Вера Инбер

Поэтесса и прозаик Вера Михайловна Шпенцер (в замужестве Инбер) родилась в  июне 1890 г.  в Одессе. Ее отец возглавлял научное издательство «Матезис», а мать, урожденная Бронштейн, была родной тетей будущего «демона революции» Льва Троцкого. По окончании гимназии Вера училась на историко-филологическом факультете одесских Высших женских курсов. Выйдя замуж за журналиста Натана Инбера, она в 1910 г. уехала вместе с ним заграницу (год провела в Швейцарии и три года – во Франции), откуда присылала в одесские журналы стихи  и статьи о французской моде. Первый поэтический сборник Инбер «Печальное вино» вышел в 1912 г. в Париже. Вернувшись в 1914 г.  в Одессу, она часто выступала на поэтических вечерах, печаталась в местных газетах и альманахах, пробовала силы как актриса и писала для театра. Вплоть до 1920 г. Инбер имела в литературной среде прочную репутацию «роковой», декадентской поэтессы. Революция заставила ее сильно изменить свою манеру.

Начало 20-х годов Инбер провела в Одессе. Об этом ее великолепная автобиографическая повесть «Место под солнцем», в которой бушует веселая жуть Гражданской войны – голод и холод, бандиты и матросы, «товарищ Клавдия» из ЧК, тиф и самодеятельный театр, работа за полбуханки хлеба или миску ячневой каши. Потом была краткая поездка в Константинополь и разрыв с мужем – он вместе с дочерью остался в эмиграции, а она вернулась в Советскую Россию. Издав в 1922 г. в Одессе свой третий поэтический сборник «Бренные слова», Инбер переехала в Москву, где начала сотрудничать с журналами "Огонек", "Красная нива" и др. Вскоре она примкнула к «Литературному центру конструктивистов», организованному поэтом Сельвинским (помимо некоторых других в него входили поэты Багрицкий и Луговской). В новой литературной среде постепенно изменился весь образный строй ее поэтической речи. Конструктивисты практиковали тактовый стих и локальный метод (прием, при котором главным является функциональное значение рифмуемых слов, подчиняющее себе метафору и рифму). Они считали, что произведение искусства должно отвечать всем требованиям технической конструкции с максимальным функциональным использованием каждой из его частей. В целом это пошло на пользу молодой поэтессе – стих Инбер становится более твердым и емким. От былой «декадентской» туманности не остается и следа.

В 20-е гг. поэтесса с удовольствием афишировала родство с Троцким и написала несколько стихотворений о своем великом двоюродном брате: «При свете лампы – зеленом свете – обычно на исходе дня в шестиколонном кабинете вы принимаете меня. Затянут пол сукном червонным, и, точно пушки на скале, четыре грозных телефона блестят на письменном столе. Налево окна, а направо, в междуколонной пустоте, висят соседние державы, распластанные на холсте. И величавей, чем другие, в кольце своих морей и гор, висит Советская Россия величиной с большой ковер.  А мы беседуем. И эти беседы медленно текут, покуда маятник отметит пятнадцать бронзовых минут. И часовому донесенью я повинуюсь как солдат. Вы говорите: «В воскресенье я вас увидеть буду рад».  И, наклонившись над декретом, и лоб рукою затеня, вы забываете об этом, как будто не было меня». Конечно, потом, когда Троцкий превратился во «врага народов», поэтесса старалась не вспоминать этих стихов. Но компетентные органы прекрасно их помнили. Так что в течение многих лет Инбер приходилось не на словах, а на деле доказывать свою лояльность Сталину. Делала она это очень искусно, и сумела благополучно пережить эпоху репрессий. Ее не только ни разу не арестовали, но и неоднократно выпускали заграницу.

Помимо партийных стихов «на злобу дня» Инбер отдала дань очень популярному в 20-е гг. авантюрному жанру. Написанное ею стихотворение о юнге (капитане) из Марселя, влюбленном в девушку из Нагасаки, вскоре превратилось в песню и прочно вошло в блатной русский фольклор: «У ней такая маленькая грудь и губы, губы алые, как маки... Уходит капитан в далекий путь и любит девушку из порта Нагасаки…»

К той же эпохе середины 1920-х годов относятся первые прозаические опыты Инбер, отмеченные дневниковой непосредственностью. Помимо повести «Место под солнцем» (1928) следует упомянуть правоверно-«обличительную» книгу  очерков о Франции  «Америка в Париже» (1928). Журналистская работа и частые разъезды не мешала Инбер постоянно выпускать новые поэтические сборники: «Цель и путь» (1925), «Мальчик с веснушками (1926), «Сыну, которого нет» (1927), «Избранные стихи» (1933) и др.  Однако, из всего, созданного ею в то время, ныне остаются востребованными только детские стихи («Сороконожки», «О мальчике с веснушками» и др.), написанные  изящно, весело, остроумно, с той долей доброй непринужденности, которая в равной мере трогает и взрослых и ребят. Инбер написала также комедию в стихах «Союз матерей» (1938) и историческую поэму «Овидий».

По-новому преломился талант Инбер в годы Великой Отечественной войны. Во время блокады она оставалась в Ленинграде, где ее третий  муж Илья Страшун работал директором 1-го Медицинского института. Тема ленинградской блокады воплотилась во многих стихотворениях той поры, а также в ленинградском дневнике «Почти три года» (1946). Инбер постоянно выступала по радио, публиковала стихи и статьи в периодической печати, ездила по воинским частям и заводам. Проникнутая пафосом борьбы с фашизмом поэма о блокаде «Пулковский меридиан» (1941-1943) была удостоена Государственной премии. Ленинградской теме посвящены написанные в годы войны книги «Душа Ленинграда», «О ленинградских детях», «О Ленинграде».

