Всё, с нами что случается, со временем проходит,
Имеет каждое явление свою причину,
Всё с новой жизнью старое из головы уходит
Забыт давно царь, червяка люблю я. как мужчину».
Услышал царь речь червяка с огромным отвращеньем,
В душе стал упрекать себя, от дел что отвернулся,
Сказал, чтоб вынесли наружу гроб из помещенья,
Простившись с Бодхисаттвой, во дворец снова вернулся,
А вскоре на другой деве-красавице женился,
И став счастливым, правил всем, как добрый повелитель.
Когда царь от тревог и траура освободился,
То Бодхисаттва удалился в горную обитель.

114. История о брате Гулланандии
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил и его за труд все уважали,
То Бодхисаттва обезьяной вновь на свет родился,
Жил в горных Гималаях и его Нандия звали.
Имел он брата, младшего, и имя было схоже:
Гулланандия – «Младший брат Нандия» - имя было,
В их стаде, обезьяньем, восемнадцать тысяч жило,
Но среди всех им только мать была всего дороже.
Но мать была стара, слепа, они её любили,
И, взяв из стада, спрятали в чащобе, отдалённой,
Кормили её фруктами, в лесу что находили,
И посветили себя цели так, определённой.
Вначале, когда в стаде были, фрукты посылали
Ей, но те, кто ей брался передать, не приносили,
Пока к ней шли, то эти фрукты сами все съедали.
Мать голодала, так как фрукты ей не доносили.
Тогда сказал так Бодхисаттва брату: «Остаюсь я,
Из стада выхожу и буду мать кормить едою».
Сказал брат: «И я тоже буду жить рядом с тобою.
А вдруг с тобой случится что-то, за неё боюсь я».
И оба брата возле матери в лесу остались,
Ухаживать за нею стали, фруктами кормили,
Всё делать для неё, что нужно было ей, старались.
Вдали от стада так, какое-то там время жили.
В то время брахман юный жил, в Таккасиле учился,
Учитель был его известным, обучал искусствам,
Но вскоре же покинуть тот учителя решился,
Сказав ему так: «Буду жить умом я, а не чувством».
Сказал мудрец, природу человеческую зная:
- «Жесток внутри ты сердцем, не воспитан и опасен,
Живёшь сам по себе, сочувствия не проявляя,
И даже жизни смысл таким, как ты, не ясен.
С такой предрасположенностью в дальней перспективе
Подобные тебе успехов в жизни не имеют,
Жестокость проявляется в их инициативе,
Так как в своей основе добротою не владеют.
Поэтому прими моё такое наставленье:
Помягче стать со всеми в своей жизни постарайся,
Жестокость, внутреннюю, проявлять остерегайся.
Тебя в жизни спасёт от дурных качеств избавленье.
Не делай ничего, о чём потом ты пожалеешь,
И помни, следует за злом обычно наказанье,
Получишь в жизни только то, что лично ты посеешь,
Запомни навсегда, моё такое назиданье».
Оставил он учителя, и в город возвратился,
Решил, что все науки эти связаны с заботой,
И зарабатывать поэтому нужно охотой
Подумав, стрелами и луком он вооружился,
Оставив город, в лес пошёл, и началась охота,
Стал убивать зверей и мясо продавать на рынке,
Ему понравилась такая легкая работа,
Считал, что его предки жили так все по старинке.
Раз целый день охотился, но всё напрасно было,
И не хотел домой он без добычи возвращаться,
Решил войти в чащобу, где семейство братьев жило,
Его увидев, те подумали: «Нужно спасаться».
Но не могли оставить мать, хотя предположили:
«Она слепа, стара, ему для мяса не годится,
Он не убьёт мать». И её на кочку посадили,
Смотреть за нею стали из кустов так, что случится.
А ученик стрелу взял, на неё свой лук направил,
Увидев это дело, Бодхисаттва испугался,
И вышел из кустов, сказав, чтоб он её оставил
В живых, и чтоб, убив его, из чащи вон убрался.
Тот выпустил стрелу, и та его в сердце пронзила,
Жизнь Бодхисаттва отдал так за матери спасенье,
Но ученик подумал: «Это ведь моё везенье!
Две обезьяны будет, раз мне здесь так подфартило».
Достал стрелу вторую, лук опять на мать направил,
Обрадовался, что охотится он так умело,
Брат Гулланадия своё укрытие оставил
И вышел из кустов, мать заслоняя свои телом,
Подумав: «Брата он убил, и мать сейчас прикончит,
Пожертвую собой я, чтобы мать в живых осталась.
Убьёт если меня, охоту он свою закончит,
Я жизнь свою отдам, чтоб больше мать зла не боялась»
Тот выпустил в него стрелу, стрела его пронзила,
Брат Гулланадья отдал жизнь за матери спасенье,
Но ученик подумал: «Мне какое же везенье!
Три обезьяны будет, мне сегодня подфартило».
Стрелою третьей он пронзил мать, наземь та упала,
Добыв за день трёх обезьян, домой он возвращался,
Вдруг видит, дом сгорел, и мёртвая жена лежала
С ребёнком, мёртвым, он, как вкопанный, стоять остался.
Добычу, лук и стрелы бросил он, как все увидел,
Раскинул руки, плакать стал, упавши на колени:
- «Вот что учитель мой, когда учил меня, предвидел,
Предупредить пытаясь, когда я погряз весь в лени».
И в горе погрузившись, прочитал стихотворенье:
«Мне говорил учитель, чтоб от зла я отстранился,
Потом от совести не мучился что угрызений,
Его я не послушался, и в горе погрузился.
Дела, что человек вершит, себя так проявляют:
Кто делает добро, потом с добром и остаётся,
Кто совершает зло, потом и сам от зла страдает,
Ведь в жатву то, что сеял, получить лишь удаётся».
Пока он говорил себе все эти причитанья,
Пред ним земля открылась, и дыхнуло пламя ада,
Упал он в ад, чтоб претерпеть за зло своё страданья,
Идет за зло всем наказанье, за добро – награда.

115. История о восприятии дерева Кимсука
Когда в Бенаресе царь Брахмадата находился,
Народом правил и его все мудрецом считали,
Имел четыре сына он, которыми гордился,
Так как они своим умом мир внешний познавали.
Однажды как-то сыновья спросили у возницы:
- «Скажи нам, друг, о дереве Кимсука что ты скажешь?
Мы много слышали о нём. Его нам не покажешь?
Кто его видит, не перестаёт потом дивиться».
Сказал тот: «Хорошо, я показать его согласен».
Но он показывал его не сразу им всем вместе,
А по отдельности, и образ древа не был ясен,
Вначале старший сын его увидел на том месте.
Увидел он в то время, когда древо голым было,
В сын второй увидел, когда почки назревали,
Сын третий увидал, когда цветы там расцветали,
Четвёртый же, когда оно уже плодоносило.
Раз все четыре брата собрались и говорили
О дереве Кимсука и высказывали мненья:
Сказал сын первый им: «Оно - как столб после горенья,
И гладкое, как будто бы его водой тушили».
Второй сын говорил: «Я дерево то видел тоже,
И выглядело оно как-то очень необычно,
На дерево банановое оно всё похоже,
Такое увидать в лесу для глаза непривычно».
А третий молвил: «А я раньше не видал такого,
Но всё же описать его словами постараюсь,
Оно всё показалось куском мяса мне, сырого,
Но, в целом, описать его всего я затрудняюсь».
Сказал четвёртый: «Мне простым то древо показалось,
Похожее на дерево Сириса, что с плодами.
Но как непонимание возникло между нами?
Оно ничем ведь от других собой не отличалось».
Заспорили все братья и к отцу тут обратились,
О дереве Кимсука поделись впечатленьем.
Спросил он их: «Когда у дерева вы находились?
И почему об этом дереве разнятся мненья»?
Когда царю сказали, он пропел стихотворенье:
- «Все четверо вы дерево Кимсука посмотрели.
Но почему же разошлись о нём все ваши мненья?
Быть может, вы на эту вещь по-разному глядели?
Ведь в мире всё меняется, меняя ваши мненья,
Меняются со временем все формы, даже лица,
И нужно знать все изменения и превращенья,
Самим всё нужно видеть. а не доверять вознице».

116. История о похоронном плаче
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил и ему все люди подчинялись,
То Бодхисаттва вновь в купеческой семье родился.
Когда он вырос, то его родители скончались.
А после смерти их брат старший управлял делами,
Но вскоре умер также он, его все хоронили,
Все родственники и друзья расстроенными были,
И плакали, рыдали, будто умирали сами.
Не плакал Бодхисаттва лишь, и был спокоен даже,
Смотрели на него все, меж собою говорили:
- «Смотрите на него, когда друзья все слёзы лили,
Не плакал он, как будто для него и нет пропажи.
Его брат помер, он молчит. Какой жестокосердный!
Наверно думал он, когда мы в горе находились,
Что для него со смертью той возможности открылись.
При своей жизни же его любил его брат, бедный».
Ему ж сказал друг близкий: «Почему ты не рыдаешь»?
Ответил он собравшимся, у гроба что стояли:
- «Ты что же, разве ты природы сущности не знаешь ?!
Да, брат мой умер, смерти мы его не ожидали.
Теперь вы плачете, кричите, что его нет с нами,
Так как вы в своей глупости и слепоте забыли,
Что восемь мировых особенностей правит вами,
Которые всегда всем правили, и в мире были:
Когда-нибудь и я умру, как и все вы умрете.
Так почему не плачете, что это так случится?
Когда-нибудь ведь сами вы все к этому придёте,
От этого вам никуда не деться и не скрыться.
Всё, в мире что рождается, в конце всё умирает.
Ничто не может на земле жить, навсегда остаться,
Зачем же плакать мне, когда это всегда бывает,
Расстраиваться и всегда в печали оставаться?
Слепые и глупцы лишь могут слёзы лить в печали,
Не признающие восьми особенностей мира,
Что стало жизненным законом тварей всех в начале,
Чем стороны пронизаны, зенита и надира».
И Бодхисаттва людям прочитал стихотворенье:
- «Ты можешь возмущаться тем, что смерть меж нас бывает,
Ты можешь жаловаться, что ты смертен, как творенье,
Но не оплакивай всех тех, кто в мире умирает.
Ведь те, кто живы, покидают мир наш вереницей,
И с телом расстаются, словно, с ветхою одеждой,
Мир свой меняют на совсем другой через границы,
И расстаются с возвращением в тело надеждой.
Так боги, люди, стаи птиц, животные и змеи,
Должны покинуть мир наш, с жизнью своей распроститься,
Они в другом отечестве живут, там жизнь имея,
И этому закону все должны мы покориться,
И в мире этом и печаль, и радость преходящи,
Плач бесполезен, горе, наши беды скоротечны,
И есть закон лишь, разрушающий, как и творящий,
Всё, возникает в жизни нашей что, в конце конечно.
Поэтому в печаль ты никогда не погружайся,
Не наполняй своего сердца горем и страданьем,
Прожить счастливо каждый миг своей жизни старайся,
И душу наполняй на лучшее всё ожиданьем.
Лишь грешники, упрямцы и глупцы себя считают
Великими героями, и мнят себя богами,
А мудреца считают глупым, так как полагают,
Что знают всё, но истину они не видят сами».
Слова от скорби Бодхисатвы всех освободили,
Рыдающие, плачущие плакать перестали,
И поняли смысл жизни всей, спокойными все стали,
Достойно в путь последний его брата проводили.

117. История о не скорбящем
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народам правил, вызывал у всех благие чувства.
То Бодхисаттва в семье брахмана опять родился,
Когда он вырос, то в Таккасиле познал искусства.
Когда вернулся он домой, родители сказали:
- «Хотим найти тебе невесту, чтобы ты женился».
Но не хотел сын, чтоб они его судьбу решали,
Сказал им: «Вы хотите, чтобы дома я трудился?
Я дома буду делать всё, пока вы ещё живы,
Заботиться о вас, чтоб трудностей, хлопот не знали,
Но не хочу, чтобы невесту для меня искали,
Ведь жёны все сейчас эгоистичны и ленивы.
Семейная жизнь не нужна мне, чтоб я жил с ней где-то,
Хочу уйти я в Гималаи и там поселиться,
В отшельничестве одиноко жить жизнью аскета,
И медитировать в тиши, богам моим молиться».
Родители его к женитьбе всё же принуждали,
Тогда он изготовил девушки портрет из злата,
Сказал: «Такую мне найдёте, чтоб была богата,
Умна, красива, чтоб её все люди уважали,
Тогда женюсь на ней». Родители за поиск взялись,
Гонцов по всей стране с её портретом разослали,
И те браминов дочерей во всех углах искали,
Но нужные красавицы им там не попадались.
На небесах во времена те дева обитала,
Свою обитель оставляя, на землю спустилась,
В стране Каси в одной семье у брахмана родилась,
Росла красавицей, когда шестнадцать лет ей стало,
То в городе гонцы с её портретом появились,
Её искали, спрашивали всех людей, и нищих даже,
И люди, когда видели её портрет, дивились,
Выкрикивая: «Это - Саммиллабхасини наша»!
Её все знали в городе и ею любовались,
То была девушка со взглядом, добрым и лучистым,
Со своим сердцем, нежным, целомудренным и чистым,
Все юноши в неё со взгляда, первого, влюблялись.
В ней не было влеченья, чувственного, и желанья,
Она, как и брамин, к семейной жизни не стремилась,
Хотела жить одна, спокойно, без страстей, страданий,
Вести благочестивую жизнь, и в тиши молилась.
Гонцы о ней родителям семейства доложили,
Те сына своего позвали и ему сказали:
- «Нашли тебе невесту, что хотел». И поженили,
Красавица и юноша жить в доме вместе стали.
Они хотя и в одной спальне всегда вместе спали,
Но друг на друга с вожделеньем страсти не смотрели,
А, как монахи жили, по утрам бодро вставали,
И как святые время проводили, пили, ели.
А вскоре Бодхисаттвы мать с отцом вместе скончались,
Похоронив их, он сказал жене: «Вот, дорогая,
После родителей богатства у меня остались,
Хочу отдать твоей семье их, моя жизнь простая,
Возьми всё состоянье, передай им, пусть владеют,
А я хочу оставить мир и в горы удалиться,
Там жить в тиши аскетом и богам моим молиться,
Твои родители здоровы, пусть это имеют».
Жена сказала: «Благородный муж, и я согласна,
Раз ты покинешь свет и в Гималаи удалишься,
Я тоже это сделаю, жизнь без тебя напрасна,
Я думаю, что взять меня с собой ты согласишься».
Сказал ей Бодхисаттва: «Будь со мной, раз хочешь это».
Перед отправкой в горы милостыню всем раздали,
Поднявшись в Гималаи, стали жизнь вести аскетов,
Кореньями питались, в лесу фрукты собирали.
Так жили они долго, но однажды вниз спустились,
Чтоб соли раздобыть и перец, острый, для питанья,
В Бенаресе, чтоб в парке отдохнуть, остановились,
Он без неё пошёл по улицам за подаяньем.
Но в городе испорченную пищу им давали,
Поэтому жена его внезапно заболела,
Чтоб её вылечить, они лекарства не достали,
Ей быстро становилось хуже, и она слабела.
Её взяв на руки, у городских ворот уложил
На лавке Ботхисаттва, сам пошёл за пропитаньем,
Как только отошёл, она скончалась там же, лёжа,
Вернувшись, обнаружил окружённую вниманьем.
Там люди плакали и красоту её жалели,
Она же в окружении красавицей лежала,
Мужчины, молодые, с сожалением глядели,
Вздыхали, видя красоту, которая сияла.
А Бодхисаттва молвил, увидав её такую:
«На свет что появляется, всё снова исчезает,
Непостоянно всё, что, создаваясь, возникает,
Что, изменяясь, форму может принимать любую.
И гибнет всё, подверженное что уничтоженью».
Затем он рядом с нею сел, и стал есть подаянье.
- «Какое к женщине имеете вы отношенье»? -
Спросили. Он сказал: «Жена моя, было венчанье».
Сказали ему люди: «Хоть для нас она чужая,
Но мы не можем на неё смотреть так безучастно,
Поэтому скорбим и плачем, ведь она несчастна,
Вы почему не плачете? Она для вас родная» !?
Ответил Бодхисаттва: «Вот когда была живая,
То что-то значила, и помогала мне по дому,
Теперь не значит, и принадлежит миру другому,
Зачем мне плакать, раз она уже совсем другая»?
И Бодхисаттва им пропел своё стихотворенье:
- «Теперь она принадлежит нам всем, её нет с нами,
Я не скорблю по ней, она изъята небесами,
А не земле - её уже умершее творенье.
И если мы скорбим о том, что смерть уже забрала,
То мы должны скорбеть о всём, что в мире умирает,
Не потому ли, что всегда нам смерть всем угрожает,
Но помнить мы должны, что без конца ведь нет начала.
И тот, сидит кто, кто стоит, и кто лежит, кто ходит,
Судьбы своей не может избежать и на мгновенье,
И рано или поздно его смерть всегда находит,
Он никогда не сможет избежать исчезновенья.
Пока живём, должны мы жить в моменте, уходящем,
И жизни посвящать себя, живыми быть в стремленье,
Грядущая смерть не должна в нас вызывать сомнений,
Должны любить мы жизнь, и не скорбеть о преходящем».
Так правду Бодхисатва всем открыл непостоянства
Вещей всех в мире, его люди слушали с вниманьем,
Изменчивость всю ощущая времени-пространства,
В их душах зарождалось их всех жизни пониманье.
Воздав все почести его красавице, почившей,
Народ, собравшийся, с учителем своим простился,
И Бодхисатва в горы домой вскоре возвратился,
В мир брахманов попал, до часа своего доживший.

118. История о змее
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, и страна его вся уважала,
То Бодхисатва в семье брахмана опять родился,
Которая в деревне у врат града обитала.
Хозяйством сельским занимался он, для пропитанья
Себя, своей семьи в деревне, двух детей имея:
Дочь с сыном. Уделял вниманье он их воспитанью,
И сына приучал к труду, на поле злаки сея.
Когда сын стал большим, на девушке одной женился,
Шесть человек жило в семье: служанка, он с женою,
Невестка, сын и дочь имели крышу над собою,
Отец с сыном с утра до вечера в поле трудился,
Так Бодхисаттва был заботливым отцом не только,
И думал о своей семье всегда он постоянно,
Но также был учителем всего своего клана,
И свои знанья дома им передавал, мог сколько.
Он терпеливо говорил им: «Вы всегда бывайте
Среди народа, и с ним просто в праздниках держитесь,
И милостыню бедным по возможности давайте,
Когда посты бывают, то поститесь и молитесь.
И помните, есть смерть, и что когда-то вы умрёте,
Для всех смерть постоянна, жизнь же неопределённа,
На тот свет же с собою ничего вы не возьмёте,
Непостоянны вещи все, живите отрешённо».
Родные радостно тем наставлениям внимали,
И следовали им, свою жизнь хрупкой полагая.
А смерь - реальной, что умрут когда-либо, считали,
И день и ночь к добру стремились, не переставая,
Однажды Бодхисаттва на своём поле трудился,
Ему сын на работах, тяжких, помогать старался,
Собрал ненужный мусор, что на поле находился,
Поджог его, чтоб сжечь, огонь и дым в небо поднялся.
Огонь в норе змею, распространяясь, потревожил,
Та выползла и, разозлившись, сына укусила,
Так как он, не хотя, её обитель уничтожил,
Убил его яд, обладая смертоносной силой.
Упал сын наземь в судорогах, в миг один скончался,
Отец, увидев, подбежал, лежал тот без сознанья,
Ничем уже помочь ему он был не в состоянье,
Закрыв глаза ему ладонью, только попрощался.
Взяв на руки, отнёс его к деревьям, там положил
В тени, накрыл одеждой, но печали не придался,
Так как знал, от рыдания его бы сын не ожил,
Подумал: «Я не оживлю его, как б не старался.
То, что подвержено гниенью, скоро погибает.
Всё, что природой создано, всегда непостоянно,
Так на земле подвластное всё смерти умирает,
К тому же, смерть почти всегда приходит к нам нежданно».
И он опять к своей работе в поле возвратился,
Так как он время не имел вести с собою речи,
Тут мимо проходил сосед, к нему так обратился:
- «Домой иду я, что сказать твоим, когда их встречу»?
- «Скажи жене, чтоб приготовила одно лишь блюдо,
И в поле принесла. Пусть все придут сюда с цветами,
Оденут чистое, я поработаю покуда».
И он в поле своими опять занялся делами.
Сосед всё передал жене, она вопрос задала:
- «Кто в поле нашем попросил тебя скакать всё это»?
- «Твой муж», - сказал сосед. Та собираться в поле стала.
Она тут сразу поняла, что её сына в живых нету.
При вести этой мать не плакала и не рыдала,
Всё спешно собрала, цветы с собою захватили,
Невестке, дочери, служанке, чтоб с ней шли, сказала,
Все в поле четверо пошли и слез не проронили.
А Бодхисаттва, взяв еду, сел возле сына рядом,
Поел молча, пока дрова те для костра собрали,
Одели близкого им в погребальные наряды,
Цветами, на дрова так уложив его, убрали.
Никто из них не плакал, так как все о смерти знали,
Все помнили, что смерть естественна и неизбежна,
Когда костёр горел, на них с небес боги взирали,
И удивлялись выдержке семьи их, безмятежной.
Стал силой добродетели трон Индры нагреваться,
И бог заметил, от семьи тепло той исходило.
Подумал радостно он: «С ними нужно повстречаться,
Спросить, что ими в добродетели руководило.
За добродетель нужно дом и их осыпать благом».
И Индра со своих небес на землю к ним спустился,
К костру их подошёл, как человек, и поклонился,
Спросил: «Что вы вершите у костра, подобно магам»?
Ответили ему: «Мы тело, бренное, сжигаем».
- «Но почему? - спросил их бог. - Творил что-то плохое?
Кого-то он убил, что делаете с ним такое»?
Сказали: «Нет, в последний путь его мы провожаем».
- «Быть может, был вашим врагом, и вы его убили, –
Спросил их бог, – сейчас сжигаете»? Они сказали:
- «Он сыном дорогим нам был, и мы его любили,
И вот его мы от змеи укуса потеряли».
- «Но почему не плачешь ты о нём, и не рыдаешь»? -
Спросил отца бог Индра, выражая удивленье.
Зачем же плакать? И в чём польза, если что теряешь»?
Сказал ему отец и прочитал стихотворенье:
- «Змея снимает свою кожу и её бросает,
Но кожа мёртвой и бесчувственной ведь остаётся,
И человек, когда он своё тело оставляет,
В иной мир переходит, где иная жизнь даётся.
А мёртвый труп – это не тело, а лишь оболочка,
В которой всё утрачено, и нет в ней ощущенья,
Как будто бы в одной строке поставленная точка,
Идёт после которой в строке новой продолженье.
В огне сгорает то, что плач не слышит и рыданье,
Так как в том нет души, все чувства улетели,
Они уже нашли другой место пребыванья,
Зачем же плакать, когда сын достиг уж своей цели».
Услышав сей ответ, бог к матери тут обратился,
Спросив: «Что значит для тебя сын? Ты его любила»?
Ответ: «Я девять месяцев его в себе носила,
И с болью родила, он молоком моим кормился.
Его учила я ходить и делать всё руками,
И с гордостью своей всю жизнь за ним я наблюдала,
Любила и последнее ему всё отдавала,
Была я в жизни счастлива, что жил всегда он с нами».
Сказал бог: «Муж твой жёсткий, гордый, потому не плачет,
Но ты, как женщина, мягка, глаза твои сухие,
Ты почему не плачешь, не ведёшь себя иначе»?
Сказала тут ему жена так на слова такие:
- «Не по своей он воли в этом мире появился,
Не по своей он воли удалился без прощанья,
Как он пришёл, так и ушёл, не с кем он не простился.
Зачем же плакать и рыдать нам всем при расставанье?
В огне сгорает то, что плач не слышит и рыданье,
Так как в том нет души, все чувства улетели,
Они уже нашли другой место пребыванья,
Зачем же плакать, когда сын достиг уж своей цели».
Слова её услышав, тут к сестре бог обратился,
Спросил: «Что значит для тебя брат? Ты его любила?
Сказал та: «До самого конца я с ним дружила,
Заботился он обо мне, когда здесь находился».
Спросил бог: «Почему не плачешь ты с его уходом»?
Она сказала: «Я не плачу, брата я любила,
Он дал мне много знаний, я его боготворила,
Не скучно было мне в семье всегда с его приходом.
И если б я сейчас заплакала, то б похудела,
Какая польза бы была тогда, ведь мы расстались,
А я бы красоту свою терять бы не хотела,
Мои друзья и родственники мной б не любовались.
В костре сгорает то, что плач не слышит и рыданье,
Так как в том нет души, все чувства улетели,
Они уже нашли другой место пребыванья,
Зачем же плакать, когда брат достиг уж своей цели».
Слова её услышав, бог к невестке обратился,
Спросив: «Что значит для тебя муж? Ты его любила?
Осталась ты вдовой одна, когда он удалился,
Но ты совсем не плачешь, и слезу не проронила».
Таким ответ был на вопрос, им заданный невестке:
- «Ребёнок плачет, увидав луну, так как не знает,
Что - это, и её боится, он не понимает.
О мертвеце кто плачет, тот ведёт себя по-детски.
В костре сгорает то, что плач не слышит и рыданье,
Так как в том нет души, все чувства улетели,
Они уже нашли другой место пребыванья,
Зачем же плакать, когда муж достиг уж своей цели».
Слова её услышав, бог к служанке обратился,
Спросив: «Что значит для тебя он? Ты его любила?
Ты, может быть, не плачешь, и обиду затаила,
И рада, что он в мир другой из дома удалился»?
Сказала та: «Нет, он ко мне с любовью относился,
Терпеньем и сочувствием, люблю его, как сына,
Упрёка не было от молодого господина,
Он даже помогал мне, когда рядом находился.
Когда ломается кувшин, он пользы не приносит,
Всё в мире нашем скоротечно, это всем известно,
Тот человек, что плачет, себе только вред наносит
Оплакивать того, кто умирает, бесполезно.
В костре сгорает то, что плач не слышит и рыданья,
Так как в том нет души, все чувства улетели,
Они уже нашли другой место пребыванья,
Зачем оплакивать того, достиг кто своей цели»?
Когда услышал бог об истинном их представленье
О жизни и о смерти, то сказал им многозначно:
- «Я рад, что к добродетели у вас всех есть стремленье,
И вы живёте правильно даже в период, мрачный,
Вы постоянно думаете о жизни границе
И об естественном теченье смерти, ваши знанья
Вам помогают жизнь ценить, и все ваши старанья
Направлены на то, чтоб этой жизни сохраниться.
Всю жизнь такими добродетельными оставайтесь,
И я, бог Индра, вас за это всё благословляю.
И драгоценностями дом ваш весь я наполняю,
Делитесь ими с бедными, всех одарить старайтесь.
Стремитесь, вашим чтоб добром день каждый обернулся,
Любите ближнего, и заповеди соблюдайте,
По праздникам народу милостыню раздавайте».
Простившись с Бодхисаттвой, Индра бог к себе вернулся.

