Вильгельм Гауф. Корабль призраков

   История Ахмета, старого купца.

   У моего отца была небольшая лавка в Бальсоре*; был он ни беден ни богат и принадлежал к тому типу людей, что неохотно на что-либо решались, боясь потерять то малое, что у них было. Меня он воспитывал просто и правильно и в скором времени это привело к тому, что смог я его выручить. Как раз когда мне было восемнадцать лет, когда он провернул первую рискованную сделку, почил он, вероятно, от горя, доверив морю тысячу кусков золота. Вскоре после этого мне нужно было счастливо отблагодарить его смерть, ибо меньше чем через неделю после того пришло известие, что корабль, на который отец некогда погрузил свои товары, утонул. Но этот несчастный случай не сломил мой юношеский дух. Я собрал все деньги, которые оставил после себя мой батюшка, и отправился на чужбину попытать счастья, в сопровождении лишь одного старого отцова слуги.

   Из порта Бальсоры с попутным ветром мы пустились в плавание. Корабль, который я нанял, взял курс на Индию. Уже пятнадцать дней следовали мы привычным курсом, когда капитан объявил нам о надвигающейся буре. Выражение его лица внушало опасение, ибо казалось, что фарватер в этих местах ему недостаточно известен, чтобы иметь возможность противостоять шторму. Он приказал убрать все паруса и мы пошли совсем медленно. Настала ночь, прохладная и светлая, и капитан уже поверил, что заблуждался в предсказании бури. Неожиданно, рядом с нами проплыл корабль, прежде нами невиданный. Бурное ликование и радостные крики донеслись с палубы, чему я немало был удивлён в тот полный ужаса час перед бурей. Капитан же рядом со мной был бледный как смерть.

   - Мой корабль пропал, -  воскликнул он, - там плывёт смерть.
Прежде, чем я успел спросить его ещё об этом странном восклицании, каюта наполнилась кричащими и воющими матросами.

   - Вы это видели? - вскричали они, - теперь это происходит с нами!
Капитан же читал утешительные суры из Корана и стал сам у штурвала. Но тщетно!    Буря разразилась прямо у нас на глазах и не прошло и часа, корабль треснул и окончательно потерял ход. Спустили шлюпки и едва спасся последний матрос, корабль на наших глазах опустился под воду, и теперь нищим плыл я по морю. Но бедствия на этом ещё не закончились: всё страшнее свирепствовал шторм и лодкой нельзя было управлять боле. Мы с моим старым слугой крепко обнялись, и пообещали никогда не отходить друг от друга. Наконец забрезжил рассвет, но с первым проблеском зари ветер подхватил наши лодку, в которой мы сидели, и перевернул её. Никого из моей корабельной команды я не увидел боле. От падения я лишился чувств и очнулся на руках моего старого слуги, что спасся на перевернувшейся лодке и и затащил меня на неё. Буря улеглась. С нашего корабля больше никого было не видать, но заметили мы неподалёку другой корабль, несущийся к нам по волнам. Подойдя к нему поближе, признал я тот самый корабль, что шёл ночью рядом с нами и заставил так испугаться нашего капитана. Перед этим кораблём я испытывал совершенно необъяснимый ужас. Тот вскрик капитана, к ужасу оказавшийся пророческим, безотрадный вид корабля, к которому мы тоже так близко подплыли,  и то, что несмотря на наш громкий крик никто не показался, испугали меня. Но это было наше единственное спасение; посему возблагодарили мы пророка, за то, что он столь чудесным образом нас и сохранил.