После войны Инбер продолжала работать в освоенных ею жанрах. Она опубликовала путевые очерки «Три недели в Иране» (1946) и стихотворный  сборник о строительстве Большого Ферганского канала «Путь воды» (1951). Ее повесть «Как я была маленькая» (1954) стала признанной классикой советской детской  литературы. Не забывала она также о произведениях, востребованных властью – в год 90-летия вождя революции  выпустила свою «маленькую лениниану» - книгу «Апрель» (1960). Новым в творчестве Инбер в конце 1950-х — начале 1960-х годов стало обращение к мемуарному жанру, в котором написаны книги «Вдохновение и мастерство» (1957) и «Страницы дней перебирая…» (1967). 

До последних лет жизни Инбер входила в руководящие органы Союза писателей, в редколлегию журнала "Знамя". Умерла она в ноябре 1972 г.

ПЕТРОНИЙ

Неясный свет, и запах цикламены,
   И тишина.
Рука, белее самой белой пены,
   Обнажена.
На длинных пальцах ногти розоваты
   И нет перстней.
Движенья кисти плавны и крылаты,
   И свет на ней.
В руке дощечка, залитая воском,
   В цветах - окно.
На мраморном столе, в сосуде плоском,
   Блестит вино.
Зачем здесь я, в ночи и неодета,
   И кто со мной?
Библиотека древнего поэта
   Полна луной.
Я подхожу, дрожа, к столу со львами
   И говорю:
«Привет тебе!.. Я не знакома с вами», -
   И вся горю.
Склонившись в непривычном мне поклоне,
   Я слышу смех.
Из непонятных слов одно - «Петроний» -
   Яснее всех.
Далёкий век, другая жизнь и вера…
   Я говорю:
«Я помешала. Ты читал Гомера
   И ждал зарю…»
В саду вода лепечет монотонно,
   Шуршит лоза.
Эстет и скептик смотрит удивлённо
   В мои глаза.

1913

***

Хорош воскресный день в порту весной;
Возня лебёдок не терзает слуха,
На тёплом камне греется, как муха,
Рабочий, оглушённый тишиной.

Я радуюсь тому, что я одна,
Что я не влюблена и не любима,
Что не боюсь я солнцем быть палима
И стать смуглей кофейного зерна.

Что я могу присесть легко на тюк,
Вдыхать неуловимый запах чая,
Ни на один вопрос не отвечая,
Ничьих не пожимая нежно рук.

Что перед сном смогу я тихо петь,
Что сны не участят моё дыханье,
И поутру простые одеянья
Никто не помешает мне надеть.

1918

***

Скупа в последней четверти луна.
Встаёт неласково, зарёй гонима,
Но ни с какой луною не сравнима
Осенней звёздной ночи глубина.

Не веет ветер. Не шумит листва.
Молчание стоит, подобно зною.
От Млечного Пути кружится голова,
Как бы от бездны под ногою.

Не слышима никем, проносится звезда,
Пересекая путь земного взгляда.
И страшен звук из тёмной глуби сада,
Вещающий падение плода.

1920

ПЯТЬ НОЧЕЙ И ПЯТЬ ДНЕЙ
(На смерть Ленина)

И прежде чем укрыть в могиле
Навеки от живых людей,
В Колонном зале положили
Его на пять ночей и дней…

И потекли людские толпы,
Неся знамёна впереди,
Чтобы взглянуть на профиль жёлтый
И красный орден на груди.

Текли. А стужа над землёю
Такая лютая была,
Как будто он унёс с собою
Частицу нашего тепла.

И пять ночей в Москве не спали
Из-за того, что он уснул.
И был торжественно-печален
Луны почётный караул.

1924

ТРАМВАЙ ИДЁТ НА ФРОНТ

Холодный, цвета стали,
Суровый горизонт…
Трамвай идёт к заставе,
Трамвай идёт на фронт.
Фанера вместо стекол,
Но это ничего,
И граждане потоком
Вливаются в него.
Немолодой рабочий -
Он едет на завод,
Который дни и ночи
Оружие куёт.
Старушку убаюкал
Ритмичный шум колёс:
Она танкисту-внуку
Достала папирос.
Беседуя с сестрою
И полковым врачом,
Дружинницы - их трое -
Сидят к плечу плечом.
У пояса граната,
У пояса наган,
Высокий, бородатый -
Похоже, партизан,
Пришёл помыться в баньке,
Побыть с семьёй своей,
Принёс сынишке Саньке
Немецкий шлем-трофей -
И снова в путь-дорогу,
В дремучие снега,
Выслеживать берлогу
Жестокого врага,
Огнём своей винтовки
Вести фашистам счёт…
Мелькают остановки,
Трамвай на фронт идёт.
Везут домохозяйки
Нещедрый свой паёк,
Грудной ребёнок - в байке
Откинут уголок -
Глядит (ему всё ново).
Гляди, не забывай
Крещенья боевого, -
На фронт идёт трамвай.
Дитя! Твоя квартира
В обломках. Ты - в бою
За обновленье мира,
За будущность твою.

1941, Ленинград

Модернизм и постмодернизм  http://proza.ru/2010/11/27/375