38 глава. Тонкости души подростков и художников

Начало: http://proza.ru/2020/05/01/1381

Чем ближе к вечеру, тем более бизнес-центр оживлялся, наполнялся людьми. В приемной около кабинета с надписью "энерготерапевт" сидели на мягком диване, обитом зеленой бархатистой тканью, две женщины и негромко беседовали.

- Ирочка, не волнуйся, все же хорошо! - успокаивающим тоном говорила одна из них, постарше.

Та, что помладше, высокая блондинка, нервно теребила шарфик.

- Хорошо, что я тебя встретила... не в первый раз уже они  там одни  остаются, а я каждый раз почему-то нервничаю.

- Да все понятно, это из-за случая с Юлькиным ребенком. Но поверь, к твоим девочкам это не имеет никакого отношения. Они почти взрослые, да и мы с тобой здесь.

- Да нет, Бэллочка, я не боюсь, что их украдут. Я боюсь совместного разговора. Каждый раз Олимпия Борисовна сначала разговаривает с ними, потом - со мной, а потом она иногда просит зайти нас вместе. Я совершенно не знаю, как себя вести! Все время боюсь сказать что-то не то... и снова все испортить!

- А что такое говорит Олимпия Борисовна?

- Она говорит, что я напрасно комплексую на том, что я им не родная мать. Что из-за этого сильно осторожничаю и... и переигрываю! Вот скажи - как это можно переигрывать в отношениях с детьми? Это же не театр! Я в семье ни во что не играю, я просто живу. Но  ведь понимаю, что я им - не мать, а значит, не имею права как-то...

- Наверное, об этом и говорит Олимпия Борисовна. Может, тебе вообще не нужно об этом думать? Ну, что ты не родная? Я, например, не просто никогда не делала различий между старшей дочерью и младшей, но даже не задумывалась, что эта разница может быть. Просто младшая дочка появилась у меня не новорожденной, а уже восьмилетней... но я это воспринимаю так, как будто я ее просто долго не видела. А потом нашла. И я на самом деле так чувствую! Понимаешь?

- Не понимаю! Как? Ведь ты же Марицу не рожала!

- Не знаю, как тебе объяснить... Для меня процесс родов никогда не был определяющим. Я даже старшую когда рожала, ничего не испытывала, кроме недоумения - как это так, ничего не было, и вдруг человек появился! Никакого умиления не испытала, никакого материнского инстинкта. Уж не знаю, почему.

- Я читала, что так бывает, когда роды обезболивают, - предположила Ирина.

- Какое обезболивание, Ирочка? Я в девяносто втором году рожала! Не то что обезболивающих, йода в роддоме не хватало. А материнский инстинкт или что уж там, не знаю... это позже появилось. Когда у нашей Розочки зубки начали резаться, температура поднялась, а я не поняла, в чем дело. Так перепугалась! Думала, потеряю ее. Вот тогда впервые почувствовала, что это - не просто часть меня самой, а что я жить не смогу, если с ней что-то случится...

- А до этого не любила ее, что ли? - удивилась Вертинская.

- Любила, конечно. Но как-то не так. Просто понимала, что люблю. Но ничего такого особенного не чувствовала. Может, просто уставала сильно, поэтому чувства притуплялись. Я ведь почти сразу после родов на работу вышла. Как смогла на ноги встать - так и вышла. Зарплату и так постоянно задерживали - и мне, и Тимуру. О социалке вообще уже молчу... Если бы не вышла - уволили бы в момент, без сохранения места.

- Разве так можно? Это же противозаконно!

Бэлла снисходительно засмеялась:

- Девочка моя, ну какие тогда могли быть законы? Среди бела дня в людей стреляли - и никто ничего не мог с этим поделать. Да ладно... как оказалось - оно и к лучшему. Меня как раз тогда впервые Журавлев заметил и позвал в рекламу сниматься. Так и началась моя телевизионная карьера.

- Понимаю, еще бы! - кивнула Ирина. - Ты и сейчас красавица, а тогда - наверное, вообще...