   С носа корабля свисал длинный трос. Нам пришлось грести руками и ногами, дабы его схватить: наконец, нам это удалось. Ещё раз возвысил я свой голос, но всё также тихо было на корабле. Вскарабкались мы по той снасти на борт, я как младший был впереди. Но ужас - что за сцена показалась у меня перед глазами, стоило мне ступить на борт: палуба была красной от крови,  от двадцати до тридцати трупов в турецких костюмах лежали на настиле, у грот-мачты стоял богато одетый мужчина с саблей в руке, лицо же [его] было бледным и перекошенным и изо лба торчал большой гвоздь, прикрепивший его к рангоуту; был он также мёртв. Страх сковал мои шаги,  я еле осмеливался дышать. Наконец на палубу взобрался и мой спутник. Он также был ошеломлен видом палубы, где не было ни одного живого, а только множество ужасно умерших. Наконец, после того, как мы в ужасе помолились Пророку, осмелились мы пойти дальше. С каждым шагом мы оглядывались, не явится ли нам нечто новое, ещё более ужасающее; но всё оставалось как прежде: везде и всюду ни одной живой души, только мы и морская гладь. Мы ни разу не посмели громко заговорить, в страхе, что мертвецы, пригвожденный к мачте капитан обратит на нас взгляд своих застывших глаз или кто-то из лежащих на палубе повернётся в нашу сторону свою голову. Наконец подошли мы к лестнице, ведущей в трюм.   Не осознавая того, мы остановились и посмотрели друг на друга, ибо никто, право, не осмеливалась высказать свои мысли.

   - О, господин, - произнёс мой верный слуга, - здесь произошло нечто ужасное. Но если корабль там, внизу полон убийц, я лучше сдамся им на милость, чем проведу здесь, среди мертвецов, долгое время.
Я подумал так же, как и он; мы схватились за сердца и, полные ожидания спустились. Но и здесь была мёртвая тишина, только наши шаги на лестнице.  Мы встали перед дверью каюты. Я прислонил ухо и прислушался, но не услышал ни звука. Я открыл дверь. Камера пребывала в беспорядке. Оружие, одежда и прочие предметы лежали в перемешку без какой-либо системы. Должно быть, команда или по меньшей мере капитан на днях кутили; ибо всё ещё было раскидано вокруг. Мы следовали дальше, везде находя солидные запасы шёлка, жемчуга, сахара и так далее. Я был рад зрелищу, открывшемуся передо мной,  ибо боле на корабле никого нет, думал я, а значит я могу все присвоить; Ибрагим же мне на это заметил, что мы ещё очень далеко от земли и не сможем добраться до неё одни без посторонней помощи.

   Мы подкрепились едой и питьем, что находились здесь в избытке, и наконец снова поднимались на палубу. У нас все ещё тряслись поджилки от ужасного вида мёртвых тел. Мы решили избавиться от них и выбросить за борт; но сколь ужасны были наши ощущения, когда мы обнаружили, что никого нельзя было сдвинуть с места. Будто приклеенные лежали они на настиле, и для того, чтобы их извлечь, нужно было разбирать палубу , а для этого нам понадобились инструменты.  Капитан также не давал отделить себя от мачты и невозможно было вынуть саблю из его застывшей руки. Мы провели день в печальных размышлениях о нашем положении и когда наступила ночь, я позволил своему старому Ибрагиму лечь спать, сам же захотел пободрствовать на палубе, дабы попазмыслить о нашем спасении. Когда вошла луна и по движению небесных светил я вычислил, что, пожалуй, настал одиннадцатый час, мной овладел такой неодолимый сон, что я, сам того не желая, упал на стоящий сзади на палубе бочонок. Но это было больше оцепенением, чем сном, ведь я отчётливо слышал как бьются волны о борт корабля и как скрипят и свистят от ветра снасти. Вдруг мне показалось, что слышу я на палубе голоса и человеческие шаги. Я хотел подняться и посмотреть на это, но невидимая сила сковала мои члены;  даже глаза открыть - и то я не мог. Голоса же постоянно становились все отчетливей, по мне так словно весёлый корабельный люд расхаживал по палубе; иногда казалось мне, что слышал я звонкий голос командира, также отчётливо слышал я тянущиеся туда и сюда снасти и паруса. Но постепенно сознание меня покинуло и я провалился в глубокий сон, в котором, казалось, до меня доносился лязг оружия, и проснулся уже, когда солнце стояло высоко, сжигая мне лицо. Я удивлённо осмотрелся и шторм, корабль, мертвецы и всё, что слышал я этой ночью, казалось мне сном,  но стоило мне открыть глаза,  всё оказалось таким же, как и вчера: недвижимо лежали мертвецы, недвижимо был пригвожден к мачте капитан. Я посмеялся над своим сном и встал, чтобы поискать своего старика.

   Тот задумчиво сидел в каюте.