119. История о хитрости Суджаты
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Страною управлял, его все люди уважали,
То Бодхисатва вновь в семье помещика родился,
Родители его ему Суджата имя дали.
Когда он вырос юношей, то дед его скончался.
Его отец испытывал от смерти потрясенье,
Когда сжигали тело деда, то отец качался
От боли и стонал, войдя в какое-то забвенье.
Затем, взяв прах, в своём саду он пагоду построил,
Алтарь соорудил в ней, спрятал прах тот под плитою,
И на плиту поставил камень, жертвенник устроил,
Дни целые там проводил, рыдая так с мольбою.
Цветы день каждый в вазу ставил, горю придавался,
Работою не занимался, целый день молился.
Семью свою, дела все без внимания оставил
Всё время проводил он в пагоде и не трудился.
Сын думал, глядя на него, отец так изменился,
По дедушке с ума он сходит от таких страданий,
Лишь я могу отвлечь его от всех переживаний,
Придумаю, как сделать, чтоб скорей он излечился.
За городом нашёл он на обочине дороги
Корову, мёртвую, и стал носить траву и воду,
Давать ей, говоря: «Ешь, пей, а то протянешь ноги».
И собирал вокруг себя он множество народу.
Смотрели люди на него и искренне жалели,
Все думали, сошёл с ума, отцу то доложили,
Отец встревожился, когда ему все говорили,
Что сына его видели все люди в странном деле,
Что мёртвую корову он кормил, поил водою,
Ему вопросы задавали, не давал ответа,
И говорили люди: «Не владеет он собою,
Решили все, на сумасшествие похоже это».
Как услыхал отец, возникло в нём переживанье
За сына и подумал: «Потерять так сына можно».
Он побежал к нему, забыв о прежних всех страданьях,
Увидел у коровы и спросил его тревожно:
- «Скажи мне, дорогой сын, приключилось что с тобою?
Неужто разум потерял ты, иль нашло затменье?
Ты кормишь и водой поишь животное такое».
И в возбуждении отец сказал стихотворенье:
- «И что ты делаешь здесь с этой мёртвою скотиной?
Ей говоришь: «Ешь, пей»! И поишь ты её водою
Её не оживишь ты никогда. Так, что с тобою?!
Ты глупость говоришь без пониманья, без причины».
Ему ответил сын, после того как всё прослушав:
- «Но у неё есть голова, хвост и ноги четыре,
И есть живот, глаза и рот, и нос, и даже уши,
Она вот только встанет, и жить будет в этом мире.
А вот у дедушки, как ты заметил, всё иначе,
Ведь у него нет головы, ни рук, ни ног, в помине,
Но ты дома сидишь у его праха и поныне,
Ну, разве ты не сумасшедший, у могилы плача»?
Отец, услышав сына речь, подумал: «А он умный,
Он знает, что на этом свете и в другом творится.
И он меня, чтоб проучить, нашёл способ, разумный,
Решил, чтобы отвлечь меня, безумным притвориться».
Сказал ему: «Мой мудрый сын, пришло мне озаренье,
Я понял, всё, что к нам приходит, всё потом уходит,
Моя душа сейчас путь к утешению находит,
Своим умом избавил ты меня от огорченья».

120. История о четырёх воротах
Когда Кассапа в состоянье Будды находился,
В Бенаресе купец жил, ряд домов имел, красивых,
И у него в семье сын Миттавиндака родился,
Родителей имел он набожных, благочестивых,
Но сам он, по природе, был безбожным и порочным,
Когда умер отец, то мать делами управляла,
Однажды в назиданье она сыну так сказала:
- «Сын, милый, вижу, тебе нужно исправляться срочно.
Жизнь, человеческая, коротка и преходяща,
Поэтому благочестиво всегда жить старайся,
Давай всем милостыню, от дел грязных уклоняйся,
Должна твоя жизнь праведною быть и настоящей,
Уже священный праздник Упосатха наступает,
Тебе бы в храм сходить и проповедь святых послушать,
Так как грехи тебя и твою душу разрушают,
Глаза на добрые дела раскрой, прочисти уши»!
Сказал сын: «Не хочу ум засорять я ерундою,
Позволь мне делать, что хочу, оставь меня в покое,
Своим я делом буду заниматься и собою,
Могу на все дела иметь я мнение, другое».
Усилья к исправленью сына мать всё прилагала,
Чтоб сына на путь добродетели благой направить,
Его сознание и поведение исправить,
И перед праздником пошла на хитрость и сказала:
- «Сын, дорогой, день настаёт, особенный, ты знаешь,
Иди в храм этой ночью и послушай наставленья,
И если проповедника прослушаешь ученье,
То тысячу монет дам, их потрать, как ты считаешь».
Сын денег получить хотел, из дома в храм он вышел,
Но слушать ничего не стал, улёгся у стропила,
Проспал всё ночь спокойно, проповедника не слышал,
Когда домой вернулся, мать богатый стол накрыла,
Спросила: «Почему нет проповедника с тобою»?
Сказал: «Зачем мне проповедник, их полно повсюду».
Сказала мать: «тогда садись за стол, поешь со мною».
- «Когда дашь тысячу монет, тогда и есть я буду», -
Ответил он. Мать деньги принесла, ему вручила.
Он деньги взял, поел, попил и занялся делами,
Торговлей занимался, проводил время с друзьями,
Торговля ему двести тысяч денег приносила.
Решил построить сын корабль и в плаванье пуститься,
Сказал он матери: «Я плавать по морям желаю».
Вскричала та с упрёком: «Должен ты остепениться!
Опасно плавать в море. Я тебя не отпускаю.
Дом полон денег, и тебе и мне всего хватает,
Тебе не нужно уезжать, ты дома оставайся,
И добродетельными здесь делами занимайся,
Ты – мой единственный сын, что случится там, кто знает»?
И мать схватила за руку его, и не пускала.
Но он сказал: «Не буду дома я сидеть, уеду,
Меня ты не удержишь, ездить буду я по свету».
Её толкнул он с силой, и она наземь упала.
Вернулся на корабль свой он и в плаванье пустился,
От Индии он с каждым днём всё дальше отдалялся.
А на седьмой день в море их корабль остановился,
Был штиль, и он не двигался, на месте оставался.
В команде все решили, что среди них есть виновный,
Из-за грехов его случится кораблекрушенье,
Все жребий бросили, на него пало обвиненье,
Решили за борт его бросить, как балласт греховный.
Так сын вдовы, несчастной, в океане очутился,
Плыл на доске, от жажды, голода изнемогая,
В конце концов, почти без сил он к острову прибился.
Четыре демоницы жили там, людей не зная,
У них дворец кристальный был, где четверо все жили
Его к себе позвали для любви и созерцанья,
Семь дней там длилось счастье их, семь дней - страданье,
Прошло семь дней в любви, они его предупредили:
- «Сейчас уйдём, а через семь дней мы опять вернёмся,
Дождитесь нас, пока один, терпенья наберитесь,
В другом мы месте время проведём, сил наберёмся,
А если уплывёте вы куда, сюда вернитесь».
Покинули они его, но он их не дождался,
На доску лёг и вновь отправился скитаться,
Прибыло его к острову, где он тоже остался,
Когда ступил на сушу, то не мог не удивляться,
Дворец серебряный там был, где демоницы жили,
Их было восемь, и они его к себе позвали,
Провел он с ними семь дней, и они его любили,
Затем уплыл от них, когда они ещё все спали.
Прибыл на остров вновь он, где дворец был изумрудный,
Шестнадцать демониц там было, он семь дней пробыл там.
Нашёл он золотой дворец, где остров был безлюдный,
Там жили тридцать две чертовки, и он всех любил там.
Он каждый раз божественной отрадой наслаждался,
Когда же демоницы удалялись для страданья,
Он в поисках желаний, новых, дальше отправлялся,
Не тратил времени на лишние переживанья.
И, наконец, доплыл он так до града, островного,
Который валами был огорожен весь, крепостными,
Уссада-ад являлся частью ада основного,
И весь он грешниками заселён был, непростыми.
В град этот стража пропускала чрез четыре врата,
Там за поступки ада жители вознаграждались,
Обычно уменьшали им мученья вместо злата,
А сыну той вдовы они счастливыми казались.
Так как весь город безделушками был разукрашен,
Подумал он: «Войду туда я и царём их стану.
В таком прекрасном городе карьерный рост мне важен,
Не покладая рук, трудится я не перестану».
Вошёл он в город и увидел жителей, бегущих,
Он видел, что там ни один без дел не оставался,
Один на голове венок нёс из ножей, стригущих,
Ему венком из цветов лотоса он показался.
Оковина на шее украшением предстала,
А кровь, стекающая, выглядела краской, гладкой,
Мучительный стон показался ему песней, сладкой,
В его глазах всё красотой, изысканной, блистало.
Остановив его, к нему он с просьбой обратился:
- «Любезный, ты венок из лотоса уж долго носишь,
Отдай его мне, я взамен всё дам, что ты попросишь».
Тот снял этот венок, отдал ему и тут же скрылся.
Отдав венок, подумал тот: «Судьба, освобождая
Меня от тягот и мучений, видно, изменилась,
На этом искупилась вся мой карма, плохая,
И с наказанием своим к другому обратилась.
Тот грешник мать свою ударил, как и я, как видно,
Венок ему сейчас достался из ножей, стригущих,
Ведь матери от сына получить удар обидно,
За что наказан тумаками должен быть дающий».
А сын вдовы надел венок на голову и сразу
Почувствовал боль, нестерпимую, но было поздно,
Не удалось венок снять с головы ему ни разу,
Как ни пытался он, тому выкрикивая грозно:
- «Эй ты, который дал венок мне, забери обратно»!
Ну, а того простыл уж след, с венком он и остался,
В страданиях пытался снять его он многократно,
Но тот ножами в него впился, как он ни старался.
Бог Индра Бодхисаттвой стал в своём существованье,
Проникнув в ад, он оказался на том самом месте,
Где мучился Миттавиндака в своём испытанье,
Услышав о его грехах и приключеньях вести.
И сын вдовы к нему со своей просьбой обратился:
- «Бог Индра, голову венец мне больно так сжимает,
Что я сейчас в горчичное зерно бы превратился,
Что сделал я? За что он так меня здесь донимает» ?!
И он, страдая так, сказал одно стихотворенье:
- «Я раньше поднимался высоко вверх, опускался,
Но почему сейчас я в этом месте оказался?
И почему я должен добиваться искупленья?
Здесь, в граде, четверо ворот, от всех чтоб защититься,
Я – узник, и отсюда нет уже освобожденья,
Врата закрыты, я - с венком, как раненая птица,
Скажи, какое, и когда я сделал преступленье»?
И Бодхисаттва молвил: «Мать всегда тебя любила
И материнскую к тебе заботу проявляла,
Она тебе сто раз и тысячу раз говорила,
Но ты её не слушал, и не помнил, что сказала.
Отправился ты по морям, четыре девы было,
Потом их стало восемь, а потом уже шестнадцать,
Не мог остановиться, когда было уж за двадцать,
И даже женщин тридцать двух, тебе там не хватило.
У жадного всегда чего-то в жизни не хватает,
Ушей он мимо пропускает все предупрежденья,
В нём доминируют страсть и животное хотенье
Он – слуга похоти, он венец ада обретает.
Кто алчен, к удовольствию лишь одному стремится,
Себя не ограничивает, всё иметь желает,
Тот не способен ничего высокого добиться,
И в конце жизни лишь венок из ада обретает.
Кто без добра обходится, и для себя лишь просит,
Не думает о правильном пути для совершенства,
И видит смыслом жизни только личное блаженство,
То он потерян для всего, венок из ада носит.
Должны беречь все карму, добрым быть всегда стараться,
Лишь в этом случае, способны обрести награду,
И в жизни людям, сострадательным, повиноваться,
На головы которых не падёт венок из ада».
Подумал сын вдовы, слова все слушая такие:
«Бог Индра, все дела, которые творил я, знает,
И он законы все, естественные, понимает,
Спрошу, когда закончатся мои года, плохие».
И он спросил: «Венец как долго будет оставаться
На голове моей, и продолжать мои страданья,
Скажи, какие нужно мне предпринимать старанья,
И от мучений как я в жизни должен избавляться»?
И Бодхисаттва вновь ему сказал стихотворенье:
- «Страдать ты будешь долго, болью вдоволь насладишься,
При отношении твоём не будет избавленья.
Живым от адского венка ты не освободишься».
Сказав слова, бог Индра в своё место возвратился,
Потом уже Миттавиндакой он не занимался.
В аду большие трудности тот пережить остался,
Лишь после этого он вновь на белый свет родился.

121. История о воде
Царём раз Бодхисаттва Брахмадаттой вновь родился,
В Бенарисе народом правил. В царстве Каси жили
В деревне два крестьянина, они всегда дружили,
Вставал днём каждый рано, на своём поле трудился.
На поле каждый брал с собой кувшин с водою, чистой,
И оставлял его у огражденья меж полями,
Когда, кто пить хотел, брал свой из-под кустов, тенистых,
Напившись вволю, оставлял кувшин свой под кустами.
Один из них раз, как-то, из сосуда друга выпил воду,
Который в тот миг своим делом в поле занимался,
Сберечь, чтоб свою воду, а друг без воды остался,
Того никто не видел, вокруг не было народа.
А вечером после работы он в пруду купался,
Подумал: «Зло я совершил сегодня за делами -
Моим подлым поступком, моей мыслью и словами,
И без благословения небесных сил остался».
Он знал, что пил украденную воду, в раскаянье
Подумал: «Если вырастет грех, в ад меня он ввергнет,
Мне нужно своей силой побороть это желанье,
Иначе все мои достоинства оно повергнет».
И в размышленье над поступком, обрёл озаренье,
Он как бы взором, внутреннем, узрел все прорицанья,
Через которые вошли все тайны просветленья,
И долго ещё думал над полученным им знаньем.
Другой крестьянин рядом был, и тоже он купался,
Сказал ему: «Идем домой, пора уж возвращаться».
Но тот сказал: «Иди один, нам надобно расстаться».
- «Но почему» ?! - тот удивился, он ему признался:
- «Сейчас я должен от семейной жизни удалиться,
Так как я стал Паччека-буддой, одинокой птицей,
Тем, кто в нирвану, для себя лишь, сам попасть стремится.
В учении кто пользуется «Малой Колесницей».
Затем крестьянин тот, внезапно рассмеялся,
Сказав: «Имеют будды те природу уж такую»!
Спросил другой крестьянин друга своего: «Какую»?
Ответил он ему с серьёзностью, но улыбался:
- «Они все волосы свои до плеч длинною носят,
И жёлтые иль красные одежды надевают,
На пропитанье милостыню у людей всех просят,
В пещерах гималайских Нандамула обитают».
И он дотронулся до головы своей рукою,
В мгновенье ока его внешний вид преобразился,
Он как бы внешне, так и внутренне весь изменился,
Был в красную одежду облачён с каймой двойною,
И подпоясан поясом, а на боку свисала
Для милостыни миска слева, чтоб брать подаянья,
И сверхъестественная сила его вверх подняла,
Всем истину поведал он во время зависания.
Затем поднялся выше он и в небе очутился,
И полетел к Нандамуле, к пещерам в Гималаях,
Где среди недоступных гор на землю опустился,
В одной пещере поселился, храм воздвиг на сваях.
Другой крестьянин, друг его, в деревне оставался,
Раз шёл по улице и пару новобрачных встретил,
Жена была красавицей, он взгляд её заметил,
Та на него смотрела, грешным чувствам вдруг поддался.
Но тут подумал: «Если похоть в сердце поселится,
То в ад меня затащит, не помогут раскаянья».
Собрав все свои силы стал бороться он с желаньем,
Чтобы от похоти своей он смог освободиться.
И сверхъестественная сила его вверх подняла,
И озарение пришло во время зависанья,
Он понял истину высших богов первоначала,
И в Гималаи полетел, чтобы пополнить знанья.
Из их деревни сын с отцом шли лесом по дороге,
В лесу жили разбойники, и их в пути схватили.
(Держали сына, а отца за платой отпустили,
Чтоб выкуп за него принёс, ему вязали ноги).
Они всегда так делали, когда людей всех крали,
Чтоб выкуп получить, на деньги эти они жили,
Два брата попадались, одного те отпускали,
Всегда при краже родственников близких находили.
Отец и сын о требованиях воров тех знали,
И предварительно совместно так договорились:
- «И если спросят те, в каких мы связях находились,
Не нужно говорить, как нас бы воры не пытали».
Когда их воры захватили, то отца спросили:
- «Кем вы приходитесь? Является твоим он сыном»?
- «Нет, - тот ответил, - я в пути лишь шёл с тем господином».
Разбойники, поверив им, обоих отпустили.
Когда они из леса вышли, вечером купались,
Сын размышлять о добродетели стал соблюденье,
И понял, что солгал, когда они спастись пытались,
В душе себе поклялся сам о правды сохраненье:
- «Ведь если вырастет во мне зло и укоренится,
Оно меня с собою в ад, губительный, утянет,
Тогда вся моя жизнь напрасна, что со мною станет?
Мне нужно обязательно от лжи освободиться».
И сверхъестественная сила его вверх подняла,
И озарение пришло во время зависанья,
Он понял истину высших богов первоначала,
И в Гималаи полетел, чтобы пополнить знанья.
В одной деревне староста всем сделал оглашенье:
Животных и зверей чтоб те в селе не убивали.
Но приближался праздник богам жертвоприношений,
И жители его о разрешенье просить стали.
Собралось возле дома его множества народа,
И все кричали: «Время освящения настало,
На нужно жертвы приносить для продолженья рода,
Нам предписанье твоё жертвы делать помешало.
Хотим свиней, газелей убивать, чтоб покланяться,
И духов ублажать, от них добро всё получая,
Так, отмени приказ, чтоб делом мы могли заняться,
Твои премудрости вредят нам всем, делам мешая».
И староста, устав их слушать, наконец-то сдался,
Сказал: «Привычки бросить раз не можете, то режьте
Животных, и с богами вашими то мясо ешьте,
Жестокие - вы, при своём я мнении остался».
И люди множество зверей зарезали в то время,
И староста стал упрекать себя, на трупы глядя:
- «Я - слаб, пошёл я на убийства эти все, их ради,
Не смог я устоять, на мне лежит их смерти бремя».
Пока смотрел на зло, происходящее, он, стоя,
И выговаривал в душе себе сам осужденье,
То укреплялась сверхъестественное в нём прозренье,
Стал лёгким весь, когда искал душевного покоя.
И сверхъестественная сила его вверх подняла,
И озарение пришло во время зависанья,
Он понял истину высших богов первоначала,
И в Гималаи полетел, чтобы пополнить знанья.
А староста другой деревни, что рядом стояла,
Всем жителям дал указанье, чтоб вино не пили,
Толпа большая его дом неделю осаждала,
Народ весь возмущался, ему люди говорили:
- «Вот скоро приближается наш праздник виноделья,
Но как не будем пить вина во время мы, такое?
И вместо этого все будем мучиться бездельем,
Тогда не нужно нам ученье ваше, никакое»!
Им староста сказал: «Привычки бросить не хотите,
И раз так, пейте, но потом лишь на себя пеняйте,
Когда напьётесь же, голов своих вы не теряйте,
А вместе с ними облик свой, себя хоть сохраните».
Все бросились вино пить, пили аж до помраченья,
Во время пьянок, буйных, всюду драки возникали,
С жестокостью все дрались и друг друга убивали,
Или калечили, не помогало им леченье.
Когда увидел староста убийства и увечья,
То стал корит себя, что выдал людям разрешенье.
Случилось сверхъестественное с ним в душе прозренье,
Он вдруг почувствовал в себя вхожденье силы, вечной.
И сверхъестественная сила его вверх подняла,
И озарение пришло во время зависанья,
Он понял истину высших богов первоначала,
И в Гималаи полетел, чтобы пополнить знанья.
На Гималаях пятеро будд-Паччека собрались,
Однажды к людям они с гор по воздуху спустились,
И в парке у ворот Бенареса остановились,
Чтоб милостыню для себя собрать, все побирались.
Ходя по городу, у царских врат вдруг очутились,
Увидел царь их у дворца, стоящих на дороге,
К себе в покои пригласил, всем лично вымыл ноги,
После чего они с царём в беседу погрузились.
Во время разговора угощенье подавали,
Напитки разные и лакомства, деликатесы,
Сказал царь: «Мысли в юности меня одолевали,
Хотел аскетом стать, такие ж были интересы.
Вы, люди благородные, в свои младые годы
Оставили мир светский и в ученье углубились,
Вокруг себя распространили блеск на все народы,
В горах достигли совершенства, где вы находились.
Наверняка, вы в молодости с трудностью столкнулись,
Увидев недостатки в жизни, повседневной, лживой,
Испорченной страстями, чувственной и похотливой,
Все тех людей, кто с головой в пороки окунулись.
Но что заставило вас сделать шаг к освобожденью
От всех земных пороков, когда святость получили»?
Пять мудрецов о духовном своём перерожденье
Царю по очереди, стих слагая, говорили:
- «У друга выпил я воды тайком без позволенья,
Грех совершил, охвачен был глубоким раскаянием,
После чего произошло моё перерожденье,
Покинув мир, не делал зла через своё сознанье».
- «Жену другого я увидел и пришёл в волненье,
Грех совершил, охвачен был глубоким раскаянием,
После чего произошло моё перерожденье,
Покинув мир, не делал зла через своё сознанье».
- «Меня с отцом в лесу бандиты как-то раз поймали,
Хотели выкуп получить, меня спросили,
Кем я отцу являюсь, я солгал, нас отпустили,
Так вместе мы с отцом тогда неправду говорили,
Тогда я им солгал, и говорил с предубежденьем,
Грех совершил, охвачен был глубоким раскаянием,
После чего произошло моё перерожденье,
Покинув мир, не делал зла через своё сознанье».
- «Убить позволил я время жертвоприношенья
Животных многих, и охвачен был я раскаяньем,
После чего произошло моё перерожденье,
Покинув мир, не делал зла через своё сознанье».
- «Позволил людям пить я во время вино-варенья,
Их пострадало много, был охвачен раскаяньем,
После чего произошло моё перерожденье,
Покинув мир, не делал зла через своё сознанье».
Прослушав мудрецов, царь высказал своё им мненье:
- «Вы поступили правильно, от мира удалившись,
И жили так, от всех пороков и соблазнов скрывшись,
Уйдя. Какое здравое вы приняли решенье!
Я вам завидую и всеми вами восхищаюсь,
Ведь можно, как вы, также стать счастливым в одночасье,
Когда-нибудь я тоже это сделать постараюсь.
Уйдя от мира, тоже буду жить с собой в согласье».
И царь был благодарен, что те истину открыли
Ему, и дал одежду, трав лечебных им, общаясь,
Сердечно пожелал им долголетия, прощаясь.
Царя благодарили те, затем к себе отбыли.
С тех пор царь потерял вкус к радостям своим всем, прежним,
И удовольствиям, от страсти сам освобождался,
Стал холоден к прикосновеньям всех красавиц, нежным,
Остыл к жизни двора и безучастным оставался.
Встав, после трапезы, не обращал на жён вниманья,
В свои покои уходил один и запирался,
Возвышенным, в тиши ночной, где мыслям придавался,
Своё стараясь от страстей всех очищать сознанье.
Там, вперев взгляд свой в стену, он экстазу отдавался,
В блаженном состоянье стих слагал, увещевая
Воображаемых людей, им душу открывая,
О том, как новый идеальный мир понять старался:
- «Пусть будут прокляты желанья, похоть и пристрастья,
Они на тропы, злые и тернистые, заводят
И, завлекая, к разочарованиям приводят.
Я с ними никогда не чувствовал такого счастья».
Одна из жён его вдруг беспокойство испытала,
Подумала: «Он изменился после этой встречи,
Когда он принял мудрецов, и те вели с ним речи,
Таким его я никогда на троне не видала.
Лицо его обеспокоенно чем-то серьёзно,
Не говорит он с нами, и на нас не смотрит даже,
Запёрся в спальне, и о чём-то там вещает грозно,
Мне нужно с ним поговорить, вернуть нашу пропажу».
Она к двери приблизилась и ухо приложила,
Услышала его взволнованные восклицанья,
Как он клеймит все чувственные к женщине желанья,
И не стерпела, свою точку зренья изложила:
- «Муж, дорогой! В желаньях к женщине ты обвиняешь
Людей, но есть ли у тебя такие основанья ?!
Ведь на земле нет счастья большего, чем в нас желанья
Иль, может быть, на свете ты другое счастье знаешь?!
Путь будет похоть, или страсть, но это же - влеченье,
И удовольствию любви с ним можно отдаваться,
Мы только в страсти чувствуем с ним удовлетворенье,
С ним все в Царство Небесное способны мы подняться».
Услышав, Бодхисаттва ей сказал об её страсти:
- «Дрянная женщина, тебе бы в ад сейчас убраться,
Ты ж никогда не сможешь до больших высот подняться.
О, женщина! Хоть знаешь что-то о мужском ты счастье?
И что это за счастье в похоти может скрываться?
Такое счастье ведь всегда наполнено несчастьем,
Когда проходит, только горечь может оставаться,
Ведь никогда спокойствия не будет в чувствах страсти.
Скучна, пошла, безвкусна похоть, как грязь, безобразна,
Кто в похоть погружается, несчастен тот бывает,
И большего несчастья в мире нет, она ужасна.
Кто посвящает ей себя, в миг в ад тот попадает.
Страсть, словно заострённый меч, всегда ранит кого-то,
Безжалостно вонзается обычно в сердце больно,
Когда страсть, то рождается лишь о себе забота,
Тот, кто подвержен страсти, поступает всегда вольно.
Страсть с похотью всегда подобны яме, полной жара,
Где ниву вспахивает лемех плужный, раскалённый,
Чем глубже пашет, тем огонь сильнее от пожара,
На свете не бывать хуже страсти, опалённой.
Ещё страсть ядовита, как змеиный яд, смертельный,
Как масло, от которого вокруг всё прилипает,
И то, что прилипает, то уже не отпускает,
И грязь не отмывается от похоти, нательной».
И после этих слов, собрал царь всех министров царства,
Сказал им: «Слушайте меня! Я трон свой покидаю,
Уйду я в Гималаи, управляйте государством!
В лесной глуши в горах я жизнь аскета начинаю».
Народ весь опечалился, услышав то решенье,
Все стали плакать и рыдать, прося его остаться,
Но Бодхисаттва стал при всех них в воздух подниматься,
Потом с ветром умчался в северное направленье,
И в Гималаях среди скал на землю опустился,
Жилище там простроив, медитации придался,
С пятью будда-Паччеками в дискуссиях встречался,
В конце, закончив жизнь свою, на Небо удалился.

