Глава 17 Голову сломать можно!..

Поезд мчал Бескрайнова все дальше, колеса на стыках отбивали такт одной им ведомой мелодии, а неумолимо убе-гающие пейзажи под уже темным небом, пролетающие мимо станции и полустанки бессознательно рождали в душе тоску. Мысли возвращались к посетившим в Москве воспо-минаниям и к беседам со Светогоновым и Надеждой.

Он начал было анализировать их, но в голове был пол-ный сумбур, а чтобы упорядочить мысли, необходимо до-стать записи, уединиться и попытаться выстроить логиче-скую цепочку происходившего. Однако место было непод-ходящим для этого — в купе соседи попались на редкость говорливые, по коридору туда и сюда сновали пассажиры и, сменяя друг друга, торговцы предлагали свои товары. К то-му же природная лень и неведомая тоска нашли необходи-мые доводы не в пользу таких занятий. Поэтому Бескрайнов, сказав себе: «Будет время, будет место…» — откинулся на спинку вагонного дивана и закрыл глаза.

Но забыться не удалось. В сознании всплыл образ Свето-гонова и его слова: «Ты для меня существуешь только тогда, когда я думаю о тебе». «Значит, если следовать логике Вик-тора, и мои воспоминания, и все люди, с ними связанные, существуют лишь, когда я думаю о них. И если я не буду думать об этом, то их для меня просто не будет. Но как за-щититься от воспоминаний, если они приходят порой произ-вольно, независимо от твоего желания? И почему они при-ходят? Какой в этом смысл? И какой смысл в том, что они несут какую-то эмоциональную, чувственную нагрузку, если я могу им просто запретить, и они уйдут? Если человек может решать думать или не думать, и о чем думать, то в таком случае получается, что он и есть сам себе бог. Только вот одна загвоздка — откуда берутся мысли, которые не я думаю, и воспоминания, и внутренний голос, часто не согласный со мной, с моими решениями, поступками?»

Бескрайнов все же вышел в коридор.

«Получается, что есть я и, видимый и невидимый, внеш-ний мир. Я могу от всего внешнего отгородиться, так же, как от того, что за окном — могу смотреть и не видеть, могу глаза закрыть, занавески задвинуть или, вообще, штору опу-стить. И буду сам для себя богом, что хочу, то и буду ду-мать, что захочу, то и буду делать. Но внешний мир от этого не перестанет существовать, и если там кто-то или что-то есть, что призвано реагировать на мои мысли, чувства и по-ступки, то должен или должно как-то проявляться…»

Поезд резко затормозил и остановился. Послышались восклицания, все засуетились, начали смотреть в окна. Но, видимо, ничего серьезного не произошло, и состав тронулся. Мимо проплыла высокая церковь, окруженная большой бе-резовой рощей. Иван пожалел, что фотоаппарат далеко в чемодане, настолько было красиво сочетание белой церкви и берез под лучами заходящего солнца. Лирическое настроение охватило его всего, так захотелось творить, творить и творить. Он выпрямился, потянулся всем позвоночником вверх и, держась за поручень, откинулся назад, будто у него за спиной висел тяжелый рюкзак, полный его трудов… Но вместо рюкзака ощутил удар локтем в спину.

— Мужчина, смотреть нужно, не один ведь! Хорошо ки-пятком не облилась, а то бы на вас остатки вылила! — На него глядела рассерженная женщина с полупустым дымя-щимся стаканом в руке, рядом с ней на полу была лужица.

— Простите, не видел…

— Простите-простите… Все вот так, сначала сделают, а потом прощения просят!..

Настроение было испорчено, и Бескрайнов вновь уселся на свое место. «Почему от добра, от красоты сердце как бы расцветает и раскрывается, как цветок, а от зла сжимается? — подумал он.— И еще, если я сам себе бог, то мой разум — это все, последняя инстанция для меня, мои мысли, прин-ципы, доводы имеют первостепенное значение и только они верны, в противном случае, я не бог. Отчего же столько промахов? Где же истина?.. Если не во мне, то вовне, а зна-чит у кого-то высшего, кто ею обладает…»

Иван вспомнил Надежду, их последнюю встречу, ее хо-лодность к нему, саркастичность, может, излишнюю деловитость, но это его уже не трогало, ибо все угасло.

«Нет, творческий человек не должен привязываться к чему бы то ни было, тем более создавать прочные связи,— думал он.— Ничто человеческое не должно быть чуждо, но оно не должно раздавить его. Человек должен одухотворять все живое и неживое, одухотворять их в своей душе и отда-вать людям, но при этом он должен рисовать реалистические картины жизни, чтобы люди видели там себя, свои недостатки и становились лучше. И критерием должна быть душа самого творца, его чувство, его видение… Значит, сам себе бог или кто-то вовне, но имеющий свое представительство в душе человека? Но, если верно последнее, уже не я творец, а тот кто-то… Голову сломать можно!..»

Бескрайнов достал записную книжку и записал все эти рассуждения, чтобы внести их в будущий роман.

«Когда же я приступлю уже к этому роману? Может, там, у бабушки…— подумал он, и перед ним всплыло лицо Ана-стасии, каким он видел ее последний раз у Степана Алексее-вича.— Настя, Настя, вот кто мне нужен! Завести любовь с ней, а там что будет… Это должно всколыхнуть меня, дать пищу чувствам, душе и вдохновение!»

Иван снова вышел в коридор и прижался лбом к оконно-му стеклу. Уже была ночь, и если поставить ребром кисти рук рядом с лицом, чтобы в глаза не попадал свет, то между полустанками можно увидеть звезды, несущиеся над землей вместе с поездом и составляющие с ним одну загадочную вселенную. А когда мимо, в обратном направлении, проплы-вали дома с редкими огнями, то воображение, околдованное ночью, рисовало простые и теплые картины человеческой жизни. Но это все, как небыль, тут же исчезало в бесконеч-ной ночи, где реальными были только поезд и звезды. Время  растягивалось за поездом по рельсам, а Бескрайнову все не хотелось спать. В окно стал накрапывать дождь, а в голове пульсом бились мысли, и не было забытья Ивану в этот поздний час, несмотря на усталость. Все, произошедшее с ним в последний месяц, как бы толкало в спину незавер-шенностями, а загадочное будущее волновало и беспокоило неизвестностью, страхами, что опять все будет как всегда. Бескрайнов боялся, что лень, безделье, увлечения, отсут-ствие сосредоточенности и другие недостатки опять превра-тят его желания в несбывшиеся мечты, что ничего не изме-нится. На смену одному часу приходил другой, а перед внутренним взором Ивана была пелена…

© Шафран Яков Наумович, 2020