   -О, господин, - воскликнул он, когда я вошёл, - лучше бы мне лежать на дне морском, нежели провести ещё ночь на этом заколдованном корабле.

   Я спросил его о причине его скорби и он мне ответил:

   - Стоило мне проспать один лишь час, то, пробудившись, услышал я, что над моей головой ходят взад-вперёд. Вначале я подумал, что это были Вы, но расхаживавших вверху было по меньшей мере двадцать; слышал я также возгласы и крики. Наконец кто-то тяжёлой поступью спустился вниз по лестнице. На какой-то момент сознание моё помутилось, но в мгновенье ока рассу вернулось, и увидел я тогда здесь того самого мужчину,  вчера пригвожденного к мачте, что сидел теперь там, за тем столом, пел и пил;  а тот, кто в ярко-красных одеждах вчера лежал неподалёку от него, сидел рядом с ним и помогал ему пить.

   Вот, что рассказал мне мой старый слуга.

   Можете мне поверить, друзья, что у меня были весьма недобрые предчувствия; ибо не было это сном, я действительно слышал ночью мертвецов. Страшно мне было плыть в таком обществе. Мой Ибрагим же вновь погрузился в глубокие раздумья.

   - Вот что! - провозгласил он; ведь ему пришёл в голову стишок, которому научил его родной дед, человек учёный и много путешествовавший, и должен тот стишок помочь против злых духов и колдовских наваждений;  также Ибрагим заметил, что следующей ночью можно развеять тот неестественный сон, который нас уже заставал врасплох, усердно и правильно читая суры Корана. Предложение старца пришлось мне по душе. С тревожным ожиданием наблюдали мы наступление ночи. Рядом с той каютой была маленькая камера, в которой решили мы обособиться.

   Мы просверлили в двери больше отверстий, достаточно широких, чтобы через них просматривалась вся каюта, затем как можно крепче заперлись и Ибрагим начертал имя Пророка во всех четырёх углах. Так ожидали мы ужас ночи. Было примерно одиннадцать часов, когда меня вновь начало сильно клонить в сон. Мой товарищ присоветовал мне прочесть одну суру Корана, что также мне помогло. Вдруг показалось, что наверху наступило оживление: заскрипели снасти, загромыхали шаги по палубе и можно было разобрать множество голосов. Много минут просидели мы в столь напряжённом ожидании и вот послышались чьи-то шаги, срускающиеся по лестнице в каюту. Услышав их, старик принялся читать стих от колдовства и нечистой силы, которому научил его дед:

Из воздуха сюда приди,
Из моря глубины восстань,
Могил глубины охрани,
Сюда же из огня воспрянь,
Ты лишь Аллаху верно служить,
Ему и духи все послушны.

   Должен признаться, я не до конца верил в это заклинание, поэтому, когда отворилась дверь, волосы мои встали дыбом. Вошёл тот большой статный мужчина, которого я видел прибитым к мачте. Гвоздь и теперь торчал в его голове, а его меч был вложен в ножны; за ним вошёл ещё один одетый не так богато, его же я тоже видел лежащим наверху. Капитан - никем иным он оказаться не мог - был бледен лицом, носил длинную черную бороду и осмотрел все свои покои, бешено вращая глазами. Я подробно его рассмотрел, когда он проходил мимо нашей двери; похоже, что он даже не обратил внимание на дверь, за которой мы прятались. Они вместе сели за стол, что стоял посреди каюты и громко говорили, почти кричали, друг с другом на незнакомом языке. Они говорили всё громче и яростней, пока, наконец, капитан не стукнул сжатым кулаком по столу так, что вся комната загудела. С диким смехом подскочил другой и подал знак капитану следовать за ним. Тот встал, вынул саблю из ножен и оба покинули покои. Мы облегчённо вздохнул, когда они ушли, но до конца нашего кошмара было ещё долго. Все громче и громче становилось на палубе: слышались торопливые шаги в разные стороны и крики, смех и плач. В конце концов поднялася воистину адский гвалт, такой, что нам подумалось, что палуба вместе с парусами обрушилась на нас, лязг оружия и крик - и вдруг воцарилась гробовая тишина. Когда мы через несколько часов осмелилась выйти на палубу, мы обнаружили, что всё как обычно: ни один не лежал иначе, чем ранее. Все были твёрдые, словно дерево.

