Родион Романович

       Уже и не помнил, как добрался до дома. Весь смутный путь его занимала фраза, услышанная в распивочной от пьяного чиновника: «Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти.  Ибо бывает такое время, когда непременно надо хоть куда-нибудь да пойти!» На разные лады шепча эти слова и вникая в их смыслы, Родион Романович вошел во двор.
Подъем по лестнице был долгим, мучительным, каждый этаж забирал у него последние силы. Уже перед самой дверью в изнеможении он долго стоял.  Отдыхая и разыскивая в карманах ключ. Чувствуя, что еще немного и он свалится в обморок, здесь же на темной и вонючей лестнице. Войдя в свою каморку, сбросив с себя лишь пальто и шляпу, Родион Романович упал на кровать. И сразу уснул…
Снился ему лес, каким он бывает ранней осенью – папоротник и березки уже начали желтеть, но еще по-летнему тепло. Листья берез осыпали мох, торчащие из него красные кустики брусники, плавали в лужах. Он шел по лесу, прислушивался и понимал, почему вдруг здесь оказался. Он искал ключ. Старый ржавый ключ от сундука, в котором хранятся книги - «Вся мудрость мира». Стоит хотя бы одну из этих книг прочесть, хотя бы страницу, даже абзац или строчку, и тотчас станет понятно почему так испорчен мир, и как его исправить. Найти ключ и вернуться той же тропинкой из леса – там ждет коляска. На елку, светлую и блестящую от солнца, села птичка, и, увидав его, вспорхнула. Тропка привела Родиона Романовича к поваленному дереву. Гнилой костлявый ствол упавшей гигантской ели перегородил путь. Пришлось неловко через скользкое бревно перелезать – испачкалось колено, и руки стали липкими: «Как же я поеду в таких брюках? Меня же не пустят!» Он знал и это место, где его ждут. Они послали его в лес. Но кто они?  Он приедет туда и скажет им, как исправить мир – только бы найти ключ. Ноги Родиона Романовича устали, и их усталость не позволяла быстро идти, да и тропинка превратилась в болотный пружинящий мох – а нужно торопиться, иначе коляска уедет, его не дождавшись. Ноги проваливались очень глубоко, вязли, и сколько бы он ни шагал, как бы не пытался ускорить свое мучительное движение, ничего не менялось – он оставался на месте. С каждым шагом, чувствуя, как растет в нем страх – там глубоко во мху в ногу вопьется подземный зверь, змея или насекомое. Вот-вот. Вот-вот… Он решил отогнать насекомое криком, крикнул, но горло не издало ни звука. Но сама попытка кричать, каким-то образом повлияла на ноги, они перестали вязнуть, и он почти побежал. Петляя между деревьями, задевая их жесткую кору, колючие ветви, царапающие и, как острые крючья, рвущие одежду.  Как же я вернусь? В таком платье они меня к себе не пустят!   По коре и сучкам ползали страшные черные жуки с блестящими продолговатыми спинками. Много жуков, снующих беспорядочно и быстро. Но возник новый страх – он заметил, как серая птичка села на   еловую ветку совсем рядом с ним, но, заметив его, улетела.  Я здесь уже был! А вон другая тропинка! И он почти бежал по новому пути – ключ именно там! Появлялся просвет, сосны расступались, уверенность, что он близок к цели, росла, но он снова оказывался там, откуда недавно убежал – ветка, вспорхнувшая пичуга.   Так повторялось и повторялось: птичка, качающаяся на еловой ветке, и вновь блуждание между колючими, кишащими жуками стволами.  Падали листья берез – желтые, золотые. А внизу они превращались в монеты, лежащими в темных лесных лужах, среди сосновой хвои. Да! Ключ будет в одной из луж.
Его окликнули:
- Родя!
По лесу поплыло эхо:
- Одя! Одя… Одя… Одя.
Он узнал голос сестры.  Это Дуня! Она тоже здесь. Где?
Он вздохнул и крикнул:
- Где ты?
Но звук не раздался.
- Ты где? Дуня! Дуня!
Грудь надрывалась от крика, но звука не было – только скрип ветвей где-то высоко наверху.
- Я здесь, Родя! Одя… Одя… Одя… - раздавалось то слева, то справа, то спереди, то за спиной. Он начал бросаться на Дунин голос.