- Да в том-то и дело, что не поэтому! - Бэлла усмехнулась каким-то своим мыслям. - Очень уж я вписывалась в образ "загнанной лошади". Исхудала, щеки ввалились, глаза потухшие, болит еще все... Но мне ребята сказали, что в отдел кадров парень молодой пришел - электриком устраиваться. Вот я и подумала с чего-то, что меня хотят  выгнать, а его - на мое место взять. И изо всех сил старалась при людях "держать лицо", чтобы не подумали, что я - больная развалюха. Журавлев это усек случайно и говорит: "О, идеальное мгновенное перевоплощение из "до" в "после"! Будешь домохозяйкой в ролике "Семи холмов". Сначала - несчастной и умученной, а после покупки аэрогриля - счастливой".

Но Вертинская все равно непонимающе покачивала головой.

- Я, наверное, другая. Вот мне еще только через несколько месяцев рожать, а я его уже люблю! Каждой клеточкой чувствую, как будто это я сама - раздвоилась... А с девочками... нет, я их тоже очень люблю, но мне всегда кажется - вдруг недостаточно? И все время как будто виновата перед ними, что не нашла их когда-то давно, не растила, не воспитывала... что они не могут называть меня мамой. Может, в этом дело? Тебя-то Марица мамой зовет. А мои меня - Ирой. Хорошо еще, что не тетей. Олимпия Борисовна говорит, что это - ничего страшного, что не надо форсировать события, и что на западе это обычная практика даже с родными детьми. В смысле, что они родителей по имени зовут. Но меня это ничуть не утешает. Мы-то - не на западе. У нас как-то родителей принято мамой и папой называть. И потом - отца-то своего они Мишей не зовут! Вот я и думаю, что они, наверное, подчеркивают, что я им чужая.

- Ты несправедлива к девочкам, - ласково возразила Бэлла. - Они тебя очень любят и тянутся к тебе. Но им тоже сложно. Марица все-таки была младше. К тому же, ей было проще еще и потому, что она никогда не знала своих настоящих родителей, не осознавала разницы между родными и приемными. А у твоих девочек еще и возраст сложный, перестройка организма... и у тебя, кстати, сложный период. Беременность - это ведь тоже перестройка организма. А они еще все-таки слишком малы, чтобы это понять. Ты сейчас представляешь единую систему со своим будущим ребенком. Замкнутую систему, в которой нет места никому другому. Ни мужу, ни старшим детям. Но Миша - взрослый человек, он это понимает и не страдает. А девочки чувствуют себя лишними.

- Вот и Олимпия Борисовна то же самое мне сказала, - подтвердила Ирина. - Она сказала, что и желание завести тюленя - это как бы в пику мне. Мол, маленький тюленчик очень похож на младенца. И что если у меня будет свой ребенок, то и у них - как бы тоже. Она сказала, что Сара и Карина неосознанно пытаются со мной конкурировать за внимание отца. Пытаются быть "не хуже". Но что это именно неосознанное противостояние, что они  очень хотели бы, чтобы наша семья была целой, единой, где все равноценны по значимости, но у них никак это не получается. Слишком сильна детская обида на мать, которая их как бы бросила. Я очень удивилась, представляешь? Олимпия Борисовна говорит, что дети, потерявшие мать в младенчестве или в очень раннем возрасте на чувственном уровне воспринимают это как предательство и не могут простить матери, что она умерла! И потом эту обиду могут переносить на других женщин, претендующих на место рядом с ними в семье.

- Да, сложно все, - вздохнула Бэлла. - А как Вероника? Может, все дело в том, что это место заняла она?

- Олимпия Борисовна так не считает. Она говорит, что Вероника для них - как тетя, сестра, старшая подруга. Но они не признают за ней родительской власти. Поэтому и проблем в отношениях с ней у них нет. Нет болезненных моментов - нет и конфликтов. Это они тогда с отчаяния решили к ней уйти жить - как хотят уйти  от родителей в компанию друзей. Они отлично понимают, что у Вероники есть свой ребенок, и что он для нее - всегда на первом месте. Вот девочки и решили, что если "детское" место они занять не могут, так надо занять "взрослое" и войти в семью на равных правах со мной и с Вероникой - тоже стать "матерями". Поэтому они так и зациклились на этом тюлененке.

- Не знаю, не знаю, - хмыкнула Бэлла. - Тюленята и правда очаровательные, особенно когда маленькие. Думаю, и я бы в детстве не отказалась от  такого домашнего животного! Но мне даже хомячка держать не разрешали. Мама панически боялась инфекции и считала, что домашние животные - ее рассадник. А потом... потом как-то и прошло у меня это желание. Не до того стало.



