Глава 15. Прогулка

        – Я, как и все очкарики, не люблю дождь! – Сказал Марк.
        – Правда? – я искренне был удивлен, поскольку мне очень нравился дождь. Особенно такой – теплый, не затяжной и я бы сказал, нежный.
        – Да! И вот почему. –  Марк снял очки и стал протирать линзы от капель.
        – Понятно! – на самом деле мне тяжело было его понять, я никогда не носил очки.
        – Мне надо Глебку покормить! – Сказала Соня, – давайте там, за угол школы зайдем.

        Мы подошли уже к 27й школе, и зашли между учебным корпусом и беговым полем. Мы с Марком сели на вкопанные колеса, что были натыканы в землю перед беговой дорожкой. София отошла в сторону и стала кормить ребенка из бутылочки, которая хранилась в термосе.

        – Ты не хотел, бы отсюда свалить? – сказал он неожиданно, как будто мы уже на эту тему говорили с ним.
        – Конечно, хотел бы! Спрашиваешь! Только, как и куда – два извечных вопроса.
        – У нас там, в общаге, где мы учились в Киеве, есть репточка, там можно жить, условия не супер, но зато Киев!
        – Ты предлагаешь? – Я, было, очень обрадовался его предложению, но тут вспомнил про работу. – У меня же, еще есть эта конченая работа!
        – Так бросай ее на хрен! В чем проблема?
        – Существует некий договор, между училищем, что я закончил, и предприятием, где я работаю. Согласно которому, я должен отработать на Стекольном заводе не менее трех лет.
        – А, слышал про такое. Это в высших учебных заведениях любят. Там это называют «Распределением».
        – Это как?
        – Тебя отправляют туда, где страна больше всего нуждается в тебе. Если блата нет в деканате, то могут вообще в такую дыру заслать! У меня одного приятеля из группы направили на камчатку!
        – Звездец! Правда? – я был так поражен услышанным, и в сравнении понимал, как мне повезло еще, что я работаю в своем родном городе.
        – Басиста из группы направили в Бердянск на какой-то завод, что солидол делает. Тоже, дыра еще та, но там хоть тепло и море есть.
        – Прикольно!
        – Ударник трахал какую-то комсомольскую телку в деканате – в Евпаторию поехал. Еще один знакомый – Андрюсик, в Киеве остался – вовремя женился на киевлянке.
        – Повезло!
        – Тебе надо поговорить с начальством на заводе. Сейчас, мне кажется, все не так строго, как было год-два назад, при совке. Ты сколько там уже работаешь?
        – Почти год уже.
        – Ну и достаточно! Решай короче эти вопросы в срочном порядке, и поехали в Киев. Мы покажем тебе мир, в рамках отдельно взятого государства! – последнюю фразу он сказал гнусавым голосом и выставил руку вперед, явно подражая пролетарскому вождю.
        – Завтра же пойду к начальнику увольняться! – сказал я довольно решительно.
        – Верной дорогой идете товарищи! – он перестал играть, и вернувшись к нормальной речи продолжал, – Ты где-то вообще был, кроме Луганска?
        – Да! Вот в Северодонецке, например! – отшутился я. – А ведь и правда! Я в Киеве никогда не был. Я был в Сумах у дяди Жени, в Одессе с мамой и братом в 1985м, в Луганске, само собой, и все! Не считая пригорода.
        – Да уж, не большой перечень!
        – Даже мой младший брат ездил через Москву, на Урал с отцом в детстве!
        – Понятно все с тобой! – сказал грустно, выдержав паузу.

        Из его слов было очевидно, что Киев, это наименьшее, куда мне нужно сейчас поехать. Это лишь добавило решительности моим намерениям уйти с работы. Пусть она и стабильная, но приходилось ездить каждый день на стекольный. Да и в целом меня не устраивала перспектива рабоче-крестьянского пролетариата. Я как-то беседовал с другом моего отца, на тему «кем я себя вижу в будущем» и он засмеялся и назвал меня «начальником» когда я сообщил ему, что не вижу себя простым рабочим. Но и начальником я себя не видел, хотя отец все время говорил, что из старших сыновей вырастают хорошие начальники и командиры. Но я хотел творческой работы. Музыкантом, художником или дворником, сторожем на худой конец. Об этом БГ даже песню написал. «Поколение дворников и сторожей». Мне очень хотелось этой судьбы. Жить в большом городе, работать сторожем «сутки через трое», или дворником и ездить на метро…

        Я даже написал песню.

                Я мечтаю стать дворником или сторожем при районном ДК
                Можно даже художником, но только меня не возьмут никогда.

        – Хочешь, расскажу, как я купил себе свою первую электрогитару? – Марк прервал мои размышления и сменил тему разговора.
        – Канеш! Это как-то связано с переездами?

        Мне было интересно т.к. моя «Форманта», была подарена одним «сочувствующим» старшим товарищем из администрации завода РТИ, и после того как мастер Павел Скорик, довел ее «до ума», на ней даже стало возможно играть. Взял он за это правда, 25 рублей. Иметь советскую гитару –  это было, как иметь Запорожец – некоторые предпочитали ходить пешком, чем иметь такую машину, другие говорили так: полчаса позора и ты на даче. Мы играли на совко гитарах, а те, кто постарше могли позволить себе играть на инструментах из соц. стран. Это были болгарский Орфей, чешская Ялана и самой известной маркой была Музима производства ГДР. У нее, в нашем регионе, самые известные модели были Экшн бас (Action bass) и соло-гитара Лид Стар (Lead Star). Копии Пресижн баса (fender precision bass) и стратокастера от Фендер (Fender Stratocaster).