И каждый раз ошибался – Дуня звала с другой стороны:
- Я здесь, Родя! Одя… Одя… Одя…
Родион Романович вдруг оказался на поляне: стог сена, шалашик, тлеет костер.
- Я здесь, Родя! Обернись!
На поляну из леса выходила невысокая девушка. Вовсе не Дуня. В крестьянском платке, длинной холщовой рубахе и кацавейке. Лицо круглое, простое, улыбающееся. Лет пятнадцати, не больше. Что-то неприятное было в ее улыбке, и он понял, то это не девушка, а Разумихин, ею переодевшийся. Очень умело изменив свои черты и тело до женских, но оставаясь при этом собой. Разумихин-крестьянка приблизился и протянул листок:
- Это вам, - произнес он голосом Дуни.
Он сразу узнал почерк – мелкий, но очень четкий, с характерной буковкой «д».
Так писала мать. В листок был вложен железнодорожный билет и   написаны адреса.
- Что это?
- Вам надлежит поехать в Москву.
- Но зачем? Вы же просили меня найти ключ.
Девица сделала глупо-удивленное лицо, но тотчас кривляться перестала.
 - Это и есть ключ. Старуха была ошибкой. Или вы считаете, что, убив процентщицу, вы решите вопрос? Убийство вши к светлому будущему не приводит. Некоторое удовлетворение, безусловно приносит, но средства не те-с. Вам даже не хватит на окончание университета. А вы собрались облагодетельствовать человечество. Смешно-с. Вот список, который с избытком удовлетворит любую потребность, так сказать, людей. Много ли людям надо?  А для вас испытание порядка нравственного – в том ли вы, Родион Романович находитесь разряде-с? В разряде, так сказать, «Наполеонов». Собственно, список и есть их перечень. Действуйте именно в этом порядке, строго по списку.
- «Действуйте»?
- Назовите это «устранением препятствий», вы же любите придумывать названия для оправдания убийства, Родион Романович.
Девица-Разумихин поправила платок, улыбнулась:
- А небо то синее, господи, точно в июне!
- И что мне делать по этим адресам?
- Разве вы не поняли? Или притворяетесь что не поняли? Как, что вам делать? Убить, Родион Романович. Поехать в Москву и убить. Вот билет, поезд вечером.
- Но как… Я…
- Тем же способом-с. Самым, так сказать, гуманным-с – чрезвычайно болезненным и кровавым. Войти в доверие, а потом огорошить в самое темя-с. Бедный студент, прибыл с прошением. Сборы на новый учебный корпус, лабораторию, столовую, что угодно. Вас обязательно примут, будьте спокойны. А инструментик возьмите с собой. Это наше условие. Ну, барин, что скажете?
Девица опять стала дурой.  От этого по спине Родиона Романовича пробежала дрожь.
- Согласны вы, барин? Ради счастья народа. Ради грядущей красоты и справедливости миропорядка. Ну барин… - чудовище наморщило лобик и сложило капризно губки. – Ну же, родненький... По бумажке. Пришли, позвонили, прошли в кабинетик. А после к другому. И третьему. Надо человеку хоть куда-нибудь, да пойти. Вот и сходи.
- Я отказываюсь, - прошептал Родион Романович.
- Не имеете права! Не имеете права, Родион Романович! Это ваш долг, так сказать, санитарный-с.
- Хорошо… Если это будет способствовать… Хорошо, я поеду.
Он не договорил.
- Вот и прозвучало, нужное слово. А вы батенька – заговорщик.  Как мы и подозревали.
И Разумихин-девица стащила с головы платок. А вместе с ним парик и весь грим. Показался плешивый череп, белесые бровки, и появился гнусный Порфирий Петрович:
- А ведь я вам давеча говорил, батенька, что казенная квартира - славная вещь.
И Порфирий с удивительной ловкостью вцепился в горло Родиону Романовичу.
Он закричал и проснулся. Несколько секунд радуясь избавлению от кошмара. Но потом почувствовал, что его знобит, голова тяжела, и сильно давит в груди. Хотелось пить, но подняться не было сил.
- А заболел, - сказал вслух Родион Романович.
В этот момент раздался тихий, но настойчивый стук в дверь…