122. История о большой чёрной собаке
Когда сошло на мудреца Кассапа озаренье,
В Бенаресе царь Усинара всем народом правил,
Кассапа многих на путь добродетели наставил,
Четыре проповедуя об Истине ученья.
Имея связь с ним, люди путь, к Нирване пролагали,
Сам он был обречён на завершение в Нирване,
Потом его учение всё больше забывали,
Народ всё больше увязал во лжи, зле и обмане.
Монахи добывали все средства к существованью
Лишь способом несправедливого приобретенья,
С монахинями спали, принуждая их к растленью,
Детей от них имели, растлевая в воспитанье.
Все нарушали правила, их даже забывали
Законы справедливости и рамки благочестья,
Монахи и миряне непристойными бывали,
Друг другу лгали и ругались, прибегали к лести.
Людей всё больше шло несправедливости путями,
А после смерти ад покойниками наполнялся,
Народ небесный же без пополненья оставался,
Горели мёртвые в аду, закованы цепями.
Бог Индра, бог богов, был одинок в своём жилище,
Не видел новых сыновей, они там не рождались,
Смотрел с тревогой он на землю, люди вырождались,
Гуляли все, никто не думал о духовной пище.
Заметил он, что все ученья мудрецов забыты,
Что люди, с мыслями их, в аду могут возрождаться,
Что после смерти их пути на небеса закрыты,
Так как они не знают, как им в небеса подняться.
Когда он думал, что же делать, вдруг пришло решенье:
- «Я ввергну в страх и ужас их, чтоб совесть их проснулась,
Чтоб через страх их души неуверенность коснулась,
И после этого я принесу им утешенье.
Я возвещу им Истину, чтоб знали даже дети,
Затем напомню им ученья, что они забыли,
Чтоб чувства ими в душах, чистые, открыли,
Чтоб жили слова Истины ещё тысячелетья.
И превратил Матали, сына бога и возницу,
В большую чёрную собаку с четырьмя клыками,
Чтоб с ней ему на землю, как охотнику, спуститься,
И ужас навести на весь народ с его грехами.
Зверь был невероятно страшен, выглядел ужасно,
Везде лучи от его чёрной шерсти излучались.
Глаза огнём горели, те, ему кто попадались,
Могли понять, что от собаки убегать напрасно.
Была ростом с коня она, чудовищем казалась.
Бог Индра нацепил ошейник ей, ремень сжимая,
Надел одежду жёлтую, так Будде подражая,
А голова его короной красною венчалась.
Он взял большой лук с тетивой кораллового цвета,
Охотничье копьё и с ними на землю спустился
Недалеко от города, где царь там находился,
Предстал с собакой перед всеми в одеянье этом,
И крикнул во весь голос всем: «Конец миру приходит!
Тем, кто греховен здесь, придётся с жизнью всем проститься,
Пусть каждый знает, что собака грешников находит,
И от её острых клыков никто не может скрыться»!
И первый раз он напугал людей, так заявляя,
Затем у городских ворот его голос раздался,
Все в город кинулись, со стен за ними наблюдая,
Слух об охотнике с собакой там распространялся.
Об этом слухе, грозном, царю тут же доложили,
Увидел царь за стенами чудовище, большое,
А с ним охотника, и врата города закрыли,
Подумал царь: «Конец приходит миру, раз такое»!
Царь приказал всем жителям в домах их оставаться,
На городскую стену стражники царя поднялись,
Он приказал всем людям, чтоб они оборонялись,
Но страх и ужас в их сердцах и душах сохранялся.
Охотник вдруг на улицах с собакой появился,
Кричал: «Конец приходит миру»! И все испугались,
Тогда царь во дворце своём со всем двором укрылся,
Так как придворные и стражники его боялись.
Но вскоре во дворец вошли охотник и собака,
Царя и всех придворных паника тут охватила,
И там никто себе не находил места от страха
Собака лаяла и жертвы для себя просила.
Когда пришёл в себя царь, то спросил, у окна стоя:
- «Охотник, почему твоя собака громко лает»?
Сказал бог Индра: «Голодна она, не даст покоя,
Пока не съест что-либо, иль кого-то не поймает».
- «Тогда дам ей поесть», - сказал царь, дав распоряженье,
Чтоб, то, что приготовили двору, бы ей отдали,
Всю царскую еду их принесли ей для съеденья,
Сожрав, собака лаять стала, чтоб опять ей дали.
Тогда забрали всё у жителей, но было мало,
Еды у всех людей в домах уж больше не осталось,
Собака лаять начала опять, когда сожрала
Всё, что давали ей, как бы опять проголодалась.
Сказал царю бог Индра: «Но собака не наелась,
Скажите слугам, чтобы ей опять съестного дали».
Еды людской уж не было, тогда корм отобрали
У всех слонов и лошадей, всё, что у них имелось.
Но даже это всё собака съела одним махом,
Царь наблюдал, её прожорливости лишь дивился,
- «Но что же это значит всё ?! - подумал царь со страхом, -
Ведь это - не собака же, в неё дьявол вселился.
Спрошу я у охотника, откуда он здесь взялся,
И к Индре обратившись, царь сказал стихотворенье:
- «Собака ваша не земного ведь происхожденья,
И если демон ада - он, то к нам зачем поднялся»?
Сказал ему Бог Индра: «Он затем здесь появился,
Чтоб знали о возможности внезапного все мора,
Чтоб человек, живущий, от грехов освободился,
Иначе уничтожит он его довольно скоро».
Спросил охотника царь так, бессилье сознавая:
- «Твоя собака мясо всех людей здесь пожирает,
Кого увидит перед собой, в живых не оставляя,
Иль мясо лишь твоих личных врагов предпочитает»?
Сказал царю бог Индра: «Лишь врагов одних съедает».
- «Но разве в нашем городе врагов ты где-то встретил?
Или когда-то был твоим врагом, кого приметил? -
Его спросил царь. - Что твой враг, откуда она знает»?
Ему сказал Бог Индра: «Здесь мои враги – все люди,
Которые от их проступков радость получают,
А также те, неправильно кто в жизни поступает,
За это им заслуженное наказанье будет».
Сказал царь: «Ты скажи, кто против правил и законов?
Скажи, кто в моём граде совершает нарушенья?
Поведай мне о них, чтоб подданных я мог знать оных»!
И бог богов всех Индра так сказал в стихотворенье:
- «Живут монахи милостыней и затылки бреют,
В монашеской одежде ходят, говорят всем гладко,
При этом спят с монашками, от них детей имеют.
Таких собака, черная, сожрёт всех без остатка.
Монашки волосы стригут, молитвам придаются,
В монашеской одежде ходят, говорят всем сладко,
При этом спят с монахами, им ночью отдаются.
Таких собака, чёрная, сожрёт всех без остатка.
Когда монахи смотрят на дев с сальными губами,
Едят, пью до отвала, мысли грязные имеют,
Долги повсюду собирают, золотом владеют.
Таких собака, чёрная, с руками ест, с ногами.
Когда возводят знатоки Вед, брахманы, хоромы,
Приносят жертвы ради лишь награды и достатка,
Хотя с обычаями жертвенности и знакомы.
Таких собака, чёрная, сожрёт всех без остатка.
Когда дети родителям своим не помогают,
Хотя возможность в старости им помогать имеют,
Так как на содержанье сил и денег им жалеют.
Таких собака, чёрная, живьём всех пожирает.
Когда родителей, стареющих, дети имеют,
Смеются, издеваются, зовут их дураками,
Дни жизни не продляют им, и просто не жалеют.
Таких собака, чёрная, с руками ест, с ногами.
Когда с женой учителя, иль друга, или дяди
Сойдётся тайно кто, иль в связи с нею будет, сладкой,
И в чувствах причинят ему боль, удовольствия ради,
Таких собака, чёрная, сожрёт всех без остатка.
Когда имеют брахманы своё вооруженье:
Меч, щит, копьё, кистень, трезубец с длинною насадкой,
И совершают разбойничье с ними ограбленье.
Таких собака, чёрная, сожрёт всех без остатка.
А мудрецы, великие, когда всё забывают
Добро своих родителей, приёмных, с их достатком,
И дружбу прежних лет, бездумно, грубо попирают.
Таких собака, чёрная, сожрёт всех без остатка.
Когда злые обманщики урон людям наносят,
Творят зло на земле, используя злые повадки,
Несчастья и беду в дома всем праведным приносят.
Таких собака, чёрная, сожрёт всех без остатка».
Когда царю сказал охотник это, то добавил:
- «Все эти люди есть мои враги, мой царь, великий.
Собаке, чёрной, для расправы я их всех оставил».
Спустил он повод, и на них набросился пёс, дикий.
Когда собака нагнала на тех людей всех страха,
Бог притянул её к себе и приказал сесть рядом.
Та, сев, с клыков сметала лапой все остатки праха,
Все люди поняли, какие муки ждут их ада.
Тогда опять бог в прежний образ свой преобразился,
Поднялся в воздух и царю сказал: «Царь Усинара!
Я – царь богов всех Индра, всех постигнуть может кара,
Закон если забудете, предупредить спустился
Тебя, сказать тебе, что этот мир ты разрушаешь,
Ад переполнен уж неправедными мертвецами,
Которые творили зло. Народ ты развращаешь,
И если так продолжится, то разберусь я с вами.
Рай, божий, пуст и одинок, вина – твоё правленье,
Тебе бы от неправедности нужно отвернуться,
В правленье к справедливости бы стоило вернуться,
Ты – царь, со всем усердьем должен следовать ученью».
Бог, возвестив так Истину, привёл народ обратно
К тем заповедям щедрости, таятся что в сознанье.
Он оживил ученье Истиной всё многократно,
Принёс ещё тысячелетие существованья.
Затем, когда народ от зла стяжанья отвернулся,
Порядок учредил - подобие земного рая,
В свою обитель с возницей спокойно бог вернулся,
И радовался людям всем, с небес на них взирая.

123. История о цветке Каккару
Когда в Бенаресе царь Брахмадатта находился,
Народом правил, всех богов науки познавая,
То Бодхисаттва сыном бога на Небе родился
Средь тридцати трёх там богов свою жизнь проживая.
В Бенаресе в то время люди праздник проводили,
Все радовались и гостей на праздник приглашали,
Со всех сторон с людьми земные твари приходили,
Ползли все змеи Нага, Супанн-птицы прилетали.
О празднике не Небе тридцать три бога узнали,
Но к людям не спустились, в небесах своих остались,
А четверых сынов своих на празднество прислали,
На главах их венки цветов Каккару красовались.
Цветы были небесные и запах испускали
Такой, что аромат по городу распространялся,
Источник люди все благоухания искали
С вопросом: «Аромат цветов такой откуда взялся»?
Услышав эти речи, сыновья богов сказали:
- «Они нас ищут». И поднялись в воздух с украшеньем,
От них царь и придворные пришли все в восхищенье,
Когда их силу и венки с цветами увидали.
К дворцу пришло много народа, посмотреть на чудо,
Придворные и люди, на них глядя, все дивились,
Все любопытные их спрашивали: «Вы откуда»?
- «Из мира, где живут тридцать три бога, мы спустились».
- «А по какой причине вы нам милость оказали»? -
Спросил их царь, обрадовавшийся их появленью.
- «Хотим на вашем празднике присутствовать», - сказали.
- «Мы рады, - царь воскликнул, - вашему благоволенью!
Скажите нам, что за цветы вас эти украшают?
Таких красивых на земле мы сроду не видали».
- «Цветы богов эти Каккару лишь у нас бывают,
Растут в небесных лишь садах», - сыны богов сказали.
- «Нам дайте их, - в народе сразу все просить их стали, -
Когда вернётесь, вы себе их свежие сорвёте».
- «Нет, мы могли бы дать вам их тогда только, - сказали, -
Когда лишь силу вы и добродетель обретёте.
Для низких всех людей, бездарных, глупых, нечестивых,
Они не подойдут, тех, кто законы нарушает,
Цветы такие добродетельных лишь украшают,
Они достойны лишь цветов этих, красивых».
И первый после слов сказал бог-сын стихотворенье:
- «Тот, не гордится кто, и не ворует кто руками,
Кто всегда честен, кто не говорит лживо устами,
Достоин цветка Каккару на голове ношенья».
И первый царский брахман, услыхав слова такие,
Подумал: «Ни одним из качеств я не обладаю,
Но хитростью цветы я получу, как я желаю,
Чтоб думали все, качества имею я какие».
Завладевая бога-сына первого цветами,
Подумал, ими голову себе так украшая:
- «Возьму цветы второго с розовыми лепестками».
Второй бог-сын сказал, своё решенье оглашая:
- «Кто честно к обладанию имуществом стремится,
И тот, кто деньги обманным путём не получает,
И кто пытается от разных козней отстраниться,
Цветок Каккару на голову себе тот обретает».
И снова царский брахман, услыхав слова такие,
Сказал богу: «Я все достоинства эти имею,
На получение цветка надеяться я смею».
И от второго бога получил цветы другие,
Украсил голову свою он этими цветами,
Подумав: «Чтоб венок был этот более чудесный,
Возьму цветы и с красными ещё я лепестками
У бога-сына третьего». Сказал так сын, небесный:
- «Кто сладости один есть в одиночестве не смеет,
Кто твёрд, кто похоти и слабостям не поддаётся,
Кто добр, к тому ж испорченного сердца не имеет,
Тому только венок цветов Каккару достаётся»
И снова царский брахман, услыхав слова такие,
Сказал богу: «Я все достоинства эти имею,
На получение цветка надеяться я смею».
От третьего он бога получил цветы другие.
Украсил голову свою он этими цветами,
Подумав: «Чтоб венок был этот в полном завершенье,
Возьму ещё цветы с оранжевыми лепестками
Я у четвёртого». Сказал бог-сын своё решенье:
- «Тот, кто не говорит речей злых о всех добрых людях,
Кто словом, как и делом праведен, всегда спокоен,
Кто никогда в жизни вреда другим делать не будет,
На голове носить цветы Каккару лишь достоин».
Услышав от бога четвертого слова такие,
Сказал брахман: «Я все достоинства эти имею,
На получение цветка надеяться я смею».
И получил бога четвёртого цветы другие,
Отдав цветы, на Небо сыновья богов поднялись.
Венок цветов на голове у брахмана остался.
Когда его брахман хотел снять, то он не снимался,
Цветы венка ему как будто в голову вонзались.
Испытывал он боль и настоящие страданья,
Как будто остриё копья в его мозг проникало,
Сжимал он свою голову и издавал стенанья,
Метаться начинал, когда боль голову сжимала.
Когда его все спрашивали, жалость проявляя,
Он отвечал: «От боли я почти-что умираю,
Тогда, когда боги пришли, солгал я, утверждая,
Что теми всеми добродетелями обладаю.
Я не одной не обладал, цветы себе присвоил,
Небесные, неправильно, они меня терзают
И мучают до смерти, и злой дух мой угнетают,
Я был неправ –единственное, что я так усвоил,
Сейчас от боли и страданий я здесь умираю,
Я в жизни никогда не мучился и не терзался,
Возьмите цветы эти у меня, вас умоляю,
Иначе суждено мне вскоре с жизней так расстаться».
Пытались люди снять цветы, но было всё напрасно,
Как будто голова была закована вся в стали,
А брахман мучился от боли и кричал ужасно,
В постель его уложив, крики слышать все устали.
Провёл в постели семь дней так он в криках и рыданьях.
Сказал царь: «Должен умереть он в состоянье этом».
Никто не мог помочь ему в его стенаньях.
Тогда один мудрый министр пришёл к царю с советом,
Сказав: «Великий царь, нам нужно, чтоб он излечился,
Устроить праздник снова в городе, как это было,
Чтоб кто-нибудь опять с небес на праздник к нам спустился,
Забрать чтобы цветы. Его бы это излечило».
И праздник вновь устроили. Четыре сыновей спустились
С Небес. И аромат цветов опять распространился
По городу. Вокруг них множество людей сгрудились,
Народ опять их необычным чудесам дивился.
Больного брахмана к ним принесли и положили,
Тот простонал: «Хочу жить, проявите снисхожденье,
Избавьте от страданий». И все люди попросили,
И старший божий сын сказал ему с предупрежденьем:
- «Небесные цветы не вынесли твоих пороков,
Так как в тебе имелось обмануть нас намеренье,
И были лживы добродетелей твоих все уверенья,
За это поплатился ты болезненным уроком».
Стоявшие вокруг люди его словам внимали,
И это назидание в сердца их проникало,
Затем сыны богов с него свои цветы забрали,
И брахману от избавленья их вдруг лучше стало.
Затем все четверо богов на небо возвратились,
И люди поняли: даров небесных полученье
Должно заслуженным быть, чтобы не было мученья,
Раскаянья; и что дары бедой не обратились.

Послесловие
Духовные орудия богов всех и аскетов

Достигнуть нам всем чтобы истинного просветленья,
Необходимо прежде от грехов освободиться,
И к добродетели в своей духовности стремиться,
Приёмами овладевая к небу восхожденья.
И если не достигнем чистоты в себе, духовной,
То будем мы не в состоянье изменить сознанье,
И не откроются нам тайны благости, верховной,
Которая заведует делами мирозданья.
Ведь чтобы было смысла книг, священных, постиженье,
Необходимо от мирского зла освободиться,
Когда познаем в практике сил высших примененье,
Себя очистив лишь, которым можем научиться.
Тогда нам и откроются секреты овладенья
Приёмами возможностей всех предков древних знаний,
И сможем мы умом постичь во время созерцаний
Пружины, тайники сил, высших, местонахожденья.
Открыться могут нам чрез свитки брахманов-поэтов
Вед, силы, скрытые, что с восхищеньем мы читаем,
Всех мудрецов времён, прошедших, Индии, Китая,
Духовные орудия богов всех и аскетов.
Они о них нам говорят через чреду намёков,
Которые можно понять, смысл тайный раскрывая,
Чрез медитацию по концентрации уроков,
Чрез них богами можем стать, их знанья обретая.
Но смысл понятен только тем, среди всех просвещенных,
Кто чистотой добра в нём укрепить себя стремятся,
Чтоб от оружия смертельного не разорваться,
Достойные могут войти в число лишь посвящённых.

Как найти опору в пустоте, пройдя ворота
Раз Манджурши перед воротами остановился,
Будда спросил: «Не входишь почему? Продвинься ближе»!
- «По эту сторону ворот я ничего не вижу, -
Сказал тот, - так зачем входить, раз там я очутился»?
И в медитации сидим мы в том же состоянье,
Меж Буддой и Манджурши диалог так возникает,
- «Где мы находимся»? – вопрос нам задаёт сознанье,
Лишь наше скрытое «я»: «Где сейчас я», - понимает,
Когда оно нам говорит: «Вне врат уже нет мира,
Зачем о чём-то думать мне, когда в Царстве Небесном
Уже я нахожусь, поникнув в глубину эфира,
И позабыл уже давно о бренном мире, тесном.
Я стал свободен от него, его уже не слышу.
Не чувствую ни запаха, ни вкус не ощущаю,
Ни образов его, ни теней прошлых я не вижу,
О том, что было раньше, я уже не вспоминаю.
Когда ещё в нём глупым был я и несовершенным.
И в нём, вместо единства, двойственности обучался,
Всегда везде я врата строил, в них войти старался,
И оградив себя вратами, я не знал блаженства,
И в ограниченном мирке страдал от эгоизма,
Не ведая, что в мире истинном нет разделенья,
Нет искажений, что рождает заблуждений призма,
Когда иллюзии все исчезают, нет сомненья.
И чтоб увидеть мир весь, Манждурши нужно родиться
Внутри себя, который истину лишь принимает,
Верхом на льве иллюзии все саблей разрушает,
Преграды все, чтоб этой истиной освободиться.
Как Маджурши нам нужно жить, мудрость Будды познавши,
В разумном мире гармонического сочетанья
Мир разума и мир материи в узел связавши,
Нашей любовью заполняя это мирозданье,
Став Самантабхадрой, ехать по джунглям терпеливо
Ведя слона, живые существа все уважая,
Любя их, объезжая их в пути неторопливо,
Любовь и доброту в спокойствии своём являя.
Стаёт земля Царством Небесным, где нет разделенья,
И врата, как преграды, для вхожденья исчезают,
Когда себя не «во вне», а «внутри» все ощущают,
Для этого и нужно нам самоопределенье.

Миг незавершённости в медитации
Раз меценат Мин-ван построил монастырь буддийский,
Для мастера Ло-шаня, кто учил всех дзэн вначале,
И попросил произнести речь в лекционном зале.
Где должен был собраться его круг монахов, близкий.
Ло-шань сел на подушку, главную, перед народом,
Сидел так время, некое, весь в думы погружённый,
Затем сказал: «Прощайте» - слово лишь перед уходом,
И удалился в свою келью, удовлетворённый.
Мин-ван, войдя к нему, сказал: «Будды только ученье
В горах Градхаркута, должно быть, было же такое,
Как ваше, что сегодня вы сказали в наставленье,
И даже понял я, имея сознанье простое».
Ло-шань ответил: «Думал я, что вы чужды ученью,
Так как направленной наукой вы не занимались,
Но вижу, что имеете о Дзэне представленье».
И оба они друг другом довольные расстались.
Они тогда жили ещё в Китае в восьмом веке,
И внутреннюю ценность нашей жизни понимали,
Всю красоту незавершённости ту в человеке
Ценили молча все мгновенья мысли, им внимали.
В буддийском храме на алтаре Будда находился,
Всегда стояло в зале там его изображенье,
Перед которым весь собравшийся народ молился,
Пред ним и медитировали, предаваясь бденью.
Но в дзэн-буддийском зале его место занимали
Лишь мастера, которые одежду приносили
Своих предшественников, и её там надевали.
И в ней часы сосредоточенности проводили.
Когда же проповедь кончалась, то её снимали,
То ж самое делал Ло-шань, надев эту одежду,
Он как бы в тот миг встретиться с Буддой имел надежду,
Иль сам им быть почувствовать, когда ему внимали.
Поэтому он и сказал: «Прощайте», в окончанье,
И проповедь закончилась, то было формой новой,
Как бы разрушилась вдруг башня из кости, словной,
И обрело ученье там живое очертанье.
Когда мы все при медитации в дза-дзэн садимся,
То мысленно как бы одежду на себе меняем,
И наше сердце в то мгновенье к чистоте стремится
Себя мы все во время бденья Буддой представляем.
Тогда лишь только все мы можем пребывать в Нирване,
Где монастырь растёт наш медленно и незаметно,
Где муть воды вся как бы очищается в стакане
И прорастают мудрости все семена ответно.
И наступает для нас высшая определённость,
Которая приходит с очищением сознанья,
И каждый жизни миг приносит нам незавершённость,
Которая даёт нам жизненность и созиданье.

Построение своей сущности
Сказал раз Лю-кен Нань-чжуаню: «У меня есть в доме
Лежащий и стоящий камень, я с ним занимаюсь,
Никто о его сущности не знает, меня кроме,
Сейчас вот высечь из него я Будду собираюсь,
Могу ли сделать это я»? Сказал тот: «Да, ты можешь».
Лю-кен продолжил: «А могу ведь я не делать это»?
- «Нет, ты не можешь делать это», - тот ответил тоже,
Была в их разговоре неопределённость где-то.
Мирянин просто знать хотел, может ли стать Буддою,
Не может если, то он камнем будут оставаться,
Ведь чтобы кем-то стать, нужно работать над собою,
А не работая, то можно лени предаваться.
Второй раз Лю спросил о том, желая убедиться.
Что тот благие намерения его похвалит,
Чтоб подтвердить, что он порыв стать Буддой не оставит,
Но тот сказал: «Да, можешь», чтобы тот смог сам решиться.
Кто хочет Будду высечь, тот не ищет одобренья,
И это дело каждый для себя только решает,
Чтоб у взявшегося за дело не было сомненья,
Так мастер всех наедине с решеньем оставляет.
В закон причинности никто не может сам вмешаться,
О чём он думал в прошлом, и о чём он думать будет
Есть результат, как в будущем он будет изменяться,
Лишь от него зависит всё, сторонние – все люди.
У Лю хороший камень был и прочная решимость,
Ему не следовало б спрашивать чужого мненья.
Была ль советоваться у него необходимость,
Когда он оставался прочно твёрд в своём решенье?!
Напоминает это случай, происшедший где-то,
О жаворонках, испугавшихся, когда узнали,
Что своё поле решил убрать с помощью соседа
Одни крестьянин, которого все уважали.
Потом решил косить он сам колосья, что поспели,
Без посторонней помощи на поле находиться,
Они оставили гнездо, на время улетели,
Уверенные, что беды с гнездом их не случится.
Лю-кэн хорошим стал учеником, им храм гордился,
Принёс с собой он камень в храм, учителя стал слушать,
А в зале медитации другой камень хранился,
И молотом не удалось бы никогда разрушить.