        – Моей первой фирмовой гитарой была Музима Лид Стар!
        – Первой? – удивился я, так как даже Лид Стар был для меня недосягаемой мечтой. – На чем же ты сейчас играешь?
        – Сейчас у меня, Ибанез Артист (Ibanez Artist), ему почти 15 лет, но он как новый – я храню его в жестком чехле, т.к. достался он мне не дешево. До него был Greco, а вот до «Грека» и была Музима.
        – Что за «Грека»?
        – Примерно, то же самое, что и Музима – они так же снимают копии с именитых марок, только это уже японец, а не социалистический европеец. У меня, например, копия Гибсона СГ (Gibson SG) как Ангуса Янга из АС/DС.
        – А это такая, с дьявольскими рожками?
        – Все верно, так и есть! Я думаю, он выбрал ее из-за того, что песня, на которой они взлетели, называлась «Highway to hell» (дорога в ад). И честно тебе скажу – я пробовал настоящий америкосовый Гибсон, ну хоть убей мне мой Грека больше по душе, хотя америкос звучит пожирнее. Но как-то Greco сидит в руке, как под меня сшитый!
        – Так, а с Музимой что?
        – Я насобирал двести с небольшим рублей, сел в поезд на Москву и поехал. Переночевал на лавочке, в метро Площадь Революции, спрятавшись от дежурного мента, за зеркало, когда он в час ночи делал обход, выгоняя бездомных. В пять утра, когда открылось метро, вышел к ГУМу и занял очередь.
        – В пять утра уже очередь была?
        – Да и при этом, все делали вид, что они гуляют, а не стоят. Т.к. местные власти гоняли, чтобы не собирались толпа.
        – Во сколько же он открывался?
        – Открывался он в восемь, но уже к семи часам очередь была похожа на первомайскую демонстрацию. Были там и свои «бригадиры» - те, кто курировали небольшие группы и следили, что бы без очереди никто не попал.
        – Ни фига се!
        – Так вот, отстоял я, и протискиваясь через толпу, дошел до музыкального отдела к 12 часам. Там отдал заветную сумму и получил гитару, правда, нагрузили мне кучу бесполезных вещей еще рублей на тридцать. Пришлось купить штук десять пластинок то ли Кобзона, толи Пугачевой я их сразу поставил около мусорника, на выходе. Не потому, что считаю их полным отстоем, а просто их мне не куда было положить. Дома в принципе я мог бы эти пласты поменять на что-то путевое или тупо продать. Как сейчас помню, мне дали чек и германский фабричный паспорт на гитару…

        Марик задумался. Я не мог понять, он грустит, или эти воспоминания приятны ему. В общем, он ностальгировал. После не продолжительной паузы он продолжил.

        – Когда мне подвернулся «Грека», я продал свою бэушную Музиму, фактически ничего не потеряв. Спрос на них не плохой т.к. лучше Музимы, только американцы или еще япошки.
        – Это Фендер?
        – Америкосы много чего делают. Я очень рад, что совок распался, есть надежда, что и мы через 10-20 лет начнем жить как в штатах, что у нас гитары будут делать, машины такие как там и уровень жизни будет такой же. Там средняя зарплата около двух с половиной штук баксов!
        – Ни фига се! Это же около двух тысяч рублей на наши!
        – Ты по официальному курсу считаешь?
        – А какой еще есть?
        – Ну, есть реальный курс доллара, за который ты можешь пойти и купить его, правда раньше статья была за это. Даже в 60е какого-то валютчика расстреляли, когда нашли у него дома один лям зелени.
        – Правда? Я первый раз слышу!
        – Вот сколько официальный курс?
        – Ну, где-то восемьдесят пять копеек?
        – Восемьдесят шесть если быть точным! А вот реальный курс – четыре рубля! Чувствуешь разницу?
        – Подожди, ты хочешь сказать, что средний американец, в пересчете на наши деньги, получает десять штук деревянных? – я был крайне удивлен, ведь в моих руках никогда не было больше пятидесяти рублевой купюры. Я даже не знаю, как выглядит сто рублей. И не смотря, на то, что у нас недавно была инфляция, и деньги обесценились в три раза, а рубли уже вышли из обихода, десять штук были внушительной суммой. Пусть даже преувеличенной.

        Я не очень охотно верил его словам, он выглядел сторонником – т.е. заинтересованным. Очевидно, было, что он не может рассуждать трезво. Но все равно он открыл мне массу нового, и я находился в легкой прострации, от услышанного. Я давно слышал, что за океаном живут «веселее» чем тут, но что бы настолько, даже не предполагал. Впервые я сравнил цифры и понял, что статистика фактов бьет не в бровь, а в глаз.

        Пока ребенок кушал, он заодно и обделался, Софи и Марк пошли купать малого в срочном порядке, а я двинулся к Фролу. Его дома не оказалось, и я изрядно проголодавшись, направил свой путь домой. Такой знаменательный день был сегодня. Я потерял девственность, или как мы уже договорились, будем называть это – «я потерялся». А еще точнее, можно было бы озвучить это на следующий манер – меня потеряли. Ведь моих заслуг в этом просто нет…

        Это большое и яркое событие в жизни любого человека, но у нас не принято этим делится и все делают вид, как будто этого не существует. Хвастать тут, скорее всего не чем, хотя каждый помнит это событие всю свою жизнь, несмотря на то, что не каждый хочет написать об этом книгу.