А всего в нескольких десятках метров от помещения номер тридцать девять (как официально именовалась приемная вместе с кабинетом и участком коридора), на опоясывающей здание галерее,  происходил другой диалог. Но уже между двумя немолодыми мужчинами. Один из них сидел в легком инвалидном кресле на колесах, другой стоял, опираясь о перила. 

- Расскажите мне о Любе, пожалуйста. Что она вообще за человек? Не было ли в ее поведении в последнее время каких-то странностей? - спрашивал колясочник. - Вы ведь хорошо ее знали, насколько я понимаю.

- Даже не знаю, что сказать, - с сомнением отвечал его собеседник. - Вы ведь понимаете, Тимур Валентинович, у меня к ней очень субъективное отношение. Во всяком случае, ничего плохого я о Любочке сказать не могу. Она была девочкой очень обязательной, трудолюбивой, увлеченной. И очень талантливой. У нее непростая судьба. В свои двадцать с небольшим Люба уже столько горя хлебнула! Сначала ее обманул ее молодой человек. Люба полагала, что он собирается на ней жениться...

- Это было сильным ударом для нее?

- А как Вы думаете? Как для любой юной влюбленной барышни, полной романтических мечтаний. Но это, как говорится, не смертельно. Такие... неприятности у каждой третьей женщины, наверное, бывают. Если не у каждой второй. Любочка  достойно пережила эту превратность судьбы и стала готовиться к материнству. Поехала навестить свою семью. И вдруг - новый удар. Родная мать не приняла ее, выгнала с позором. После этого Люба впала в уныние, собиралась сделать аборт.

- Может  быть, дело не только в конфликте с матерью? - предположил Тимур. - Может, новая обида наложилась на разочарование в любви?

- Мы с ней много говорили об этом. Девочка очень мне доверяла. Боль от предательства утихла, Люба даже перестала избегать Николая, уже спокойно с ним здоровалась при встрече. Думаю, любовь к нему у нее прошла. Но ее депрессия, как выяснилось, имела и чисто физиологическую основу. Когда мы с ней решили, что Любочка все-таки будет рожать... разумеется, всецело пользуясь моей поддержкой - и материальной, и ... в общем, у меня есть кое-какие связи среди моих партнеров по ювелирному бизнесу. Я нашел очень хороших врачей и предлагал ей роды в частной клинике с новейшим оборудованием и квалифицированным персоналом. Когда мы решили, что Люба будет рожать, вдруг у нее начались проблемы со здоровьем.

- Какие именно?

- Увы, не знаю! Но когда я уговорил ее показаться знакомым врачам, оказалось уже поздно. Плод отторгся. И вот тогда Люба совсем пала духом.

Тимур снова забарабанил пальцами по поручню своего кресла.

- Кирилл Петрович, я прямо спрошу: вот как Вы думаете, могла ли Люба... может быть в состоянии аффекта  или какого-то помрачения сознания, украсть чужого ребенка?

Шувалов возмущенно вскинул седые брови.

- Нет, нет... не может такого быть! Люба, может  быть, немного... как это говорят - не от мира сего. Но она очень порядочная девушка. Не думаю, что она могла бы украсть даже чужой бутерброд, не то что ребенка. Да и какой смысл?

- Не знаю. Может быть, из зависти. Или под влиянием каких-нибудь препаратов. Ведь если она лечилась от депрессии, ей, наверное, назначали какие-нибудь лекарства?

Шувалов нахмурился.

- Из зависти - не думаю. Любочка не было завистлива. А вот что касается препаратов... Да, знаете, я кое-что такое замечал за ней в последнее время. Поймите меня правильно, Тимур Валентинович! Я, может быть в силу возраста, не очень хорошо разбираюсь в этом вопросе, ведь в наше время о наркотиках ничего не знали. Но мне одно время стало казаться, что Люба как будто немного не в себе. То есть, это состояние не было перманентным, на нее будто бы временами "находило". Понимаете, о чем? Я даже подумал, грешным делом, не начала ли девочка попивать. Но спиртным от нее не пахло. И я подумал, что это - действие каких-нибудь таблеток, которые ей назначил врач. Хотя состояние действительно казалось странным. Люба была временами словно заторможена. А потом - наоборот, преувеличенно возбуждена, порывиста... И даже внешне она стала выглядеть как-то иначе. Расширенные глаза, бледная кожа, яркие, будто воспаленные губы с темной каймой... Хотя я подумал, может, это все - мои домыслы. Возможно, мне показалось. Все-таки занятие искусством сильно развивает фантазию...  не игра ли это моего воображения?