Проникновенье в суть ученья
Когда у Ма-цзу Пай-лин и Нан-юй ещё учились,
Приёмника Нан-юэ, на дороге повстречались,
Пай-лин сказал: «Ваш дед, когда мы вместе находились,
То говорил о Дзэне нам, когда мы совещались,
Он утверждал, «что нечто чем-либо может являться,
Когда оно стаёт, то человек это теряет
Всецело». «Интересно, как то может объясняться?
Показывал ли он кому-то то, и кто то знает»?
Мирянин Нан-юнь молвил: «Да». «Кому»? – спросил священник.
- «А вот тому», - ответил тот, себя в грудь пальцем ткнувши.
- «Неужто так»?! – воскликнул Пай тут, глядя с восхищеньем,
В душе к нему глубокое почтение вернувши.
Но тот сказал монаху: «Интересно, кто-то знает,
Что дед имел в виду по Дзэну, говоря такое?
Ведь это может знать лишь тот, кто это понимает».
Монах, ни слова не сказав, качнул лишь головою,
Надел соломенную шляпу и пошёл дорогой
Своей. «Постой»! – Нан-юнь вслед крикнул, так как удивился.
Тот головы не повернул и не остановился,
Шёл, как б не слыша. Нан-юнь ошарашен был немного.
В Дзэн погружённые сущность ума понять стремятся,
Будды природу чтоб постичь, и «я» в нём обнаружить
«Своё», как истинную суть, не может что меняться,
Что в нашей жизни нашей путеводной нитью служит.
Названия же – тени, нет вещей в них, настоящих,
Как Нань-юэ сказал: «И даже тот, кто утверждает,
Что нечто чем-то и является средь звёзд, горящих,
То он, названье ему дав, всецело то теряет».
Хоть оба знаний Дзэна и достигли, несомненно,
Нан-юнь всё ещё носит след былого достиженья,
Монах же погрузился в него сам самозабвенно,
И от названий и имён нашёл освобожденье.
В Японии Рэннэ раз, настоятель Хонган храма,
Спросил у мастера Иккю, которого все знали:
- Я слышал, что вы просветлённым человеком стали»?
А тот ответил: «Я б не пережил такого срама»!
Всё это есть суть одинакового поведенья,
Пословица гласит о том, что всем давно известно:
«Показывать златые вещи кошкам бесполезно».
Кто в знание не проникает, не поймёт ученья.
Ведь мистики, по сути, те же мысли выражают
И те же самые слова, что говорят все люди,
Но только суть слов мистиков их жизнью управляет,
И на простых людей смысл слов их действовать не будет.
Коан – вещь странная, как и вопросы и ответы,
И суть их опыт нам даёт в мире вещей открытья,
Где в новом блеске предстаёт природа нам, и светит,
Где познаём мы совершенную природу бытья.
Туман вначале вход в пещеру нашу застилает,
И заставляет целый день нас проводить в безделье,
Свет, лунный, волны бороздит в своём ночном веселье,
Следов своих на водной гляди днём не оставляет.

Красота белого облака
Один монах спросил у Шао-Шаня: «Есть ли сходство
С высказыванием, где всё не истинно, не ложно»?
Сказал тот: «В этом мире отыскать это не сложно,
Ты в белом облаке не видишь ни следа уродства».
Быть может, это было для монаха и не новость,
Так как он не был ещё в жизни удивлён ни разу,
Так как уж проходил в обители через суровость,
Мог выразить ученье словом иль короткой фразой.
В действительности, он хотел услышать его мненье:
- «Что истинно есть в мире при борьбе противоречий,
Как настоящая свобода иль освобожденье?
Близка ли Истина при наших мыслях иль далече?
Ведь между истинным и ложным мир наш пролегает,
Хорошим и плохим, как и приятным и отвратным,
Как Дзэн дуалистические мысли побеждает,
И как в единстве может стать путём к правде, возвратным»?
И Шао-шань сказал, как бы чудовищ избегая,
Не говоря о понятийном или абсолютном,
Сказал он об единстве, в облаке всё собирая,
Наполнив красотой весь мир в сокрытии, уютном.

Травяная пища
Монах Ту-цзу был приглашён в семью на угощенье,
Глава семьи поставил пред ним поднос с травою,
Ту-цзу же свои пальцы показал над головою,
Как будто бы в быка с рогами перевоплощенье.
Тогда и принесли ему уже обед, обычный,
Потом монах один спросил его жеста значенье.
- «Авалокитешвара Бодхисаттва», - объясненье
Ему дал Ту-цзу, к шуткам в объяснениях привычный.
В те времена поверье среди всех существовало,
Что может, якобы, монах в быка переродиться,
Который ест и пьёт, но без желания трудиться
Живёт на свете, и таких в стране было не мало.
Ту-цзу, приняв вину других, принёс так извиненье
За всех своих учеников, он как бы извинялся,
В то время как восточным угощеньем наслаждался,
Он говорил, что он готов за всех к перерожденью.
Монахи Дзэн все чувством юмора так обладают,
И любят, наслаждаясь разговором, веселиться,
Доброжелательно сарказмы все воспринимают,
Считая, в смехе и абсурдах смысл может открыться.
Авалокитешвара проповедовал в ученье
О том, что можно брать перерождение любое,
И быть во всевозможных формах перевоплощенья,
Чтоб только приносить всем счастье, жертвуя собою.

Пир богов в храме
Однажды Юнь-мэнь, людям проповедь в храме читая,
Спросил: «Вы познакомиться с богами не хотите»?
И прежде, чем ответили, сказал им, продолжая:
- «Вот боги прыгают по вашим головам, смотрите»!
Затем спросил: «Хотите глаза видеть патриархов?
Они сейчас здесь в храме пир устроили с богами!
А с ними древних на пиру сидит много монархов».
Он указал на землю вниз: «Они все под ногами»!
И после паузы сказал, как б говоря с собою:
- «Устроил пир я в храме для богов моих, голодных,
Но разве угощенья хватит для умов, свободных,
Их удовлетворить лишь можно, встав над всей толпою».
Любой обманщик шарлатанством лишь преуспевает,
Давая всем абсурдные плоды воображенья,
А толпы прихожан себя дурачить позволяют,
Чем больше несут глупости, им - больше уваженья.
Когда нет ценностей и истых удовлетворений,
То глупость и невежество владеет их вниманьем,
Когда витает аромат вокруг них просветленья,
У них просто отсутствует их чувство обонянья.
Юнь-меня проповедь была затрачена впустую,
Так как вокруг лишь были идолы и истуканы,
Где истинные ценности звучали вхолостую,
И мудрости слова его казались всем пространны.
Над головами нашими лишь небо голубое,
Где патриархи?! Земля простая лишь под ногами.
Где их глаза? Пир – только тень с голодными богами,
Которых не насытить людям пищей всех, любою.
И чтоб с богами пир мог бы осуществиться нами,
Иметь нам нужно то, что в вере всем нам не хватает,
Лишь после этого пир, настоящий, будет в храме,
Хорошая земля людей голодных не рождает.

Дом, где мы истинно живём
Монахов у Юнь-чжу было количество большое,
Один был из Кореи, проводя всё время в храме,
Сказал: «В себе я реализовал нечто такое,
Чего я описать не в состоянии словами».
Спросил Юнь-чжу: «Но почему? Ведь это же не трудно».
- «Тогда ты это сделай сам, - монах ему ответил.
Юнь-чжу сказал ему: «Корея»! В потом заметил,
Как в мысли тот ушёл, как бы уснул он беспробудно.
Учитель Окю, то услышав, так заметил вскоре:
«В Юнь-чжу о том монахе не сложилось представленье,
Хоть жили вместе, но меж ними было разделенье
Огромного размаха, разделяло их ведь море».
Юнь-чжу тогда в юго-восточной части жил Китая,
Монах же прибыл с севера через большое море,
Энтузиазм Юн-чжу был больше, жил он на просторе,
Поэтому и мыслил, своей мерой измеряя.
Он в медитации и днём и ночью находился,
И, наконец, вошёл в самадхи, своё «я» познавши,
Как будто ото сна в своём сознанье пробудился,
Слов нет, чтоб описать, что он достиг, буддою ставши.
Святой Сэн Сяку медитировал с учениками,
Сказал так: «Медитация – не трудное занятье,
И это – путь к давно потерянному дому вами.
Лишь с возвращеньем в дом ваш, открывается понятье».
Монах же в становлении ещё всё находился,
Поэтому просил сказать учителя словами,
И тот сказал ему, что он в сиянье заблудился,
Хоть и обрёл самадхи, но всё поменял местами,
И чтоб найти себя, ему домой нужно вернуться.
Юнь-чжу сказал лишь слово, стало всё тому понятно,
Нельзя о явном говорить, описывать всё внятно,
Иначе Истина, сверкнув, способна отвернуться.
Раз Нан-юэ сказал: «Когда кто даже утверждает,
Что нечто чем-то и является на свете белом,
То он, в мгновенье ока, это самое теряет,
Так как теряется то безвозвратно и всецело».
Монах просил Юнь-чжу о совершенно невозможном,
Не мог понять, как бы огромная гора стояла
Меж ними, и проход в их пониманье закрывала,
Не трудно рот раскрыть, а вот сказать – намного сложно.

Суть проникновенья
Цзуй-ень всё думал, что он в Дзэн уже достиг чего-то,
Оставил монастырь Цзу-мина молодым монахом,
И в странствие отправился, искал везде всё что-то,
Состарившись, он в монастырь вернулся с чувством страха.
Спросил его учитель, старый: «В чём же суть буддизма»?
- «Вот если облака нет над горой, лик, лунный, светел,
То бороздит луны свет волны озера», - ему ответил.
Цзу-мин сказал ему гневно: «Ты полон эгоизма.
Ты постарел, твой волос сед, а зубы поредели,
А у тебя ещё такое о Дзэн представленье!
Как можешь избежать ты круга смерти и рожденья»?
Бежали слёзы у Цзуй-еня, щёки же горели.
Испытывая стыд, он ему низко поклонился,
Спросил: «В чём суть буддизма? Вы мне истину скажите,
Я был плохим учеником, от знаний отдалился,
Хотя б сейчас понять мне суть буддизма помогите».
Его вдруг стало жалко, проявил тот снисхожденье.
- «Вот если облака нет над горой, лик, лунный, светел,
То бороздит луны свет волны озера», - ему ответил.
И прежде, чем закончил, снизошло вдруг просветленье
На бедного Цзуй-еня, и он понял смысл той фразы,
В пути он думал о буддизме, излагал всем мненье,
Заимствовал слова чужие, но тут понял сразу:
«Реальность отличается ведь от воображенья».
А он себя понятиями, ложными, дурачил,
Пытался ограничиться подделкой в разговоре,
И механически слова все повторял те в споре,
Не думая о том, что смысл тех слов о мире значил.
Слова были верны, но отзвука не находили
В глубинах его сердца, а когда Цзу-мин бранился,
То его сердце и он сам от света вдруг открылся,
Своё уродство он увидел и грехи, что были.
Слова те не являлись описанием пейзажа,
Поистине, посланьем Будды-Дхармы это было,
И если слушатель не понимал смысл слов тех даже,
То Дзэн был бесполезен. Пользы то не приносило.
Цзуй-ень знал, как вести любую лодку по теченью,
Но как против него плыть, не имел он представленья,
Меха горн раздувают, и меч молотом куётся,
Всё - та же сталь, но край вдруг острым сделать удаётся.

Как в себе вместить всё
Спросил раз губернатор у Юй-шаня: «Вы, буддисты,
Должны знать принцип, медитацию и мудрость сердцем,
К тому же сердце, во всех случаях, должно быть чистым,
И эти качества присущи всем единоверцам.
Как принципы твои, и медитация, и мудрость»?
- «Зачем же бедному монаху иметь качеств столько»? –
Спросил Юй-шань. «Учение ведь глубоко настолько, -
Сказал тот, - что для пониманья составляет трудность.
Скажу тебе я честно, я его не понимаю.
Не знаю, как нужно стараться, чтоб его постигнуть,
Чтобы глубин достичь или высот, не представляю,
И можно ль совершенства полного достигнуть»?
Юй-шань ответил: «Чтоб оно могло в тебя вместиться,
Необходимо на высокую гору взобраться,
Сесть на вершине самой или в море погрузиться,
По дну пройтись и обновлённым из глубин подняться.
И если ты не можешь лечь спать, сняв с ума всё бремя,
То как схватить ты можешь Дзэн, и удержать в себе ты»?
И тот признался, что не может дать ему ответы,
Так как для пониманья ему требуется время.
Тот, следует кто принципам, становится искусным,
И может в медитации умелым становиться,
Он достигает мудрости, и жизни не боится.
Владеет в сердце совершенством, умственным и устным.
Ведь принцип, медитация и мудрость всегда вместе,
И воедино связаны, не могут изучаться
Отдельно друг то друга, существуют в одном месте,
Без этого нельзя учение понять пытаться.
Но губернатор понять эти знанья не пытался,
Был словно на экзамене на чин, и назначая
Кого-либо на должность, в качествах не разбирался,
Достойным ли был тот на месте быть, совсем не зная.
Ведь если не последует кто принципам всем строго,
То медитацию не завершит он с полнотою,
И не достигнет мудрости ни в чём, не став собою,
Нельзя в одном  быть сильным только, не познав другого.
Сейчас Дзэн изучающие, многого не знают,
Нет добродетели уж в них, хоть голову и бреют,
Хоть носят жёлтые одежды и сутры читают,
Постичь значенья истинного Дхармы не умеют.
Без этого нельзя даже на гору подниматься,
Или в глубины моря, глубочайшего, спуститься,
Так как и там нельзя с иллюзией своей расстаться,
Уж лучше в сад пойти, и там, ветки рубя, трудиться.

Мастер с покрытой головой
Сандзэн есть практика, где получают наставленья,
Когда ученику сам мастер задаёт вопросы.
Дзадзэн в себя медитативное есть погруженье,
В котором пребывают все аскеты и даосы.
Монах вошёл к Чжа-чжоу, тот сидел с лицом, покрытым
Одеждой, и попятился, Чжа-чжоу сказал мненье:
- «Не говори, брат, что в сандзэне нет с Дзэн единенья,
Ведь моё сердце остаётся для тебя открытым.
Когда стаёшь ты Дзэном, Дзэн становится тобою,
И в школе этой редко поучают наставленья,
Поэтому ты просто, в зале находясь со мною,
Способен, сидя рядом, войти с Дзэном в единенье.
Здесь, в школе, мастером себя никто не объявляет,
Когда приходишь ты ко мне, в дзадзэн рядом садишься,
И на коаны все ответить быстро не стремишься,
Тогда дзэндзэн твой мудростью ум твой и наделяет.
Но вялой медитации нельзя здесь придаваться,
Ведь остаёшься здесь без всякого ты наставленья,
Вначале ты - Никто, но разрешая все сомненья,
Ты сможешь сам с Дзэном своим к вершинам подниматься».
Тот вечер был холодным, накрыв голову одеждой,
Чжа-чжоу так в дзадзэн сидел, монах заколебался,
Попятился, но мастер тут сказал, чтоб тот остался,
И в разговоре с Дзэном одарил его надеждой.
Монах глупцом был, думая, что в сон тот погрузился,
(А к мастеру шли лишь для полученья наставленья)
Учитель с добротой к нему, с любовью обратился,
Помог ему преодолеть невежества сомненья.
Ведь спящий тигр наводит дрожь на тех, кто испугался,
С могуществом кто не соприкоснулся так ни разу,
Монах, придя, же без алмазной россыпи остался.
А если б поклонился, получил бы Дхарму сразу.
Сказал Будда в Алмазной сутре: «Кто так заявляет,
Что Татхагата есть тот, кто приходит, иль уходит,
Сидит или лежит, - ученья смысл не понимает,
Так и его присутствия нигде он не находит».
Как в облаке на небе, за которым свет скрывался,
Луны серп отразился на воде в сиянье ясном.
Кто б ни смотрел и видом этим бы не восхищался,
Не должен, это видя, тратить слов своих напрасно.

Не помогай в ученье никому
Сан-шэнь сказал: «Когда ко мне ученики приходят,
Я выхожу навстречу, не имея намеренья
Помочь им, хоть они меня об этом даже просят,
Ссылаются на то, что нет ещё у них уменья».
Сказал брат Синь-хуа, услышав это замечанье:
- «Когда приходит ученик, его я и не встречу,
Но если всё же выхожу, то помогу, дав знанья,
А почему не дать? Чтоб не упал, подставлю плечи».
Линь-цзи в династию Тан был учителем, великим,
Сказал он перед смертью: «После моего ухода
Не разрушайте Дзэн мой, а храните для народа,
И не давайте на съеденье его свиньям, диким».
Сан-шэнь его учеником был и спросил однажды:
- «А кто и почему этот ваш Дзэн должен разрушить»?
Спросил тот: «Если кто решит о Дзэне вдруг послушать,
Что скажешь ты»? Сан-шэнь тут прокричал: «Хэй-хэй!», - аж дважды.
Учитель был доволен, говоря с учениками,
Сказав: «Кто б мог подумать, что мой Дзэн будет разрушен
Слепым этим ослом. Он будет никому не нужен».
И удовлетворённо умер с этими словами.
Буддизм использует слова, как те, для выраженья
Реальности, набор слов повторяя, негативных,
Избегнуть чтобы путаницы, выражая мненья,
Где только ложь может слагаться из слов позитивных.
Казалась бранью похвала Линь-цзи непосвящённым,
Дзэн – ведь не вещь, которая ученику даётся,
А ключ, при помощи которого им удаётся
Разрушить двойственность слов, с озарением, сцеплённым.
Задуть способен ветер пламя на свече, горящей,
И будет не под силу вновь её зажечь невежде,
Условия изменятся, придёт знанья хранящий,
Она вновь запылает, и гореть будет, как прежде.
Сан-шэнь единственным был, от Линь-цзи Дзэн получившим,
Хоть его зрелость походила больше и на детство,
Продемонстрировал он свою храбрость пред почившим,
И Дзэн стало его, он получил его в наследство.
Коан этой истории – в наглядном поученье:
«Не помогать» - вот помощь, лучшая, что все имеют,
Ведь через опыт личный и даётся всем уменье,
Когда внутри нас без чужих вторжений знанье зреет.
Но в мире люди, многие, того не понимают,
Что внутреннему росту помощь, лишняя, мешает,
Как и себе, но больше тем, кому все «помогают».
Как солнечный свет днём весь сад лучами наполняет,
Сан-шэнь людей без мысли там о помощи встречает,
С таким к ним духа изумительным расположеньем,
Спокойной доброты свою любовь он проявляет,
Добились чтоб высокого они все достиженья.
Хоть Синьхуа и выражает свой Дзэн позитивно,
Но, в принципе, его Дзэн, как посыл к добру, не ложный,
Поддерживая с точки зренья, противоположной,
Он дополняет Дзэн Сан-шэня хоть и негативно.
Таит в себе молчанье положительную гласность,
А ясность кутается в непонятность покрывало,
Есть в положительном без отрицания опасность,
Без положительного отрицательное – вяло.
Синь-хуа намеревался, видно, сдерживать поводья
Контроля над «слепым ослом»: «Следи за шагом каждым!
Перед тобою пропасть»! – этим замечаньем, важным,
Как будто этим реку защищал от половодья.
Один брат говорит «нет», другой - «да» - противоречит,
И образом таким лишь продолжают отца дело,
И, улучшая, совершенствуют свой Дзэн умело,
Нуждающимся в знаньях подставляя свои плечи.
Миль тысячи на север Хуанхэ путь пролагает,
И на восток сворачивает, течёт беспрестанно,
Не важно, изгибается она или виляет,
Текут ведь воды из горы Бессмертных постоянно.

Что скрыто за бумажной ширмой
Когда Чжиен-юань всем своим мыслям придавался,
Сидел в дзадзэне, в медитацию весь погружённый,
То в зале своём он всегда за ширмой оставался,
Проникнувши в Нирвану, был мечтою упоённый.
Монах раз в зал к нему проникнул тихо для сандзэна
И поднял ширму, встретив так учителя словами:
- «Всё это странно». Тот встречался там с учениками,
Коанами общался всегда с ними непременно.
Спросил ученика он: «А ты этого не знаешь»?
Тот покачал лишь головой, ему на то ответив.
- «Не зная этого, ты ничего не понимаешь,
И это не поймёшь, где, если даже Будду встретив.
Ведь до того, как в мире семь Будд появилось,
Всё было то же самое, что и сейчас повсюду.
Ничто здесь не исчезло и ничто не растворилось,
Лишь стало всё невидимым тебе, подобно чуду».
Монах потом сказал об этой встрече Ши-шуаню,
Учителю Дзэн, рода Дхармы, праздник с ним встречая,
Тот дал высокую оценку брату Чжиен-юаню,
Сказав: «Не выпустит стрелы он, цель не поражая.
Мышленьем он подобен мастеру стрельбы из лука».
Обычно Чжиен-юань в сандзэн за ширмой оставался,
Давал всем наставленья, не произнося не звука,
А тут на слово «странно» объясненьем отозвался.
Чтоб увидал светильник Дхармы тот за ширмой ясно,
Он добр к нему был, и дальнейшее дал наставленье,
Монах же глупым был, так как не понял объясненье,
И сказанные им слова звучали там напрасно.
В писаньях Хинаяны так семь будд упоминают,
Тех, что до Будды Гаутамы в наш мир приходили,
В веках, бесчисленных, к народу путь свой находили.
Любой стать Буддой может, раз свою природу знает.
Но тот совсем не мог найти в себе то основанье,
О чём ему хотел поведать мастер при их встрече,
В котором стержень собственного есть существованья,
Тот не имел в себе Дзэн, о чём не могло быть речи.
Поэт Синь-синь-мин раз сказал: «Дзэн время превосходит
С пространством. Десять тысяч лет одну мысль составляют,
И виденное нами – то, что нами обладает,
И мы владеем в мире тем, что к нам свой путь находит.
И наша мысль пространство, как и время, превосходит,
И маленькая вещь для нас становится большою,
А бытье с не-бытьем одно в другое переходит,
Лишь с этим пониманьем, поймём, что мир есть такое.
И мир не будет нам казаться необыкновенным,
Так как единое – во многом, многое – в едином,
Ума сущность и вера будут в нас неотделимы,
Тогда и пониманье Дзэна станет совершенным.
Когда увидим мы «не два»; «не два» - это есть вера,
«Не два» - сущность ума, оно понятно лишь молчащим,
Оно не прошлое, не будущее, а лишь мера,
Но и молчание не будет в этом настоящим».
Монахи все бездомны, не имеют в Дхарме рода,
Они всегда идут своим путём в любом ученье,
Их жизнь в духовном мире этом – вечное продленье,
Их дом – вверху - их небосвод, внизу – земли природа.
Полуночный дождь под окном по листьям барабанит,
Играет у реки весенний бриз плакучей ивой,
Трава, зелёная, на солнце полежать всех манит.
И вдаль глядит красавица с улыбкою, счастливой.
Пространство изменяется, и миг стаёт всё дольше,
И вечности бег веянья то меньше, а то больше,
И вспоминать семь будд – как вить верёвку к задержанью,
Когда вор дом покинул, а осталось лишь преданье.

Чёрное и белое
Есть стих: «Я не живу обычно, где живут другие,
Я не хожу туда, куда всегда другие ходят,
Не потому, что отвергаю встречи я, такие,
Я - там, где с чёрным белое отличие находят».
В Дзэн говорят, что сходство без различья не бывает,
Различие без сходства – непонятное различье.
Валы и волны, зыбь – всё, что вода в себе вздымает,
Имеет сходство и различье, как формы обличья.
И то, что в море угасает или нарастает,
Не представляет ли собой различные движенья
Воды одной и той же? Так всё в мире вырастает,
В материю всё ту же, но различного строенья.
Луна на небесах, бездонных, безмятежно светит,
Она одна для всей земли, но может отражаться
В алмазной белизне росы, вечерней. Можно встретить
Жемчужин блеск, который там способен появляться,
Рассеянный по всей земле в играющей природе.
Так многочисленные образы там возникают,
Повсюду, каждый из них совершенный, в своём роде,
Своею формой в мире мирозданье представляет.
Дзэн не стоит на отрицанье или утвержденье,
Он как штурвал, чтоб влево поворачивать иль вправо,
И в стороны все направлять средство передвиженья,
Даёт так Мастер всем свободу собственного нрава,
Не требует придерживаться его направленья,
Но хочет, чтоб из всех сторон к одной не прилипали,
Даёт свободу всем для собственного их движенья,
Чтоб индивидуальности суть их не забывали.
Есть много школ, и каждая даёт своё ученье,
Проводят свою мысль и излагают рассужденья,
Иметь не обязательно одно и то же мненья,
Чтоб уберечься от нервного перенапряженья.
Как говорят: «Я не живу там, где живут другие,
Я не хожу туда, куда всегда другие ходят,
Не потому, что отвергаю встречи я, такие,
Я - там, где с чёрным белое отличие находят».
В коане есть: «Это не значит отвергать общенье
С другими». Но не нужно побеждённым быть, общаясь,
Сочувствовать различным можем в мире мы движеньям,
Но ни к какому из всех них не присоединяясь.
Мы можем приглашать к себе гостей, поить их чаем,
Наполненным коанами вопросов и ответов,
Но чёрное от белого всегда мы отличаем,
Мы с ними не имеем одного того же цвета.