   Так прошло несколько дней на корабле. Он все время шёл на восток, туда, где, по моим расчётам, должна находиться земля. Но если днём было пройдено много миль, то казалось, что ночью судно проходило их обратно, так что к восходу солнца мы находились на том же клочке моря. Мы не могли себе это объяснить иначе, как мертвецы, каждую ночь отплывающие назад на всех парусах. Чтобы это предотвратить, мы, прежде чем наступила ночь, развернули все паруса, и к каждому приложили то же, что и к двери в каюте: написав на куске пергамента имя Пророка и присовокупив к нему дедово заклинание, мы привязали его к каждому развернутому парусу. С трепетом ожидали мы результата в нашей каморке. Казалось, на этот раз нечисть бушевала ещё пуще, но смотрите-ка, на следующее утро паруса оказались свернуты точно таким же образом, как мы их оставили накануне. В течение дня мы ставили столько парусов, сколько было необходимо для спокойного хода корабля, таким образом за пять дней пройдя довольно приличное расстояние.
Наконец утром шестого дня неподалёку увидели мы землю и возблагодарили Аллаха и его Пророка за наше чудесное спасение. Тот день и следующую ночь шли мы вдоль берега и утром седьмого дня мы полагали, что обнаружили город на близком расстоянии. С немалыми усилиями мы опустили в море якорь, что сразу же лёг на грунт, спустили на воду маленькую шлюпку, что стояла на палубе,  и из-за всех сил погребли по направлению к городу. Через полчаса мы вошли в реку, что впадала в то море, и высадились на берег. У городских ворот справились мы о названии города и обнаружили, что это индийский город недалеко от того места, куда я отправлялся изначально. Мы отправились в караван-сарай, где подкрепились после нашей рискованной поездки. Также я разыскал мудрого и сведущего человека,  дав понять трактирщику, что мне нужен такой, что немного разбирается в чародействе. Тот отвёл меня уединенной улицей к неприметному домику, постучался и мне было позволено войти к мудрец, следовало лишь спросить Мулея.
В доме передо мной предстал старенький человечек с серой бородой и длинным носом и спросил о моем желании. Я сказал ему, что ищу мудрого Мулея, он ответил мне, что это, собственно, он и есть. Теперь же я его спросил, что мне следует делать с мертвецами и каким образом нужно  мне действовать дабы вывести их из корабля. Он ответил мне, что, вероятно, были заколдованы из-за какого-то святотатства на море; он думает, что морок развеется, когда их перенесут на сушу; и это не может произойти,  если не отделить доски, на которых они лежат. Мне же от Бога и по праву принадлежит корабль со всеми товарами на нём, потому что я его как есть нашёл; но следует мне все это хранить в строжайшем секрете, ему же сделать подарок от моих щедрот; он же со своими невольниками за это хотел бы оказать мне помощь в выносе мертвецов. Я пообещал щедро его вознаградить и мы с пятью рабами, несшими топоры и пилы, отправились в дорогу. По дороге волшебник Мулей хвалил нашу удачную задумку с парусами и привязанными к ним сурами Корана, хвалил и не мог нахвалиться. Он сказал, что то было единственное средство, чтобы нам помочь.

   Было довольно раннее утро, когда мы подошли к кораблю. Все сразу же принялись за работу и через час на ялике уже лежало четверо. Некоторые из рабов должны были грести к берегу,  чтобы там их закопать. Возвратившись, невольники рассказали, что мертвецы сохранили им силы для захоронения, потому что, стоило их только положить на землю, они сразу же рассыпались в пыль.  Мы продолжили срезать трупы и до вечера всех перенесли на землю. Наконец, на борту не осталось никого, кроме пригвожденного к мачте. Напрасно пытались мы вытащить гвоздь из древесины, никакая сила не была в состоянии сместить его хоть на волос. Не ведал и я, как к этому подступиться, не рубить же грот-мачту, дабы отнести его на землю; но выйти из замешательства помог Мулей. Он быстро послал невольника на берег за горшком земли, и, когда необходимое было доставлено, произнёс чародей таинственное заклинание, посыпая при этом землёй голову мертвеца. Тотчас же тот раскрыл глаза, сделал глубокий вдох и рана от гвоздя на его лбе закровоточила. Мы без труда вытащили гвоздь и раненый упал невольнику в руки.