- В любом случае, это очень ценная информация.

- Я еще не все сказал... Я ведь поговорил с ее врачом.

- Вы знали, у кого она лечилась?

- Да, это был мой знакомый врач. Очень хороший психиатр. Так вот, он сказал, что ничего не назначал Любе, кроме слабеньких, так называемых "народных" успокоительных средств. Пустырник, валерьянка... Сказал, что в ее случае достаточно психотерапии, сильнодействующие препараты не требуются. И тогда я описал ему симптомы... то есть, странности, которые я заметил за Любой. Изменения ее поведения и внешнего вида.

- И что он Вам ответил?

- Увы, его слова меня очень насторожили, чтобы не сказать - опечалили. Психиатр заподозрил, что Любочка принимает какой-то синтетический препарат... не помню названия!  В общем, ничего хорошего. Сильнодействующее наркотическое средство, вызывающее временное изменение сознания, вплоть до галлюцинаций. После этого я очень серьезно поговорил с Любой.

- Это оказалось правдой?

- К сожалению, да. Люба плакала, уверяла, что совершила глупость в минуту слабости и глубокого отчаяния. Что сожалеет об этом опыте и просит помочь ей избавиться от пагубной привычки. Мы с ней отправились к наркологу...

- Тоже Вашему знакомому?

- А как же! - Шувалов развел руками. - Ведь если официально встать на учет - это сильно осложнило бы ей жизнь. Мы решили, что обойдемся без государственных учреждений. То есть, мой знакомый работает как раз заместителем главного врача в наркологическом диспансере, но по моей просьбе организовал осмотр частным порядком - без оформления документов. К счастью, привычка еще не сформировалась, Люба не успела попасть в зависимость. Она твердо пообещала, что больше подобное не повторится.

- Как думаете, если потребуется подтвердить обращение Любы к наркологу, согласится Ваш знакомый дать свидетельские показания?

Шувалов поскреб подбородок, будто засомневался. Но потом утвердительно кивнул:

- Думаю, да. Ведь мы же не совершили ничего противозаконного? Я не давал взятку должностному лицу, а он не превышал служебных полномочий. Ведь нет же ничего страшного в том, что я попросил своего друга, а он попросил своего подчиненного... просто, по-дружески попросил осмотреть девочку в свое нерабочее время?

- Конечно, ничего незаконного в этом нет, - заверил Тимур.

- Тогда я уверен, что Сема подтвердит. Но для чего это может понадобиться? Вы все-таки подозреваете Любу в похищении?

- Пока не знаю. Но очень уж много на ней сходится ниточек.

Шувалов задумчиво покачал головой.

- Признаться, меня это тоже беспокоит. Еще больше беспокоит, что Люба так с того злополучного дня и не появилась. неужели Вы думаете, что она могла... как это называется? "Сесть на иглу"? И начать вести маргинальный образ жизни? У меня сердце болит, когда я начинаю думать в эту сторону. Понимаете, я к ней все-таки сильно привязался. И даже чувствую себя виноватым, если это так.

- В чем виноватым?

- Как же... не доглядел, не смог убедить. Может, недостаточно уделял ей внимания, душевного тепла? Я,  видите ли, человек не слишком эмоциональный. Особенно внешне.

- Я заметил.

- Опасаюсь, что это может выглядеть как холодность. А бедная девочка так нуждалась в душевной поддержке.  Я недооценил ее состояние, недооценил опасность... но что теперь себя казнить? Жизнь продолжается. И хочется верить, что у нее все хорошо. Хотя, признаться, очень переживаю за Любочку. Она такая доверчивая.

- Кирилл Петрович, если Вы так были близки с Любой, наверное, знали о ее связях? Может, кто-то из ее знакомых внушал Вам подозрение?