Внутренняя культура
Та-цзу сказал монахам: «Лучше вглубь на шаг проникнуть,
О Дхарме чем на дюжину шагов распространяться,
От слов, неверных, заблуждения могут возникнуть,
Зачем же, следуя им всем, неправде отдаваться»?
Культура, внутренняя, на один ведь палец лучше,
Чем ваши проповеди в десять пальцев толщиною,
Зачем путь продолжать, раз не довольны вы собою,
Зачем из ваших двух зол находить вам выход, худший»?
И он сказал, чтоб внести ясность в это утвержденье:
- «Я говорю не то, что когда в Дзэн я погружаюсь,
В моей ведь медитации глубин я добиваюсь,
А то, что проповедую, - лишь тени погруженья».
Та-цзу был проповедником и жил среди монахов,
Им говорил: «Вы просвещать других полны желанья,
Спасать их души при их отделении от праха,
Но что вы ценного дадите, не имея знаний?!
Спасать страдающий от собственного неведенья –
Великая цель - их вести к душевному уюту.
Но постоянно вы должны иметь в душе стремленье
Ко внутреннему совершенству каждую минуту.
Когда вы трудитесь, чтоб продолжать свою работу
По просвещенью всех, то люди вас всегда прославят,
О вас все проявляют будды прошлого заботу,
Отступите на шаг в пути, они вас всех оставят.
Кто если повторяет то, что от других он слышит,
Или вычитывает в книгах, Дхарму превозносит,
Он профанирует её, считая, что всех выше,
Так как ему чужие знанья пользы не приносят.
Читает, слушает, слова все произносит гласно,
От глаз до рта, иль от ушей до рта - всего три дюйма,
Но внутреннего света нет, и мыслей в уме уйма,
Он мнит, что совершенствуется, но всё то напрасно.
Раз воин у товарища спросил на поле битвы,
Что делать будет он в бою с таким мечом, коротким.
Сказал тот: «Буду наступать на шаг быстрей с молитвой,
Чем все». В быту же был он нерешительным и робким.
Всё, что у него в мире было, - меч, которым дрался,
Поэтому монах другой идеи не имеет,
Как Дзэн, и с её помощью всего он добивался.
Идти нужно за шагом шаг, и всё он одолеет.

Секрет времени
Куй-шань сказал монахам: «Эти дни зимы, холодной,
Так повторяются год, каждый, прошлый год - такой же.
Что было раньше, будет в будущем, как год, подобный,
А следующий год, скажите мне, будет какой же»?
Ян-шань был старший ученик, встал так, чтоб накрывала
Ладонь правой руки кулак, зажатый, руки левой,
Приложенной к груди. Глаза его смотрели смело.
Куй-шань почувствовал, что что-то здесь не доставало,
Сказал ему: «Я знал, что ты ответить мне не сможешь».
- «Что скажешь»? – к младшему ученику он обратился,
Тот к нему вышел и изобразил ему жест тот же,
И так же, как и первый, он в молчанье погрузился.
Куй-шань сказал, не обратив на младшего вниманья:
- «Я рад, что на вопрос, что задал, старший не ответил».
В монастыре монахов было долгим пребыванье,
И многие Дзэн не постигли, как Куй-шань заметил,
Их монастырь в горах был, где монахи в кельях жили
В условиях зимы, суровой, все они трудились,
И многие из них успехов в Дзэн там не добились,
Хотел Куй-шань, чтоб попусту дни все не проводили.
Ведь что такое время, и когда было начало?
Каков был истинный их Дзэн в их жизни, повседневной?
Какие были результаты тех, чья жизнь кончалась?
И что они добились их работой, ежедневной?
Стоял Ян-шань со сложенными на груди руками,
И было то приветствием и выраженьем Дзэна,
Который каждый день монах высвобождал из плена,
В него ум погружая, сидя, днями и ночами.
Молчаньем выразил он то, что днями повторялось,
Где в медитации рождались мысли, непростые,
В природе прошлое и будущее отличалось
Лишь направленьем, но у всех людей они - другие.
Так человек, всё прошлое, свернув, носит с собою,
Хранит его в себе и пользуется им повсюду,
Оно и в будущем проявится, подобно чуду,
Со временем, как Дзэн, становиться его судьбою.
Куй-шань сказал: «Я знал, что ты ответить мне не сможешь».
Чтоб вывести Ян-шаня из глубокого молчанья,
И младший чтобы показал себя хоть как-то тоже,
И Дзэн свой проявил в вневременном своём сверканье.

Как побороть самоограниченье
Ползущую в саду монах увидел черепаху
В монастыре Та-суя, где, живя, он находился,
От её вида удивление пришло к монаху,
К учителю Та-сую со словами обратился:
- «У всех существ кости покрыты мясом, как и кожей,
Но почему покрыты мясо с кожей в ней костями?
Все существа же не такие, как и люди тоже,
И почему природа не проделала так с нами»?
Та-суй, слыша вопрос, не отвечал долго монаху,
Смотрел на существо, как будто, находился где-то,
Затем снял свой сандалий и накрыл им черепаху,
Так в стиле Дэна удостоил он того ответом.
Монах плохим свою привычку сделал наважденьем:
«Если однажды что-то верно, то верно навечно».
Не понимал, что всё изменчиво и быстротечно.
Та-суй его избавил от такого заблужденья,
Помог ему понять, что всё в природе – единичность,
Что нет такого, что в себе не может изменяться,
И даже человек не должен тем же оставаться,
Он, развиваясь, превращается с годами в личность.
Вещь видя, необычную, тревожиться не надо,
А от своих самоограничений избавляйся,
Глядеть в лицо действительности прямо постарайся,
Фальшивые концепции приносят всем утрату.
Ведь что такое смерть? И что такое есть рожденье?
И только лишь в Будде найти своё спасенье можно,
Так как о своём будущем все думают тревожно,
В этой истории есть старое стихотворенье:
«Сейчас известны хорошо друзья моего детства,
Они стали философами, ну, а я старею,
Вот и до старости уж дожил, не имея средства,
Чтоб жить богато и, к тому же, часто я болею.
Я ни к чему не годен, дождь лишь - мой товарищ только,
Сжигаю ладан и сижу в его благоуханье,
И слушаю лишь ветер, находясь в воспоминанье,
И думаю о том: «Мне жить ещё осталось сколько»?

Линь-цзы сажает сосну
С сосной Линь-цзы в саду раз, монастырском, находился,
Решил её там посадить, землю копал киркою.
Хуан-по, мастер Дзэна, чтоб спросить, остановился:
- «Зачем ты добавляешь ещё дерево такое?
Вокруг монастыря растёт кустарник с густой сенью»!
- «По двум причинам, здесь вечнозелёное растенье
Наш монастырь украсит, - тот сказал, - и в своей тени
Монахам даст приют следующего поколенья».
Линь-цзы стал почву трамбовать со всем стараньем.
Но тот был недоволен, как бы, его поведеньем,
Сказав: «Но не по мне такое самоутвержденье».
Линь-цзы, пробормотал, не обратив на речь вниманье:
- «Всё сделано»! Тому же ничего не оставалось,
Как согласится с ним, и выразить такое мненье:
- «Благодаря тебе, останется моё ученье
Навеки в мире в поклоненьях, что сейчас рождалось».
Линь-цзы символизировал свой Дзэн, сосну сажая,
В котором Дхарму получил, но не хотел, чтоб видел
Ещё кто-то в монастыре, от всех это скрывая,
Пока она не вырастет, как он это предвидел.
А вот его учитель его мысли знал прекрасно,
Но всё ж хотел его проверить, и к нему придрался,
Линь-цзы, безотносительно к Дзэн, выразился ясно,
Его Дзэн сохранён был, и учитель рад остался.

Истинное око
Раз Чжао-чжоу посетить храм горный собирался,
Монах же, старший, написал ему стихотворенье:
«Когда к горе, священной, ты идёшь на поклоненье,
Зачем брать посох, раз в Цин-лян ты отправлялся?
И если золотой лев там, на небе, появлялся,
Отнюдь это - не доброе же предзнаменованье.
Скажи мне по секрету, с кем ты встретиться собрался?
Ведь для того, чтоб встретиться с ним, требуются знанья».
Спросил так Чжао-чжоу, прочитав стихотворенье:
- «Тогда скажи мне, что такое истинное око»?
Монах на это не ответил, так как был в сомненье,
Он не хотел предвосхищать событье раньше срока.
В одной поэме Тан династии так говорится:
«Все горы – это храмы Манджурши, владыки речи,
Им - Бодхисаттвой Вагишварой - вся земля гордится,
Он – запредельной мудрости бог и живёт далече.
Гор далека голубизна, а зелень их – так близко,
И облака там, белые, все горы порождают,
Хоть путь туда далековат, над ними небо низко,
И каждая гора там Бодхисаттву охраняет.
Зачем карабкаться на гору Цзин-лян до вершины,
Цепляясь за кустарники руками и ногами?
Там Манджурши верхом на золотом льве нет в помине,
Мираж ты можешь в облаках лишь видеть над горами.
И то, что ты увидишь, не реально для глаз Дзэна,
Не то ведь это счастье там, которое ты ищешь,
Чтобы небесная раскрылась пред глазами сцена,
Свой разум насыщать нужно из сутр священной пищей.
Монах ему в дорогу сочинил стихотворенье,
А тот спросил: «Какое оно, истинное око»?
У Авалокитешвары из тысячи глаз зренье,
Какой же истинный глаз у него, как глаз пророка»?
Не стоило им говорить, как и писать стихотворенье,
Слова ведь разрушают истины всей основанье,
И чтоб немыслимое где-то понимать творенье,
Не лучше ль погружаться в полное в тиши молчанье?

Разговор о предыдущих
Куо спросил Те-шаня, когда с ним он находился:
- «Я думаю, куда-то мудрецы ушли, былые?
Не скажете, сейчас что с ними? Где места такие?
- «Не знаю», - тот сказал, и Куо очень огорчился.
- «Я ожидал ответ, подобный лошади, бегущей,
Который бы открыл мне правду в нашем разговоре.
А получил ответ от черепахи же, ползущей».
Те-шань ни слова не сказал, как побеждённый в споре.
Не следующий день Те-шань вошёл после купанья
В гостиную, где Куо чай приготовлял, там сидя,
Похлопав по спине того, спросил: «Как твои знанья»?
- «Ваш Дзэн сегодня лучше», - тот ответил, его видя.
Те-шань же не ответил снова, как бы, побеждённый,
Куо хотел узнать о мастерах всех, предыдущих,
Как люди думают, что в небе есть мир, удалённый,
Обитель уходящих всех и на небо идущих,
Работу продолжая, землю бренную покинув.
Пока служил своему мастеру он в храме честно,
Земные все заботы от себя, молясь, отринув,
Он думал о пути своём, что ждёт его, небесном.
Но почему его вопросы те так волновали?
Он думал об учителе, как мастере, высоком,
Но тот был против, чтоб его так люди называли,
Так как его Дзэн был в проникновении, глубоком,
А также от всех прошлых мудрецов, неотделимым,
А его Дхарма составною частью их являлась,
В монахе же том знанье Дзэна только зарождалось,
И он считал своё молчание необходимым.
«Скажу ему если, какая польза ему будет, -
Так думал он, безмолвным в разговоре оставаясь, -
Должны Дзэн развивать самостоятельно все люди,
Без этого Дзэн не постичь, во тьме так оставаясь».
Ум предыдущих твёрдым был, холодным, как железо,
Не свойственны им были человеческие чувства,
Как вспышка проявлялись теза их и антитеза,
При помощи которых, и творились все искусства.
Все двигались внутрь и изнутри образом, чудесным,
И критика других на них нисколько не влияла,
Они взбирались на вершины гор к дверям, небесным,
Божественная воля душами их управляла.
Имея мастера в ученье, нужно постараться,
Развить в себе задатки в тайны все проникновенья,
Без этого постичь нельзя высокого ученья,
Куо не мог с Те-шанем за одним столом остаться.

Посох Фэнь-яна
Фэнь-ян сказал монахам, держа посох над собою:
- «Кто понимает посох свой, достиг тот совершенства,
Он странствия закончить может, ощутив блаженство,
Что Дзэн свой приобрёл в нём, и тот стал его судьбою».
Монахи Дзэн пешком все странствуют, посох имея,
Взбираются на горы, реки с ним пересекают,
Их посох в их пути длиннее их самих бывает,
Везде они так ходят, нарушать границы смея.
Фэнь-ян лет много странствовал, у мастеров учился,
Учителей десятков семь ему преподавали,
Хранил всегда свой посох, что в пути с ним находился,
Показывал ученикам, чтоб Дзэн те познавали:
- «Не сувенир же - посох, и не символ! Что же это?
Не можете его всего вы обозреть глазами,
Иль носом обонять, иль просто ощутить руками,
Услышать ухом, иль понять вкус языком, задетым.
И вряд ли образ мыслей без него оформить можно,
Ведь это - то, куда с ним в неизвестность проникают,
Но что собой, как Дзэн, все это в мыслях означает,
Понять обычным взглядом на все вещи невозможно.
Но входят будды всех времён в такое состоянье,
Когда они свой посох над всем миром поднимают,
И всё, что им даётся, через посох достигают,
И в этом посохе времён всех скапливают знанья».
Слова Фэнь-яна верны, он их отрицать не может,
Но должен он сказать, что тот, кто посох понимает,
Не должен странствие кончать, оно ему поможет
Продолжить дальше путь, если его он не кончает.
Длинною посох в семь шагов покажет путь Вселенной,
На юг идёт, иль на восток – везде одни ворота,
Где странствие лишь начинается в пути у входа,
Открыта ясность где реальности, определенной,
Не может путешествие закончиться, любое,
Као-тин через реку так послал своё почтенье
Те-шаню, так понравилось ему того ученье,
Которое и стало уж потом его судьбою.
Те-шань ответил взмахом веера, и с ним расстался,
Он сразу просветлел умом своим в одну минуту,
Взобраться на гору Суань-ша, как то попытался,
Чтоб увидать учителя, придаться чтоб уюту.
Но оборвался, вниз упал и повредил там ногу,
И в тот же миг он высшего достигнул просветленья,
Хоть и болел, но выздоравливал он понемногу,
Зато в своём крутом паденье он проник в ученье,
Сказал он: «Бодхидхарма, основатель дзэн-буддизма,
В Китай не приходил, его у нас не приютили,
И в Индии его друзья приют не находили,
Он обучал всех, как избавиться от эгоизма,
И в Шаолине создал монастырь. Чань процветало
С тех пор, и концентрацией расширило сознанье,
А в совершенстве Дзэна форма новая настала,
Она и создала для медитации все знанья.

Тайная передача знаний
Монах спросил Па-лина раз: «Слова что означают:
«На Западе и на Востоке - передача тайны»?
- «Слова поэмы патриарха третьего вещают
О том»?- осведомился Па-лин, удивлённый крайне.
- «Нет, мастера Ши-тоу - то слова», - монах ответил.
- «Моя ошибка, я - старый дурак», - тот извинился.
Он знал, о чём тот спрашивает, и незнаньем встретил
Его вопрос, чтобы монах, услышав, удивился.
Па-лин в писаньях, древних, превосходно разбирался,
Последователь был тринадцатого патриарха,
Юнь-мэня, и Ши-тоу чтил восьмого, как иерарха,
И, приводив цитату, никогда не ошибался.
Он знал его поэму «Сан-тун-чжи» иль «Единенье»,
Которая была среди монахов всем известна,
Как «Вера в разуме» у Синь-синь-мина в храме местном,
Но так сказал монаху, чтобы зародить сомненье.
Никто не мог бы спутать две поэмы, их любили,
И Па-лин, путая их, это делал не случайно,
Хотел, чтоб слова эти от монаха исходили,
Чтобы его сознанье проявилось чрезвычайно,
Чтоб передача тайны в то же время состоялась,
И чтоб пришла она ни с Запада или Востока,
Чтоб истина сама в уме мыслителя рождалась,
От слышанной цитаты нет ведь никакого прока.
Нельзя всем правде верить той, которая вещает
Им истину, иначе можно в жизни ошибиться,
Так истина в вашем уме не может поселиться,
Когда вам, надо иль не надо, люди помогают.
Какая польза от цитат, что в книгах вы читали?
Ведь в мире столько мудрости, как и цитат, различных,
Нет пользы в них, раз выводов не делаете, личных,
И нужно чтобы на вопрос вы сами отвечали.

Достичь середины – проникнуть в сердце
Сю-фэн с монахом Чжан-шэном однажды направлялся
Рубить деревья в лес, когда к работе приступили,
И Чжан-шэн дерево рубить стал, где они там были,
Сю-фэн сказал, чтоб от познанья тот не отдалялся:
- «Не останавливай топор, пока он не достигнул
Древесной сердцевины, помни, всё, что происходит,
Во внешнем мире, то же самое в душе находит
Такой же вид решенья, чтоб чего-то ты постигнул.
Чтоб истину постичь, должен дойти до середины,
Передают из сердца в сердце все свои ученья,
Такой цепочкой знание приходят в поколенья,
Так от причины к следствию, от следствия к причине.
- «Я дерево срубил, - сказал монах, топор бросая, -
Всё передано». Мастер, как знак удовлетворенья,
Ученика ударил палкой, радость проявляя,
Так как со взмахом топора тот понял смысл ученья.
Монахи – труженики в медитациях, а также
И в выполнении задач совместных, повседневных,
Неся светильник Дхармы в них, полученный однажды,
В себе все взращивают много качеств, совершенных.
На Западе всем правды поиски необходимы,
И многие восточных знаний школы посещают,
Но кто из них древо срубил до самой середины?!
Кору скребут лишь, ствол срубить им силы не хватает.
Чжан-шэн постиг Дзен до того, как речь молвил учитель,
Сказав: «Всё передано», и топор на землю кинул,
Сю-фэн доволен был, и как небесный повелитель,
Ударив палкой, все сомнения его отринул.
Чжан-шэн имел топор, хороший, и своё стремленье,
И расколол ствол дерева лишь с одного удара,
Сюн-фэн его ударил посохом для передачи дара,
Чтоб в знаньях заострилось лезвие его уменья.

Буддийский возраст
Раз опоздал Нань-чжуань занять место своё в столовой,
Хуан-по занял место мастера. Нань-чжуань, вошедший,
Сказал: «Сидеть здесь должен старший, первым в мир пришедший.
Какой же возраст твой? Монах – ты, старший, но всё ж новый».
Сказал Хуан-по: «По достоинствам расчёт наш сложен,
Мой возраст к буддам аж, доисторическим, восходит».
- «Тогда ты – мой внук, - Нань-чжуань сказал, - сойти ты должен».
Тот место уступил, решив, что всех тот превосходит.
Он занял не своё место, сел рядом на сиденье,
В среде монахов каждый свое место занимает,
И возраст свой считает со своего посвященья.
Так место с положением монахи сохраняют.
Хозяином стать нужно положения сначала,
Но время ограничено для будд всех и конечно,
Нань-чжунь же в вечности жил без конца и без начала,
Поэтому и возраст его в храме длился вечно.
Хуан-по пересел не на своё место, сел рядом
Так как и он воспользовался своим положеньем,
Чтоб не войти в противоречье с их древним укладом,
И средь других монахов сохранить своё значенье.

Рассуждение монахов над ведром с водой
Пришли Сю-фэн, Чжинь-шань и Ень-тоу в храм для служенья,
В саду у храма вдруг ведро с водою увидали,
Чжинь-шань сказал: «Вода чиста, луны в ней отраженье».
Сю-фэн: «То - не вода и не луна». Лишь те сказали,
Ведро перевернул Ень-тоу, выразив тем мненье,
На важность слов их, сказанных, вниманье заостряя,
Указывая на ведро с водой, Сю-фэн имел сужденье,
Что тело Будды заполняет всё, в мир проникая.
Чжи-шань в таком же состоянье духа находился,
Как старое одно буддийское стихотворенье:
«Свет лунный Бодхисатвы из-за тучи появился,
Холодный, чистый, всем живым дал умиротворенье.
Подобно озеру в тиши сам вид Бодхи, прекрасный,
Там никогда не может в красоте всей проявиться,
Так как течёт всё постоянно в смене, ежечасной,
И каждый миг спешит в одно мгновенье измениться».
Сю-фэн подчёркивал скорей свой смысл, ноуменальный,
Сказав: «То – не вода, и не луна», ища названье.
Ень-тоу, чтоб стереть и даже это отрицанье,
Перевернул ведро, чтоб миг исчез, феноменальный.
Дзен – не религия, ни вера, - духа обретенье:
«В саду цветут цветы, а в замке музыка играет,
И гости, приглашённые, вино все выпивают,
Испытывая от луны и ночи наслажденье.
Когда, держа златые кубки, слышат звуки пенья
Ночного соловья, как отзвук мира совершенства,
Тогда переполняет существо наше блаженство,
И погружает душу всю в волшебное забвенье».

Пунктуальность Сю-фэна
Сю-фэн, монах-повар, в монастыре Тун-шаня живший,
Всегда был пунктуален с пищей при приготовленье,
Спросил его Тун-шань, там настоятелем служивший:
- «Как время удаётся рассчитать тебе в служенье»?
- «За звёздами и за луной всегда я наблюдаю, -
Сказал тот, - а они всегда на небе постоянны,
Поэтому и время, точное, всегда я знаю,
Слежу за всеми изменениями неустанно.
- «А что ты делаешь, когда туман иль дождь бывает»? -
Спросил Тун-шань, тот промолчал, не проронив ни слова,
Его гонг вовремя пищи приём в срок возвещает,
В одно и то же время пища всем уже готова.
Готовил завтрак затемно он в храме пунктуально,
Не раньше и не позже, и всегда работал точно.
Так как отполированным был Дзэн его реально,
В своих устоях, потаённых, он держался прочно.
Тогда будильников монахи в храмах не имели,
Но все работы исполнялись ими аккуратно,
Сю-фэн смолчал, он не хотел быть понятым превратно,
Без тени гордости те были, что Дзэн одолели.
Ведь для того, чтоб быть хозяевами положенья,
Должны мы править временем, но не им управляться,
И в этом случае лишь будут наши достиженья,
Когда мы вовремя успехов будем добиваться.

Миллион объектов Ян-шаня
Янь-шань раз спрашивал Куй-шаня, что он делать станет,
Если объектов миллион на него враз нахлынет.
Куй-шань сказал: «От этого мир быть не перестанет.
Проходит всё: один нагреется, другой остынет.
Предмет, зелёный, никогда не спутается с красным,
Вещь, длинная, в мгновение, короткою не будет,
Объект творит свою судьбу, как делают все люди.
Зачем мне вмешиваться и переживать напрасно»?!
Янь-шань тут выразил свою признательность поклоном,
Так как он у Куй-шаня годы был уж в обученье,
Там Дхарму получил он, познакомившись с законом,
И стал его преемником впоследствии в ученье.
Когда кто образ умственный, какой, воспринимает,
То образ тот становится объектом изученья,
Объекты различает Дзэн с объектами в движенье,
Квалифицируя их мысленно с тем всем, что знает.
И если радость и печаль приходят в то же время,
Как удовольствие и боль им враз овладевают,
То как он может различить, как ими управляет,
Сличать находки и потери, то имея бремя?
Дзэн изучающий, должен одно делать стараться,
И на другую вещь не должен обращать вниманья,
Иначе, в хаосе всегда он будет оставаться,
Без концентрации рассеется всё пониманье.
Предмет кто ищет, тот ненужный ящик задвигает,
Чтоб на предмет не отвлекаться, что ему не нужен.
Ведь в каждом важное лежит, то, что он открывает,
Не может он всё сразу из них высыпать наружу.
Глупцы с объектами так, мыслимыми, поступают,
Всё содержимое наружи может оказаться,
Поэтому и не способны с этим разобраться,
И как порядок наводить в своём уме, не знают.
Кто делает все вещи без ума одновременно,
И даже будь он сбившийся с пути духа Дзэн гений,
Проникнуть ни во что он не способен совершенно,
Живёт беспечно в хаосе событий и явлений.

Последняя стадия мастера
Монах спросил Лун-я: «Что мастера все получали,
Старея и познав все тайны знаний, что открыли,
Когда они в последнюю их стадию вступали»?
Ответ: «На лезущих воров в пустой дом походили».
Монах думал о том, что мастера что-то имеют
Такое, у других чего нет, и он ошибался.
В них ничего такого нет, другие чем владеют,
О чём думал монах, чем в жизни завладеть старался.
Упорно прорабатывать коаны он стремился,
Чтоб мастером стать, и последнее ждал испытанье,
Но очень был нетерпелив и проявлял старанье,
И с жадностью ум заполнял свой тем, чему учился.
Вместо того, чтоб шаг за шагом двигаться в науке,
Он занимался лишь коанами и всё оставил,
Пытался с жадностью взять всё, не покладая руки,
Поэтому его Лун-я в пустой дом и отправил.
Здоровый человек не думает ведь о болезни.
Достичь чтобы здоровья, борется больной обычно,
Зачем же нужно заполнять свой ум всем бесполезным,
И разрушать иллюзией жизни уклад, привычный?!
Спросили как-то одного, что он в себе имеет,
Что выглядит таким спокойным, удовлетворённым,
А тот спросил у этого, о чём же он радеет,
Что выглядит обеспокоенным и угнетённым.
Кто ничего в себе не носит - счастлив и доволен.
Несчастлив тот лишь, кто в самом себе полон желаний,
Когда иллюзией заполнено его сознанье,
От своего ничтожества избавиться не волен,
Идёт, словно по лезвию меча, по льду ступая
Реки, замёрзшей только что, и в дом пустой он входит,
И ничего там кроме страха и иллюзий не находит,
И видит, что всё пусто там, тщету всю сознавая.
Ведь всё сокровище - внутри нас, что с собой мы носим,
Не нужно что-то нам искать, когда мы всем владеем,
Открыт мир перед нами, когда мы богатств не просим,
Лишь так лучами солнца душу мы себе согреем.