   - Кто привёл меня сюда? - спросил он, казалось бы, немного оправившись. Мы переглянулись с Мулеем. - Благодарю тебя, неведомый пришелец, что избавил меня от долгих мучений. Вот уже пятьдесят лет тело моё плывёт по этим волнам, а дух мой обречён возвращаться в него каждую ночь. Но теперь, когда земля коснулась моей головы, я могу отойти с миром к праотцам.

   Я попросил его всё же рассказать нам, как он оказался в столь ужасных условиях и он произнёс :

   - Пятьдесят лет назад я был могущественным уважаемым человеком, живущим в Алжире. Жажда наживы побудила меня снарядить корабль и заняться морским разбоем. Когда я уже провел некоторое время, занимаясь подобным, взяли мы на борт на Закинфе** одного дервиша, что хотел проехаться даром. Я и мои подельники были людьми грубыми и не почитали человеческую святость; более того, я доводил его своими насмешками. Но когда он, как-то , в порыве своей праведности попенял мне на мой греховный образ жизни, докучая мне ночью в моей каюте, где я пил не зная меры со своим штурманом, во мне вскипела ярость. Разъяренный тем, что какой-то дервиш разговаривает со мной так, как я с собой султану не позволяю разговаривать, я повалил его на пол и вонзил ему в грудь свой кинжал. Умирая, он проклял  меня и мою команду: мы не могли ни жить, ни умирать, пока наши головы не лягут на землю. Он умер и мы сбросили его в море, посмеявшись над его угрозами, но в эту же ночь слова его исполнились: часть моей команды взбунтовалась против меня - и бой, яростный и страшный, продолжался до тех пор, пока мои сторонники не потерпели поражение, и меня не пригвоздили к мачте. Но и восставшие также пали от своих ран и вскоре мой корабль был одной большой могилой. Свет в моих глазах также померк, моё дыхание остановилось и думалось мне, что я умер. Но то было лишь связавшее меня оцепенение; в следующую же ночь, в тот же час, когда мы выбросили дервиша в море, очнулся я и все мои подельники и вернулась жизнь, да только не могли мы говорить и делать иного, нежели говорили мы и делали в ту ночь. Так ходили мы по морю пятьдесят лет, не в состоянии ни ожить ни умереть;  но как же мы смогли добраться до земли? С безумной радостью ходили мы в бурю на всех паруса, потому что надеялись наконец разбиться о скалы и упокоить наши усталые головы на дне морском, но  этого нам не удалось. А сейчас я умру. Ещё раз благодарю тебя, неизвестный спаситель, и если сокровища смогут принести тебе пользу, возьми себе мой корабль в качестве благодарности.

   Сказав это, капитан опустил голову и скончался. Так же, как и его товарищи, рассыпался он в пыль; собрав всех в одну кучку, мы предали их земле. В городе я нанял рабочих, что привели мой корабль в надлежащий вид; после я выменял товары, хранящиеся на борту, на другие с великой выгодой, нанял команду, щедро одарил моего друга Мулея и отправился на родину. Пошёл же я окольным путём, высаживаясь во многих странах и на многих островах и сбывая свои товары на тамошних рынках. Пророк благословил моё предприятие и через три четверти года я стал столь же богат, сколь богатым видел меня в Бальсоре покойный капитан. Мои сограждане удивились моему богатству и моей удаче и верили, что я, не иначе, нашёл алмазы знаменитого путешественника Синдбада. Я оставил их при своём мнении и с тех пор все молодые люди Бальсоры, которым едва исполнилось восемнадцать, должны были отправляться в странствие по миру, дабы подобно мне поймать свою удачу. Я же жил спокойно и в радости, вот уже пять лет совершая хадж в Мекку, дабы возблагодарить Всемогущего за его благодать и помолиться за того капитана и его команду, дабы принял он их в свои райские кущи.


Примечания

*ныне город Басра, Ирак.
** остров Закинф, находится в Ионическом море, ныне территория Греции.