- К сожалению, мне неизвестно ничего о ее личной жизни в последнее время. То есть, возможно, эта личная жизнь и была, но меня Люба в нее посвящать перестала. И мне кажется, что никого на горизонте у нее не было. Люба была психологически не в форме, если можно так сказать. Если только совсем недавно у нее кто-то появился? В общем, не исключено, не исключено.


- Еще один вопрос... я уже Вам его задавал: кто автор инсталляции "Промзона"?

- А, это... - Шувалов недовольно поморщился. - Был у меня один ученик. Андрюша Птица. Признаться, не очень приятный молодой человек. Но талантливый.

- В чем же заключалась его неприятность?

- Такой, знаете ли, чересчур самоуверенный, нагловатый. Вплоть до хамства. Мы с ним даже поссорились из-за этого, и он покинул студию, не закончив курс обучения... я вернул ему деньги за оставшиеся занятия. Хотя нашими правилами это и не предусмотрено - оплата за абонементы сразу переводится в банк на счет студии. Но я перечислил ему деньги помимо кассы, из своего кармана. Мне кажется, парня слишком избаловали родители. И у него началась болезнь "непризнанного гения" - понимаете, о чем я? То есть, мальчик действительно талантливый, с хорошим чувством композиции, но ведь кроме природного дара нужна еще и школа. Нужен навык, опыт, образование. Андрюшиным слабым местом было материаловедение. Он не очень понимал, как сочетаются между собой разные фактуры, как ведет себя материал в форме... а моих советов он слушать не желал. Вел себя так, будто пришел сюда не учиться, а демонстрировать всему миру свою гениальность. Однажды я так и сказал Андрею, что если он считает себя уже совершенством, готовым дизайнером, и ему нечему учиться - так и на занятия ходить ему незачем. Он обиделся и ушел, не попрощавшись. Даже работу свою не забрал.

- Вы поссорились с учеником так, что не хотите иметь с ним ничего общего, при этом вернули  ему деньги, которые в принципе возвращать не положено, и при этом повесили его работу на стену? - в недоумении спросил Тимур.

- Но работа-то действительно неплохая. Хотя и не без ошибок. Впрочем, это - временно. Просто у меня на данный момент нет другого образца в этом стиле. Конечно, я верну Андрею его работу. Или его родителям, если он не пожелает явиться за ней лично. А деньги я вернул не потому, что считаю себя в долгу перед ним, а чтобы у него не было повода ни в чем меня упрекнуть и обвинить в том, что я нажился за его счет. И работу ему верну в ближайшее время по той же причине - а то еще скажет, что я на его гениальности рекламу себе делаю. Вообще давно, конечно, было пора ее убрать, но... пустое место на стене останется, а ничего из того, что у меня есть, по цвету не подходит. Вот разве что ваш "уроненный в лужу горшок каши" туда повесить, - Шувалов улыбнулся, настороженно поглядывая на Тимура - не обиделся ли?

Тимур не обиделся и задал следующий вопрос:

- Когда это произошло? Ваша ссора и его уход?

- Постойте-ка... а как раз в тот самый день! Когда погиб Коля Черных. И, получается, в тот день, когда похитили ребенка. Да, как-то я не сопоставил!

- Почему же никто из учеников не вспомнил об этой ссоре, когда их допрашивали?

- Понимаете, во-первых, не все были на занятиях на следующий день. У некоторых абонемент закончился, и они больше не приходили. Во-вторых, публичная ссора произошла в середине дня, задолго до печальных событий. А ушел он уже после разговора с глазу на глаз. Да и... поймите, народ у нас творческий, с тонкой нервной системой. Иногда - с больным самолюбием. Бывает всякое. Кто-то закапризничает, вспылит. Некоторые барышни тут даже истерики устраивали из-за творческих неудач. Бывает, случаются и очень некрасивые сцены. Правда, редко после этого человек не возвращается на следующий день - чувства-чувствами, а деньги-то заплачены. И потом, большинство понимает, что всплеск эмоций - не повод для каких-то серьезных действий. Но сами по себе такие случаи - не редкость в нашей среде. Поэтому я и сам не придал ему особого значения, а остальные - тем более.

- А в каких отношениях он был с Любой?

- Трудно сказать. При мне они мало общались. Мне кажется - ни в каких. Хотя кто знает?

Продолжение: http://proza.ru/2020/05/04/415