Ценность наших трудов
После того, как Ян-шань дни провёл в уединенье,
Спросил его Куй-шань, учитель: «Чем ты занимался»?
- «Возделывал земли удел, - сказал тот со смиреньем, -
И получил корзину проса, лето всё старался».
- «Ты время не потратил зря», - Куй-шань ему заметил.
- «Что летом делали вы»? – тот поинтересовался.
- Я ел один раз в полдень и молитве придавался,
Потом спал несколько часов», - старик ему ответил.
- «Тогда время не зря потратили вы», - отозвался
И прикусил язык тот, поняв, что слетело с уст то.
- «Иметь должен достоинства ты собственного чувство», -
Заметил Куй-шань, говоря, спокойным оставался.
В монастыре Куй-шаня тысяча монахов было,
Большая часть их медитировала днём и ночью,
Другая часть трудилась в поле и обед варила,
И каждый из них знал свои обязанности точно.
Но лепту в славу в Будда-Дхарму все они вносили,
И дело делали на совесть, а не из-за страха,
Куй-шань вёл образ жизни идеального монаха,
Не тратили все время зря и пользу приносили.
Была не равной встреча эта, с мирской точки зренья,
Где мастер и простой монах трудов оценку дали,
Они как бы итоги, собственные, обсуждали,
Где обнаружил ученик своих след достижений.
Ян-шань в тени потерей и удач там засиделся,
Ошибку понял раньше, чем сказал, что внутри было,
Учитель понял всё, что его чувство в душе скрыло,
И отчитал его, чтоб тот к ошибкам пригляделся.
Не тратит время зря монах, чтоб выполнить задачи,
И чувства все мирские за порогом оставляет,
В работе игнорирует успехи, неудачи,
Безмолвно трудится и Дхарму Будды прославляет.
«Нужно души освобожденье», - говорят в народе,
Когда живут в неволе долго пойманные птицы,
То к их ногах привязывают красные тряпицы,
Монахи не должны привязываться к их свободе.
И всё же привлекательность в себе свобода носит,
И очень сложно в душе непреклонным оставаться.
Верёвки разума и тела сердце порвать просит,
Идущий к цели этому не должен отдаваться.

Сон императора
Тай-цзуну, императору, раз ночью вдруг приснилось,
Что будто к нему божество откуда-то явилось
И посоветовало побудить ему стремленье
В себе, в его душе, к возвышенному просветленью.
Его величество священника спросил тем утром:
- «Как я могу, и с помощью чего здесь просветиться»?
Священник слова не сказал в своём молчанье, мудром,
Так как царь спал ещё, во сне пытаясь обратиться.
Придворные должны были ему таз подготовить
С водою, ледяной, и белоснежные одежды,
Лицо умыть. Священника нужно было уволить,
Так как он пропустил момент, не оправдал надежды.
Его ведь рядом не было во время пробужденья,
А император истину постичь в тот миг стремился,
Он должен был быть рядом там, когда тот бог приснился.
Тогда бы с помощью его обрёл царь просветленье.
С другой же стороны, когда вопрос тот задавало
То божество царю, ответ ему был бесполезен,
Душа кроме ведь двойственности ничего не знала
Царя, двор для раскрытия его души был тесен.
Молчанье не было священника красноречивым,
Чтоб в сердце спящего проникнуть и помочь открыться,
Царю бы стоило с вопросом к богу обратиться,
Не оставаться со священником тем, молчаливым.
Ведь что такое окончательное просветленье?
Откуда знает человек, что он к нему стремится?
Будда живые существа все вёл к освобожденью,
Желал им блага и смог просветления добиться.
Будда достиг реализации, он относился
С глубоким состраданием ко всем в мире живущим,
Поэтому и сам он просветления добился,
Обет, четырёхкратный, дав, ключом для всех стал, сущим.

Вызов двух должностных лиц
Куй-шань послал за казначеем, тот к нему явился,
Куй-шань сказал: «Я не тебя звал, а звал казначея».
Тот не сказал ни слова, ему только поклонился,
Не знал, зачем тот вызывал, что в голове имея,
Затем послал он за монахом, главным, тот явился.
Ему сказал: «Я не тебя звал, - главного монаха»,
Тот не сказал ни слова, ему только поклонился,
И, растерявшийся, на мастера смотрел со страхом.
Монахи эти своим положением гордились,
И думали, что их, как должностных лиц, в храме чтили,
За индивидуальным наставлением явились,
И, обнаружив двойственность, упрёк так получили.

Мастер наказывает Небо
Монах спросил Фэнь-яня: «Если бы в небесной дали
Вокруг на тысячу миль облачка б не появилось,
Что б сделали вы с этим всем, и что бы вы сказали»?
- «Ударил б небо посохом, чтобы оно открылось». –
Сказал Фэнь-янь. Спросил монах: «Но в чём же виновато
Оно, раз в это время оно чистым остаётся»?
- «Когда дождя здесь нет, то это засухой чревато,
И урожай крестьянам всем собрать не удаётся».
Своим он ударял всё посохом в знак наказанья,
И даже Будда бы не избежал его удара,
Он посохом тем сотрясал Вселенной мирозданье,
Мог ставить на места свои всё, с помощью так дара.
Так он считал, что если в совершенной мира сети
Вдруг возникают неполадки, их нужно исправить,
И ставить на места всё, только там всем можно править,
Своим монахам в храме он внушал порядки эти.
Монах тот был мечтателем и Будде поклонялся,
Набеленному, что в их храме в образе был, чудном,
Надеялся прожить в мире в блаженстве, беспробудном,
Поэтому в иллюзии всё время погружался,
Фэнь-янь в ответе, первом, совершил предупрежденье,
Монах его не понял, иль не обратил вниманья,
Тогда в дальнейшем он к тому прибегнул упрощенью,
Ответ был, чтоб дошло и до ребёнка пониманье.

Решение всех проблем
К Ю-шаню раз пришёл монах, сказал, что есть проблема,
И он хотел бы с ним в беседе ею поделиться,
Сказал тот: «На беседе скажешь мне, какая тема,
Её решу, пока же тебе нужно удалиться».
А вечером, когда монахи в зале все собрались,
Ю-шань сказал: «Одну проблему наш монах имеет,
Пусть подойдёт ко мне, мы с ней ещё не разобрались,
Посмотрим, как сейчас он её с нами одолеет».
Когда монах тот подошёл, толкнул его рукою,
Воскликнув: «Есть проблема у монаха, посмотрите»!
А сами получить проблему эту не хотите»?!
Затем к себе вернулся, хлопнув дверью за собою.
Сокровище ведь медитации мы все имеем,
И без проблем должны мы медитировать обычно,
По-настоящему тот мыслит, кто собой владеет,
Кому решенье всех своих проблем в жизни привычно.
Решайте в жизни всё всегда без помощи кого-то,
Чтоб не было проблем, как так сказал монаху утром
Ю-шань. Но тот не понял, всё надеясь на чего-то,
И вечером стал спрашивать, и вёл себя не мудро.
Мирянин в храме раз спросил: «Что Дзэн ваш означает»?
Ю-шань сказал, закрыв рот: «Здесь все молятся, молчите»!
В библиотеке тот спросил опять. «Здесь все читают, -
Ответил тихо Ю-шань и сказал, - не говорите»!
На кухне снова тот спросил у разогретой печи.
Ответил тот, когда они с мирянином там были:
- «Мы здесь только едим все, и не произносим речи».
- «Что значит Дзэн»? – спросил тот, когда дверь за ним закрыли.

Вопросы монаха
Монах спросил Сю-фэна: «Когда в стадии Шравака
Находится кто, и свою природу созерцает,
Луну он ночью видит, и себя обозревает,
Но как способен человек прозреть во время мрака»?
Сю-фэн ударил посохом его, вместо ответа
Три раза, тот, после чего, к Ен-тоу обратился,
Задав ему тот же вопрос, но тот, вместо привета,
Ударил его трижды посохом, тот удалился.
Тот, кто освобожденье страждущих целью считает,
И что страдания являются лишь результатом
Их гнева, неведенья, жадности, как понимает,
Отсечь их нужно, чтоб не быть пропитанным их ядом.
Тогда лишь может увидать природу он, прекрасной,
В себе, как молодой луны, от грязи отдалённой,
Увидев грязь свою с прожектором в сиянье, ясном,
Достигнет стадии Шревака он, определённой.
Тот, кто спасенье страждущих своей судьбой считает,
За прегрешенья всех считает лишь себя в ответе,
Будды природу в себе видит также в дневном свете,
Лишь так он Бодхисаттвы стадии и достигает.
Он знает, глупо человечество можно разрушить,
Как и создать всё, общество прекрасное построить,
Чтобы гармонии в природе нашей не нарушить.
Необходимо души наши на любовь настроить.
Была часть правильная у монаха в рассужденьях,
Но он не до конца всё же приникнул в пониманье,
Поэтому и получил удары в наказанье,
Чтоб чище прояснилось его мира обозренье.

Поэма Ли-си
Ли-си лет тридцать было, он сложил стихотворенье:
«Живу в горах Ци-ху, в день пищу дважды принимаю,
Взбираюсь в горы я, и этим тело упражняю,
Но вот никто не выразил своё мне одобренье.
Никто из современников слов не сказал признанья,
Но всё же счастлив я, так как никто меня не знает.
Моя душа в своём свободном мире обитает,
И для неё я нахожу все нужные мне знанья».
Как птица на свободе по своей воле летает,
После которой в воздухе следа не остаётся,
И так же Дзэн монах после себя не оставляет
О прошлом впечатлений, как ему то удаётся?
Будда сказал: «Так как он неизменен, живя в мире,
С самим собой, к монаху все относятся c почтеньем,
Он должен делать, развиваясь, кругозор свой шире,
Всегда запутанности избегать в своём стремленье.
Подобен дереву он, одинокому, в пустыне,
На нём все птицы собираются и обезьяны,
Даёт под своей сенью он приют любой скотине,
Он почитателями не обременён, друзьями.
Как Лао-цзы сказал: «Мудрец должен всегда справляться
С делами, чтобы крайностей избегнуть при правленье,
А в затруднениях собою должен оставаться,
И, речи не используя, давать всем наставленья.
Происходить сами собой он вещи заставляет,
Не действуя, не требуя, чтоб всё так получалось,
Награды за содеянное он не ожидает,
Опасности нигде сила его не подвергалась.
И мастер Дзэна жить таким же образом желает,
Поэтому и остаётся для всех неизвестным,
Так как великую работу в мире выполняет,
Считая неизвестность свою фактором, уместным.
Он тридцать лет живёт в горах и пищу принимает,
Простую, и день каждый вверх восходит с упоеньем,
В горах его жизнь безупречна, как он понимает,
И он всегда испытывает удовлетворенье.
Он проповедует Закон. Зачем ему признанье?
И этим вовлечён он в своё вечное движенье,
Реализует в этой жизни он своё призванье,
Что составляет счастье в совершенства достижении,
Когда он хочет, в горы недоступные восходит,
И всё, что происходит в мире, видит он и знает,
В часы досуга в белых облаках друзей находит,
И радость, вечную, в горах в покое обретает,

Где встречаются после смерти
Пришёл Тао-ву навестить Юнь-еня раз, больного,
Спросив: «Где встретимся мы, если ты меня покинешь?
Если умрёшь, со мной не будет ведь тебя, другого,
Здесь труп останется лишь твой, когда наш мир отринешь».
Ответил Юнь-ень, рассмеявшись: «Там тебя я встречу,
Где не рождается ничто, и где не умирает».
- «Как видно, этот мир находится от нас далече, -
Заметил Тао-ву, - и этот мир никто не знает.
Нигде не встретимся мы вновь после твоей кончины,
И больше не увидим в этом мире мы друг друга,
Смерть – новое начало и рождений всех причина,
На вечные в ней времена нам предстоит разлука».
Оба монаха от Ю-шаня Дхарму получили,
Учителями стали, но тогда были другими,
История случилась, когда были молодыми,
Юнь-ень не умер, и они всю жизнь потом дружили.
Тогда не должен был Тао-ву задавать вопроса
Больному другу, и вводить его в то беспокойство,
Ведь через смерть проходят все буддисты и даосы,
И переход своеобразное имеет свойство.
Ведь к своей смерти приближаемся мы постоянно,
В непостоянном мире, где больной, как и здоровый
Способны умереть внезапно, уходя в мир новый,
Ведь в этом мире время сжато всё, как и пространно.
Неудовлетворённости есть мир и недовольства,
Где Дзэн-буддист мир субъективности постигнуть может,
Непостоянность в этом мире его не тревожит,
Так как наполненности полон он, как и довольства.
Тогда он должен был оставить друга бы в покое,
И дать возможность обо всём скрытном ему помыслить,
Чтоб в нужное течение пришли бы его мысли.
Не могут в этом мире находиться вечно двое.
Больной монах ему сказал: «Не нужно волноваться,
Когда ты будешь думать, буду я всегда с тобою,
Ведь дружбой связаны мы вместе, как нашей судьбою,
И с нашей дружбой невозможно нам в мирах расстаться».
Пределы превосходим близости и отчужденья
Всегда мы в дружбе, что нас связывает в настоящем,
И эта связь хранится в ходе нового рожденья,
Её всегда несёт с собой наш Ангел, нас хранящий.

Святость Сю-фэна
Монах спросил Сю-фэна: «Можно ль святости достигнуть»?
Сказал тот: «Этого не сделает младенец даже,
- «Но если он себя забудет, сможет ли постигнуть
Суть святости, - спросил, - этот вопрос для нас ведь важен».
Сказал Сю-фэн: «Он это сделает, если затронет
Его она, и сможет святости он отдаваться,
Среда другая – святость та, он в ней как бы утонет,
Пчела в улей, покинутый, не станет возвращаться».
Коан есть, подтверждающий, в истории всё это:
Монах спросил учителя, смысл Дзэн не понимая:
- «Что Дзэн такое, и как обрести его нам где-то?»
Сказал ему тогда учитель, так всё объясняя:
- «Есть состояние, которое открыть готово
В душе у нас то, что всегда в себе имеет люди,
В китайском языке есть одно нужное нам слово:
«Цзинь» - что по смыслу содержанья ближе к Дзэну будет.
Оно «отца и мать», и «свою личность» означает,
А также «хорошо известное», что нам знакомо,
«Любить и понимать», что наше сердце открывает,
«Знать», «постоянно видеть», как бы, находиться дома».
Монах в истории достигнуть святости стремится,
Для этого священные места все посещает,
Как суфий добивается возлюбленной, чтоб слиться
С ней, и он ей себя и свою душу посвящает.
Монах же, приближаясь к своей истине спокойно,
Покинуть свою башню хочет из кости, слоновой,
Желает он в обители обжиться своей, новой,
И святость обрести в своём спокойствии достойно.
Как небеса созвездие, плывя, пересекают,
Так разум дзэн-монаха продолжаться может вечно,
В пути он ничего к себе не присоединяет,
Движенье к его святости легко и бесконечно.
Когда кто обсуждает сам теорию познанья,
Стают не разумом, а тень лишь разума являют,
Когда находит разум кто-либо в своём сознанье,
То поиск разума в себе мгновенно прекращает.
Достичь он может святости вполне обыкновенно,
И без привязанности, даже строки забывая,
Как и самоотверженность, став новым совершенно,
Пчелою в новом улье, там свободу обретая.
Его жизнь – это Дзэн иль «Цзин», везде распространённый,
Во всё проникнутый, собою суть всего меняя,
И с благостным его стремленьем, мир весь обнимая,
В сознанье порождает новый мир, определённый.

Пить воду из сухого ручья
Сю-фэна раз спросил монах: «Когда весь высыхает
Ручей, и в нём воды ни капельки не остаётся,
Что я могу увидеть в нём? Кто из него напьётся?
И о былой воде в нём что-нибудь напоминает»?
Сю-фэн сказал: «Бездонная вода в нём всё ж хранится,
Которую ты вряд ли сможешь увидать глазами».
Спросил тот: «Как способен человек воды напиться»?
Ответил: «Может пить её своими лишь устами».
Позднее тот монах задал вопрос Чжа-чжоу тот же:
- «Как можно из ручья, сухого, воду пив, напиться»?
Сказал тот: «Вода - горькая, и пить её негоже,
Кто будет её пить, тот может жизнью поплатиться».
Сю-фэн, услышав диалог, сказал такое мненье:
- «Чжа-чжоу – живой Будда, я монахом его стану,
Учеников всех распущу, учить их перестану».
С тех пор он посылал к нему людей на обученье.
Считал он, пока след от Дзэна будет оставаться,
То не иссякнет полностью ручей, как мнят невежи,
К потоку будет привкус, собственный, всех добавляться,
И этим наполнять его своей водою, свежей.
Когда Чжа-чжоу говорил всем о жизни потери,
Имел в виду, что тот, кто о своём «я» забывает,
Он погружается в себя, в Нирвану попадает,
И проникает внутрь так тайны, укрепившись в вере.
Кто мудрецом быть хочет и путь в Дзэне начинает,
Тот должен трудности все превозмочь, чтоб утвердиться,
Когда же свою жажду горечью он утоляет,
Ему, напившемуся, Истина может открыться.

Южная гора
Ши-шуань на Южной жил горе, в монастыре трудился,
В котором медитировал состав монахов, дружный,
Куан-хи же на Северной горе в храме молился,
Однажды с севера монах зашёл в монастырь южный.
Ши-шуань сказал ему: «Мой Южный монастырь не выше,
Если сравнить с монастырём твоим, пришёл откуда».
Монах не знал, сказать что, и из монастыря вышел,
Вернувшись, рассказал Куан-хи, тот сказал: «Покуда
Ходил ты, я в Нирвану каждый вечер погружался».
Монах этот вынашивал идею всех сравненья,
Он посещал монастыри, ища всё предпочтенья,
Чтоб место для себя найти, где сам бы он остался.
Ши-шань увидел на лице это его желанье,
Исправить попытался, что в его уме засело,
Монах смутился, промолчал, и то его молчанье
С Дзэн общего, по сути, ничего и не имело.
Куан-хи же сказал ему, когда он возвратился,
Указывая словом тождество, вместо сравненья,
На то, что нам страдания несут наши стремленья,
Не может от Сансары человек освободиться.
Даёт мирская суетная жизнь лишь беспокойства,
И лишь Нирвана может погасить наши страданья,
Так как стремленья разрушать она имеет свойства,
Приводит нас в спокойствие и наделяет знаньем.
Нет пользы в том, что, посещая разные собранья,
Стараемся мы ум разнообразием насытить,
Наивно думая, что развивается сознанье.
Мы не способны Истину от этого увидеть.
Ведь для того, чтоб от иллюзий всех освободиться,
Очистить от ненужного наш разум и сознанье,
Нам нужно-то всего в себя всецело погрузиться,
Тогда лишь обретём мы истинное пониманье.

Конечная истина Дзэна
Монах спросил раз Сань-ша: «Когда преподавали
Монахи в прошлом Дхарму с молотком иль опахалом?
Могли они всем с кругозором ли большим иль малым
Раскрыть конечную Дзэн истину, что выражали»?
Сань-ша ответил: «Нет». «Тогда, - тот продолжал, - и что же
Они показывали»? Сань-ша поднял опахало.
Спросил: «Конечная Дзэн истина в себя включала
Что-то особенное, верно, что понять не можем»?
Сань-ша ответил: «Ты поймёшь, но подожди немного,
Когда со временем реализации добьёшься,
Ведь истина конечная всегда будет дорогой,
Которая откроется, с которой ты сольёшься».
Монах, как многие другие люди, оставался
Себе лишь верен, как и собственным предубежденьям,
Как и возможным всем своим единственным решеньям,
Никак влиянию учителя не поддавался.
Сан-ша пытался изменить такое представленье,
Когда сказал «нет», но от пут тот не освободился,
С иллюзией остался, даже после объясненья,
Спросил об истине конечной, будто находился
Он перед входом в город, города не замечая,
О входе в город спрашивал, сказал тот: «Ты сольёшься
С Дзэн, ты поймёшь, но подожди немного, - отвечая, -
Пока реализации в себе ты не добьешься».

Дух свободы
Монах пришёл к Нан-хуаню, встал пред ним, руки сложивши,
Сказал ему Нан-хуань: «Уж слишком ты мирянин с виду».
Тогда монах сложил ладонь к ладони, выказав обиду.
- «Ты чересчур монах», - Нан-хуань заметил, пошутивши.
Когда другой учитель услыхал о этом деле,
Сказал: «Будь я монахом, то освободил бы руки,
И прочь ушёл». Но многие на то не так глядели,
Сказав, что есть порядок, есть традиции, науки.
Монах пришёл, намереваясь выразить свою свободу,
И правил не придерживался, что все соблюдают,
Когда в зал Дзэна входят или его покидают,
Людьми мир полон весь такого «чересчур» народа.
Они себя считают с верованием борцами,
Не признают традиций и свободу выражают,
По сути, ограниченными они все бывают,
Так как свободу эту напоказ всем выставляют.
Свободен тот, кто незамеченным всегда проходит,
И без желанья ни к чему не присоединится,
Приходит, по своей лишь воли, он или уходит,
Чужой же воли, кто б то ни был, он не покорится.
Принять что-то или уйти – значенья не имеет.
То, что на нас может довлеть, нам нужно разбираться,
И стоит понимать, на нашу волю что довлеет,
Знать нужно, что нам надо: принимать иль отстраняться.
Должны мы разбираться, что безумство есть, что глупость,
И волновать нас не должны законы и порядки,
Свободен только тот, кто делает всё без оглядки,
Такого не собьёт недальновидность или тупость,
Освобождение в себе неправды не содержит.
Обычно не планирует кто, а реализует
С поступками других людей, всё, что в уме он держит,
И лишь поэтому всех неприятностей минует.
Всю жизнь мы учимся освобождать петлю на шее,
Чтобы глупцом не становиться и не быть безумным,
Мы учимся противиться любой чужой затеи -
Свободным каждый так стаёт, и постепенно умным.
Один мудрец сказал: «Того по мере, как старею
Я упрощаю всю свою религию с наукой,
Молитвы значат меньше, меньше книг уже имею,
И дорожу я временем и не дружу со скукой.
Лекарства значат меньше всё, не проживу я дольше,
Но, чем бы я не занимался, всё же я старею,
Но в сердце значат дружба, мир, любовь и жизнь всё больше,
Когда держусь за эти ценности я, молодею.
И с ними замедляю я, в действительности, годы,
Я бодрым становлюсь, работаю с полной отдачей,
Всё делаю для счастья моего всем передачи,
Себя лишаю мишуры, чтоб дух вкусил свободы.

Нить для монет
Премьер Ю-ти спросил раз мастера Дзэн Тао-тюна:
- «Будда, кто он такой»? Окликнул тот премьера странно:
- «Ваше величество»! «Да»? – отозвался тот нежданно.
Спросил мастер: «Что ищите вы, как послушник, юный»?
Ю-ти различные буддистов собирал ответы,
Которые при постиженье Дзэн память хранила,
Как люди собирают марки все или монеты,
То «да» на материнский отзыв дитя походило.
Он хорошо достаточно знал Дзэну, ценил ответы,
Но не был подготовленным вполне к такому зову,
Что вдруг забыл, что спрашивал его там мастер этот.
И был там Будду настоящего принять готовым.
Возможно, в тот момент пришло рассудка помутненье,
Когда такие ищут рыбу на вершине древа,
Или бамбук варят для голода их утоленья,
Иль представляют, что Будда вдруг превратился в деву.
В Китае на бечёвке люди носят все монеты,
Через отверстие в монетах её продевая,
Нанизывают нить так из вопросов и ответов
Глупцы, как будто мудрость собирают, полагая.
Хватаются так в жизни многие за нить пустую,
И думают, что ценностью какой-то обладают,
А ценности уже исчезли, а они не знают,
Всё носят, ими заполняя пустоту, простую.

Дзэн Ти-чуаня
Ученика раз Ти-чуань спросил: «Как вас учили
Дзэн ваши мастера»? Сказал тот: «Нас давали много,
И говорили, чтоб мы уши и глаза закрыли,
Чтобы не видели мы и не слышали дурного,
И чтоб ума мы деятельность приостановили,
И в себе чтобы идей ложных не формировали»,
Ти-чуан, услышавший, спросил: «Вас этому учили?
Но как же после этого монахами вы стали?
Я не прошу тебя глаза закрыть и заткнуть уши,
Иначе ничего ты не увидишь, не услышишь,
Я не прошу тебя не думать, ум питает души,
И без ума ты не одной идеи не запишешь».
Монах был молодым, ум постоянно обращался,
Привязываясь, к всем вещам, дурным и бесполезным,
Беря их, он при помощи их только и общался
С монахами другими, их навязывал любезно.
Он в Дзэн был новичком, его учитель же старался
Ему урок преподнести из Дзэн азов детально,
Но наставленья всем даются индивидуально,
И трудно понимал уроки тот, как ни пытался,
Те, что давал учитель, что могло бы быть полезным.
И если у вас нет привязанности к вещи, данной,
Она просто отбросит тень вам на глаза, исчезнув,
И в памяти не будет иметь след свой, постоянный.
Не обратите если вы особого вниманья
На то, что слышите, что вам не цине исполняли,
То ни один звук не задержится без пониманья,
И музыка исчезнет, будто вы и не слыхали.
Вы думать можете: то – верно, это же – не верно,
Но вы перенести картину ту не в состоянье
Из прошлого во время будущее соразмерно,
Ведь всё равно, другой она окажется в сознанье,
Сегодня та – другая, по сравнению с вчерашней.
Пока вы образ собственный о ней не создаёте,
Смотреть вам бесполезно, вы её не обретете,
Не сможете восстановить её образ, тогдашний.
Не может формы мысли быть, лишённой пониманья,
Пока вы не построите её в своем сознанье,
Ведь хаосом не можем заполнять мы наши души,
Поэтому мы закрываем и глаза и уши.
Когда мы пребываем в стадии Дзэн, углублённой,
То начинам слышать череду звуков, беззвучных,
Виденья видим в мареве нагромождений, тучных.
То почему мысль не создать бы нам, формы лишённой?!

Чистый лист бумаги
Цзюань-ша раз послал к учителю для поздравленья
Монаха, и тот вскоре до учителя добрался,
Отдал ему конверт с приветствием по назначенью,
В конверте этом лист бумаги, чистый, оказался.
Цзю-фэнь монахам показал его всем со словами:
- «Вы понимаете»? В ответ ему было молчанье,
Цзю-фэнь сказал: «Беспутный сын мне написал посланье,
То, что я и предполагал, когда он мыслил с нами».
Посланец, передав всё, в храм вновь возвратился,
Он рассказал ему, что в том монастыре случилось,
О том, как общество к нему монахов относилось,
Цзюань-ша молвил: «Видно, что старик ума лишился».
Цзюань-ша был неграмотным, пока не научился,
И начал постигать Дзэн под Цзю-фэна руководством,
Цзю-фэн, бумагу показав, учеником гордился.
Из-за признания его был тронуть благородством.
Монахи вместо письменности лист лишь увидали,
Поэтому не поняли, в чём смысл листа скрывался,
Не поняли также слова, с чем мастер отозвался,
Поэтому в недоумении все промолчали.
Как мастер Дзэн, Цзю-фэн уж слишком похвалы добавил,
Дзэн ведь - как молния, глаз проследить его не в силах,
Урок окончен был, знак след в сердцах их не оставил,
И скрытное ученье Дзэна на них не сходило.
А посланный монах болваном был, он возвратился
И описал Цзюань-ша сцену, что происходила
В монастыре, но и в него понятье не входило,
Цзю-фэнь увидел сразу, что он смыслом не проникся,
Поэтому сказал, что «из ума тот выживает»,
Так как при объясненье в тонкости не стал вдаваться.
И в жизни нашей, тот, кто думает, что жизнь он знает,
Не видя тонкостей, болваном будет оставаться.
И так будет всегда, когда жизнь будет усложняться,
Никто и не поймёт, как жизнью овладеет случай,
Страх с ненавистью везде будет так распространяться,
К снотворному все пристрастятся, чтоб кошмар не мучал.
Не обладая Дзэном, в ложь все люди станут верить,
И мысли будут стёрты их, как их воспоминанья,
Ничем они не смогут подозрения проверить,
Так как все в тёмный хаос погрузят своё сознанье.

Проповедь Дхармы
Когда мастер И-чуань стал проповедовать ученье
О Дхарме с места своего, среди пришедших ранее
Прогуливаться с запада стал на восток мирянин,
Прогулку делал он как бы по своему хотенью,
И делал так непроизвольно, будто что-то знает,
Затем монах Дзэна продемонстрировал природу,
Он делал то же самое. Сказал мастер народу:
- «Мирянин понимает Дзэн, монах – не понимает».
Мирянин, подойдя к И-чуаню, молвил: «Мне приятно,
Что похвалили вы меня, но похвалили рано»,
Но мастер вдруг сказал: «Кто сделал вывод из коана»?
Ударив его палкой, но всем было непонятно.
Никто не дал ответа. Сказал мастер: «Поделился
Мирянин Дзэн своим, он делал то непроизвольно,
Монах же, Дзэн показывая нам, себя вёл вольно».
И бросив посох наземь свой, к себе он удалился.
Монахи, дзэнские, усердно Дхарму изучают,
И очень мало говорят, чтобы постичь ученье.
- «Чем меньше слов, тем лучше», - эту поговорку знают,
И время всё проводят в медитации и бденье.
Для пониманья Дзэн, учитель задаёт коаны,
К нему подходят лишь тогда, когда их понимают,
Удар, в зависимости от итогов получают,
Какие б не казались их ответы на слух странны.
Монах с мирянином свободу знали в равной мере,
Но сохранять сокровище им нужно было скрытно,
Так как всё ценное хранится в тайне в своей вере,
Нельзя показывать тому, кому всё любопытно.
Как «утром облака в лощину между гор спустились»,
Так у мирянина, в них нет притворства в их явленье,
«Вечернего дождя струи в окно негромко бились»,
Так и монах исполнил чувств своих там проявленье.
Когда искусственности нет – это и есть свобода,
И мастер, когда это видит, сразу понимает,
Он только искренность и безыскусность принимает,
Даёт оценку так поступкам всем, такого рода.
Учитель всех мирян, как и монахов, исправляет:
Мирянину удар - тот привязался к одобренью,
Монаха же вина – желал ускорить постиженье,
Так мастер, всем оценку дав, всех к Дзэну направляет.

Храм Пао-фу
Сказав так, Пао-фу монахам Дзэн внушить пытался:
- «Что лучше: перед храмом иль за храмом оказаться?
Был некто, позади кто храма всегда быть старался,
Он не имел привычки перед храмом появляться.
Скажите, почему с ним так всегда происходило?
Какая же полезней для него была дорога»?
Монах сказал: «Быть может, слеповат он был немного?
Не налететь чтобы на храм, его взад заносило».
- «Глупец, - сказал тот, - ты, имел он не плохое зренье,
И видел хорошо, куда идёт, и путь свой знает.
Но лишь за храмом может наступить у нас прозренье,
Когда не форму видят, а в её суть проникают.
Ведь храм – это действительность, и в ней не замечают
Того, что в ней находится, лицом к ней обращаясь,
Не могут распознать того, что та в себе скрывает,
Ведь тот, что есть в себе, другим стать может, проявляясь.
Вы можете идти в толпе, людей не замечая,
И, даже лица их заметив, их не узнавая,
Когда погружены вы в мысль, своё «я» забывая.
Изнанка всего мира открывается другая.
А это Пао-фу всё «перед храмом» называет.
Когда, видя знакомого, способны улыбнуться,
С ним поздороваться, поговорить, иль отвернуться,
Идёте «позади вы храма», так он понимает.
Во время если медитации воссоздаёте
Вы образ друга, мечтаете в воображенье,
То вы не медитируете, это со-скольженье
С одной дороги на другую, вы по ней идёте.
Так вы, не привязавшись ни к какому направленью,
Идёте в некуда. И «Почему»? – вопрос пред вами
Встаёт учителя. Хотите вы понять виденье,
Какое наблюдаете вы между облаками.
Так, не войдя в действительность, все ваши рассужденья
Всегда стают досужими, всегда в чьей-то окраске,
Цепляетесь за мир этот, не видя наважденья,
Которое всегда меняет истинные краски.
И если храм не видите, Дзэн надобно оставить,
И видеть что-либо другое и им заниматься,
Лишь в концентрации вы можете мысли направить
На Истину, которая вам будет открываться.
Мир полон весь изменчивостью и непостоянством,
Кто не возвысится над ним, будет в водовороте
Страстей, не посвятит себя с ними борьбе с упрямством,
А будет отдаваться человеческой природе.
Но тот, кому всё положение вещей известно,
Кто бесконечное в конечном видеть не устанет,
В вещах увидит сверхъестественное повсеместно,
Среди страданий, бедствий всех благословенен станет

Возвращение к миру иллюзий
Монах спросил Ха-эня: «А как может посвящённый,
Всё понимающий, вдруг в мир иллюзий возвращаться,
И может человек, во всех науках просветлённый,
В том мире жить спокойно, и как долго оставаться»?
Сказал тот: «Зеркало разбитое не станет снова
Таким же гладким, как и раньше, и не возвратится
Цветок на ветвь, что сорван, где была его основа,
Ничто и никогда в начальный вид не обратится».
Монах пошёл дальше себя, представить попытался
Тот образ, чтоб понять, как может стать он просветлённым,
Но почему он раньше им же стать не постарался,
Тогда б узнал ответ он этот, сам став посвящённый.
Ответ Ха-эня может быть превратно истолкован,
Не то, что Дзэн-монах к иллюзиям может вернуться,
И благородство потерять, он Дзэн уже подкован,
Который не позволит вспять к ошибкам повернуться.
По аналогии, Ха-эня это проявленье,
Не что иное, как ума с понятьем просветленье
Как безвозвратное в суть Дзэна посвященье,
А также основательное в знаньях утвержденье.
В том, что возможностью потенциальной обладают
Все люди - стать святыми, и для их осуществленья
Желанье и упорство нужно, - все монахи знают,
Поэтому в ученье их заложено стремленье.
Для них нет двух миров, ни явленности, ни иллюзий,
А жизнь посвящена существ, разумных, всех спасенью,
Их жизнь, словно цветок, цветущий среди всех диффузий,
Они растут и средь пороков под хранящей сенью.
Вечерняя заря всю тьму от света отделает,
И как бы всю контрастность оттеняет на картине,
А облако с небес в себе деревню растворяет,
Учение – как черепаха, что ползёт в пустыне.

Изгнание ученика
Тан-ся пришёл к Ю-чуаню, тот спал, ученик встретил
Его, сказав: «Он дома никого видеть не хочет».
Тан-ся тут молвил «Вы проникли в его мысли очень».
- «Придёт даже Будда, его не встретит», – тот ответил.
- «Хороший ученик вы, вами должен он гордиться», -
Сказал Тан-ся и после этих слов из храма вышел,
Ю-чуань проснулся, но когда историю услышал,
Прогнал ученика, так как не мог не рассердиться.
Монах продемонстрировал Дзэн, только обретённый
Недавно, сразу же, вместо того, чтоб скрыть из страха,
Тан-ся всё понял, хотел словом пристыдить монаха,
Чтоб замолчал он, но монах был Дзэном упоённым.
Кто думает, что Дзэн имеет, тот теряет сразу
Его в один миг, так как поступает он безумно,
Ведь Дзэну следуют все незаметно и бесшумно,
Им Ю-чуань, как и Тань-ся, не хвастались ни разу.

Молчание Дзэн
Му-чу шёл по дороге и с монахом повстречался,
Его окликнул он: «Почтенный»! И тот обернулся,
- «Болван»! - Му-чу заметил, так как тот всё ж отозвался,
Остался каждый сам с собой, и путь их разминулся.
История вся эта вызвала тьму разных споров.
Прав был Му-чу или не прав, оценку ту давая
Монаху этому, его болваном называя,
Ведь он откликнулся на зов, уйдя от разговоров.
Монахи обращаясь, «брат» друг друга называя,
Приветствуют так в духе Дзэна, без лишних приветствий,
В молчании проводят время, слов не расточая,
Считают многословие – источник многих бедствий.
Когда сказал слово Му-чу, монах же привязался
К нему, так как он обернулся, сохранив молчанье,
Поэтому и получил такое замечанье,
Уж лучше бы в ответ ему он как-то отозвался.
Му-чу сказал: мысль стала голосом, а голос – мыслью,
Монах не должен был на мысль такую отзываться,
Молчанье выражает знак единственный: «Я – мыслю»,
И то, что мыслит монах тот, в себе должно остаться.
Нельзя молчание хвалить, им жить необходимо,
Его кто нарушает, тот впадает в заблужденье,
Влечёт одно лишь слово ряд слов с ним неодолимо,
И нет уже конца им в бесконечном рассужденье.
Мудрец сказал: «Гляжу на шумное безумье мира
Лишённых смысла слов и о Молчанье размышляю,
О мириадах звёзд вверху в сиянии эфира,
О глубине их, глубже Царства смерти, их считаю.
Молчанья Царство велико, всё мелко остальное».
Слова эти красивые, красиво и звучанье,
Но нарушает их произношение Молчанье.
Ведь то, что можем мы сказать, всегда даёт иное.
Лишь в отрешённости я чувствую себя свободным
От заблуждений, приводящих разум наш в отчаянье,
И только в глубине во внутреннем моем молчанье
Могу вести я речь с прекрасным другом, благородным.

Безымянный человек Линь-цзи
Линь-цзи сказал монахам раз, что человек есть, некий,
Без имени, живущий плотью, кровью в нашем теле,
Через отверстия он на лице и через веки
В нас входит и выходит, всегда с нами в каждом деле.
Тот, кто его не видел, может в этом убедиться.
Один монах спросил: «Кто человек тот безымянный»?
Линь-цзи вскочил со стула и к монаху устремился,
Схватил за шиворот, вскричал: «Скажи мне, окаянный»!
Монах дар речи потерял, Линь-цзи его ударил,
Воскликнув: «Безымянный в тебе этот не годится»!
Сказал монахам: «Видели, кого я к вам доставил?
Вот так он неожиданно способен появиться.
Он – в нас; мужского, женского он пола не имеет,
Он – не живой, ни мёртвый, не богатый и не бедный,
Ни глуп, ни мудр, ни молод и ни стар, он - безответный,
Ни Сатаны, ни Бога сын, ни холодит, ни греет.
Он – ваша плоть и кровь, оставьте в себе заблужденья,
В уме вы не представите так ничего другого,
Он тот, кто отвечает вам на ваши ощущенья,
И он меняется от изменения, любого.
У нас есть пять отверстий: глаза, уши, рот, нос, кожа.
Мы видим форму, различаем все цвета глазами,
А звуки, разные, и музыку слышим ушами,
Ртом ощущаем разный вкус и говорим им тоже.
А носом - запахи, что есть в природе, обоняем,
Находим всё при помощи того же обонянья,
И кожей нашей разные мы вещи ощущаем,
При передаче наших чувств используем названья.
Лицом к лицу мы безымянного встречаем,
В Дзэн медитации сидим мы друг напротив друга,
Одновременно пять миров вокруг обозреваем,
Из впечатлений в нас обозреваемого круга,
Где видимое, слышимое, как и вкусовое,
Как осязаемое, обоняемое тоже,
Вокруг нас открывает мироздание такое,
Какое лишь чрез безымянного открыть мы можем.
Тот, кто с ним встретился, уже его не забывает,
И не известно, кто из нас двоих нами владеет,
Так как он нам все вещи в этом мире открывает,
Вот только имени он собственного не имеет.
Линь-цзы так безымянного вызвал того монаха,
О коем спрашивал тот, в себе Дзэна не имея,
И тот мгновенно проявился, выскочив от страха,
Как лампа Дхармы, что горит в нас, вечным светом грея.

Причуды У-небы
У-неба был учитель в Поднебесной, всем известный,
Он говорил монахам: «Если кто воображает,
О всех святых или посредственностях что что-то знает,
В стране, великой, составляет колорит кто, местный,
И хоть это – фантазии, все эти измышленья,
И в изложении имеют привкус, благородный,
Материя тонка и деликатна, как творенье,
Она прочна, затащит вниз, на уровень животный».
У-неба был Ма-цзы последователем сначала,
Учителем царя был он какое-то там время
И его имя «не карма» - У-неба означала,
Он на себе нёс, как груженый мул, святого бремя.
Его же имя, настоящее, звучало Та-та,
В себе носящее определённое названье,
Когда к нему кто приходил, того встречал, как брата
Монахам персональные давал всем указанья,
Обычно говорил: «Не взращивайте вы фантазий,
Плохих или хороших, о святых не говорите,
Иль о посредственностях, к кому вы благоволите,
Так как не знаете ещё вы всех их безобразий.
Если пред самой смертью вы ткань эту не порвёте -
Фантазий ваших, доморощенный, ваших суждений,
То лошади иль же осла вы образ обретёте
При жизни вашей, следующей, вашего рожденья».
Тогда не всем понравилось его то замечанье,
Когда он людям говорил о перевоплощенье,
Поэтому он, отвечая на их все желанья,
Стал изменять аспекты многие его ученья.
Нет соответствующего о душах представленья
В том Дзэн, пересекающих грань между жизнью этой
И следующей, как людей всех перевоплощенье
В животных: лошадей, ослов, рождающихся где-то.
В любой час можем умереть мы, в мысли погрузившись,
В свою фантазию, и выплыть вновь в свет не успеем,
От окружающей действительности отдалившись,
Войти так в человеческий наш образ не сумеем,
Когда море ума нашего вдруг разволновалось,
И потревожено спокойствие, и мир нарушен,
Когда не знаем, кто мы, наша сущность разорвалась,
Нам чтоб восстановиться, внутри прочный стержень нужен.
А так, когда монету бросим в гладкую мы воду,
Круги, идущие по ней, усилят в ней друг друга,
Не важно, золотая ль медная в средине круга
Будет монета та, носящая нашу природу.
Имел своё У-неба о «не карме» представленье,
Но это был изваянный Будда и неподвижный,
Он меж простыми и святыми отвергал деленье
Без страха, что окажемся мы на ступеньке нижней.
Актёр, хороший, в жизни роль свою не выбирает,
Плохой же жалуется на свою роль, и несчастен,
И к выбору судьбы актёр, как к роли, не причастен,
Ослом или конём родится – роль свою сыграет.
Поймём, кто есть мы, лишь тогда, когда на свет родимся,
А будем мы конями иль ослами – уж не важно,
Нам только нужно вынести невзгоды все отважно,
Так через тернии мы к своему счастью устремимся.

Значенье стука
В монастыре Или-чуань повар-монах однажды
В гостях садовника-монаха принимал, сидели,
Раздалось пенье птичье, когда оба они ели,
Как только смолкло, то садовник пальцем стукнул дважды
По ручке кресла, пение опять возобновилось,
Запела снова птица, но потом вдруг замолчала,
Садовник постучал ещё – она не отвечала,
Как видно, после пения она вдруг удалилась.
Спросил монах: «Ты понял»? «Нет», - повар ему признался,
Садовник в третий раз по креслу постучал рукою.
Он овощи для повара выращивать старался,
На этой почве оба подружились меж собою.
Естественно для птицы петь было, она и пела,
Садовник изучил её повадки на работе,
Вот почему на стук, особый, вдруг она запела,
Но во второй раз улетела, отдалась заботе.
Живёт в мире желаний повар, ему думать нужно
О ртах и о желудках всех, кто в храме оставался,
Монахах, что всегда съедали его пищу дружно.
Когда стук в третий раз был, то глухим он оказался.
И этот третий раз посланием природы было,
Садовник посылал его, а птица просто пела,
Но повар стук не понял, потом птица улетела,
Ему секрета стука с пеньем так и не открыла.

Священные плоды Юань-мэня
Когда-то жил Юань-мэнь в храме, который назывался
Часовнею Святых Деревьев, Небом Освещённых,
Чиновник раз к нему пришёл, смотрителем назвался,
Стал о деревьях спрашивать, в том храме размещённых:
- «Ну, как? Священные плоды в саду уже созрели»?
- «Никто подобный плод не называл ещё зелёным.
Они уже с рожденья зрелые, на самом деле», –
Ответил Юань-мэнь ему так, тоном, огорчённым.
Деревья персиков через три года плодоносят,
Священные же через восемь лет свой плод приносят.
Они растут лишь в храмах, нигде больше их не встретишь.
Святые же плоды обычным глазом не заметишь.
Чиновник знал, что спрашивает и в виду имеет,
Хотел увидеть плоды мудрости у Юань-мэня,
Не те, что через три иль восемь лет в садах лишь зреют,
А сразу испытать от мудрости той наслажденье.
В ответе плод себя показывает в форме Дзэна:
Познание приходит к человеку постепенно,
По мере того, как в нём происходит перемена,
Плод зреет сам собой и созревает совершенно.
Когда плод не созрел, то и слова о нём бесцветны,
Но как Дзэн этот получить, на то ответить сложно,
О его спелости всегда вопросы безответны,
Когда его нет с нами то и знанье непреложно.
Ведь Дзэн есть море, оно растекается безбрежно,
Оно для нас - и радость, и восторг, и наша пища,
Дзэн не привозим, как въезжаем в новое жилище,
Его не оставляем также мы в жилище, прежнем.
Не делим мы его на части и нигде не прячем,
Дзэн вспыхивает сам, когда лампаду зажигаем,
И воскуряем фимиам, углы все освещаем,
Он всё сам насыщает, и не ведёт себя иначе.
Плод Дзэн таков, что он Вселенную в себе вмещает,
В себе содержит небо, землю, всё на ней живое,
И от себя он ничего уже не отстраняет,
Способен поглотить собой явление любое.

Жилище Чжао-чжоу
Пришёл раз Чжао-чжоу к Юань-чу, тот обратился
К нему с вопросом: «Почему в твои годы такие
Ты не осел ни в каком месте, не остановился?
Тебе же тяжело ходить. И времена лихие».
Тот, в свою очередь, спросил: «А где есть мне обитель»?
Юань-чу молвил: «На горе развалины остались,
Ты можешь там пожить, когда-то жил там повелитель,
С тех пор там никого нет, облака меж гор лишь слались».
- «А почему тебе бы самому не поселиться» -
Спросил Чжао-чжоу. Юань-чу ему не ответил.
Позднее Чжао-чжоу в одном месте Чу-ю встретил,
И тоже спросил: «Ты где б хотел остановиться?
Тебе же в твоей старости осесть где-нибудь надо».
Но Чжао-чжоу так ему ответил в знак протеста:
- «Но на пути моих блужданий не стоит преграда,
Зачем же в жизни мне искать для остановки место?
Я тридцать лет провёл верхом на лошади, а ныне
Зачем садиться на осла мне? Мне не удержаться».
Поэтому он и не мог на месте оставаться,
Не мог остановиться, всё по этой же причине.
В путь в шестьдесят лет он отправился, бродил повсюду,
И по дорогам шёл всё, когда восемьдесят стало,
Учителей всех посещал, общался везде с людом,
Нигде он не задерживался и отдыхал мало.
Его Дзэн зрелым был и сочным, как вино в подвале,
И все смотрели на него, по их всех меркам, здешним,
Что он ещё далёк от совершенства, и считали
Его учителя и все монахи ещё несозревшим.
Юань-чу где-нибудь ему предложил поселиться,
Он он-то сам знал, истинное где его жилище,
И что нет места вне его, чтоб там остановиться,
Так как там было всё: его одежда, кров и пища.
Ответ: «Найти где место»? – был иронией монаха,
Так как не обладал тот Дзэна полным пониманьем,
Во власти впечатления было его сознанье,
Он вместо вечности лишь видел погребенье праха.
Чу-ю же понял ещё меньше, чем Юань-чу в их споре,
Когда зашла речь об осле и лошади в дороге,
И было б лучше, если б промолчал он в разговоре,
Тот к горизонту шел, где стоит вечность на пороге.
Сто двадцать лет прожил Чжао-чжоу и вёл обученье,
Не пользовался палкой, как все мастера, иные,
И голос он не повышал, но знал слова такие,
Что мог помочь раскрыть Дзэна смысл, истинный, значенья.
Монахов он освобождал от ложных представлений,
А в своих странствиях он проверял лишь пониманье
Учителей, которые давали свои знанья,
Какие вызывали часто в нём лишь сожаленья.
Учителя Дзэн временами в старых замках жили,
Себе в ученики глупцов-монахов набирали,
Которые великолепьем, мнимым, дорожили,
Но подлинного Дзэн величия в делах не знали.
Живя в каком-то месте, он к нему не был привязан,
И мог, подобно облаку, блуждать в небесной дали,
Так как он с тайнами, небесными, был прочно связан,
За это его все ученики и почитали.

Неподвижная статуя
Корейцы попросили сделать статую в Китае
Авалокитешвары у художника в Ше-Кьяе
Из дерева в рост полный. Все размеры соблюдая,
Работу сделал он свою, усилья прилагая.
Её перевезли в порт для погрузки там на судно,
И тут она как будто приросла к земле ногами,
Не сдвинуть её с места ни руками, ни крюками,
Народу много было, показалось людям чудно.
Корейцы и китайцы провели переговоры,
И было решено оставить статую на месте,
И статуя приобрела свой вес, как стихли споры,
Была освещена в храме Мин-чинь так всеми вместе.
Один монах сказал, придя к той статуе на поклоненье:
- «Авалокитешвара чудной силой обладает,
Как понял я из всех священных текстов при чтенье,
Он в землях десяти сторон себя так проявляет.
Но почему тогда он плыть в Корею отказался?
Быть может, мастер был весьма искусен в своём деле,
Создав шедевр такой, что весь народ им любовался,
И расставаться с ним китайцы все не захотели.
Психоз их, суеверный, довершил всё остальное.
Святой символизирует любовь на этом свете
И мудрость с добротой, что отразил в своём отсвете
Шедевр художника, создав творение такое.
Корейцам следовало бы использовать в созданье
Свою культуру в обретенье символов, народных,
Что совершенствует и расширяет их сознанье,
В раскрытии богатств в сердцах наших и тайн, природных.
В Дзэн поговорка есть, где сказано это отлично:
«Вся тысяча озёр в себе лун тысяч отражают,
И если лун нет, небеса себя так расширяют,
Что расширенье их глубин стаёт в них безгранично».
Корейцы, Дзэн постигшие, потом образ создали
Свой Авалокитешвары талантами своими.
Откроет кто глаза, небесные тот видит дали.
Увидев чистоту, мы сами можем стать святыми.

Самое удивительное
Пришёл монах к Пай-чуаню раз. Сидел тот отрешённо.
Спросил его: «Что удивительней всего на свете»?
- «Сижу я на вершине гор», - сказал тот отстранённо
Монах сложил с почтеньем руки, смысл найдя в ответе,
Пай-чуань ударил его палкой раз, как поощренье,
В ответ на его явное чего-то ожиданье.
Монах какое-либо ждал чудесное явленье.
И вовсе не случайным было это замечанье:
-«Сижу я на вершине гор», - как он ему ответил,
Что может удивительней быть этого на свете»?!
Лишь в пустоте могут в уме возникнуть горы эти,
Над кромками их Пай-чуань где восход солнца встретил.
Мудрец в «Песне свершений» произнёс однажды фразу:
«Когда кто если попадёт в бесформенного сферу,
У пустоты тот спрашивает Татхагату сразу,
Которая преображает его образ в веру.
Монах перед Буддой, новым, молитвенно склонился,
Сложив ладони, тот его ударил в момент этот,
Мгновенно образ разрушая, что в уме сложился,
Вернув его в земной реальный мир, вместо ответа.
С вершины гор идут слова: «Нет в мысли вожделенья
О беспокойстве иль покое, и где нет понятий,
Поскольку чужд мудрец всех антипатий и симпатий,
Лишь при отказе от всего родится просветленье.
Все формы дуализма выдумали лишь невежды,
Они собой на призрачные все цветы похожи,
И разрушают, тая в воздухе, наши надежды,
И, исчезая, разочарованья наши множат.
Зачем же беспокойствам, лишним, с ними отдаваться?
Пытаясь охватить их, обретая и теряя,
Что правильно иль ложно - меж собою разделяя,
Не лучше ли для нас в реальном мире оставаться»?!

Хижина Нань-шуаня
Нань-шуань жил в малой хижине, что на горе, высокой,
Стояла, до его жилья никто не добирался,
Он всегда радовался своей жизни, одинокой,
Пришёл раз незнакомец, а он в поле собирался
Идти, с ним поздоровавшись, сказал: «Входи, смелее!
Как дома будь здесь, приготовь поесть, по своей воле,
Поешь досыта, что останется, снеси мне в поле,
Захочешь, поживи со мной, мне будет веселее».
Работал Нань-шуань до вечера, сил не жалея,
Затем домой усталый и голодный возвратился,
Тому, что он увидел в доме, очень удивился,
Пришелец мирно спал, свернувшись в позе змея.
А на полу лежали мусор, черепки повсюду,
Поев, пришелец, что готовил, выбросил наружу -
Съестные все припасы, всё, что он считал ненужным,
Все вещи из жилья, потом он перебил посуду.
Хозяин рядом с ним лёг и во весь рост растянулся,
И вытянул свои натруженные руки, ноги,
А незнакомец, шумом потревоженный, проснулся,
Вскочил и бросился бежать, во всю прыть, по дороге.
Прошло лет много, Нань-шуань рассказывал монахам:
- «Хороший был монах, я по нему сейчас скучаю,
Меня освободил он от всего одним лишь махом,
Опять я повстречаться с ним когда-нибудь мечтаю».
Когда Нань-шуань один жил, то ему всего хватало,
Хотел отделаться он от идей всех, посетивших,
И одиночество формировать Дзэн помогало,
Монах освободил от всех идей и мыслей, лишних.
Он знал, что аргументы все не убедят Нань-шуаня.
И понял он, что показать ему монах пытался,
Когда в пустой тот хижине, уснувши, оставался,
Поэтому хозяин перестал жить, как жил ранее.
Ведь пустота монаха истинное есть жилище,
Поэтому и воспитать решил он на примере,
Когда ему не нужно ничего, вещей иль пищи,
Его оставил в новой творческой он атмосфере.
Лишает пищи Дзэн голодного, как и желаний,
А воина – меча, чтобы ни с чем тот мог остаться,
К чему способен человек сам сильно привязаться,
И что является причиной всех его страданий.
Монах так научил Нань-шуаня истинной свободе,
Поэтому ученикам сказал он, что скучает
По странному  монаху, что живёт среди природы,
И с благодарностью его за это почитает.

Идеограмма, обозначающая разум
Монах нарисовал раз разума идеограммы,
Китайские, на стенке, на окне и на воротах
Своего дома, погружён он был в своих заботах
Весь в поисках и составленье жизненной программы.
Фа-энь неверным счёл это, исправил со словами:
- «Должны ворота все иметь ворот обозначенье,
Как окна, стены, ведь они придуманы не нами,
На свете вещь имеет, каждая, своё значенье».
Суан-ху возразил: «В мире – ничто – обозначенье,
Ни окна, ни ворота нужды в этом не имеют,
Ведь это только мы даём вещам всем назначенье,
А вещи в мире без названий обойтись умеют».
Монах рассматривал, как разума, всё проявленье,
Учёным уподобился, весь мир обозревая,
Всё видел, как мыслительный процесс, всему внимая,
И этим от теории искал освобожденье.
Был абсолютный чужд идеализм ему в сознанье,
Он отвергал конкретику вещей в любых ученьях.
Он вышел за пределы мысли, всех имён, названий,
Решил жить в доме, где всех не было б обозначений.
И окна, стены и ворота разумом считались
В его сознанье, с чем Фа-энь частично согласился,
Суан-ху же считал, что вещи в разуме терялись,
Когда носили имена, он с сутью вещей слился.
Без имени себя все вещи в мире проявляют,
А имя – то, к чему смогли мы в мыслях пристраститься,
Лишь человек в мыслительном процессе называет
Всё то, что не способно для него в уме открыться.

Монах в медиации
Библиотекарь раз смотрел в своей библиотеке
На долго в медитации сидевшего монаха,
Тот, будто, умер, и похож был на останки праха,
Как будто, жизнь совсем исчезла в этом человеке.
Спросил его он: «Почему вы сутру не берёте,
И не читаете её»? «Читать я не умею, -
Ответил тот, - прощенье попросить у вас я смею».
- «Так попросите, кто это умеет. Что вы ждёте»?
- «А кто это»? – спросил монах. В ответ было молчанье.
Так часто мы даём оценку людям, ошибаясь.
Монах, как видно, обладал тем совершенным знаньем,
Когда прочитывал он сутры, к ним не прикасаясь.
Зачем брать то, что ты уже давно в себе имеешь?!
Бывает, что пять тысяч сутр прочтут в одно мгновенье,
Но есть такая сутра, что её не одолеешь,
Всю жизнь будешь читать её, и без проникновенья.

Величайшая глубина Тао-у
Раз медитировал Тао-у на скамье, высокой,
Он в мыслях совершал в суть знаний погруженье,
К нему монах тут подошёл из области, далёкой,
Спросил: «В чём величайшая здесь глубина ученья»?
Поднялся Тао-у, встал на колени со словами:
- «Пришли издалека, боюсь я не смогу ответить
Вам ничего, что было бы оценено здесь вами».
Пришлось ему в их храме незнакомца так вот встретить.
Хоть атмосфера храма Дзэн всю суть и заключала
В себе, монах, придя, её вначале не заметил,
Но вскоре пелена иллюзий с его глаз там спала
Туман растаял, тёплые лучи он солнца встретил.
Учитель добр, нет высшего и низшего в ученье,
Нет ни поверхности, ни дна, а лишь одна безбрежность,
Он ничего и не сказал, а проявил лишь нежность
В подходе к пониманью сути без ограниченья.
Вне высшего и малого способно находиться
Лишь то, что может поместиться в мелком и глубоком,
То, что не может утопить, способно проявиться,
Как некая осознанность во сне нашем, далёком.
И это есть та глубина, где малое в великом
Способно всею своею мощью явно отразиться,
Где истина не может от ума во тьме укрыться,
В сиянии своём преображаясь, многоликом.

Три дня Юань-мэня
Сказал Юань-мэн раз монахам: «Мудрость есть, людская:
«Три дня другого человека сделать могут просто».
Что о себе вы скажете? Ведь мудрость та простая,
Всего три дня проходят от рождения до роста.
И прежде, чем сказал кто-либо, «тысяча», - он молвил,
Никто не понял, почему сказал слова он эти,
Но этим головы их он раздумьем вдруг наполнил,
Один монах мысль выразил, пришедшую, в ответе:
- «Я слышал, адъютант когда-то был у генерала,
Тупой, тот предложил ему читать книги почаще,
Три дня прошло, при встрече удивился он немало,
Тот образованным стал, как учёных, настоящий.
Однажды музыкант сказал: «Когда я не играю
Один день, вижу, что мне час для упражнений нужен,
Два дня - друзья мне говорят, что я играю хуже
А если три дня, разницу все люди ощущают».
Количество дней не имеет к Дзэну отношенья
Успехами монахи у Юань-мэня возгордились,
Он был учёным и придерживался убежденья,
Что миг содержит тысячу лет, что в нём находились.
Поэтому миг, каждый, человека изменяет,
И даже вдох и выдох изменяют человека,
Три дня, по обстоятельствам, быть могут больше века.
Зависит время о того, что в нас оно вселяет.
Несёт время в себе потери и приобретенья,
И перед нами ставит постоянные задачи,
От нас зависит жизнь: в растрате или в накопленье,
В одно бывает время так, в другое – всё иначе.
И в жизни нам даётся всё: не мало и не немного,
А только столько, сколько тянется наша дорога,
От нас только зависит то, что мы предпочитаем,
Что людям отдаём, и что от них мы получаем.

Юн-чу посылает монаху нижнее бельё
Юн-чу послал монаху нижнее бельё с посыльным,
Живущему от его храма где-то недалече,
Он слышал, что тот медитирует там в холод, сильный,
И ноги ему от ночной прохлады прикрыть нечем.
Монах же от подарка отказался со словами:
- «Родился в собственной рубашке я, и всё имею.
Я к этому привык, от холода не околею.
Зимой же я хожу по снегу босыми ногами».
Юн-чу послал ему письмо: «А что же вы носили
До времени того, когда на свет вы появились»?
Монах не мог ответить, и тогда, когда спросили
Его, где жил он до рожденья, из чего рубашки шились».
Поздней, когда он умер и кремации подвергся,
В золе нашли сариры и Юн-чу их подарили,
Сказал он: «Лучше б было, как от мира он отверзся,
Ответил, где рубашки до рожденья ему шили».
Сариры – камни драгоценные, они сверкают,
Внутри рождаются всегда от мудрости познанья,
И мудрецы, нося внутри их, тело согревают
Их блеском, внутренним, выходит что наружу знаньем.

Совет Тунь-шаня
Тунь-шань сказал ученикам: «Чтоб время зря не тратить,
Вам стоит знать, что высшее в буддизме есть такое,
Когда это осилите, что это может значить,
Тогда понятно будет вам явление любое».
Монах спросил: «Что высшее в буддизме обозначает»?
Тунь-шань ответил: «Это - не Будда, совсем другое.
Дзэн обретёт лишь тот, умом кто это понимает,
Способно в Дзэне лишь открыться высшее, какое».
Пытается монах Дзэн до чего-либо добраться,
Но концентрирует лишь на одном своё сознанье,
Он видит символ лишь, теряя в целом пониманье,
Что нужно видеть в сумме всё, чтоб в чём-то разобраться.
Но главное, чтоб разобраться над любым вопросом,
Понять нужно, что представляет высшее собою,
Чтоб лошадью не стать, к столбу привязанной уздою,
Бегущей за повешенной морковкой перед носом.
Обманутым не быть чтобы Буддой иль патриархом,
Знать надо, что ценно не лик Будды в изображенье,
В ценное и высшее само Будды ученье,
Сам по себе Будда не может быть святым или монархом.
Дорогу открывая, обращает Дзэн вниманье
Но то, что обретает во всём высшее значенье,
Ведь важно не само лицо Будды, а просветленье,
Иным словом, постичь необходимо пониманье.

Пища для Ен-ту
Чин-шуань пришёл к Ен-ту раз, жившему в уединенье,
Спросил его, всегда ли тот поесть день каждый может.
Сказал тот: «Хватит миски супа мне для насыщенья,
Монаху, практикующему, много есть негоже.
Четвёртый сын семьи Чу-аня мне даёт съестное,
И я ему за это благодарен и обязан»
Сказал Чин-шуань: «Ты с ним обетом будущего связан,
И должен возместить за подаяние такое.
И если не достаточно долг свой ты исполняешь,
То в жизни, следующей, ты быком в мире родишься,
Ему должен вернуть всё, что сейчас ты потребляешь,
Иначе, ни к чему ты в этой жизни не годишься».
Ен-ту два пальца приложил ко лбу и не ответил.
- «Если рога быка ты пальцами изображаешь,
То их раздвинь», - с недоуменьем этот жест тот встретил.
Ен-ту ему сказал: «Ты ничего не понимаешь».
И с этими словами дверь захлопнул перед носом.
Тут проходил Чу-ань, увёл в свой дом неподалёку
Чин-шуаня, пожалев его, а тот встретил с вопросом:
- «Я дружен был уже с ним тридцать лет, и что в том проку?
Достиг он многого, со мной не хочет поделиться».
Той ночью он не смог заснуть, к Ен-ту опять вернулся,
Сказал: «Брат, помоги, чтоб смысл ученья смог открыться,
Поведай Дхарму мне, чтоб к свету разум повернулся».
На следующий день Чин-шуань постиг Будды ученье,
Домой вернулся он счастливым, умиротворённым,
Всё изменило в его жизни это просветленье,
На вещи все начал смотреть он взглядом, просвещённым.
Чин-шуань, хоть не считал себя учителем, но всё же,
Монахи собирались у него, чтобы послушать,
Он думал, что достиг в учении чего-то тоже,
Со временем считать стал, что он многих в знанье лучше.
Когда узнал о друге Ен-ту, жившем отдалённо,
То захотел с ним встретиться, чтоб в знаньях убедиться,
Своих, и уяснить ученья смысл определённо,
Но в первый раз Ен-ту не захотел ему открыться,
Чин-шуань не смог увидеть в друге Ен-ту Дхармакайи,
То тело, тонкое, что за пределы выходило
Физического мира, что отсутствовало в Майе,
В том бренном мире, где земная жизнь вся проходила.
Поэтому спросил он и о друга пропитанье,
И о поддержке среди добродетелей всех, местных,
Хоть Ен-ту и упомянул о долге и признанье,
Но жил давно он среди Будд и Бодхисаттв, небесных.
Чинь-шань не мог то видеть, был в плену он суеверья,
Считая, что монах, что получает подаянья,
Обязан в жизни, будущей, все возвращать даянья,
Перерождаясь волом, по народным всем поверьям.
Ен-ту реальную жизнь показал ему тем жестом,
Ту, не рождается что в мире и не умирает,
И не определяется ни временем, ни местом,
Что вечное продление собою представляет.
Ен-ту Чин-шуаню показать жизнь вечную старался,
Хоть был его друг в иллюзии перевоплощенья -
Что абсолютно чуждо в принципе Будды ученью,
Он жестом пальцев друга на свет вывести пытался.
Когда друг оказался в безысходном положенье,
К нему вернувшись с чистым сердцем и душой, открытой,
Способный Дхарму получить, когда-то им забытой,
Тогда Ен-ту помог ему достигнуть просветленья.

Разбитый поднос
Монах жил в хижине лет тридцать, горестей не зная,
Был глиняный поднос, к которому он привязался,
Однажды, уронил его случайно, размышляя,
Поднос этот разбился, без подноса он остался.
И каждый день просил достать этот поднос, разбитый,
Учеников. Когда поднос ему те приносили,
То он швырял его на землю, говоря сердито:
- «Это не то, верни мне старый»! Те в раздумье были.
И каждый раз это с подносом снова повторялось,
Он к старому подносу постоянно возвращался,
Возможно, только с ним он в прошлой жизни оставался,
И с эти становилось прошлым всё, что обновлялось.

Кого не учит Па-цзяо
Монах спросил Па-цзяо: «Если кто не понимает
Нирваны, иль понятья, с нею связного, какого,
То, что в рождениях и при смертях все избегают,
То станете ли обучать ученика такого»?
Па-цзяо так сказал: «Я обучать того не буду,
Нет знаний, нужных, у такого, ни ума сноровки,
Он не поймёт, ведь, это будет равнозначно чуду,
Чтобы понять то, что нельзя узнать без подготовки.
Помимо знаний, существует высшее ученье,
Не только объясняет то, что хорошо, что плохо,
Но также и причины внутренних всех изменений,
А главное – то, что изящно в мире, что убого.
Не нужно тратить лишних слов, учить тех, кто не знает,
И коем не нужны какие-либо там ученья,
Ещё того, кто знаниям учиться не желает,
И у кого вещей затруднено всех пониманье.
Кто задаёт вопросы, на какие ответ ясен,
Кто своим знанием везде желает похвалиться,
С таким труд постижения глубин наук напрасен.
С таким нельзя учителю и рядом находиться».
Па-цзяо мастером был Дзэна, всем знаком в Китае,
Как маг Чи-чэ, делил на «своего» всех и «чужого».
В стране освободить от всех иллюзий мог любого,
Но уклонялся от невежд всех, их пороки зная,
Учил он знания приобретать всех постепенно,
И отличался от Дянь-туна и его вхожденья
В нирвану, как один из способов войти мгновенно,
Практиковал стремительный тот метод озаренья,
Считал, что время есть всему, не нужно суетиться,
Так как сама жизнь и является таким искусством,
Где, всё, что происходит, проживать должны мы с чувством,
И прежде, чем дойти до смерти, нужно нам родиться,
Поэтому края не столь важны, как середина,
Нирвана – это ведь такое в жизни состоянье,
Когда, всё следует само собой, как мирозданье,
Лишь так мы можем сделаться Вселенной господином.

Деревянный шар Цзю-фэня
Цзю-фэнь занятье начал раз, шар показав на поле,
Пошёл Цзюань-ша за шаром, принёс его обратно,
И сделал это действие по собственной он воле,
Цзю-фэнь же отругал его за это многократно.
Сказал он: «Вы все – это вы, и воля у вас – ваша,
Зачем же вы чужую волю на себя берёте?
Зачем хотите взять то, что вам не подходит даже.
И чуждое вам всем заимствовать не устаёте»?
Когда Юнь-у читал об избранных стихотвореньях
Свои труды, Цзю-то свои писал к ним толкованья,
Потом назвал их в книге «Голубой скалы собранье»,
Когда он умер Та-ю сжёг эти его творенья,
Всё, что учитель в форму некую так облекает,
Разрушить должен ученик и воссоздать всё снова,
Уже своё, так он учение предохраняет,
Своё создав, не то, что до него было готово.
Учение, любое, ведь не терпит завершенья,
И каждый раз оно форму другую принимает,
Лишь так может свершаться всё его продленье,
Он новым своим взглядом старое всё разрушает.
Развитие это естественное и движенье
Вперёд, чтобы застывшей формою не становиться,
Но сути, всех основ должно остаться сбереженье,
Могла без шелухи чтобы основа сохраниться.
Теории ведь, собственные, люди создавая,
Стараются всё поменять, им если удаётся,
Когда берутся, что-нибудь исправить, подновляя,
То от оригинала ничего не остаётся.
Пословица гласит: «Убей Будду и патриархов,
Только тогда ты дашь бессмертье им, и их прославишь».
Меняя что-то у чужих, не делаешь подарков,
И своего ты не создашь, чужое переправишь.
Цзю-фэнь начал своё, но не закончил это дело,
Цзюань-ша же закончил, но ведь не было начала,
Обоим завершённости в делах их не хватало,
С начала до конца всё сделать можно лишь умело.
Ручей в бамбуковом лесу становится зелёным.
А ветер, вея средь цветов, бывает ароматным.
Когда оба в противоречии определённом,
Спор мудреца с учеником бывает неприятным.
Единомыслия ведь, истинного, быть не может,
И только гладким шар всегда бывает, деревянный,
В нём нет углов, он в мире совершенен постоянно,
Различно всё, и люди меж собой различны тоже.

Три мира Ень-ту
Монах спросил Ень-ту: «Когда три мира угрожают
Мне, что я буду должен делать, как буду спасаться»?
Ень-ту сказал: «Сидеть, на одном месте оставаться,
Миры сидящих в позе Дзэн людей не замечают.
Три мира – мир желаний и мир нематериальный
Обычно в нас живут и разумом на нас влияют,
Поистине, нам угрожать лишь может мир реальный,
Он нами и всем на земле едино управляет».
Сказал монах: «Не понимаю я, мне объясните,
Когда что не понятно, то и слушаешь напрасно».
Ень-ту сказал: «Я объясню, мне гору принесите,
Когда её вы принесёте, то вам станет ясно».
Мудрец, слыша слова эти, сказал: «Обыкновенно
Монах смотрел на вещи, как на воду, что в стакане,
Ведь тот, кто делает себя Буддой, может мгновенно
Другого буддой сделать, приведя его к Нирване,
Он может на миры те сесть и посадить монаха,
Способный в пустоте миров всех трёх найти опоры,
Тогда от них испытывать монах не будет страха,
Так как научится переставлять в мирах тех горы.
Материальный мир, мир также, нематериальный,
Способны превращаться в мир один из заблуждений,
И чтоб определить среди них мир один реальный,
Необходимо совершить в мир тот проникновенье.
Восточная гора и речка, и травы росинка,
И есть реальный мир, кто это понимает,
В своих мечтах всё в драгоценный камень превращает,
И даже человек сам - всей Вселенной половинка.
Три мира друг на друга так в самих нас громоздятся,
И то, что видим мы, в нас возбужденье вызывает,
Как эхо, в небесах все наши мысли исчезают,
Где, обретают твердь, тонкой материей родятся,

Истинный глаз Линь-цзи
Ма-ку спросил Линь-цы: «Авалокитешвара, знаешь,
Имеет тысячу рук, и у каждой есть по глазу,
И видит вещи все глазами этими он сразу,
Но истинный какой его глаз? Как ты понимаешь»?
Линь-цы сказал: «Раз полководец со врагом сражался.
Но окружён был им, почти разбит, без снаряженья,
Но на горе он с цинем песни пел и оставался,
Смотрел вниз, испугался тот и проиграл сраженье,
Последователен был воин в достиженье цели,
Вокруг себя он будто бы имел глаза повсюду,
Враг думал, что его все воины забились в щели,
Оставил поле битвы, то было подобно чуду.
Кунь-минь известен был как Мастер Спящего Дракона,
Которого никто не может победить, он видит
Перемещенья все врагов, который ненавидит
И ошибается при битве, по воле закона.
Авалокитешвара имел тысячу глаз сразу,
Но истинным один был глаз, и он не закрывался.
Ведь, истинный глаз в тысяче других глаз растворялся,
И он не мог закрыться, иль что упустить, ни разу.

Жизнь в одиночестве
Монах спросил Ю-шу: «Как жизнь в горах ты представляешь?
Как на вершине гор жить одному? И с кем общаться»?
Сказал тот: «Ты зачем в долине свой Дзэн оставляешь,
Карабкаешься сам на гору, чтобы там остаться»?
Ведь на горе средь облаков ты можешь заблудиться,
И на вершине с духами ты не найдёшь общенья,
В долине в медитации ты будешь в погруженье,
В котором мир твой внутренний может тебе открыться».
- «Но как для медитации найти место такое»? –
Спросил монах, - таких мест сейчас нет уже, наверно».
Сказал тот: «Есть для медитации место, любое,
Искать вдали от дома тихий уголок – неверно.
Способен каждый в пустоту проникнуть в любом месте,
Где с миром можно прекратить легко обмен мгновенно,
Наедине с собой остаться с тишиною вместе,
Очистить разум, ни о чём не думать совершенно.
Видать, в монастыре не мог со всеми ты ужиться,
И пожелал жить на горе один, пренебрегая
Товарищами, с кем успел ты в жизни подружиться,
Себя средь них достойным в Дзэне более считая.
Не важно, сколько занят днём, но время найти можно
Для медитации, монахом кто себя считает,
Когда ж себя учение противопоставляет
Всей повседневной жизни, то это ученье ложно.

Четыре запрета Чао-шуаня
Чао-шуань сказал, когда монахи все собрались:
- «Есть в жизни правила, которые вы соблюдайте:
По пути птичьего ума следов не пролагайте,
Вы если не хотите, чтобы без всего остались;
Не одевайтесь прежде, чем на свет не появились;
Момент же настоящий вечностью вы не считайте;
Пока вы не родились, себя не выражайте,
Но будьте теми, стали кем, когда родились.
Ведь птицы часто то, что ищут, не находят,
Так как подвижные и много суетятся,
В полёте на ненужные места часто садятся,
У человека коротка жизнь, дни быстро проходят.
Мысль нужно отвергать, пока свои не появились,
Которые в наш разум с опытом только приходят,
Смешны все люди, что в одежды, чуждые, рядились,
Такие всю жизнь себя ищут, нигде не находят.
Момент свой настоящий вечностью же не считайте,
Так как любое время к вам приходит и уходит,
Всё изменяется, лишь тот, кто ждёт, своё находит,
Что попадает к вам, то отпускать не забывайте.
До своего рождения, себя не выражайте,
Чтоб стыдно не было потом за ваши прегрешенья,
Вы полноценно можете лишь после становленья
Всем показать себя в красе, и это всегда знайте».

Очертание линии жизни
Цю-шуань сказал Янь-шуаню фразу раз такую:
- «Весь день с тобой мы говорили, но чего достигли»?
Монах провёл пальцем в воздухе линию, прямую
Сказав: «Мы в этом разговоре жизни суть постигли».
Цю-шуань ему ответил: «Я не ожидал такого,
То, что мы делали с тобой сегодня, всё прекрасно,
Ты этим можешь обмануть кого-либо другого,
Так как о сути жизни всем нам говорить напрасно.
Есть сотни, тысячи Самадхи, Будды предписаний,
Включая линию Янь-шуаня, жизнь течёт обычно,
Хотя ей не мешают все духовные исканья,
Но всё всегда вокруг нас как бы выглядит привычно.
Но главное, чтобы черта прямою оставалась,
И наш прямой путь в испытаниях не искривляла,
И чтоб нигде в нас жизнь, духовная, не прерывалась,
Подобная дыханью нашему, жить позволяла».
Раз лёг он спать, Янь-шуань пришёл, он отвернулся
К стене, лежал так молча, и минуты проходили,
Янь-шуань, спросив его, когда плеча его коснулся:
- «Учитель, почему вы так со мною поступили»?
- «Ты пальцем тычешь в пустоту, дыру сделать стремишься, -
Сказал он, - и сейчас ты занимаешься бездельем,
Ты пальцем разгоняешь облака и суетишься,
Уходят облака, стаёт глубь неба беспредельной.
Сейчас мне снился сон, не объяснишь его значенья»? -
Спросил его, лёжа, к стене ещё всё отвернувшись.
Янь-шуань вернулся с тазиком воды через мгновенье,
Чтоб смог омыть лицо учитель, только что проснувшись.
Пришёл Цзянь-ен, к нему мастер с вопросом обратился:
- «Вот брат-монах сну дал такое толкованье,
Что скажешь»? Вышел тот и с чашкой чая возвратился,
Воскликнул он: «Вот полная жизнь такта и вниманья»!

Площадка нашей жизни
На доме Ки-шуаня выбито стихотворенье:
«Площадка Ки-шуаня есть, куда трудно добраться,
Слишком круты туда ступени все для восхожденья,
Но генералом каждый стал, кто смог туда взобраться».
Ки-шуань врождённый мастер Дзэна был, его все знали,
Сегодня даже Дзэн его остался незабытым.
Но на его площадку единицы попадали,
Хотя для каждого туда всегда был вход открытым.


Конец

Декабрь, 2020год
Иркутск